Текст книги "Книга скорбящей коровы"

Автор книги: Уолтер Уангерин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава двадцать вторая. Первая битва – кровавая резня и доблестный Хорек

И как же он кукарекал!

Он оторвал взгляд от этого Кокатрисса, которого никогда прежде не видел. Он слышал какой-то низкий, гортанный смех, прорывающийся сквозь шипение. И он обратил все внимание на своих воинов и страстно закукарекал.

Битва началась.

Через стену валили красные муравьи, будто извергалась песчаная лавина. Они рыскали среди василисков и кусали их. То был жалящий укус, но каждый Муравей, укусив, умирал. Тело же его повисало, намертво вцепившись в черную плоть. Змеи корчились. Шипение стало визгом и проклятиями. Они больше не ждали. Змеи ринулись вперед, навстречу нападающим.

Теперь через стену рвались воины, обладающие размерами, – кричащие, скачущие, ревущие, неистовствующие. И поле брани наполнилось криком. Крупные животные вскидывали головы. Они грохотали копытами в змеиной гуще, на землю хлынула черная кровь. Но змеи побольше в ярости своей туго натягивались, удлиняясь вдвое; они стрелами пронзали воздух; они, будто арканы, кидались и обвивали шеи этих животных. И сжимали так, что шеи ломались, а из ноздрей хлестала алая кровь.

Мелкие животные зубами хватали гадов и размахивали змеиными головами, силясь перекусить спину врага; но затем они кружились волчком и визжали, ибо змеиный яд прожигал их тела. Растопырив грозные когти, вниз устремлялись птицы и пронзали, раздирали змеиную плоть. Лисы били палками направо и налево, отпрыгивая всякий раз, когда змея приближалась настолько, что могла ужалить. Их палки дымились и истекали черной кровью. Лисы были стремительны. Они загибали свои хвосты острым углом. Когда змея поднималась, готовая напасть, лисы выбрасывали хвосты, отпрыгивали и палкой перерубали врага пополам.

Но василиски обратили в разящие острия свои собственные хвосты. Они, словно пружины, взлетали над землей и неслись по воздуху, как копья. Многим они пронзили сердца. Змеи поменьше жалили пушистых зверьков между пальцами, и те сворачивались в трепещущие клубки и молили, чтобы кто-нибудь отрубил им лапы. Другие терзали когтями собственные черепа, потому что яд проникал в их мозги.

Толстая шерсть защищала овец с головы до пят. Но глаза их были открыты. И василиски разили в глаза.

Выдры сражались все вместе, плечом к плечу. Хорьки – каждый сам по себе. Но как сражались хорьки! Яростнее, страшнее и отважнее всех. Так стремительно неслись они по земле, так быстро наносили удар и исчезали, что змеи не успевали даже заметить их.

Кролики были здесь, но не было у них другого оружия, кроме отваги. Судорожно дергая лапами, они покорно умирали от змеиных укусов.

Битва затянулась надолго. Поле брани насквозь пропиталось кровью, и черной, и алой, так что животные скользили по земле, и тем, кто не мог удержаться на ногах, приходилось несладко.

О, всю долину заполнил пронзительный крик и напряженное бормотание. Животные продвигались вперед – сгорбившись, понурив головы, с глазами суровыми и мутными. Повсюду скользили, шипели и жалили бесчисленные гадины. И Шантеклер все это слышал с конька крыши своего Курятника. Он все это видел сверху. Слезы брызнули у него из глаз, и он зарыдал.

Но все же он кукарекал, и еще как кукарекал, хотя сердце его разрывалось на части. Ненависть, проклятие именем Создателя, скорбь и призыв к победе смешались в непрерывном, опаляющем крике. В Кличах Власти. И ни разу, ни разу он не оторвал взгляд от поля брани.

Затем маленький силуэт появился на вершине стены. Он появился со стороны окровавленной долины. И, взобравшись на стену, он повернулся и уставился на побоище. Он тяжело дышал. Но вскоре дыхание его стало каким-то судорожным. Он затрепетал, затрясся всем телом. Мгновение спустя он повернул голову, и стал виден его широко разинутый рот. Это был Джон Уэсли Хорек. И он смеялся.

– О-о-о! – хохотал он.– Свершилось, свершилось! Удар за удар! Смерть за смерть! Змеи хотят побоища? Йо-хо-хо! Ха-ха! Получайте побоище! Маленькие мохнатые бестии умеют сражаться, а?

Пару раз он дрыгнул ногами, нанося удары невидимому врагу. Затем повернулся и спустился в лагерь.

Вся левая половина его головы была в крови. Мех свалялся, левый глаз совершенно заплыл. А левого уха вообще не было. Он потерял его в битве и сейчас пытался остановить кровь. Если он потеряет слишком много крови, то больше не сможет сражаться, а это для Хорька было совершенно невыносимо.

– Эй, Шантеклер! Эй, Повелитель Шантеклер! – позвал он, приблизившись к Курятнику. – Петух-Повелитель видит, куда дело клонится?

«Да, – подумал Шантеклер, – я вижу много смертей, я вижу побоище».

Но он сражался своим кукареканьем и не мог ответить Хорьку.

– Это негодяи, Шантеклер. Это грязные негодяи родом из ада. Мы бьем их. У. сражаются так, что все поле смердит трупами.

«Они убивают нас, – думал Шантеклер, не переставая кукарекать. – Страшная бойня».

– Кукарекай, Повелитель Шантеклер! – весело крикнул Хорек. – Кукарекай, будто конец света близится! Тебя слышат! – И он нырнул в Курятник задним ходом Вдовушки.

Хорек скрылся, и Шантеклер увидел Оленя, павшего на колени в алую грязь. Олень Нимбус поднял лицо к небесам и умер, не произнеся ни слова. В грудь его впилась змея. Шантеклер кукарекал. Он кукарекал и кукарекал.

Вдруг он почувствовал, что весь Курятник под ним заходил ходуном. Как громко ни кукарекал Петух, снизу до него донеслась целая буря стонов, криков, проклятий. Шантеклер немедленно подумал о Пертелоте, что была там, внутри. Но он не мог покинуть своего поста, не мог замолчать.

Затем Джон Уэсли кубарем вылетел из задней норы, и в зубах он держал корчащуюся змею. Джон Уэсли яростно хлестнул змею о стену Курятника. Он бил ее снова и снова, пока не разорвалось тело ее и не хлынула отовсюду черная кровь. Но он по-прежнему дубасил изодранный труп. Он терзал мертвую плоть. Он вгрызался в нее с необузданной яростью и ненавистью.

Он бросил поверженного врага.

– Создатель! Создатель! – закричал он, выламывая себе лапы. Потом он опять юркнул в нору.

Это был Василиск, укрывшийся в мертвом теле Пучеглаза. Он выжидал своего часа, прежде чем проскользнуть в самый Курятник Шантеклера.

Джон Уэсли снова вылез из норы, он осторожно нес тело Крошки Вдовушки Мышки. Он дошел до дверей Курятника, остановился там и закричал:

– Пертелоте! Пертелоте! Посмотри, что они наделали!

Он кричал:

– Шантеклер, вот что они сделали. Что делают мышки? Весной мышки затевают уборку. Мышки надевают передник и подметают. А проклятые!.. Проклятые!..

Он больше не мог говорить.

В дверях показалась Пертелоте. Она взяла у Хорька мертвую Вдовушку. Она сказала:

– Посмотрите, что они творят.

Хорек стоял и смотрел, пока Пертелоте не нашла в Курятнике места для Вдовушки. Затем он набрал полные легкие воздуха и пронзительно взвизгнул:

– Бить, бить и бить! Джон Уэсли покончит с вами!

Он молнией пролетел расстояние от Курятника до стены. Вверх и через стену. Он перепрыгнул ров и окунулся в сражение.

И как же он сражался!

Вот змея поднимает голову. Джон Уэсли летит вперед, увлекая гадину за собой. Вот змея кувыркается в воздухе. Джон Уэсли вскакивает и на лету хватает врага, и, когда они снова падают оземь, мертвая змея уже истекает кровью. Вот целый клубок змей присосался к Лисьей спине. С криком набрасывается на них Джон Уэсли. Он разбрасывает и уничтожает их всех. Джон Уэсли быстрее и жарче пламени. Он мечется с боевым криком: «Бить, бить и бить!» Слева от себя он убивает сотню, будто они бумажные. Справа он убивает пять сотен. Неисчислимое множество складывает головы перед ним. Но ему все мало. Он в ярости. «Бить, бить и бить, пока духу вашего не останется!»

Животные видят его неистовое бешенство, и оно придает им храбрости. Они ревут. Они, каждый из них, поворачиваются лицом к врагу и безумным натиском отбрасывают его к реке.

Змеи шипят и пытаются остановить этот грохочущий вал.

Река изрыгает новые орды василисков. Но животные убедились: змеи тоже смертны! Будто один могучий зверь, во главе с Джоном Уэсли, животные рвутся вперед, убивая. Умирая и убивая.

Шантеклер кукарекал. Он страстно кукарекал. Он стоял на цыпочках. Он вытянул шею и криком вселял могущество в своих воинов.

– Дети!

Другой голос! Это не крик Шантеклера!

Внезапно Петух-Повелитель чуть не потерял дар речи. На другой стороне поля он увидел свое отражение. Он увидел чешуйчатого, змееподобного Кокатрисса.

– Дети!

Кокатрисс распростер свои широченные крылья и взмыл в воздух. Он кружил все выше и выше, а за ним извивался хвост – пока не оказался прямо над сражающимся Хорьком. И тогда он кинулся вниз.

– Джон Уэсли Хорек! – пронзительно взвизгнул Шантеклер.

Хорек увернулся. Но Кокатрисс едва коснулся земли и снова поднялся вверх. И снова он набрал высоту, остановился и камнем бросился на Хорька. Он целился хвостом, торчащим снизу, будто жало.

Джон Уэсли боролся. Он метался взад и вперед. Теперь ему было не до сражения – только бы убежать, увернуться.

Молнией обрушился Кокатрисс. Его хвост задел Хорька, оставив на боку рваную рану; и снова взмыло чудовище в белое небо.

Хорек бежал что было сил. На поле брани он был как на ладони. Негде укрыться. Некогда закопаться. Только бежать, уворачиваться и снова бежать – в то время как Кокатрисс уже в третий раз извергается с криком. Внезапно Хорек почувствовал, что вымотан до предела. Он подумал, что вскоре рухнет и не сможет двинуться с места.

Животные и василиски прекратили сражение. Василиски потому, что непоправимо поредели их ряды и оставшиеся сползали к реке. Животные потому, что ужаснулись представшему перед ними. Беспомощно наблюдали они за смертельной схваткой.

Случайно Шантеклер взглянул направо. Там, далеко-далеко, он увидел несущегося Мундо Кани. Земля летела у него из-под ног.

– О, скорей же» Пес! – воскликнул Петух-Повелитель. – Беги! Беги!

Мундо Кани спешил на помощь.

Вновь Кокатрисс стрелою ринулся с небес. Хорек метался по полю, резко меняя направление, стараясь сбить с толку врага. Но если труднее было камнем падающему Кокатриссу, то труднее было и Псу. Мундо Кани бежал изо всех сил. Он уже вдвое сократил расстояние. Но как ему было поспеть за судорожными зигзагами Джона?

– Куст Рассела! – на бегу прорычал он.

Джон Уэсли застыл как вкопанный, удивленно глядя на Пса.

– Беги! – взвизгнул Пес. – О, Джон, беги!

Кокатрисс стремительно приближался.

Хорек побежал. Это был внезапный, судорожный, петляющий рывок. Он бросил взгляд на Пса, оценил его скорость и уставился туда, где должен был быть куст.

С крыши Курятника Шантеклер видел чудовищно стремительного Пса и юркого Хорька, приближающихся друг к другу. Наконец они встретились, и Хорек пропал из виду. Кокатрисс врезался в кучу земли.

Мундо Кани широкой дугой обежал поле и возвращался в лагерь.

– Домой! Домой! Возвращайтесь домой! – снова возвысил голос Шантеклер, дабы скомандовать отбой. – Домой! Домой! Домой! Домой! Домой!

И они возвращались. Лохматые, хмурые, спотыкающиеся, и далеко, далеко не все они возвращались. Невообразимо уставшие, они тащились, еле переступая ногами; уходящие сейчас более от полного истощения, нежели от врага; оглушенные, они возвращались назад – и впереди был Пес. Они взобрались на стену и повалили в лагерь; промокшие, жалкие, унылые – и живые.

_______

День был на исходе. Жаркий день почти подошел к концу. Близилась ночь. Повсюду на лагерном настиле валялись выдохшиеся животные, слишком утомленные, чтобы даже осознать, что победа на их стороне. Они спали и не спали. Просто они были здесь, вот и все. Недвижные.

Шантеклер, по-прежнему с высоты Курятника, вглядывался в них и поражался, как же все-таки он их любит. Напряжение дня отпустило его, оставив в душе лишь нежность к животным.

И, продолжая смотреть, он услышал очень слабый, но полный горечи голосок у самого Курятника. Голосок просил:

– Вели Псу отпустить меня. Джон промок, весь промок.

Шантеклер не смог сдержать глупый смешок. Затем уже более степенно сказал:

– Мундо Кани, на сегодня все, ты разве не знаешь?

– По-разному можно укусить Хорька,– сказал Хорек и лишился чувств. Он был похож на мокрую тряпку, свисающую по обе стороны Псиного рта. Кровь капала с кончика его носа и с хвоста.

– Ты стоял здесь все это время? – удивился Шантеклер, ибо животные уже довольно давно собрались в лагере.

Мука застыла в глазах Мундо Кани. Они скорбно взирали на Петуха-Повелителя. Кому известно, с какой нежностью Песий язык вылизывал рану Джона Уэсли?

– Ну?

Пес осторожно положил Хорька на землю и вздохнул.

– Шантеклер!

Крик вонзился в него, будто железная стрела.

Шантеклер стал озираться по сторонам. Он видел поле брани. Он видел катастрофу. Он видел тела, в которых не было жизни. Все поле было недвижно и бездыханно. Так кто же взывал к нему?

– Шантеклер! Гордый Шантеклер!

Ядовитый голос доносился из-за пределов поля битвы. Вызов бросало отражение Шантеклера, стоявшее на невидимом острове разлившейся реки. Кокатрисс. Его мощный хвост бил по воде. Его красный глаз не мигая смотрел на Шантеклера. Его голос бил Шантеклера прямо в лицо:

– Что животные? Ерунда! Что битва, выигранная числом? Ничто! Что командир, укрывшийся за стеной? Пусть командир покажет себя завтра. Кокатрисс встретит его – и Кокатрисс его прикончит!

Отражение Шантеклера скользнуло в воду и исчезло. Шантеклер уставился на то место и смотрел, пока рябь на воде не сменилась рябью в глазах и река не скрылась во тьме. Битвы, битвы – сколько их предстоит пережить в этой войне? И когда ты выигрываешь сражение, что ты выигрываешь на самом деле?

Из Курятника вышла Прекрасная Пертелоте и подняла глаза к своему супругу. Он не видел ее. Он горевал. Он вслушивался.

Другой голос донесся прямо из-под земли, голос самоуверенный и вкрадчивый. Он говорил:

– Посмотрите на Петуха, что взвалил на себя непосильную ношу. Ах, Шантеклер, Шантеклер. Зачем тебе эти страдания, сегодня и завтра? – сочился сострадающий голос.– Прокляни Создателя. Прокляни Его, и все будет в порядке. А чтобы не забыл ты порядка вещей, запомни: я Уирм. И я здесь.

А потом наконец настала ночь.

Глава двадцать третья. «Мы сражаемся с тайной»

До и после – и битва между ними. Ночь до сражения была наполнена страстью и страхом. А эта ночь, ночь после боя, упала на землю, измученную до предела. Животных не беспокоило, где и как они лежат. Они развалились повсюду. То тут, то там голова отрывалась от земли, сотрясая воздух; крик трепетал в ночи; лапа начинала стучать и яростно дергаться. Вдруг Джон Уэсли Хорек стал требовать мести за смерть Крошки Вдовушки Мышки, и тогда Пертелоте запела и успокоила его. Но крик или покой – разницы для Хорька не было, ибо он спал и не ведал, что творит.

Всю ночь не стихал тяжелый стон, как будто стонала сама земля под ними или ветер вокруг них. То был голос израненных, что не могли ни вдохнуть, ни выдохнуть без боли. Они стонали даже во сне.

В положенное время Шантеклер отрывисто и горько прокукарекал с крыши Курятника отбой. И когда церемония была завершена, завершил свою вахту и сам Петух-Повелитель. В тишине он спустился с Курятника, прошел между животными, взобрался на стену, обернулся, дабы окинуть взглядом весь лагерь, и исчез по другую ее сторону.

Ночь не была совсем беспросветной. Некий смутный, призрачный свет задевал очертания предметов. А потому Пертелоте заметила уход Петуха-Повелителя. Она наблюдала за ним с самого момента отступления, не произнеся ни слова и не задав Шантеклеру ни единого вопроса. Но сейчас она ощутила страстное желание выбежать из лагеря вслед за ним.

Она понимала, что он не вернется. Сегодня сражались все воины, завтра предстоит драться ему одному. И знание это гнало его прочь, он уже сейчас стремился от них отъединиться. Он нес это знание, бредя через мертвенное поле, раскинувшееся за рвом. И то же знание увлекало сердце Пертелоте вслед за одиноким Петухом.

Следом за Шантеклером она прошла между животными. Она взошла на стену и собиралась перелезть ее в тот самый момент, когда Шантеклер скрылся из виду. Она сделала шаг, но впервые мужество покинуло ее. Она застыла как статуя.

_______

Бедная Пертелоте! Долго-долго стояла она в ночи и боролась с собой, разрываясь между лагерем и полем брани, ненавидя себя и все же слишком дорожа своей жизнью, чтобы швырнуть ее во тьму. Был, конечно, этот призрачный свет. Но перед ней, перед ней была темнота, абсолютное ничто, наполнявшее ужасом ее душу.

Свет, что озарял ночь столь ничтожным сиянием, исходил не с неба, а от реки; странный свет! Туманное зарево нависало над самой водой, чуть колышущаяся простыня бледного света тянулась над всею рекой. Едва видимый свет, призрачное пламя; но его было достаточно, чтобы поле брани казалось черной, бездонной пропастью.

Эта бездна, эта пасть земли – именно она так пугала Курицу. Она прекрасно знала, что под чернотой лежит твердая почва. И все же боялась, что, прыгнув со стены, будет падать и падать вечно.

Странный свет. Еще более странная тьма! И уютный, знакомый лагерь позади – он не отпускал Пертелоте, он пригвоздил ее ноги к стене.

Но где-то там, в темноте, ее муж, ее Шантеклер...

– Шантеклер,– тихо и жалобно позвала она. Во всяком случае, она думала, что тихо. Но он услышал.

– Возвращайся! – рявкнул он, бестелесный в ночи. – Тебе здесь делать нечего, Пертелоте. Возвращайся в лагерь!

Слова разрушили чары тьмы.

Ее первым импульсом было сосредоточить внимание на его голосе, понять, где находится Шантеклер. Но второй порыв обогнал первый; и это была внезапная, жаркая вспышка гнева на Петуха-Повелителя. А третий импульс передался крыльям, и Пертелоте слетела со стены.

Тут же стену, лагерь, животных, Курятник – все поглотила тьма. Она пришла ниоткуда. Она пролетала ничто. И впереди тоже было ничто. Она не ощущала движения в полете, ибо ничто не указывало ей на то, что она движется. Лишь только призрачное сияние над рекой, белое, бесформенное, гладкое и мягкое. И больше ничего во всем окружающем ее мире. Все остальное было пропастью. Преисподней – ужасающей, безнадежной, кромешной!

– О Создатель! – в панике пролепетала она, проклиная собственную глупость, колотя по воздуху беспомощными крыльями. Куда она держит путь? Она старалась лететь прямо. На одно мгновение между двумя взмахами крыльев она действительно подумала, что уже мертва.

– Пертелоте, что за глупая курица!

Голос Шантеклера! Он снова освободил ее от заклятия.

Она просто остановилась, сложила крылья, рухнула вниз и ударилась о землю.

– Яс тобой разговаривал, разве нет? Я сказал, что тебе здесь делать нечего. Это не для тебя, идиотка! И ни для кого другого. Лишь я один!.. ДА ГДЕ ТЫ?

Пертелоте попыталась встать, но ноги не держали ее, и она поскользнулась. Окровавленная земля. Она поднялась и стояла как вкопанная, оглядываясь по сторонам. Она замечала какие-то тени, но это были лишь еще более черные сгустки тьмы. Вокруг была чужая земля, и она здесь была совершенно одна.

– Ну ладно, все в порядке,– закричал Шантеклер, – где ты? Давай покончим с этим и забудем.– Он помолчал. Затем: – Пертелоте! Ради всего святого, где ты?

– Я здесь, – сказала она.

– Где?

– Я не знаю. Здесь.

– Я иду к тебе, – крикнул он, и она кивнула.

Последовала долгая тишина, а затем Шантеклер крикнул уже с другого места:

– Послушай, как же я смогу узнать, где ты находишься? Говори что-нибудь.

– Здесь, – повторила она.

Какое ужасное одиночество!

– Хорошо! Продолжай.

– Здесь. Здесь. Здесь. Здесь, – монотонно повторяла она. В устах ее слово становилось нелепым. – Здесь. Здесь. Здесь. Здесь.

Может, чтобы придать ему какой-то смысл, может, чтобы вновь почувствовать себя взрослой и способной принимать решения, Пертелоте пошла вперед – то ли в сторону лагеря и удаляясь от Шантеклера или, наоборот, к Шантеклеру, ей было неведомо. Полное одиночество оглушало Курицу.

Земля была неровной, а темнота вокруг ее ног кромешной. Она споткнулась, упала лицом в грязь. Потом подняла голову, ее затошнило от запаха крови; глаза ее различили неясный силуэт; и она ужаснулась. В двух дюймах от ее лица была разинутая оленья пасть – бессловесная и бездыханная. Она будто бы распахнулась в крике, но ни звука не вылетело из нее. Олень был мертв.

Пертелоте, задыхаясь, поднялась и отступила назад. Снова поскользнулась и упала, на этот раз испугавшись хлюпанья грязи, будто кто-то тонет в трясине. Она отпрянула – и ее подхватил Шантеклер.

– Ну! – сказал он. – Рассказывай, что ты здесь делаешь.

На мгновение Курица будто одеревенела. Но в следующее мгновение он схватила Шантеклера и с невероятной силой потащила его назад, к Оленю. Одиночество взорвалось неистовством.

– Как его зовут? – потребовала она.

– Что? – Шантеклер был ошеломлен.– Я не знаю, – сказал он. – Не видно.

Пертелоте толкнула его ближе.

– Коснись его. Ощупай его лицо. Назови мне его имя!

– Но он мертв.

– Мне все равно,– вне себя взвизгнула Курица. – Я хочу знать его имя!

Шантеклер потянулся сквозь тьму и ощупал Оленя. Он подался назад и встал рядом с Пертелоте. Он произнес срывающимся голосом:

– Нимбус.

– Нимбус! – вскрикнула Пертелоте. – Его имя Нимбус! Нимбус тоже мертв!

– Пертелоте... – пытался сказать Шантеклер, но она резко отвернулась от него.

– Я отдаю тебе своих детей. Я сижу со страдающим Лисом. Я латаю тебе Хорька. Я пою ему. Я даже наблюдаю, как ты покидаешь лагерь, не сказав мне ни слова, – и я терплю. Хватит! Послушай меня! Ты уходишь, и ты будешь сражаться с Кокатриссом, и ты умрешь, а я буду терпеть. Все происходит только так. Ты выбираешь. Лис, Хорек, Шантеклер, Властелин и Петух-Повелитель – вы все вольны выбирать, а я рождена терпеть. Но почему Нимбус? О Создатель, почему он должен умирать?

– Пертелоте, я не...

– Позволь мне закончить, Шантеклер! Вместе с Нимбусом, позволь закончить прямо здесь! Он последняя жертва, самая бестолковая! Никто не знает, кто этот Нимбус. Ладно, тогда он дитя мне – мой муж и мой отец. И он все, что я хочу иметь!

Шантеклер неловко попытался обнять ее крылом.

– Не надо так говорить. Не сейчас.

Но Пертелоте вырвалась.

– Отойди от меня, ты! Ты уже бросил меня. Да! Ты отправился сражаться с Кокатриссом, мой Повелитель. Ты уже мертв. Да! Так! Я иду оплакивать Нимбуса.

Она побежала сквозь тьму. Шантеклер не пытался остановить ее, он даже не последовал за ней. Но голова его запрокинулась, и он издал вопль, полный боли:

– Пертелоте!

Пертелоте тут же рухнула, будто подстреленная. И прямо там, лежа в грязи, разрыдалась во весь голос. Плач рвался из ее души, будто корни из земли, и Пертелоте кричала:

– О Шантеклер!

И тогда он подошел к ней, и на этот раз она позволила поддержать себя. Среди множества черных силуэтов на поле брани они казались единой, ничтожно малой, чужеродной массой, но то была живая масса – в этом заключалась разница.

Казалось, прошла эпоха, прежде чем Шантеклер заговорил:

– Пертелоте, я люблю тебя.

– Я больше так не могу, – сказала она кротко, своим собственным голосом. – Дважды я вижу василисков. Дважды разорение. А Кокатрисс – он никогда, никогда не уйдет. Я устала, Шантеклер.

– Так же, как и я, – сказал он.

– Я думала, мы победили сегодня. Но я думала, что победила еще девять месяцев тому назад, когда плыла по реке. Свадьба и наши дети – я думала, это победы. Но Кокатрисс вернулся, он возвращается и возвращается; и теперь ему нужен ты, и ты тоже. И на этом конец.

– Именно так.

– Да, но что за конец? Ты умрешь, и что потом? О Создатель, лучше б мне умереть год назад.

– Пертелоте, нигде не написано, что я обязательно должен умереть.

– Ты так говоришь. Ты так говоришь. Шантеклер, ты никогда не приближался к Кокатриссу. Помоги мне Создатель, я – да.

На это Шантеклеру ответить было нечего. И он промолчал.

Она спросила:

– Кто такой Уирм?

Шантеклер искренне ответил:

– Я не знаю.

Пертелоте усложнила вопрос:

– Зачем существует Уирм? – сказала она.

К удивлению Курицы, Шантеклер рассмеялся.

– Спроси меня, зачем существует нос Мундо Кани, – сказал он. – Мне неизвестно, зачем этот башмак явился миру, но он существует. Я не знаю, Пертелоте. Я не знаю.

– Что есть Уирм?

– О Пертелоте. Разве я видел его? Разве известны мне мать и отец, его породившие? Разве сообщил он мне, каков он с виду и какова его цель? Разве Создатель объяснил мне, что живет под нашими ногами или почему он допустил ему быть? Я спрашивал не раз, видит Создатель. Но Он молчал. Уирм существует. Как я могу ответить, что он такое?

– Помимо всего прочего, с чем мы сражаемся, есть Уирм. Помимо василисков. Непостижимее даже Кокатрисса – Уирм.

– Похоже, так оно и есть.

– Тогда мы сражаемся с тайной, – сказала она,

– Да, – сказал он.

И она сказала:

– Шантеклер, я так безумно устала.

Расплывчатый свет над рекою заколыхался и, казалось, приобрел очертания – ухмыляющиеся, самонадеянные рожи, вздымающиеся над водой. На фоне этого нечестивого света Пертелоте увидела силуэт Шантеклера. И мысли ее были теперь не о себе, но о нем, ибо она увидела, как низко склонилась его голова. И Пертелоте стала другой.

– Шантеклер?

– Что?

– И я тебя люблю.

Теперь Петух-Повелитель обнял ее по-настоящему и так крепко, что она крякнула.

– О Шантеклер, у меня так мало веры,– сказала она.

– Но ты же пришла на это ужасное место, – возразил он. – Кто еще отправился за мной?

Она пыталась заглянуть ему в глаза, но потерпела неудачу. Лишь его гребень, подобный короне, был виден на фоне речного света.

– Ты прощаешь меня?

– Ах, госпожа с пламенеющей грудкой, чьи песни, словно музыка сфер, госпожа, что рыдает и снова поет и навечно обречена терпеть, – она спрашивает, прощаю ли я. – Он нежно тронул ее. – Что-нибудь еще, Пертелоте? Я прощаю.

– Ты будешь завтра сражаться с Кокатриссом? – спросила она.

Похоже, она решила все расставить по своим местам, заставив его говорить об этом: это был прямой вопрос.

– Да, – сказал он.

– Это возможно?

– Это будет. Я не намерен возвращаться в лагерь, пока не сражусь с ним.

– Ты выбрал против зла.

– Я выбрал.

– И, возможно, мой муж умрет за свой выбор.

– Даже если так, – сказал он. – Мы сражаемся с тайной.