Текст книги "Эскапада"

Автор книги: Уолтер Саттертуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Утренняя почта

Мейплуайт, Девон

19 августа

Дорогая Евангелина!

Камней стало еще больше. Даже слишком. И все как один огромные.

И при этом никакого тебе мягкого спуска с холма. Они все разом обрушились с небес на землю именно в том самом месте, где я стояла, глядя на мир широко открытыми глазами и с самыми добрыми побуждениями. А теперь я лежу здесь, раздавленная этой кучей камней.

Самый большой из них – господин Бомон.

Смешная картина, не находишь? Я лежу, раздавленная, под господином Бомоном?

Если мне и случится когда-нибудь оказаться в подобном положении – за образной гранью целомудрия, – я буду далеко не единственной женщиной в Мейплуайте, кому выпадет, скажем так, это наслаждение.

Похоже, я ошибалась насчет господина Бомона. Причем во многом.

Если помнишь, прошлой ночью я собиралась прокрасться через темные безмолвные коридоры Мейплуайта в надежде кое-что узнать…

И я узнала. Ева, ты просто не поверишь…

Помнишь первого призрака, о котором я обещала тебе написать подробно, но так и не собралась? Выяснилось, что тот призрак вовсе не призрак. Это отец лорда Перли, граф Эксминстерский.

Я ни капельки не придумываю. Судя по всему, когда на него находила блажь, он надевал парик, наклеивал бороду и принимался шататься по комнатам удивленных платных компаньонок, хихикая, неся похабщину и размахивая органом, который госпожа Эпплуайт однажды назвала «детинородным членом». («Каким членом?» – помнится, спросила ты у нее; ты была такой бессердечной, Ева.)

Сегодня вся эта сцена кажется мне скорее жалкой, чем пугающей. Честно, мне даже жаль старика. Как это печально, выставлять напоказ свои желания и средство для их удовлетворения перед незнакомыми людьми. Как, наверное, горько чувствовать такую потребность.

Однако моя сегодняшняя самоуверенность в некоторой степени объясняется недавней кончиной графа. Ему, бедняге, уже никогда не доведется потрясать своим достоинством (кстати, довольно внушительным) ни передо мной, ни перед кем-то еще.

Но вернемся к не менее поразительному господину Бомону. Вчера ночью, где-то около часу, я запечатала письмо к тебе, выключила свет, тихонько открыла дверь спальни и выглянула в коридор. Посмотрев налево, я ничего не увидела. А когда взглянула направо, то заметила Сесилию Фицуильям в прозрачном шелковом халате: она проскользнула в темную комнату господина Бомона с такой легкостью и уверенностью, с какой присыпанная тальком нога входит в разношенную туфлю.

Я уже знала о них, разумеется, об их романе. И все же я была поражена бесстыдством этой женщины (и, признаюсь, охвачена сильной завистью), которая бродила полуголая по коридорам, где любой мог ее увидеть, даже жалкая, презренная платная компаньонка.

Я подождала. И все прислушивалась к тишине, чтобы удостовериться, что мне ничего не угрожает. В этой тишине я открыла дверь, тихо закрыла ее за собой и опрометью кинулась по коридору к почтовому ящику. Я опустила туда письмо тебе и затем побежала по лестнице, другому коридору и вверх еще по нескольким лестницам к комнате графа и там, под кроватью, нашла парик с накладной бородой.

Почему в комнате графа?

К чему все эти вопросы?

Просто я оказалась в какой-то миг под кроватью, иначе ни за что не нашла бы бороду и парик.

Ох, это такая длинная история, Ева, и когда-нибудь я все тебе подробно расскажу, но сейчас мне хочется поскорее перейти к ножу и господину Бомону.

Нож оказался серебряным кинжалом, старинным и довольно красивым, он торчал из моей постели, когда я вернулась к себе в комнату. Я соорудила Сильвию – ты помнишь спящую Сильвию, которую мы сооружали из подушек и валиков, прежде чем вылезти из окошка и улизнуть от госпожи Эпплуайт? Так вот, я соорудила Сильвию перед тем, как отправиться в комнату графа, и ее кто-то проколол.

На несколько мгновений я превратилась в слабоумную и все никак не могла взять в толк, как туда попал нож. И тут сообразила, что, конечно, кто-то его туда вонзил, умышленно, вколол его туда, приняв Сильвию за меня. И у меня тут же здорово прихватило желудок.

Нет, я не знаю, кто это сделал. И даже представить себе не могу, почему.

Прошло несколько секунд. Как в тумане, я схватила нож и, спотыкаясь, побрела к комнате госпожи Корнель.

Я постучала. Она открыла, и я ввалилась к ней. И кто, ты думаешь, там был и тут же поднялся с небольшого диванчика в стиле рококо, как не господин Бомон.

Он был полностью одет. Возможно, успел одеться после свидания с Сесилией. Или, может, там, в его комнате, Сесилия набросилась на него, как пантера, когда он еще был одет, они упали на пол и не теряя ни мгновения, в пылу страсти…

О, Господи! Это все из-за погоды, Ева. Еще один жаркий, душный день и ласковый солнечный свет, разлитый по лужайке. Все отправились на воскресную службу, так что я пишу тебе на свежем воздухе, во дворике рядом с оранжереей. Вокруг прыгают белки, а с ними заодно, боюсь, и моя фантазия.

Как бы то ни было, там оказался господин Бомон, мрачноватый с виду, но довольно красивый в смокинге (в брюках и так далее).

Ты скажешь, что это было совсем невинное свидание, когда он оказался в комнате госпожи Корнель. Я бы сама поверила (почти), не случись мне, когда я усаживалась, остановить свой взгляд (совершенно случайно) на лице господина Бомона и угадать по его выражению, что он находится в состоянии, которое госпожа Стоупс называет «мужской готовностью».

Возможно (это только что пришло мне в голову), заниматься любовью не раздеваясь – одно из американских достижений, как, например, чарльстон. Может, именно это имеется в виду, когда говорят «встал и пошел». Может, когда я постучала, он и госпожа Корнель, оба одетые, сплелись в жарком объятии на полу.

Нет. Я могу, и не без удовольствия, представить себе господина Бомона в таком положении, но никак не элегантную госпожу Корнель. И все же я подозреваю, что, когда я постучала в дверь, кому-то из них, по крайней мере, пришлось спешно приводить себя в порядок.

Похоже, господин Бомон неутомим.

Так или иначе я жутко волновалась, когда с ними заговорила, и во время этого разговора чувствовала, что краснею как дура всякий раз, как только взгляну на него.

Он вовсе не такой самоуверенный, каким я его описывала в первых письмах, Ева. Он был в самом деле очень мил и прошлой ночью, когда я разговаривала с ним и с госпожой Корнель, и сегодня, когда меня допрашивал этот напыщенный инспектор Марш из Скотланд-Ярда. Он даже защищал меня.

Но я сама себя опережаю.

Прошлой ночью я рассказала им все. Господину Бомону и госпоже Корнель.

Вернее, почти все. Я не упомянула о других призраках – о матери с мальчиком, которых видела у мельницы. Чем чаще я о них думаю, тем больше убеждаюсь, что они всего лишь плод моего воображения. Мои нервы натянулись, как струны, свет под ивой был сумрачный. Более того…

Бог мой. У меня только что состоялся довольно странный и тревожный разговор с господином Гудини. Я совсем растерялась. Если то, что он говорит, правда…

Попробую рассказать все толком.

Господин Гудини быстрым шагом прошел по тропинке, приветствовал меня жизнерадостным «Добрый день!», сел рядом на скамейку и заявил, что сам хочет во всем разобраться.

Я закрыт блокнот, пряча страницу с моими несуразными домыслами, и сказала:

– Простите?

Он быстро помахал рукой взад-вперед, будто разгоняя мух.

– Запутанная вышла история, мисс Тернер. Винтовки, револьверы, умершие графы. Призраки. Все это слишком затянулось и зашло далеко, и я намереваюсь во всем разобраться.

– Понятно, – заметила я. Впрочем, я преувеличивала.

Он сказал:

– Я беседовал со своим помощником, Филом Бомоном, и этим полицейским из Лондона. Фил рассказал мне, как вы повстречались с графом. Я вам очень сочувствую, мисс Тернер. Понимаю, такой скромной девушке, как вы, поведение графа должно было показаться чудовищным.

Я скромно кивнула и опустила глаза на свой блокнот. И от скромности даже покраснела, вспомнив, что я там написала.

– Должен вам сказать, – продолжал он, – я узнал, как он проник в вашу комнату.

– Узнали? – тупо переспросила я.

– Да. Я тщательно обследовал комнату графа и обнаружил за стеной потайной ход. Он ведет на узкую лестницу и дальше вниз – в какой-то туннель, откуда по другим лестницам, уже вверх, можно подняться в разные комнаты. Не сомневаюсь, одна из них ведет в вашу комнату.

– Потайной ход? – Я начала напоминать сама себе попугая.

– Верно.

– Но я думала, он вошел в дверь.

Господин Гудини покачал головой, как строгий учитель.

– Он прожил здесь всю свою жизнь и знал про потайной ход. И зачем ему было рисковать, при том что в коридоре его могли заметить? А теперь, мисс Тернер, если вы хорошенько подумаете, то поймете, что если граф пользовался этим ходом, то им в любое время мог воспользоваться и кто-то другой.

– Да? – сказала я. А сама все никак не могла сосредоточиться, представляя себе графа в длинной ночной рубашке, бредущего по сводчатым туннелям в свете факела, бросающего блики на каменные стены, под хлопанье крыльев летучих мышей и писк крыс.

– Фил также рассказал мне о ноже, который вы вчера нашли в своей постели, – сказал он. – Тот, кто его там оставил, тоже мог воспользоваться потайным ходом.

– Да, – сказала я, – понимаю.

– Вы отдаете себе отчет в том, что это означает?

И я отдала себе отчет, Ева. Это означало, что вчера тем ходом пользовался человек, хорошо знавший Мейплуайт. Только не граф, ведь его уже среди нас не было.

– Да, но…

– Я много думал, мисс Тернер, – сказал он. – Прошлой ночью кто-то пытался вас убить. Полагаю, чтобы заставить вас молчать. Может, вы что-то слышали или видели – это помогло бы мне разобраться в таинственных событиях, которые здесь происходят.

– Но что именно?

Господин Гудини улыбнулся.

– Я специально искал вас, чтобы это узнать. – Он достал из кармана жилета золотые часы, взглянул на время, нахмурился и посмотрел на меня. – Вот что, мисс Тернер, я буду крайне признателен, если вы расскажете мне подробно все, что произошло с вами с той самой минуты, когда вы приехали в Мейплуайт.

И я, наконец, рассказала, Ева. Все-все, включая историю о двух призраках у мельницы. Я никому еще об этом не говорила, даже госпоже Корнель и господину Бомону, и уж, конечно, не напыщенному инспектору Маршу. Мне казалось, что я не смогу убедить их в том, кем был первый призрак, если упомяну еще и о втором призраке, и о третьем. Одна правда, думала я, поставит под сомнение другую. Да и потом, я сама уже начала сомневаться, что все эти призраки были на самом деле.

Я почти все рассказала о них инспектору Маршу. Но он смотрел на меня так укоризненно, так надменно и самодовольно, так омерзительно официально. Представить себе не могу, как он умудрился дослужиться до офицера полиции. Лондонский преступный мир и его обитатели, очевидно, куда слабее, чем пишут в газетах. Инспектор Марш не прожил бы в Сидмуте и пяти минут.

Господин Гудини тоже отличался некоторым самодовольством, но он умел внимательно слушать – и обратил особое внимание на мой рассказ о матери с сыном. Он задал кучу вопросов, то и дело задумчиво кивая, и затем пожелал услышать конец моей истории.

Я все ему рассказала, не упомянув только о Сесилии и господине Бомоне, потому как считаю, что, кроме них, это никого не касается. Под конец он начал задавать мне поистине удивительные вопросы. Если взять их суть… нет, Ева, даже передать тебе не могу. Честно, я не кокетничаю. Я ему пообещала. Поклялась, что не расскажу никому, о чем он меня спрашивал.

– А что мне сказать инспектору Маршу, – спросила я, – если он спросит меня про призраков?

Он вскинул голову, прямо как Цезарь.

– Тогда вам придется ему рассказать все. Гудини всегда играет честно.

С этими словами он встал, поблагодарил меня и быстро вернулся в дом.

Я правда не знаю, что делать, Ева. Меня все это так угнетает. Если ужас, о котором говорит господин Гудини, правда, тогда…

Я не могу.

Я должна отправить это письмо. Потом я сяду и все обдумаю.

С любовью, Джейн

Глава тридцать четвертая

Госпожа Бландингз оказалась высокой, сухопарой женщиной с узким ртом, узким подбородком и узкими карими глазами, сверкавшими по обе стороны узкого крючковатого носа. Когда-то она была красивой женщиной, но от времени и забот морщины на ее лице сделались глубже, а само лицо – грубее. Волосы седые и так круто закручены, что местами меж завитков проглядывает розовая кожа. На ней было черное хлопчатобумажное платье, так жестко накрахмаленное, что оно шуршало, как мертвые листья, при каждом ее вздохе.

Руки она положила на кухонный стол и переплела пальцы. Руки были худые и почти изящные, хотя суставы покраснели, как будто она стучала ими по кирпичу.

– Я не буду зря терять время, – печально сообщила она инспектору Маршу. – Я не умею зря тратить время. Характер такой.

– Мы не отнимем у вас много времени, госпожа Бландингз, – заверил ее Марш. Он сам не любил тратить время понапрасну. Мы примчались сюда почти бегом, и он даже ни разу не процитировал Шекспира.

Мы сидели за столом в углу кухни. В огромном помещении футов, наверное, тридцати высотой. Камины и печи были встроены в каменные стены. Там стояло пять или шесть деревянных буфетов и висело шесть или семь длинных деревянных полок, прогнувшихся под тяжестью фарфоровой посуды в несколько рядов. В мраморный стол были вделаны четыре большие раковины. На стенах были развешаны кастрюли и сковородки, а также поддонники, дуршлаги и котлы. В полу – проделан широкий железный сток, так что при желании здесь вполне можно было освежевать целого кита и спокойно все смыть.

– Леди Перли сказала мне, – начал Марш, – что вы были с ней, когда услышали ружейный выстрел.

– Браконьеры, – сказала она. – В наши дни уважения не дождешься.

– И где именно вы были, когда услышали выстрел?

– В оранжерее. Мы с миледи обсуждали ужин.

– Давно здесь работаете, госпожа Бландингз?

– Всю свою жизнь.

– Значит, вы должны хорошо знать эту семью.

– Да.

– Как вы считаете, это счастливая семья?

– Конечно.

– Никаких раздоров, разногласий?

– Никаких.

– Но даже в самых благополучных семьях наверняка…

– Не мне рассуждать о других семьях. Вы спросили об этой. Были ли они счастливы. Я ответила – да.

Марш кивнул.

– Да, я слышал. Вы готовы поговорить насчет привидений, госпожа Бландингз?

Она с недоверием подняла брови.

– Привидений?

– Вы знали, что одна гостья, мисс Тернер, утверждает, будто в пятницу ночью ей явился призрак.

– Чушь. Эта женщина наверняка истеричка.

– Значит, вы не верите в призраков?

– Конечно, нет. А то, во что я верю, вряд ли вас касается, так?

Марш улыбнулся.

– Верите ли вы, госпожа Бландингз, что покойный граф покончил жизнь самоубийством?

– У меня нет на этот счет никакого мнения.

– Никакого?

– Никакого.

– Граф был болен какое-то время, – сказал Марш.

– Три года.

– Были ли у вас основания думать, что его состояние улучшилось?

– Улучшилось? Да он же был парализован.

Марш кивнул.

Госпожа Бландингз нетерпеливо оглядела кухню и снова повернулась к Маршу.

– Вы закончили? У меня много дел.

– Да. Пока. Но я хотел бы поговорить с вашей кухаркой. С девушкой по имени Дарлин.

– С Дарлин О'Брайен? Зачем?

Марш улыбнулся.

– Простите, госпожа Бландингз, но это вряд ли вас касается, так?

Она моргнула, поджала губы и встала.

– Я ее пришлю, – сказала она и ушла.

Марш повернулся ко мне и улыбнулся.

– Из нее ничего не вытянешь, верно?

– Может быть, с Дарлин будет по-другому.

С Дарлин действительно все было по-другому. На ней были черные лакированные туфли и черное хлопчатобумажное платье в розовых цветочках и на пуговицах. Весьма скромное одеяние, вернее, оно казалось таким, и, вероятнее всего, она была в нем сегодня в церкви. Я почувствовал жалость к священнику.

Дарлин было двадцать с небольшим, и ее тело под черным платьем казалось таким роскошным, таким цветущим, что она вполне могла бы ходить нагишом, и для нее это был не секрет. Она вошла в кухню, подрагивая, как породистый жеребенок, отбросила назад взмахом головы копну густых рыжих волос и усмехнулась, глядя на нас.

– Что вы тут сделали с бедной госпожой Бландингз? Бедняжка выпускает больше пара, чем экспресс.

Мы с Маршем встали.

– Мисс О'Брайен? – спросил он.

– Я собственной персоной, – заявила она, наклонила голову и улыбнулась. Глаза у нее были зеленые и яркие, а щеки покрыты бледными веснушками – сиреневыми на кремовом фоне. – А вы полицейские, как я слышала. Приехали из такой дали, из великого Лондона.

– Я инспектор Марш. Это господин Бомон. Пожалуйста, мисс О'Брайен, садитесь.

Дарлин плюхнулась на тот же стул, на котором только что сидела госпожа Бландингз. Она вытянула длинные ноги и скрестила их в лодыжках, руки положила на колени, как маленькая девочка, играющая во взрослых. Она улыбнулась сначала мне, потом Маршу.

Мы с Маршем тоже сели.

– Мисс О'Брайен, – сказал он, – я собираюсь говорить с вами откровенно.

– Конечно, – сказала она, откинулась назад и распахнула глаза, изображая насмешливую невинность. – Разве полиция бывает неоткровенной?

– Вам уже приходилось общаться с полицией, не так ли, мисс О'Брайен?

– Как и всем ирландцам. Имею опыт общения с «Гардой»[42]42
  «Гарда» – ирландская национальная полиция.


[Закрыть] и английской полицией. – Она улыбнулась. – Но ведь это уже позади, правда? К нам наконец-то пришел Гомруль[43]43
  Гомруль (англ. Home Rule, букв. – самоуправление), программа самоуправления Ирландии в рамках Британской империи; выдвинута в 1870-х гг. После освободительной войны 1919–21 гг. Ирландия стала доминионом (англо-ирландский договор 1921 г.); однако Сев. Ирландия осталась в составе Великобритании


[Закрыть] – лучше поздно, чем никогда.

– Да, – сказал Марш, – конечно. Мисс О'Брайен, мы знаем о ваших ночных хождениях в комнату покойного графа. И что продолжалось это довольно долго.

Дарлин снова улыбнулась.

– Бриггз. Он и есть тот самый птенчик, что вам это начирикал. Мерзкий, напыщенный клоун.

– Значит, вы этого не отрицаете?

Она пожала плечами.

– А толку-то?

– Совершенно никакого.

– Выходит, так. Можете идти к ее светлости миледи и все ей рассказать. И крошку Дарлин снова уволят. Что ж, и поделом. Мне все едино в Ирландию возвращаться. Мы выставили красномордых англичан, и как только дадим пинка красномордым попам, на нашей земле наступит рай.

– Мисс О'Брайен, поскольку вы нам помогаете, я не вижу необходимости сообщать леди Перли или еще кому-то о ваших отношениях с покойным графом.

– Помогаю? – Она ухмыльнулась и поставила локти на стол. – О какой такой помощи вы говорите?

– Всего лишь об ответах на наши вопросы.

– Ладно, задавайте. Всегда приятно отвечать на вопросы полиции. – Она взглянула на меня, потом на Марша и кивком показала на меня. – Он что-то не больно разговорчив, а?

– Господин Бомон только наблюдает.

– И чертовски хорошо это делает, а? – Она улыбнулась мне.

Марш начал задавать вопросы. Да, она навещала графа раз или два в неделю в течение месяцев четырех. Чаще просто не могла вырваться. Да, она приходила только ночью. Да, она ждала, пока Карсон, камердинер графа, уснет, потом прокрадывалась мимо его комнаты. Да, от других слуг она слышала, что граф часто спорит с сыном, лордом Перли, но с ней граф о сыне никогда не говорил.

– И ни о чем другом тоже, – улыбнулась она. Нет, в самоубийство графа она не верит.

– Тогда как же он умер? – спросил Марш.

– Может, несчастный случай? Говорят, дверь была закрыта, когда раздался выстрел.

– Как же, по-вашему, у него оказался револьвер?

– Кто-нибудь из слуг принес.

– У вас, мисс О'Брайен, здорово получается скрывать печаль по поводу смерти графа.

Она несколько мгновений смотрела на него. Затем сказала:

– Послушайте, господин инспектор Марш из Лондона. Я хорошо относилась к бедному старику. Он был довольно милым. Эта жаба Бриггз наверняка упомянул про деньги, не сомневаюсь. И не дождетесь, что я стану отрицать, будто старик иногда не давал мне крону-другую. А почему бы нет? Ему хотелось, чтобы я могла купить себе новенькие нарядные платья, приличные туфли, шелковые чулки, чтобы я выглядела как леди, когда приходила к нему. И кто я такая, чтобы отказываться? Господь знает, он мог себе это позволить. Но я хорошо к нему относилась. Он был ласков со мной, как дитя, благодарен за то, что я была с ним. Что ж, он умер, очень жаль. Надеюсь, он счастлив как жаворонок там, где он сейчас, и это истинная правда, но если вы хотите, чтобы я начала рыдать и выть напоказ, тогда вам придется долго ждать, господин инспектор.

Марш улыбнулся.

– Но ведь вы уже погоревали в спальне графа, не так ли? Прошлой ночью.

Она с недоумением уставилась на него. Потом повернулась и так же недоуменно посмотрела на меня.

– Вас видели, мисс О'Брайен, – сказал Марш.

– Кто же это… – Она задрала подбородок. – Ну и что из того? Это ведь не преступление, так?

– Нет. Скажите мне вот что. Как вам кажется, граф шел на поправку?

– Но, инспектор, сэр, у него же отказали только ноги. А все остальное было в полном порядке.

– Значит, ходить он не мог.

Она усмехнулась.

– А это ему было ни к чему, верно?

Марш откинулся на спинку стула и покачал головой.

– Благодарю вас, мисс О'Брайен. Возможно, потом мы еще побеседуем.

Она пожала плечами с таким видом, будто ей это совершенно безразлично.

Когда она ушла, кухня почему-то показалась мне еще больше. Я повернулся к Маршу – он сидел, уставившись в пол. И сказал:

– Вы же не знали, что это она приходила в комнату графа.

Он поднял глаза.

– Гм, нет, пока она сама не призналась. Пришлось блефовать.

– Вы угадали.

Он улыбнулся.

– Случается.

– Похоже, она ничего не знает о потайном ходе. И о том, что граф мог ходить.

– Нет. Если он действительно мог. – Он сунул руку в карман, достал часы и нахмурился. И взглянул на меня. – Хватит тратить время на обслуживающий персонал. Пора обратиться к аристократии.

Слуга сказал нам, что большинство гостей собралось в гостиной. Там были сэр Дэвид, Сесилия, леди Перли и доктор Ауэрбах. Они сидели все вместе в углу огромной комнаты.

Все подняли на нас глаза, но заговорила только леди Перли.

– Инспектор Марш. И господин Бомон. У вас есть какие-нибудь пожелания?

– Я еще раз прошу простить за беспокойство, – сказал Марш.

– Ничего страшного. Садитесь, пожалуйста. И вы тоже, господин Бомон.

Мы оба разместились на одном маленьком диванчике.

– Как я вам уже говорил, – начал Марш, – мне необходимо точно знать, где каждый из вас находился во время вчерашних неприятных событий. Как я понимаю, все вы были здесь, в гостиной, когда умер граф. Теперь я хотел бы знать, кто где находился, когда стреляли из винтовки.

– Да, – сказала она, – я понимаю. Вы желаете поговорить с каждым из нас наедине?

– Спасибо, но в этом нет необходимости. У меня всего несколько вопросов. – Он взглянул на Сесилию. – Мисс Фицуильям?

Сесилия взглянула на него без всякого выражения.

– Да?

– Не могли бы вы нам сказать, где вы были вчера около часу дня?

– Я навещала госпожу Коуберн в деревне. Она старая подруга нашей семьи. – Сесилия снова обрела протяжность в голосе, и чувствовалось, что впредь она собирается играть ею с большей осторожностью.

– В какое время, мисс Фицуильям, вы туда пришли и в какое время ушли? – спросил Марш.

– Пришла где-то около одиннадцати. А ушла примерно в два. Да. Когда Рипли приехал за мной, госпожа Коуберн сказала, что только что пробило два.

– Кто такой Рипли? – поинтересовался Марш.

– Слуга. Госпожа Коуберн послала своего племянника в аптеку, чтобы он позвонил маме. Предупредить, что я возвращаюсь.

Марш повернулся к матери.

– И вы послали Рипли, леди Перли?

– Да, – ответила она. – Было без нескольких минут два. На машине до дома госпожи Коуберн примерно пятнадцать минут, может быть, чуть больше.

Марш кивнул и повернулся к Сесилии.

– И вы все это время были вместе с госпожой Коуберн?

– Да.

– Кто-нибудь еще присутствовал?

– Нет.

Марш кивнул.

– Спасибо. Доктор Ауэрбах, а вы где были в это время?

Доктор Ауэрбах кивнул. Свет отражался от стекол его пенсне.

– Ах, да. Как я уже объяснять господину Бомону, я был на кладбище около маленькой церкви. Мне нравится делать оттиски со старых надгробий, вы понимать? У меня целая коллекция иметься.

– И когда вы оттуда ушли, доктор?

– В час? – Он провел ладонью по лоснящемуся черепу. – Да. В час. Я вернуться в Мейплуайт пешком, и эта прогулка отнять от меня полтора часа, почти точно. Я проходить одну милю точно за пятнадцать минут. Госпожа Корнель объяснить мне, что было половина третьего, когда я пойти осмотреть мисс Тернер.

– Зачем вам понадобилось осматривать мисс Тернер?

– Ага, да. Она упасть с лошади. Много синяк, но в остальном все в порядок. С физической точки зрения сильная, здоровая девушка.

Марш кивнул.

– Пока вы были на кладбище, доктор, вы кого-нибудь видели? Или кто-нибудь видел вас?

– Да, господин Бомон, он спросить меня та же вещь. Я разговаривать с викарий. Очень милый человек.

– Спасибо, доктор. А вы, сэр Дэвид?

– Да? – удивился сэр Дэвид. Он ни разу не взглянул на меня с той минуты, как мы с Маршем появились. Под его правым глазом виднелся небольшой синяк, слева на челюсти – другой.

– Где были вы, сэр Дэвид, вчера между полуднем и часом дня?

– В деревне.

– Где именно?

– В «Петухе и Быке».[44]44
  По-английски – «The Cock and Bull». В английском языке выражение cock-and-bull story – буквально «рассказ о петухе и быке» – означает надуманную, неправдоподобную историю; выдумку, небылицу.


[Закрыть]

– В пабе, не так ли?

– В Пабе. С большой буквы. – Он улыбнулся. Вежливо. – И не потому, что он слишком хорош, просто, поспешу добавить, он уникален. Это единственный паб на всю деревню.

– И вы провели какое-то время за одной из стоек.

– Вы переоцениваете ее масштабы. Стойка там всего одна. Нет, я не сидел за стойкой. Я зашел снять комнату.

– Комнату, сэр Дэвид?

– Да. Я плохо себя чувствовал. Рецидив старой болезни – подцепил на Босфоре несколько лет назад. Вот и снял комнату, чтобы немного отдохнуть.

– Почему же вы просто не вернулись в Мейплуайт?

Сэр Дэвид пожал плечами.

– Мне бы пришлось искать, на чем туда добраться, потом трястись в автомобиле. Я уже был там, в пабе. У них нашлась свободная комната. Вполне сносная. Я и снял.

– В какое время вы ушли из паба, сэр Дэвид?

– Что-то после трех, думаю.

– Как же вы сюда добрались?

– Хозяин дал машину с шофером.

– Как зовут хозяина?

– Представления не имею. – Он улыбнулся. – Но это легко выяснить.

– А имя шофера помните, сэр Дэвид?

– Конечно, нет.

Марш кивнул. Встал. Я последовал его примеру.

– Всем большое спасибо, – сказал он.