Текст книги "Темное Крыло"

Автор книги: Уолтер Хант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

И это вовсе не потому, что у нас есть нечто такое, на что они претендуют.

И не потому, что мы колонизировали миры, прежде принадлежавшие им.

Не потому, что им кажется, что мы можем погубить их.

Просто потому, что мы... существуем.

Марэ кивнул Энн да Наполи. Тотчас же его лицо исчезло с экранов корабельных мониторов, и на его месте возникло изображение космического пространства близ Пергама, в котором плавали остовы звездолетов, бесформенные останки оборудования, грузов или служивших на кораблях людей. У каждого, кто сейчас видел это, среди погибших были друзья или знакомые. После пергамской катастрофы эти кадры уже показывались сотни раз. Но в эту минуту у людей в экипажах эскадры, ставшей форпостом у разгромленной планеты Л'альЧан, перехватывало горло и сжимались кулаки.

– Мы никогда не избавимся от этой смертельной угрозы, пока не решимся нанести полное и окончательное поражение нашим врагам – зорам. Не надо заблуждаться: все они – наши враги и всегда ими оставались не только во время войны, но и в мирное время. На протяжении полувека мы пытались проводить идею мирного сосуществования. Мы пытались относиться к ним в соответствии с принципами, выработанными нашей культурой и историей. Но концепция Вселенной зоров отрицает сосуществование с ними каких-либо иных рас.

На экране вновь появился адмирал Марэ. Внимательному глазу было заметно, что выражение его лица стало более жестким или, может быть, напряженным.

– Зоры стремятся уничтожить нас. Если мы пренебрежем этим тревожным обстоятельством и не примем ответных мер, то у нас уже не будет потомков, способных признать или исправить наши ошибки. Если мы не покончим с ними здесь и сейчас, решительно и бесповоротно, так же, как они хотят покончить с нами, человеческая раса прекратит свое существование.

Мы должны выиграть эту войну. Полумер и условий капитуляции не существует. Пощады им не будет. Наступает важнейший момент во всей истории человечества.

Он отсалютовал имперским приветствием – поднес руку к виску, а затем кулак к груди. В это мгновение на всех кораблях тысячи астронавтов и бойцов ответили ему тем же.

– Победа! – прокричал Марэ, и в его глазах блеснул огонь.

– Победа! – в едином порыве отозвались его подчиненные на "Ланкастере", в том числе коммодор флагманского соединения Сергей Торрихос.

В эту минуту всем показалось, что с мучительными сомнениями покончено раз и навсегда. Но последующие события заставили вспомнить о них быстрее, чем хотелось бы.

ГЛАВА 5

"Передано по частному каналу 12 мая 2311 года, в 22.44 стандартного времени.

Зашифровано SML/42A/113-1. Ключ восстановлению не подлежит.

Приложения: текст, видео.

Оранжевой.

Для вашего сведения направляется речь, произнесенная объектом "Альфа". Через несколько дней она будет опубликована, но до этого, возможно, вы захотите проанализировать ее содержание. Она, безусловно, произвела эффект: они слушали стоя, аплодировали и кричали "победа!". Объекты "Бета-19" и "Бета-22" обсуждали намерения "Альфы" занять ведущие позиции в Имперской Ассамблее. Как явствует из материалов космического наблюдения (прилагаются), возможны обвинения в жестокости. Однако предварительный психоанализ избирателей показывает, что общественная терпимость к таким акциям намного выше, чем даже предполагают те, кто находится на борту.

Я, однако, хотел бы напомнить вам, что успех "Альфы", повышая наши возможности выбора, одновременно повышает и нашу озабоченность, поскольку влечет за собой возможность возрастания угрозы. В то время как подозрения по этой проблеме могут стать достоянием гласности, особенно через тех членов Ассамблеи, с которыми мы работаем, нам следует быть осторожными и делать не меньше и не больше того, чего требуют интересы дела". (Без подписи.)

"Личное донесение. Степень важности -8. Дата 14 мая 2311 года.

От кого: коммодора Сергея Торрихоса, космическая база "Пергам"

Кому: контр-адмиралу Теодору Мак-Мастерсу, штаб Адмиралтейства, Земля.

Адмирал!

Для Вашего сведения направляю Вам запись обращения адмирала Марэ к флоту у Л'альЧан. Возможно, через несколько дней Вы будете иметь официальную версию этого текста.

Не упрекая адмирала Марэ за подобные выступления – особенно после успешной операции у Л'альЧан, которую я, несмотря ни на что, вынужден одобрить, я, однако, имею опасения по поводу предстоящей кампании. Адмирал заверил нас, что эта операция будет принципиально отличаться от всех тех, в которых мы участвовали прежде, возможно, за всю нашу карьеру. Я тоже знаю это. Завершая свою речь, Марэ полностью контролировал свои эмоции, зато офицеры и команды кораблей готовы (по крайней мере, в данный момент) следовать за ним хоть на край Вселенной.

Тем не менее мне трудно предположить, как он поведет себя, если зоры так же, как в прошлом, выдвинут свои условия подписания мира. Без сомнения, Его Величество захочет рассмотреть их и объявит перемирие. Боюсь, после этого мы окажемся очень далеко от той "абсолютной победы", о которой говорит Марэ.

"Ланкастер" находится в превосходном состоянии. Я знаю, что Вы предпочли бы оказаться здесь, но я также знаю, что своими мыслями и надеждами Вы с нами. С. Т."

В Зале Медитации стояла мертвая тишина, нарушаемая только звуками дыхания Верховного Правителя и порывами ветерка, овевавшего его крылья. Верховный Правитель ощущал биение своего сердца и даже пульсацию крови в своих венах. Дыша по особой методике, он направлял свое сознание к Восьми Ветрам... но сны так и не приходили.

Видеть и толковать вещие сны было обязанностью Верховного Правителя, через них Высшее Гнездо общалось со Всемогущим эсЛи. Еще со времен А'алу и Цю'у, когда Гнезда впервые объединились, раса зоров стала руководствоваться вещими снами Верховного Правителя.

Отец нынешнего Верховного Правителя, равно как и все его предшественники, не сразу свыкся со своей ответственной ролью и поначалу относился к ней со страхом и благоговейным трепетом. Но постепенно толкование смысла вещих снов стало для него привычным. Было достигнуто полное единство между Внутренним и Внешним Порядком...

Единство это было незыблемым до тех пор, пока один из снов навсегда не изменил политику Высшего Гнезда. Медитируя, Верховный Правитель вспомнил, как это было. Об этом сне ему поведал отец через свое хси, как раз перед тем, как отойти к эсЛи. Он воспринял этот сон так полно и ясно, словно сам увидел его. Всемогущий эсЛи говорил с его отцом (или же с ним самим? Когда он видел сны, границы времени всегда были растянуты и недоступны сознанию). В снах Всемогущий эсЛи никогда не показывал свой облик, лишь его голос доносился эхом из Долины Презрения.

– Слушай меня, Верховный Правитель! – сказал эсЛи. – Я дал тебе возможность править целой Вселенной. Я открыл тебе пути к Внутреннему и Внешнему Порядку.

Я сделал тебя продолжением своего когтя и направлял тебя своим словом. Но вы позволили этой мерзости осквернить мир, который я дал вам.

Словно отвечая на безмолвный вопрос Верховного Правителя, перед ним возник образ пришельца: бледное бескрылое существо, покрытое толстым слоем плоти, безобразное телом и духом.

– Эта мерзость, Верховный Правитель, эта раса пересекла границы владений зоров. Она не чтит ни Внутренний, ни Внешний Порядок.

Она не имеет права на существование. Это вызов вам. Это вызов мне.

Я возлагаю на тебя великое бремя. Ты должен уничтожить эту расу, стереть ее с лица небес.

Если же ты... – при этих словах Всемогущий, наконец, явил ему свой страшный облик, – не сделаешь этого, то ни ты, ни твои преемники никогда больше не увидят меня.

На этом сон прервался. Это не был последний сон, который увидел его досточтимый отец, но он стал грозным сигналом. Повсюду – не только в Зале Медитации, не только на родных планетах зоров – его собратья стали претворять в жизнь призыв Всемогущего эсЛи. Постепенно отец Верховного Правителя, а затем и сам он, его преемник, вернулись в мутный океан вещих снов и повели за собой расу зоров.

Память о том страшном сне никогда не покидала его и время от времени она звучала в его сознании с новой силой – словно что-то пыталось вырваться из темного мира снов или что-то произошедшее в мире света хотело найти отзвук в снах Верховного Правителя.

Находясь в Зале Медитаций и ожидая вещего сна, Верховный Правитель задавался вопросом, что же это было – и было ли на самом деле?

Стратегия, которой Империя придерживалась на протяжении более полувека ("сведение игры вничью"), могла с наименьшими затратами и наибольшим эффектом превратить любого врага в союзника, правда, при условии, что этот враг был бы более разумен, чем зоры. Несмотря на то, что действия зоров становились все более яростными и агрессивными, человечество оставалось верным себе, отвергая рискованные, но потенциально победоносные стратегии во имя того, чтобы сохранить или даже упрочить существующее положение вещей.

На протяжении двух столетий Империя именно так действовала против бунтующих колоний и добилась впечатляющих результатов. Если повстанцев нельзя было усмирить применением "допустимой" силы, то требования колоний, сводившиеся в основном к политической автономии в рамках Империи, преференциям в торговле и – иногда– к представительству в Сенате, удовлетворялись, после чего бьющая ключом энергия повстанцев направлялась на защиту ненавистного им режима. Дед правящего императора довел эту политику до апогея: он потребовал проявлять "сдержанность" по отношению к зорам сразу же после того, как они расправились с Элайей. "Никогда не надо отторгать от себя потенциального союзника, – говорил он, – даже если сейчас он и воюет с вами". И вот на протяжении шестидесяти лет, пока люди и зоры изнуряли друг друга в кровавых схватках, Солнечная Империя вела игру "на время", надеясь превратить врагов в союзников.

Разрушение планеты Л'альЧан внесло слишком малый вклад в усмирение зоров, однако недвусмысленно указало на то, что адмирал полностью отверг прежнюю стратегию. Это стало первым очевидным доказательством перемен в ходе войны. Естественно, эмоции по поводу разрушения чисто гражданского объекта не обошли цензоров, тщательно вымаравших всякие упоминания об этом в официальных донесениях и личной переписке. В глазах всего Имперского флота победа при Л'альЧан стала выглядеть еще более достойно, ибо царящий среди военных политический консерватизм был подкреплен решением командования скрыть информацию от "гражданских". Сенат и имперские министры, хотят они этого или нет, получат ее попозже. Что же касается общественности, средств массовой информации и Красного Креста, то они были слишком далеки от "реального мира", и поэтому их даже не принимали во внимание.

"Офицеры "Ланкастера" выражают свое уважение коммодору Торрихосу и имеют удовольствие пригласить его на прием в честь капитана авианосца "Гагарин" Элайн Белл, который будет иметь место в кают-компании "Ланкастера" 16 мая после вечерней вахты.

С ожиданием ответа Р. Чандрасехар Уэллс, капитан".

Сергей вышел из душа и, на ходу вытираясь полотенцем, подошел к столу, где лежало приглашение. Несмотря на повсеместное использование электроники, оно было написано от руки на кремовом листе бумаге с изображением герба Империи и двух белых роз – эмблемы "Ланкастера". Несколько часов назад конверт принес посыльный, изрядно нервничавший первогодок, готовый раствориться в воздухе при первом же недовольном восклицании Сергея. Коммодор, сохраняя серьезную мину, подобающую его высокому званию, в глубине души умилялся тому, как юноша, заикаясь и краснея, передавал приветствия капитана Уэллса, вручал конверт и ждал, когда ему разрешат удалиться.

Сергей сел за письменный стол, откинувшись на спинку кресла и позволив ей адаптироваться к его позе, и взял приглашение в руки. "Офицеры "Ланкастера" выражают свое уважение коммодору Торрихосу..." При обращении к капитану корабля следовало бы написать: "Младшие офицеры "Ланкастера" выражают свое уважение к капитану...". Конечно, при этом надо было иметь в виду, что его ответственность распространялась далеко за пределы корабля. Им потребовались недели, чтобы найти достойный повод для его приглашения в кают-компанию: обычно такие встречи происходят во время первого космического прыжка. Возможно, они считали, что до этого он был слишком занят. Что ж, теперь такой повод был найден: боевые офицеры с других кораблей уже давно искали возможность познакомиться с самым достойным капитаном эскадры, и "Ланкастер", хотя и был адмиральским и коммодорским флагманом, впервые удостоился такой чести.

Сергей положил приглашение на стол и бросил полотенце в сторону бельевой корзины. "Высокий чин дает свои привилегии", – усмехнувшись, подумал он: заступивший на вахту дневальный в отсутствие коммодора приведет его каюту в порядок. Подойдя к шкафу, он достал новый комплект форменной одежды и, стоя перед зеркалом, принялся одеваться, одновременно думая о предстоящем вечере.

Из всех традиций, существовавших на флоте (а их можно насчитать великое множество!), собрания в кают-компании были самой приятной. В эпоху морского флота на Земле капитан имел свою собственную каюту и свои привилегии. Другие офицеры личной каютой зачастую не располагали, и у них не было места, чтобы позаниматься, отдохнуть или развлечься. На космических кораблях первого поколения, с их огромными и неэффективными двигателями, отсеки были малы и переполнены. Все офицеры, за исключением капитана, спали "щекой к щеке" вместе со всей командой. Однако привилегии офицерской кают-компании ревностно оберегались.

С течением времени все изменилось. Оснащение кают-компании, даже на борту такого военного звездолета, как "Ланкастер", становилось заметным событием в жизни всего корабля, его офицеров и особенно капитана. Наиболее состоятельные командиры даже платили за это из своего собственного кармана. Сергею и его непосредственному предшественнику, Теду Мак-Мастерсу, удалось воспользоваться тем немалым "наследством", которое им оставил первый капитан нового "Ланкастера", сэр Малколм Рединг. Как уже говорилось, у сэра Малколма был один из лучших столов на всем флоте, а Тед и позднее Сергей сделали все, чтобы поддержать эту репутацию. Во время первого похода Сергея в кают-компании был устроен торжественный обед для адмирала Буланже. Сергей был просто ошарашен этой церемонией, и даже Тед Мак-Мастере выглядел озабоченным и нервозным. Впоследствии Сергей, конечно, понял, что, произведя благоприятное впечатление на влиятельного адмирала, "Ланкастер" стал одним из самых заметных кораблей флота. На этом примере он впервые убедился, какую важную политическую подоплеку таят в себе застолья в кают-компании.

Вспомнив об этом, он подумал, не было ли и в готовящемся торжестве какого-либо неизвестного ему подтекста. Конечно, такой вечер давал возможность встретиться со старшими офицерами "Гагарина" – Элайн Белл, Лу Корнийо и Энн Маркое – на "нейтральной" территории. Но, возможно, за всем этим скрывалось и еще что-то, на что ему следовало бы обратить особое внимание.

Стараясь не забивать себе голову этими мыслями, он облачился в парадную форму и теперь полностью соответствовал своему званию коммодора флота. Задержавшись на мгновение у зеркала, он окинул себя взглядом, словно готовился к строевому смотру – стряхнул пылинку с правого рукава, поправил форменную блузу. Седина в его волосах становилась все заметнее, но это не слишком его волновало, а наметившиеся морщинки вокруг глаз больше указывали на пережитые трудности, чем на возраст. Прихватив фуражку, Сергей вышел из каюты.

"С тех пор пройден немалый путь, – напомнил он себе. – С тех пор, когда меня могли поразить подобные торжества, прошли годы". Но, говоря откровенно, все эти церемонии по-прежнему производили на него впечатление. Глядя на суетящихся младших офицеров, он поневоле задумывался над тем, как много времени он провел здесь, на борту этого лучшего корабля на всем флоте Его Величества.

Вскоре вахтенный "Ланкастера" доложил о прибытии Элайн Белл. Ее сопровождали двое подчиненных – капитаны третьего ранга Энн Маркое и Луис Корнийо. Сергей знал Корнийо по школе космических пилотов и, позднее, по совместной службе на "Пончартрейне". Лу проявлял редкостный инстинкт к выживанию, которого недоставало его более умным коллегам. Это было очень ценным качеством для старшего помощника (его должности на "Гагарине"), но не слишком годилось для того, кто надеялся стать командиром: за ним закрепилась репутация человека, не желающего рисковать ни при каких обстоятельствах. Что касается Маркое, то Сергей знал ее только по ее служебному досье – одному из сотен, которые он просмотрел в процессе формирования своей эскадры. Ее знали как технического кудесника, и судя по взгляду, которым она оглядела помещение кают-компании, – взгляду архитектора или инженера – в этом была немалая доля истины.

Чан Уэллс тепло приветствовал всех офицеров, преподнеся каждой из дам искусно выточенную из хрусталя белую розу – символ старинной королевской династии, в честь которой и был назван "Ланкастер". Луису Корнийо был преподнесен белый парадный жезл с серебряной инкрустацией в виде звезды и меча – эмблемы "Гагарина". Сергей в душе поздравил своего помощника: это было хорошо придумано.

Собравшиеся офицеры стояли небольшими группами, обмениваясь репликами и потягивая вино из высоких хрустальных бокалов. Совершив несколько обходных маневров, Сергей смог наконец завести разговор с командиром авианосца.

– В вашей кают-компании прекрасно сервирован стол, сэр, – сказала Элайн Белл, указывая на изобилие фарфоровой и хрустальной посуды.

– В основном это наследство сэра Малколма. Плюс, конечно, вклады его преемников, не исключая и меня.

– Где же ваш вклад? – спросила Элайн, внимательно оглядывая комнату.

Сергей жестом показал на длинный стол.

– В первый год моего пребывания на "Ланкастере" я приобрел его у капитана старого "Армитеджа". Попав в засаду зоров, корабль был очень здорово потрепан под Бо-реном. Его отправили на металлолом. Но жалко было отправлять на свалку и это произведение искусства из амазонской древесины, так что я наскреб кое-какие деньги и купил его. И никогда не жалел об этом.

Капитан Белл посмотрела на Сергея с неподдельным уважением.

– У вас отменный вкус, сэр. Иметь такую красивую вещь на военном корабле – это несколько экстравагантно, но в этом интерьере, – Элайн обвела рукой кают-компанию, – она смотрится вполне органично.

Сергей улыбнулся и поднес к губам бокал, но не успел он сделать глоток, как послышался звон разбитого стекла. Тотчас же на этом месте образовалась пустота, в центре которой остался только виновник происшествия – молоденький лейтенант в парадной форме, остолбеневший, словно олень под прицелом охотника, с виноватым и одновременно ошарашенным видом. От волнения и одновременно от желания быть услужливым и прытким, он наткнулся на одного из старших офицеров и выронил поднос.

В то же мгновение все собравшиеся, не сговариваясь, дружно запели. Хормейстером был Чан Уэллс.

Скинемся для лейтенанта Элвея,

Скинемся для лейтенанта Элвея,

Скинемся для лейтенанта Элвея,

Который сегодня с нами...

После каждого куплета офицеры со звоном сдвигали бокалы, как бы провозглашая тост за виновника инцидента, который чувствовал себя все более смущенным. Еще не отзвучал последний куплет, а самый молодой офицер "Ланкастера" достал из шкафа широкополую мягкую шляпу и пустил ее по кругу. Каждый из офицеров "Ланкастера" бросал туда мелкую купюру. К концу песни шляпа была заполнена почти до краев, и ее торжественно передали Чану Уэллсу.

Том подошел к лейтенанту Элвею, который в течение всей этой процедуры стоял как вкопанный.

– Согласно приказу первого капитана этого корабля, – начал Чан.

– ...даулыбнется нам его бессмертная душа, – подхватил другой офицер.

– ...по поручению офицеров и капитана "Ланкастера", – продолжил третий, уважительно поклонившись Сергею.

– ...да не пересохнут никогда наши глотки...

– ...я вручаю вам, лейтенант Педро Мэрион Элвей, этот выкуп. – И с этими словами Чан передал шляпу лейтенанту Элвею, который взял ее, тихо поблагодарил Чана, а затем вернул подарок обратно. Его лицо по-прежнему пылало от смущения.

Офицеры принялись аплодировать, раздались возгласы "браво!" и "истинный джентльмен!", а затем все вернулись к прерванной беседе. Незаметно появившийся дневальный быстренько убрал осколки.

– Что все это значило? – спросила Элайн Белл.

– Старая традиция, – улыбнулся Сергей. – Эти бокалы сделаны из коркиранского хрусталя, сказочно красивого и невероятно дорогого. К тому же они очень хрупки и имеют свойство разбиваться, как правило, в руках молодых лейтенантов во время их первого похода.

Держа в руке бокал, Сергей слегка повернул его, чтобы Элайн могла увидеть розу, вырезанную на стенке бокала.

– Поскольку мы не хотим разорить юношу, а также хотим и впредь пользоваться хрусталем и фарфором, существует простое правило: когда офицер в первый раз разбивает какой-либо предмет из обеденного сервиза, вся команда сбрасывается на возмещение ущерба. Стало быть, наш юный лейтенант только что получил ссуду.

– Понятно... Скажите, коммодор, а сами вы...

– О да. Во время моего первого похода на "Ланкастере" мне поручили следить за сервировкой стола на торжественном обеде в честь коммодора Брайанта. Так вот, я столкнул со стола супницу из делфтского фарфора и удостоился такой же песни от помощника капитана и офицера-распорядителя обеда. Они сказали, что я должен запомнить их доброту по крайней мере на пять будущих походов.

Капитан Белл не могла удержаться от смеха. Сергей поймал себя на том, что смех Элайн Белл ему нравится. Он решил сменить тему разговора.

– Любопытно было бы узнать ваше мнение о новом адмирале.

– Мне всегда казалось, сэр, что это недальновидная политика высказывать мнение о ком-либо из вышестоящих начальников другому начальнику.

– Это правильно, капитан. За вашу дальновидность! – Он поднял бокал и сделал большой глоток. – Но мое любопытство продиктовано не политикой. Я просто хотел узнать ваше мнение.

– Это входит в список ваших привилегий? – Она посмотрела по сторонам, словно хотела убедиться, что к их разговору никто не прислушивается. При этом, как показалось Сергею, Белл и Корнийо обменялись каким-то сигналом с помощью едва заметного движения рук.

– Совершенно верно.

– При всем уважении к адмиралу, я сказала бы, что лорд Марэ в короткий срок смог осуществить грандиозную сделку. Смысл ее заключается в том, чтобы убедить большинство старших офицеров флота, что он не приведет нас к катастрофе.

– Большинство?

– Ну, почти всех. Офицеры высшего звена – скептики по натуре, сэр.

– То же самое говорит и Марк Хадсон. При этом имени во взгляде Элайн Белл появилась настороженность, словно Сергей проник в ее мысли.

– Извините, что прервал вас. Продолжайте, пожалуйста.

– Мы – солдаты, сэр, которые должны выполнять свою работу, и нам хотелось бы верить, что нам предоставят право делать ее самим. Война с зорами легла на плечи двух поколений, и ее можно было бы выиграть раньше, если бы она велась более решительно. – Она замолчала, следя за его реакцией, будто оценивала, насколько тверда почва под ногами.

Обычаи кают-компании, когда любые слова, произнесенные здесь, не выходили за пределы этих стен, за исключением разве что призывов к измене, защищали Элайн Белл, и все же у нее еще оставались сомнения в искренности коммодора.

– Прошлое нельзя изменить, – сказал Сергей, и перед его глазами возникли образы Пергама: ангарная палуба "Густава Адольфа", флагмана Теда Мак-Мастерса; разлетающиеся на куски малые корабли, опрокидывающиеся в космос в безмолвном танце смерти. – Если бы вы, капитан, были на месте адмирала, что бы вы сделали?

– Врезала бы им что есть силы и не подписывала бы никаких соглашений, пока не убедилась, что они никогда больше не поднимутся.

– Но мы говорим об этом уже на протяжении шестидесяти лет.

– Говорить и делать – разные вещи, коммодор. У нас никогда не было возможности делать.

– Не забывайте, что у нас еще есть император и Ассамблея, капитан Белл. Рано или поздно, но нам придется держать ответ и перед ними, – он жестом руки показал на присутствующих в кают-компании. – Здесь собрались лучшие офицеры флота, но существует черта, за которой не они, а только император и Сенат могут решать, окончена война или нет.

– Но здесь нет ни императора, ни Сената!

– Я вас не понимаю.

– Здесь только мы, сэр. Если адмирал так же хорош на деле, как на словах, именно мы и решим исход этой войны.

Не произнеся больше ни слова, она слегка наклонила голову в знак окончания беседы и направилась к своему помощнику.

Когда адмирал Марэ, сопровождаемый адъютантом и командиром своей эскадры, вошел в кают-компанию, все офицеры встали. Заняв свое место во главе большого овального стола, адмирал включил настенный экран, который находился за его спиной. Одновременно ожили дисплеи на плоскости стола перед каждым офицером.

– Сейчас у нас есть последняя возможность проанализировать стратегическую ситуацию перед прыжком к Р'х'чна'е, – начал Марэ без особых предисловий. – Моя речь у Л'альЧан была обращена в первую очередь к армии, и я уверен, что вы восприняли ее правильно. Тем не менее я должен еще раз подчеркнуть значение данной кампании.

В общем, я прошу обратить внимание на каждое сказанное мной слово.

– Прошу прощения, адмирал, – послышался голос капитана Марка Хадсона. Могу я воспользоваться привилегией кают-компании?

Марэ смерил Хадсона настороженным взглядом, словно принимал вызов.

– Извольте, капитан, – сказал он после секундной паузы.

– Благодарю вас, сэр. – Хадсон откашлялся и продолжил: – Я не слишком разбираюсь в тонкостях дворцовой политики, поскольку почти уже тридцать лет прогуливаюсь только по палубе боевого звездолета...

Сергей, сидевший слева от адмирала, поморщился: это был легкий укол самолюбию Марэ, напоминавший о его аристократическом происхождении и отсутствии боевого опыта. Адмирал, однако, сделал вид, что не заметил этого.

– Как бы то ни было, сэр, я уверен, так же как и все мы, что выданный вам мандат доверия – если мне будет позволено так сказать – основывается на книге, которую вы написали и с которой наш император – да продлятся его дни! – не расставался в ту ночь, когда выбирал кандидатуру на должность адмирала флота.

Офицеры заерзали в креслах.

– Теперь же, сэр, эта книга полностью раскрывает наш план внезапной атаки.

– Это так, капитан Хадсон. Однако я боюсь, что...

– Сэр, я имею в виду очень простую вещь и ничего более. В вашей книге, которую я внимательно прочитал и нашел довольно интересной, – так вот, в вашей книге говорится, что мы будем продолжать эту кампанию до тех пор, пока не сломим не только военную мощь зоров, но и саму их волю к продолжению войны. Если... прошу прощения, адмирал... не обращать внимания на вашу манеру выражать свои мысли, то отдаете ли вы себе отчет, какими могут быть последствия того, что вы предлагаете?

В кают-компании воцарилась тишина. Хадсон был одним из самых опытных офицеров флота, и его безыскусная манера выражаться могла вызвать неприятные ощущения у слушателей с классическим образованием и воспитанием.

– Я все понимаю, капитан Хадсон, – утвердительно кивнул Марэ. Существует реальная возможность того, что кампания затянется на месяцы или даже годы.

– Да, сэр, ведь достаточно будет одному фанатику зору совершить космический прыжок к нашим мирам, и миллионы людей погибнут в облаке водородного взрыва. Мало того, по донесениям разведки, зоры уже обошли нас в разработках биологического оружия. Я хочу сказать, сэр, что чем дольше будет продолжаться эта кампания, тем больше у противника шансов направить корабли-камикадзе на Париж, Буэнос-Айрес, Лондон или Стокгольм. Вы готовы воевать месяцы и даже годы. А что произойдет, если император ограничит нас во времени?

– Об этом не надо задумываться, капитан. Судьба этой кампании находится в моих руках.

– Вы имеете в виду...

– Я имею в виду, – Марэ оглядел лица всех присутствующих, – что эта кампания закончится только тогда, когда я сочту, что она закончена. Генеральная директива № 6 дает мне для этого все основания. Согласно этой директиве, я уполномочен единолично командовать всем флотом, до тех пор пока я не лишусь своей должности или не погибну.

Сказав это, адмирал снова обвел всех взглядом, словно проверял реакцию каждого офицера. Позднее Марк Хадсон будет вспоминать, что так гробовщик прикидывает на глаз размер гроба для покойника.

– Через десять дней наш флот войдет в соприкосновение с авангардом зоров у Р'х'чна'е, – снова заговорил адмирал. – Как вам известно, увеличение наших сил здесь, у Пергама, в сочетании с вероятными потерями противника во время последнего сражения дает нам ощутимое превосходство как в огневой мощи, так и в численности. Теперь, поскольку линии отступления больше не будет, мы...

– Прошу прощения, адмирал, – раздался голос капитана Мак-Эван. – Как это понимать – "линии отступления не будет"?

– Вам следует повнимательнее ознакомиться с приказами по предстоящей операции, капитан, – холодно ответил Марэ. – Мы не ставим своей целью заставить зоров отступить от Р'х'чна'е, как большинство из них, собственно, и сделает, несмотря на важное стратегическое значение этой базы. Короче говоря, наш флот сгруппируется возле точек совершения прыжков и не позволит противнику спастись бегством. Расчеты, произведенные намоделях-симуляторах, показывают, что вероятность нашего успеха достигает восьмидесяти процентов при минимальных потерях. Если основная часть флота справится с поставленной задачей, ни один из кораблей противника не сможет уйти.

Сергей всю ночь размышлял о плане предстоящего сражения. С его точки зрения, план этот, построенный в основном на симуляционных моделях и их вариантах, только казался четким. Техника его разработки не отличалась оригинальностью: генеральный штаб руководствовался компьютерными моделями уже несколько десятков лет.

Даже самые пессимистические симуляционные модели и раньше указывали на то, что зоры слишком слабы, чтобы возобновить военные действия в ближайшие годы. По некоторым расчетам, им потребовалось бы для этого не меньше десяти-двенадцати лет... Но зоры напали на Пергам. Напрашивался вывод, что логика компьютерных прогнозов и логика мышления зоров не совпадали.

Но, так или иначе, флот должен был проникнуть в космическое пространство зоров и на этот раз избрать своей целью не планетарные системы зоров, а их боевые соединения. Главной и единственной целью объявлялся космический флот противника. Если у зоров не будет флота, не будет и новой войны.