Текст книги "Бриг «Три лилии»"
Автор книги: Уле Маттсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Глава пятнадцатая
ЧТО ГОВОРИЛ ПЕТРУС МИККЕЛЬСОН ВО СНЕ
Долго стояла тишина. В каморке стало темно от дыма.
Миккель прокашлялся.
– Но… но он жив сейчас? – осторожно произнес он.
Пат кивнул.
– Ну да, книга его выручила. Он ее с собой взял. Через год, когда я ходил в Австралию, один негр рассказал мне, что Петрус Юханнес Миккельсон нашел в Клондайке золотой самородок с кулак. А все из-за той деревянной книги, уверял негр. Он с ней никогда не расставался, потому что деревянные книги приносят счастье. Негр говорил, что он ее клал под голову, когда спал. Этот негр все знал про Миккельсона, потому что был у него поваром в Клондайке и спал рядом с ним на нарах. Знал даже, что он говорил во сне по ночам.
Миккель боялся пошевельнуться: вдруг он проснется и окажется, что все это сон.
– И… о чем же он говорил во сне? – прошептал Миккель.
Пат закурил новую сигару и сообщил, что Миккельсон говорил разное, но больше всего сокрушался о том, что бросил своих. Целые ночи напролет ворочался, покоя себе не находил. И все твердил: «Бездельник ты был и мазурик, Миккельсон. Ничего, вернешься домой, все иначе пойдет».
– Почему же он домой не поехал? – спросила Туа-Туа.
Пат закрыл глаза – казалось, он перенесся куда-то далекодалеко. Потом протер глаза рукавом и пробурчал, что всегда-то они у него слезятся от сигарного дыма.
– Почему ж он домой не поехал? – повторил Миккель.
– Почему не поехал, говоришь? – Пат вздохнул, – Понимаешь, тот негр говорил, что Миккельсон хотел сначала побольше золота намыть, чтобы было на что дом построить на Бранте Клеве, когда вернется. За тем и дело стало. Негр уверял, что Миккельсон уже совсем было ехать собрался, когда получил весть, что жена чахоткой заболела и умерла. От горя он чуть ума не решился. Больше негр ничего сказать не мог, потому что нанялся на пароход. Там я и встретился с ним. Правда, негр рассказывал еще, что в последнюю ночь Миккельсон хуже прежнего во сне говорил. Лежит головой на деревянной книге и все какое-то имя бормочет.
– Какое имя? – спросила Туа-Туа.
– Да он не совсем разобрал, негр-то. Что-то вроде «никель», не то «никель».
– А… а может, Миккель? – чуть слышно произнес Миккель.
– Как же я не догадался раньше! – воскликнул Пат. – Ну конечно, Миккель! С тех пор негр ничего о нем не слышал. Но только, если я верно знаю зовутку, то скоро Петрус Юханнес Миккельсон будет здесь.
Пат потряс зовутку и поднес к уху.
– Нет, – сказал он вскоре, – видно, устала – ничего больше не говорит.
Он убрал зовутку в карман и пристально посмотрел на Миккеля.
– Бил, – заговорил он, – пока я не запамятовал – какую это ты книгу спрятал в стене?
Мгновение спустя Миккель уже стоял на коленях у оторванной доски. Еще мгновение – и он достал судовой журнал брига «Три лилии». Пат точно онемел, до того он был удивлен. Но удивление прошло очень быстро.
– Гляди-ка, он самый! – ахнул Пат. – В точности такой, каким я его видел, когда мы выплыли на берег у Дарнерарта… Дай-ка его сюда, Бил!
Миккель положил книгу на колени Пата. Тот стал листать ее. С каждой страницей он восклицал: «Надо же!.. Во-во, точно!.. Не может быть!..» Потом перевернул книгу и посмотрел на заднюю корку с зарубкой и потайным отделением. Он ловко отодвинул крышку, будто делал это тысячу раз.
– Пусто! – сказал Пат.
Он положил книгу и скосился на Миккеля. Потом на Туа-Туа. Опять на Миккеля. Потом вздохнул, достал зовутку и потряс ее. Постучал по книге.
– Да… вот она – та самая, которую Петрус Юханнес Миккельсон клал ночью под голову в Клондайке. Это она ему счастье принесла. Но как она попала сюда?!
– Спросите зовутку, – предложила Туа-Туа.
– Я уже дул в нее, – ответил Пат. – Не помогает. Как устанет, от нее ничего не добьешься. А ведь я хотел спросить ее еще кое о чем… – Он снова постучал по крышке. – Что бы это такое мог здесь прятать Петрус Юханнес Миккельсон?
– Правда, что? – подхватил Миккель.
– А где вы нашли книгу? – спросил Пат.
– Там, за доской, несколько дней назад, – объяснил Миккель. – Увидели веревку. Я потянул за нее и вытащил.
Пат задумчиво кивнул. Потом он подвинул к себе Миккеля и Туа-Туа и зашептал им на ухо:
– Вы никому не говорите. Но только, думается мне, что здесь лежало клондайкское золото этого Миккельсона. И вот пропало!
– Когда мы нашли книгу, там уже ничего не было, – дружно заверили Миккель и Туа-Туа.
Пат откусил кончик сигары, вздохнул и сказал, что верит им. А жаль – особенно Петруса Юханнеса. Выходит, не видать ему собственного дома. Скорее всего, придется опять на корабль наниматься, начинать все сначала. Правда, в Клондайке золото на исходе. Такой самородок раз в сто лет можно найти.
Пат прикурил от свечи, поперхнулся дымом и закашлялся.
– Ты что это? – с трудом выговорил он. – Что с тобой, Бил?
– Если он уедет, то и я с ним! – закричал Миккель сквозь слезы. – На край света, и никакого золота не надо!
Пат никак не мог справиться с сигарой. Весь дым почему-то шел прямо ему в глаза. Он непрерывно тер их.
– Ну что ты, Миккель! – тихо заговорил он. – Будем держаться вместе, дружно, глядишь, и отыщем пропажу. Ну, не плачь. Слышишь, Миккель? Завтра же начнем искать.
Глава шестнадцатая
ПЛОТНИК НАХОДИТ ПИСЬМО И ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ НА ЧЕТВЕРЕНЬКАХ
Однажды, спустя год после того, как он поселился на постоялом дворе, плотник пошел на залив ловить треску в проруби. Был февраль, скользко, и недалеко от берега он упал. Упал ничком и ударился так сильно, что потерял сознание, успел только ощутить резкую боль где-то между бровями и подбородком. Когда плотник пришел в себя, нос примерз ко льду.
Он позвал на помощь. Но кто услышит человека, который лежит на животе и кричит в лед? Лишь через несколько часов пришел Симон Тукинг с ломом и ведром горячей воды. Водой он оттаял лед вокруг носа, а ломом вырубил кружок.
– Держись, Грилле! – подбодрял он плотника.
Каждый раз, как Симон замахивался ломом, плотник молился про себя богу.
Наконец Симон освободил его, обмотал ему лицо мешком и проводил до дому. Про то, как выглядел нос, лучше не говорить.
На следующий день плотник Грилле купил в деревне градусник и повесил его на окне снаружи.
Если температура была ниже нуля и на дороге становилось скользко, никакие силы не могли выманить плотника Грилле за дверь. Nн надевал свои шерстяные носки, а шею обматывал тюленьей шкурой. Или еще лучше: напяливал на уши пыжиковую шапку и ставил ноги в кадку с горячей водой.
В ясные дни плотник сидел с подзорной трубой у окна, чтобы не помереть от скуки. Зима в том краю долгая, все дни один на другой похожи.
В тот день, когда Миккель с краюхой в кармане бродил по берегу и искал морское золото, плотник сидел, как обычно, у окна и смотрел в подзорную трубу.
«Что это с мальчонкой? – думал он. – Уж не помешался ли, бедняга?»
Потом повернул трубу на лодочный сарай. Почему нет дыма над крышей? Он ведь сам видел вечером свет в северном окошке. Тут что-то не так… Чего доброго, Симон Тукинг, если он дома, совсем замерзнет. Почему он не топит? Почему не выходит из каморки, не прыгает, чтобы согреться?
Плотник Грилле ничего не знал о бородатом Пате О'Брайене. Он знал одно: кто боится за свой нос, в гололедицу сидит дома.
Он снова посмотрел на Миккеля. Мальчишка вырубал изо льда старое весло. Ничего не понятно.
И почему Симон Тукинг не показывается?
Плотник ломал себе голову весь этот день и следующий тоже. К вечеру второго дня он уже не мог больше усидеть на месте. Он натянул сапоги, сделал зарубки на каблуках, чтобы не так скользить, и вышел. Захватил и палку с острым наконечником.
Миккель Миккельсон сидел на кухне и макал в соль картошку. Это был весь его обед; рыба последнее время ловилась плохо.
Через час он и Туа-Туа должны были встретиться у Пата.
Они так условились.
Но плотник ничего об этом не знал. Он медленно брел вперед и все время опирался на острую палку. Потому что плотник Грилле предпочитал умереть в своей постели, чем замерзнуть в сугробе.
В сарае было темно. Непонятно! Накануне вечером из северного окошка просачивался свет…
Ой, упал! Хорошо – на спину, а не на нос опять. Плотник с громкими воплями покатился под откос, потом затормозил, но палка катилась дальше, и он услышал, как она звякнула о лед внизу. Плотник зажмурился и сказал сам себе: «Грилле, пустая голова, и дернуло тебя выйти!»
Тяжело дыша, плотник поднялся, но руки оторвать от опоры не решился. «Лиса и собака никогда не скользят, – сказал он себе. – Так лучше и я пойду на четвереньках».
Вот, наконец, и сарай. Плотник Грилле обливался потом, хотя было десять градусов мороза. Дверь… Он облегченно вздохнул, с трудом поднялся и оперся о стену. Пальцы посинели от холода.
Замок, хоть и висел на месте, был не заперт. Плотник открыл дверь и заглянул внутрь.
Темно. Но пахнет табаком, а Симон Тукинг не курит.
Плотник Грилле чиркнул спичкой и зажег свечу на столе.
Пусто… Он поглядел под кроватью. И там никого. Потрогал печь – холодная. Что за наваждение? Ведь был же свет в окне вчера! Хоть он и старый, но не слепой. У плотника задрожали губы: может, привидение завелось в сарае? Но уже в следующее мгновение он наклонился над столом и принюхался. На столе лежали шкурки от сала и колбасы.
Разве привидения едят колбасу? Не может того быть.
У плотника сразу стало легче на душе. А рядом со шкурками он увидел исписанную бумагу, прижатую старой табакеркой.
Плотник вынул из кармана очки, протер их о штанину и стал читать:
Дакс! Сим привет Вам, дакс, от Вашего друга Пата О'Брайена. Большое спасибо за свинину, продукты и все прочее. Вы ждете увидеть меня здесь. Но я ушел. Но не думайте, что я уже не вернусь совсем.
Кто его знает. А только сами видите – морское золото истощилось. А речное можно промывать только после пасхи, так в старательском уставе записано.
К тому времени, дакс, мне нужно все застолбить. Вот я и подумал: мой старый приятель Петрус Миккелъсон нуждается в помощи… Вы сами знаете, в каком деле. А Пат О'Брайен не такой человек, чтобы оставить в беде друга. Никогда! Но поиски надо продолжать все время, хоть какого старателя спросите.
Ищите без устали! Каждый след – путеводная нить, говорят опытные люди. Первый след ведет на острова, к некоему мистеру Симону Тукингу, ю нау, дакс!
Надо спешить, пока еще лед не сошел. А Вы тем временем тоже будьте начеку – вдруг еще старатели появятся. Уж тогда покажите, на что Вы годитесь, не подкачайте, как до дела дойдет. Вернусь, когда настанет час. Привет Вам от Вашего друга
Пата О'Брайена.
П. С. Зовутка со вчерашнего дня не действует. Не иначе, я слишком сильно подул в нее. С ней так случается: вдруг запнется и молчит несколько месяцев.
Заберите ее и грейте, пока я не вернусь. Пусть она напоминает Вам о Вашем
Пате О'Брайене.
Плотник даже вспотел читая. Очки затуманились. Руки дрожали. Пат О'Брайен? Зовутка? Морское золото?.. Гул стоял в его бедной голове, как в улье.
Он попытался разобраться: Симон Тукинг не курит табак, Симон Тукинг не умеет писать, и, наконец, Симон Тукинг на островах…
Двумя дрожащими пальцами плотник Грилле схватил письмо и сунул нечистое послание в карман куртки. «Сглаз долой – из сердца вон», – подумал он; тем более, карман был глубокий. «А вообще, – продолжал он размышлять, в гололедицу лучше дома сидеть. Доброе правило!»
– Чур меня, чур! Нечисть, прочь, враз отскочь! – пробормотал плотник Грилле, плюнул три раза и задул свечу.
Табакерку он отшвырнул, точно ядовитого паука. К тому же в ней была дыра.
Минутой позже он запер, как мог, дверь. Далеко впереди мелькали огоньки в окнах постоялого двора. Плотник Грилле потерся спиной об угол сарая, вздохнул и двинулся в путь. Палка лежала на льду. Он полз на четвереньках.
Глава семнадцатая
ЗАБЛУДИВШИЙСЯ МЕДВЕДЬ
В семь часов Туа-Туа и Миккель должны были встретиться с Патом в лодочном сарае. Учитель Эсберг еще не вернулся. Тетушка Гедда Соделин выпила свой бузинный чай раньше обычного. У нее начиналась простуда.
– А в таких случаях лучше сразу меры принимать, – объяснила она Туа-Туа. – Ложись-ка и ты, да не забудь лампу задуть – керосин денег стоит.
– Хорошо, – сказала Туа-Туа.
Полчаса спустя Миккель посвистел у калитки. Туа-Туа вынырнула из мрака, держа в руке незажженный штормовой фонарь.
– На случай, если на Бранте Клеве будет скользко, объяснила она шепотом. – Пата видел?
– Только вчера, – ответил Миккель. – Сегодня днем заглядывал, – там было пусто.
Когда они добрались до Бранте Клева, над островами взошла луна, чуть обгрызенная с правого края. Она давала достаточно света.
– Без фонаря обойдемся, – объявил Миккель. – Еще увидит кто с постоялого двора, заподозрит неладное. Лучше поставь его в тур.
– А в сарае света нет, Миккель, – шепнула Туа-Туа.
– Просто Пат остерегается. Он набил кожу на косяк, все щели вдоль двери закрыл.
Они прокрались, держась за руки, к сараю.
Немного не доходя, Миккель остановился и задержал Туа-Туа:
– Мелькнуло что-то. Значит, Пат там. Тш-ш-ш. Идет.
Луна спряталась за облако, но они отчетливо слышали, как скрипнула дверь.
– Окликнем? – шепотом спросила Туа-Туа.
– Не стоит – вдруг бабушка на дворе, услышит. Тш-ш-ш…
Снова скрипнула дверь, потом загремел замок. В следующий миг луна вышла из-за облака, и они увидели, как что-то черное, неуклюжее со стоном почесалось о стену сарая и медленно побрело к постоялому двору на четырех ногах.
Туа-Туа задрожала и прижалась к Миккелю:
– Ой, Миккель, медведь! Шатун!.. Поворачивается! Что делать?
– Стой тихо! – прошипел Миккель. – Совсем тихо, тогда он нас, может, за дерево примет. У медведей хорошее чутье, но видят они плохо. Тш-ш-ш – сюда смотрит.
Зверь остановился, громко сопя. Туа-Туа зажмурилась.
– Если подойдет, ляжем и притворимся мертвыми, – шепнул Миккель. – Медведи не едят мертвечину. Ух, какой здоровенный! Спинища-то!.. Дальше пошел…
Зверь, тяжело дыша, скрылся в темноте. Туа-Туа выпустила руку Миккеля и выдохнула.
– Если это шатун, то он выломает дверь и съест бабушку, – сказал Миккель. – Хотя она может шкаф придвинуть. А у плотника ружье есть.
Туа-Туа снова схватила Миккеля за руку:
– Миккель! Ой, что я подумала! Ведь он из сарая вышел! Он съел Пата.
Миккель похолодел от ужаса.
– Чего там… У Пата нож есть, – неуверенно произнес он, но сам тут же подумал: «А можно шатуна одним ножом одолеть?» Миккель сжал кулаки.
А еще в деревне говорят, будто во всем приходе вот уже двести лет медведей не видно. Вон он, да какой здоровенный!
– Туа-Туа, – сказал Миккель осипшим голосом, – надо войти и проверить. Ты покамест здесь постой.
– Ни за что на свете! – произнесла Туа-Туа. – Ты иди, а я за тобой.
Дрожащими пальцами Миккель снял замок и распахнул дверь.
Тишина…
– Зажги свечу, Миккель, – жалобно пролепетала Туа-Туа.
Миккель чиркнул спичкой и поднес ее к огарку на столе.
– Ну, что я сказала, – произнесла Туа-Туа со слезами в голосе. – Нету Пата. Медведь съел его! Что мы теперь будем делать?
– А может, Пата не было дома? – предположил Миккель.
Но в глубине души он не хуже, чем Туа-Туа, знал: если Пат сказал «в семь», то он не мог подвести.
Вдруг Миккель заметил под столом что-то блестящее, нагнулся и поднял. Зовутка… Видно, Пат выронил ее, когда на него напал зверь. Миккель подул в дырочку, но оттуда только табачный дух пошел. Да, тут надо способ знать…
Туа-Туа подошла посмотреть:
– Что у тебя там?
– Зовутка, – ответил Миккель. – Все, что от него осталось.
– Бедный Пат! – всхлипнула Туа-Туа. – Гляди-ка, вмятины.
Миккель кивнул. Отчаяние охватило его, что-то жгло под ложечкой. Во всем мире один Пат мог рассказать ему про отца. Теперь, когда Пат пропал, у него было такое чувство, словно и отец пропал навсегда. Капитан ли, матрос ли, отец есть отец.
Он стиснул зубы.
– Мы ему покажем! – прошептал он. – Слышь, Туа-Туа? Этот медведь узнает… У плотника ружье есть. Пошли! Задуй свечу, Туа-Туа. Меня душит гнев!
– Но… но ведь сейчас темно, Миккель. Постой! – испуганно взмолилась Туа-Туа.
– Возьмем фонарь! – отрезал Миккель. – Пошли.
– А потом я слышала, что на шатунов нужна серебряная пуля, – робко заметила Туа-Туа. – Останься, Миккель.
– Серебро ли, свинец ли, все равно ему не жить! – решительно заявил Миккель Миккельсон.
Глава восемнадцатая
ЧТО ЛЕЖАЛО НА ДНЕ КАРМАНА
Плотник Грилле не спал. Он стучал зубами. Кончики пальцев у него покраснели, нос посинел. Он только что лег в кровать, к ногам положил четыре бутылки с горячей водой. На голову он надел меховую шапку, шею обмотал тюленьей шкурой. И все-таки мерз.
Попробуйте пройдите полкилометра на четвереньках в десятиградусный мороз!
Плотник пытался уснуть. Но стук собственных зубов каждый раз будил его. Стоило ему сомкнуть веки, как перед глазами плыли удивительные слова: «зовутка», «Пат О'Брайен», «старательский устав». На животе плотника лежал пузырь с горячей водой – хорошее средство от озноба и бессонницы. Но на этот раз ничто не помогало.
Кто-то постучался в дверь.
Плотник застонал:
– Я сплю! Уходите! Слышите: сплю.
Глухой голос произнес за дверью:
– Это Миккель Миккельсон. Мне надо ружье и пулю. Лучше всего серебряную, но свинцовая тоже сойдет.
Плотник закрыл глаза и спросил сам себя: «Что это сон?» Потом приподнялся на локте и крикнул:
– Не болтай вздора, Миккель Миккельсон! Я болен, иди себе!
– Сначала я должен убить медведя! – сказал голос Миккеля Миккельсона.
Плотник сел так стремительно, что пузырь скатился на пол и лопнул.
– Что… что ты говоришь?
– Мы только что видели медведя возле сарая Симона Тукинга, – послышался голос Туа-Туа. – Он съел человека. Миккель говорит, что застрелит его. Не велите ему, дядя штурман!
Плотник схватил с тумбочки графин и опустошил его в два глотка. На лбу у него выступил пот. Медведь?! Сердце плотника бешено колотилось. Ружье с серебряной пулей?!
Надо понюхать табаку, прояснить мозги… Но где же табакерка?
– Миккель Миккельсон, – заговорил он слабым голосом, шел бы ты спать. Во всем приходе нет ни одного медведя, вот те крест. А ружье сломано. Я заболел. Попроси бабушку заварить мне ромашки. Я помираю, Миккель Миккельсон. Погоди табакерку!
Миккель Миккельсон и Туа-Туа стояли перед плотниковой дверью. Туа-Туа держала в руке горящую свечу, потому что на лестнице было темно. Свечу она захватила с собой из лодочного сарая.
– Мне нужно ружье! – твердил Миккель в замочную скважину. – И пулю. Лучше всего – серебряную.
– Да сломано же ружье, Миккель! – простонал плотник Грилле. – Достань лучше табакерку, будь добр, она лежит в куртке, в правом кармане. И сунь ее под дверь. Господи, до чего же я болен.
Туа-Туа подняла свечу выше и увидела на крючке зеленую куртку, мокрую от снега. Она сунула руку в карман и достала пустую бутылку.
– Сперва ружье! – прозвучал голос Миккеля из замочной скважины.
Плотник сидел в постели, подтянув колени к подбородку, и стучал зубами. Из лопнувшего пузыря растекалась по полу вода. За дверью Туа-Туа продолжала рыться в кармане. Рыболовные крючки… Грузила… Старые ключи… Табачная жвачка… Пробковый поплавок… А вот и табакерка в самом низу. Туа-Туа вытащила большой сложенный лист бумаги.
Плотник стоял на коленях в кровати. Мощное чиханье сотрясало его тело.
– Не дури, Миккель! – стонал он. – Табакерку давай, слышишь… не то… не то… я те…те… тебя палкой.
– Чихает, – сказал Миккель, глядя в замочную скважину. – Простудился, должно. Лег опять.
Он ощутил на шее горячее дыхание Туа-Туа.
– Ну что, нашла? Опять встает.
– Миккель, гляди! – зашептала Туа-Туа. – Скорей…
Она держала в руке исписанный лист бумаги и светила, чтобы Миккель мог прочитать.
Он выпрямился и поглядел на бумагу:
– Ну-ка, повыше свечу, Туа-Туа…
– «Дакс! – прочитал он. – Сим привет Вам, дакс, от Вашего друга, Пата О'Брайена…»
Миккель мгновенно забыл о медведе и замочной скважине.
– Он жив, Туа-Туа! Пат жив! – вскричал он, хватая письмо. – Шлет нам привет!.. Но как оно попало в плотников карман?
– Читай дальше, – торопила его Туа-Туа. – Потом узнаешь!
Миккель прочитал до конца. Глаза его блестели, рот приоткрылся.
– Ну что… что там написано? – Туа-Туа притопнула ногой от нетерпения.
– Что он уезжает, – бормотал Миккель. – Но еще вернется… Свети лучше, ничего не вижу… А зовутку чтобы мы сохранили. Слышишь, Туа-Туа? В знак того, что он вернется.
– Она у тебя? – прошептала Туа-Туа.
– В кармане. Понятно, Туа-Туа вернется? И отец тоже!.. Нашла табакерку? Сунь ее под дверь, пусть успокоится.
Дрожащими пальцами Миккель свернул письмо в комочек и затолкал себе в башмак.
– Пат жив, Туа-Туа! И отец жив, вот увидишь!.. Подала табакерку?.. Наплевать на медведя! Ур-ра-а-а!
Тем временем плотник встал с постели, путаясь в ночной рубахе. Расширившимися глазами он смотрел, как из-под двери появляется табакерка. Сердце у него колотилось, из носу текло.
– А… а медведь-то большой, Миккель? – жалобно спросил он.
Но ему никто не ответил. Миккель и Туа-Туа были уже в прихожей. Громко хлопнула наружная дверь.
Над лодочным сараем висела луна, блестящая, как золотая денежка.
На следующий день они осмотрели медвежьи следы.
– Ух ты, какой здоровенный! – сказала Туа-Туа.
– У него на задних лапах сапоги были, – установил Миккель. – Mа каблуках крест вырезан. Да, такого, должно быть, и серебряная пуля не взяла бы.
