Текст книги "Бриг «Три лилии»"
Автор книги: Уле Маттсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Глава двенадцатая
ПОЧЕМУ У СИМОНА ТУКИНГА ГОРИТ СВЕТ
Дело было вечером. Миккель сидел на кухне и ковырял вилкой в тарелке.
– Ты уж не заболел ли? – удивилась бабушка. – Может, тебе селедка с картошкой не годится?
Миккель молча чертил ногтем по столу.
– Или все думаешь о том мазурике, что слонялся здесь на рождество? – продолжала бабушка. – Ужли бродяг не видел раньше?
Миккель мотнул головой: видел, кто же бродяг боится!
– То-то, – сказала бабушка. – Чего бледный такой? Живот болит?
– А какой он был? – спросил Миккель.
– Кто?
– Отец мой.
Бабушка Тювесон разинула рот. Словно хотела что-то сказать, да не могла выговорить.
– Вон он сидит, – промолвила бабушка наконец и показала на фотографию над буфетом.
– Нет, а какой он сам?
– Или я тебе не рассказывала? Честный человек был, и ведь надо же такой беде случиться. Ешь, расти да будь ему под стать.
– А «Три лилии»?
– Добрый корабль был, не хуже других, – ответила бабушка. – Вот он и нанялся матросом, потому что бедняк был и не хотел дома штаны просиживать.
– Я думал, он капитаном был, – сказал Миккель.
– Не был – так мог стать! – отрезала бабушка. – Кабы не шторм возле Германии.
– У маяка Дарнерарт? – спросил Миккель.
Бабушка уронила чашку, губы ее задрожали.
– Откуда… откуда ты знаешь, Миккель?
– Говорил кто-то.
Бабушка Тювесон подвинула стул и села. У нее был такой вид, словно ей сто лет.
– Уж лучше скажу все как есть, внучек… – пробормотала она. – Непутевый он был, вот что. Веселый и добрый, но без царя в голове.
– Так я и думал, – сказал Миккель.
– А еще он в железку играл.
– Это что? – спросил Миккель.
– Карточная игра такая. Да простит его бог. Уж так пристрастился, и никогда-то ему не везло. «Вот увидите, скажет, бывало, – уеду в Америку, нарою золота. Потом вернусь и дом построю». А только не попал он ни в Америку, ни домой… Ты чего глядишь так на меня?
– Я на фотографию…
Мудрено ли, что картошка с селедкой в горло не лезут.
Миккель побрел к кушетке, лег и закрылся с головой. Подошел, как всегда, Боббе, потыкался носом, хотел облизать его, но Миккелева голова оказалась почему-то возле ног, а простыня намокла.
В чем дело, Миккель Миккельсон?
В окно косо падал свет луны. Вдруг Миккель сел. Теперь некого больше ждать, все. Лед в заливе крепкий. Можно уйти на острова. Что, если прямо сегодня же ночью? Там всегда можно на корабль наняться. Вот только бабушка…
Ведь плакать будет, это уж точно. Он представил себе ее, как она сидит в сарае на скамеечке, зажав платок в руке и подперев голову. Ничего не поделаешь! Он свесил вторую ногу.
Постой, а как же… Туа-Туа? Миккель спрятал ногу под одеяло. Не одна бабушка – двое будут плакать в сарае. Может он это допустить? Нет! Лучше подождать один день и переговорить с Туа-Туа. Миккель укрылся потеплее и сам не заметил, как уснул.
На следующий день он пошел на гору срезать гибких прутьев. Бабушка прорубила лунки во льду на заливе; ей нужны были прутья для удочек. Она взяла с собой хлеба и сушеной рыбы в корзиночке, сказала, что вернется вечером.
Только Миккель собрался бросить, как обычно, камень в тур, вдруг позади него послышался голос:
Бородавка-борода,
Сгинь навеки, навсегда!
Он обернулся и увидел Туа-Туа. Она сидела на корточках в снегу, подняв кверху правую руку.
– А-а, вот ты где? – сказал Миккель.
– Ш-ш-ш, – зашипела Туа-Туа. – Молчи, испортишь все.
Она открыла один глаз, покосилась на руку и вздохнула:
– Как были, так и остались. Придется новое средство попробовать.
Туа-Туа встала и отряхнулась от снега.
– Вот только как достать лисью шерсть.
– Лисью шерсть? – удивился Миккель.
– Ну да, на мазь, – объяснила Туа-Туа. – Меня звонарь научил, старик Салмон. Садись, расскажу. Отец утром в город поехал, на целую неделю, и старик Салмон приходил вчера коляску чинить. Я показала ему бородавки, а он и говорит: «Намажь ты их бараньим салом, – говорит, – а сверху положи крест-накрест две лисьи волосинки, только от живой лисы, иначе не подействует. Пусть лежат так до новолуния, потом бородавки сами отвалятся». А ты веришь, Миккель?
– От живой лисы?.. Где же их взять?
Он вытащил нож из ножен и стал срезать прутья, а сам в это время думал, как сказать Туа-Туа о побеге. Заплачет?..
– Сегодня ночью как раз новолуние будет, – продолжала Туа-Туа. – Сало у меня есть. На то время, что папа в городе, к нам приехала тетя Гедда Соделйн из Эсбьерга. Она такая близорукая, что комод от верблюда не отличит. Я набила подушками кофту и положила на кровать. Теперь остается самое трудное – лисий волос.
Миккель сел на камень и положил прутья на колени.
Отсюда было видно, как бабушка ходит в потемках по льду и проверяет свои удочки. А вон постоялый двор и четыре яблони. Та, что поближе к сараю, – с дуплом; в нем лежит чисто вымытая бутылка из-под керосина с десятью риксдалерами…
До чего же трудно решиться на побег!
А рядом стоит Туа-Туа со своими семью бородавками, которые ничто не берет.
– Может, у плотника есть лисий волос? – сказал Миккель. – Сколько он лис перестрелял!
– Правда? – обрадовалась Туа-Туа.
– Бери свое сало, пойдем спросим.
Туа-Туа взяла бумажку с бараньим салом и пошла за Миккелем к постоялому двору горел свет. Боббе лежал в чужой.
Миккель успокоил его:
– Свои, свои, Боббе. Я тебе на пасху кость дам такую.
Боббе подвинулся тявкнув. Миккель и Туа-Туа шмыгнули вверх по лестнице.
– Ты его штурманом назови, он тогда добрый будет, – посоветовал Миккель.
Он постучал. Плотник Грилле пробасил:
– Войдите!
Миккель открыл, поклонился и подтолкнул вперед Туа-Туа.
– У нее бородавки, – объяснил он. – Она знает хорошее средство, но ей нужно два лисьих волоса.
Плотник Грилле сидел, как обычно, в качалке, зажав в зубах носогрейку.
– Только от живой лисы, – добавил Миккель, Плотник повертел большими пальцами.
– Жаль, – произнес он, глядя в потолок, – как раз сейчас от живой нету. Ну-ка, сядьте, я посмотрю в кладовке, не осталось ли меду.
Туа-Туа и Миккель сели на кровать. Плотник Грилле достал мед и серый хлеб.
– А медвежьи есть, – сказал он. – Но вам непременно лисьи надо?.. Макайте да ешьте, детишки.
Они стали есть.
– Может, медвежьи тоже подойдут? – предположил Миккель.
– Если крест-накрест положить, – сказала Туа-Туа.
Плотник достал два жестких длинных волоса, удивительно похожих на конские. Туа-Туа намазала бородавки салом и положила сверху «медвежьи» волосы. Потом они принялись ждать.
– Луна выйдет около восьми, – сообщил плотник. – Сидите пока здесь. А ты чего в окно уставился, Миккель Миккельсон? Аль луна уже взошла?
– Нет, но у Симона Тукинга свет, – ответил Миккель и протер окно рукавом.
– Я видел, – сказал плотник. – Значит, Симон уже вернулся. Должно, мешок прохудился… Ну как, сошли бородавки?
– Мазь должна всю ночь лежать, – объяснила Туа-Туа и пошла к двери. – Мне домой пора. Спасибо, до свидания… Ты идешь, Миккель?
Миккель прижал нос к стеклу и думал о Симоне Тукинге. Симон вернулся… Может быть, он знает? О кораблекрушении у маяка Дарнерарт, о том, как сюда попала книга?
Ну конечно, Симон должен знать! Все, даже самое неприятное… Миккелю стало жарко. Но правда всего важнее.
– Мы еще в одно место собирались, – сказал он плотнику. – Qпасибо за мед, за хлеб. Похоже, ростепель будет.
– Тогда бородавки сразу отвалятся, – предсказал плотник. – А не отвалятся, приходите завтра. Я стишок хороший знаю, он начинается…
Дверь захлопнулась, и голос плотника превратился в неразборчивое бормотание.
Шел снег. На заливе, приближаясь к берегу, мелькал бабушкин фонарь.
– Я зайду к Симону, Туа-Туа, – объявил Миккель. – Ты можешь не ходить, коли не хочешь.
Туа-Туа ничего не сказала. Она шла, подняв руку, словно в лубке. Они молча спустились по старой дороге к лодочному сараю. Замок был снят, дверь приоткрыта. Миккель потянул ее к себе.
В углу, спиной к ним, сидел на корточках Симон Тукинг.
Он совал дрова в печь.
Миккель откашлялся:
– Здравствуй, Симон. Понимаешь, мы…
И вдруг стало тихо. Туа-Туа испуганно вскрикнула и прикрыла рот рукой. Человек встал и обернулся. Это был не Симон Тукинг.
Глава тринадцатая
ПАТ О'БРАЙЕН ДУЕТ В ЗОВУТКУ
Сначала они увидели бороду, пышную и косматую, как у Симона Тукинга. Потом глаза. Они были серые, словно кремень, и щурились от дыма.
Незнакомец подошел к столу и сел. Шея его была обмотана красным клетчатым платком, живот перетянут широким кожаным поясом, на котором висели сбоку три серебряные монеты. Высокие сапоги из желтой кожи покоробились, на них насохла глина. Брюки порвались. В зубах он держал толстую сигару.
– Ивнинг, дакс *, – сказал незнакомец.
Миккель почувствовал, как рука Туа-Туа ищет его руку.
На столе лежала широкополая шляпа и узел с одеждой.
На печи стояла сковорода с четырьмя скворчащими отбивными.
– Дверь закройте! – скомандовал незнакомец.
Это был человечий язык. Миккель закрыл. Туа-Туа тоже вошла – любопытство оказалось сильнее, чем страх.
– Как бы не пригорели. – Незнакомец встал и повернулся к сковороде.
Он поплевал на пальцы, чтобы не обжечь, и встряхнул сковороду так, что котлеты перевернулись сами.
– Вы из деревни? – спросил он, не оборачиваясь.
– Да-а, – чуть слышно произнесла Туа-Туа.
– Многие промывают?
Они не знали, что отвечать. Веснушки Туа-Туа блестели, как светлячки. Миккель чесал нос. Незнакомец поставил сковороду на стол.
– Потому-то я и отсиживаюсь здесь, от глаз подаль
* Ивнинг, дакс (англ.) – привет, утята.
ше, – продолжал он. – Не то сразу пронюхали бы и пошли промывать, все до одного.
– Промывать? – повторила Туа-Туа.
– Ну да, золото промывать. – Незнакомец мигнул. – Но ведь вы никому не скажете? А то я еще не застолбил.
– Не застолбил? – переспросил Миккель.
– Вот именно. Прежде чем рыть начнешь и все такое, нужно бумагу получить, что ты, мол, застолбил это место. Не то потом хлопот не оберешься!.. – Он вытащил нож и стал нарезать мясо кубиками. – Хуже всего, что нельзя начинать промывку до весны, пока на речке лед не сойдет.
– На… на речке? – пробормотал Миккель. – Разве там есть золото?
– А вы не знали? – Незнакомец наколол кубик на острие ножа и положил в рот. – В Америке все речки уже обыскали. Ни щепотки золота не осталось. И вдруг до меня слух дошел: мол, в речке Синтора, в волости Льюнга, сразу за перепадом, где река петляет, золота уйма, только не ленись.
– Подумать только! – удивилась Туа-Туа.
– Вот именно, – продолжал незнакомец и наколол еще кусок свинины. – Ну, я, понятно, собрал вещички и сюда. Главное, застолбить первым… Сит даун, дакс.
– Что? – сказал Миккель.
– Садитесь!
Они сели на кровать Симона. Туа-Туа поближе к двери.
– Но коли хоть одна душа пронюхает – все пропало! – Он смотрел на Миккеля и Туа-Туа сквозь облачко синего дыма. – А вы могли бы мне помочь.
– Промывать золото? – спросил Миккель.
Незнакомец задумчиво кивнул.
– Это дело надо втроем делать, – объяснил он. – Я здесь чужой, меня как увидят, сразу догадаются: «Гляди-ко, золотоискатель! Зачем бы это он сюда заявился?» И не успеешь оглянуться, как к реке столько народу сбежится, что негде будет плюнуть. Нет, настоящий золотнишник не так делает – у него разведчики есть, которые все для него выведывают, где золото и все такое. А сам он сидит, покуривает сигару и планы строит. Прибегают разведчики: «Нашли, есть золото!» Старатель отвечает: «Великолепно, бойз. На рассвете поскачем туда».
Чужеземец отшвырнул прочь окурок и сказал:
– Последняя была… А где же Бил?.. – Он поднялся и стал смотреть в разные стороны. – Бил!
– Какой Бил? – не выдержал Миккель.
– А, вот ты где? – произнес с облегчением незнакомец. У каждого золотнишника есть помощник, по имени Бил. Завтра пойдешь через залив и купишь ящик сигар. – Он бросил Миккелю мятую бумажку. – И свинины кусок. Или вы передумали?
– Пойду, как только рассветет, – поспешно отозвался Миккель.
– Ну, и кофе пачку, если деньги останутся.
– А меня как звать? – спросила Туа-Туа.
– Постой-ка… – Незнакомец задумался. – Вот как: Бетси.
Туа-Туа как будто осталась довольна новым именем.
А он продолжал:
– А река наша, так что никому ни слова. Я пока буду находиться здесь, в лодочном сарае Симона Тукинга.
– Неужто Симона и в Америке знают? – Миккель даже рот разинул.
Незнакомец оторопел, словно проговорился. Но тут же опомнился и объяснил, что в Америке все знают всех.
Миккель сразу подумал об отце, Юханнесе Миккельсоне. Симона нет – так, может, американец знает? Вот только как спросить?..
Чужеземец достал гвозди, камень и стал прибивать мешок над северным окошком.
– Восемь лет назад на постоялом дворе одни крысы жили. А на рождество я зашел туда, думал переночевать, ан нет уже поселился кто-то.
– Так это по тебе плотник стрелял?! – воскликнул Миккель.
– Выходит, по мне… – пробормотал незнакомец. – Замерз, понимаешь. А что это за плотник?
Миккель рассказал, кто такой Грилле и где он живет.
Чужеземец спросил:
– А внизу кто живет?
– Я, – ответил Миккель.
Незнакомец ласково улыбнулся, покачивая в руке камень:
– Как же тебя звать?
– Миккель Томас Миккельсон.
Камень грохнул о пол и закатился под стол. Незнакомец произнес страшное проклятие и запрыгал на одной ноге, держась за другую обеими руками. Потом полез за камнем.
Из-под стола он вылез бледный как мел.
– Прямо по мозоли! – Он сморщился и повертел ступней. Беда с этими мозолями, а не миновать их, коли роешь золото в тесных сапогах.
Чужеземец пошел наружу – проверить, не пробивается ли свет.
Туа-Туа испуганно прижалась к Миккелю.
– Я боюсь, Миккель. Откуда он может знать, что восемь лет назад на постоялом дворе одни крысы жили? Пока не вселились вы и Грилле? Тут что-то не то, Миккель.
– Тш-ш-ш-ш, он обратно идет, – шепнул Миккель.
Чужеземец вошел в каморку.
– А хоть бы и было видно, – произнес он. – Все равно я тут только ночевать буду. Мало ли что.
Он сел на скамейку перед печкой:
– Бил!
– Я здесь, – откликнулся Миккель.
– Добро, – сказал незнакомец. – Мне нужно кое-что знать, чтобы все сообразить как следует. Кто из деревни приходит зимой сюда, на берег?
– А никто, – ответил Миккель. – На Клеве всегда лед, страх как скользко. Одна Туа-Туа… то есть, я хотел сказать, Бетси. Ну и плотник, конечно, и мы с бабушкой, и…
Чужеземец прервал его:
– Ясно, Бил.
Он вытащил красный карандаш и нацарапал что-то на клочке бумаги.
– А лодки у кого есть?
– Только у плотника и Симона, – ответил Миккель.
– Добро! – Он написал еще несколько слов. – Это все очень важно для поисков золота. А скажи, недели так три-четыре назад, перед тем как льду стать, кто-нибудь выходил в залив на лодке?
У Миккеля сердце замерло. Он посчитал по пальцам.
Три-четыре недели назад – это же получается как раз, когда корабль на мель наскочил. Он проглотил слюну. Глаза незнакомца щурились на него сквозь дым.
– Подумай как следует. – Чужеземец взял кусок мяса, Недели три-четыре. Это я так, к примеру. Поздно вечером.
– Может… может, Симон Тукинг? – глухо пробормотал Миккель.
– А больше никто не мог быть? – Чужеземец положил мясо в рот.
– Еще… еще помнится мне… – начал Миккель.
– …что плотник тоже выходил, да? Так, что ли?
Миккель кивнул. Чужеземец тоже кивнул, полез в карман и вытащил старую, видавшую виды табакерку.
– Вообще-то мне совсем и необязательно тебя спрашивать, – сказал он и подмигнул. – Стоит только спросить зовутку.
Он постучал по табакерке и поднес ее к уху:
– Спит…
Веснушки Туа-Туа опять засветились. Она невольно подвинулась ближе.
– Зо…зовутка? – прошептала она. – Это что такое?
Чужеземец подмигнул двумя глазами и сказал, что это многие хотели бы знать. Но до сих пор он ее никому не показывал.
– Хотя… ведь ты, Бетси, теперь тоже вроде как золотоискатель. Что верно, то верно. И ты, Бил. Олл райт, смотрите.
Туа-Туа стояла уже возле стола. Миккель тоже. Незнакомец повернул зовутку так, что она оказалась на свету.
– Не знай я, что это зовутка, подумал бы – просто табакерка, – сказал Миккель.
– Выглядит как табакерка, это точно, – объяснил незнакомец. – Нарочно так сделано. А на самом деле зовутка. Если постучать, а потом дунуть вот сюда… – Он показал в одном конце отверстие величиной с горошину, – то зовутка все скажет, что тебе нужно.
Глаза Туа-Туа под рыжей челкой горели любопытством.
Миккель смотрел недоверчиво.
– А сейчас она что говорит? – осведомился он.
Чужеземец набрал полные легкие воздуха и дунул в дырочку.
– Совсем воздуху нет, слышите? – сказал он.
Он дунул еще. На этот раз зовутка вроде проснулась.
Она задвигалась на ладони чужеземца – сама!
– Скрипит что-то, – прошептала Туа-Туа.
– Если вы помолчите три секунды, я услышу, что она геворит!.. – буркнул чужеземец. Он прижал зовутку к уху и вслушался. – Не может быть? – воскликнул он. – Нет, правда?
– Что, что? – Туа-Туа сгорала от нетерпения.
Незнакомец покачал головой.
– Нет, это просто невероятно, – произнес он.
– Вот как? – недоверчиво заметил Миккель.
– Послушайте, – перебил его чужеземец, – зовутка говорит, что в тот самый вечер, про который я спросил, плотник выходил на лодке. И ты был с ним!
– Я? – Миккель покраснел как рак.
– Ты, – подтвердил незнакомец. – Зовутка никогда не врет. Она говорит, что у тебя был фонарь и ты сидел на корме.
Глаза Туа-Туа округлились, словно шарики.
– А ведь… правда, – прошептала она. – Все-все точно. Ты ведь сам мне рассказывал, Миккель.
– Видите, от зовутки ничего не укроешь. Помните об этом, когда начнем золото искать. Только правду!
Он откинулся назад и закрыл глаза:
– Ну вот хоть скажи, к примеру, Бил: зачем вы с плотником вышли в тот вечер в море?
Миккель глядел на стол, весь изрезанный ножом Симона Тукинга.
– Там… там корабль был, – заговорил он через силу. На мель наскочил. Они сигнал жгли, помощи просили.
– Точно, это самое и зовутка сказала. – Незнакомец ухмыльнулся. – Еще она сказала, что там один человек был, стоял на корме и орал, чтобы его на берег свезли, да поскорее.
Миккель снова покраснел.
– Я… я нечаянно, – шептал он. – Честное слово, не нарочно!
– Что? – Чужеземец наклонился над столом, и глаза его сверкнули под косматым чубом. – К делу! Что ты сделал нечаянно?
– За борт выбросил… – бормотал Миккель. – То, что он в лодку уронил. Пропало…
Незнакомец съежился. Голова его бессильно легла на сжатые кулаки.
– Значит, за борт бросил? – произнес он наконец. Э-эх, Миккель Миккельсон!..
Он даже забыл про «Била». Долго чужеземец сидел, будто в забытьи. Туа-Туа опять стало страшно, она взяла Миккеля за руку.
Вдруг незнакомец встал, да так быстро, что табуретка упала.
– Но ведь она же не тонет! – воскликнул он. – Конечло, не тонет!
– Кто не тонет? – спросил Миккель.
Незнакомец сел опять и объяснил, что это он просто так, вспомнил одну вещь, о которой ему зовутка еще раньше говорила. А теперь, продолжал он, самое главное – поскорее начать рыть золото.
Прежде всего, сказал он, надо как следует осмотреть весь берег. Мол, можно найти морское золото, а оно куда дороже речного. Что найдут – все нести ему, пусть даже то будет старая клеенчатая сумка с чем-то вроде чурбана внутри. Поняли? Клеенчатая сумка с чем-то вроде чурбана внутри. Это очень важно!
– Меня зовите Пат О'Брайен, или, просто, Пат, – заключил чужеземец. – Теперь мы во всем заодно.
И он пожал руку: сначала Туа-Туа, потом Миккелю.
Миккелеву руку он держал особенно долго, причем закусил нижнюю губу и что-то делал со своим лицом.
Потом сказал:
– Не забудь сигары и свинину. И кофе! Я буду здесь завтра вечером, в это же время.
– Придем, – заверил Миккель. – И весь берег обыщем. Подо льдом и то посмотрим.
– Добро, Бил, – сказал Пат. – Я полагаюсь на тебя.
Лицо у него было при этом очень взволнованное.
Глава четырнадцатая
К БЕРЕГУ НА КНИГЕ
Гедда Соделин, тетка Туа-Туа, была худая, как кочерга.
Она укладывала волосы в узел на затылке; ее маленькие глаза постоянно щурились. Вечером она в постели выпивала чашку бузинного чаю, потом спала без просыпу до девяти утра.
На следующий день после удивительной встречи в лодочном сарае Туа-Туа уже в пять часов сказала ей «спокойной ночи» и пошла в свою комнату. В семь часов тетушка Гедда выпила бузинный чай.
В восемь на дворе воцарялся кромешный мрак, только снег светился. А Пат ждал их в сарае не раньше восьми…
Туа-Туа и Миккель шли крадучись по дороге через Бранте Клев. Рука Туа-Туа была намазана бараньим салом, но медвежьи волоски отлетели. Кто способен в такой момент думать о бородавках?
Миккель весь день рыскал по берегу, искал морское золото, но нашел только ржавый бидон без ручки и полвесла.
– Ты как думаешь: это важно или нет? – спросил он Туа-Туа.
– Кто его знает! – ответила Туа-Туа. – Клеенчатая сумка с чурбаном внутри – это что же такое, а, Миккель?
– Если бы я не знал, что это невозможно, – сказал Миккель, – подумал бы на судовой журнал. Как по-твоему, похож он на чурбан?
Они бросили каждый по камню на могилу викинга, не стишок читать не стали – некогда. В сарае было темно. Неужели Пат не пришел?
– Может, он вовсе и не станет сидеть здесь до самой весны? – сказала Туа-Туа.
Миккель промолчал. Он думал о своем побеге. «Если Пат уйдет, – думал он, – то и я с ним». И вдруг ему пришло в голову такое, что он даже похолодел от волнения. «Зовутка! Она все знает – она должна знать, где отец! Надо спросить Пата».
До сарая оставалось всего шагов двадцать.
– Плотно завесил, – сказала Туа-Туа. – Ни одной щелочки не видно.
Миккель нагнулся и вытащил из тайника бидон, полвесла и покупки, за которыми ходил через залив.
– Иди за мной, – распорядился он.
Дверь была отперта. Он толкнул ее веслом.
– Темно, – сообщил Миккель. – Пат не пришел. Подержи весло и бидон, я зажгу свечу.
Туа-Туа прошептала ему в самое ухо:
– Я боюсь, Миккель, тут как-то странно пахнет…
– Как во всех лодочных сараях.
Туа-Туа зажала в охапке бидон и весло, а Миккель пошел на ощупь к столу, где они накануне видели свечу.
Туа-Туа слышала в темноте голос Миккеля:
– Нашел, сейчас, только спичку достану…
И в тот же миг заговорил кто-то еще. Чей-то чужой голос донесся с кровати Симона Тукинга – рокочущий, как если говорить в жестяную банку.
– Послушай моего совета, Пат О'Брайен, – рокотал голос. – Не слишком-то полагайся на этого Била. Он скрывает от тебя…
– Не…неправда! – отозвался Миккель в темноте.
– Истинная правда! – рокотал голос на кровати. – Он такой же мазурик, как и его отец!
– Отец не мазурик! – закричал Миккель.
Вдруг стало светло. Посреди каморки стоял Миккель с горящей спичкой в дрожащей руке. А на кровати Симона Тукинга лежал Пат О'Брайен. Он спал как убитый. Борода покрывала его грудь, точно звериная шкура. Живот то поднимался, то опускался, а на животе лежала зовутка. Миккель зажег свечу.
– Пат, – шепнул он и легонько толкнул Пата в плечо.
Туа-Туа смотрела, затаив дыхание. Пат повернулся и застонал. Потом подавил зевок и открыл глаза:
– А… что?.. Кого я вижу! Вы уже здесь? А я маленько задремал. Все принесли?
– Все, – ответил Миккель. – Но…
– Что – но, что там еще? – Пат спустил ноги на пол.
– Голос, – сказала Туа-Туа; она стояла с открытым ртом и никак не могла его закрыть. – Тут… тут кто-то говорил, когда мы вошли.
Пат нахмурился.
– Говорил кто-то? – прошептал он. – Не может быть.
Он тревожно оглянулся, потом увидел соскользнувшую на пол зовутку и улыбнулся.
– Ну конечно, это зовутка, – сказал Пат. – Должно быть, я вдул в нее слишком много воздуха. В таких случаях она не может тихо лежать – все болтает и болтает. Что же она говорила?
– Ничего особенного, – заверил Миккель. – Вот покупки. Я привез их через залив на санках.
Он с трудом поднял сверток и положил на стол.
– А здесь то, что я на берегу нашел.
Пат развернул сверток.
– Неплохо, – заметил он.
Потом посмотрел на бидон и обломок весла.
– Не худо. А клеенчатая сумка с чурбаном не попалась?
Миккель отрицательно покачал головой:
– Везде лед. Толстый. Не пробить.
Пат прикурил сигару от свечи и выпустил облако дыма.
– Не иначе, морское золото на исходе, – заключил он. Будем искать сухопутное. И то неплохо. Смотрите в оба… Что это у тебя на руке, Бетси?
– Мазь от бородавок, – объяснила Туа-Туа. – Только медвежьи волоски сдуло.
Пат попросил ее показать руку и осторожно стер сало носовым платком. Потом почмокал языком и покачал головой:
– Ух ты, злые какие! Ничего, сейчас мы ими займемся. Ну-ка, Бил, посмотри у меня в кармане пальто, в левом. Там коробка с лекарствами.
Миккель посмотрел туда, куда показывал палец Пата… и ахнул. Пальто – клетчатое пальто с кожаным поясом и блестящими медными пуговицами!
– Это же то самое, которое мы в часовне видели, Туа-Туа! – воскликнул он. – Так это ты там был, Пат?
– Всяко может быть, – безразлично произнес Пат. – Выбирать не приходилось. Для золотоискателя самое главное, чтобы никто не совал носа в его дела… Нашел коробку?
Миккель долго рылся, но отыскал наконец нужную коробку.
– Дай-ка ее сюда, посмотрим, – сказал Пат.
Он открыл коробку. В одном углу стояло два пузырька с ярлычками, на которых были нарисованы череп и кости.
– Это от краснухи и одышки, – пробурчал Пат. – Неужели я потерял самое главное?
Он поискал еще и достал что-то вроде длинной толстой спички. Пат обмакнул ее в кружку на столе и сказал:
– Ляписутапис. Давай сюда бородавки.
Туа-Туа нерешительно протянула руку. И Пат стал тереть бородавки палочкой. Потом вытащил из кармана зеленый лоскут, величиной с собачье ухо.
– Американский пластырь, – объяснил Пат и залепил им бородавки. – Вообще-то он для огнестрельных ран, но и от бородавок тоже помогает. Ляписутапис. Через пять месяцев можешь снять.
– Не… не раньше? – пролепетала Туа-Туа.
– Раньше не стоит, – ответил Пат. – Теперь, Бетси, когда я заляписовал твои бородавки, выкладывай начистоту: что говорила зовутка, когда вы вошли, а я спал?
– Она сказала, что я что-то скрываю, но это вранье! крикнул Миккель и покраснел.
Пат раскурил погасшую было сигару и горестно поглядел на свои ногти.
– Что ж, если ты от меня что-то скрываешь, Миккель, твое дело.
– Я ничего не скрываю! – вскричал Миккель. – Я правду говорю! Мало что наболтает какая-то старая табакерка!
– Не забывай, что это зовутка, – поправил его Пат.
– А что она знает?
– Все! – сказал Пат.
– И про отца – жив ли он, тоже? – спросил Миккель.
В сарае сделалось тихо-тихо. Пат вытянул голову, словно ему вдруг стало невмоготу дышать.
– Что ж, – сказал он наконец, – давай спросим.
Миккель сжал кулаки, в глазах защипало от слез. Час пробил: мазурик не мазурик, отец остается отцом. А у кого нет отца – тому на душе так тяжко, так тяжко…
– Давайте, – согласился Миккель.
Пат уже дунул в зовутку и поднес ее к уху. Глаза его сузились, губы были плотно сжаты.
– Что она говорит? – шепнула Туа-Туа.
– Что вопрос нелегкий, – ответил Пат. – Но она попробует. Тшш-ш, опять что-то говорит.
Лицо Пата покраснело, затем побелело, опять покраснело. Он облегченно вздохнул и отложил зовутку в сторону.
– Говорит, что жив, – сообщил он.
– А… а домой вернется? – Миккель запинался от волнения.
Пат кивнул:
– Только не знает точно, когда. Говорит, это от тебя зависит.
Миккель хотел что-то сказать, но Пат прикрыл ему рот рукой.
– Тш-ш-ш, опять заговорила, – шепнул он и осторожно поднес зовутку к уху. Он слушал так внимательно, что даже рот приоткрылся. – Не может быть… – шептал Пат. – Нет, правда? За отставшей доской в северной стене?
Глаза Туа-Туа и Миккеля встретились: «Судовой журнал!»
Миккель снова хотел сказать, но Пат замахал на него рукой. Он все еще слушал.
– Да, да, сейчас же проверю, – произнес он. Потом отложил зовутку и вздохнул. – Разве так у нас что получится с золотом? Вы же от меня все скрываете! Зовутка говорит: «За отставшей доской в северной стене лежит книга». Что за книга, Бетси?
– А какие на кораблях бывают, – объяснила Туа-Туа. – Ее вешают на стену на веревке и пишут туда про шторм, про то, как питьевую воду забирают, и все такое.
Пат кивнул и сообщил, что слыхал про такие книги. Он сам в море плавал. Один раз ходил на шхуне «Трубач», другой раз – на пароходе, который вез лес в Австралию. А еще, давным-давно, плавал на старом бриге под названием «Три лилии».
Он закурил новую сигару.
– Что с тобой, Бил? – Он выпустил дым на Миккеля. Ишь, как побелел! Али захворал?
– «Три лилии»?! – повторил Миккель шепотом.
– Но это еще до того, как я стал золотнишником… продолжал Пат. – Ты уверен, что не захворал, Бил? – Пат даже встревожился.
– Отец… мой отец был на этом корабле! – через силу вымолвил Миккель.
Пат страшно удивился:
– На «Трех лилиях»? Неужели? Хотя это могло быть еще до того случая… А как он выглядел?
Миккель описал фотографию на стене.
– Мне было всего три годика, когда он ушел в плавание. Это было за год до того, как мама померла.
Пат мрачно жевал сигару. Лукавинка исчезла из его глаз.
– Так что я его почти не знал, – закончил Миккель.
– Понятно, – кивнул Пат, потом произнес задумчиво: Петрус Юханнес Миккельсон… Светлые волосы, бритый, голубые глаза, на левой щеке бородавка. Он… конечно, он.
Туа-Туа стиснула руки коленками и боялась дышать.
– Был с нами такой у Дарнерарта, – продолжал Пат и прикурил опять от свечи. – Шалопай, каких мало.
– Знаю, – сказал Миккель.
– А коли разобраться, то вовсе не плохой человек, – заметил Пат. – И везло же ему всегда. Взять хоть тот раз, у Дарнерарта, когда корабль пошел ко дну. Ураган, волны как дом! Трах – задняя мачта пополам, а потом волна как налетела справа и весь груз с палубы смыла! «Все в шлюпку!» – кричит капитан. Только спустили шлюпку, а ее волной о борт – и вдребезги. Я тогда матросом был, младшим на корабле. Стою, растерялся, ну и меня тоже в море смыло. Во-от такая волна, больше дома! Конец, подумал я, все, и в тот самый миг увидел Миккельсона. «Эгей!» – кричу и чуть не захлебнулся. В такую волну лучше не кричать.
– Отца… тоже смыло? – спросил Миккель, запинаясь.
– Ну да, одна голова торчала. Потому что та волна всех до единого унесла. Я уж тонуть стал, но тут он ухватил меня за шиворот. После я ничего не помню. Очнулся уже на берегу, где смотритель маяка Дарнерарт отпаивал меня чем-то горячим.
– А Петрус Юханнес Миккельсон как же? – спросила Туа-Туа.
– Он рядом сидел, смотрел шлюпку. «Намокла, – говорит, – немного внутри».
– Но ведь шлюпку разбило? – удивился Миккель.
– Большую – да, – подтвердил Пат. – А наша цела осталась.
Миккель ничего не понимал. Туа-Туа и того меньше.
Пат откинулся и выпустил огромное облако дыма.
– Понимаете, дакс, – заговорил он. – Когда корабль тонет, капитан о чем первым делом подумает? О судовом журнале! Так и в тот раз. Капитан, как увидел, что бригу конец приходит, так и скомандовал: «Петрус Юханнес Миккельсон! – кричит. – Живо в мою каюту за судовым журналом!» Петрус Юханнес, понятно, ответил «Есть!» и бегом вниз, с опасностью для жизни, потому что корабль все больше на левый борт кренился. В общем, сумел он в каюту пробраться и вернулся с судовым журналом. Он его сунул в клеенчатую сумку, чтобы не намок. Тут-то и налетела та волна и швырнула его в море. Но он не выпустил журнал, и хорошо сделал. Потому что корки были деревянные и толстые, как доска. На этой книге мы и выплыли с Миккельсоном вместе. Ну вот, лежу я, значит, на берегу и дышу, как загнанный конь. И только я открыл левый глаз, слышу Миккельсон говорит сам с собой: «Береги эту книгу, Миккельсон, она счастье приносит». Потом он встал, встряхнулся и пошел на маяк Дарнерарт выпить кружечку пива. С тех пор я его больше не видал.
