Текст книги "Под чужим флагом (сборник)"

Автор книги: Уильям Джейкобс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Соперники по красоте

– Если бы вы меня не просили, – проговорил старый моряк, я бы ни за что не сказал вам. Но так как вы сами задали вопрос, то я расскажу то, что видел собственными глазами. Вы – первый человек, который услышит это от меня, потому что это так необычайно, что наша команда поклялась тогда же держать язык за зубами обо всей истории, боясь недоверия и насмешек.

Это случилось лет двадцать назад на борту парохода «Георг Вашингтон», шедшего из Ливерпуля в Нью-Йорк. Первые восемь дней рейса прошли самым обыкновенным образом, без всяких особых происшествий, но на девятый все изменилось.

Я стоял на корме с первым помощником капитана, возясь над лагом, как вдруг мы услыхали страшный вой с мостика и на палубу кубарем слетел оттуда один из наших парней, носивший у нас кличку косноязычный Сэм. Он подскочил к помощнику, как обезумевший, с глазами, едва не вылезшими на лоб.

– 3-з-з-з-з-з-з-за! – произнес он, еле переводя дух.

– Что? – сказал помощник.

– 3-з-з-з-з-мея!

– Легче, легче, паренек, – сказал помощник, вынимая из кармана носовой платок и обтирая лицо, – отверните-ка в сторону свою физиономию, пока не наберете воздуха. А то слушать вас – все-равно, что открывать бутылку с содовой водой. Ну, теперь говорите. Что такое?

– М-м-м-морская з-з-з-мея! – выпалил, как-будто его взорвало, Сэм.

– Немного длинная, кажется, судя по тому, как вы ее тянете, – с усмешкой сказал помощник.

– В чем дело? – спросил капитан, в эту минуту поднявшийся на палубу из своей каюты.

– Этот человек видел морскую змею, сэр, вот и все! – ответил помощник.

– Д-д-д-а! – произнес Сэм, едва не всхлипнув.

– Ладно, видел так видел, ничего теперь с этим уже не сделаешь, – сказал капитан. – Взял бы он лучше кусочек хлеба, да покормил ее.

Помощник расхохотался, и по улыбке капитана я видел, что он сам доволен своей шуткой.

Капитан и помощник все еще от души хохотали, когда с мостика раздался дикий вопль и в тот же момент один из матросов, стоявших на руле, бросил штурвал, соскочил на палубу и прыгнул вниз в кубрик, как будто внезапно сошел с ума. В ту же секунду за ним последовал второй рулевой. Второй помощник, стоявший наверху на вахте, подхватил штурвал и крикнул капитану что-то, чего мы не могли разобрать.

– Что там за дьявольщина, черт вас всех побери? – взвыл тогда капитан, вне себя.

Помощник протянул руку к правому борту, но она у него так дрожала, что он показывал пальцем то на небо, то на дно океана, и мы никак не могли понять, в чем дело. Даже когда, наконец, он успокоился настолько, что стал показывать в одном направлении, мы все-таки ничего не были в состоянии разобрать, как вдруг из воды милях в двух от нас выскочило на несколько секунд нечто вроде громаднейшего телеграфного столба, затем опять нырнуло и поплыло прямо на наш пароход.

Сэм первый смог заговорить и, уже не теряя времени на заикание, быстро сказал, что сойдет вниз поискать этот кусочек хлеба, о котором ему говорили, и сбежал под палубу, прежде чем капитан или помощник успели его остановить.

Меньше, чем через полминуты на всем пароходе остались наверху только четыре человека, – капитан, его два помощника и я.

Второй помощник держал штурвал, капитан держал поручни борта, может быть боясь упасть, а первый помощник держал линь.

Это был один из самых умопомрачительных моментов, какие я когда-либо переживал в своей жизни.

– Не выстрелить ли в это чудовище из пушки? – проговорил капитан дрожащим голосом, переводя взгляд на маленькую сигнальную пушку, стоявшую у нас на баке.

– Лучше не возбуждать его против нас, – сказал помощник, покачивая головой.

– Интересно знать, пожирает ли оно людей? – произнес капитан. – Может быть оно и явилось за кем-нибудь из нас?

– На палубе сейчас не очень большой для него выбор, – ответил ему с многозначительным взглядом помощник.

– Это верно, – сказал задумчиво капитан. – Я сойду вниз и пошлю всех наверх. Мой долг, как капитана, покидать корабль последним, если есть к тому малейшая возможность.

Как он смог выслать их на палубу, это так и осталось для меня навсегда загадкой, но он их выслал. Он вообще круто обращался с людьми и в обычное время, а в тот момент, должно быть, здорово нажал на них. И они, вероятно, решили, что даже морская змея не будет хуже. Во всяком случае, вся палубная команда явилась наверх, и мы, сбившись в кучу, смотрели, как змея подплывает все ближе и ближе.

Чудовище находилось уже не больше, чем в ста ярдах от нас. Это было невыразимо отвратительное и самое страшное на вид создание, какое только можно было вообразить. Возьмите и смешайте все самые уродливые и безобразные существа на земле – горилл и тому подобное – и все-таки получится настоящий ангел по сравнению с тем, что мы видели. Оно держалось прямо за нашей кормой, не отставая от нас, и от времени до времени раскрывало свою пасть, так что мы могли видеть его глотку ярда на четыре в глубину.

– Она кажется настроенной довольно мирно, – прошептал через некоторое время старший помощник.

– Может быть, она не голодна, – сказал капитан. – Лучше не давать ей проголодаться. Попробуем бросить ей хлеба.

Кок отправился вниз, и принес оттуда с полдюжины хлебов. Один из лучших парней, собравшись с духом, перебросил их за борт и прежде чем вы успели бы сказать раз-два-три, змея подхватила их и затем начала на нас так смотреть, как будто ждала еще. Она подняла голову и подплыла к самому борту, совершенно таким же образом, как делают лебеди в пруду, когда вы их кормите, И продолжала эту игру, пока не слопала десять больших хлебов и громадный кусок свинины.

– Боюсь, что мы ее поощряем, – произнес капитан, глядя, как она плывет у борта с устремленным на нас глазом, величиной с хорошую тарелку.

– Может быть, она скоро уйдет, если мы не будем обращать на нее внимания, – сказал помощник. – Давайте будем делать вид, будто ее здесь нет.

Ладно! Мы делали такой вид настолько хорошо, насколько могли. Но все толпились с противоположной стороны, у левого борта, и каждый готов был нырнуть под палубу в любой момент. Однако, когда чудовище вытянуло свою шею над бортом, как будто выискивая что-нибудь, мы дали ему еще провизии. Мы думали, что если не дадим, то оно возьмет само, и возьмет, так сказать, не с той полки. Но, как и сказал помощник, это только поощряло змею, и долго еще после того, как стемнело, мы могли слышать, как она фыркает и плещется у нас за кормой.

Это, наконец, так начало действовать на наши нервы, что вахтенный помощник послал одного из нас разбудить капитана.

– Не думаю, что она причинит какой-нибудь вред, – произнес вышедший тогда наверх капитан, всматриваясь за борт и говоря таким тоном, будто он прекрасно знал решительно все о морских змеях и их привычках.

– А вдруг она протянет голову через борт и схватит кого-нибудь из людей? – проговорил помощник.

– Тогда сейчас же дайте мне знать, – твердо сказал капитан и исчез в каюте, оставив нас на палубе.

Словом, я был адски счастлив, когда прозвучало восемь склянок и мне можно было смениться с вахты и сойти вниз. И ни на что в жизни я никогда так горячо не надеялся, как на то, что эта отвратительная тварь исчезнет к тому времени, когда мне придется опять идти наверх. Но, вместо того, поднявшись утром на вахту, я снова увидел ее в волнах рядом с нами, играющей на подобие котенка и один из матросов мне сказал, что капитан опять ее кормил.

– Удивительнейшее создание! – говорил капитан о морской змее. – Все слышали, и никто ее не видел, и до сих пор идут споры, существует ли она на самом деле. И хотя вы все видели ее собственными глазами, но не смейте говорить об этом ни слова на берегу.

– А почему, сэр? – спросил второй помощник.

– Потому, что вам никто не поверит, – твердо сказал капитан. – Можете клясться чем угодно и даже принять присягу, и все равно вам не поверят. В уличных газетках нас высмеют, а в солидных журналах скажут, что мы видели морскую траву или что-нибудь в этом роде.

– А почему бы нам не взять ее с собой в Нью-Йорк? – внезапно спросил старший помощник.

– Что?! – воскликнул капитан.

– Будем кормить ее каждый день, – продолжал помощник, приходя в возбуждение, – а тем временем заготовим пару больших крюков, какими ловят акул, и будем держать их наготове с проволочными канатами. Можем поймать ее живой и потом показывать, беря по соверену за вход. Во всяком случае, если только как следует взяться за дело, то можно было бы привезти с собой хоть остов ее.

– Черт возьми, если бы только это было возможно! – вскричал капитан, тоже придя в возбуждение.

– Отчего же не попробовать, – сказал помощник. – Да ведь мы могли бы поймать ее сегодня же, если бы хотели. А если она перервет канат, то можно разнести ей голову из пушки.

Мысль поймать это чудовище нам показалась совсем дикой и такая попытка – чем-то совершенно невероятным и вообще невозможным, но оно было такое смирное и держалось так близко от нас, что эта идея вовсе не была так смешна, как можно было думать сначала.

Кок отправился вниз и принес оттуда с полдюжины хлебов.

Через два дня уже никто из нас ни капли не боялся этой твари, потому что она оказалась необычайно пугливой для своих размеров. Она была трусливее мышонка. И, однажды, когда второй помощник, чтобы позабавиться, взялся за шнурок сигнального парового свистка и легонько дернул его, змея подняла голову с испуганным видом и, немного отстав от нас, повернула назад и исчезла, нырнув в глубину.

Я думал, что капитан сойдет с ума от отчаяния. Он сам начал швырять за борт в бесконечном количества хлеб, куски мяса, свинины и сухари и, когда эта тварь собралась наконец с духом и снова выплыла за нами, он прямо сиял от радости. И тогда же он отдал строгое приказание, чтобы никто не смел прикасаться к сигнальному свистку, хотя бы даже сгустился туман или была опасность столкновения с другим судном. И запретил также отбивать склянки, приказав, чтобы вместо того боцман сам заходил в нужное время в кубрик и вызывал людей на вахту.

Прошло еще три дня и, так как чудовище продолжало держаться за нами, то все были уверены, что нам удастся благополучно доставить его в Нью-Йорк, и, я думаю, что вопрос о существовании морских змей уже был бы решен, если бы не Джо Купер.

Он был на редкость некрасивым парнем, этот Джо. Не часто приходилось мне встречать такую уродливую образину. И в то же время он был страшно чувствителен и обидчив в этом отношении. Если, например, какой-нибудь паренек, идущий ему навстречу по улице, приостановится и свистнет, обратив внимание на его физиономию, или покажет на него своему приятелю, то Джо Куперу уже и это не нравилось Он рассказывал как-то, когда мы с ним говорили по душе и я его сочувственно слушал, что только один раз в его жизни с ним любезно разговаривала женщина. Это было ночью в Попларе. во время густого тумана, и он был так счастлив, что забыл обо всем на свете, и оба очутились в канаве, прежде чем он успел сообразить в чем дело.

На четвертое утро, когда мы были всего в трех днях пути от Сэнди Хука, капитан проснулся не в духе, и выйдя на палубу, готов был придраться к кому угодно и за что угодно. И, как нарочно, первый, на кого он наткнулся, был Джо, стоявший у борта, высунув свою физиономию и глядя на морскую змею.

– Вы что, черт вас возьми, делаете? – заревел диким голосом капитан, увидев Джо в этом положении. – Чего вы хотите этим добиться?

– Чем, сэр? – спросил Джо.

– Тем, что высовываете за борт корабля свою безобразную рожу и пугаете ею морскую змею! – заорал капитан. – Вы же знаете, какая она нервная, эта тварь! Проклятый бездельник!

– Пугаю морскую змею!? – произнес через силу Джо, весь задрожав и побледнев как полотно.

– Если я еще раз увижу вашу поганую харю за бортом, – продолжал неистово орать капитан, – так я вам расколочу ее вдребезги. Понимаете? А теперь убирайтесь вон!

Джо убрался, а капитан, сорвав на нем свою злость, пошел на ют и начал уже совсем спокойно болтать с помощником.

Я был тогда внизу и ничего об этом не знал. Только через несколько часов я услышал обо всей этой истории от одного из кочегаров. Он подошел ко мне с таинственным видом, когда я потом стоял наверху, и сказал:

– Билль, – сказал он, – вы приятель Джо. Сойдите к нам вниз и посмотрите, – не сможете ли с ним что-нибудь сделать.

Не понимая, что он хочет этим сказать, я спустился следом за ним в машинное помещение и увидел там неподвижно сидевшего на опрокинутом ведре Джо. Глаза у него были дико выпучены и устремлены куда-то вперед в одну точку. Два или три других кочегара стояли тут же и смотрели на него, наклонив голову на бок.

– Он уже три часа сидит так, – сказал шепотом младший машинист, – как будто его поразило молнией.

Когда он заговорил, Джо слегка задрожал.

– Испугать морскую змею! – произнес он. – О, я несчастный!

– Это свихнуло ему мозги, – сказал один из кочегаров. – Он только это и повторяет все время.

– Если бы мы могли как-нибудь его заставить зарыдать, – сказал машинист (у него брат был фельдшер), – то можно было бы спасти его рассудок. Но весь вопрос в том, как это сделать?

– Надо с ним осторожно и ласково поговорить, – сказал другой кочегар. – Я попробую, если вы, товарищи, ничего не имеете против.

Он сначала хорошенько крякнул, чтобы прочистить горло, затем подошел к Джо, положил руку ему на плечо и сказал очень нежным и жалостливым голосом:

– Не принимайте это так близко к сердцу, Джо. Очень часто и за самым скверным рылом скрывается доброе сердце.

Едва он успел это сказать, как Джо вскочил, сжав кулаки, и дал ему такого тумака, что чуть не сломал ребро. Потом отвернулся, опять весь задрожал и снова впал в в прежнее состояние полной неподвижности.

– Джо! – позвал я, легонько встряхивая его, – Джо!

– Испугать морскую змею! – прошептал Джо, опять выпучив глаза и уставившись ими в одну точку.

– Джо! – повторил я, – Джо! Разве вы не узнаете меня? Я ваш товарищ, Билль.

– Да, да, – произнес Джо, как будто немного приходя в себя.

– Пойдем отсюда, – сказал я, – пойдем отсюда в кубрик. Вы ляжете там на койку. Это самое лучшее место для вас сейчас.

Я потянул его за рукав, он тихо и послушно встал и пошел за мной, как маленький ребенок. Я сразу уложил его на койку и через некоторое время, когда он уже спокойно спал, подумал, что самое худшее миновало, но я ошибся. Он встал через три часа и, казалось, был такой, как всегда, если не сигать, что ходил и двигался так, как будто весь был занят одной какой-то мыслью и очень сильно ее обдумывал. И прежде чем я успел выпытать, в чем дело, он уже был в припадке.

Припадок продолжался у него десять минут и, едва очнувшись, он впал в новый припадок. В течение двадцати четырех часов у него было шесть длиннейших припадков, и должен признаться, я ничего не понимал. Я никак не мог сообразить, какое он находил удовольствие в том, что вдруг падал, жестоко стукаясь об палубу, хватаясь при этом за что попало и колотя кругом ногами кого попало. Он стоял, например, и разговаривал с вами самым спокойным и мирным образом, а в следующую секунду вдруг хватался за что-нибудь поблизости и уже лежал на спине в припадке. А при этом дрыгал ногами и попадал ими прямо в того, кто пытался разжать его пальцы, чтобы он отпустил зажатый в кулаке кусок чужой куртки или что-нибудь в этом роде.

Другие наши ребята говорили, что обида, нанесенная ему капитаном, так на него подействовала, что он свихнулся, но я не очень легко поддавался на такие штуки, и как-то раз, когда мы с ним были одни в кубрике, я попробовал навести его на соответствующий разговор.

– Джо, старина, – сказал я, – мы с вами, ведь старые приятели и добрые товарищи.

– Ну? – произнес он подозрительно.

– Джо, – прошептал я тогда, – в чем ваша игра?

– Не понимаю, о чем вы говорите, резко ответил он.

– Я говорю об этих припадках, – сказал я, пристально глядя ему в глаза. – Можете не делать такой невинный вид, потому что я своими собственными глазами заметил, как вы жевали мыло, чтобы изо рта пошла пена.

– Мыло?! – злобно крикнул Джо. – Да вы никогда в жизни и не пользовались мылом. Как вы можете его узнать?

После этого я понял, что от него ничего не добьешься, а потому не трогал его, но держал глаза открытыми и наблюдал со стороны.

Капитан нисколько не был обеспокоен этими припадками и только сказал, что не дает змее видеть физиономию Джо в этом состоянии, чтобы она не перепугалась. И когда помощник хотел освободить Джо от вахты, капитан сказал:

– Нет, он может с таким же успехом переносить свои припадки во время работы, как и в свободные часы, это никакой роли не играет.

Мы были уже почти в двадцати четырех часах от порта и чудовище все еще следовало за нами. В шесть часов вечера капитан и помощник закончили все свои приготовления к тому, чтобы поймать на крюк морскую змею в восемь утра на следующий день. Для большей уверенности на вахту был поставлен на палубу лишний человек специально затем, чтобы бросать змее провизию каждые полчаса в течение всей ночи. И когда я уходил спать в десять вечера, она держалась около нас так близко, что я мог бы достать до нее своими подтяжками.

Мне казалось, что я успел поспать не больше получаса, как вдруг проснулся от самого ужасного рева и шума, какой когда-нибудь мне приходилось слышать. Паровой свисток ревел без перерыва и сверху доносились страшные крики и топанье бегущих ног.

Нам всем, которые были тогда в кубрике, сразу пришло в голову, что, должно быть, змее надоел хлеб, и она начала хватать совсем неподходящую пищу, а потому мы подбежали к люку и осторожненько только чуть-чуть высунулись из него и стали прислушиваться.

Вся эта адская кутерьма, казалось, происходила на мостике, и так как мы не видели там змеи, то набрались мужества и поднялись на палубу.

Тогда мы увидели, что произошло.

У Джо начался припадок, когда он стоял на руле, и в припадке, не зная, следовательно, что делает, он ухватился, падая, за шнур парового свистка, висевший, как полагается, около штурвала. Он вцепился в этот шнур мертвой хваткой, зажав его своими пальцами, как железными щипцами, и дрыгая ногами во все стороны. Капитан, в одном нижнем белье, прыгал кругом него в полном исступлении и казался еще более сумасшедшим, чем сам Джо.

И только что мы туда прибежали, как Джо немного пришел в себя и выпустив из руки шнур, спросил слабым голосом, зачем был пущен в действие паровой свисток.

Я думал, что капитан его убьет.

Но второй помощник успел его оттащить, и, конечно, когда все успокоилось и мы побежали к борту, то увидели, что морская змея исчезла.

Мы застопорили машину по приказу капитана и стояли здесь всю ночь, но ничего из этого не вышло. Когда рассвело, нигде не было ни малейшего следа морской змеи, и, я думаю, нам всем так же было жаль, что мы ее потеряли, как и капитану.

Всем, кроме Джо, конечно. Уверен, что мы знали бы теперь о морских змеях не меньше, чем о наших родных братьях, если бы капитан не оскорбил так чувствительно Джо Купера.

В погоне за наследством

– Есть у моряков свои слабости, чего там говорить, – честно признал ночной сторож. – У меня у самого они были, когда я ходил в море. Но чтобы беречь деньги – такая слабость водится за ними редко.

Я как-то сберег немного денег – два золотых соверена провалились в дырку в кармане. Две ночи я провел тогда на улице и не имел во рту ни крошки, пока не нанялся на другое судно, и нашел я эти самые соверены в подкладке своей куртки, когда до ближайшего кабака было уже больше двух тысяч миль.

За все годы, что я проплавал, я знал только одного скрягу. Его звали Томас Геари, мы ходили вместе на барке «Гренада», который возвращался из Сиднея в Лондон.

Томас был человек в летах; я думаю, ему было под шестьдесят, и вообще он был старым дураком. Он копил больше сорока лет и, по нашим подсчетам, сберег что-то около шестисот фунтов. Очень ему нравилось разговаривать об этом и тыкать нам в нос, насколько он богаче всех остальных.

А через месяц, как мы вышли из Сиднея, старина Томас заболел. Билл Хикс объявил, будто это из-за полупенса, которого он недосчитался; но Уолтер Джонс, у которого семья была всегда больна и он думал, что в таких делах разбирается хорошо, сказал, что-де он знает, какая это болезнь, да только не может вспомнить, как она называется, а вот когда мы придем в Лондон и Томас покажется доктору, тогда-де и мы увидим, как он, Уолтер Джонс, был прав.

Так или иначе, но старику становилось все хуже и хуже. Пришел в кубрик капитан, дал ему каких-то лекарств и посмотрел его язык, а затем посмотрел наши языки, чтобы увидеть, есть разница или нету. Затем он оставил кока ходить за больным и ушел.

На следующий день Томасу стало хуже, и скоро всем, кроме него самого, стало ясно, что он отдает концы. Сначала он нипочем не хотел этому поверить, хотя и кок убеждал его, и Билл Хикс убеждал его, а у Уолтера Джонса совершенно таким же манером умер дедушка.

– Не буду я помирать, – говорит Томас. – Как это помру и оставлю все свои деньги?

– Это будет благо для твоих родственников, Томас, – говорит Уолтер Джонс.

– Нет у меня родственников, – говорит старик.

– Тогда для твоих друзей, – этак тихонько говорит Уолтер.

– И друзей нету, – говорит старик.

– Ну как же нету, Томас, – говорит Уолтер с доброй улыбкой. – Уж одного-то я мог бы тебе назвать.

Томас закрыл глаза, чтобы его не видеть, и принялся жалобно рассказывать о своих деньгах и каким тяжким трудом он их скопил. И мало-помалу ему делалось все хуже, и он перестал нас узнавать и принимал нас за шайку жадных пьяных матросов. Уолтера Джонса он принимал за акулу и так ему прямо и сказал, и как Уолтер ни старался, разубедить старика ему не удалось.

Помер он на другой день. Утром он опять плакался насчет своих денег и обозлился на Билла, когда тот напомнил ему, что с собой он их все равно не унесет, и он выудил у Билла обещание, что похоронят его, в чем он есть. После этого Билл поправил ему одеяло и, нащупав на старике парусиновый пояс, понял, чего тот хочет добиться.

Погода в тот день была ненастная, слегка штормило, и потому все были заняты на палубе, а смотреть за Томасом оставили юнгу лет шестнадцати, который обычно помогал стюарду на корме. Мы с Биллом сбежали в кубрик взглянуть на старика как раз вовремя.

– Я все-таки унесу их с собой, Билл, – говорит старик.

– Ну и правильно, – говорит Билл…

– Камень с моей души… теперь свалился, – говорит Томас. – Я отдал их Джиму… и велел выбросить их… за борт.

– Что? – говорит Билл, вытаращив на него глаза.

– Все правильно, Билл, – говорит юнга. – Так он мне велел. Это была маленькая пачка банкнотов. Он дал мне за это два пенса.

Старина Томас, похоже, слушал. Глаза его были открыты, и он этак хитренько глядел на Билла, словно бы потешаясь, какую он сыграл с ним шутку.

– Никому… не тратить… моих денег, – говорит он. – Никому…

Мы отступили от его койки и некоторое время стояли, уставясь на него. Затем Билл повернулся к юнге.

– Иди и доложи капитану, что Томас готов, – говорит он. – И гляди, если тебе шкура дорога, не сболтни кому-нибудь, что ты выбросил деньги за борт.

– Почему? – говорит Джим.

– Потому что тебя посадят за это, – говорил Билл. – Ты не имел права это делать. Ты нарушил закон. Деньги положено кому-нибудь оставлять.

Джим вроде перетрусил, а когда он ушел, я повернулся к Биллу. Гляжу это я на него и говорю:

– Что это ты затеял, Билл?

– «Затеял»! – говорит Билл и фыркает на меня. – Просто я не хочу, чтобы несчастный юнга попал в беду. Бедный парнишка. Ты ведь тоже когда-то был молод.

– Да, – говорю я. – Но с тех пор я немного вырос, Билл, и, если ты не скажешь мне, что ты затеял, я сам расскажу капитану и всем ребятам тоже. Ему велел старина Томас, так чем же мальчишка виноват?

– И ты думаешь, Джим его послушал? – говорит Билл, скривив свой нос. – Этот змееныш расхаживает теперь с шестью сотенками в кармане. Держи только язык за зубами, и я о тебе не забуду.

Тут до меня дошло, что затеял Билл.

– Идет, – говорю я, а сам гляжу на него. – За половину я молчать согласен.

Я думал, он лопнет со злости, а уж наговорил он мне столько, что я едва успевал отвечать.

– Ладно, раз так, – говорит он наконец. – Пусть будет пополам. И никакого грабежа тут нету, потому как деньги никому не принадлежат, и они не мальчишкины, потому как ему было сказано выбросить их за борт.

На следующее утро беднягу Томаса похоронили, а когда все кончилось и мы пошли обратно в кубрик, Билл взял юнгу за плечо и говорит:

– Теперь бедняга Томас ищет свои деньги. Интересно, найдет или нет? Большая была пачка, Джим?

– Нет, – говорит юнга, качая головой. – Их там было шестьсот фунтовых билетов и два соверена, и я завернул соверены в билеты, чтобы они потонули. Ведь это подумать, Билл, – выбросить такие деньги! Это грех, как ты считаешь?

Билл ему не ответил, и после обеда, пока в кубрике никого не было, мы взялись за мальчишкину койку и обшарили ее всю как есть, однако ничего не нашли, и в конце концов Билл сел и объявил, что он, должно быть, носит их на себе.

Мы дождались ночи и, когда все захрапели кто во что горазд, прокрались к мальчишкиной койке, обыскали его карманы и ощупали подкладку, а затем мы вернулись на свои места, и Билл шепотом рассказал, какое у него мнение о Джиме.

– Наверное, он привязал их к животу прямо на голое тело, как Томас, – говорю я.

Мы стояли и шептались в темноте, а затем у Билла лопнуло терпение, и он на цыпочках снова отправился на поиски. Он весь так и трясся от волнения, да и я был не лучше, и тут вдруг кок с ужасным хохочущим визгом подскочил на своей койке и завопил, что кто-то его щекочет.

Я мигом забрался на свою койку, Билл забрался на свою, и мы лежали и слушали, как наш кок, который страшно боялся щекотки, излагает, что он намерен сделать, если это повторится еще раз.

– Ложись и спи, – говорит Уолтер Джонс. – Тебе все это приснилось. Сам подумай, кому взбредет в голову тебя щекотать?

– Слово даю, – говорит кок. – Кто-то подкрался ко мне и принялся меня щекотать, и рука у него была с баранью ногу. У меня до сих пор мурашки по всему телу.

В эту ночь Билл утихомирился, но на следующий день, сделав вид, будто считает, что Джим растолстел, схватил мальчишку и истыкал пальцем всего с головы до ног. Как ему показалось, что-то такое он нащупал у него вокруг пояса, но увериться в этом он не успел, потому как Джим издавал такие вопли, что остальные ребята заставили Билла оставить его в покое.

Целую неделю мы искали эти деньги и ничего не нашли, и тогда Билл сказал, что с некоторых пор Джим постоянно околачивается на корме и это подозрительное обстоятельство наводит его на мысль, что мальчишка спрятал их где-нибудь там. Но как раз в это время, поскольку рабочих рук на судне теперь не хватало, Джима отрядили на нос палубным матросом, и тут стало ясно, что он просто избегает Билла.

Наконец однажды мы застали его одного в кубрике, и Билл обнял его, усадил на рундук и напрямик спросил его, где деньги.

– Да я же выбросил их за борт, – говорит юнга. – Я же тебе сказал уже. Что у тебя с памятью, Билл?

Билл взял его и разложил на рундуке, и мы тщательно обыскали его. Мы даже сняли с него башмаки, а пока он снова обувался, еще раз осмотрели его койку.

– Ежели ты не виноват, – говорит Билл, – почему ты сейчас не орал и не звал на помощь, а?

– Потому что ты велел мне помалкивать об этом деле, Билл, – говорит юнга. – Но в следующий раз я заору. И очень даже громко.

– Слушай, – говорит Билл, – скажи нам, где они, и мы поделим их на троих. Каждому достанется по двести фунтов, и мы расскажем тебе, как их разменять и не попасть в беду. Мы ведь умнее тебя, и ты это знаешь.

– Знаю, Билл, – говорит юнга. – Но зачем я буду врать? Я выбросил их за борт.

– Ладно, раз так, – говорит Билл и поднимается. – Пойду и расскажу все капитану.

– Ну и рассказывай, – говорит Джим. – Мне-то что!

– Как только ты сойдешь на берег, тебя обыщут, – говорит Билл, – и обратно на судно больше не пустят. Из-за своей жадности ты потеряешь все, а если ты поделишься с нами, у тебя будет двести фунтов.

Я видел, что мальчишке это в голову не приходило, и, как он ни старался, скрыть свои чувства он не смог. Он назвал Билла красноносой акулой, и меня он тоже как-то назвал, только я уже забыл.

– Подумай хорошенько, – говорит Билл, – и не забудь, что полиция схватит тебя за шиворот и обыщет, едва ты сойдешь с трапа.

– Интересно, а кока они тоже будут щекотать? – говорит Джим злобно.

– И если они найдут деньги, ты пойдешь в тюрьму, – говорит Билл и дает ему затрещину. – А там тебе придется не по вкусу, за это я тебе ручаюсь.

– Что же тебе там так не понравилось, Билл? – говорит Джим, держась за ухо.

Билл поглядел на него и пошел к трапу.

– Больше трепать с тобой языком я не намерен, дружок, – говорит он. – Я иду к капитану.

Он стал медленно подниматься, и едва он ступил на палубу, как Джим вскочил и позвал его. Билл сделал вид, будто не слышит, и мальчишка выскочил на палубу и побежал за ним следом; немного спустя они оба вернулись в кубрик.

– Ты хотел мне что-то сказать, дружок? – говорит Билл, задирая голову.

– Да, – говорит юнга и ломает пальцы. – Мы поделим деньги, если ты будешь держать пасть на замке.

– Хо! – говорит Билл. – А я-то думал, ты их выбросил за борт.

– Я тоже так думал, Билл, – говорит тихо Джим, – но когда я вернулся в кубрик, они оказались у меня в кармане штанов.

– Где они сейчас? – говорит Билл.

– Это неважно, – говорит юнга. – Тебе до них все равно не добраться. Я и сам не знаю теперь, как их взять.

– Где они? – снова говорит Билл. – Я сам их буду хранить. Тебе я не доверяю.

– А я не доверяю тебе, – говорит Джим.

– Если ты сию же минуту не скажешь мне, где деньги, – говорит Билл и снова идет к трапу, – я иду и рассказываю капитану. Они должны быть у меня в руках, по крайней мере моя доля. Почему бы не поделить их прямо сейчас?

– Потому что их у меня нет, – говорит Джим, притопнув ногой, – вот почему, и это все из-за ваших дурацких штучек. Когда вы ночью устроили мне обыск, я перепугался и спрятал их.

– Где? – говорит Билл.

– В матрасе второго помощника, – говорит Джим. – Я прибирал на корме и нашел в его матрасе снизу дырку, засунул туда деньги и затолкал их палкой поглубже.

– Как же ты думаешь достать их обратно? – говорит Билл, почесав затылок.

– Вот этого я и не знаю, ведь на корму мне теперь не разрешается, – говорит Джим. – Кому-то из нас придется рискнуть, когда мы придем в Лондон. И гляди, Билл, ежели ты попробуешь здесь смошенничать, я сам всех выдам.

Тут как раз в кубрик спустился кок, и нам пришлось прекратить разговор, но я видел, что Билл очень доволен. Он был так доволен, что деньги не выброшены за борт, что совсем упустил из виду, как же теперь до них добраться. Ну, через несколько дней он уразумел положение так же явственно, как и мы с Джимом, и тогда он мало-помалу совсем озверел и стал бегать на корму при всяком удобном случае и этим наводил страх на нас обоих.