Текст книги "Первая гуна - Сущность (СИ)"

Автор книги: Уэйк Лита

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 16

«Мораль – штука довольно субъективная. Как и желание выжить»

Из лекции «1000 и 1 способ оправдаться»

Когда они наконец добрались до полыхающей всеми оттенками огня Агартхи, Мгогоро резко затормозил – великан с нескрываемым волнением взирал на город, периодически то прищуриваясь, то оглядываясь назад. Косте было безразлично, от чего вдруг его отрешенный от действительности проводник повел себя подобным образом: если появлялась возможность отдохнуть от двухчасового пешего марафона, он не находил причин, по которым бы ей не воспользоваться. И плевать на войну, мрущих ежесекундно жителей, божественное противостояние – их ведут спасительные чары спора, а потому можно было не беспокоиться за свою судьбинушку.

– Что-то не так, – послышался откуда-то (совсем рядом) низкий, раскатистый бас.

Косте на миг даже почудилось, что это произнес один небезызвестный супергерой в черном, ищущий сокрытое взрывное устройство, однако к нему вовремя пришло осознание невозможности, а главное внезапности услышанного звука. Кто это сказал? Он – Костя – молчал, Мгогоро вообще говорить не умеет, поблизости никого нет: откуда звук?

– Вы слышали? – обратился он к спутнику.

– Конечно, это же мои слова, – ответил мужчина, не разжимая губ.

То, что Костя не подпрыгнул в самой невероятной позе и не крикнул шестиэтажное удивленное ругательство – можно считать просто чудом из чудес и проявлением недюжинной выдержки. Одна внезапность хлеще другой: сперва раскрывается тайна, что у этого исполина самая могущественная способность в Гиладе (что в какой-то степени даже ожидаемо), затем выясняется, что и зашитый рот не преграда для разговора. Что дальше? Окажется, что не Боунз Избранный, а этот лысый перекаченный притворщик-верзила?!

– У меня есть несколько вопросов, – пришел в себя Костя. – Первый: ВЫ ГОВОРИТЕ?! Второй: КАК?! Третий: ПОЧЕМУ МОЛЧАЛИ ДО ЭТОГО?! И четвертый: а что не так-то?

Мгогоро улыбнулся – то была улыбка, выдавливаемая из себя человеком с некоей долей грусти, когда в который раз ему задают один и тот же вопрос о не самых приятных событиях прошлого.

– Я не говорю по многим причинам. Слова – это пустое. Мишура, отвлекающая от сути, но способная навредить много больше, нежели действия. Мой дар – это практически спор со Вселенной: одно неверное слово – и произойдет катастрофа. Поэтому я и молчу: только, когда соглашение уже заключено, я позволяю себе немного человеческого общения. Ты получил желаемые ответы, землянин?

– Ну, я все еще не знаю, как вы это делаете, но думаю – дело в споре, или какой иной волшбе... – удовлетворенно предположил Костя. – Но мы отвлеклись – из-за чего вы вдруг заговорили?

– Сложно объяснить... Я чувствую, как надвигается нечто плохое: боюсь, сегодняшний спор больше не действует. Мой долг – предупредить.

– И что это означает? – индифферентно спросил Костя.

– Много чего, но результат будет един – один из нас (или же все) сегодня могут погибнуть. Как и всегда, впрочем.

– Но Кадд'ар ведь никогда не ошибается! – своевременно прибегнул к постулату Гилады парень (умирать ему совсем не хотелось).

– Вот именно. Вспомни, как звучало пари с его стороны.

– Не-не-не-не-не-не, – запротестовал Костя. – Я выживу, и знаете почему? Я – Избранный. Это я должен предотвратить угрозу Жизни, Вселенной и Вообще! Это я всех спасу...

– Возможно, ценой своего существования, – вставил Мгогоро.

– НИ ХРЕНА ПОДОБНОГО!!! – закричал Боунз. – Я – главный герой в этом романе, и в итоге буду жить долго и счастливо, триумфально одолев под конец всех злодеев. Вот клянусь, завтра еще и поспорю с вами на это!

Мгогоро доброжелательно ухмыльнулся – ох уж эта молодежь, которой еще неведома главная загадка мироздания: чем дальше убегаешь от своей судьбы, тем ближе к ней приближаешься. Когда-то и он был таким же... Д'аку махнул Косте и двинулся к главным воротам Агартхи – в конце-концов, все разрешится именно там.

К одной из причин отмены спора, Мгогоро относил самого Бога Иллюзии. И, в какой-то степени, это было верным подозрением. Ведь что делал Танцор во время геноцидной атаки Культа Матери на Палаты Смеха? Ничего. Хотя, конечно, он немного и переживал за своих вассалов – но то было скорее отеческое беспокойство за ребенка, выступающего на городских соревнованиях, нежели страх, что его слуги все как один превратятся в человеческие поленья для разжигания священного костра Матери. Как-никак, не зря он заранее даровал им силу сопротивления Огню и обезопасил от столь ожидаемого нападения.

Однако настал все же тот долгожданный момент, когда и Его Сиятельство соизволило действовать собственнолично: произошло это за несколько секунд до взрыва Палат Смеха. Танцор заботливо окутал своих служителей колдовской завесой и переместил их в самое надежное (по его представлению) место в Агартхе – Бастионы Здоровья Целительницы. Уж альтруистичные монахи и признанный Богиней Жизни лучший лекарь (Фураха) в городе, можно сказать, столице Самагры, не отвернутся от обездоленных и лишенных крова творцов Иллюзии. Они помогут обиженным страдальцам, излечат их раны и укроют от огненной напасти. И, поскольку Танцор был в большей степени добрым (и еще в большей сочувствующим) Богом (пускай и любящим немного поозорничать и подурачиться, что иногда переходило допустимые рамки "хорошего поведения"), он спас и Культ Матери (чему, вне всякого сомнения, в будущем воспротивится их гневливая Госпожа Солнца). Они ведь тоже были жертвами обстоятельств – злиться на них за разрушенный храм, который он мог заново воздвигнуть в любой миг, лишь стоило пожелать; или допустить их самоотверженное массовое самоубийство, кое вообще никого не обрадовало (даже Мать, хоть она и бесконечно отрицала бы это) – явилось бы апогеем бездушия и черствости. Если уж помогать – так всем.

Собрав бунтовщиком разом, словно божественной сетью, Танцор поместил их на специальную площадку, что летала в белой бескрайной пустоши. Она представляла собой широкий манеж с прозрачными стенами, покрывавшимися золотисто-оранжевой зыбью, когда кто-либо до них дотрагивался. Выжившие из Культа Матери, обнаружив себя запертым во вражеском стане, еще больше озлобились (должно быть, из-за провальной попытки суицида) и начали повально проверять на прочность сдерживавшие их оковы. Глядя на них со своей обители, Танцор едва сдержал нервный смешок – глупые, глупые, глупые и еще раз глупые фанатики Огня. Не жалеют ни других, ни себя.

И Бог спустился к ним. Дабы не принялись они калечить и убивать друг друга, наводнил он залу тысячей миниатюрных созданий, от одного вида которых можно было захлебнуться в потоках умиления.

– Что это за шутки?! – голосила Фашива, стараясь не приближаться к существам.

– Оооо, какие славные котятки, – растаял Яу, подобрав парочку. – Ну-ка, где ваша шейка? Давайте почешем.

– Фррр, ффррр, мррр, – ластясь, отвечали создания.

– НЕ СМЕТЬ ИХ ТРОГАТЬ! Яу, мерзкий предатель, поставь их обратно – это все происки Плута! Никому к ним не прикасаться! – командовала Фашива, но к ее сожалению, Культ не смог противиться волшебству очарования пушистых зверьков. – Прекратите все немедленно! Я пока еще ваша Настоятельница и не потерплю непослушания!!!

Вот же ненормальная баба, – воскликнул про себя Танцор и показался перед ней в своем классическом образе – светловолосого юноши с флейтой и игривым взглядом.

– Мир тебе, пылкая женщина, – приветствовал ее Бог. – Как в чудесном алом цветке, чей бутон – услада для взора, а стебель – пытка для рук, так и в тебе, ясноглазая гетера, смешались злоба шипов и красота юности. От чего ты переполнена ядом? Неужто, кто посмел обидеть тебя, о прелестная дева с кипящей кровью?

– Плут! Уйди прочь – иначе познаешь на себе силу истинной Владычицы Самагры!

– Фу, как грубо. Я к тебе обратился с душой, наполненной любовью и поэзией, а ты так жестоко и прозаично меня отвергаешь, – театрально встав в обиженную позу, промолвил Танцор. – Хочу напомнить, дорогая, что у нас вроде как "равновесие", и весьма опрометчиво говорить такое в присутствие не оберегающего тебя божества. К тому же, твоя На Ал'ада – взрыв металла. Я с недавних пор лишен тяги к золоту, а потому сейчас свободен от него, твои сестры также железом не покрытым, а в этом месте ты и подавно не отыщешь ничего металлического: вновь проигрышная ситуация. И в заключении: серьезно? Тягаться с Богом? Очень уж высокая у тебя самооценка, женщина, раз ты допускаешь мысль, что можешь сравниться со мной.

– Чего тебе от меня надо?! Не хватило смерти Рахаль, хочешь поживиться и моей плотью?! – уже менее агрессивно спросила Фашива.

– Нет, нет и еще раз нет! Не нужна мне ни ты, ни твоя преемница, ни ваш Культ, ни вообще вся эта Вселенная вместе взятая! – вскипел Танцор. – Меня вообще подставили. Клянусь, я не хотел в это ввязываться. Заставили. Свинья паршивая: "У меня нет воображения, у меня слишком ограниченное мировосприятие". А у меня его навалом! Пользуйся – не жалко. Расчетливая сволочь. Знал ведь, что не смогу отказаться. Уж не сердись на меня, – обратился он к Настоятельнице. – Я это так – слова в воздух бросаю. Не обращай внимания. А вам (тебе и всей Материнской рати, что стоит позади) я скажу следующее, и вы, пожалуйста, впустите мой совет в свои пламенные сердца, и да остудят они их жар своей с бесхитростной мудростью. Довольно нести хаос в этот и без того безумный мир. Довольно ненависти. Довольно смертей. Все мы дети одной весьма паршивой реальности. Не хватало еще грызть глотки друг друга, когда вокруг и так полно боли и желчи.

После сей миротворческой проповеди, Танцор покинул уже притихших служителей Культа Матери: у него оставалось еще одно незаконченное дело – самое главное. Сваран. Надо было разобраться с этим зазнавшимся мстителем, перекрасившим Агартху в отвратительный цвет войны.

Дождавшись, пока мужчина закончит бесноваться, выпуская в воздух сотни победоносных залпов и декламируя дифирамбы в свою честь, Танцор вновь явил Агартхе свой божественный лик.

– Точно падающая звезда – явление прекрасное, но роковое – что сорвалась с небосвода и низринулась на головы любовавшихся ею мечтателей, так и ты Сваран – обрушился на Культ, – доброжелательно изрек философскую тираду Танцор. – К чему было убивать свою семью? К чему противиться своему естеству? К чему бунтовать против любящего тебя Бога? Покайся в своих прегрешениях, и я прощу тебя – ты все равно мое дорогое дитя.

– Вот как ты заговорил теперь – двуликая змея в теле ребенка, – едва сдерживаясь, ответил Сваран. – Вот значит как простому люду можно привлечь твое внимание – гадкий лицемер: ты замечаешь только силу и ее возможности. Тебе неинтересны неумелые слабаки; твоя страсть – это подчинение своей гнусной воле могучих мира сего. Но со мной эти игры больше не пройдут! Я вызываю тебя, падший Бог гнили, прикрывающийся смехом; вызываю на смертельную дуэль.

– Твоя правда, слабаки меня мало интересуют, как, впрочем, и любого другого властителя... – честно признался Танцор и вдруг пронзительно засмеялся. – Ха-ха, шутку понял? "Твоя правда". Как будто бы ты можешь соврать.

Сваран (с великим трудом) молча стерпел издевку. Нарисовав разбегающихся двойников, мужчина незаметно стер свое тело. Желанием сражаться в открытую с Повелителем Иллюзии, который к тому же и наградил его властью над цветом, он не горел. Его единственное преимущество – точно угаданный момент, когда враг отвлечется и откроется для удара. Что, по сути, являлось довольно слабой надеждой: ведь в конце-концов, ему противостоял Бог, обладающий мощью, которая выходила за грань человеческого понимания.

– Ууу, как все серьезно, – притворно пугливо протянул Танцор. – Тогда позволь и мне показать, на что горазд Властелин Веселья.

Аура великолепия (иначе ее не назовешь) пульсирующими волнами начала исходить из Танцора: его юношеское тело облачилось в сверкающие доспехи, за спиной взросли нематериальные руки, держащие солнечный диск, каменную булаву, ветряной лук и водяной кувшин.

– Прежде, – заговорил он на тысяче языках, – победи самого себя, и лишь потом бросай вызов Богу.

Из лука вырвался вертящийся с запредельной скоростью вихревой поток, который постепенно стал принимать человеческий облик. Через секунду на его месте уже появилась точная копия Сварана, но, в отличие от созданных им ранее двойником, имеющая и плоть, и разум, и существовавшее в действительности оружие. Бой обещал быть тяжелым.

Но не настолько, нежели тот, который совсем недавно пережил Сил.

Это случилось, когда он уже ощутил на себе дыхание смерти. Откуда-то, казалось, совсем рядом послышался удивленный возглас Калия.

– Что за глупые фокусы?! Калий спрашивает, кто ты такой?!

– Никто, – ответил чей-то знакомый голос.

После этих слов по Дому раздался дикий вопль Настоятеля: такой издает смертельно раненное животное, беспомощно глядящее на своего палача. Послышался звук упавшего молота, а воздухе запахло паленным волосом. Интересно, что там происходит?

– Быстрее, если хочешь выжить – обменяй свой дар, – приказал Сил все тот же голос.

Юноша с трудом открыл глаза: перед ним валялся горящим самым ярким пламенем Калий, который изо всех сил пытался восстановить сгорающие конечности и залечить вновь и вновь появляющиеся чудовищные ожоги. Сил, слабо соображая, что делает, послушался совета и выпустил из себя черного фантома, обладающего силой невидимости. Он мгновенно запрыгнул в обожженное тело Настоятеля и, пробыв там несколько секунд, выскочил обратно, уже впитавший На Ал'аду регенерации. Как только призрак вернулся в Сил, тот моментально почувствовал себя легче: хотя самовправление и зарастание треснутой реберной клетки было не самым приятным ощущением, тем не менее, он чувствовал, что в скором времени поправится. И будет жить (чего нельзя было сказать про исчезнувшего Настоятеля Калия).

– Теперь ты в порядке, – заговорил некто.

Сил поднял голову, намереваясь поблагодарить своего спасителя, но, едва завидев его, начисто лишился дара речи. Рядом с ним стоял человек в маске – его маске, облаченный в темно-серый костюм – его костюм.

– Это невозможно, – молча рассуждал Сил, – в мире существует всего один экземпляр Кайа, как он может носить его, если сейчас костюм на мне?

– Чувствую твое недоумение, – произнес человек в маске. – Не пугайся, совсем скоро ты все узнаешь.

– Кадд'ар, это вы? – спросил Сил, внимательно вслушиваясь в голос, который, вне всякого сомнения, был схож с голосом лидера Гилады.

– Не называй меня этим именем! Никогда, – с нескрываемой ненавистью воскликнул неизвестный, но быстро успокоился. – Прошу прощения, у нас с ним... некоторые разногласия, которые не так-то просто разрешить.

– Спасибо за помощь, – промолвил Сил, пытаясь безуспешно подняться (ногам тоже досталось при падении на камни).

– Мне нет нужды в твоем вежливом "Спасибо", – холодно ответил человек в маске. – Слова ничего не значат. Лишь поступками человек может доказать свою признательность.

– И чего же ты хочешь взамен?

– Я всегда мечтал об одном: увидеть твое лицо, Сил. Не откажи в просьбе тому, кто только что спас тебе жизнь.

Сил не знал, что ответить: еще никто (даже он сам) – не видел его лица (и со второй ценой в сделке уже вряд ли когда-нибудь выпадет такая возможность). Но человеку в маске и не нужен был его ответ: он медленно подошел ко все еще обездвиженному Д'аку и аккуратно, точно боялся поранить своим прикосновением, стянул с него маску.

– Благодарю, – сказал незнакомец, поднявшись с колен и направившись к выбитой стене. – Мы еще встретимся. И мое тебе доброе наставление: больше не носи ее. Мы с тобой разные люди. Будет не правильно, если нас начнут путать.

И ушел во тьму.

Хроники Гилады

Мгогоро

«Мгммм»

Мгогоро

С путешествиями (как во времени, так и в пространстве) вечно одни проблемы. Следует не только досконально изучить прошлое и настоящее эпохи, в которую отправляешься: необходимо строго следить за речью, социальным этикетом, обмундированием, – и еще за огромным количеством «незначительных» деталей, которые могут выдать в вас пришельца и, что главное, нарушить самобытность обнаружившего вас общества. Чего ни в коем случае нельзя допустить: ибо кто мы такие, чтобы вмешиваться в судьбы других? Лишь избранные способны принять оную парадигму и ту колоссальную ответственность, что сваливалась на их плечи, едва они отправлялись в путь. К тому же чрезвычайно редкий ген предрасположенности к дальним перемещениям в пространстве сокращал в несколько тысяч раз потенциальных исследователей космоса. Подобные люди очень серьезно относились к любой поездке на чужеродную планету: каждое новое их отправление было сродни молчаливым похоронам.

В такой семье родился Мгогоро. Его родители прославились в пределах Культа Стражницы как одни из наиболее выдающихся ученых-историков: они смогли добыть информацию не об одной заселенной живыми организмами планете, ни разу себя не раскрыв и не поставив под угрозу уникальную культуру чужих народов. С самого детства его обучали дисциплине и правильным манерам, присущим истинным путешественникам. Не было и дня, чтобы мальчика не проверяли на психическую и физическую устойчивости и не подвергали всевозможным бесконечным заданиям на эрудированность и подкованность в вопросах перемещений во времени. И Мгогоро успешно справлялся со всеми заданиями, без проблем решая даже тяжелейшие (как логические, так и моральные) задачи: сказывалось, хорошее воспитание и отличная генетическая наследственность. Культ Стражницы возлагал на молодого воспитанника великие надежды. Которым, к их безмерному разочарованию, не суждено было сбыться. Чем больше Мгогоро изучал обычаи и порядки иных миров, тем сильнее убеждался в том, что ни он, ни Культ, ни сама Богиня Времени, обязаны не то что не вмешиваться в саморазвитие инопланетных существ, а вообще не должны отправляться на поиски иных форм жизни или издалека, со своей Станции, наблюдать за ними. Ведь все путешественники, пускай и проверены тестами на "допустимость к экспедициям в другие галактики", закалены психологическими проверками и умудрены опытом – оставались все теми же людьми. Человеческий фактор всегда был самым опасным, а потому нельзя было его недооценивать. Каким бы "прочным" не казался ученый – в любой момент может обнаружится, что и его воля сломилась под чужим гнетом.

Так думал юный Мгогоро: он знал, что когда настанет его черед отправиться в первое странствие на далекие звезды, его наверняка (он был в этом абсолютно уверен) закинет в самую отвратительную, источающую духовную мерзость и болеющую неизлечимой несправедливостью реальность. Где люди наслаждались своими пороками и грязью и не стремились хоть как-то улучшить мировой порядок. Где правила серость и мерилом ей служила убогость. Где Человек умирал и в своем пепелище перерождался в тупое животное. Именно в таком месте (Мгогоро это знал также, как и то, что Солнце изо дня в день поднималось на Востоке) вся его выдержка, вся мудрость вмиг разобьются о безжалостные скалы людского злонравия, и он не сможет не вмешаться и не помочь несчастным существам.

А потому, когда пришло его время На Ал'ада, он твердо решил для себя, что никогда (что бы ни случилось) не улетит с Самагры (потому как в принципе не желал ввязываться в какую-либо деятельность Культа по изучению Вселенной). Стражница предлагала ему силу, равную Богам, с чьей помощью он мог и не прибегать для перемещений к аппаратам Мотси; которая, стоило только щелкнуть пальцами, отправила бы своего носителя в любой уголок космоса. Но Мгогоро отказался: с речью, достойной мудрейшего правителя, двадцатилетний юноша объяснил Владычице Времен свои взгляды и попросил ее забрать в этой неизбежной (потому как отказывать охраняющему твой дом божеству не принято) сделке его "право покидания Самагры". На то Богиня лишь таинственно улыбнулась, сказав "Если скиталец не отправляется в путь, то дорога сама находит его", и одарила своего поданного умением предсказания погоды.

Абсолютно бесполезная способность на деле – ибо только в одном случае из сотни прогнозы сбывались. Да и Агартха не то чтобы испытывала крайнюю нужду в ежедневных сообщениях о наступающей холодной зиме или дождливом лете. Разочарованный Культ Стражницы вежливо попросил Мгогоро спуститься со Станции Восемь в Обсерваторию (часть храма, предназначенная для молящихся прихожан и просто страждущих знаний), которая на долгих и счастливых пять лет стала ему домом. Счастливых – потому что протекли они тихо и размеренно, как весенний ручеек, впадающий в бескрайний океан, в котором вот-вот начнется чудовищная буря. Ему не приходилось ежедневно повторять каннибальские обряды жителей с планеты Ренцу или разучивать фантастические танцевальные пируэты, которыми приветствовало друг друга население в созвездии Козерога. Работа Мгогоро заключалась всего лишь в вывешивании каждый вечер очередного прогноза на следующий день и обновлении ранее сделанного предсказания о погоде на месяц. Большей части прихожан эта информация была необходима также, как рудиментарный хвост или волосатая бородавка на лице, однако некоторые (например, фермеры из окрестностей города) крайне серьезно (первое время) относились к прорицаниям Мгогоро о наступающих заморозках. Но довольно скоро люди в Агартхе убедились, что дар монаха Стражницы – халтура, которая позволяла ему оставаться в Культе и одновременно ничего не делать ему во благо. И его прекратили воспринимать всерьез: кого заботила фраза "Скоро будет солнечно", если с тем же успехом ее мог напророчить какой-нибудь нищий в подворотне с больным коленом?

Однако эти пять лет прошли. Перемены не заставили себя долго ждать: они наступили в ночь, когда Агартху на несколько минут накрыла непроглядная темень, похитившая с неба Луну и Звезды. Только все вернулось на круги своя, горожане и некоторые служители иных Культов (те, кто был рожден в ночи) незамедлительно направились в Обсерваторию Станции Восемь. Решительно и громко они требовали встречи с Настоятельницей, дабы она объяснила им это неожиданное роковое событие, успокоив всех, что это не первое знамение Армагеддона или надвигающейся войны. Одна Джинкирин не справлялась с бесконечным потоком посетителей по многим причинам: главная – Культ Стражницы сам не ведал, чьих рук это дело, и действительно ли Боги прогневались на своих почитателей и хотят тем самым предупредить их о начале конца. Поэтому Настоятельнице пришлось привлечь всех своих подчиненных (более или менее грамотных), чтобы они помогли ей урезонить шумных прихожан, чей разум охватила паника. Мгогоро тоже участвовал во всеобщем успокоении – еще в детстве обученный находить общий язык с любым собеседником он без труда разъяснял напуганным горожанам, что неизбежность необратима, и если Боги действительно решили вынести смертельный приговор этому миру, то им – простым смертным – следовало смириться со своей участью и безропотно принять заслуженное (потому как все мы грешны в глазах мироздания) наказание. Однако к концу первой недели Мгогоро уже искренне взвыл в надежде, что вскоре Самагру и вправду постигнет кара Господня: не мог он вынести такого наплыва обезумевших от страха людей, а тем более подобрать для каждого именно те утешительные слова, которых они так жаждали от него услышать.

В тот самый момент, когда, наверное, в сотый раз за вечер Мгогоро объяснял какому-то полоумному мужичку, что известному им миру все равно когда-нибудь пришел бы конец, и не в человеческих силах это изменить, а все, что им остается – очистить свои души от скверны и готовиться возродиться в новой, лучшей жизни, юноша мысленно воззвал к Мурии с просьбой забрать его из этого суматошного места, кишащего бесноватыми глупцами. И его просьба была услышана.

Танцором.

Бог Иллюзии переместил Мгогоро в свою обитель, где предложил провести вторую На Ал'ада, которая избавила бы его от бесперспективной общественной работы и всех надоедливых прихожан, стоило тому лишь сказать слово. Магия спора. Вначале, юный монах Стражницы отказался: потому что не верил Танцору – известному лгуну, и потому что догадывался, что за такую (по истине, безграничную силу) плата будет высока (и так он думал отнюдь не про цену в ритуале). В ответ Властитель Смеха сказал, что если подобная На Ал'ада не устраивает самого смышленого парня в Культе Стражницы, тогда Бог найдет какого-нибудь амбициозного и корыстного человека на Самагре и одарит его сей способностью. Уж такой муж наверняка не отвергнет столь щедрое божественное предложение и с радостью начнет вершить свое правосудие (или сеять хаос). Вот тогда капризный мальчишка, покинувший Станцию Восемь из-за своих принципов, очень сильно пожалеет, что отказал Танцору и не взял на себя ответственность за судьбы многих неповинных душ. Удивительно, но "шантаж" сработал – Мгогоро согласился на сделку, выменяв дар победы в спорах на сон, который больше не мог принести ему ни отдых, ни восстановление сил.

Это согласие было ребенком бескорыстного мотива помогать людям. Хотя Культ Стражницы и пропагандировал политику "невмешательства" и "фатальности" каждой жизни, Мгогоро посчитал, что и вторая его На Ал'ада (и будущие ее последствия) есть ни что иное, как неминуемый фатум, который и был ему предначертан. Уж лучше он, воспитанный в лучших аскетичных традициях Культа Стражницы, возьмет на себя роль неискушенного судьи без предрассудков, нежели взращенный в своем убожестве негодяй с себялюбивыми мотивами.

Его вернуло в Культ Стражницы. Ночь с возрожденной Луной уже вовсю правили в Агартхе – пик активности рожденных под мерцающими Звездами. В то время Обсерватория пользовалась наибольшей популярностью. И сегодня не стало исключением – одна из городских школ организовала внеплановую экскурсию в храм (вдобавок, учителей также интересовал вопрос "неожиданного погашения света" и его причины).

Сборище самых обычных детей всех возрастов: от совсем маленьких, которые только-только начинали осознавать возможности слова и голоса, до вполне зрелых юнцов, чьи разум и тело уже вошли в фазу переходного периода. Из всей этой неконтролируемой оравы, производящей слишком много шума и беспорядка, был все же один паренек, который не то что выгодно отличался от своих активных товарищей – вообще мог бы претендовать на звание самого затейливого ребенка из когда-либо встречаемых Мгогоро. У него был умный взгляд, в котором читались знания столетий, и едва тронутая сединой темная шевелюра, еще больше усиливающая образ юного философа. Невольно складывалось впечатление, что в этом юноше нашла свое физическое воплощение вся мудрость Вселенной. Мгогоро чувствовал, как мальчик внимательно следил за ним – должно быть, он первый распознал в монахе Стражницы нового Д'аку.

От сих мыслей его отвлек пронзительный детский плач. Недалеко от него на мраморном полу сидела худенькая девушка, над которой надменно стоял дразнящий ее курносый паренек. Последний тряс в руке небольшую брошку, похожую на крохотный лук с натянутой стрелой тетивой, со словами "Не вернешь, не вернешь". Поиздевавшись вдоволь, мальчуган убежал, оставив свою жертву в еще более подавленном состоянии. Мгогоро заботливо подошел к девушке и поинтересовался, что произошло, на что она рассказала ему свою печальную историю. Мол, этот мерзкий оборванец Сикара вечно обижал ее и подначивал, вечно грозился, что когда-нибудь, когда он возглавит Культ Бродяги, разберет ее богатенький дом по камушкам и продаст их ей же втридорога. На что Мгогоро, ведомый искренним желанием помочь несчастной, сказал "Не переживай, малютка. Жизнь – это бесконечно вращающееся колесо. Все наши поступки когда-нибудь нам вернутся. Спорим, твой обидчик еще получит по заслугам?". В ответ девушка улыбнулась и легонько кивнула головой, словно соглашаясь на сей невинный спор.

Их беседу прервал темноволосый мальчик – он как бы невзначай, проходя мимо, обронил "Кто мы такие, чтобы вершить судьбы других? Ни Бог, ни человек не вправе вмешиваться в чужие жизни. Вы еще пожалеете, что посмели, пускай и непреднамеренно, нарушить его удел". Мгогоро (по неизвестным для него причинам) на мгновение потерял самообладание и чуть прикрикнул на парнишку, чтобы тот шел своей дорогой и не вмешивался в дела старших, коим получше некоторых известно, как следует поступать в той или иной ситуации. На что юнец спокойно, без тени гнева или иронии, произнес "Жаль. А я всего лишь хотел получить один несбыточный прогноз у истинного служителя Стражницы" и ушел.

И это оказался тот момент, когда Мгогоро внезапно для себя осознал, что поступил неправильно: к нему вернулась вся его выдержка и духовная сосредоточенность, но уже было слишком поздно.

Внезапно в Обсерваторию ворвался отряд людей в темно-зеленых одеяниях – приверженцы Богини Леса. Слуги Хранительницы поприветствовали свою сестру по вере Ку'унганишу и Мгогоро, попросив его присоединиться к их группе для срочного дела. Мгогоро согласился, хотя на душе у него было неспокойно. Спустя час они подошли к Дому, возле которого их уже поджидала целая свора монахов Хранительницы и Бродяги, очень бурно о чем-то спорящих. Мгогоро разглядел в центре всей этой неразберихи Сикару: у мальчика был переломан нос, а все тело обвито жесткими травяными путами. Как выяснилось, юнец украл фамильную реликвию Культа Хранительницы – вещь настолько редкую, насколько ценную. Дабы защитить ее от подобных происшествий, на брошь (еще самой Богиней Следопытов) было наложено заклинание, оповещающее всех почитателей о "попадании в плохие руки". Как только Сикара стащил реликвию у Ку'унганиши, весь Охотничий Табор почти одновременно бросился искать вора. Не прошло и получаса, как они схватили мальчика и, недолго думая, решили придать его справедливому суду, которого, безусловно, заслуживал каждый грязный карманник. Они отнесли его к Дому, где верные слуги Бродяги должны были лично наказать свою неумелую шестерку. Последние, казалось, не совсем желали разбираться в обидах сопернического Культа, упрямо отстаивая позицию, что это их не касается, ибо такого недотепу-дурачка они бы точно не приняли в свои ряды, а значит не должны нести ответственность за его проступки.

Именно поэтому здесь оказался Мгогоро – живой свидетель, который мог бы подтвердить преступление, совершенное у него на глазах. Когда у него напрямую спросили, видел ли он, как мелкий воришка стащил у девушки брошь, Мгогоро честно рассказал, что самого действа он не застал, но при нем развернулись его последствия. Однако почти в ту же секунду, когда признание уже слетело с его губ, монах Стражницы понял, что тем самым подписал ребенку смертный приговор (ибо за воровство у других Культов в Агартхе карали очень жестоко). Он взмолился к присутствующим пожалеть паренька, ведь тому еще не исполнилось пятнадцати; выговора и отеческих тумаков было бы более чем достаточно для шаловливого мальца, который еще в силу возраста не мог понимать последствия своих поступков.