Текст книги "Экранные поцелуи"

Автор книги: Труди Пактер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Он успокаивающе похлопал ее по руке.

– Ты слишком торопишься, радость моя. Кто тебе сказал, что без студии «Магнум» я не проживу?

– А куда ты еще денешься?

– Может быть, найду что-нибудь другое. На самом деле мне уже предложили кое-что. Я ведь тебе говорил об одном интересном звонке. Вспомни, я сказал тебе, как только приехал.

Впечатление было такое, как будто она получила сокрушительный удар в челюсть. Все шестнадцать лет их совместной жизни Карла помыкала мужем как хотела. Она прекрасно знала, что он женился на ней не по любви и остается с ней лишь из-за ее отца. Сознавать это было не слишком приятно, и она подсознательно вымещала на нем обиду. Теперь все переменилось. Дэн больше не нуждается в ее отце. А как насчет ее самой? Нужна ли она ему в таком случае?

– Ты решил принять это предложение? – спросила она едва слышно.

Дэн пожал плечами:

– Очень может быть. Это будет зависеть от условий. Если нам с тобой придется развестись, мне понадобится гораздо большая зарплата.

– А кто сказал, что нам придется развестись?

– Ты сама.

Она переменила позу, не зная, что на это ответить.

– Может, я и перегнула палку. Я тогда очень расстроилась.

Он взглянул на жену и внезапно, впервые за все время, почувствовал к ней жалость. Он научился выдерживать ее гнев, он мирился с ее снобизмом. Но ее поражение… это было нечто совсем новое и непредвиденное. Он не знал, как себя вести. До этого момента он совсем уже было решился расстаться с ней, но теперь не мог объявить ей об этом. «Подождем еще пару недель, – сказал он себе. – Отложим до встречи с Милтоном. Когда все окончательно прояснится с работой, это будет легче сделать».

Он поднялся, подошел к ней поближе.

– Мы, наверное, оба поторопились. Давай еще подумаем над этим. В конце концов, нельзя ведь забывать и о детях.

Она ему не поверила, но решила не подавать вида.

– Ты прав. Дети – это, конечно, очень важно. Так же, как и наше доброе имя. Если ты будешь продолжать встречаться с Жизель Паскаль, нам не отмыться.

Он смотрел на нее успокаивающе.

– Я ведь уже говорил тебе, с этим покончено. Даю слово.

«Врет, – подумала она. – Он видится с ней каждый вечер, после работы, прежде чем ехать домой. А может быть, и во время ленча к ней заезжает». Однако вслух она ничего этого не сказала.

– Дорогой, я прошу прощения за то, что сомневалась в тебе. Конечно, для тебя это не имеет никакого значения. Но я ревновала.

– И совершенно напрасно. А теперь будь умницей и выбрось все это из головы.

Он встал и пошел к бассейну.

Карла потянулась к серебряной коробке с любимыми турецкими сигаретами. Закурила и стала обдумывать создавшееся положение. Конечно, можно хоть сейчас позвонить адвокату и начать дело о разводе. Ей причитается половина всего имущества Дэна плюс имение. Этот подарок сделал ей отец. «Свадебный подарок», – с горечью подумала она.

А если не подавать на развод? Надо ведь подумать и о своем положении в Беверли-Хиллз. Разведенные женщины практически никогда не возглавляют никакие комитеты или благотворительные балы. Оставшись женой Дэна, она сохранит свою респектабельность. В этом есть немалые преимущества.

Карла глубоко затянулась. Если бы не она, у Дэна сейчас не было бы того положения, какое он имеет. Если бы она, Карла, постоянно его не поддерживала… Жизель, при всех ее прочих способностях, не сможет предложить ему ту надежную, добротную респектабельность, какой окружила его Карла. Внезапно Карла поняла, что в этом и состоит главная ее ценность для Дэна. Больше, чем в детях, и даже больше, чем в могуществе отца. Так что у француженки в руках далеко не все карты.

В этот момент Карла вспомнила о своем инструкторе, Ричарде Робертсе, – источнике ее тайных удовольствий. Если она намерена отныне играть роль королевы-матери, ему придется исчезнуть. Она больше не может рисковать.

Едва войдя в дом, Ричард понял: что-то произошло. Вместо тренировочного костюма и кроссовок «Рибок», на Карле были изящные льняные брюки и блуза от Гуччи.

– Это что еще за вид? Мы разве сегодня не занимаемся?

Она выглядела несколько смущенной.

– У меня изменились планы.

– Да? А в чем дело? Я тебе уже надоел? Прошлый раз я этого не почувствовал. – Он понизил голос: – Насколько я помню, ты от меня оторваться не могла.

Она вышла из дома, пошла к бассейну, села за маленький столик под тентом, сделала ему знак подойти и сесть рядом.

– То, что происходило между нами в последние месяцы… должно прекратиться.

– Довольно неожиданно, я бы сказал. А что произошло? Муж что-нибудь узнал?

– Нет, конечно, нет. Но это все грозит неприятностями, а я их не хочу.

Кажется, он начал что-то понимать.

– Ты, наверное, имеешь в виду ту неувязку, что произошла позавчера, когда он вернулся раньше обычного. Это тебя беспокоит?

Она избегала его взгляда.

– Да, и это тоже.

– Но есть что-то еще?

Усилием воли она выпрямилась, посмотрела ему в глаза:

– Да, есть и еще кое-что. Послушай, я знаю, ты здесь новичок. Но ты должен понять: Голливуд – это очень тесный мирок. Люди здесь следят друг за другом. И обсуждают друг друга.

– Значит, ты боишься, что о нас будут говорить? Она слабо улыбнулась:

– Ну, надо признать, что мы не были чересчур осторожны. Кто-то видел нас за ленчем в Бистро-гарденз. Кроме того, ты слишком часто появляешься на моих вечерах.

Он встал, подошел к бассейну, глядя на голубую воду. Потом обернулся к ней:

– Но это же ничего не доказывает. Только то, что мы в дружеских отношениях. В конце концов, я мог бы быть просто твоим сопровождающим.

Теперь она больше не улыбалась.

– В одном я уверена на сто процентов, Ричард, ты не гомик. Еще я знаю, что я у тебя не первая и не единственная. Наслышалась рассказов от других твоих клиенток. Может быть, из-за этого я и положила на тебя глаз. Знала о твоих талантах еще до того, как тебя наняла.

– А я бы запросил большую плату, если бы знал, что тебе требуется самец.

Карла похлопала его по руке.

– Я и так достаточно на тебя потратила. А сегодня придется, по-видимому, выложить намного больше.

Теперь он был в полном замешательстве.

– То ты указываешь мне на дверь, то предлагаешь деньги. Что, черт возьми, происходит?

– Сейчас объясню. – Она порылась в сумочке, достала ароматную турецкую сигарету, закурила, откинулась на кресле. Теперь она больше не играла потерянную маленькую девочку. Выглядела старше и увереннее, чем всегда. – Я хочу сделать тебе деловое предложение. Выслушай его, и ты поймешь, что лучшего тебе никто никогда не предложит. – Она перевела дыхание. – Скажи, сколько ты зарабатываешь в месяц как инструктор?

Он поколебался секунду.

– В среднем тысячу долларов. Летом около четырех.

Она кивнула:

– Я примерно так и предполагала. А теперь послушай, что я тебе скажу. Сейчас меня бы устроило, чтобы ты исчез из города. Не важно куда, только бы подальше от Лос-Анджелеса. Как можно дальше.

Он собрался было что-то возразить, но она его перебила:

– Сначала дослушай меня до конца. Если ты согласишься уехать, тебе это полностью окупится.

– Что ты имеешь в виду?

Она снова порылась в сумочке. На этот раз достала листок бумаги. Положила перед ним на стол. Это был чек на двести тысяч долларов.

– Что ты на это скажешь?

Ричард моментально сообразил: произошло нечто из ряда вон выходящее или, во всяком случае, достаточно серьезное, раз Карла готова заплатить такие деньги лишь за то, чтобы он убрался из города. Он решил сыграть наудачу.

– Даже не знаю… Начинать с нуля, на новом месте будет нелегко… – Он умолк, как бы в полной нерешительности.

Карла глубоко затянулась, потом, не меняя выражения лица, снова сунула руку в сумочку. Достала еще один чек, на ту же сумму. Положила на стол рядом с первым.

– Это мое последнее предложение. Даю тебе пять секунд на размышление.

Ричард вскочил на ноги, взял оба чека, сунул в карман и направился к машине. Через три дня он был на пути в Нью-Йорк.

Остановился он в отеле с видом на Центральный парк. И сразу принялся за дело – начал обзванивать знакомых. Он намеревался вернуться в театр. Теперь, когда положение было не таким отчаянным, как раньше, ему стало понемногу везти. Сначала подвернулся агент, которому понравился его стиль, и вскоре Ричард получил роль в коммерческом фильме, рекламировавшем продукты для завтрака. После этого для него открылось множество дверей, прежде накрепко закрытых. Правда, это было не то, о чем он мечтал. Ему предлагали сниматься для рекламы в роскошных глянцевых журналах. Рекламные агентства буквально заманивали его к себе. По какой-то странной иронии судьбы, его тип внешности оказался в моде в этом сезоне.

Какое-то время Ричард пытался бороться с соблазнами Мэдисон-авеню, однако, в конце концов, агент Мэнни Коуэн открыл ему глаза.

– Скажу откровенно, я не смогу вас продать ни одному театру. Не тот тип. Слишком худощавый, слишком самоуверенно держитесь. Не подойдете ни на одну из тех ролей, которые сейчас предлагают. В будущем сезоне ситуация может измениться, но сейчас… В общем, если вы отказываетесь работать в рекламе, мне придется вычеркнуть вас из списка своих клиентов.

Ричард все понял. Оставалось лишь смириться с неизбежным. Тогда он поставил условие, что ему будет предоставлена возможность пробоваться на все новые роли. Мэнни Коуэн нехотя согласился, не переставая повторять, что у Ричарда не все дома.

– Никто вас все равно не возьмет. Рискнуть может разве только какая-нибудь важная шишка. У меня таких связей нет.

Ричард улыбнулся. Через неделю или две Рэчел должна приехать в Нью-Йорк с пьесой «Война Лили».

– У меня есть такие связи, – сказал он.

Глава 13

К тому времени, как они прибыли в Филадельфию, Рэчел знала роль назубок. Более того, она успела вжиться в нее за три недели репетиций. Теперь она даже во сне ощущала себя полькой Лили, борцом Сопротивления.

Пожалуй, лишь эта возможность уйти от реальности не дала ей сойти с ума.

Сидя в своем номере в отеле на Семьдесят второй улице, Рэчел вспоминала первые дни репетиций. Жуткие дни… Когда-то в детстве она читала сказку Ганса Христиана Андерсена «Русалочка». Там русалочке пришлось пожертвовать своим хвостом, чтобы получить то, чего ей хотелось. Всю оставшуюся жизнь она ходила как будто по острым лезвиям ножей, и каждый шаг доставлял невыносимые страдания. У Рэчел было точно такое же ощущение.

Раньше она даже не предполагала, что можно так тосковать по мужчине. Что бы она ни делала – жевала ли гамбургер, просматривала ли утренние газеты, играла ли с кем-нибудь из труппы в триктрак, – все было невыносимо, все причиняло боль. Временами она ловила себя на том, что произносит вслух его имя, как будто он рядом с ней, в одной комнате. После этого начинались безудержные рыдания.

Не раз и не два подходила она к телефону. Однажды даже набрала его номер, но, услышав автоответчик, положила трубку. Даже если бы и удалось до него дозвониться, ну что она ему скажет: «Я люблю тебя, я тоскую, я все отдам, если ты позволишь мне вернуться?» Но она не готова отказаться от спектакля на Бродвее. Во всяком случае, не сейчас.

Она ухватилась за пьесу, как утопающий хватается за спасательный круг. И пьеса ее спасла. Сосредоточиваясь мыслями на роли, Рэчел как бы покидала окружавший ее мир и переносилась на сорок лет назад, в другую реальность. Можно сказать, что все последние недели она жила в Польше времен второй мировой войны.

Рэчел пошла в библиотеку и выбрала книги, в которых описывался тот период. В свободное от репетиций время она сидела у себя в комнате и читала о Европе, оккупированной гитлеровскими войсками. Рэчел многое узнала о Варшаве, о Кракове, о еврейских гетто. Порой ей казалось, будто она физически ощущает ту атмосферу нищеты и страха.

Вновь приобретенные знания она принесла на сцену, и они добавили еще больше глубины ее игре. Роз Эндрюс внимательно наблюдала за ее интерпретацией образа Лили. Но не вмешивалась, не в пример другим режиссерам. Ее вера в Рэчел принесла свои плоды. К концу второй недели пробных спектаклей зрители Филадельфии почувствовали, что на сцене происходит нечто необычное. А в последние дни они уже могли определить, что это такое. Им посчастливилось наблюдать необыкновенное по своей силе представление. Теперь Роз Эндрюс и Лен Голдман могли поздравить друг друга. Они не ошиблись в этой доселе неизвестной актрисе. Она наверняка принесет им сногсшибательный успех на Бродвее.

Рэчел тоскливо оглядела свой скудно обставленный номер-квартирку. Куда же ей себя девать? Они приехали из Филадельфии накануне вечером. Стоял конец августа. В Нью-Йорке было сейчас даже жарче, чем обычно. Но Рэчел томилась не только от жары. До премьеры осталось еще четыре дня. Чтобы заполнить время, Роз Эндрюс проводила репетицию за репетицией, однако спокойнее от этого не становилось. Декорации еще не подготовили, и поэтому они репетировали в фойе. Все члены труппы ходили как одурманенные.

В этот день репетиции закончились в три часа. Рэчел, усталая, вернулась к себе в отель. Обратно в одиночество.

Позвонить Бобу?.. Нет. За все время разлуки они с ним так ни разу и не поговорили, и она не станет просить его приехать на премьеру.

Кондиционер в номере практически не работал. Чтобы убить время, она решила вызвать кого-нибудь из обслуги. Не проводить же еще одну ночь в этой душной спальне. Пришел швейцар, сказал, что вызвал техников, что они скоро прибудут, а больше он ничего сделать не может.

– Я этого не вынесу, – громко произнесла Рэчел, обращаясь к четырем стенам. – Если останусь здесь еще хоть одну минуту, я сойду с ума.

Ей припомнилась огромная затененная терраса на крыше у Боба в Лос-Анджелесе. Внезапно у нее появилась идея. В этом здании тоже есть крыша с солярием. Она знала, что некоторые актеры ею пользуются. Почему бы и ей не попробовать?

Она переоделась в бикини, купленное в Лос-Анджелесе, собрала волосы в высокий пучок, захватила большое полотенце и пару подушек, потом подумала, сунула под мышку одну из своих книг о войне и отправилась наверх.

Было четыре часа дня, и к этому времени крыша почти опустела. Лишь в дальнем углу кто-то загорал и слушал радио. И больше никого.

Рэчел расстелила полотенце, подложила под голову подушки, легла, закрыла глаза. Должно быть, она заснула. Очнулась оттого, что кто-то тихонько тряс ее за плечи. Она приподнялась и открыла глаза. И в следующий же момент пожалела об этом. Перед ней, опустившись на колени, стоял тот самый человек, который до этого слушал радио, – Ричард Робертс. Она протерла глаза.

– Как… Что ты…

Он докончил за нее:

– Что я здесь делаю?

Она начала подниматься, но он удержал ее:

– Подожди, не убегай. Может быть, ты все-таки позволишь мне объясниться? Мы ведь, как-никак, не чужие люди.

– Ну и что из этого?

– Да будет тебе, Рэчел. Разве так разговаривают с соседом?

– С соседом?! – Теперь она окончательно проснулась. – Ты что… тоже живешь здесь?!

– Ну конечно. Как иначе я мог бы здесь оказаться в середине дня?

Против воли она усмехнулась:

– Может, еще скажешь, что у тебя тоже кондиционер испортился? Я готова была их всех убить. Наверное, они хотели, чтобы я изжарилась живьем.

Непонятно откуда Ричард достал бутылку пива. С каплями влаги на наружных стенках. Значит, холодное. Протянул ей:

– Бери, пей. Сразу почувствуешь себя лучше. Первым побуждением было отказаться. Но жара стояла страшная, и так хотелось пить. Она взяла бутылку. Пока она пила, Ричард рассказывал свою историю.

Она его не простила. Еще нет. Слишком сильно он заставил ее страдать. Однако мало-помалу прошлое теряло свое значение. За этот год столько всего произошло с ними обоими, как будто они стали совсем другими людьми.

Ричард пригласил ее пообедать, и, к своему собственному удивлению она согласилась. А в следующий момент подумала: ну и что? Что в этом такого? Она ведь никому ничего не должна. Теперь уже никому…

Он привел ее в ресторан Джо Аллена, и Рэчел сразу почувствовала себя как дома. Зал был переполнен актерами и людьми, так или иначе связанными с театром. Стены из голого кирпича увешаны афишами всех представлений, когда-либо проходивших в городе. Рэчел даже вздрогнула, увидев среди них объявление о своем спектакле. Ричард по-видимому, заметил выражение ее лица. Обнял, притянул ее к себе.

– Не надо нервничать. Вот увидишь, через три дня все будет выглядеть совсем по-другому.

Он подал ей бокал мартини. Она не отказалась. Сейчас ей необходимо было взбодриться.

Кто-то помахал Ричарду с другого конца зала. Высокий симпатичный молодой человек, и с ним две тоненькие гибкие девушки, наверняка из кордебалета. В ответ Ричард сделал им знак присоединиться. Девушек, как оказалось, совсем недавно приняли в труппу для нового мюзикла. Сопровождавший их актер Грег Паркер сейчас ходил без работы. Похоже, его это не слишком беспокоило, а может, просто вида не подавал.

– Поздравляю, – обратился он к Ричарду. – Я слышал, тебя взяли в «Хелф-текст» в качестве нового секс-символа.

Рэчел заинтересовалась:

– Что это такое, «Хелф-текст»?

Ричард одним глотком допил свой мартини. Он был явно смущен.

– «Здоровый текстиль», иначе говоря. Они делают хлопчатобумажные свитера, утепленные спортивные костюмы… ну и всякое такое.

– А ты, значит, демонстрируешь их товар? Вот уж никогда не думала, что ты пойдешь в рекламу. Шикарный парень…

Ричард заказал еще мартини.

– И даже более того. Я снимаюсь в целой серии телевизионных коммерческих фильмов, рекламирую товары в больших магазинах и еще работаю как фотомодель.

Ее так и подмывало спросить, а что же сталось с его актерскими планами. Однако она удержала себя. Она прекрасно помнила тот момент, когда встретила его в Лос-Анджелесе. Он тогда работал инструктором в гимнастических залах, потому что не мог найти работу как актер. И сейчас, наверное, рекламирует спортивную одежду по той же причине.

По-видимому, Ричард догадался, о чем она думает. Глубоко вздохнул, сделал большой глоток мартини.

– Кого я обманываю? Я ведь совсем не фотомодель. Я актер. Актер, который в данный момент никого не интересует. Я ношусь с одного прослушивания на другое, но каждый раз, когда поднимаюсь на сцену, никто на меня и смотреть не хочет. Некоторые режиссеры даже прослушать отказываются. Говорят, не тот тип. Слишком английская внешность, недостаточно мужественности. Им нужна гора мускулов, актеры им не нужны.

Рэчел коснулась его руки.

– Так всегда бывает, пока однажды не повезет. Тебе нужно, чтобы кто-нибудь, хотя бы один человек, оценил именно твои возможности. И тогда придет удача.

Внезапно он разозлился.

– Тебе-то откуда знать? Ты-то получила все, чего хотела.

Она собиралась было возразить, но остановилась.

– Мне просто повезло.

Подошел официант и сообщил, что их столик готов. Рэчел вздохнула с облегчением: этот разговор начал действовать ей на нервы. До этого момента она действительно считала, что ей необыкновенно повезло. Однако в их профессии никогда нельзя знать наверняка, сколько времени продлится везение. Может быть, через три дня премьера вызовет плохие отзывы, и через какой-нибудь месяц спектакль перестанет существовать.

Он снова как будто прочел ее мысли.

– Этого не случится. Во всяком случае, не сейчас. Я оказался проездом в Филадельфии и зашел на один из ваших пробных спектаклей. Ты произведешь фурор на Бродвее.

Она была поражена:

– Ты приходил на наш спектакль?! Почему же не зашел потом ко мне за кулисы?

Он смотрел поверх нее, на черную доску с меню, висевшую на стене.

– Не был уверен, что ты мне обрадуешься. Скажи, если бы сегодня я не застал тебя врасплох, стала бы ты со мной разговаривать?

Ей снова вспомнилось прошлое.

– Мы никогда не говорили о Джереми.

– Нет, не говорили, – с горечью ответил он. – Ты предпочла поверить кому-то, но только не мне. Если бы вместо этого поговорила со мной, может быть, и не понадобилось бы бежать в такой спешке.

Она вздохнула:

– Какое это сейчас имеет значение? Мы не можем повернуть время вспять.

– Ты считаешь, не можем?

Наступило молчание. Она вспоминала то, что было между ними. Как она его любила…

– Поздно. Я изменилась. Я теперь другой человек.

– У тебя кто-то есть?

Она печально улыбнулась.

– Был. Но это кончилось:

– Ты говоришь о Бобе Делани? О том продюсере, с которым я тебя видел на вечере?

Она обернулась к нему с выражением боли в глазах.

– Я не хочу говорить о Бобе Делани. Во всяком случае, не сейчас. А может быть, и никогда.

Он взял ее руку.

– Я ни на чем не настаиваю. Я ведь все прекрасно понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала: я всегда рядом, если понадоблюсь. И нет никакой спешки.

В оставшиеся три дня он от нее не отходил. Каждое утро водил ее завтракать на Седьмую авеню. Однажды повел в «Карнеги», потом – в «Стэйдж», где заполнил ей сумку сыром, семгой, бубликами. Он сопровождал ее на репетиции и сидел сзади, пока она проговаривала свою роль. Все знали, что она это делала скорее для проформы – берегла силы для премьеры. Лен и Роз тоже это понимали, но не проронили ни звука. Не осмеливались. Ее нервы перед премьерой следовало беречь как зеницу ока.

Они не давали ей войти в костюмерную, считали, что она не должна видеть себя в сценическом костюме до последней минуты. Рэчел это выводило из себя.

– Почему вы не даете мне выглядеть как Лили? Если я не буду выглядеть ею, то не смогу чувствовать так же, как она. Я не смогу полностью перевоплотиться.

Ее жалобы они встречали молчанием. И режиссер, и продюсер твердо решили не допускать ее за кулисы до самого дня премьеры.

Накануне этого дня она пришла в состояние, близкое к истерике. Отказалась идти завтракать на Седьмую авеню. На последнем прогоне перепутала по времени все свои выходы на сцену, а однажды врезалась прямо в декорации.

– У меня ничего не получается, – твердила она Ричарду. – Завтра на премьере я стану всеобщим посмешищем, и никто больше не даст мне работу.

Он даже не пытался ее успокаивать – понимал, что это бесполезно. Просто ходил с ней по Центральному парку, пока не стемнело. Потом повел в бар П.Дж. Кларка и угостил коктейлем «Кровавая Мэри». Она не стала его пить. В конце концов они пошли обратно на Семьдесят седьмую. Жара стояла за сорок. Проходя под аркой к своему зданию, Рэчел почувствовала, что надвигается гроза.

– Ну как, исправили тебе кондиционер? – спросил Ричард.

– Да, – ответила она безжизненным голосом. – Но сегодня утром он опять вышел из строя.

Он помолчал.

– В моем номере такой проблемы нет. Может быть, тебе сегодня лучше переночевать у меня?

– А ты… тоже там будешь?

– Как ты захочешь.

На какой-то момент она почувствовала искушение. Сегодня мир перевернулся с ног на голову. Она боялась. Нет, хуже: она испытывала настоящий ужас. Перспектива провести эту ночь в одиночестве в душной спальне казалась невыносимой. Она взглянула на Ричарда, такого красивого, такого знакомого. Вспомнила, как это бывало у них раньше. Однако в следующее же мгновение взяла себя в руки.

– Извини. Сегодня ночью я бы тебя просто использовала.

В лифте они поднимались в полном молчании. Выходя на своем этаже, Ричард чмокнул ее в щеку.

– Если понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.

Он исчез. Рэчел поднялась к себе, открыла дверь, вошла в гостиную. Шторы были подняты, и все огни Манхэттена смотрели в ее окно.

Она налила стакан вина, долго стояла у окна, глядя на эти огни. Завтра… Завтра она завоюет этот город… или же он вышвырнет ее.

Она почувствовала, как жарко в номере. Шелковое платье липло к ногам. Она прошла в спальню, разделась и встала под душ. Стояла до тех пор, пока тело не охладилось. Потом открыла стенной шкафчик, достала таблетки снотворного, которые дала ей одна из актрис. Они гарантировали полное забытье, и принимать их следовало лишь в случае крайней необходимости. Сегодня как раз тот самый случай. Рэчел растворила таблетки в стакане с водой, выпила, прошла в спальню и легла в постель.

Целый час она пролежала без сна. Может быть, принять еще таблеток? Она вспомнила о других актрисах, делавших то же самое. Нет… Она включила лампу, взглянула на часы. Они показывали около двух. Если она хоть немного не поспит, завтра от нее будет мало толку. Рэчел представила себя на сцене: вот она начинает свой первый большой монолог, а усталая голова отказывается вспомнить слова роли. «Господи, – взмолилась она, – не дай этому случиться. Я буду хорошей, я сделаю все, что ты хочешь, только не дай мне завтра потерять память».

Не завтра, в панике сообразила она. Сегодня! Через какие-нибудь три-четыре часа наступит рассвет, и начнется новый день. Несмотря на стоявшую в комнате жару, ее охватила дрожь. Что же делать?

Внезапно Рэчел поняла, что ей надо делать. Дотянулась до телефона, сняла трубку, набрала номер Ричарда. Он ответил почти сразу.

– Не можешь уснуть.

– Откуда ты знаешь?

– Я все про тебя знаю.

Наступило молчание.

– Я боюсь остаться одна, – произнесла Рэчел.

– И это я тоже знаю. Тебе больше не нужно оставаться одной. Я иду.

– Поторопись, – сказала Рэчел.

Все было в точности так, как в первый раз. Все было знакомо. Он касался ее шеи, сосков, он ласкал ее внизу живота и ниже, между ногами. Проводил языком по всему телу. Потом, почувствовав, что она реагирует, чуть отстранился и раздвинул ей ноги, готовый войти в нее.

Рэчел заметила, что он улыбается. В этой улыбке было нечто незнакомое ей. Она не могла определить, что это.

Он с силой вошел в нее.

– И снова… – прошептал он.

«И снова до полной победы, мои дорогие друзья», – вспомнила Рэчел. Так вот что скрывается за его улыбкой… Он празднует победу.

Однако тело и разум существовали в ней как бы независимо друг от друга. Несмотря на проникшее в душу чувство горечи, она трижды в полной мере испытала оргазм. После этого она заснула.

Проснулась в одиннадцать часов утра. Солнце заливало комнату. Она взглянула на мужчину, лежавшего рядом. На его красивом лице играла все та же победная улыбка. «Кто же ты, – подумала Рэчел, – чего тебе от меня надо?» Вздрогнув, как от толчка, она вспомнила, что до этого занималась с ним любовью по меньшей мере сотню раз, но никогда не задавалась таким вопросом. Она ощутила пустоту. Значит, это не было возвращением домой. Просто очередной танец с незнакомцем…

Весть о новом спектакле Лена Голдмана с быстротой молнии донеслась из Филадельфии до Нью-Йорка, а потом достигла и побережья. Спектакль «Война Лили», как говорили, должен произвести настоящий фурор на Бродвее, и все из-за неизвестной девушки из Англии, которая олицетворяет собой настоящий талант – достаточно редкое явление в театре.

«Выходит, ей все же удалось», – подумал Боб Делани. Значит, он был прав с самого начала.

За последние несколько недель его собственная популярность возросла раз в десять – он первым открыл этот талант. На студии «Магнум» об этом тоже не забывали. Фильм «Покинутые», который, по предварительным прогнозам, должен был пройти по кинотеатрам довольно скромно, теперь наверняка будет иметь бешеный успех.

– Если эта Келлер действительно так хороша, как все говорят, то нам еще больше повезет после их премьеры на Бродвее, – заявил Дэн Кейзер.

Боб Делани не стал напоминать руководителю студии, что тот в свое время сделал все возможное, чтобы избавиться от Рэчел. По всей видимости, Кейзер начисто вычеркнул тот эпизод из памяти. Сейчас он размышлял лишь о тех прибылях, которые студия сможет извлечь из фильма. Гораздо больших, чем они предполагали вначале.

Боб с завистью подумал о способности Кейзера все забывать. Сам он не мог освободиться от воспоминаний о Рэчел, как ни старался. Пытался забыться в работе, в вине, в женщинах. Для голливудского продюсера многочисленные связи составляют одну из обычных привилегий, связанных с его профессией. Такую же, как, скажем, талоны на ленч в других профессиях. Для Боба Делани они сейчас значили примерно столько же. Между тем это были прекрасные девушки, красивые, яркие, блестящие. Старые знакомые, новые знакомые… Они ничего для него не значили, потому что ни одна из них не была Рэчел Келлер.

Внезапно ему пришла в голову мысль о том, что он был не прав по отношению к ней. До сих пор он расходился с женщинами по двум причинам: либо они ему надоедали, либо предавали его. В отношениях с Рэчел не произошло ни того ни другого. Единственное ее преступление состояло в том, что она решила выполнить свой профессиональный долг. Она ведь не пыталась его обмануть. Он знал о будущем спектакле еще до того, как они стали любовниками. Хотя, подумал он с горечью, в конце концов, она все равно бы его обманула – настоящим ее любовником стал бы театр.

Шло время. Дни, недели проходили без нее, и уверенность Боба постепенно таяла. «Почему я сужу обо всех актрисах по своей бывшей жене, – спрашивал он себя. – Почему не дал Рэчел ни единого шанса?» В конце концов, инстинкт взял в нем верх. Да, ему нужна была Рэчел без театра, но Рэчел с театром лучше, чем ничего.

Может, позвонить ей? Или написать? Нет, можно сделать по-другому. Он приедет и появится перед ней неожиданно. Приедет на премьеру. По опыту он знал, что до этого не стоит ее беспокоить. Он хорошо знал, как чувствует себя актриса перед премьерой, жизнь с Кэти кое-чему его научила.

Он появился в театре в семь, за полчаса до поднятия занавеса. Уже перед входом в театр он понял, что слухи не обманывали. Возбуждение витало в воздухе, публика ждала чего-то необыкновенного, грандиозного. Многие заранее занимали места, чтобы ничего не упустить.

Боб думал о Рэчел, там, за сценой. Наверное, она сейчас в своей уборной. Должно быть, уже одета и загримирована. Интересно, получила ли она его телеграмму? Он написал очень коротко: «Люблю и желаю удачи. Надеюсь, ты получила все, чего хотела».

Оглядевшись, он понял: если она еще не получила, чего хотела, то сегодня вечером получит обязательно. Зал был полон. Все напряженно ждали.

До момента ее появления он почти не дышал. И лишь когда она появилась, вздохнул с облегчением. С первой же минуты она покорила зал. Делани вспомнил тот день, когда увидел ее в первый раз, в маленьком просмотровом зале на бульваре Сансет. Даже в тех экранных пробах в ней чувствовалось нечто, приковывающее внимание. И сейчас было то же самое. Приковывали внимание не лицо, не голос, и даже не страстность, с которой она играла, а скорее все это вместе, в сочетании. В конце второго акта Боб обвел глазами зрительный зал и понял – она задержится в Нью-Йорке надолго.

Черт побери, как будто у него мало хлопот и без того. Теперь придется добавить к ним еще и постоянные поездки в Нью-Йорк. Однако при одной мысли о встрече сердце забилось сильнее. Они соединятся уже сегодня вечером. Останутся вдвоем. Сегодня ночью она окажется в его объятиях, в его постели, где ей и положено быть.