Текст книги "До мозга костей (ЛП)"

Автор книги: Триша Вульф

Соавторы: Бринн Уивер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Бип.

Бип.

Бип.

– Он здесь, – говорит Хейс.

Что-то холодное прижимается к моему виску. Я моргаю, чтобы рассеять черную дымку, и смотрю на Хейса, который стоит слева от меня, направив дуло пистолета мне в голову. В другой руке он сжимает электрошокер. Моя грудь вздымается с каждым вдохом, когда я следую за целью электрошокера в направлении коридора, ведущего к комнатам нижнего уровня.

– Стой, где стоишь. У меня пистолет, направленный ей в голову, и я выстрелю, если придется, – говорит Хейс в темноту коридора. Нет ни звука, ни движения. Но я знаю, что Хейс должно быть видит Джека на мониторе.

Тишина.

Я поднимаю взгляд, но он не смотрит на меня. Хейс не снял пистолет с предохранителя.

– Брось своё оружие в комнату, – приказывает Хейс.

– Я безоружен. Отпустите доктора Рос, – отвечает Джек из темноты. – Она не сделала ничего плохого.

– Недостаточно убедительно.

– Чего Вы хотите, я дам Вам это.

Я качаю головой, дыхание перехватывает в горле.

– Нет…

– Тихо, – шипит Хейс, плотно прижимая дуло к моему виску. Он направляет свой голос в коридор, когда говорит: – Признание.

Наступает ещё одно мгновение тишины, а затем Джек появляется в конце коридора с поднятыми руками.

Джек смотрит между нами. Один взгляд и его достаточно, чтобы пронзить моё сердце, как шрапнель. Нахмуренные брови. Подергивание его челюсти, когда его зубы сжимаются вместе. Мучительный серебристый блеск в его глазах. Он в отчаянии.

– Отпустите её, и я покажу Вам.

– Нет, Джек…

– Всё в порядке, elskede, – говорит он, переводя взгляд в мою сторону с смиренной улыбкой, которая не успокаивает меня. Когда он смотрит на Хейса, в его глазах читается холодная, отточенная решимость. – У меня есть комната. В ней всё, что Вы хотите.

– Где?

– Отпустите её, и я скажу Вам.

Из груди Хейса вырывается смешок.

– Доктор Соренсен, проблема с твоим видом…

Хейс нажимает на курок электрошокера. Провода ударяют Джека в грудь, и он падает под звук потрескивающего электричества и мой отчаянный крик.

– … в том, что ты думаешь, что у тебя на руках все карты, даже когда ты с пустыми руками.

Хейс подходит к Джеку и отключает питание устройства. Он убирает пистолет в кобуру, чтобы достать из пиджака стяжки. Он начинает сначала с рук Джека, затем его лодыжек, прежде чем проверить наличие оружия, и убирает телефон в карман. Джек всё ещё приходит в себя, когда Хейс отсоединяет два провода от его груди и сажает его у стены, но его глаза притягиваются к моим, как железные осколки к магниту.

– Вы были правы, – говорю я, пока Хейс поправляет электрошокер и пристегивает его к поясу. – Вы были правы насчет Джека с самого начала.

Хейс смотрит через плечо на моё залитое слезами лицо, а затем фокусируется на проверке стяжек Джека.

Мой взгляд скользит к Джеку, когда Хейс отворачивается.

Я опускаю взгляд на колени, прежде чем Хейс поворачивается ко мне лицом, и позволяю своим трясущимся плечам опуститься, потерпев поражение.

– Как же я этого не заметила? Как могла не знать?

Слезы текут по моим бедрам. Размеренные, уверенные шаги приближаются, пока пара черных ботинок не останавливается в моем периферийном зрении. Тяжелая рука ложится на мое плечо, а затем в поле зрения появляется Хейс.

– Это не твоя вина, Кири.

Я качаю головой, закрывая глаза.

– Я пыталась стать кем-то новым, но я всё та же девушка, запертая в том же кошмаре. Я всё ещё Изабель, – когда я поднимаю глаза на Хейса, мой взгляд умоляющий. – Мне жаль. Я не понимала этого.

Улыбка Хейса печальна. Жалостлива. Он сжимает моё плечо, затем убирает руку и достает нож из-за пояса.

– Всё в порядке. Мы предоставим тебе необходимую помощь.

Я киваю и шмыгаю носом.

Хейс просовывает лезвие под кабельную стяжку на моей правой лодыжке и освобождает её.

– У папы была поговорка, – шепчу я, когда Хейс переходит к другой лодыжке и перерезает вторую пластиковую стяжку. Мои ноги остаются неподвижными. – Он говорил, что охота – это не спорт, потому что в спорте оба игрока должны знать, что они в игре.

Хейс меланхолично улыбается мне, а затем переключает свое внимание на мою левую руку. Путы на моих запястьях туго затянуты, кожа под ними ободрана и кровоточит. Я хнычу и хватаюсь за подлокотники, когда он приближает лезвие.

– Всё хорошо. Я постараюсь сделать всё быстро.

Хейс просовывает лезвие между твердым пластиком и моей окровавленной кожей, перерезая третью кабельную стяжку. Когда она перерезана, он начинает шаркать передо мной, чтобы разобраться с последней стяжкой.

– Мистер Хейс? – спрашиваю я слабым голосом.

Он делает паузу и вопросительно смотрит на меня.

И тогда я ударяюсь лбом о его нос со всей силы, на которую только способна.

Из ноздрей Хейса брызжет кровь. Он откидывается назад от моего удара, давая мне достаточно места, чтобы поднять ноги.

– Вы не знаете, что Вы в игре.

Я бью Хейса в грудь обеими ногами. Лезвие выпадает из его руки.

Стул всё ещё пристегнут к моей правой руке, когда я вскакиваю на ноги. Хватаюсь за спинку стула свободной рукой и орудую им как дубинкой, обрушивая его на окровавленное, залитое слезами лицо Хейса, который инстинктивно хватается за свой пистолет в кобуре.

Хейс ошеломлен ровно настолько, чтобы я успела оседлать его бедра и левой рукой вытащить Глок из кобуры, но вес оружия лишь ненадолго успокаивает мою ладонь.

Он наносит удар предплечьем по моей руке. От удара моя рука отклоняется в сторону, пистолет вылетает из моей хватки и ударяется о стену в паре метров от Джека. Я бью Хейса в ответ обломком стула, всё ещё прикрепленного к моей руке, а затем вскакиваю на ноги и бегу за пистолетом.

Обжигающий толчок бьет меня по спине, и я падаю на пол.

Мои нервы на пределе. Пронзительная боль проносится по моим мышцам. Я смутно улавливаю звук позади себя, и агония прекращается, но его эхо гудит под моей кожей, как роящиеся насекомые.

Я открываю глаза и смотрю на ворс ковра, прижатого к моему лицу, расстояние до комнаты расплывается в дымке боли. Позади меня какая-то суматоха. Я тянусь к спине и слабой рукой дергаю за один шнур, затем другой, освобождаясь от электрошокера, впившиеся в мою кожу.

Чернота затуманивает моё зрение, когда я переворачиваюсь.

– Ты неряшлив. Любитель. Недостойный.

Призрачный огонь горит в моей груди. Кровь попадает мне на язык с каждым выдохом. Багровые пятна и темные волосы моего отца прилипли к серебряной головке молотка, лежащего на полу. Мой обидчик борется с проволокой, впивающейся ему горло, а мой ангел мести улыбается рядом с его ухом.

– Это мои владения.

– Кири…

Голос Джека – это ниточка, ведущая в черные глубины памяти. Единственное, за что я могу ухватиться.

– Вставай, Кири. Беги…

Грубые звуки борьбы приветствуют меня, когда я выныриваю в настоящее.

Пламя в моей груди, кровь, проволока – всё исчезло. Молотка нет, только обломок отполированного дерева от перекладины стула лежит рядом с моей рукой. Что действительно остается, так это Джек, его лодыжки и запястья всё ещё связаны, он борется, чтобы удержать Хейса в зафиксированном положении, пистолет находится рядом с пальцами агента.

Джек задыхается, когда Хейс ударяет его локтем в шею. Хватка Джека на агенте ослабевает, и Хейс использует свой шанс, чтобы схватить лежащий на полу пистолет.

Я подхватываю отколовшийся кусок дерева и бросаюсь его в сторону Хейса. Но пистолет уже у него.

Щелк.

Джек бьет ногой по запястью Хейса, когда агент разворачивается с пистолетом, целясь ему в лицо. Время останавливается настолько, что в моем сознании возникает образ Хейса. Его стиснутые зубы. Его окровавленная кожа. Гнев в его глазах.

Бах.

Пистолет вылетает из руки Хейса, когда я бросаюсь на него, повалив нас обоих на пол.

А затем я вонзаю острие своего копья в его горло.

Я нависаю над его лицом, мои волосы ниспадают занавесом вокруг нас, пока я смотрю в его широко раскрытые глаза. Весь этот страх, эта боль. Смятение. Прозрение.

– Тише, мистер Хейс, – шепчу я, вжимаясь всем весом в дерево. Вибрации его булькающего дыхания проникают в мою ладонь, впитываясь в каждую складку. – Вы позволили Тревору Уинтерсу забрать мою семью. Вы не заберете и моего ангела тоже.

Боль пронзает моё тело, когда я поднимаюсь на нетвердые ноги. Ноги и руки Хейса медленно волочатся по ковру, последняя надежда всё ещё цепляется за нервы и мышцы, прежде чем угаснуть. Он смотрит на меня умоляющим взглядом. Возможно, он хочет спасения или милосердия.

Я не задумываюсь об этом, когда переношу весь свой вес на ногу, обрушивая её на конец пики.

Моё копье попадает в кость и проскальзывает между позвонками. Конечности Хейса дергаются, когда древесные щепки пронзают его спинной мозг, его глаза тускнеют и стекленеют. Он умирает под неумолимым давлением моего ботинка.

Когда я убеждаюсь, что последний вздох испущен, я убираю ногу и встаю настолько прямо, насколько позволяет моё избитое тело. Хриплые выдохи заполняют тишину, как всплески адреналина в тихой комнате. Джек сидит на полу, его предплечья покоятся на коленях, а дыхание резко вырывается из его груди. Его взгляд прикован к Хейсу, как будто он боится, что мертвец может снова напасть. Когда он, наконец, встречается со мной взглядом, Джек улыбается, а его улыбка такая слабая, но такая прекрасная в этот мимолетный момент облегчения.

Я пинаю в его сторону складной нож, который выпал из кармана Хейса. Он открывает его и начинает разрезать свои путы.

– Поздравляю, Джек, ты только что выиграл под куполом Грома, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно и поддразнивающе, когда смотрю на него через плечо, сопротивляясь желанию прижать руку к животу.

– Это ты его убила, думаю, титул принадлежит тебе.

Может быть, хочу сказать я.

Но только на мгновение.

Я отворачиваюсь, делаю несколько шагов в гостиную. Дом моего детства. Теперь он похож на скорлупу. Я не пытаюсь представить его таким, каким он был когда-то, когда останавливаюсь посреди комнаты.

Кончики моих пальцев холодные и онемевшие. Я знаю, что это значит.

Напряженные вдохи превращаются в удушье. Я стараюсь дышать диафрагмой, чтобы плечи не двигались слишком сильно. Знаю, что Джек заметит. Но боль начинает разгораться в моей плоти, как огонь, требуя внимания.

Моя рука прижимается к дырке на рубашке. У меня не получается скрывать её достаточно долго.

Я начинаю отклоняться в сторону. Комната кружится. Края деформируются и расплываются.

– Кири…?

Нотка беспокойства и подозрительности в этом единственном слове ложится тяжелым грузом на моё сердце, утягивая его вниз, как якорь на дно беспросветного моря.

Я сглатываю боль, сдерживая слезы, которые жгут, умоляя дать им волю. Мой взгляд падает на руку, которую я прижимаю к ране.

Темная кровь просачивается сквозь пальцы.

– Я не была уверена, что это всё реально. Пока не увидела тебя. Мой ангел мести, пришедший спасти меня во второй раз, – говорю я, улыбаясь через плечо, пытаясь удержать каждый момент благодарности, которую я чувствую. Осознание того, что у нас было, приносит мне радость. Трагедия в том, что это будет означать для Джека.

Не на это я надеялась, когда поклялась заставить Джека страдать.

– Спасибо тебе, Джек. За то, что дал мне всё, что мог. Время просто не на нашей стороне, – говорю я, поворачиваясь к нему лицом, моя ладонь все еще прижата к животу. Я больше не чувствую своих пальцев. Глаза Джека опускаются к моей ладони и снова встречаются с моими. Я вижу панику и печаль. Ужас и скорбь.

Моё сердце разлетается на осколки. Оно колотится так, словно пытается пробить себе путь на свободу к нему.

– Нет, Кири…

– Я люблю тебя, и всегда буду любить.

Джек бросается вперед, но не успевает дотянуться до меня, прежде чем я падаю.

Последнее, что я чувствую, – это не боль. Не прикосновение кремового ковра к моему лицу. Это не отчаяние в моем сердце и не оглушительный прилив давления в голове.

Это прикосновение прохладной руки Джека к моей щеке.

А потом мир погружается во тьму, и больше я не чувствую ничего.

23. ДО МОЗГА КОСТЕЙ

Джек

Кровь покрывает мою руку. Тепло слабеющего тела Кири проникает между моих пальцев. Я давлю на её живот, пытаясь остановить стремительный поток крови.

Она потеряла слишком много крови.

Она потеряла сознание.

Но я всё ещё чувствую слабый пульс ее сердца.

– Кири… пожалуйста. Проклятье. Не делай этого со мной, – я обнимаю её за плечи и прижимаю к своей груди. – Не давай последнему слову быть за этим никчемным куском дерьма Хейсом. Ты не можешь. Это просто невозможно, чтобы последнее слово было не за тобой, лепесток.

Она не отвечает. Её пульс слабеет. И дикая ярость разрывает мою грудную клетку, мир расплывается по краям моего зрения.

Я убираю ладонь ровно настолько, чтобы снять рубашку и использовать её как жгут и перевязать рану, закрепив её вокруг живота. Отчаяние проникает в мои трясущиемя конечности, когда я достаю телефон из кармана пиджака Хейса.

Дрожащим пальцем я набираю 9-1-1. На спокойный вопрос оператора я отвечаю: – Доктор Кири Рос была тяжело ранена. Ей срочно нужна медицинская помощь, – я называю адрес, затем прерывисто вздыхаю и опускаюсь на колени рядом с Кири, чувствуя, что теряю её. – Пришлите их сюда прямо сейчас, черт возьми.

Я бросаю трубку в ответ на бесполезные вопросы диспетчера, которые ничем не помогут мне спасти её. Телефон выскальзывает из моей перемазанной кровью руки. Я позволяю ему упасть на кремовый ковер с тихим стуком. Быстро подбираю его, а затем прижимаю Кири ближе, убирая спутанные пряди темных волос с её глаз – этих идеальных голубых угольков, которые я отчаянно хочу увидеть горящими жизнью.

– Открой глаза, – шепчу я ей на ушко. – Ну же, lille mejer. Ты несешь смерть, маленький жнец. Ты – сила. Ты ворвалась в мой мир и потрясла меня до глубины души… и это не то, чем всё закончится между нами.

Её кровь пропитывает ковер, просачивается в тот самый ворс, который она ненавидит, и меня затягивает в кроличью нору времени. Где я бесстрастно, холодно и бессердечно наблюдал, как умирающая девушка пачкала кремовый ковер своей кровью, в то время как смерть пыталась забрать её.

Всё это время она молча боролась за жизнь.

– Мне нужно, чтобы ты сейчас боролась, Кири, elskede.

Это моя вина. Это я виноват. Рядом со мной был ещё один хищник, а я его не заметил. Если бы я увидел, если бы я распознал Хейса таким, каким он был все эти годы, если бы моё эго не было бы так зациклено на преследовании и устранении конкурентов на моей территории, я мог бы давным-давно устранить угрозу, исходящую от Хейса.

Или когда агент Эрик Хейс появился в том конференц-зале, и я заметил реакцию Кири на него… Я должен был последовать за ним из здания и намотать удавку вокруг его толстой гребаной шеи.

Я должен был защитить её.

Теперь эта возможность упущенна, и всё, что я могу делать, это прижимать руку к её ране, умоляя свою вторую половинку не забирать свой солнечный свет и не оставлять меня в холоде.

Когда её пульс слабеет, из бездны моей черной души вырывается свирепое рычание, и я поднимаюсь на ноги, держа её на руках. Я выношу Кири на улицу и кладу её на землю.

Затем я поворачиваюсь лицом к дому.

С яростью, пылающей в онемевших уголках моего сердца, я беру вещи из багажника и оставляю их в той же комнате, где лежит безжизненное тело Хейса.

Быстрый осмотр кухни доказывает, что у Хейса там было всё самое необходимое. Сахар, мука, растительное масло. Идеальные ингредиенты, чтобы испечь торт или сжечь дом дотла.

Я раскладываю ингредиенты вокруг мертвеца в центре комнаты, останавливаюсь, когда дохожу до пистолета, и опускаюсь на колени рядом с ним.

– У меня нет сомнений, что я встречу тебя в аду, Хейс, – говорю я. – Но если она умрет… я приду за тобой раньше.

Жаль только, что мы не можем убить его дважды.

Обмотав руку полотенцем, чтобы не остался порох, я поднимаю Глок. Направляю дуло ему под подбородок и нажимаю на спусковой крючок, посылая пулю в основание его черепа и вышибая макушку.

После кладу пистолет в его раскрытую ладонь, отбрасываю полотенце в сторону, затем вынимаю кусок дерева, которым Кири проткнула его яремную вену. Я встаю над ним и обливаю его тело маслом, затем достаю из кармана серебряную Zippo.

Последним чирканьем кремневого колесика я поджигаю фитиль и смотрю на жар оранжевого пламени.

Затем роняю зажигалку на его грудь.

Я ухожу, чувствуя жар за спиной, когда его тело загорается.

Выйдя на прохладный воздух, я подхожу к Кири и подхватываю её почти безжизненное тело на руки, моё сердце почти останавливается, пока я пытаюсь нащупать пульс. Я иду до входа в её старый двор, где вой сирен разрывает тишину. Вдалеке расцветают вспышки огней, когда в поле зрения появляется машина скорой помощи.

Когда парамедики открывают двери машины скорой помощи, один из них задает мне вопрос. Я не отвечаю, пока укладываю её на каталку, все моё внимание приковано к ней и к мужчине, который слушает биение её сердца.

– Сэр, в доме есть ещё кто-нибудь? – переспрашивает парамедик рядом со мной.

Я смотрю в его светлые глаза, мои тверды, как камень.

– Нет. Она – ваша единственная забота.

– Вы ранены, сэр? – он задает ещё один вопрос.

Снова встретившись с ним взглядом на мгновение, я обдумываю тот факт, что он может усомниться в том, не я ли напал на Кири, и говорю: – Я не уверен.

Этого достаточно, чтобы парамедик посадил меня внутрь машины скорой помощи, где меня усаживают спереди. Мои руки сжаты в кулаки, я смотрю, как они разрезают рубашку Кири и ту, что я обвязал вокруг неё. Они прикрепляют электроды к её груди и предплечьям, а нижнюю половину тела накрывают майларовым одеялом. Я смотрю, не моргая, как её слабые показатели появляются на экране кардиомонитора.

Вой полицейских сирен соперничает с ревом клаксона пожарной машины, в то время как пасмурный день за окном машины скорой помощи превращается в яркий водоворот красок и хаоса.

Дверь машины скорой помощи захлопывается при виде мигающих огней и пылающего ада внутри дома детства Кири.

Я провожу руками по лицу, чувство бессилия от того, что я не в состоянии спасти её, уничтожает мой контроль. Тянусь к её руке, но один из парамедиков останавливает моё движение, и единственное, что останавливает меня от того, чтобы лишить его жизни, – это моя потребность в том, чтобы он спас её.

Когда монитор начинает издавать медленные, но уверенные гудки, какая-то незнакомая эмоция охватывает меня целиком – что-то похожее на надежду. Все моё существо цепляется за это ощущение, пока парамедики надевают ей на лицо кислородную маску и подключают капельницу для введения изотонических жидкостей.

Один из медиков подходит ближе и накидывает одеяло на мои голые плечи, пока другой продолжает осматривать Кири, а затем пытается проверить меня на наличие травм. Я смотрю прямо ему в глаза.

– Не я, – говорю я парню, сдерживая смертельную дрожь в тоне. – Она. Сосредоточьтесь на ней.

Затаив дыхание, я наблюдаю, как парамедики работают с отчаянными, но организованными усилиями, чтобы стабилизировать состояние Кири, одновременно замедляя кровопотерю, накладывая кровоостанавливающую повязку и оказывая прямое давление. Один парамедик достает пакет с кровью из холодильника рядом со мной и помещает её в портативный подогреватель, пока другой мужчина готовит проводник для экстренного переливания. Они смогут возместить её кровопотерю, пытаюсь сказать я себе, наблюдая, как кровь течет по трубке и попадает в тело Кири. Она сможет выкарабкаться.

В одно мгновение надежда – это распускающийся голубой мак с обещанием о её открытых глазах… в следующее мгновение она гаснет.

На мониторе раздается резкий сигнал тревоги.

– Она умирает. Остановка сердца. Начинайте сердечно-легочную реанимацию, – говорит старший парамедик.

Весь мой мир рушится.

Я поднимаюсь на ноги и стою над её неподвижным телом, глядя вниз на бледное лицо, в то время как парамедики начинают компрессию грудной клетки и проводят искусственную вентиляцию с помощью мешка Амбу⁴³, когда легкие Кири судорожно сжимаются при её предсмертных вдохах.

Я перестаю дышать. Хочу вырвать свои легкие, чтобы заглушить боль.

Каждое мгновение сердечно-легочной реанимации обжигает, как год в аду. Она бесконечная. Мучительная. И кажется, что машина скорой помощи почти не движется.

– Расчетное время прибытия, – кричит один из парамедиков водителю сквозь вой сирены, мониторов и агрессивное гудение нашей скорой.

– Десять минут, – отвечает водитель. Я слышу, как он ударяет кулаком по рулю, ещё один звук клаксона. – Затор на мосту. Впереди только что произошла авария. Едет только одна полоса.

– Мы можем повернуть назад? Поехать по другому маршруту?

– Нет, – говорит водитель, его голос низкий. – Мы застряли.

Я ловлю напряженные, встревоженные взгляды парамедиков, пока они продолжают реанимацию, проверяя на мониторе любые признаки изменений. Слышу, как водитель говорит с диспетчером, прося полицию помочь расчистить нам путь. И пока я просто смотрю, беспомощный, чертовски бесполезный, я чувствую, как она ускользает от меня.

Звук ЭКГ меняется. Аппарат издает ровный и продолжительный сигнал.

Линия выравнивается на экране.

Парамедики обмениваются взглядами. Один смотрит на пакет с кровью, затем переводит взгляд на монитор. Я знаю, что он, должно быть, оценивает шансы Кири на выживание.

– Расчетное время прибытия, – снова кричит он водителю. Мы едва сдвинулись с места.

– Полиция уже в пути, чтобы провести нас, но никаких изменений.

Ровная линия мчится дальше, протяжный гул отсутствующего пульса Кири становится всё громче в моих ушах.

Ритмичность нажимания на мешок замедляется и останавливается. Компрессия грудной клетки прекращается, старший парамедик выдыхает и опускает голову – и ярость закипает у меня внутри.

Я не потеряю её.

Никто не осмеливается подойти ко мне, когда я наклоняюсь над Кири и прижимаюсь ближе, пока парамедик снимает маску с её лица. Я целую её холодные губы.

– Пришло время проснуться и вернуться ко мне, спящая красавица, – шепчу я.

Воздух застревает в моих легких. Боль нарастает, пока всё, чего я жажду, – лишь огонь её прикосновений.

Я складываю руки на её грудине и начинаю надавливать на грудную клетку.

– Сэр… Вы не можете этого делать. Сэр…

Должно быть, он видит что-то смертоносное в стальной решимости моего взгляда, потому что он отступает.

Я смотрю на неё, отчаянно желая увидеть яркую синеву её прекрасных глаз, её грудь изгибается под силой моего желания вернуть её к себе. Я почти не замечаю, как машина скорой помощи набирает скорость и пробирается по освобожденной от машин дороге, моё внимание сосредоточено только на бледном лице Кири.

Под моей ладонью раздается треск, ребро или грудина ломается под давлением. Какой-то страдальческий звук заполняет машину скорой помощи, и мне требуется мгновение, чтобы понять, что он только что сорвался с моих губ.

Я не останавливаюсь. Не могу.

Ещё один треск кости оставляет неизгладимое воспоминание под моей рукой.

Она такая хрупкая. Я ломаю её. Но я сделаю всё, что потребуется.

– Я разобью тебя на множество осколков, если именно это поможет тебе вернуться ко мне, – рычу я, преодолевая боль в горле. – Так что тебе лучше сражаться со мной, elskede.

Протяжный звуковой сигнал продолжается. Проходит цетая жизнь, полная мучительных пыток, прежде чем надежда не начинает медленно расцветать снова.

Из аппарата раздается сигнал тревоги.

– У нас тахикардия, – говорит старший парамедик, не в силах скрыть удивление в голосе. Он подходит к дефибриллятору, установленному на внутренней стене, и готовит электроды, а другой парамедик пытается надеть маску на лицо Кири, чтобы начать нагонять воздух в её легкие. – Нужен дефибриллятор.

Он отодвигает меня локтем и прижимает эдектроды к её груди. А затем: – Разряд.

Тело Кири дергается от шока. Все взгляды обращаются к монитору.

На экране появляется ровное биение её сердца.

И моё начинает биться словно в самый первый, мать его, раз.

Два парамедика берут бразды правления в свои руки, и спустя несколько мгновений, которые дляться, кажется, вечность, мы въезжаем в больницу и останавливаемся. Двери скорой распахиваются, и Кири катят ко входу отделения реанимации, а врачи и медсестры спешат за ней.

Когда я следую за ней в какофонию отделения неотложной помощи, я понимаю, что не только Кири вернулась к жизни всего несколько минут назад. Наблюдая за ровным биением её сердца на экране, я чувствую, как эхо каждого удара отдается в моих клетках.