Текст книги "До мозга костей (ЛП)"

Автор книги: Триша Вульф

Соавторы: Бринн Уивер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Джек смотрит в сторону двери моего кабинета, на его лице появляется задумчивый хмурый взгляд, прежде чем он поднимает промокшую салфетку, чтобы посмотреть на порез. Его недщовольство углубляется, как будто он только что подтвердил своё собственное утверждение о швах и недоволен результатом.

– Держи это и не двигайся, – говорит Джек.

Его хватка сжимается вокруг моей раненой руки, пока я не прижимаю салфетку сама. Он отступает, поднимаясь, каждое движение – хореография сдержанности, его оценивающий взгляд пронизывает мою кожу. Когда он выпрямляется во весь рост примерно в метре от меня, он поворачивается и выходит из комнаты.

Тишина, которая обрушивается на меня после моих воспоминаний, на этот раз не пугает, как это часто бывает. Я даже не слышу Джека, куда бы он ни ушел. Но осознание того, что он рядом, на удивление успокаивает. И если бы у меня сейчас было больше силы воли, я бы наказывала себя за такие чувства. Я знаю, что мне следовало бы улизнуть и найти другой способ разобраться с этим порезом самостоятельно, без непрошеной помощи Джека. Уверена, что в лаборатории Брэда есть расходные материалы, которые я могла бы использовать. Может быть, суперклей. Он вечно что-то ломает и пытается это исправить.

Но я не двигаюсь со стула.

Проходит несколько минут, прежде чем Джек входит в мой кабинет из тени коридора, и, хотя он только что был здесь, вид его, входящего с пузырьком йода в одной руке и медицинскими принадлежностями в другой, вызывает давно забытую боль в глубине моего сердца. Дело не только в темной щетине на идеальном изгибе его челюсти или полных губах, которые часто изгибаются в легчайшей ухмылке, как отработанная маска. И не в черном костюме, подогнанном под его атлетическую фигуру, не в верхних пуговицах его черной рубашки, расстегнутых, чтобы показать проблеск кожи, которую я хочу попробовать на вкус. Всё дело в знании того, кто он такой, на что он способен. Я знаю, что он сделал, потому что я это видела. Загадка заключается в том, почему он делает это? Почему он оставил меня в живых, когда мы встретились в первый раз? Просто потому, что думал, что я все равно буду страдать и умру? Почему он хочет помочь мне сейчас, неужели только из-за моих угроз?

Я наблюдаю за Джеком Соренсеном с семнадцати лет, и когда он замедляет шаг и опускается на колено, чтобы взять мою раненую руку, я чувствую, что знаю этого человека ничуть не лучше, чем в самом начале.

Мы не произносим ни слова, пока Джек собирает салфетки и подкладывает их под мою окровавленную руку. Он отодвигает мои пальцы от места, где они зажимают рану, а затем смазывает порез йодом. Джек поднимает взгляд, чтобы посмотреть на мою реакцию на жжение от неразбавленной коричневой жидкости, но я отказываю ему в малейшем намеке на боль. К моему удивлению, что-то в том, как напряжение спадает с его бровей, заставляет меня думать, что он испытывает облегчение.

– Ты уверена, что не хочешь поехать к врачу? – спрашивает Джек, возвращая своё внимание к моей ране, его глаза отливают темным серебром в тусклом свете.

– Уверена.

– А ты не боишься, что я зашью её своими инициалами?

Я делаю паузу.

– Теперь боюсь.

Джек смеется. Настоящим, неподдельным смехом. Таким, что его кожа озаряется вспышкой лучезарной улыбки, а в уголках глаз появляются морщинки. Я никогда раньше не была причиной его смеха, по крайней мере, искреннего.

Он не смотрит на меня, но мне бы этого хотелось. Я хочу уловить нюансы его выражения и изучить их, вплоть до каждой микроскопической детали.

Я хочу сделать несколько комментариев, которые, кажется, так и вертятся у меня на языке. Ты хотел бы помечать меня как свою, думаю я. Мне определенно не стоит этого хотеть, несмотря на вибрацию в груди, которая говорит об обратном. Я сглатываю, чтобы избавиться от этих ощщений, и Джек поднимает взгляд от того места, где он собирается начать накладывать швы, возможно, принимая мое напряжение как нервозность в ожидании боли.

– Я удивлена, что ты это делаешь, – шепчу я вместо того, чтобы выдать свои мрачные мысли, подавляя вздрагивание, когда изогнутая игла прокалывает мою кожу у необработанного края раны. – Ты мог бы просто оставить меня на произвол судьбы.

– Ты же сказала, что твоё благополучие в моих интересах, – отвечает Джек, не поднимая глаз. – Возможно, я также нахожу утешение в том факте, что востановление живых тканей на самом деле не является моей специальностью, и у меня нет никакого анестетика, поэтому я знаю, что будет больно.

– Думаю, в этом есть смысл.

Я вытираю тушь из-под глаз чистым краем салфетки, скомканной в свободной руке, в то время как Джек вводит иглу с другой стороны раны и туго натягивает нить. Его короткие темные волосы убраны со лба, но почему-то выглядят более растрепанными, чем обычно. Едва заметная складка залегает у него между бровями, пока он сосредотачивается на завязывании узлов первого стежка. Когда он поднимает взгляд с того места, где стоит передо мной на коленях, что-то темнеет в его взгляде. Он смотрит через стол и кивает в сторону моей бутылки с водой.

– Пей, – приказывает Джек, и хотя выражение моего лица немного мрачнеет, в этот момент я понимаю, как сильно хочу пить на самом деле, и делаю, как он говорит. Он ждет, пока я сделаю большой глоток, прежде чем проколоть мою кожу для второго стежка, его интерес переключается с иглы на мою реакцию. Когда в ответ он получает лишь вызывающее молчание, его лоб хмурится, и я не могу понять, испытывает ли он облегчение или раздражение.

– Где ты научился этому? Зашивание ран не входит в практические занятия для судебно-медицинских антропологов, – спрашиваю я, пока Джек протягивает нитку через необработанный край пореза и прокалывает другую сторону изогнутой иглой. Он мог бы быть грубым или неаккуратным. Но это не так. Он точен, быстр, но так, чтобы уменьшить боль, а не усугубить её.

– Нет, я не учился этому на лабораторных занятиях, – отвечает Джек, не отрывая взгляда от моей руки. – Скажем так, у меня не было такого детства, как у тебя. По пути я приобрел некоторые необходимые навыки.

О, мне известно всё о его детстве. Или, по крайней мере, известно достаточно, чтобы понять, как он стал тем убийцей, которым является сейчас. Я думаю об этом в тишине, пока он завязывает узлы шва, обматывает черную нить вокруг иглы и плотно закрывает рассеченную кожу. После берет чистую салфетку и нежными движениями вытирает кровь.

– Сны? – спрашивает Джек, когда молчание кажется слишком долгим даже для него. Его голос глубокий и тихий. Он похож на тени в сосновом лесу, где можно спрятаться под ветвями. Я наклоняю голову, наблюдая за ним, хотя уже знаю, что он не встретит мой взгляд. – Кошмары? – добавляет он, когда я не отвечаю.

Джек начинает накладывать третий шов на поврежденный участок моей раны. Боль подкатывает к моему горлу, пока я сглатываю удивление от его неожиданного интереса ко мне. Я пытаюсь удержать в памяти всё то, что он сделал за последние три года, чтобы заставить меня чувствовать себя неполноценной. Нежеланной. Но когда он держит мою липкую, испачканную руку в своей прохладной, надежной ладони и зашивает меня, мне трудно вспомнить все плохие моменты с ним. И я осознаю, что не хочу этого.

– Разбитое стекло, – говорю я, мой голос чуть громче шепота. Джек ничего не говорит, просто продолжает протягивать нить через крошечное отверстие, которое он проделал в моей коже. – Красные мигающие огни. Запах больницы. Молотки. Я их просто ненавижу. Ковер кремового цвета. Конкретно он, самый неудобный триггер. Хотя и может показаться, что это просто пустяк. Всё это такие обычные вещи, что ты мог бы подумать, что я должна была уже стать нечувствительной к ним, но для меня это самое худшее, что может быть…

Рука Джека замирает, и он встречает мой взгляд. Кажется, что весь мир может рухнуть, а мы всё ещё будем сплетены невидимой нитью, сотканной из общих секретов, из уязвимости, из страха. И я знаю, что Джек может взять мои секреты и выковать из них самый смертоносный клинок, чтобы разрубить меня пополам. Но по тому, как он слегка откинулся назад, как его взгляд скользит по моему лицу со складкой между бровями, я знаю, что он этого не сделает.

– Те жизни, которые ты забрала, они когда-нибудь беспокоили тебя? – наконец спрашивает он, его глаза останавливаются на моих.

– Ты имеешь в виду, таким образом? Когда прошлое проникает в настоящее? – Джек кивает, а я качаю головой. – Никогда. Наверное, потому что вся власть в моих руках. Контроль – мой. И то, что случилось со мной, может быть, я смогу уберечь кого-то от такого же. Я чувствую… Я чувствую многое по поводу тех жизней, которые забираю. Но никогда не сожаление. Ты?

– Нет, – говорит он, и проходит долгий момент, прежде чем он возвращает своё внимание к моей ране. – Я не могу чувствовать сожаление, Кири.

Мы больше ничего не говорим друг другу, в то время как Джек заканчивает накладывать швы, всего их двенадцать, смачивает порез ещё одной каплей йода, а затем перевязывает мою руку. Закончив, он отодвигается назад, его внимание переключается на мою рубашку. Я смотрю вниз и впервые замечаю пятно крови на шелке цвета шампанского прямо над тем местом, где скрыты мои шрамы.

– Похоже, её место в мусорке, – говорю я со вздохом, рассматривая брызги, длинные полосы крови и следы высыхающего пота. Когда я поднимаю глаза, Джек смотрит на окно моего кабинета, выходящее в сторону лабораторий. У него дергается челюсть, когда он хмурится, глядя на рабочее место Брэда. Мы оба знаем, что Брэд хранит там сменную одежду для тех дней, когда ездит на работу на велосипеде.

– Подожди здесь, – говорит Джек, и я смотрю, как он уходит.

Но в лаборатории Брэда свет не включается. Нигде свет не включается. Видны только тусклые аварийные знаки в коридоре, отбрасывающие темные тени за моей дверью. И через несколько тихих минут Джек появляется из их глубин, в одной руке пакет со льдом, а в другой – сложенная черная рубашка. Одна из его рубашек.

– Постарайся не разорвать её к клочья, ладно? Она мне нравится, – говорит Джек, кивая на рубашку, которую он кладет на мой стол. Он снова опускается передо мной на колени, проверяет повязку в последний раз, прежде чем приложить лед к моей руке.

– Я не буду её кромсать. Но не обещаю, что не похороню в ней кого-нибудь. Если ты хочешь оставить свою визитную карточку в переднем кармане, сейчас самое время.

Я слабо улыбаюсь Джеку, на что он отвечает мрачным взглядом, но ему не удается быстро скрыть ухмылку, в то время как он бросает взгляд в сторону двери. Когда его глаза, наконец, встречаются с моими, веселье на наших лицах исчезает, и мы просто смотрим друг на друга.

Джек тянется вперед. Его большой палец проводит по моей щеке, лаская её. Эти грифельно-серые глаза следят за движением его руки, пока она движется к моим губам, а затем отдаляется.

И время снова так жестоко, потому что прикосновение Джека исчезает прежде, чем я успеваю запечатлеть его в памяти, прежде, чем я успеваю убедиться, что оно вообще было реальным.

Я наблюдаю за тем, как Джек уходит. Но окликаю его, прежде чем он достигает двери.

– Джек.

Он останавливается, склоняя голову на звук моего голоса, но не оборачивается.

– Спасибо.

Он кивает один раз, но не двигается, как будто раздумывает, куда ему идти. Одна из его рук складывается в кулак и сжимается. Кажется, что он сжимает моё сердце. И я знаю, что есть одна вещь, которую я могу дать ему взамен, чем могу отплатить. Та, которую, уверена, он захочет.

– Купол Грома. Это ничего не меняет. Как только ты покинешь мой кабинет, он снова заработает.

Напряжение покидает кулак Джека. Я почти вижу, как оно сходит с его плеч, улетучиваясь, как газ.

Джек кивает ещё раз, а затем уходит.

Я даю ему достаточно времени, чтобы исчезнуть из здания, а затем убираю за собой стекло и кровь, прежде чем пойти домой.

Когда прихожу в кабинет в понедельник утром, на моем столе стоит замена сломанной награде Брентвуда.

Нет ни карточки, ни записки.

Но она сделана из латуни.

10. ХОЛОДНЫЙ ПОЦЕЛУЙ

Джек

Если бы я знал, как хорошо будет в отделе без Брэда, я бы давно от него избавился.

В четверг утром сплетни витают в воздухе, мельница слухов всё ещё вращается от новостей об арестованном коллеге. Брэд может быть причастен не только к нескольким исчезновениям в окрестностях колледжа, но и к убийству. К его обвинениям может добавиться и поджог, поскольку следственные органы предполагают, что Брэд поджег свой дом, чтобы уничтожить улики в виде останков тел.

Он нанял дорогого адвоката и был освобожден под залог, учитывая его безупречную репутацию, но университет решил, что будет лучше, если он возьмет длительный отпуск, пока всё не уладится и он не будет оправдан.

Я засучиваю рукава и разбираюсь с грудой нудной бумажной работы, чувствуя себя более непринужденно после того, как удовлетворил свои желания. Не полностью… но недавнего убийства было достаточно, чтобы подавить мои более животные желания, которые недавно всплыли на поверхность.

Единственное, что нарушает мой внутренний покой в эту минуту, – это агент ФБР, всё ещё слоняющийся поблизости. Эрик Хейс должен быть сосредоточен на Брэде и куче улик, которые я оставил в его доме. И все же он здесь, бродит по коридорам, похоже, больше интересуясь Кири, чем Брэдом.

Как будто мои мысли призывают её, Кири проходит мимо двери моего кабинета. Она не останавливается, чтобы заглянуть внутрь и позлить меня, как обычно. Она также больше не оставляла мне подарков в обедах. Что вызывает несколько тревожных сигналов.

После той ночи, когда она сломала награду, а я зашивал ей рану, я изо всех сил старался сохранить тот же уровень презрения к женщине, которая вторглась на мою территорию и угрожает моему тщательно охраняемому миру. Но, будь то дымка свежего убийства или удовлетворение из-за Брэда, я вспоминаю мягкое ощущение её ладони в моей, то, как её напряженные, влажные голубые глаза смотрели на меня, с полным доверием, пока я прокалывал её плоть иглой.

Она ни разу не вздрогнула.

Я отталкиваюсь от стола, засучиваю рукава повыше, и иду за ней.

Преследую её, пока она не доходит до холодильной камеры, затем хватаю её за локоть и втаскиваю внутрь, закрывая за нами дверь.

В течение трех секунд она молчт, просто смотрит на меня, разинув рот. Затем говорит: – Твоя привязанность к холодильным камерам по-настоящему тревожит.

Я скрещиваю руки. В основном, чтобы не прикасаться к ней.

– Игры закончены. Здесь происходит что-то ещё, – говорю я. – Что-то серьезное, и это связано с тобой.

Одна её бровь приподнимается в недоумении.

– Я не просила тебя поджигать дом Брэда. Разве ты не думал, что это привлечет слишком много внимания?

Под её сарказмом скрывается страх. Она убирает за ухо выбившуюся прядь волос, затем оглядывает комнату.

– Хейс здесь не из-за Брэда, – я прищуриваю свои глаза, глядя на неё, и придвигаюсь на пару сантиметров ближе. – Он даже не работает с местными властями по этому делу. Он никогда и не был здесь по делу о пропаже Мэйсона.

Кири тяжело выдыхает.

– Тогда в чем дело, Джек? Ты можешь поторопиться и сказать мне, чтобы я могла убраться из этой дыры и согреться? – она потирает руки.

Я молчу, холод меня не беспокоит.

Она снова смахивает непокорную прядь волос и ругается про себя, когда швы на её руке зацепляются за волосы.

– Проклятье, – говорит она, поднимая ладонь.

– Дай мне посмотреть, – я тянусь к её руке, но она отдергивает её.

– Я в порядке.

Её раскрытые глаза говорят об обратном.

Что-то скрывается глубоко под её обычно непоколебимой маской.

Она напугана.

Я хватаю её за запястье и притягиваю к себе, затем медленно поднимаю её ладонь для того, чтобы рассмотреть швы.

– Почему ты не нанесла крем на рану?

Она пожимает плечами.

– Я сегодня торопилась.

Я киваю.

– Хм…

Я продолжаю держать её, не желая отпускать, прижимая пальцы к пульсу на её запястье, чувствуя, как её сердце бьется в два раза быстрее моего.

Её губы лукаво изгибаются, когда она смотрит на меня сквозь густые ресницы.

– Итак, Джек. Говоря о подставе твоего хорошего друга Брэда и обвинении его в убийстве, ты повеселился с Райаном? – она дразнит меня своей знойной ухмылкой. – Он был для меня вроде как особенным, знаешь ли. У меня были планы на него.

Слабый огонек вьется под моей кожей. Я знаю, что она делает, пытаясь избежать темы Хейса, тыкая в монстра, чтобы тот проснулся.

Мой член реагирует на приманку, пока она фантазирует о той ночи, когда я окрасил холодильную камеру в красный цвет кровью её жертвы.

– Как ты это сделал? – допытывается она, придвигаясь ближе, её пальцы обвиваются вокруг моих. Ощущение её колючих стежков на коже разрушает мой контроль. – Ты сначала накачал его. Привязал его к столу. Ты задушил его, прежде чем содрать кожу с его костей. Или ты…

Мои пальцы впиваются в тыльную сторону её руки в знак предупреждения.

– Остановись, Кири.

Её лицо морщится от боли, и это зрелище будоражит мою кровь.

– Я просто хочу визуализировать это, – говорит она, ахая, когда я крепче прижимаю её к себе. Ее губы дрожат от холода, а мой член пульсирует от этого зрелища. – Это меньшее, что ты можешь предложить мне после того, как украл мою игрушку.

Красная лужа крови застилает моё зрение, и всё, что я вижу, это её, там, покрытую липкой красной массой, её глаза открываются…

Моя челюсть сжимается.

– Ты играешь с огнем.

– Ой, очень сомневаюсь в этом. Джек Соренсен никогда бы не разгорячился, – её нога проскальзывает между моими, её бедро касается моего члена. У неё перехватывает дыхание от ощущения моей твердой эрекции. – Ты пиздец какой холодный…

Я заключаю её горло в жестокий захват и прижимаю её спиной к шкафчику. Резкий вздох вырывается из её губ, когда я целую её.

Секунда шока, её тело застывает, но потом, когда я впиваюсь в её губы с неистовой силой, она стонет и растворяется под безумным напором. Она целует меня в ответ со злобной, отчаянной потребностью, которая может посоперничать с моей собственной.

Моя рука крепче сжимает её горло, смакуя каждое движение её языка, то, как соблазнительно напрягается её горло под моей ладонью.

Отпускаю её руку, жадно хватаю блузку и высвобождаю подол из узкой юбки-карандаша. Рука проникает под рубашку, и я захватываю её рот, целуя ее сильнее и наслаждаясь следами крови, которые проступают на губах.

Поднимаюсь вверх по её грудной клетке, обводя пальцами сексуальный изгиб каждой косточки, её кожа мягкая и гладкая. Прижимаясь сильнее к её тазу, я практически насаживаю её на свой член, этот ублюдок так, блять, и хочет погрузиться в неё и узнать, как крепко её киска может обхватить меня.

Когда я двигаюсь выше и провожу большим пальцем по её соску, выпирающему сквозь тонкий материала лифчика, она стонет ещё сильнее, вибрация на моей ладони усиливает мою потребность услышать её крик.

Отстраняюсь, чтобы поцеловать её шею, зубы царапают кожу, прежде чем я вгрызаюсь в её нежную плоть. Но не её внезапный, сдержанный крик леденит мою кровь и останавливает руку. Ощущение грубой, шероховатой рубцовой ткани под моими пальцами заставляет мышцы моего позвоночника напрячься, а меня выпрямиться.

Я возвышаюсь над ней и смотрю в её прекрасное раскрасневшееся лицо.

– Кто сделал это с тобой? – требую я от неё ответа.

Грудь вздымается, она быстро моргает, затем качает головой, прислонившись к шкафчику.

– Это был… несчастный случай, – говорит она хриплым, отрывистым голосом. – Я была молода.

Я не верю ей.

– Несчастный случай, из-за которого у тебя случается паническая атака при виде разбитого стекла?

Её взгляд пронзает меня насквозь. Я изучил почти все травмы и причины смерти на планете, и, продолжая исследовать два шрама на её груди, я вижу явные свидетельства тяжелых травм, нанесенных очень острым предметом.

– Джек…?

Дрожь в её голосе вызывает вспышку воспоминаний, и внезапно доктор Кири Рос предстает передо мной в совершенно новом, ярком свете.

Я убираю руку с её шрамов и из-под блузки, затем, тяжело сглотнув, целую её лоб. Это совершенно не в моем стиле, и её взгляд расширяется от беспокойства.

– Нам нужно выбираться отсюда, – говорю я.

– Хорошо. Конечно.

Она кивает и заправляет блузку в юбку, затем поправляет волосы.

После, поворачивается в сторону двери, и я хватаю её за запястье.

– Возьми отгул на целый день, – говорю я ей.

– Это приказ, Джек?

Я киваю один раз.

– Держись подальше от Хейса.

На её лице промелькнуло какое-то нечитаемое выражение, прежде чем она заставляет себя лучезарно улыбнуться.

– Я уже большая девочка. Со мной всё будет в порядке.

Затем она убегает, а я остаюсь с бешено колотящимся сердцем и сладким вкусом её губ на моих. По прошествии достаточного времени я выхожу из холодильника для трупов и направляюсь в свой офис, откуда забираю свою сумку и пиджак от костюма.

Необходимость поставить последний кусочек головоломки на место – это непреодолимая сила, двигающая меня вперед. Я иду к кабинету Кири, не уверенный, что чувствую, оставляя её здесь с Хейсом, но если я прав… тогда я точно знаю, почему он здесь.

Кири не смотрит на меня, пока я стою у двери её кабинета, и я знаю, что она потрясена. Но не от поцелуя. А от секрета, который она слишком долго скрывала от меня.

Я еду прямо домой и захожу в свой офис. За фальш-панелью книжной полки находится биометрически запечатанная дверь, ведущая в мою личную холодильную камеру и кабинет – мою комнату трофеев. Прохожу мимо костей в стеклянных сосудах, не останавливаясь, пока не добираюсь до стеллажа, куда я засунул коробку с вещами десятилетней давности.

Я откапываю почти древнюю видеокамеру, затем достаю адаптер питания.

Моя нога подпрыгивает, пока я сижу на диване и нетерпеливо жду перемотки 8-миллиметровой ленты.

Когда на заполненном статикой экране появляется лицо девушки, я нажимаю на устройстве кнопку Pause.

И там, на зернистом экране, передо мной предстают бледно-голубые глаза, которыми я был одержим последние три года. Они широко раскрыты, и невозможно ошибиться в том, что в их глубине таится ужас.

Я нажимаю Play, и через маленькие динамики доносится душераздирающий крик Кири.

Кадры воспроизводят события той ночи, когда серийный убийца нанес смертельные ножевые ранение девочке-подростку во время семейной резни.

И пока я смотрю на экран, я снова и снова вижу её смерть.

Потому что эта девочка была мертва. Я видел, как она умерла.

Я провожу рукой по лицу.

– Jeg forlod hende.²³

Отложив видеокамеру, я встаю и направляюсь к стеклянной витрине. Отпираю дверцу и выбираю хрупкую кость, выставленную посреди других моих трофеев.

Подъязычная кость Молчаливого Убийцы.

Я провожу пальцем по гладкой кости – кости, которая не нуждается в соединении с другими костями, чтобы существовать в скелетном каркасе. Ее внутренняя часть содержит пустую полость, к которой кровеносные сосуды проходят через каждый слой, доставляя питательные вещества и кислород.

Несмотря на то, что я изучал эту конкретную кость всю свою карьеру, у меня такое чувство, будто я вижу её впервые.

Нет, одинокая подъязычная кость не нуждается в какой-либо другой структуре для существования. И все же её выживание зависит от поддерживающего жизнь костного мозга.

В ту ночь десять лет назад, когда я решил уничтожить очередного убийцу на своей территории, я задушил его прямо рядом с его последней жертвой – девочкой с призрачными бледно-голубыми глазами, глазами, в которые я ни разу не заглядывал до того момента, пока она появилась в моем университете.

Все это время она не была мертва. Она вообще не умирала. Она была тем, что удерживало меня здесь.

Она – костный мозг.

Она – мой костный мозг.

Кири не родилась убийцей – она стала ею.

И я приложил к этому руку.