Текст книги "До мозга костей (ЛП)"

Автор книги: Триша Вульф

Соавторы: Бринн Уивер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

16.

ELSKEDE

³¹

Кири

Время останавливается.

Всё начинается с дрожи в губах. В плечах. С вдоха, застрявшего в моих легких, просящего выпустить его на волю со свистом, что было бы заманчивым облегчением от боли, которая белым вихрем проносится под моими костями. Я пытаюсь задержать его в неуверенном выдохе, но Джек сразу же замечает это, его плечи напрягаются. Ему требуется мгновение, чтобы повернуться ко мне лицом, словно ему нужно собрать всю свою решимость, чтобы наблюдать, как я разрушаюсь на его глазах.

– Почему цветы все голубые, – шепчу я, слезы собираются на ресницах, одна падает, оставляя дорожку на моей коже.

Джек мог бы солгать мне сотней разных слов.

Возможно, он думает об этом, делая шаг ближе.

Он поднимает руку к моему лицу. Его глаза наблюдают за большим пальцем, который вытирает еще одну слезу, которая следует по пути, проложенному первой.

– Ты задаешь вопросы, на которые уже знаешь ответы, lille mejer, – говорит Джек.

Проходит целая вечность, прежде чем он поднимает пристальный взгляд от моей щеки к глазам. Он наклоняется, не убирая руку с моего лица, его дыхание согревает мои слезы. Самый мягкий поцелуй прижимается к моим ресницам, когда я закрываю глаза.

Я могла бы спросить его почему. Почему он потратил годы, пытаясь вывести цветок, который будет иметь цвет моих глаз, а все остальное время пытался подтолкнуть меня к тому, чтобы я покинула Уэст Пейн? Но если спрошу, будет ли у него вообще ответ? Что бы он не чувствовал, оно скрыто в коконе, и когда его самые сильные эмоции прорываются сквозь гробницу шелковистой ткани, я не знаю, понимает ли он то, что ощущает.

Моя рука обхватывает его запястье. Швы прижимаются к его пульсу. Свидетельство его заботы прямо здесь, на моей коже, в биении его сердца о рану, которую он помог залечить.

– Это никогда не было связано с благодарностью или признанием, или подтверждением того, что ты заслуживаешь быть в Уэст Пейне, или даже с тем, что я оставил тебя умирать в твоем доме, не так ли, – говорит Джек, отстраняясь на достаточное расстояние, чтобы посмотреть на мою реакцию. Когда я продолжаю молчать, его брови приподнимаются в молчаливом вопросе, и он обхватывает мое лицо ладонями.

Я сглатываю и качаю головой. И все равно он ждет, вглядываясь в меня, зарываясь под каждый слой, пока все они не будут сорваны. Когда я пытаюсь отвести взгляд, он слегка приподнимает мое лицо, безмолвно умоляя не отстраняться.

– Нет, – наконец шепчу я.

– Это связано с тем, что я заставляю тебя чувствовать себя одинокой. Нежеланной.

Одинокой.

Нежеланной.

Эти слова взрываются в воздухе, как маленькие бомбы.

У меня болит грудь. Ещё больше слез скатывается с ресниц, но Джек смахивает их большими пальцами.

– Прекрати, – говорю я, хотя не отпускаю его и не пытаюсь вырваться из его обьятий.

– Нет, – отвечает он. Простое нет. Он никогда не говорил со мной так мягко, и все же эти три буквы ранят так же глубоко, как его самые жестокие слова. Как острие скальпеля. Словно он заглядывает под разрез, чтобы вытащить то, что скрывается под моей плотью.

– Остановись. Пожалуйста, Джек.

– Нет. Я потратил столько времени впустую. И теперь мне кажется, что его недостаточно.

Я открываю рот, чтобы начать умолять. Потому что, если он соскребет этот слой, не останется ничего, что могло бы удержать его. Не останется тонкой завесы ярости, за которой можно было бы спрятаться.

Но Джек говорит прежде, чем я успеваю подобрать слова.

– Я не могу обещать, что не причиню тебе боль снова. Мы оба знаем, что жизнь устроена не так, – говорит Джек, его глаза прикованы к моим, хотя я сосредоточенно смотрю на его губы. Я чувствую его серебристый взгляд, который сверлит мой разум, как шуруп. – Но оглянись вокруг, lille mejer. Ты не нежеланна. Ты не одинока. Ты уникальна, – Джек наклоняет голову, пока его глаза не оказываются на одном уровне с моими, и у меня нет другого выбора, кроме как встретить их острую решимость. – Ты – яркий и ослепительный свет в темноте. И мне жаль, что я заставил тебя чувствовать себя чем-то меньшим, чем ты являешься.

Джек удерживает мой взгляд, ожидая, пока слова проникнут в рану, которую он нанес, прежде чем прижимается губами к моим, закрывая их. Поцелуй длится не дольше, чем прерывистый вдох, а затем он заключает меня в объятия.

И это все, что нужно, чтобы открыться.

Просто объятия. Просто мысли, переходящие в действия, которые могут показаться незначительными, но они являются ключами к запертым дверям. Он дает мне то, в чем, как он знает, я нуждаюсь. Латунь взамен разбитому стеклу. Швы на рану. Последние останки врага, ценный трофей. Извинения, хотя он, возможно, не способен чувствовать раскаяние. Но он старается.

А что есть любовь, если не это.

Может быть, Джек никогда её не почувствует. Может быть, он чувствует, но никогда этого не узнает.

Но я чувствую её. Я знаю её формы и цвета, её камуфляж. Я стала такой, какая есть, за одну ночь и последующие дни боли. Я не родилась и не выросла такой. Я любила, была любима и потеряла всё это.

Когда я смотрю за его плечо сквозь высыхающие ресницы, окруженная оттенками голубого и ароматом цветов и укрытая в его крепких объятиях, я знаю, что влюбляюсь в Джека Соренсена.

Несмотря на то, что он уезжает.

Несмотря на то, что он никогда не сможет полюбить меня так же.

Я не могу остановить себя. И даже если бы могла, не думаю, что хочу бороться с этим. Это то, что я изо всех сил пыталась подавить и победить, эту готовность дать волю своему гневу. И я потерпела неудачу. Возможно, я пожалею об этом, когда он исчезнет, куда бы он ни собрался уехать, но сейчас это всё, чего я когда-либо действительно хотела. Не чувствовать себя одинокой. Чтобы меня принимали такой, какая я есть, такой, какой я хочу быть. Той, кто приняла тьму, пытавшуюся завладеть ею, и сделала её своей. А не той, которую любят только за то, кем она могла бы стать. Пустой оболочкой человека.

Постепенно я расслабляюсь в объятиях Джека, прислоняясь головой к его шее и плечу. Небо над нами темнеет до глубокого цвета индиго, в то время как солнце опускается за горизонт. Сердце Джека отбивает ровный ритм на моей коже, заставляя меня дышать медленнее и размереннее. Он не выглядит беспокойным или стремящимся разорвать обьятия. Он просто проводит одной рукой по моим волосам в медленном, успокаивающем ритме, останавливаясь каждый раз, когда осенний ветер шевелит пряди волос, чтобы начать всё сначала.

Только когда таймер выключает лампы для растений и единственный свет, который проникает к нам, поступает через узкую дверь, Джек останавливает движение руки.

– Min elskede, bliv venligst³², – шепчет Джек, не разрывая объятий.

– Я не знаю… что это?

– Датский.

– Я не знаю датского.

– Я в курсе, – говорит он, его руки слегка сжимаются. Может, он думает, что я не замечу, но это не так. – Останься.

– У меня есть собака.

– Мы это уже выяснили.

– Он линяет.

– Я умею пользоваться пылесосом, доктор Рос.

– Он лает.

– Сторожевые собаки частенько это делают, так по крайней мере мне сказали. Мы можем вернуться и забрать его сейчас, и всё остальное, что тебе нужно.

– Он у Джой.

Джек пожимает плечом.

– Тогда мы заедем за ним завтра по дороге, чтобы забрать больше вещей из твоего дома.

– Мы?

– Именно это я и сказал.

– А ты не думаешь, что у Джой будут вопросы?

Джек снова пожимает плечами, не задумываясь.

– Джек… даже если она никому не скажет ни слова, люди всё равно заметят, особенно если я останусь на несколько дней. Мы даже не знаем, как долго Хейс может пробыть здесь. Люди начнут болтать.

– И ладно. Пусть говорят. Чем больше внимания будет приковано к тебе, тем меньше вероятность, что Хейс сделает необдуманный шаг, – говорит Джек, разжимая объятия, чтобы взять меня за плечи.

– Но…

– Останься. Мне все равно на то, что они думают, Кири. Нам нужно ограничить его доступ к тебе. Я сомневаюсь, что он стал бы что-то предпринимать в кампусе, но он мог бы попытаться сделать это у тебя дома. Он уже появлялся там. Он, блять, уже был внутри, – ярость в его словах обжигает как удар хлыста, его пальцы крепко сжимают мои плечи. Даже в тусклом свете глаза Джека, кажется, вспыхивают, прокладывая дорожку сквозь ночь. – Я больше не позволю ему приблизиться к тебе.

Долгое молчаливое мгновение никто из нас не двигается. Из меня словно достали мои внутренности.

Я потратил столько времени впустую, сказал Джек.

И теперь мне кажется, что его недостаточно.

Никогда не хватает времени на то, чем дорожишь, и всегда его слишком много на то, чего не хочешь. Как бы это ни было заманчиво в некотором смысле, мне страшно находиться во владениях Джека ночь за ночью, не имея собственного убежища. Но мне также ненавистна мысль о том, что время одержит ещё одну победу надо мной.

– Ты не показал мне весь дом, – говорю я, наблюдая, как напряжение с плеч Джека спадает по мере того, как мои слова доходят до него. – А вдруг у тебя есть коллекция фарфоровых кукол? Я ненавижу их.

– К счастью, я убрал их на чердак до твоего прихода.

– Как жаль, потому что когда я сказала весь дом, то имела в виду весь дом.

Поднимаю бровь с вызовом, делая сильный акцент на последних словах. Если я собираюсь остаться здесь, хочу увидеть всё. Хочу снять слой Джека, как он сделал это со мной.

Мысли, тревоги и невысказанные страхи, кажется, утяжеляют воздух между нами толстыми, невидимыми нитями. Глаза Джека мечутся между моими, возможно, пытаясь определить мои эмоции. Через мгновение он кивает и отпускает руки с моих плеч, предлагая одну из них мне.

– Проведу тебе экскурсию. А потом ты останешься.

Я кладу свою ладонь в ладонь Джека, и он ведет меня мимо столовой, по коридору, где он ответил на звонок. Справа – ванная комната и прачечная, слева – кабинет и домашний спортзал с гантелями, тренажером-велосипедом и беговой дорожкой.

– Можешь пользоваться в любое время, – говорит Джек, пока я кручусь в центре комнаты.

– Я бегаю с Корнетто. Вдоль реки.

Джек приподнимает плечо, словно для него это не новая информация.

Я вздыхаю. Кажется, он наслаждается моим слегка хмурым взглядом.

– Ты присоединишься к нам, полагаю.

Молчание Джека – единственное подтверждение, которое мне нужно, и он выключает свет, прежде чем я успеваю насладиться веселым блеском в его глазах.

Затем Джек ведет меня обратно по коридору на кухню и оставляет там, пока сам идет в оранжерею, чтобы вернуть обратно бутылку текилы. Он наливает щедрую порцию в металлический бокал без ножки, который я оставила на столешнице, с укоризненным, предостерегающим взглядом, который заставляет меня ухмыльнуться. Когда его бокал снова наполнен, Джек ведет меня через весь дом к лестнице.

На втором этаже находится большая ванная комната с темно-серой плиткой и очень широкой душевой кабиной, еще одна ваза с голубыми цветами на стойке между двойными раковинами, на этот раз это лилии. Здесь две гостевые спальни, в которые Джек едва заглядывает и, вероятно, в которых никто никогда не оставался. А затем главная спальня с ванной комнатой. Комната оформлена просто и со вкусом, декор – без излишеств.

Я прохожу вперед к одному из окон, выходящих на задний двор и остроконечную крышу оранжереи.

Когда я поворачиваюсь к нему лицом, Джек стоит у входа, кровать возвышается между нами, как крепость. Он изучает меня, прислонившись к дверному косяку и делая глоток напитка. Другая его рука глубоко засунута в карман и что-то методично поворачивает. Его зажигалка. Я скучаю по её весу в моей ладони, по металлическому щелчку крышки.

– Какая комната моя? – спрашиваю я, кивая в сторону коридора.

– Эта.

– Тогда какая твоя?

– Тоже эта.

– Я могу остаться в одной из твоих гостевых комнат, – говорю я, заправляя прядь волос за ухо.

Глаза Джека темнеют.

– Нет. Не можешь.

– Я не хочу доставлять неудобства.

– Ты действительно собираешься лишить меня повода отшлепать твою задницу?

– Уверена, ты найдешь другой.

Мы обмениваемся фальшивыми улыбками, за которыми скрывается желание. Я стараюсь не смотреть на кровать, пряча свои эмоции за большим глотком текилы. И все же я не могу устоять перед порывом прикусить нижнюю губу в тишине, которая затягивается между нами.

– Куклы на чердаке, – говорит Джек. – Хочешь посмотреть?

– Пожалуй, откажусь. Покажи мне что-нибудь ещё. То, что ты никогда никому не показывал.

Веселье исчезает из глаз Джека.

Похоже, он знает, что я действительно не останусь, если он не отведет меня туда, куда я хочу. И если бы это была игра, я бы выиграла. Возможно, сегодня Джек разрушил мои стены, но именно он должен отказаться от того, что ему дорого. Он должен сделать выбор: рискнуть своими самыми темными секретами…

…или рискнуть мной.

Я слежу за каждым движением Джека, какими бы незначительными они ни были. Как он смотрит в свой виски, моргая на долю секунды дольше, чем обычно. Как дергается мускул его челюсти, когда он сжимает зубы. Движение его шеи, когда он сглатывает.

Джек делает ещё один глоток напитка, отпускает зажигалку, а затем протягивает руку.

– Пойдем. Я покажу тебе то, что ты хочешь увидеть.

Когда я обхожу кровать и кладу ладонь в его, он не отходит от двери, вместо этого притягивая меня ближе. Его пристальный взгляд скользит по моему лицу, словно кристаллы льда, и моя улыбка расцветает дерзким цветком под снегом.

– Однажды, lille mejer, я перестану недооценивать твою способность обращать что-либо в свою пользу.

Я приподнимаюсь на носочках, притягивая Джека ближе, чтобы я могла прошептать ему на ухо.

– Очень надеюсь, что нет, доктор Соренсен. Это бы очень помешало моему веселью.

Наши глаза встречаются, хотя мы так близко, что черты лица Джека расплываются. Провожу губами по его щетине, потом отстраняюсь. Не поцелуй, а соблазнение. Обещание. Может быть, награда. Я чуть крепче сжимаю пальцы на его руке, и, нахмурившись напоследок, Джек спускается первым по лестнице.

Мы возвращаемся в его кабинет, где он останавливается у одного из трех книжных шкафов, стоящих вдоль стен. Джек наклоняется и нажимает пальцем под самой нижней полкой, ожидая, пока тихий сигнал подтвердит его прикосновение. Книжный шкаф открывается и отодвигается от стены, проливая свет на узкий винный погреб с ромбовидными полками, заставленными бутылками.

– Ты собираешься добавлять мои биометрические данные? – спрашиваю я, пока Джек идет в конец комнаты и находит ещё один датчик, спрятанный под рамкой шкафа в дальней стене. Ещё один тихий цифровой сигнал, еще одна полка распахивается, открывая потайную дверь. – Мне кажется, я должна иметь доступ хотя бы к запасам вина.

– Зная тебя, ты найдешь способ войти без моего разрешения, – отвечает Джек, отпирая железную дверь.

– Не могу не отметить, что это не совсем ответ на мой вопрос, доктор Соренсен.

Он лишь бросает мне короткую улыбку, после чего щелкает выключатель и жестом приглашает меня войти внутрь.

Трофейная комната Джека – первая комната в доме, где я могу получить истинное представление о нем. Даже оранжерея больше похожа на окно, которое позволяет мне лишь заглянуть в его мысли обо мне. Но комната трофеев – это всё равно, что открыть дверь в его душу.

Комната длинная и узкая, у одной стены стоит старый диван, его потертая обивка покрыта покрывалами и несочетаемыми подушками, которые каким-то образом всё ещё смотрятся гармонично вместе. Помимо цветов, здесь я впервые замечаю какой-либо цвет и узор, хотя тона по-прежнему темные. Напротив дивана и примыкающих к нему прикроватных тумбочек стоит стол и книжная полка, на которой хранятся тексты с аннотациями и ряд папок. В конце комнаты – небольшой стеллаж для хранения, а рядом с ним – запертая стальная дверь, от её неумолимой поверхности исходит холод.

И повсюду на стенах рисунки Джека.

Карандашом. Углем. Наброски плоти, содранной с костей, – стиль клинический, но вызывающий воспоминания. Некоторые из них – бедренные кости, каждая – уникальная проработка отдельных черт. Блеск гладкой поверхности коленной чашечки. Крошечные полосы на межлопаточной линии возле шейки кости. Другие – ключицы, или нижние челюсти, или малоберцовые кости. Но наиболее распространенными являются подъязычные кости. Красивые и нежные, изображенные под разными углами. Неглубокие впадины на её теле. Малые рога, соединяющие свободно подвешенную кость с шиловидно-подъязычной мышцей. А рядом с набросками – сами кости, хранящиеся в закрытых стеклянных витринах.

Я не тороплюсь, рассмастривая практически каждую из них, сравнивая сходства и различия между набросками и оригиналом. Иногда рисунки являются точным отображением. В других случаях кажется, что Джек рисовал с другой модели.

– Ты рисуешь их перед убийством, не так ли. Вот почему они не всегда похожи, – говорю я, наклоняясь ближе, чтобы рассмотреть одну кость и её нарисованную пару, которые заметно не совпадают.

– Да, – говорит Джек, останавливаясь рядом со мной. Он наклоняет свой бокал к витрине, лед внутри звякает о металл. – Я был удивлен, что они оказались настолько разными.

– Не больше, чем человек, у которого ты её забрал, я уверена, – говорю я с усмешкой, прежде чем отвернуться.

Я иду к стальной двери, с каждым шагом оценивая искусство и трофеи Джека. Замечаю один набросок, приклеенный к стене, который не похож на другие, и сразу же узнаю обстановку. Это моя квартира, где мы убили Себастьяна. На рисунке я сплю на диване, что и произошло после того, как мы провели уборку, а Джек отправился забирать машину со стоянки возле клуба, чтобы перевезти тело через границу штата. Однако на рисунке Джека на мне нет одежды, хотя я знаю, что перед сном переоделась в треники и майку и ждала, когда он вернется и заберет Себастьяна. Я помню, как проснулась и обнаружила, что Джек уже вернулся в мою гостиную и наблюдал за мной темным, нечитаемым взглядом, который, как я думала, был больше связан с холодным телом на полу между нами, чем со мной.

Возможно, я ошибалась.

Мне хочется озвучить свои вопросы о том, почему рисунок не совпадает с реальностью, но Джек уводит меня от наброска к моей истинной цели, моему желанному месту назначения.

К холодной стальной двери.

Мой пульс учащается в предвкушении. Я не хочу просто увидеть тщательно сохраненные последствия его преступлений. Я хочу увидеть место, где Джек теряет своё самообладание, хочу стоять в комнате, где ангел смерти вырывается из своих хрупких оков.

Стою рядом с запертой дверью и поворачиваюсь к Джеку лицом, мои брови приподнимаются, в то время как он долго смотрит на меня, прежде чем подойти и достать ключ из кармана. Он едва смотрит на защелку, пока отпирает её, не сводя глаз с меня. Глубоко и нерешительно вздохнув, он отпирает дверь и придерживает её, чтобы я могла шагнуть в поток холодного воздуха.

Пять бетонных ступенек спускаются в квадратную комнату, стены которой от пола до потолка обшиты белыми ПВХ-панелями. Она очень похожа на медицинский кабинет, с полками из нержавеющей стали, стеллажами и столами на колесиках. В одном углу комнаты стоит капельница. На одной полке стоит ряд пузырьков с лекарствами, рядом с ним – поднос со шприцами. На одном из передвижных столиков разложены скальпели, реберные ножницы и зубчатые щипцы. В воздухе витает слабый запах хлорки. В глаза бросается голубой цвет – ваза с маками, стоящая на столешнице возле глубокой раковины из нержавеющей стали.

А в центре комнаты – каталка с тонкой черной обивкой и фиксаторами, свисающими с откидных боковых поручней.

Я осушаю свою свой стакан с текилой одним глотком, прежде чем повернуться лицом к Джеку. Он неподвижно стоит на нижней ступеньке, одной рукой сжимая бокал слишком крепко для его беспечной позы, а другой – поворачивая зажигалку в кармане.

– Итак, – говорю я, моё дыхание вылетает облачком пара, когда я ставлю стакан на стойку и неторопливо подхожу ближе, проводя пальцем по матрасу каталки, пока медленно приближаюсь к нему. – Вот где происходит волшебство.

Недоверие проскальзывает в глазах Джека, когда я останавливаюсь достаточно близко, чтобы почувствовать тепло его тела сквозь одежду. Но холодный воздух всё равно проникает внутрь, и в тот момент, когда по моему телу пробегает легкая дрожь, его взгляд скользит по мне – по губам, горлу, груди, и вновь возвращается к губам. Он задерживается на них, словно его к ним приклеили, даже когда я забираю напиток из его рук.

– Почему у меня такое чувство, что мне стоит опасаться за свою жизнь? – спрашивает он.

Я продолжаю держать бокал Джека, а другую ладонь кладу на его грудь, чувствуя биение его сердца, прежде чем проследить за линией мышц, сужающейся к ключице. От моего внимания не ускользает, что его пульс быстрее обычного ритма, биение учащается, когда мое прикосновение поднимается вверх по его яремной вене и останавливается на затылке.

– Ты просил пощадить тебя, хотя бы ненадолго, – отвечаю я, притягивая его к себе, пока его губы не встречаются с моими. – Прошло уже достаточно времени.

Я прижимаюсь к губам Джека, поцелуй становится глубже с каждым вдохом, проходящим между нами. Мой язык требует попробовать виски, которое осталось на его губах. Легкий укус губ Джека разрушает его сдержанность, и он толкает меня обратно к центру комнаты. Одна его рука сжимает моё бедро с такой силой, что наверняка останутся синяки, а другая ныряет под подол рубашки, чтобы проследить линии ребер, большой палец поглаживает нижнюю часть моей груди, медленно проводя по кружеву. Он возвращается к моему набухшему соску, и стонет, разрывая поцелуй, чтобы прикусить холодную плоть моей шеи.

– Вы вложили идею в мою голову, доктор Соренсен. И как только она появилась, я уже не смогла от нее избавиться, – говорю я, мой голос хриплый от желания, в то время как губы и зубы Джека прокладывают путь по моей яремной вене.

– И что же это, lille mejer? – шепчет он между настойчивыми поцелуями.

Моя ладонь следует по всей длине его твердой эрекции, и я улыбаюсь его ответному стону. Когда я крепко обхватываю его член через брюки, его зубы сильнее вонзаются в кожу.

Звук металла наполняет холодный воздух обещанием, когда я расстегиваю пряжку на ремне Джека.

– Холодильная камера в кампусе. Помнишь, что ты сказал перед встречей о Мейсоне?

– Неужели ты думаешь, что я бы забыл?

Я качаю головой, и Джек сжимает мою челюсть, удерживая на месте, пока он пожирает меня голодным поцелуем. Моё желание совпадает с его, моя потребность в нём свирепа, сжимает моё влагалище дразнящей болью. Но я заставляю себя сдержаться. Я отстраняюсь, прижимая руку к бьющемуся сердцу Джека, и когда он смотрит на меня, нахмурив брови, словно спрашивая, не сделал ли он что-то не так, я одариваю его порочной улыбкой в ответ.

– Знаешь, – говорю я, держа руку на груди Джека, пока его дыхание ощущается под моей ладонью, – мне потребовалось слишком много времени, чтобы собрать все кусочки паззла воедино, – я поднимаю палец над металлическим стаканом, прося о минутной передышке, допивая остатки его виски. Джек смотрит на меня с тревогой, и я мучаю его чуть дольше, чем нужно, прежде чем объяснить, что я имею в виду. – Холод. Поцелуй, когда я дразнила тебя насчет того, что ты никогда бы не разгорячился. Пирсинг.

В глазах Джека смертельная жажда.

Я не отвожу взгляда, когда подношу холодный металл к губам и откидываю голову назад, пока кусочек льда не скользит по языку. Когда опускаю стакан, я демонстративно протягиваю кусочек льда сквозь сжатые губы, держа его между нами, как приз. Затем я ставлю стакан на стол в пределах досягаемости и берусь за пояс брюк и трусов Джека, притягивая его ближе.

– Ты собираешься быть нежным со мной, Джек? – спрашиваю я, широко раскрыв глаза, изображая невинность, когда прижимаюсь к его груди, с мучительной медлительностью опуская руку, всё ещё сжимающую его одежду, чтобы освободить его эрекцию. Джек хватает меня за локоть и поддерживает, пока я опускаю колени на безжалостный бетон.

– Ни единого шанса, лепесток.

Невинность моего выражения рассеивается, как маска тумана, сгорая, чтобы обнажить порочное существо, скрывающееся под ней.

– Спасибо, блять, за это, – говорю я, сжимая его эрекцию.

Я двигаю кусочком льда по одному из гвоздиков, расположенных ближе всего к основанию члена, а затем провожу языком по пирсингу Принца Альберта, наслаждаясь капелькой соленого предъэякулята, собравшегося на головке. Дыхание Джека становится прерывистым, пока лед движется по титану медленными кругами, от одного гвоздика к другому, охлаждая их до температуры, которая, как я надеюсь, граничит между удовольствием и болью. Он стягивает с себя рубашку, выражение его лица почти страдальческое, словно он горит и отчаянно нуждается в объятиях холодного воздуха. Но если он страдает, я здесь не для того, чтобы помощь. Я ласкаю головку члена нежными, дразнящими облизываниями, касаясь его пирсинга, прежде чем взять его между зубами с нежным потягиванием, которое заставляет Джека шипеть от желания.

– Господи… блять…

Джек откидывает голову назад, в то время как его руки запутываются в моих волосах, его глаза закрываются, когда он погружается в удовольствие от противоречивых ощущений, холодный лед борется с моими теплыми губами, пока я сжимаю их вокруг головки. Провожу кончиком языка по Принцу Альберту, и он стонет, его хватка на моих прядях усиливается. Мои движения замедляются, пока он не встречает мой взгляд, и я отстраняюсь, чтобы положить тающий лед на язык, держа его эрекцию за основание, и начинаю облизывать каждую ступеньку его лестницы Джейкоба³³. Когда Джек вздрагивает, а его глаза становятся лишь тонкой серебристой полоской вокруг расширенных зрачков, я раздавливаю кусочек льда и беру ещё один из стоящего на столе стакана.

– Когда-то я пообещала себе, что заставлю тебя страдать, – шепчу я, проводя льдом по одной стороне титановых гвоздиков, затем по другой. – Это было не то, о чем я думала вначале, но должна признать, доктор Соренсен, мне это нравится гораздо больше.

Я не тороплюсь с Джеком, катая лед по Принцу Альберту, посасывая другие гвоздики, проводя ногтями по его яйцам, прижимаясь к ним губами, втягивая их в рот. Иногда он шипит моё имя, как проклятие. В других случаях поток датского языка срывается с его губ при прерывистом дыхании. Din skide gudinde. Du dræber mig³⁴…

Когда он уже совсем измучен, я беру головку члена в рот и сосу, закрыв глаза, стону в его плоть.

Его сдержанность разбивается о жар моего рта.

– Открой глаза, – приказывает Джек, сжимая мои волосы в кулак, когда он придвигается ближе, проталкивая член глубже.

Я делаю, как мне велят. Но не тороплюсь встретить ожидающих меня глаз, скользя взглядом по каждому сантиметру напряженных мышц, возвышающихся надо мной. Затем наши глаза встречаются, словно их тянет друг к другу магнитом. Я не могу отвести взгляд.

– Я собираюсь задушить это красивое горло своим членом, а ты будешь смотреть, как я это делаю. Ты примешь всё, что я дам тебе. Ты проглотишь каждый пирсинг этой гребаной лестницы и каждую каплю спермы. И ты не будешь отводить от меня этих прекрасных голубых глаз. Ты поняла меня?

Я отвечаю только мрачной улыбкой, которая зажигает мои глаза, и провожу языком по его пирсингу.

– Хорошая девочка.

И с этим приглашением Джек Соренсен начинает трахать мой рот.

Он хватает меня за волосы, запрокидывает мою голову назад, открывает горло для своего вторжения. Пирсинг прокатывается по глубине моего языка и стенкам горла, и я давлюсь, слезы текут по моему лицу. Но я не отвожу глаз от Джека. Несмотря на зверскую боль в челюсти и непривычное ощущение металла, проникающего в рот, я все равно хочу большего. Я не могу насытиться им. Болью в коже моей головы. Пульсацией в моем клиторе. Жгучей потребностью в проникновении. Я хочу всего этого.

Каждый толчок проникает глубже, давая мне достаточно времени, чтобы привыкнуть к его длине и обхвату, прежде чем его член снова заполняет мое горло. Я глотаю и принимаю его всего, каждый пирсинг, пока моё лицо не оказывается почти вровень с его тазом, а запах секса и ветивера не наполняет мои ноздри. Я провожу руками по его прессу, и он вздрагивает от моего прикосновения, скользящему по слою пота, собравшемуся на его коже, мурашки поднимаются в холодном воздухе. А затем обхватываю его за талию и ввожу его ещё немного глубже, покачивая головой во время толчков, пока я удовлетворенно стону вокруг его члена.

– Кири… – шипит он сквозь стиснутые зубы. Одна из его рук крепко обхватывает моё горло, и он делает длинный, глубокий и сильный толчок. Я чувствую, как его мышцы напрягаются под кончиками пальцев, как его твердый член пульсирует на моем языке. А потом он выкрикивает моё имя, звук прорезает холодный воздух, его сперма – горячее вторжение, которое я проглатываю со стоном удовлетворения.

Я обсасываю каждый сантиметр его члена, медленно выпуская его изо рта с громким хлопком. Джек дрожит, его выдохи затуманивают воздух. Он поворачивается и хватается за край каталки, как будто его ноги могут подкоситься, а я поднимаюсь, вытирая рот и щеки рукавом его одолженной рубашки.

– Это ещё не всё, не так ли, Джек? – спрашиваю я, отворачиваясь к полкам.

Он не отвечает, но я чувствую, как его немой вопрос повисает в холоде.

Я смотрю на аккуратный ряд пузырьков с лекарствами.

Сукцинилхолин. Адреналин. Ловенокс³⁵.

Мидазолам.

С лукавой улыбкой я достаю с полки пузырек.

– Холод. Это не всё, что тебе нужно, – говорю я, беря шприц с подноса рядом с ампулами. Мои зубы сжимаются вокруг розового колпачка на игле, и я выплевываю его на столешницу из нержавеющей стали, чисто для театральности. Я погружаю заостренный кончик в пузырек с мидазоламом и переворачиваю его вверх дном, извлекая 2,5 мг прозрачной жидкости.

Когда я ставлю флакон обратно на поднос и поворачиваюсь лицом к Джеку, его взгляд прожигает меня насквозь. Возможно, он только что и кончил в моё горло, но вид иглы и всего, что она означает, заставляет его снова напрячься, поскольку адреналин, несомненно, заполняет глубины его сердца. Пройдет совсем немного времени, прежде чем он будет готов к следующему раунду.

– Ты хочешь спящую красавицу, – говорю я, останавливаясь у края каталки напротив Джека, пока он натягивает штаны и трусы. Движение его рук замедляется, когда он переводит взгляд со шприца на меня. – Сомнофилия³⁶.

– Кири…

– Это твой шанс овладеть мной, пока я буду молчать, – говорю я, нахально подмигивая и греховно улыбаясь. Держу иглу между пальцами, а другой рукой подцепляю пояс леггинсов и стягиваю их с задницы и бедер, чтобы снять. Джек проводит рукой по волосам, когда видит мои голые ноги под рубашкой, моя кожа покрывается мурашками на холодном воздухе. – Разве ты не хочешь, чтобы я хоть раз была тихой и послушной? Ты сможешь делать со мной всё, что захочешь. Попробовать меня на вкус. Трахнуть меня. Управлять мной. Доминировать надо мной. Запачкать меня своей спермой, пока мои глаза будут закрыты, а конечности безвольны. Может быть, я проснусь и увижу, что твой член уже проникает по самые яйца в мою набухшую киску, и я буду умолять тебя продолжать. Всё, что ты захочешь, я разрешаю тебе взять это. Разве ты не хочешь этого, Джек? Разве ты не хочешь меня?