Текст книги "До мозга костей (ЛП)"

Автор книги: Триша Вульф

Соавторы: Бринн Уивер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

2. СЛЕЖКА

Джек

Приглушенные звуки мероприятия растворяются на живописном фоне здания Брентвуда в густой пелене свежего осеннего воздуха. Я глубоко вдыхаю, чтобы очиститься от затхлого ощущения тесно прижатых друг к другу тел, и подхожу к краю ступенек, как раз вовремя, чтобы увидеть, как белая Corolla отъезжает от бордюра.

Раздражение собирается под моими ребрами в тугой спазм. Достаточно сильное чувство, чтобы заставить даже мои кости чесаться.

Мне не нравится терять контроль.

У меня была одна цель на сегодняшний вечер, и она не включала преследование доктора Рос.

На самом деле, ей удалось расстроить более чем несколько моих планов на этот вечер.

Вспомнив, я достаю телефон из кармана пиджака, чтобы посмотреть на время. Сейчас я должен сидеть в баре Black Rock Distillery, который предпочитают студенты колледжа. Колби Кэмерон там, так же, как и каждый четверг. У него есть свой распорядок для учебных занятий.

Я никогда не пропускаю учебные занятия.

Сжимая телефон в перчатке, я двигаюсь к парковке, разрываясь между тем, чтобы придерживаться своего плана и следовать за своими коллегами.

Осторожность должна быть на первом месте.

Особенно когда одна из коллег – общительная и откровенная доктор Рос.

У неё серьезные проблемы с тем, чтобы держать свой рот на замке.

Эта женщина похожа на бешеный клубок энергии, она никогда не успокаивается достаточно надолго, чтобы я мог загнать её в угол.

Когда я впервые столкнулся с этим странным, раздражающим существом, у меня возникло непреодолимое желание задушить её и похоронить эту постоянную болтовню в её изящном горле. Затем засунуть в морозилку, чтобы наконец лицезреть её в спокойном состоянии.

Признаюсь, мне достаточно любопытно, как бы выглядели её оживлённые черты лица в неподвижном состоянии, её густые ресницы, двумя полумесяцами лежащие над высокими скулами. Её пухлые ягодные губы, лишенные цвета.

Одна из причин, по которой я подавил это желание, заключается в том, что я живу по правилу: «Не гадь там, где ешь».

Как бы грубо ни звучало это клише, это неоспоримое правило, которое надежно скрывало меня всю мою жизнь.

Другая причина заключается в том, что, подобно отчётливому аромату её духов, который объявляет о её присутствии ещё до того, как она войдет в комнату, обаятельная личность доктора Кири Рос привлекает к себе всё внимание.

Когда человек обитает в тени, он должен быть благодарен за солнечный свет, который её порождает. Независимо от того, насколько раздраженными становятся его глаза, когда он смотрит на этот яркий, надоедливый свет.

Под натиском мучительных мыслей я теряю время, пока добираюсь до своего Бимера³ и сажусь за руль. Я снимаю черные перчатки и завожу двигатель. Кондиционер обдувает моё лицо холодным воздухом. Я не меняю температуру.

Оживленные дороги, ведущие прочь от центра города, сужаются до пригородных улочек, в то время как я на расстоянии следую за белой машиной. Моя челюсть сжимается, когда я понимаю, куда направляются двое моих коллег.

К дому доктора Брэдли Томпсона.

Прежде чем машина впереди успевает затормозить, я сворачиваю на обочину и паркуюсь за стеной из ухоженных кустарников. Глушу двигатель и смотрю, как они выходят из машины и направляются по дорожке к парадной двери скромного дома Брэда.

Все надежды на то, что они просто ехали в одну сторону рухнули, и я откидываюсь на сиденье, устраиваюсь поудобнее и жду. Интимные отношения между доктором Томпсоном и доктором Рос не сулят ничего хорошего. У людей есть раздражающая привычка делиться секретами, когда речь идет о сексе.

Нежеланный образ Кири проносится перед моими глазами, и я тянусь к своей кожаной сумке, лежащей на полу, и достаю из неё блокнот на спирали. Открываю его на последнем наброске.

Мои пальцы благоговейно обводят контрастную игру света и тени вдоль анатомической формы ноги. Я использую твердый графитовый карандаш, чтобы запечатлеть структуру мышц, затем более мягкий карандаш, чтобы очертить кости. Эта техника более деликатна, так как там, где свет не может проникнуть в тело, будут более темные тона.

Так можно увидеть то, что скрывается под плотью, венами и сухожилиями.

Я представляю себе, что линия гребня бедренной кости гладкая и тонкая, без вмятин, учитывая его юный возраст. Изображать плоть, отделенную от кости, всё равно, что разрывать оберточную бумагу, желая узнать, что скрывается внутри. Одно из моих любимых занятий – сравнивать точность моей визуализации с реальными костями.

Но поскольку время вскрывать Колби ещё не пришло, я закрываю блокнот и смотрю на свои Rolex, проверяя сколько времени Брэд и Кири провели внутри. Сначала мне нужно разобраться с любопытной коллегой.

Навязчивая мысль о том, как скользит потная, разгоряченная кожа, заполняет мою голову. Я почти чувствую запах секса, доносящийся из дома Брэда, ноздри раздуваются от отвращения при мысли о них вместе.

После двух часов, проведенных у дома, доктор Рос так и не появилась. Спёртый, влажный и удушливый воздух в машине обволакивает мою кожу, как влажное полотенце. Я убираю липкие ладони с руля и открываю дверь, приветствуя поток свежего воздуха.

Свет в доме давно погас. Полагаю, Брэд не очень вынослив и они уже спят. По неосторожности входная дверь была не заперта. Я надеваю перчатки и вхожу внутрь, быстро осматривая помещение.

При первом обыске дома Брэда я убедился, что здесь нет ни камер, ни сигнализации. Учитывая его параноидальные мысли, я решил, что он, хотя бы, заведет собаку. Его спальня находится справа от узкого коридора. Я крадусь по деревянному полу к двери и толкаю её, приоткрывая.

Брэд спит на левой стороне кровати, ближайшей к двери. Доктора Рос в комнате нет. Мои волосы встают дыбом, и я быстро оглядываю затемненное помещение. Благодаря лунному свету, проникающему через жалюзи, мне удаётся осматреть углы, и я прислушиваюсь к любым звукам из ванной комнаты.

Тишина в доме успокаивает мои нервы, и я вхожу в комнату и бросаю взгляд на Брэда.

Единственная белая простыня смята вокруг его живота. Голубая обертка брошена на прикроватную тумбочку вместе с двумя стаканами алкоголя.

Всё ещё чувствуется аромат её духов – горьковатые ноты цветка дягиля и сладкой ванили. Симфония запахов витает в застоявшемся воздухе, вызывая жжение в моей груди.

Сжав кулаки, я наблюдаю за тем, как вздымается и опадает бледная грудь Брэда, и сдерживаю порыв задушить его подушкой.

Касаемо Брэда, в моем отделе он бесполезен. Не будет большой потери, если он просто умрёт во сне. Но, к счастью для него, в его костной структуре нет ничего интересного. Время, потраченное на него, продиктовано лишь необходимостью, поэтому мне лучше поторопиться.

Я снова смотрю на обертку от презерватива, и в основании моего позвоночника образуется тугой узел. Если бы мне не нужно было имя, которое может предоставить только он, я с радостью нарушил бы собственное правило и насрал прямо на своей территории, а потом вымазал в этом лицо Брэда.

Образы оставляют неприятное послевкусие во рту, и я решаю уйти. Мой первоначальный план состоял в том, чтобы заставить Брэда напиться на мероприятии, при необходимости накачать его наркотиками, чтобы получить информацию. Затем он должен был навсегда покинуть Уэст Пейн, что избавило бы меня от проблем.

У меня ещё есть время.

Проходя по дому, я обращаю внимание на заднюю дверь, понимая, что доктор Рос, должно быть, ушла именно этим путем. Любопытство направляет мои ноги мимо прачечной, где я вижу одежду, валяющуюся на полу. Рукой в перчатке я поднимаю вещи и узнаю платье, в котором Кири была на сегодняшнем мероприятии.

Её запах окутывает меня, и моя ладонь сжимает мерцающую ткань.

Я никогда не притворялся, что в состоянии постичь человеческую природу, но всё, что касается доктора Роc, приводит меня в бешенство и сбивает с толку. Я даже несколько раз представлял, как привязываю её к столу и препарирую.

Перед выходом из дома я кладу платье на прежнее место.

Дорога до университета занимает чуть больше двадцати минут. Я использую свою карточку-ключ, чтобы попасть в исследовательские лаборатории, где я буду зарегистрирован с отметкой времени. Сначала я сажусь за свое рабочее место и открываю рабочий файл с последним сохраненным черновиком, обеспечивая себе алиби, если вдруг кто-то решит проверить, чем я здесь занимался в столь поздний час. Я убедился, что доктор Кэннон дважды услышал меня сегодня вечером, когда я заявил, что мой исследовательский проект по поиску мест захоронений должен быть завершен к этой неделе, и повторил, как мне не терпится покинуть торжественное мероприятие.

Оттолкнувшись от стола и направляясь к кабинету Брэда, я отбрасываю все мысли о докторе Рос, исчезающей в ночи без платья, и сосредотачиваюсь на том, чтобы порыться в записях Брэда.

Его навыки организации журналов регистрации тел чертовски полезны. Он не может вспомнить, что нужно вернуть мой протонный магнитометр, но может поручить своему младшему аспиранту перепроверить записи о донорстве на предмет точности.

Вследствие чего было обнаружено, что подъязычная кость недавнего донора отсутствовала в теле.

Такое очевидное упущение должно было быть ошибкой.

Я осторожен. У меня есть система. Запись была помечена, а затем удалена. На этом всё должно было закончиться. Но я увидел нечто в глазах Брэда, когда он впервые упомянул мне об этом – смятение, за которым последовала искра страха.

Потому что доктор Джек Соренсен не совершает ошибок.

Я запомнил этот взгляд. Это то выражение, которого я обычно жажду. Именно оно воспламеняет мою ледяную кровь и учащает сердцебиение, когда я смотрю в глаза своих жертв, в то время как на они делают свой последний вздох.

Поэтому в ту долю секунды, когда оно промелькнуло на лице Брэда, я увидел его страх.

Он знал.

И он боялся меня.

А это значит, что это лишь вопрос времени, когда он найдет остальные кусочки, чтобы сложить пазл, почему я был так предан своим исследованиям по разложению тел в течение последних шести лет в университете.

По моему замыслу, я не остаюсь на одном месте дольше нескольких лет. Однако, когда Уэст Пейн объединил почти пятьдесят акров для университетской программы фермы тел⁴, сделав её третьей по величине в стране, стало трудно найти более подходящее место.

Не найдя в дневниках Брэда ничего, имеющего отношение к этой записи, я смотрю на запертый ящик справа от себя. Прежде чем поддаться искушению взломать замок, я отступаю от стола и выключаю компьютер.

Время ещё есть.

Я не позволю кому-то столь непримечательному человеку, как Брэд, сломить меня.

Полумесяц висит в черном небе, указывая мне путь к ферме тел. Прогулка по пятнадцати акрам лесистой местности помогает проветрить голову. Я прохожу по участкам фермы, где в различных условиях оставили разлагаться тела.

За последние шесть лет работы здесь, я ни разу не совершил ошибки.

Никто никогда не ставил под сомнение то, что я делал.

Режим и дисциплина были моими ключевыми факторами для того, чтобы работать незаметно. Я вспоминаю тот день, когда моя рутина была впервые прервана, и последовавший за этим заливистый, звонкий смех.

Было бы глупо обвинять доктора Рос в этом… беспорядке. Не похоже, что она специально задалась целью уничтожить меня. Однако факт остается фактом: пока она не появилась в моем университете, я никогда не допускал ошибок.

До моих ушей доносится характерный звук металла, шаркающего по земле, и я останавливаюсь.

Я напрягаю слух, в то время как тихий стон эхом отдается от редко растущих сосен. Двигаясь в направлении шума, я вскоре замечаю глубокие следы на грязной земле. Они тянутся вдоль длинного участка дорожки, ведущей к набережной ручья.

Мои шаги замедляются, и я останавливаюсь перед поляной, когда вижу источник шума.

Доктор Кири Рос копает на берегу реки, издавая стон каждый раз, когда вдавливает лопату ногой до упора, а затем зачерпывает ил. Она делает паузу, чтобы вдохнуть, и я рефлекторно перестаю дышать.

Когда она возобновляет свои действия, я медленно выдыхаю и осматриваю местность, мой взгляд падает на большой походный рюкзак.

Я должен уйти. Прямо сейчас. Но моему инстинкту развернуться и уйти мешает чрезвычайное любопытство, охватившее меня при виде того, как она копает землю. Ее темные волосы собраны в беспорядочный пучок, бриллиантовые серьги сверкают в лунном свете, макияж всё ещё на месте – и всё же она вся в грязи.

Так вот почему она оставила своё платье у Брэда? Чтобы улизнуть и…

Что, черт возьми, она вообще делает?

Её тяжелое дыхание превращает воздух вокруг неё в серебристый туман, и моя грудь сжимается от этого манящего зрелища. Боже, я почти улыбаюсь, ощущение настолько чуждое, что в глубине души зарождается тревога. Воспользоваться этой возможностью было бы несложно. Импульсивно, да, но чертовски заманчиво.

Лопата может оказаться у меня в руках в считанные секунды. В следующие пять минут доктор Рос может быть похоронена в той самой яме, которую она роет.

Но вместо этого, с мучительным сожалением я решаю удовлетворить своё любопытство.

Я опускаю руку в карман и сжимаю лежащий там предмет, прежде чем вытащить его и открыть серебряную крышку. Я чиркаю кремневым колесиком зажигалки, и тонкая полоска пламени начинает танцевать во мраке ночи.

Услышав этот звук, Кири перестает копать землю.

3. КАКИЕ ТРИ СЛОВА

Кири

– Похоже, сегодня я умудрился опоздать на ещё одну вечеринку.

Я прекращаю копать и улыбаюсь в темноту.

– Хотя я и уверена, что хронические опоздания – один из Ваших многочисленных недостатков, доктор Соренсен, на самом деле Вы пришли точно по расписанию.

Я смотрю на него через плечо, его мощная фигура освещена лунным светом и небольшим огоньком, пока он стоит на возвышении крутого берега ручья позади меня. Щелчок гасит пламя, когда он закрывает крышку зажигалки и убирает её в карман.

– На самом деле, – говорю я, возвращаясь к работе, вода заливает результаты моих усилий, – Вы всё это время были здесь.

Интрига сгущает тишину между нами.

Я жду, что Джек спросит меня, что я имею в виду, но он этого не делает. За моей спиной раздается едва различимый шелест листвы, давая мне понять, что он приближается к тому месту, где я нахожусь.

– Раскол. Трезветь. Бароны, Джек, – произношу я, не оборачиваясь.

Движение позади меня прекращается.

Тишина.

– Что?

– Раскол. Трезветь. Бароны.

Опять тишина.

Я выпрямляюсь и поднимаю лопату, указывая вниз по течению, комки грязи падают в темную воду.

– Освобождаю. Исчезнувший. Тост, – я двигаюсь и указываю на поля за дальним берегом, на высокую траву, поглощенную ночью. – И мое любимое: Пропавшая. Зачисленная. Коала. Какие три слова, Джек.

Я оглядываюсь через плечо. Он гораздо ближе, чем я ожидала, уже на узкой пойме реки примерно в метре от меня, его плечи напряжены в тусклом свете. Он смотрит на черный походный рюкзак, лежащий за мной, прежде чем встретить мой взгляд с расчетливой угрозой. Смущение и любопытство – единственное, что останавливает его от того, чтобы подойти ближе.

– Это головоломка? – спрашивает он.

Я улыбаюсь ему в ответ. Я ожидала, что он одарит меня высокомерной, насмешливой ухмылкой и спросит, не сошла ли я с ума, но он этого не сделал. Он подыгрывает мне, пытаясь разобраться.

– Это всё единое целое, Джек, – я втыкаю лопату в ил и опираюсь на ручку, мои ботинки хлюпают, вода струйками стекает по ним. – Уверена, ты никогда не слышал о «Какие три слова?».

Джек не отвечает. Так не пойдет.

Испустив тяжелый вздох, я закатываю глаза.

– Ну же, не выводи меня.

– Не слышал, – отвечает Джек, глубоким и строгим голосом.

Я награждаю его лучезарной улыбкой, которая нисколько не приглушает освещенную луной злобу, сверкающую в его глазах.

– Это система геокодирования. Каждому трехметровому участку земного шара присваивается свой уникальный код из трех слов. Этот участок, – говорю я, махнув рукой в сторону своих ног, – Раскол. Трезветь. Бароны.

Джек наклоняет голову. Его глаза сужаются.

Сняв перчатку, я достаю из кармана свой телефон, ввожу пароль, чтобы разблокировать главный экран и открыть приложение. После нажимаю на точку текущего местоположения и поворачиваюсь лицом к нему.

– Видишь? Вот здесь. Раскол. Трезветь. Бароны. Освобождаю. Исчезнувший. Тост – это местонахождение тела, от которого ты избавился в марте. Пропавшая. Зачисленная. Коала – место на Третьем Поле, где похоронен человек, которого Мейсон думает, что знает. Есть и другие, все они сохранены прямо здесь, благодаря аккуратности Мейсона в вводе данных, – говорю я, постукивая свободной рукой по виску, выключая экран и убирая телефон в карман.

Пространство между нами потрескивает, словно статическое электричество. Воздух холодный и безветренный. В свете звезд из моих приоткрытых губ вырывается серебристый туман, но я не вижу выдохов Джека. Может быть, он задержал дыхание, а может быть, он порождение тьмы и холода. И то, и другое может быть правдой.

Мы смотрим друг другу в глаза, пока я не решаю улыбнуться и не натянуть перчатку, показывая пальцем в его сторону.

– И прежде, чем ты подползёшь ближе, ты должен знать, что если со мной что-нибудь случится, что угодно, ты будешь первым, за кем они придут. Каждое место. Каждое тело. Каждая фотография. Каждая мельчайшая улика, которую я собрала. Всё это попадет прямо в ФБР. Моё благополучие действительно в твоих интересах.

Я почти слышу, как напрягаются мышцы Джека, как скрипят его сухожилия. Как его кости сковывает. Уверена, он готов наплевать на осторожность и напасть. Но он этого не делает. Он стоит в лунном свете, его глаза не отрываются от моих, словно наши взгляды слились воедино.

– Кто в сумке, Кири? – спрашивает Джек, в его голосе звучит угроза, скрытая бархатом.

Сопротивляюсь желанию хлопнуть в ладоши и завизжать, вместо этого втыкаю лопату в ил. Я раскопала достаточно глубокий и широкий участок, чтобы перейти к следующему шагу, поэтому я выбираюсь из грязи и направляюсь к рюкзаку.

– Знаешь, Джек, мы, наверное, за весь месяц столько не взаимодействовали, сколько сейчас, и должна сказать тебе, что в кои-то веки я отлично провожу время, – говорю я, открывая первый зажим на верхней части сумки излишне медлительно, не сводя глаз с доктора Соренсена. Несмотря на то, что я одновременно возбудила его любопытство и пригрозила ему самыми страшными последствиями, я не доверяю этому ублюдку. Ни на секунду.

– Кто в сумке? – повторяет он. Возможно, под этими словами сквозит отчаяние.

– Ты волнуешься, что я забрала кого-то, кто был важен для тебя? – я дуюсь, пока мои пальцы замирают на второй застежке.

– Кири…

– У тебя совсем нет чувства юмора, Джек, – сетую я, драматично покачивая головой. Я снимаю зажим и развязываю шнурки, закрывающие верхнюю часть сумки, убирая слои полиэтилена. Прядь волос скользит по моим перчаткам, пальцы сжимают её, а затем я тяну, извлекая отрезанную голову. Безжизненное лицо и полуприкрытые, остекленевшие глаза мелькают между нами. – Мейсон Дюмонт.

Хочу отдать Джеку должное, он достаточно хорошо делает вид, что не удивлен. Но он удивлен. И он также зол. Я слышу это по тому, как скрипят его кожаные перчатки, когда он сжимает руки в кулаки.

– Ты убила Мейсона Дюмонта, – медленно произносит он, это не вопрос, а утверждение.

– Нет. Ты убил Мейсона Дюмонта, – я возвращаюсь к воде и опускаю голову Мейсона в ил, эти студенистые голубые глаза смотрят прямо на звезды. Я поднимаю одну ногу, чтобы надавить на его лицо и вдавить голову глубоко в могилу. – Твои сапоги мне немного большие. Мне пришлось надеть, наверное, шесть пар носков, но они всё равно великоваты.

Джек опускает глаза на свои сапоги, прежде чем окинуть меня диким взглядом. Я улыбаюсь и откидываю края куртки, которую я украла из его лаборатории два года назад, чтобы упереть кулаки в бедра, обнажая утяжеленный жилет и пояс.

– Ты должно быть весишь где-то… восемьдесят шесть килограммов? Просто предположение, – говорю я, возвращаясь к рюкзаку и доставая из него расчлененные руки Мейсона, клочья его разорванной рубашки развиваются, когда я слегка помахиваю Джеку обеими руками, чтобы отнести их к ручью и бросить в ил. – Не волнуйся, я позаботилась о том, чтобы оставить здесь хорошие следы в стиле «Важного Серийного Убийцы», чтобы прилежные детективы Вествью знали, что это был ты, если ты вдруг решишь сделать какую-нибудь глупость. Я настолько важный, что не могу даже сказать грёбанное спасибо человеку, который дал мне всё, что я только мог пожелать, например, деньги на исследования, оборудование и эту большую ферму для трупов. Нет, нет, нет. А теперь берегитесь, лесные твари, важный серийный убийца идет за вами.

– Господи Иисусе, блять, Кири, – шипит он. – Это всё из-за того, что я не поцеловал твою задницу в знак благодарности?

Я не отвечаю, возвращаясь к сумке и хватая отрезанное бедро, с плеском бросая его в воду. Когда вытаскиваю из сумки другое, я задумчиво хмурю брови и смотрю в тёмный и пустой рюкзак.

– Похоже, ты забыл несколько важных деталей, Джек, – говорю я, поднимаясь. Впервые с момента мероприятия мой взгляд так же смертоносен, как и его.

Наступает долгое молчание, пока я отношу последний отрезанный кусок плоти в могилу, кровь капает на влажную траву. Когда опускаю его в воду, я иду по конечностям, погружая их в ил, зная, что оспечаток сапога Джека оставит следы на мертвой плоти.

– Пижаж⁵, Джек. Я всегда хотела попробовать это в Ле-Пастра. Потоптать виноград в Провансе в августе? Пожалуйста, сообщи где можно, блять, туда записаться. Мне нужен отпуск после моих попыток обеспечить твою неблагодарную задницу в течение последних трех лет.

– Так вот в чём дело. Раз я не упал к твоим ногам, как все остальные, ты решила меня подставить, – Джек делает паузу, словно ожидая, мой ответ. Когда я не отвечаю, он мрачно и беззлобно усмехается. – Die Rache einer Frau kennt keine Grenzen⁶. Я не думал, что ты настолько незаурядная личность, доктор Рос.

– Тогда, наверное, я разрушаю все Ваши ожидания, не так ли, доктор Соренсен? – отвечаю я с лучезарной улыбкой.

Когда конечности Мейсона наконец погружены в ил, я беру лопату и начинаю разбирать кучу грязи, которую отложила, чтобы закопать их. Джек наблюдает за мной, вычисляет, взвешивает, возможно, бьется своим большим мозгом о каждую стену в лабиринте, которую я создаю между нами. Но он не двигается. Не подходит ближе. Даже когда я слегка наклоняюсь в неудобных болотных сапогах, и мне приходится выпрямиться, с удивленным писком погружая лопату в останки тела. Когда я оборачиваюсь, он стоит там же, где и ранее, и мне известно, что моя уверенность в его послушании нервирует его так же сильно, как и все остальное, что он успел увидеть и услышать сегодня.

Заканчивая, я использую лопату как трость, чтобы вылезти из густой, тяжелой грязи, и бросаю её рядом с рюкзаком.

– Чего ты хочешь? – спрашивает Джек.

Я могла бы закрыть глаза и нежиться в сладкой потребности, которая разливается у меня в груди, представляя тысячи вариантов ответа. Тембр его голоса обволакивает меня. Плавность каждого его слова имеет острую и скрытую грань, по которой я хочу провести пальцем, чтобы узнать, действительно ли это заставит меня истекать кровью.

Мы стоим и смотрим друг на друга, за моей спиной журчит ручей. Вдалеке ухает сова. В безветренной ночи всё звуки хорошо слышны.

Я приближаюсь к Джеку, не сводя с него глаз, хотя и чувствую, как он напрягся. Останавливаюсь, когда подхожу достаточно близко, чтобы дотронуться до него, и позволяю своим рукам скользнуть в карманы куртки в знак доверия. В тусклом свете я вижу, как он поднимает темную бровь, задавая беззвучный вопрос. Чего ты хочешь? – безмолвно вопрошает он.

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне о нашей первой встрече, – говорю я.

Джек слегка хмурит брови, ритм моргания нарушается. Он смотрит в сторону темной воды и обратно, его полные губы сложены в прямую линию. Если бы было больше света, я бы смогла разглядеть изменения в этих серых глазах, которые, как хамелеоны, улавливают цвета окружающей среды.

Он снова отводит взгляд, морщины на его лице снова разглаживаются, но становится отстраненным.

– Духи Angélique Noire. Это первое, что я помню.

– Я и не знала, что ты любитель парфюмерии, – говорю я с улыбкой.

Джек смотрит на меня, а затем возвращает свой взгляд к ручью.

– Я повернулся, а ты стояла у двери в старую лабораторию с доктором Кэнноном. На тебе было темно-фиолетовое платье. Твои волосы были собраны. Комната наполнилась твоим ароматом.

Моя улыбка исчезает, в то время как глаза Джека находят мои и не отпускают. Киваю, чтобы он продолжал, и он делает шаг ближе. Я позволяю ему.

– Ты вошла в комнату с протянутой рукой. Доктор Кэннон представил тебя как доктора Рос, но я уже знал, кто ты, – говорит Джек. Моё сердце начинает более учащенно биться у меня в груди. В ней зашевелилась давно забытая надежда, и я вопросительно склоняю голову набок. – Он прислал сообщение с твоей фотографией тем утром. Но она не могла передать твою красоту, не тогда, когда ты стояла передо мной с улыбкой, которая могла поглотить каждый грех.

Моё сердце стучит так, будто его пришили к маятнику. Я хочу отступить от Джека, но не делаю этого.

– Я спросил, произносится ли твое имя как Кир-и-е, как молитва Кирие элейсон⁷. Я не думал, что твоя улыбка может стать ярче, но когда я это сказал, это произошло. «Просто Кири», – ответила ты. «Мои родители хотели назвать меня в честь Христа⁸, но это имя никогда мне не подходило». Полагаю, теперь в этом гораздо больше смысла.

Я стараюсь не кивать, но у меня это плохо получается. Что-то застревает у меня в горле. Я помню тот момент нашей встречи так ясно, словно смотрю на него через хрустальный шар. На какой-то миг мне показалось, что все совпало, что наш первый разговор был именно тем, на что я рассчитывала. Сходство. Связь с кем-то, похожим на меня. По тому, как Джек рассказывает эту историю, кажется, что эта связь была реальной, что она существовала и для него.

Но это ложь.

Сейчас Джек просто пытается преодолеть пропасть между нами в надежде, что я сжалюсь над ним. Всё, что происходило после того разговора, который он только что описал, похоронило эту возможность.

И он это знает. Вот почему Джек сейчас молчит.

Его глаза сверкают в лунном свете, изучая моё лицо, и опускаются к моим губам. Они задерживаются там, а затем опускаются на мою шею на мгновение, которое кажется слишком расчетливым, чтобы быть интимным, слишком холодным, чтобы быть чем-то иным, кроме жестокости. И именно таким жестоким он и был, начиная с того переломного момента. Подвергая сомнению мой опыт, мои заслуги, мою состоятельность на каждом шагу. Неважно, насколько усердно я работала или насколько мои усилия приносили ему пользу, он всегда был рядом с этими стальными серыми глазами, чтобы найти ошибку и затем уничтожить меня.

– Ты очень красиво рассказываешь эту историю, – говорю я, мой голос едва громче шепота. Я делаю шаг ближе, и его взгляд возвращается к моему. Его лицо – идеальный баланс серебристого света и глубоких теней, такое мучительно красивое сочетание. Но он – зверь. Под ангельской личиной скрывается дьявол.

И он всё ещё не может смириться с тем, что он здесь не единственный хищник на вершине этой цепи.

– Проблема заключается в том, Джек… что ты ошибаешься, – говорю я, делая акцент на последнее слово.

Я бью электрошокером в грудь Джека. Он издает придушенный, скрежещущий стон и падает в грязь. Его тело бьется в конвульсиях, пока другой рукой я снимаю колпачок со шприца. Когда я выключаю устройство, я протыкаю иглой его яремную вену и ввожу дозу мидазолама и наслаждаюсь восхитительным звуком его протестующего стона.

Я возвращаю Джека в исходное положение и наблюдаю за тем, как его дыхание становится глубже. Его глаза не отрываются от моих, даже когда ясный взор затуманивается под действием успокоительного.

Я ждала этого момента, этого взгляда между нами, когда Джек поймет, что всё это время он недооценивал меня. Хотела этого с тех пор, как он отругал меня за тот печально известный инцидент с криоморозильником в лаборатории, когда он обвинил меня в том, что я уничтожила образцы его тканей из-за своей некомпетентности. Тогда я впервые по-настоящему смирилась с тем, что мне, возможно, придется усыпить моего маленького зверька.

Кто теперь некомпетентен, ублюдок?

Как раз перед тем, как он теряет сознание, я наклоняюсь ближе и нежно целую его в щеку. А потом я прижимаюсь губами к его уху, даря ему подарок, о котором он, возможно, не вспомнит, когда проснется.

– Ты ошибаешься, Джек, – повторяю я шепотом, который сопроводит его в мир грез. – Это была не первая наша встреча.

Когда я отстраняюсь, он уже без сознания.

Я поднимаюсь и стою над своим спящим заклятым врагом, а затем оставляю его в темноте…

…там, где ему самое место.