Текст книги "До мозга костей (ЛП)"
Автор книги: Триша Вульф
Соавторы: Бринн Уивер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
– Кири, господи Иисусе…
– Прекрати бороться с собой. Ты сказал, что больше не будешь стоять на пути к тому, чего ты жаждешь. Я предлагаю, – говорю я, хватаясь свободной рукой за боковой поручень каталки и перебираясь на матрас, поверхность ПВХ холодит мою голую кожу, когда я сажусь лицом к нему. Подношу иглу к яремной вене. – Я тоже хочу этого, Джек. Я доверяю тебе.
Борьба в глазах Джека – это восхитительная мука, которую я пожираю, как голодный зверь.
– Это опасно, Кири. Ты выпила алкоголь.
Вздох срывается с моих губ, когда я раздраженно надуваюсь, отводя шприц от шеи, чтобы проверить дозировку. Я нажимаю на поршень, пока несколько капель не просачиваются через иглу, а затем снова прижимаю её к коже.
– Ну вот. Теперь доволен?
Между нами повисает тишина. Джека разрывает на части. Потребность. Фантазии. Страх. Мужчина, который так мало боится, который берет то, что хочет, без сожаления и угрызений совести. Но он боится, и принимать это будет намного приятнее, если он просто сдастся.
Я погружаю иглу в свою плоть ровно настолько, чтобы почувствовать легкую боль и каплю крови. Сдержанность Джека держится на волоске. Это пузырь, почти готовый лопнуть.
– Я даже не знаю, в правильном ли я месте. Ты действительно хочешь, чтобы я промахнулась? – спрашиваю я, и прежде чем вопрос успевает слететь с моих губ, он выхватывает шприц из моей руки и вонзает его в яремную вену, вводя препарат.
Моя торжествующая ухмылка слабеет под жарким взглядом Джека, и я проваливаюсь в беспробудный сон.
17. БЕЗДЕЙСТВИЕ
Джек
Горькие ноты дягиля37 и сладкой ванили заполняют мою холодную комнату. Присутствие Кири в моих владениях так же всепоглощающе, как духи, которыми она пахнет, даже в бессознательном состоянии.
Как и сам цветок дягиля, который родом из арктического ландшафта, она создана для меня, её увядшие лепестки ждут, когда их оживят.
Я вынимаю иглу и беру её обмякшее тело на руки. Осторожно опускаю её на каталку и провожу тыльной стороной пальцев по её безмятежному лицу. Убираю красновато-коричневые пряди с её закрытых глаз, любуясь тем, как густые ресницы неподвижно лежат над высокими скулами.
Зажав в руке шприц, я наклоняюсь к её уху и шепчу: – Ты знаешь, как превратить меня в гребанного зверя, лепесток.
Я бросаю использованный шприц на поднос из нержавеющей стали и направляюсь к термостату. Температура снижается на несколько градусов. Не настолько холодно, чтобы она замерзла, но достаточно прохладно, чтобы я мог разглядеть, как её теплое дыхание образует пар в воздухе при флуоресцентном освещении. Искусственный свет придает её коже бледный оттенок, а её пухлые от природы розовые губы приобрели самый светлый оттенок голубого.
Такие же, как тогда, когда я впервые увидел её в морозильной камере, когда она испытывала мою сдержанность, играя на моих последних нервах, как на скрипке, пока я не был вынужден либо задушить её, либо трахнуть.
Мой член становится тверже от этой мысли. Ослабляя давление брюк, я расстегиваю молнию, мой хищный взгляд устремляется на спящую красавицу, беспомощно лежащую на моей территории.
Сколько раз я представлял её именно такой. С самого первого момента я услышал звенящую мелодию её смеха, и он проскользнул, как чертов вор, прямо под мои стены. Застигнутый врасплох, я не был готов к тому, что когда я повернусь, передо мной предстанет яркий луч солнца с сияющей улыбкой, который вторгнется в моё темное убежище.
Я посмотрел в её пленительные бледно-голубые глаза и в долю секунды понял – она станет моей погибелью.
И все темные, порочные мысли, которые я изо всех сил старался отогнать, пока пытался держаться подальше, – я чувствовал себя бессильным. Она была настолько чертовски красива. Её аромат был мучителен. Её смех разжигал огонь под моей холодной кожей, в то время как я тщетно пытался представить, как бы звучали её крики.
Она поглотила меня с первого дня.
С безжалостной яростью я жаждал наказать её за это.
Эта чертова рубашка с завязками на шее практически привела меня к переломному моменту, и я знал, что должен снять её, иначе сорвусь.
Я подпитывал голод, сначала рисуя её, запоминая каждую тень на её лице. Каждый соблазнительный, сексуальный изгиб её тела я запечатлевал в своей памяти каждым мазком угля.
Она единственная из моих объектов, с которой я никогда не снимал плоть. Я позволял себе только фантазировать о том, как бы выглядели её хрупкие кости, слишком опасаясь воплотить эти образы в реальности, боясь, что не смогу остановить себя.
Когда у меня не получилось выбросить из головы её голубые глаза, я вывел свои гималайские голубые маки, чтобы они точно соответствовали оттенку её поразительных радужек, и вся моя оранжерея стала святилищем её красоты.
В любой момент я мог прекратить свои мучения. Мог сдаться и разрезать её на части, чтобы мучительно содрать её кожу, пока не получил бы награду, которая, как я знал, скрывалась под ней, ту нежную подъязычную кость, которую я почувствовал, когда моя рука сдавила её красивое, утончённое горло. Настоящая звезда для моей витрины трофеев. Я мог бы превратить её в пепел, воспоминание легко стереть из памяти, а останки развеять по маковым грядкам.
Потребность отдаться неутомимому влечению и заставить её исчезнуть была мучительной, с ней я боролся каждый день, входя в двери университета. Потому что если бы я этого не сделал, если бы позволил этой одержимости овладеть мной, – это привело бы к нарушению моих собственных правил.
Она искушала меня бросить вызов собственной природе.
Она была угрозой.
И прямо сейчас провокационный вид её нежной кожи – слишком большое искушение, манящее меня потянуться к скальпелю на подносе.
Доведенный до дикого желания, я прорываюсь сквозь последние остатки своей слабой сдержанности, направляясь к её седированной, ангельской фигуре на каталке и просовывая острое, как бритва, лезвие инструмента под рубашку.
Звук рвущейся ткани скользит по моей коже с болезненным удовлетворением, в то время как я провожу скальпелем вверх по центру, разрезая одежду, которую я ей подарил, и её кружевной лифчик, чтобы полностью обнажить её тело передо мной. Затем позволяю рубашке соскользнуть с её грудей, любуясь её затвердевшими сосками, равномерным подъемом и опусканием груди.
Я не тороплюсь, позволяя своему взгляду изучить каждый сантиметр её обнаженного и уязвимого тела.
Я знаю, что Кири не родилась убийцей. У неё есть совесть, душа, сопереживание. Она хочет любить и быть любимой – и, несмотря на мои ограничения в этой области, я сделаю всё возможное, чтобы дать ей то, в чем она нуждается. Но это…
Это всё для меня.
Развратно. Девиантно. Грязно.
Нечестивый способ, которым я собираюсь взять её, заставил бы ангелов сокрушаться.
С порочным голодом я позволяю себе коснуться двух шрамов под её нижними ребрами. Мои пальцы проводят по скошенным краям, двигаясь к грубым углублениям там, где лезвие рассекло кожу.
Неистовый гнев поднимается из недр моей черной души, разъяренный тем, что другой мужчина посмел прикоснуться к ней, причинить ей боль, попытаться уничтожить её. Ярость пронзает мои внутренности, скальпель сжимается в моей дрожащей руке, в то время как я представляю себе безумный способ, которым я сначала бы пытал, а затем изуродовал его.
Резня, которую я устраивал в этой холодильной комнате, померкла бы в кровавом сравнении с тем, чему бы я подверг Уинтерса, если бы он стоял передо мной сейчас.
Я убил его слишком быстро.
И я довожу до предела эту дикую похоть. Зациклившись на спящей красавице, распростертой передо мной на каталке, я отбрасываю скальпель, засовываю руку в карман брюк и беру свой твердый член. Между стиснутыми зубами вырывается сдавленное шипение, когда я сжимаю основание, а затем провожу холодной ладонью по своему члену. Поглаживаю его по всей длине, мои бедра двигаются в такт каждому движению моей горящей эрекции, а я смотрю на её раздвинутые бедра, на розовый клитор, выглядывающий между её гладкими губами, и почти чувствую вкус Кири у себя на языке.
Свободной рукой я обхватываю одну из её лодыжек и раздвигаю ноги ещё шире. Двигаю её колени, пока они не касаются стальных перил по обе стороны от неё, широко открывая её для меня, представляя её как драгоценную куклу, ту, которую я могу поставить в любую развратную позу.
Сбросив брюки, я опускаюсь на её спящее тело и вдыхаю её запах, чтобы разбудить голод, прежде чем впиться в мягкую ткань нижней части её груди. Мои пальцы ищут её теплую киску, пока я уговариваю языком её упругий сосок возбудиться сильнее. Погружая два пальца внутрь, я стону от мягкости её плоти без всякого сопротивления. Её возбуждение покрывает мои пальцы, в то время как я погружаюсь глубже.
Она не двигается, пока мои пальцы двигаются внутри неё, становясь всё более диким по мере того, как она становится более мокрой. Потребность трахать её с беспощадной развратностью сковывает каждый мускул вдоль моего позвоночника. Мои зубы находят нежное место между её шеей и плечом, где я впитываю вкус её кожи, мой язык скользит по её ключице.
Я вынимаю пальцы из ее горячей маленькой киски и выгибаюсь над ее распростертым телом. Сильная дрожь пробирает мои мышцы, когда я провожу скользкой подушечкой пальца по ее бесцветным губам.
Болезненное желание наконец-то отступить и снять с нее все слои захватывает меня с яростной, неконтролируемой потребностью, и прежде чем успеваю обуздать желание, я протягиваю руку через стеллаж и беру мягкий уголь.
Опираясь свободной рукой на охлажденный поручень каталки, я приподнимаюсь и прикладываю уголь к нижней части ее таза. Начинаю с очертаний бедер, используя промежуток между лобком, чтобы точно определить поясничные позвонки.
У грудины я надавливаю и провожу мягким кончиком вверх по колонне, пока не дойду до толстой рукоятки грудины, где я смягчаю штрихи. Разветвляясь, очерчиваю каждое ребро вдоль грудной клетки. Затем обвожу ключицы, оставляя напоследок изгиб ее шеи, где я наклоняю ее голову назад и не спеша наношу штрихи вокруг нижней челюсти. Мое сердце бешено колотится, а член пульсирует, когда я очерчиваю контур ее подъязычной кости, вспоминая свои прикосновения.
Я приподнимаюсь и окидываю взглядом ее прекрасное тело, силуэт ее скелета – лишь смутный набросок на коже: не хватает четкости, нет точности, но глубина и размер достаточно точны, чтобы превратить меня в хищного зверя.
Прижимаю ладонь к ложбинке ее живота и погружаю головку члена в ее скользкий вход, завороженно наблюдая, как ее сладкая киска проглатывает каждый пирсинг. Я опускаюсь ровно настолько, чтобы насладиться восхитительным вкусом ее рта, глубоко вдыхая между ее приоткрытых губ, вдыхая ее в свои легкие.
Явное желание разорвать ее тугие стенки своим усеянным гвоздиками членом – это демон, терзающий мои внутренности, чувство удара металла о хрящи и вибрацию, рикошетом отдающуюся в моем члене, когда я скребусь по ее костям.
Эта извращенная любовь, взращенная в темноте, принадлежит только нам.
Вид ее обведенных костей – такая божественная пытка, что я едва сдерживаюсь, вонзаюсь в нее с животной яростью. Я провожу рукой по ее тазу, размазывая уголь, прежде чем обхватить руками ее бедра и вонзиться в нее с низменным, плотским желанием.
Я мог бы сломать ее. Моя кукла такая хрупкая, я мог бы разбить ее вдребезги. Из глубины моего горла вырывается рык.
– Так чертовски идеально, lille mejer. Я хочу трахнуть тебя так жестоко, что выверну наизнанку.
Не я контролирую ситуацию. Она владеет мной. Всеми фибрами моего существа, каждой клеткой, вплоть до мозга костей, она доминирует надо мной, а я просто порочный монстр, подчиняющийся ее командам.
Ее тело направляет мой дальнейший путь, и я охотно подчиняюсь, давая моему маленькому жнецу именно то, чего она жаждет. Я медленно выхожу из нее и собираю ее влагу, смазывая скользкими пальцами сжатое колечко ее попки.
Я провожу ладонью по своему члену, чтобы размазать ее возбуждение, затем проталкиваюсь в маленькую складчатую дырочку, проходя весь путь до основания своего члена, где чувствую, как ее тугой канал рефлекторно сжимается вокруг меня.
– Черт возьми, – я наваливаюсь на нее, моя рука погружается в ее волосы, где я переплетаю пальцы, прогибая ее тело под своим, когда прижимаю ее ближе. – Я собираюсь взять твою сладкую, идеальную задницу, и ты будешь чувствовать каждый болезненный толчок, пока не будешь вынуждена открыть свои прекрасные глаза.
Я трахаю ее жестко, с безжалостной потребностью, отдаваясь внутреннему дьяволу, который жаждет поглотить ее. С каждым неосторожным толчком ее попка сжимается вокруг моего члена, подводя меня прямо к гребаному оргазму.
При введенной дозировке период полувыведения седативного препарата составляет сорок пять минут, и я уже чувствую, как крепнут ее мышцы, слышу учащенное дыхание. Ее веки подергиваются, и вид ее пробуждения разрушает мой чертов рассудок.
– Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, Кири, – шепчу я ей на ухо. Опускаясь бедрами между вершиной ей мягких разведенных ног, я впиваюсь в её задницу, неистовый, дикий. – Открой свои гребаные глаза, lille mejer.
Она резко выдыхает, и ее глаза распахиваются, кристально-голубой цвет захватывает бушующую мышцу у меня в груди. Рычание вырывается наружу, и, когда ее красивый рот открывается, чтобы выпустить стон, я прижимаю ее губы к своим, чтобы проглотить сладкий звук.
Ее попка так сильно сжимается вокруг моего члена, что кровь стынет в жилах. Я протягиваю руку между нами и провожу грубыми подушечками пальцев по ее клитору, наслаждаясь неконтролируемыми спазмами удовольствия в ее мышцах.
Она увлекает меня за собой прямо с обрыва, разбивая меня вдребезги, когда она напрягается подо мной, наши тела готовы к удару. Разрядка захватывает меня целиком, ее тугая дырочка доит мой член, пока я заполняю ее.
Грудь горит, я приподнимаюсь на локтях, чтобы не раздавить ее, ее разум и тело всё еще не пришли в себя после успокоительного.
– Господи, – выдыхаю я в её шею, затем нежно целую. – Ты вывернула меня наизнанку, лепесток.
Из неё вырывается тихий смешок, и я чувствую, как её пальцы проводят по моим мокрым от пота волосам.
– Учитывая, что ты всё ещё в моей заднице, я чувствую себя очень расслабленной.
Я смеюсь и приподнимаюсь, чтобы поцеловать её в губы. Она слаба после приема снотворного, и, вероятно, она будет в таком состоянии следующие несколько часов. Я быстро привожу нас в порядок и надеваю штаны, необходимость позаботиться о ней подстегивает мои действия.
Кири садится на каталке и оглядывает своё голое тело.
– Ты нарисовал на мне скелет, – говорит она, в её тоне нет ни капли шока. – Я даже ничуть не удивлена, Джек.
Я подхватываю её на руки, радуясь её тихому взвизгу.
– Просто радуйся, что я остановился на этом.
Я выношу её голой из холодильной камеры в основную часть дома. Когда мы доходим до прихожей и минуем комнату для гостей, Кири касается пальцами моей груди.
– Куда ты меня несешь?
– Просто доверься мне.
– Я доверяю, – говорит она, и я опускаю взгляд, чтобы встретиться с ее остекленевшими глазами.
Я сглатываю. Она действительно полностью доверяет мне.
– Тебе не нужно было это доказывать, – говорю я.
Она слегка пожимает плечами в моих объятиях.
– Теперь ты знаешь.
Мы заходим в ванную комнату моей спальни, и я опускаю ее на кафельный пол, убедившись, что она твердо стоит на ногах, прежде чем направиться к ванне в углу.
Повернув вентиль на чуть теплую температуру, я проверяю воду, текущую из крана, затем снова поднимаю ее и опускаю в воду. Она дрожит, стуча зубами, а я набираю воду в ладонь и выливаю на мурашки на ее спине.
То, что Кири находится в моих владениях, противоречит моей природе. Я ни с кем не делю эту жизнь. Я создан для секретности, для одиночества. Это не только для моего выживания, но и для защиты невинных от попадания в мою паутину.
Но в тот момент, когда она хватает неиспользованный флакон с пеной для ванны, чтобы добавить ее в воду, я понимаю, что никогда не отпущу ее.
Она запуталась в моей паутине, и теперь мне придется вырезать ее из себя, чтобы вытащить. Она засела так глубоко, срослась с моими костями.
Если этот день когда-нибудь наступит, эта потеря откликнется во мне до самой глубины души. У меня не будет желания выживать без нее.
Пока я выливаю ей на плечи воду, она обхватывает своими изящными пальчиками моё запястье.
– В чем дело, Джек? Ты более задумчив, чем обычно.
Слабая улыбка появляется на моих губах. Я наклоняюсь и целую её в висок.
– Я просто хочу убедиться, что с тобой всё будет в порядке.
– И…
Я делаю глубокий вдох.
– И я думаю о Хейсе и других вещах, – я закрываю кран. – Здесь всё усложняется. Не уверен, как долго ещё Вествью будет пригоден мне для жизни.
Она отворачивается, набирает в ладонь воду с пузырьками и наносит мыльную воду на угольные линии вдоль груди.
– Я доверяю тебе, – это всё, что она говорит.
Её слова остаются со мной, заполняя темное пространство моих мыслей, пока мы молча лежим в постели, ожидая, когда сон завладеет нами. После этого они ещё долго остаются со мной.
18. БЕЗДНА
Кири
Прошло чуть больше недели моего проживания у Джека, а я уже знаю, что никакого количества времени не будет достаточно.
Я наслаждаюсь каждым мгновением. Наши тарелки стоят рядом друг с другом за обеденным столом, ваза с голубыми цветами, всегда в центре. Джек ждет у двери моего кабинета, чтобы мы могли вместе пойти домой после работы. Мы бегаем бок о бок вдоль реки с Корнетто, по извилистой тропинке против течения, пока серая вода проносится мимо. Мы занимаемся любовью, когда хотим и где хотим. Иногда ночью, когда я просыпаюсь от шепота на ухо, Джек уже проскальзыает в меня, его прикосновения ласкают грудь, опускаются ниже, чтобы увлажнить мой клитор возбуждением, собравшимся у моего входа, как будто мое тело было готово раньше, чем мой разум. Это словно прекрасная пытка – сдерживать слова, которые я хочу сказать, любовь, которую я чувствую, только усиливающуюся по мере того, как эти моменты множатся вокруг нас, как лианы.
Мне хочется верить, что всё могло бы быть именно так.
Что я могу быть счастливой.
Но тревога также накрывает, как постоянная волна, всегда угрожая утопить меня.
Я знаю, что это решение – остаться у Джека – временное. Хотя Хейс по-прежнему ежедневно бродит по кампусу, со временем он сдастся, когда мы неизбежно найдем способ выманить его оттуда. И хотя Джек больше ничего не говорил о своих планах за пределами Уэст Пейна, я все равно знаю, что он намерен уехать. Канадские иммиграционные документы, которые лежали в кухонном ящике, исчезли на следующий день после того, как я решила остаться.
Мне нужно оставаться сосредоточенной. Практичной. Потому что я больше не вижу разницы между фантазией и реальностью.
Поэтому я стараюсь не увязать в рутине. Стараюсь менять свой распорядок дня. Просыпаться рано в один день. На следующий – поздно. Один день работать до вечера. На следующий день уходить рано. Больше времени проводить в поле, изучая животных, которые приходят и уходят. В середине недели мне удается ускользнуть на несколько часов, чтобы пополнить запасы сухого пайка для Колби, которые помогают ему оставаться сытым, хотя он немного похудел из-за стресса, вызванного пленом. Как обычно, он умоляет освободить его, но я ничего не чувствую к его мольбам. Я знаю, что он сделал и что продолжал бы делать, если бы я его отпустила. Такие, как он, не меняются. Некоторые болезни не поддаются лечению. Некоторых зверей нужно усыплять.
За исключением моей короткой вылазки в хижину, оберегающий взгляд Джека ощущается как призрачное, бдительное присутствие, хотя в кампусе я вижу его не чаще, чем раньше. В это трудно поверить, учитывая, как долго я наблюдала за ним, но, возможно, теперь я стала ещё более чувствительной к нему. Но его присутствие не удушающее. Оно, как ни странно, освобождает. Он никогда не пытается указывать мне, что делать или куда идти, он просто рядом, как дополнительный барьер между мной и Хейсом, хотя я редко сталкиваюсь с ним, переходя из одного класса или здания в другое.
И, возможно, в результате влияния Джека, Хейс обычно оставляет меня в покое.
…обычно.
Пока он стоит в задней части моей аудитории, спрятавшись в тени в верхней части лекционных мест возле выхода, я понимаю, что Хейс начинает терять терпение. Мне тоже знакомо чувство, когда одержимость овладевает человеком, когда корни прорастают слишком глубоко, чтобы их можно было выкопать.
И его одержимость не связана со мной. Я знаю, что Хейс испытывает ко мне симпатию. Он всё ещё видит во мне ту девушку, которой я когда-то была, ту, которая выжила после жестокого нападения серийного убийцы. Он всё ещё видит мою маску, и, возможно, ему никогда не удастся понять, что скрывается под ней. Но в конечном итоге все мы просто животные. Как долго эти добродетельные идеалы поимки убийцы смогут противостоять его одержимости, если я – ключ к его призу?
Я отвожу от него взгляд и сосредотачиваюсь на ноутбуке, пультом в руке, переключая слайды, отображаемые позади меня. На снимке – сильно разложившееся тело в открытом поле без единого дерева поблизости. Щелкаю ещё раз, чтобы приблизить снимок останков: плоть съедена, но кости всё ещё на месте и сочленены. Мой взгляд переходит на студентов второго курса, изучающих курс «Поведение падальщика и судебно-медицинская экспертиза».
– Какой вывод мог бы сделать следователь-криминалист по телу в таком состоянии, учитывая обстановку, изображенную на фотографии?
Несколько студентов поднимают руки. Я указываю на Мейзи, тихую, но умную, вдумчивую студентку, сидящую в третьем ряду.
– Все кости всё ещё на месте, несмотря на открытое местоположение. У птиц-падальщиков был бы свободный доступ к телу, как и у других позвоночных. Скелетные останки, вероятно, были бы расчленены и разбросаны на большей территории, если бы у животных был к ним доступ. Возможно, тело было перемещено туда после завершения колонизации насекомыми.
– Хорошо, Мейзи, – говорю я, и она улыбается от комплимента. – Потенциальные факторы, опровергающие эту теорию?
Она на мгновение задумывается.
– Одежда, хотя, кажется, нет никакой… Хм, погода?
– Как так?
– Погода влияет на поведение падальщиков, снижая вероятность того, что они будут взаимодействовать с телом в дни сильного дождя или плохих условий.
– Верно. Они любят мокнуть не больше, чем мы, отчасти из-за расхода калорий, необходимых для того, чтобы оставаться в тепле. А ещё потому, что это просто отстой, – говорю я, переходя к слайду с изображением Солнечного Зайчика, лежащей, свернувшись калачиком, под низко нависшими ветвями сосен, её мех промок от сильного ливня. Она выглядит крайне печально, и я улыбаюсь, когда класс смеется.
– Перед началом занятий на следующей неделе я хочу, чтобы вы прочитали статью Хаглунда «Этапы уборки мусора с помощью собак» из учебной программы и были готовы обсудить, что отсутствие скелетных останков может рассказать нам о месте разложения и возможном времени смерти, – говорю я, в то время как студенты начинают собирать вещи, чтобы поспешить на следующие занятия. – И мне почти неприятно напоминать вам, но выпускные экзамены всего через пару недель, ребята, так что начинайте готовиться уже сейчас. До этого времени я продлю часы работы своего кабинета с двух до четырех по вторникам и четвергам.
Студенты одаривают меня благодарными улыбками. Несколько человек задерживаются, чтобы задать уточняющие вопросы об экзамене, но я только даю им достаточно информации, чтобы направить их в нужное русло. Остальное зависит от них самих и их стремления к успеху.
Когда последние студенты выходят, в аудитории остаемся только я и бывший агент Эрик Хейс.
– Агент Хейс, – говорю я, проверяя его реакцию на это прозвище. Он не реагирует, что меня немного беспокоит. Он слишком легко лжет. – Нравится изучать падальщиков?
– Пожалуйста, зови меня Эрик, – говорит он, приземляясь на последнюю ступеньку. Его выражение лица светится гордостью. – Это было увлекательно, но мне ещё больше нравится видеть, как ты процветаешь.
Я одариваю его своей победной улыбкой, на этот раз милой и немного застенчивой.
Улыбки продаются, малышка!
– Чем я могу помочь Вам сегодня, Эрик?
Я надеваю пальто, убираю ноутбук в сумку и бросаю на него беглый взгляд, пока он делает несколько шагов к подиуму.
– Я хотел проведать тебя, узнать, как дела. Видел тебя поблизости, но у нас давно не было возможности поговорить, как следует. Как заживает рука?
– Уже всё хорошо, спасибо, – говорю я, глядя на красный порез, плоть под шрамом всё ещё чувствительная. Джек снял швы в начале недели, и я почти скучаю по ним, по тому, как они стягивали мою кожу и цеплялись за волосы. Между их удалением и тем, как Джек вновь обрел зажигалку, я чувствую себя какой-то обнаженной. Незащищенной.
– До меня дошла информация о сломанной награде, которую заменил доктор Соренсен. Это было… удивительно.
Я смотрю на Хейса, нахмурив брови, складываю свои бумаги в сумку для ноутбука и закрываю её на молнию. Мои пальцы остаются продетыми в маленькую ручку, чтобы обеспечить себе маскировку для контроля над моей закипающей яростью.
– Почему?
– Из того, что я слышал, между вами и доктором Соренсеном была вражда.
Я наклоняю голову, стараясь придать лицу задумчивое выражение.
– Я бы не сказала, что вражда…
…иногда мы только хотели убить и потенциально подставить друг друга в убийстве…
Хейс издает смех, что звучит слишком похоже на смех отца, который пытается выудить информацию о плохом парне своей дочери.
– Ну, теперь, кажется, ситуация разрешилась. Насколько я слышал, ты живешь у него дома… это правда?
– В кампусе слухи распространяются быстро, – отвечаю я, пожимая плечами.
– Тогда, возможно, ты сможешь просветить меня относительно местонахождения доктора Соренсена в позапрошлые выходные.
Моё сердце разгоняет кристаллы льда по венам. Мурашки бегут по рукам, ледяная тревога покалывает кожу.
– В чем дело, Эрик?
Хейс тяжело вдыхает, проталкивая воздух сквозь тонкие, сжатые губы. Он хочет сделать вид, будто всё, что он собирается сказать, – это печальная новость, но я вижу правду в его глазах. Он приятно взволнован.
– На прошлой неделе недалеко от границы штата было найдено тело. Официально это расследование убийства, – отвечает Хейс, делая шаг ближе. – У этого человека была связь с другой жертвой Молчаливого Убийцы. Но он из Лейкпорта, Кири. Это даже не в часе езды отсюда, в районе Три-Сити. Пугающе близко к тому месту, где живет единственная выжившая Убийцы, не находишь?
Я разражаюсь недоверчивым смехом, позволяя ему затихнуть, как будто я поражена.
– И в чём именно заключается Ваша теория?
– Где был доктор Соренсен в те выходные, ты не знаешь?
Наступает долгая пауза молчания. Мои плечи напряжены. Брови нахмурены. Я улавливаю мимолетный проблеск жалости в глазах Хейса.
– Вы думаете… Вы думаете, что Джек имеет к этому какое-то отношение? Гребаный Джек Соренсен, тот, кто посвятил всю свою знаменитую карьеру совершенствованию методов поимки преступников?
Моя игра не требует усилий. Она настолько убедительна, что даже я почти купилась.
И хотя Хейс, возможно, тоже поверит, это вызывает симпатию только ко мне, а не к Джеку. Он смотрит на меня так, будто я выжила из ума.
– Ты знаешь, где он был, Кири? – спрашивает Хейс мягким голосом, подходя ближе. Мне приходится впиться ногтями в красный порез на ладони вокруг ручки сумки для ноутбука, чтобы не задушить его ремешком.
– Вы знаете, где был Брэд Томпсон? – отвечаю я. – Раз уж Вы так интересуетесь моими коллегами, возможно, Вам стоит начать с того, кто был недавно арестован.
– У доктора Томпсона есть алиби на те выходные. Я хочу знать о местонахождении доктора Соренсена.
– Он был со мной, – отвечаю я, изо всех сил стараясь не наполнить свои слова ядом. – Мы оба были в лаборатории допоздна в пятницу. Вы зашли ко мне в субботу утром, а потом я снова воссоединилась с ним в субботу вечером, до самой ночи. Он уехал рано утром, чтобы навестить свою мать в воскресенье, и я связалась с ним по дороге домой.
– Итак… ты не была с ним все время в те выходные, верно? Были периоды, когда ты была одна?
– Вы действительно делаете это? Спрашиваете меня, является ли доктор Соренсен гребаным серийным убийцей, который убил мою семью?
Агент Хейс вздыхает, и, нужно отдать ему должное, он проделывает замечательную работу по сдерживанию своего разочарования.
– Изабель… – я бросаю на него убийственный взгляд, слишком поздно понимая, что его использование моего старого имени могло быть тактикой, чтобы напугать меня, а не безобидной оговоркой. – Кири, ты должна понять, что его интерес к тебе может быть нечто большим, чем ты думаешь. Он был в Эшгроуве, когда ты там жила. Я знаю, что он приехал в Уэст Пейн раньше тебя, но доктор Кэннон сказал, что доктор Соренсен планировал переехать в то время, когда ты приехала. Он не собирался продлевать свой контракт с университетом. А потом появилась ты, и на той же неделе он решил изменить свои планы и остаться.
– Очевидно, что у Вас был психологический портрет убийцы, которого Вы искали, – говорю я, используя каждую унцию самоконтроля, чтобы звучать искренне, а не саркастично. – Имеет ли Джек хоть какое-то отношение к этому портрету?
– Психологические портреты не высечены в камне, Кири. Они уточняются с учетом доказательств, которые появляются по мере развития дела.
– Я не могу не заметить, что Вы не ответили на мой вопрос, мистер Хейс. Поскольку мы, похоже, не выходим за рамки предположений, я предположу, что Джек на самом деле не подходит под портрет Молчаливого Убийцы. Вместо этого Вы считаете, что Джек может быть подозреваемым на основании того факта, что мы жили в одном городе и что он навещал хронически больного родственника в том же штате, что и жертва убийства.
Хейс наклоняется вперед, совсем немного, как будто умоляет меня увидеть что-то, чего я не замечаю.
– Ты можешь быть в серьезной опасности. Ты сказала в полицейском отчете, что Убийца был в маске, когда напал, – настаивает он, не зная, что я так легко солгала властям, чтобы защитить своего ангела мести. – Ты можешь быть уверена, что это не доктор Соренсен?
– Да, могу. Это не один и тот же человек.
– Ты пережила крайне травмирующее событие, которое негативно повлияло на твое психическое здоровье, и он мог использовать это в своих интересах. Возможно ли, что тобой манипулируют?
Я вся киплю. Пылаю. Я хочу вырвать трахею из его горла, но не могу устранить единственный рычаг, который у меня есть. Тот, в котором, по мнению Хейса, я могу быть только жертвой.
