Текст книги "Жестокая болезнь (ЛП)"

Автор книги: Триша Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА 38

ВРЕМЯ ВЫШЛО

АЛЕКС

Я ощущаю присутствие Блейкли рядом, моя кожа гудит от ее близости, ее энергии. Как физической близости, так и метафизической. У нее все еще есть сомнения, и потребуется время, чтобы преодолеть инерцию, которую я создал на нашей временной шкале, но во вселенной есть одна константа, и это перемены.

Ничто не остается неизменным вечно.

Подобно стрелке на циферблате, одна эмоция уступает место следующей по спектру, и с течением времени наши эмоции видоизменяются. Один поцелуй не должен менять жизнь, но, учитывая упрямый характер Блейкли, этот поцелуй стал сокрушительным – землетрясение магнитудой восемь, пошатнувшее наш фундамент.

После захода солнца мы направились в Челси, где бурлит ночная жизнь, покров темноты окутывает нас, пока мы движемся по улицам города. Я следую за Блейкли, когда она сворачивает в знакомый переулок. Я раньше бродил по этому району, поскольку мы преследовали одну и ту же цель, и все же, каким-то образом, упустил связь.

Я не верю в судьбу.

Но не могу отрицать иронию.

Блейкли останавливается перед трехэтажным зданием из двухцветного кирпича с выцветшим черным тентом.

Там написано: Крематорий «Рай для домашних животных».

Она выжидающе смотрит на меня.

– Я видела, как Аддисин входила и выходила отсюда, – говорит она, поворачиваясь к панели, расположенной рядом с ржавой дверью. – Она никогда не отличалась осмотрительностью, – Блейкли начинает набирать код на клавиатуре, и я хватаю ее за запястье.

– Камеры, – предупреждаю я.

Насмешливо наклонив голову, она говорит:

– Преследователь из тебя так себе, – поворачивается к клавиатуре. – Батарейки в Wi-Fi камерах сели. Я проверила их в первый день, когда следила за Аддисин.

Панель издает звуковой сигнал, и она открывает маленькую черную дверцу, доставая ключ.

Я оглядываю оживленную четырехполосную улицу. Никто не смотрит, никому нет дела. Кто вламывается в крематорий для животных? И все же я не могу игнорировать напряжение, сковывающее мой позвоночник.

– Здесь слишком многолюдно, – говорю я, когда она открывает дверь.

– Ты привык к своей среде обитания. К своему жуткому лесу. Что ж, этот город – мой лес. Я знаю, как действовать незаметно, – она включает фонарик на телефоне.

Интерьер такой, как должен выглядеть обычный крематорий для домашних животных. Миниатюрные шкатулки. Голые кирпичные стены с несколькими полками с рамками для фотографий и игрушки для животных. Обычный письменный стол. Запах льняного масла, используемого для полировки дерева, смешивается с сухим ароматом какой-то золы. Под ним витает еще один отчетливый запах экскрементов животных. Я поджимаю губы.

Фасад заведения оформлен как торговая лавка, с урнами и рамами для картин, даже деревянными ящиками с надписями. Я полагаю, скорбящие владельцы домашних животных хотят похоронить своих питомцев как близких, с воспоминаниями и дорогими сердцу предметами, помещая их в удобные, обшитые атласом гробики и наблюдая, как их закатывают в камеру для кремации.

Блейкли стоит над столом, направив свет на ноутбук. Надевает пару одноразовых перчаток и открывает его.

– Я проверю, когда назначена следующая кремация.

Что позволяет мне осмотреть само помещение. Я достаю свой телефон, проверяя, включен ли он в режим полета, чтобы меня не засекли в этом месте. Когда проталкиваюсь через двойные двери в подсобку, острый запах антисептика щиплет нос. Я с большим сомнением отношусь к такому плану.

Есть другие способы создать температуру, необходимую для сжигания останков вместо того, чтобы рисковать перевозкой костей в город, а затем выгружать их в здание. Где любой может стать свидетелем. Существует слишком много неизвестных переменных и непредвиденных обстоятельств; кажется, что контроля у нас вообще нет.

Я ученый. Я занимаюсь научным решением проблем. Отказываясь от этого метода, поворачиваюсь, когда мои уши пронзает звук.

Характерное тиканье секундной стрелки эхом разносится по темной комнате.

Я перестаю двигаться, осознавая неестественную тишину, абсолютную черноту, давящую на меня со всех углов. Сосредоточившись на звуке, я пытаюсь понять, действительно ли тикают настенные часы, или это проявление моего беспокойства.

У меня резко ноет икра. Чем громче становится звук, тем сильнее боль. Подобно фантомной боли в отсутствующей конечности, призрак старинных «Ролексов» напоминает, что наше время ограничено.

Невротическая потребность найти источник напрягает мышцы, и я включаю телефон, направляясь дальше в комнату. Надо быть внимательнее к звукам в передней части здания – движениям Блейкли, входной двери, – но я настроен на чистый щелчок, рассекающий воздух, притягивающий меня к центру, где блестит какой-то предмет.

Я стою как вкопанный.

Легкие горят, я хватаюсь за воздух, давление чуть не разрывает грудную клетку.

Я снова в темной комнате своей хижины. Стены черные, как уголь, единственным источником света являются часы с маятником, которые, кажется, летают повсюду. В моей руке ощущается знакомая тяжесть. Не успокаивающая, но привычная, как доза наркотика, которую невозможно вывести из организма. Токсичная, но облегчающая горькую тоску по дому.

Я знаю, что это за объект… но также знаю, что это просто невозможно.

Я уничтожил свои карманные часы.

Убил мучающего демона в своей голове.

Но они прямо передо мной – парят в воздухе, медленно вращаясь в ритме неумолимого тиканья. Я опускаю телефон, приближаясь к карманным часам, с трепетом замедляя шаги, пока не оказываюсь прямо перед ними, циферблат часов смотрит прямо на меня.

Когда я тянусь к ним, громкий лязг выводит меня из транса. Резко оборачиваюсь.

Блейкли стоит передо мной, ее руки прижаты к решеткам металлической двери.

Она защелкивает висячий замок, резкий щелчок разносится вокруг нас, в то время как ее глаза не отрываются от моих.

Осознание начинает просачиваться сквозь мой ступор. Я наблюдаю, как Блейкли поворачивается ко мне спиной, затем через мгновение верхний свет освещает пространство.

Оглядываюсь по сторонам, когда все пять чувств одновременно воспринимают окружающее, складывая воедино очень запутанную головоломку.

Когда снова смотрю на подвешенные часы, они все еще там. Они не были галлюцинацией. С приступом дурного предчувствия я беру их дрожащей рукой, понимая, что стрелки не двигаются. Время установлено точно на тот момент, когда я ударил по ним речным камнем.

Застряли навсегда.

Точно так же, как я застрял там, где Блейкли поймала меня в ловушку.

В клетку.

ГЛАВА 39

ЗЛОДЕЙ

БЛЕЙКЛИ

– Они все еще сломаны, – говорю я Алексу, отвечая на один из его очевидных вопросов, пока он благоговейно дотрагивается до своих карманных часов, которые я прикрепила к верхней части клетки.

Я сомневалась, что смогу заманить Алекса в ловушку с помощью буквальной болтающейся морковки. Вчера эта идея показалась смешной. Но я знала, что если и есть какая-то морковка, чтобы заворожить его хотя бы на секунду, так это карманные часы, которые он уничтожил. Те, что я нашла на Горе Дьявола.

– Не хватило времени их починить, – говорю я. – Да и не хотелось. Я всегда ненавидела этот гребаный звук. Так что сделала так, – я поднимаю телефон и указываю на маленькую колонку, расположенную на одной из настенных полок.

Нажимаю кнопку на экране телефона, и ритмичное тиканье прекращается.

– Умно, – говорит он, но лишь частично вникает в мое объяснение, кончики его пальцев касаются полированной оловянной штуки. – Ты все-таки заменила стекло.

Убирая в карман свой новый телефон, я обхожу клетку.

– Нужно было тебя заманить.

Алекс внезапно отступает от часов, как будто они могут взорваться, его глаза следят за мной, пока я направляюсь к колонке и убираю ее в сумку. Я практически слышу, как крутятся шестеренки в его мозгу, пока он обдумывает свое затруднительное положение.

– Это не крематорий, – говорит он, дотрагиваясь до клетки.

Мои руки все еще в перчатках, я скрещиваю их на груди.

– Нет, Аддисин не работает в крематории. Как ты и сказал, это было бы слишком удобно, – я киваю на множество ящиков, стоящих вдоль стен комнаты. – Она работает в собачьем питомнике. Идеальное место, чтобы запереть непослушного питомца, – подкрадываюсь ближе к клетке. – Ты вышел из-под контроля, Алекс. Тебе нужен тайм-аут.

Его губы растягиваются в милой улыбке, настолько нехарактерной для этого момента, что у меня волосы встают дыбом.

– Что потом? – спрашивает он.

Я достаю свой телефон и отправляю сообщение, прежде чем встретиться взглядом с его проницательными голубыми глазами.

– Потом я решу, что с тобой делать.

Это первый раз, когда у меня нет даже слегка намеченного плана. Имея всего полдня на выработку стратегии, полдня, когда Алекс не наблюдал за мной каждую секунду, пришлось импровизировать.

Во время нашей встречи Лондон предоставила мне важную информацию, когда рассказала, что Грейсон знал о том, где сестра Алекс хоронила своих жертв. Я знала, что Алекс будет более чем встревожен этим откровением.

Конечно, перенос костей с Горы Дьявола не мог быть моей идеей. Алекс отнесся бы слишком подозрительно, если бы я предложила такое. Мне пришлось нагнать на него страх, подтолкнуть к собственному эгоистичному оправданию, чтобы заставить заглотить наживку.

Признаю, предлагать крематорий в качестве средства утилизации было неаккуратно с моей стороны. Я думала, он сразу поймет, что я замышляю, поэтому ему нужно было отвлечься: на мои чувства к нему. Одного поцелуя – одного момента уязвимости – было достаточно.

В конце концов, мне пришлось довериться оценке Лондон об Алексе, что его одержимость мной – его творением – диктует его курс. Он не видит дальше своего отчаяния, своих амбиций. Пока он преследовал Аддисин, чтобы найти меня, он не замечал подробностей ее жизни, ведь был одержимо вовлечен в мою.

Пока я «забирала» вещи в лофте, я связалась с Аддисин и заключила сделку.

Я предложила вернуть ей жизнь в обмен на помощь. Я удалю интернет-ботов, восстановлю ее имя и удалю оскорбительные улики, если она сделает то, о чем я прошу. Без вопросов.

Она сразу согласилась. Закрыла питомник на ремонт и отправила животных упаковывать вещи. Не знаю, как ей это удалось, и мне плевать. Мне нужна всего одна неделя. По моему указанию она покрыла вывеску с тентом «Крематорий для домашних животных», чтобы изменить название, и перестроила вход в магазин, чтобы он выглядел как крематорий, а не питомник.

И она согласилась еще на одно условие, чтобы я возместила ущерб, нанесенный моей местью.

Двойные двери распахиваются. Мы с Алексом смотрим в сторону, когда Аддисин входит в комнату. Я бросаю взгляд на Алекса и вижу, как он растерянно поднимает брови, пытаясь осмыслить этот поворот событий.

– Позвольте просветить, – я направляюсь к стене с зелеными шкафчиками. Открываю один и выбираю большой шприц и две ампулы ацепромазина – то, что грумеры используют для успокоения собак. – Аддисин присмотрит за тобой, пока я разберусь кое с чем.

«Кое с чем» – это расплывчатая отсылка к серийному убийце и его безумному психологу, но мне не обязательно объяснять это Алексу.

– Вы не храните здесь пистолеты с транквилизаторами? – спрашиваю я Аддисин.

Она отводит свой подозрительный взгляд от клетки и недоверчиво смотрит на меня.

– Это незаконно.

Я выгибаю бровь, давая понять, что сейчас ситуация тоже незаконная, протягиваю ей шприц и лекарства.

– Не экономь. Дай ему хорошую дозу, – говорю я. – И не позволяй манипулировать собой. Если он откроет дверцу…

– Я знаю, – говорит она. – Поверь мне, – она бросает убийственный взгляд на Алекса, – никто не помешает мне исправить то дерьмо, в которое превратилась моя жизнь.

По крайней мере, есть одна уверенность, на которую я могу положиться: нарцисс эгоистично сделает то, что необходимо в его интересах. Неважно, кому придется причинить боль.

Аддисин не будет бороться с чувством вины.

В отличие от меня.

Даже после того, что он сделал со мной, заставил страдать… Я могу засомневаться, если придется его мучить. И одной секунды неуверенности будет достаточно, чтобы он одержал верх.

Алекс перехватывает мой взгляд. Он натягивает рукава, направляясь к двери клетки, затем обхватывает пальцами прутья.

– Чувства ко мне так сильно пугают тебя, – обвиняет он.

Я стягиваю перчатки с рук.

– Аддисин, – говорю я, – мне нужно немного побыть наедине с питомцем.

– Конечно… – она ставит бутылочки и шприц на стойку и толкает двери, оставляя нас одних.

– Она испортит все, что ты запланировала, – его застенчивая улыбка исчезает, тон становится серьезным. – Ты вовлекла ее. Она слишком много знает. Ты совершаешь ошибку. Но еще не поздно. Мы можем это исправить.

– Убив ее? – я качаю головой, засовывая перчатки в карман. – Я могу справиться с Аддисин, и могу справиться с Брюстером, если на то пошло. Я разработала планы мести задолго до того, как ты разрушил мою жизнь. Спроси саму Аддисин, – я перекидываю сумку через плечо. – И я все сделаю, не убивая, – посылаю ему воздушный поцелуй на прощание. – Будь хорошим мальчиком в мое отсутствие.

– Ты вернешься за мной.

Я замираю, взвешивая, следует ли мне воспринимать его заявление как вопрос или утверждение, и в конечном итоге решаю проигнорировать его.

Но потом почти забываю. Поворачиваюсь обратно к клетке и бросаю сумку.

– Выверни карманы.

Алекс удерживает мой взгляд, держась за клетку.

– Я просто хотел, чтобы ты осознала свое великое предназначение.

– Ты хотел сделать терминаторшу-психопатку, – отвечаю я, и хриплый смех вырывается наружу. – Может, я и больна, Алекс, но ты тоже ненормальный. Один из нас должен быть в здравом уме и положить этому конец.

Его пальцы сжимают металл; он презирает себя за то, что не контролирует ситуацию. Не контролирует меня. Наконец, он смягчается и отталкивается от клетки. Роется в карманах и вынимает предметы один за другим.

Он просовывает перочинный нож в отверстие. Следом идут его бумажник и телефон. Достает микрочип, который мы обнаружили в визитной карточке Лондон. Поколебавшись, он на секунду прижимает чип к ладони, потом кидает.

Я ловлю его.

– Ремень тоже, – приказываю ему.

Он усмехается, когда расстегивает черный пояс. Затем медленно наматывает его на свою здоровую руку, разыгрывая спектакль для меня. Жар заливает щеки, когда я вспоминаю ощущение кожи, стягивающей мои запястья.

– Хочешь мою одежду? Если оставить меня голым и униженным в клетке на неделю, это уравновесит чашу весов между нами.

Я вздергиваю подбородок. Конечно, Алекс установил слежку за графиком Брюстера, но его предположение, что я просто отпущу его, вызывает у меня жгучий холодок по коже.

После того, как он продевает ремень через прутья в нижней части клетки, я опускаюсь на колени, бросаю его в сумку и застегиваю молнию.

Когда встаю, встречаюсь с ним взглядом, зная, что каждую мучительную эмоцию, отражающуюся на моем лице, невозможно скрыть.

– Я не пытаюсь наказать тебя или поквитаться, – признаю я, пораженная осознанием того, что это правда. – Ты был прав, Алекс. Когда сказал, что я сосредоточена только на жизни, которую отняла, а не спасла. По крайней мере, спасибо за то, что помог мне осознать это и понять, что я должна делать сейчас, чтобы спасти еще одну жизнь.

Я накрываю его пальцы своими, сглатывая жгучую боль, подступающую к горлу.

Может быть, это искренность, которую он слышит в моем голосе, или отсутствие обиды, но черты его лица расслабляются, и на нем появляется выражение торжественного принятия.

Убирая руку, я замечаю висящие карманные часы. Пусть оставит себе. Когда он разбил их, то пытался освободить меня. Или пытался освободить нас обоих. В любом случае, он хотел избавиться от безумия, пожирающего его разум из-за эксперимента и жизней, которые он забрал.

Однако поломка часов не изменила результата.

Но пусть у него будет напоминание.

Когда я начинаю уходить, он, наконец, заговаривает.

– Грейсон забрал флешку с рецептурой лекарства.

Я останавливаюсь в дверях с настороженностью. Закрываю глаза и дышу, укрепляя свою решимость. Нельзя поддаться на его манипуляции.

– Они хотят тебя, – невозмутимо продолжает он. – Чтобы изучить или поэкспериментировать… У меня пока нет точной теории. Но они, правда, хотят тебя, и я уверен, что они подвергнут тебя гораздо худшим пыткам, чем я когда-либо мог.

– Я рискну, – ухожу, не оглядываясь на него.

– Даже если все получится, они тебя просто так не отпустят. Я пытаюсь защитить тебя… – кричит он мне вслед. – Это закончится только кровью.

Возможно, он говорит правду. Той ночью в танцевальном клубе я задавалась вопросом, чего добивались Лондон и Грейсон, если это я подожгла фитиль и запустила цепь событий. Я могла бы продолжать строить догадки, но благодаря Алексу поняла, что, слишком долгое погружение в анализ может помешать действию.

А я лучше всего проявляю себя, когда действую.

Сжимаю микрочип в ладони, проходя мимо Аддисин.

– Делай, что должна, – останавливаюсь у входной двери, глядя в ее сторону. – Постарайся все же не убить его. Мне нравятся его красивые голубые глазки.

Она приподнимает бровь идеальной формы в знак признания, и я задаюсь вопросом, правильный ли выбор сделала.

Сомнение – изнуряющая эмоция. Сомнение делает тебя слабой, оно заставляет сомневаться в собственном разуме. Даже когда ты знаешь, что делаешь правильный выбор, трудности, связанные с этим выбором, сдерживают.

Боль и страдание в сердце, которые возникают из-за силы характера, – это цена, которую платишь за свою мораль.

Иногда легче поддаться страху.

Я ненавижу Алекса за то, кем я стала, но прямо сейчас больше всего я ненавижу себя.

Оставляю Аддисин на попечение Алекса в надежде, что смогу осуществить план, который, наконец, освободит нас. Потому что этого мы и хотим.

Это я уловила в словах Лондон, когда она говорила о своем пациенте; желание быть свободной – свободной от ограничений своего мира, свободной быть с Грейсоном. Чтобы они жили на своих условиях.

Алекс представляет для этого угрозу.

Он угрожает разоблачить Грейсона, и независимо от того, насколько хорошо организован план Алекса, мы не можем рисковать провалом. Мы не можем отнимать больше жизней.

Если у меня получится, я смогу обеспечить свободу всем нам, не становясь монстром, которого Алекс пытался создать.

ГЛАВА 40

ШАХ И МАТ

БЛЕЙКЛИ

Мой телефон вибрирует в заднем кармане.

Я достаю его, чтобы прочитать сообщение:

Он начинает смердеть.

Мои плечи сводит от постоянного напряжения. Я потягиваюсь и отправляю ответное сообщение Аддисин.

Облей его из шланга.

Мы говорим зашифровано. Если кто-нибудь захочет просмотреть мои данные, я как будто обсуждаю вонючую собаку с женщиной, которая работает в питомнике. Я и об этом позаботилась, решив запереть человека в клетке и отправиться на безрассудную миссию по разоблачению одного из самых опасных людей в Нью-Йорке.

Потребовалось четыре дня, чтобы разработать стратегию, связывающую Брюстера с жертвами Алекса и… моими. В конечном итоге решение обвинить Брюстера в убийстве Эриксона заняло больше времени. Ведь мне пришлось вести внутреннюю борьбу.

Однако, чтобы схема была четкой, не должно быть никаких зацепок или жертв, убитых по-другому. Каждая смерть должна быть связана с наркобизнесом Брюстера.

Как я это сделала:

Тщательно просмотрела финансовые отчеты Эриксона и банковские выписки, выделяя любые транзакции, связанные с подставными компаниями Брюстера. Неприличное количество нулей, которые Эриксон выставил Брюстеру, заставило меня понять, что Алекс был прав в том отношении, что Брюстер придет за человеком, убившим его финансового консультанта.

Он захочет удостовериться, знает ли этот человек о сделках Брюстера и Эриксона, будь то из-за шантажа или по другой гнусной причине. Для Брюстера было слишком рискованно игнорировать это, да и на счетах накапливались деньги, и некому было их перевести.

Вот где проявляется мотив.

С помощью одной хитроумно закодированной программы все эти грязные нули были переведены на один из законных аккаунтов Брюстера прямо здесь, в городе.

Любая транзакция на сумму свыше десяти тысяч долларов вызывает у банка тревогу, и о ней необходимо сообщать в Налоговую службу и расследовать, о чем, конечно, должен знать такой опытный бизнесмен, как Брюстер. Так что это не могло быть любительским ходом с его стороны; это должен быть защитный механизм, установленный Эриксоном на случай его безвременной кончины.

Мне не пришлось слишком много отслеживать и переопределять счета Эриксона. Он уже крал деньги у своего клиента. Я просто сделала все это более очевидным.

Поэтому, когда ведущего детектива по этому делу предупредили о банковской деятельности, связанной с одним из его подозреваемых, не потребовалось много времени, чтобы был выдан ордер и начался обыск пентхауса Брюстера, где обнаружили орудие убийства.

На этом первый раунд заканчивается.

Я включаю широкоэкранный телевизор в своем кабинете на чердаке и переключаю местные каналы. Такое обыденное действие кажется мне чуждым, простое созерцание экрана телевизора усиливает мое беспокойство, как будто драгоценное время тратится впустую.

Это чувство может быть просто адреналином из-за последних девяноста шести часов – или тревогой, что мне скоро предстоит принять важное решение.

Я останавливаюсь на новостном канале, заставляю себя сесть. И смотрю.

Второй раунд:

Самой сложной частью плана было пронести складной нож с ДНК Эриксона в пентхаус Брюстера в «Плазе». Огромная цена на мансарду обеспечивает наилучшие меры безопасности, и я не могла просто сама пронести оружие и подложить его.

Мне пришлось поручить одному из головорезов Брюстера разобраться с этим. К счастью, недели, которые я провела, выслеживая тогда Эриксона, совпали с расписанием команды Брюстера. Я знала, по крайней мере, о трех клубах для джентльменов, где любили бывать его парни.

Мгновение колебалась, прежде чем стереть с рукояти ножа свои отпечатки, затем в одном сексуальном и педантичном приватном танце перед головорезом положила нож в портфель, который вскоре был на пути в пентхаус. Как раз во время двухдневного обыска.

Как только была установлена связь с убийством Эриксона, детективам стало легче связать других жертв с Брюстером с помощью банковских записей и метаданных.

Которые я сфабриковала.

Например, Рейли Стаффорд, который, как известно, пристрастился к наркотикам. Рейли оплачивал свои поставки, работая посредником в одной из группировок Брюстера, занимавшихся наркотиками в колледже. И Калеб Фостер, финансовый консультант в другой фирме, которого Эриксон назначил ответственным за один из оффшорных счетов Брюстера. И Кристофер Монро, владелец автосалона высокого класса, через который Брюстер отмывал деньги. А кто консультант автосалона? Эриксон Дейвернс.

Что выглядит примерно так: Эриксон украл крупную сумму денег у своего клиента, что дало Брюстеру мотив для его убийства. Другие убийства были зачисткой со стороны Брюстера, дабы убедиться, что любые сомнительные связи между ними устранены.

Если бы это была одна из моих работ мести, я бы назвала ее «Заварушка вокруг гангстера».

Возможно, тогда я придумала бы что-нибудь получше. Мое чувство юмора сильно пострадало с тех пор, как появились эмоции.

Хотя, по словам Ванессы, она предпочитает более нежную и выразительную версию своей дочери. Поскольку Ванессу Вон не «смеют выгонять из ее города», она отказалась уезжать, когда я умоляла. Поэтому я внимательно наблюдала за ней, поужинала, сэкономив кучу денег на перелет.

Я сказала, что адвокат убедил меня залечь на дно до окончания расследования. Посмотрела ей прямо в глаза – зеленые самоцветы, отражающие мои собственные, – и призналась, что произошедшее в переулке было самообороной, и я, наконец, смирилась с правдой.

После того, как я согласилась сходить к ее психотерапевту, в мире светских львиц и их кровожадных отпрысков все снова стало хорошо.

Кажется, это все, чего хочет мать – чтобы ее ребенок был в безопасности и… счастлив.

Странно, все эти годы между нами был какой-то разлад, а мне нужно было лишь показать, насколько я благодарна.

Сближение с мамой было, честно говоря, самой странной частью всего этого кошмара. Надеть костюм стриптизерши и станцевать приватный танец с гангстером? Без проблем. Поужинать с мамой и сказать ей спасибо? Мир перевернулся с ног на голову.

Мое внимание привлекает журналистка на экране, когда в титрах появляется имя Брюстера. Я нажимаю на кнопку, чтобы включить звук.

– Сегодня был произведен арест одного из самых известных плейбоев и филантропов города. Шейну Брюстеру предъявили обвинение в убийстве главного финансового советника Эриксона Дейвернса. Брюстеру также предъявлены обвинения по нескольким пунктам в рэкете, взяточничестве и отмывании денег, а также в организованной продаже наркотиков.

Выключаю телевизор.

Список обвинений, которые окружной прокурор выдвигает против Брюстера, дает понять, что он получит максимальный срок.

Брюстер попытается избежать обвинения в убийстве. Повесит это на одного из своих парней. Но с этими деньгами он не сможет откупиться.

Правительство захочет получить обратно свои налоговые отчисления.

Когда все становится на свои места, меня охватывает чувство правоты. Я никогда не участвовала в игре мести за справедливость, что бы ни утверждал Алекс. Мой бизнес был корыстным.

Да, я жестока.

Внутри меня болезнь.

Я боялась того дня, когда болезнь поглотит последние остатки моей человечности и я стану настоящим монстром.

Но всегда был страх познания своей натуры, который держал меня в узде и сдерживал всепоглощающую тьму. Это всегда было в моей власти. Даже будучи психопаткой, я таила страх перед самой собой.

Я теряла контроль, когда мной овладевали эмоции.

Не обязательно быть психопаткой, чтобы совершать ужасные поступки – ведь даже поддаваясь страхам, мы можем стать злодеями.

С эмоциями или нет, Алекс был прав, я тот же человек.

Обостренное чувство трепета разливается по моим венам, почти доводя до слез. Я больше не чувствую себя потерянной, одинокой. Бесцельной. Блейкли все это время была внутри меня, просто ждала, когда я найду ее.

Хватаю свою сумку с телефоном и направляюсь к двери.

Когда я сидела напротив нее, Лондон сказала, что, пока я успешно справляюсь с Алексом, Грейсону нет необходимости вмешиваться.

Она не описывала своего пациента; она предупредила.

Когда Алекс пригрозил, что Лондон может поместить меня в психиатрическую больницу, он намекнул на очень важный аспект их отношений. Она контролирует ситуацию. У нее есть власть.

Лондон – это ключ.

Алекс заключил сделку с Грейсоном, но я могу заключить сделку с ней.

Набираю номер.

Когда она отвечает, говорю:

– Все готово.

Повисает пауза, прежде чем она отвечает.

– Привет, Блейкли. Я так рада, что ты, наконец, решила связаться со мной.

Я обхожу тележку с едой, острый запах пережаренного уличного мяса бьет в ноздри, и даже это приятнее, чем приветствие Лондон.

– Ситуация улажена, – говорю я ей, поддерживая разговор по существу. – Алекс исчез из поля зрения. Я позаботилась о нем. Добилась успеха, – я подчеркиваю это слово, вспоминая наш разговор.

На линии повисло молчание, затем:

– Что ты собираешься теперь делать?

Остановившись на пешеходном переходе, я поднимаю микрочип и, прищурившись, смотрю на цифры, слишком крошечные, чтобы разглядеть их невооруженным глазом.

– Честно говоря, не знаю. Я подумывала о том, чтобы уйти из нынешней профессии, но, – быстро фотографирую чип и отправляю сообщение на ее номер, – сначала узнаю, соответствует ли этот серийный номер каким-либо метаданным, связанным с делом Брюстера. Знаешь, на случай если криминалисты что-то упустили.

Моя угроза предельно ясна.

Грейсон еще не снят с крючка, как и она сама. Окружной прокурор может очень творчески обосновать, как серийный убийца и его психолог помогли Брюстеру устранить его проблемы.

Вот наше окончательное «око за око».

Пока каждому из нас есть что или кого терять, мы можем прийти к соглашению.

– Я думаю, в этом нет необходимости, – наконец говорит Лондон. – Уверена, что у властей есть все необходимое.

Шах и мат.

– Я уезжаю из страны, – продолжает она. – Жаль, что нам не удалось провести еще одну сессию перед моим отлетом. Я, правда, хотела помочь тебе решить дилемму. Конечно, я всегда могу проанализировать данные удаленно и отправить свои выводы.

Мой телефон вибрирует, и я опускаю устройство, чтобы открыть сообщение. На экране появляется изображение флешки Алекса.

Внутри меня раздается невеселый смех.

Алекс признался, что не может повторить лечение. После меня он потерпел неудачу с тремя объектами. Ужасающая правда может заключаться в том, что он потерпел неудачу даже со мной.

Моя дилемма заключается в том, правда ли пытки Алекса стали причиной изменения моих нервных путей, или же это мои чувства к нему доказывают, что я депрессивный тип, на что Лондон обратила мое внимание во время встречи.

Вот почему Грейсон украл формулу Алекса. Лондон хочет провести собственное исследование по излечению психопатов.

И она хочет, чтобы я стала ее объектом для сравнения.

Алекс был абсолютно прав. Если бы я не нашла способ пригрозить этой парочке, то, вероятно, сейчас лежала бы в багажнике Грейсона, а Алекс был бы похоронен на Горе Дьявола.

Я сжимаю чип в руке, не сводя глаз со светофора, который светится зеленым. Не двигаюсь. Ревут автомобильные гудки, люди спешат пешком и на велосипедах, а я стою на тротуаре.

– Я ценю твою заботу, – говорю, – но меня не интересуют дальнейшие исследования.

Затаив дыхание, жду ее ответа.

– Понимаю. Спасибо, что помогла свести концы с концами, – голос Лондон звучит у меня в ушах как будто издалека. – Счастливой жизни, Блейкли Вон.

Она заканчивает разговор.

Из моих легких со свистом вырывается воздух.

Вот и все. Я уйду, как никому не нужная лабораторная крыса, а Алекс останется жить.

Все кончено. Алекс потерял свои исследования, но мы здесь. Вольны решать, что нам делать со своей жизнью.

Компромисс, с которым я, черт возьми, наверняка смогу смириться.

Оглядывая оживленный перекресток, я стою на углу пешеходного перехода. Передо мной развилка, два направления на выбор.

Одно направление ведет к питомнику. Другое – за город, подальше от Алекса.

Я могла бы исчезнуть прямо сейчас. Уйти от Алекса и всей этой грязной жизни.

Но пока обдумываю свой выбор, мои ноги движутся в знакомом направлении.

Я добираюсь до здания и вставляю ключ в замок. Когда вхожу, тишина действует мне на нервы. Оглядываюсь в поисках Аддисин. Она не должна оставлять Алекс одного.

Раздражение скручивает мой желудок, по правде говоря, я знала, что Алекс вряд ли сбежит сам, но нужно было обезопаситься.