Текст книги "Жестокая болезнь (ЛП)"

Автор книги: Триша Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА 22

ПОБЕГ

БЛЕЙКЛИ

Я вижу глаза Алекса сквозь пламя. Все мое тело парализовано в ожидании. Не знаю, чего боюсь больше: огня или боли Алекса, поглощающей меня, как пустота этой комнаты.

Этот единственный момент колебания и нерешительности будет преследовать меня всю жизнь.

Темная комната освещена огнем, свет почти ослепляет. Я теряю Алекса из виду, и когда жар усиливается, бегу к единственному выходу в комнате.

Огонь захватывает хижину с беспощадной силой, пожирая сухую, потрепанную временем древесину. Стены потрескивают. Густой дым стелется по лестнице, пока я бегу впереди пламени.

В панике хватаю охапку одежды с раскладушки. Прикрывая нос и рот футболкой, направляюсь к входной двери, задерживаясь у входа на лестницу, чтобы поискать Алекса.

Раздается громкий хлопок, и я бросаюсь вперед, используя ключ, чтобы отпереть цепочку и отодвинуть засов в сторону. Кашляю, чтобы прочистить легкие, когда выбираюсь из подвала.

Оглянувшись назад, наблюдаю, как столбы дыма поднимаются в утреннее небо, словно темные грозовые тучи. Другого выхода нет. Алекс в ловушке этого пламени.

И я оставила его там.

Тошнотворная тяжесть давит на мой желудок. Дрожащими руками я натягиваю джинсы и кофту с длинными рукавами, затем отбрасываю все сомнения прочь и иду по тропинке к другому берегу реки.

Страх, что Алекс появится из-за дерева, преследует меня где-то в глубине сознания. Каждая тень, каждый треск ветки заставляют мое сердце биться чаще. Это извращенная смесь страха и облегчения, и мои ноги движутся быстрее.

Ступни натыкаются на ежевику и колючую лиану, но адреналин, циркулирующий в крови, заглушает боль. Мой разум становится одержимым, пока я ищу машину.

Еще один громкий взрыв из хижины сотрясает землю, я запинаюсь об корень. Спотыкаюсь и падаю лицом в грязь. Острый землистый запах поражает мои чувства, когда я оглядываюсь на губчатые головки грибов.

Классика, – думаю я, упираясь ладонями в колени. – Девушка, спасающаяся от злодея, спотыкается во время побега.

Какая-то чужеродная боль поселяется в моей груди. Чувство вины. Алекс, может, и был злодеем, но это не делает меня героем.

Я бросила его.

Острая боль пронзает мою руку. Я чертыхаюсь и отряхиваю грязь с ладони, чтобы осмотреть порез, мой взгляд скользит по предмету, торчащему из земли.

– Черт.

Кое-как я пинаю розовато-коричневые шляпки, разрыхляя почву. Это не просто грибы, а подвид «гебелома», которые растут на мертвых.

У меня перехватывает дыхание, когда я замечаю выбеленную кость.

Ужасающее осознание того, что эта кость принадлежит не животному, охватывает меня, и когда я оглядываюсь вокруг, точно понимаю, где споткнулась.

На кладбище.

То, что осталось от объектов Алекса, которые не поддались растворению химикатов, лежат здесь, ожидая, пока земля разложит их останки. Дурное предчувствие охватывает меня, когда я понимаю, что могла быть следующей.

Усилием воли я поднимаюсь на ноги и бегу к густому ряду деревьев. Добегаю до другой стороны и, почти падая на колени, нахожу черный грузовик. О, боже мой. Тут, правда, чертов грузовик. Я открываю дверь и забираюсь на водительское сиденье. Дрожащими руками поворачиваю ключ зажигания.

Двигатель заводится.

Я с облегчением закрываю глаза. Одну секунду собираюсь с мыслями, затем веду грузовик через лесную просеку.

Как только выезжаю из леса на асфальтированную дорогу, безумный смех вырывается наружу. Я понятия не имею, куда еду и куда ведет эта дорога, но это не важно. Впервые у меня нет абсолютно никакого плана – только желание продолжать.

Я веду машину до тех пор, пока в моем организме не иссякнет последняя волна адреналина. Мои веки тяжелеют, тело начинает болеть. Каждый порез, синяк и травма дают о себе знать. Я включаю стереосистему, чтобы найти песню, которая не даст мне уснуть и отвлечься.

Мне всегда нравилась музыка. Хотя я никогда не понимала, почему люди были настолько тронуты ей, что вкладывали столько времени и энергии в обучение игре на музыкальном инструменте или становились настолько эмоциональными, что начинали плакать…

В моих глазах нарастает боль, когда печаль в голосе женщины просачивается через динамики. Она поет о потере и душевной боли, и мое собственное, так называемое, сердце тарабанит в такт ритму. Сжимается грудь, в горле першит, и я нажимаю на тормоз.

Съезжаю на обочину.

– Господи Иисусе, Блейкли. Что за хуйня?

Песня набирает обороты, и я сжимаю руль, мои пальцы пульсируют от напряжения. Я вижу лицо Алекса прямо перед тем, как пламя охватило комнату. Я чувствую боль, которую он испытал, когда я сказала, что его эксперимент провалился. Обжигающее пламя разрывает мои внутренности от всепоглощающего чувства… вины? Раскаяния? Чего?

Меня захлестывают какие-то дикие эмоции, и единственное, что я могу сделать, чтобы остановить их, – это закричать. Когда, наконец, я останавливаюсь, мое дыхание прерывистое, а грудь горит огнем, в кабине грузовика становится устрашающе тихо.

Я опускаю голову на руль. Нет. Нет, я не виновата в его смерти. Я продолжаю повторять это, и все же тихий голос внутри меня спрашивает, что бы произошло, если бы я признала правду под тем водопадом. Это что, сожаление?

– Это бред какой-то, – черт, он похитил меня и пытал, и, в конце концов, убил бы. Я просто вымотана. Мне нужно поспать. Или поесть. Или… я нажимаю на кнопку, чтобы выключить эту гребаную песню.

Капля влаги попадает мне на щеку, и я вытираю глаз. Смотрю на слезы на кончиках своих пальцев, и меня охватывает дрожь страха.

Я могу отрицать чувства, которые ощутила на том утесе с Алексом. Я могу утверждать, что это было временное помешательство. Побочный эффект. Инфекция мозга.

Но это потрясло меня до глубины души.

Что бы я ни испытала с ним, это было пугающим и пробуждающим, и это изменило меня. Надо оставить все мысли о нем у того самого водопада, дабы снова стать нормальной.

Завожу грузовик и выезжаю на дорогу.

Чем дальше я буду от Алекса, тем дальше от этих эмоций, тем больше я начну чувствовать себя нормальной.

ГЛАВА 23

БЕДСТВИЕ

БЛЕЙКЛИ

Я ежедневно проверяю новости на предмет любых упоминаний об Алексе.

Пока ничего. Никаких сообщений о пропавшем человеке. Даже пресс-релиза о пожаре нет. Который кто-то должен был увидеть, должен был сообщить.

Я прочесала интернет, просматривая все местные сайты в Нью-Йорке в поисках некролога о неизвестном погибшем. Никаких новостей, что кто-то погиб в странном пожаре посреди дикой местности.

Последние несколько дней я жила в состоянии шока, задаваясь вопросом, вдруг я была отравлена газом, было ли все это на самом деле. Может, я представила, как хижина загорается? Я почти месяц провела прикованной в подвале, подвергалась экспериментам сумасшедшего ученого? Это звучит абсурдно даже в моей голове.

Именно поэтому я ничего не говорила вслух. Никому.

После побега я довезла грузовик Алекса до какого-то города, пока в нем не кончился бензин, затем воспользовалась телефоном водителя эвакуатора, чтобы позвонить Рошель. Посреди шоссе, в грязной одежде, босиком и не имея никакого доступа к деньгам, она была единственным человеком, которому я могла позвонить.

Я объяснила ей все как «неудачный план», на что она рассмеялась, дала водителю номер своей кредитной карты и велела ему арендовать для меня лимузин.

В два часа ночи, черт пойми где, не было лимузинов на аренду, поэтому он очень подозрительно, но вежливо вызвал такси.

Добравшись до города, я направилась прямо к себе домой и, после того как консьерж впустил меня, приняла душ. Я поливала свое тело горячей водой столько, сколько могла терпеть. Затем зарылась под гору одеял и крепко заснула.

В какой-то момент я вышла из своей квартиры, чтобы купить новый телефон. У меня было три голосовых сообщения. Появилось неприятное чувство внизу живота, когда я поняла, что должна перезвонить и попытаться объяснить свое исчезновение.

Первое сообщение было неважным. У Джеффри Ломакса – адвоката по бракоразводным процессам, к которому я обращаюсь за рекомендациями, – был клиент для меня. Второе голосовое сообщение было от Рошель. Она, хихикая, поблагодарила меня за то, что я уничтожила эту «маленькую пизденку» и ее бренд. И последнее, от моего босса с работы «Люси». Меня уволили за неявки. Я не была удивлена.

Вот и все. Никаких отчаянных, пытающихся найти меня. Никаких обеспокоенных голосов, призывающих меня связаться с ними.

Обычно подобные вещи меня бы не беспокоили. Именно так я прожила свою жизнь. Одна. И я предпочитала, чтобы так и было. Мне нравилось одиночество, и я не нуждалась в близких связях с друзьями или семьей. Я всегда считала их помехой.

И все же, что, если бы я умерла во время пыток Алекса? Что, если бы я никогда не вернулась? Сколько времени прошло бы, прежде чем кто-нибудь заметил… и забеспокоился?

Я попыталась отмахнуться от беспокойства и сконцентрироваться на следующих шагах, которые мне нужно было предпринять, чтобы восстановить свою жизнь, но мысль продолжала всплывать на поверхность, проявляясь в физическом симптоме, подобном чему-то сродни тоске по дому. Тошнотворное чувство, о котором я слышала от других, но никогда не испытывала сама.

Итак, я пошла навестить Ванессу.

Моя просьба остаться на несколько дней с мамой была встречена ошеломленным взглядом. Хотя, справедливости ради, ботокс не позволяет ее лицевым мышцам демонстрировать различные выражения. Но она словами довольно ясно передала все, что нужно.

– Ты ни разу за всю свою жизнь ни о чем меня не попросила, Блейкли. Ты заболела? Давай, я запишу тебя на прием к доктору Уэстфилду?

– Я не заболела, – сказала я ей. По крайней мере, не физически. – Я просто… хочу ненадолго вернуться домой, – я возилась с ниткой на кофте, и она порвалась. – Ты не скучала по мне… вообще?

Еще одно застывшее выражение. Затем:

– Я не знаю, как на это ответить, честно, – она потянулась за своей сумкой от «Prada». – Тебе нужны деньги?

Когда поступило предложение денег, я сделала выражение лица жестче, подражая дочери, которую она всегда знала, чтобы облегчить ее замешательство. Затем ушла. Деньги – это ответ моей матери на все, поэтому я взяла за правило никогда их не принимать. Семейные деньги приходят с обязательствами, ожиданиями.

После неудачной попытки связаться с матерью я обратилась к психологу в надежде, что, вкратце описав свои обстоятельства, она сможет помочь починить всякую хрень, которую Алекс проделал с моим мозгом.

Было много вопросов о чувствах, которые, как выясняется, должны доставлять дискомфорт. Я отменила следующий сеанс.

Я подумала, не стоит ли мне обратиться в полицию. Написать заявление на Алекса. Но на самом деле я не чувствовала себя травмированной. Я жертва? У меня что-то не так с мозгом, меня пытали, но я сбежала, и где-то там лежит труп, который вызовет больше вопросов, чем я была готова ответить.

Бесполезно.

Я бесцельно бродила по городу, сбитая с толку, и начинала злиться. У меня всегда была стратегия. Всегда была цель. Я была более чем довольна своей жизнью, а теперь подвергала сомнению все свое существование.

Еще появились сны. Или, скорее, кошмары. Я просыпалась промокшая насквозь, сердце колотилось так сильно, я боялась, что у меня сердечный приступ. Иногда я просыпалась, засунув пальцы в волосы в попытке сорвать электроды с головы.

Но кошмары – это не то, что пугает меня больше всего.

Я просыпаюсь от воспоминаний о прикосновениях Алекса. Его напряженных бледно-голубых глаза, когда он пристально смотрел на меня, как будто видел ту часть меня, о существовании которой я и не подозревала. Тяжесть его тела на моем ощущалась так успокаивающе. И когда он сказал, что любит… меня это так сильно задело, рассеяло тьму.

Я боюсь его. Боюсь себя. Боюсь эмоций, которые он навязал мне, и даже боюсь их потерять.

То, что я пережила под этим водопадом, настигает меня каждую ночь, и моя ненависть к Алексу связана с теми неопределимыми чувствами, которые я испытываю к нему. Алекс – пятно на моей душе.

Попытка стереть это темное, отвратительное пятно оставила только дыру. Теперь там пустота, похожая на пещеру, где меня разорвали пополам, и я потеряла какую-то жизненно важную часть себя в той хижине.

Я боюсь, что никогда больше не испытаю этих чувств ни с кем другим.

Боже, безумие этих мыслей невыносимо. Сокрушительная агония вместе с глубиной этой жгучей любви, этой невыносимой тоски, мучает меня больше, чем любая физическая боль.

Я разбиваюсь вдребезги… прямо как те гребаные часы.

Надо все это прекратить, пока не сошла с ума. Я полна решимости собрать все кусочки воедино.

Итак, в попытке исправить ущерб и вернуть свою жизнь обратно, я решаю вернуться к работе. Записываюсь на прием к парикмахеру, чтобы подкрасить корни, покупаю совершенно новую одежду, затем звоню Леноре.

– Я думала, ты умерла, – говорит она с горечью в голосе. Которая, на мой взгляд, полностью противоречит ее словам.

Я внутренне ругаю себя за то, что меня волнует, что думает клиент, и прочищаю горло.

– Ленора, послушай. Были некие обстоятельства, но уверяю, я всегда довожу работу до конца. Я этим занимаюсь.

– Не знаю, Люси. Просто было интересно, почему ты отложила работу. Может быть, мне следует вести себя как-то по-другому с ним.

Она не может пойти на попятную. Мне нужно закончить эту работу. В отчаянии я пытаюсь представить, как старая Блейкли Вон отнеслась бы к этому разговору.

– Я абсолютно все понимаю, Ленора. Поскольку возврат денег невозможен, на этом наше совместное дело будет завершено.

– Подожди…

Деньгам всегда уделяется должное внимание и уважение. Я роюсь в своей сумке и достаю черный блокнот и ручку. Пока Ленора перечисляет свои новые проблемы, я заверяю ее, что ошибок не будет. Спрашиваю о недавних действиях Эриксона и делаю заметки.

– Все произойдет на этой неделе, – говорю я и заканчиваю разговор.

Чувство спокойствия накрывает меня, как теплое одеяло, и это привычное утешение.

Мне нужно вернуться к нормальной жизни. Мне нужно снова обрести себя. И если единственный способ добиться этого – наказать Эриксона Дейвернса, тогда я буду его расплатой.

После того, как выполню работу, прошедший месяц начнет стираться из памяти, и Алекс Чемберс будет существовать только в темном уголке моего сознания.

Реализация плана вернула меня в свою стихию, как будто я надела любимое маленькое черное платье. Посадка идеальная. Сосредоточенность на цели была тем отвлечением, в котором нуждался мой разум.

По большей части я придерживалась простого плана. Любое учреждение всегда находится в поиске сотрудников. Итак, я начала со службы временного найма. После подтверждения того, что фирма Эриксона ищет несколько специалистов, я создала электронное письмо от своего выдуманного агентства по трудоустройству и отправила несколько резюме.

Эйвери Лоуренс была нанята два дня назад в качестве офисного ассистента. У нее есть все необходимые навыки, и она работает на тринадцатом этаже. Не в том же отделе, что и Эриксон, но достаточно близко к его офисам, чтобы наблюдать.

День первый: я изучила распорядок дня Эриксона. Внесла какие-то коррективы в его прошлое расписание, а затем последовала за ним на его новое местечко. По словам Леноры, недавние списания средств с кредитной карты показывают, что Эриксон посещает «счастливый час²⁶» в «Сейдж Хаус», шикарном коктейль-баре, расположенном в уголке модного района Трайбека.

Понаблюдав за ним в течение двух часов в баре, я проверила свой доступ на тринадцатый этаж. Офицера службы безопасности пришлось немного уговорить, но я его достаточно легко убедила, что просто жажду поработать внеурочно, дабы произвести хорошее впечатление на своих новых боссов.

Я точно определила три камеры, которые мне нужно отключить. К счастью, система безопасности работает по Wi-Fi. Один глушитель, установленный на полу, дает мне пятнадцать минут до того, как поднимутся какие-либо тревожные сигналы.

Пятнадцати минут будет достаточно.

День второй: вместо того, чтобы снова проверить свой доступ у сотрудника службы безопасности, я задерживаюсь сегодня днем на рабочем месте, когда все начинают расходиться. Затем скрываюсь в туалете и жду. Не самый скрытный план, но лучше все упростить.

Проверяю время на телефоне, и мое сердце болезненно стучит в груди. Просто мелькает воспоминание о том, как Алекс открывает свои карманные часы, и мое тело сразу реагирует.

Он умер.

С осознанием этого приходит странная меланхолия. Я стряхиваю с себя это чувство и включаю глушитель. В качестве дополнительной меры предосторожности надеваю медицинскую маску, чтобы прикрыть половину лица, затем выхожу из уборной.

Через десять минут, потраченных на поиск в офисном компьютере Эриксона, я ничего не нашла. Все его финансовые записи нетронуты. На самом деле, даже слишком, как будто он специально обработал цифры, чтобы они выглядели так же, как и все остальные его счета.

– Черт, – шепчу я.

Надо уйти сейчас. Пойти домой и перегруппироваться. Уделить больше времени наблюдению за своей целью, чтобы сформулировать другой план безопасного получения необходимых мне документов. Но мое сердце колотится. Я чувствую давление, хочу поскорее закончить работу, завершить эту часть моей жизни.

Чтобы двигаться дальше.

Я выхожу из программ и подтираю следы, затем убираю глушитель перед выходом из здания. Я точно знаю, куда идти.

Тихий голосок в моей головы говорит, что я должна подольше следить за своей целью. Быть уверенной – абсолютно уверенной – в том, когда он покинет «Сейдж Хаус». Но опять же, я просто не могу, не могу продолжать откладывать.

Нужно закончить.

Этому нужно положить конец.

И инстинкты подталкивают меня к зданию на углу, где находится вторая квартира Эриксона – та, которую он скрывает от своей жены. Если Эриксон скрывает свои отношения с Брюстером и тот факт, что он обходит стороной своих не совсем законных клиентов, то именно там он должен хранить улики.

Я мысленно прокручиваю план, решая, как лучше всего проникнуть в квартиру, сильно нарушая одно из своих собственных правил, когда слышу отчетливое хныканье из подворотни здания.

Это не мое дело.

Блейкли, какой она была всего месяц назад, прошла бы мимо этого переулка и даже не посмотрела бы. Она не чувствовала бы абсолютно никакой ответственности за то, что услышала женский крик о помощи.

Но отчаянная тяжесть в груди заставляет меня поступить с точностью до наоборот.

И когда я вижу его руки на ее горле – у меня нет выбора.

Рефлекторно я подбегаю к Эриксону и швыряю свою сумку ему в голову.

– Ты больной ублюдок. Отпусти ее.

Его локоть ударяет меня по щеке, впечатывая в бетонную стену. Боль пронзает мое плечо. Проклятье.

Его это не смущает, он отбрасывает свои растрепанные, грязно-светлые волосы с глаз и продолжает душить женщину, заглушая ее крики. Ее слезливый взгляд встречается с моим, в нем мольба, которая пронзает меня. Затем я замечаю, что брюки Эриксона расстегнуты и низко спущены на бедрах.

Желчь подступает к моему горлу, я отталкиваюсь от стены.

– Отвали от нее, кусок дерьма.

С ворчанием Эриксон ударяет женщину головой о стену. Она падает на тротуар, ее порванная юбка задирается до бедер, с ноги слетает туфля. Когда Эриксон поворачивается ко мне, я засовываю руку в сумку.

Делаю шаг назад, когда он приближается.

– Это не твое дело, мразь, – говорит он.

Я согласна, но уходить слишком поздно. Никому нет дела до того, что происходит на этой улочке, или до женщины с пропавшей туфлей. Мимо проезжают машины, ревут клаксоны, люди спешат жить своей жизнью. Почему, черт возьми, меня это волнует?

Это не потому, что меня наняли.

Что-то еще, что-то чужое и знакомое одновременно ведет войну внутри меня. Чувство нарастает и нарастает, пока не прорывается наружу. Сдержанное сопереживание в течение всей жизни высвобождает лавину.

Губы Эриксона изгибаются в ехидной улыбке. Он, должно быть, решает, что я не стою его беспокойства, потому что поворачивается и снова направляется к своей жертве. Беспомощная, беззащитная женщина, лежащая в грязном, пропитанном мочой переулке за мусорным контейнером.

Когда я смотрю, как Эриксон опускается на колени и склоняется над ней, во мне просыпается неистовая ярость, натиск эмоций настолько ошеломляет, что у меня затуманивается зрение. Грудь наполняет жар. Каждая эмоция, в которой мне было отказано, овладевает мной с яростной мстительностью.

Моя рука все еще в сумке. Я сжимаю твердый предмет в ладони. Ноги несут меня к Эриксону, а затем складной нож оказывается у него в спине.

Его гортанный крик эхом отражается от здания, когда я смотрю вниз на свою руку, сжимающую рукоять. Я вырываюсь и, когда он замахивается руками для атаки, вгоняю лезвие ему в ключицу. Изо всех сил пытаюсь высвободить его и вонзаю нож ему в грудь.

Когда он падает на тротуар, я падаю вслед за ним. Мои удары неистовы, нож находит новое местоположение каждый раз, когда я погружаю лезвие. Я чувствую кости, мягкие ткани и губчатые органы. Перед глазами все застилает туман. Я не прекращаю атаку, пока он полностью не замирает.

Какая-то мысль выводит меня из оцепенения, и я бросаю взгляд на женщину. Замечаю, что ее грудь двигается, подтверждая, что она жива, затем закрываю глаза. Все, что я слышу, – это свое дыхание, городской гул затих.

Встаю и смотрю вниз на изуродованное тело Эриксона Дейвернса.

Резкий звон пронзает мои уши. Я оцепенела. Ничего не чувствую вокруг себя, кроме раздражающего покалывания в ладони. Медленно закрываю складной нож, затем переворачиваю руку, мои движения так нехарактерны.

Ладони и пальцы покрыты красным. Я не могу перестать смотреть на свои руки, на то, как цвет затемняет складки на ладонях. Звон становится громче, превращаясь в вибрацию в моем черепе, когда я осматриваю вновь открывшийся порез на тыльной стороне.

Страх леденит вены. Кость жертвы Алекса, которая проткнула меня, порез, который снова открылся, и кровь моей жертвы, просачивающаяся в эту рану.

Последние слова Алекса возвращаются ко мне с пугающей точностью.

«Это именно то, для чего ты создана».

– О, боже мой, – Что я наделала?

Это не было преступлением в состоянии аффекта. Это не было самообороной, хотя отличный юрист мог бы обосновать все. Правда в том, что у меня были варианты. Я могла позвонить 9-1-1. Я могла напугать Эриксона, что позвоню. Я могла бороться с ним жестче.

Но я сознательно решила покончить с ним. За долю секунды поняла, что Эриксону все сойдет с рук… возможно, даже убийство этой женщины… что он продолжит причинять боль другим, и я убрала электрошокер в сумку и выбрала складной нож.

Мне нужно было, чтобы это прекратилось. Мне нужно было остановить его. Навсегда.

Я сделала выбор убить.

Из меня вырывается крик, я пальцами откидываю волосы назад.

Когда-то месть была моим идеалом.

И никто не заслуживает моей мести больше, чем Алекс Чемберс. Если бы он уже не был мертв, я бы выполнила свою клятву выследить его и перегрызть ему глотку.

До Алекса я была безобидной, бесчувственной психопаткой. Он хотел, чтобы я испытала мир эмоций, которых никогда раньше не испытывала. Он хотел вылечить мою болезнь.

Он открыл путь – какая-то закрытая дорога из дерьма с нейронными соединителями теперь широко открыта и обрушивает на меня слишком много эмоций.

Нет… это невозможно. Психопатия – это не болезнь, которую можно вылечить. Мой мозг сломал не эксперимент Алекса, а эмоции, которые он мне навязал – эмоции, для которых я не была создана. Его любовь создала это несчастье.

Он сделал меня убийцей.