Текст книги "Семья"
Автор книги: Тони Парсонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
8
«Все словно ускользает у меня из рук», – подумала Кэт.
Человеку кажется, что все у него под контролем и своей жизнью он распоряжается сам. Что может сам решать, когда ему начинать свои дела, а когда заканчивать. А потом вдруг – раз! – и он понимает, что не контролирует абсолютно ничего.
Наконец-то они остались вдвоем с Рори. Джейк уехал к матери, и Кэт могла вновь находиться в квартире у Рори без опасений, что в любую минуту может натолкнуться на какого-то прыщавого и недружелюбного чужака.
Но однажды вечером Рори выпил две рюмки чего-то красного и начал приводить в порядок комнату для гостей. Обычно он держал там свой профессиональный инвентарь: белые костюмы для карате, разноцветные пояса в целлофановых упаковках, груши и другие спортивные снаряды для отработки ударов ногами и руками. На их место он привез из ИКЕА набор мебели с односпальной кроватью.
– Я тут подумал и решил, что Джейку надо выделить комнату, – сказал он. – Ведь несправедливо, что мальчику все время приходится спать на диване в гостиной.
– Но… то есть я хотела сказать, а куда ты денешь свой спортивный инвентарь?
На самом деле она хотела сказать: а как быть с нами?
Рори безразлично пожал плечами.
– Отнесу в школу карате. Главное, чтобы Джейк чувствовал себя здесь хорошо. – Он посмотрел на нее, и лоб его нахмурился. – А в чем дело?
– Ни в чем.
– Не надо притворяться, Кэт. Тебя злит, что я освобождаю комнату для Джейка. Ну, что ж, у меня есть сын. Неужели ты этого не понимаешь?
– А у меня нет сына. Неужели ты этого не понимаешь?
– Я не собираюсь с тобой спорить. И тем более извиняться за то, что у меня есть сын.
– Я и не прошу, чтобы ты извинялся. – Внезапно ей стало невыразимо грустно. – Просто я хочу… не знаю, как сказать… хочу, чтобы настоящее значило для тебя не меньше, чем прошлое.
– Послушай, все будет отлично. Вы обязательно поладите. Просто у него сейчас трудный возраст.
– Трудный для него или для меня? – Кэт помотала головой. – Нет-нет, я не то хотела сказать. Разумеется, ты хочешь, чтобы твой сын чувствовал себя здесь как дома. В этом нет ничего плохого. Только бессердечная корова стала бы против этого возражать. Я просто подумала… что тогда мы уже не сможем видеться так часто, как раньше.
У Рори вытянулось лицо.
– Из-за того, что я выделяю пространство для сына?
– Нет, из-за того, что мне тоже нужно свободное пространство. Вины твоей тут нет никакой. То, что ты делаешь для сына, – вполне естественно.
И оставить Рори тоже вполне естественно. Если она хочет найти в своей жизни опору, то она должна дать себе… как это называют в разных журналах?
Она должна дать себе время для поисков. Точно, это называется временем для поисков.
Согласно плану своей профессиональной практики, раз в неделю Меган должна была на автобусе ехать в одну из городских больниц, где с дюжиной таких же, как она, практикантов проводить нечто вроде конференции, на которой обсуждались насущные проблемы.
Пустые знахарские посиделки – так она отзывалась об этих собраниях, хотя в глубине души и признавала их несомненную пользу. «Какой-то кошмар!» – думала она каждый раз, возвращаясь с этих вынужденных перерывов в работе.
Остальные практиканты принадлежали к разным слоям общества и съехались из разных стран и континентов. Половина из них была выходцами из беднейших азиатских стран, и тем не менее, никаких расовых предрассудков между ними не существовало. Меган без всяких оговорок считала их своими полноправными коллегами. Все они были молоды, младше тридцати лет, чрезвычайно энергичны и преданы своей профессии (настоящие виртуозы!), успевшие пообтесаться в столичной жизни и хорошо выучить язык. Меган считала, что, предлагая такую форму общения, их наставники поступают правильно, потому что не могут же врачи говорить со своими друзьями и родственниками обо всем, что видят на работе! Никто их просто-напросто не поймет.
– Ко мне снова пришла та пациентка, которую избил муж, – сказала одна молодая женщина, блондинка с кудряшками и сильным акцентом непонятного происхождения. – Она приходит ко мне каждую неделю, вся в синяках и ссадинах, а однажды заявилась с поломанным ребром. Не знаю, писать докладную в органы, или нет?
– А что тебя останавливает? – спросил толстый китаец в массивных черных очках.
– У нее брак зарегистрирован, – вздохнула блондинка. – Появись у них на пороге полиция – и, боюсь, муженек ее вовсе прибьет.
– Национальная особенность, – усмехнулся студент из Индии. – Как вам нравится такое культурное поведение?
– Не говори никому! – посоветовал китаец. Его акцент напоминал странную смесь кокни и южно-китайского произношения. Все фразы звучали как команды. – Она не вынесет санкций и будет чувствовать себя еще несчастнее, чем прежде. Они все здесь такие.
– Терпеть не могу, когда мои пациенты требуют, чтобы я от них отстала и линяла в свою страну, – пожаловалась девушка из Пакистана. Одетая в мини-юбку, она казалась настоящей школьницей. – Вы заметили? Обычно они такое говорят, когда я не выписываю им то лекарство, которое они требуют.
– Фемазепам, например, – протяжно пропел индус. – Они всегда заявляют, что я могу катиться куда подальше, если я не выписываю по их требованию фемазепам.
Меган глубоко вздохнула и выпалила:
– Я беременна.
Все уставились на нее, как на зверя в зоопарке. В комнате повисло напряженное молчание.
После нескольких месяцев общей практики эти молодые доктора уже считали, что видели и слышали в своей жизни все. Они видели людей, укушенных хомяками в задний проход. Жен, которые спали с молотками под подушкой – для защиты не от воров, а от собственных мужей. Брошенных дома детей, которым приходилось месяцами самим о себе заботиться, пока их родители развлекались где-нибудь на Ибице. Перед их глазами проходил гротескный парад одичавших детей, малолетних воров и наркоманов, одиноких пенсионеров, мужчин с застрявшими в пылесосах членами, женщин, избитых и искалеченных мужьями-пьяницами, религиозных фанатиков, преступников всех мастей и разновидностей, – в общем, всех униженных и унижающих.
Доктора посещали жилые кварталы, где у всех были бейсбольные биты, хотя никто здесь отродясь не играл в бейсбол и лучшие представители молодого поколения либо спивались, либо заболевали и рано умирали. Все это практиканты уже видели и выписывали таким людям рецепты.
Но чтобы кто-то из их команды, причем человек высокого полета, вдруг забеременел? С таким они еще не сталкивались.
– Надеюсь, все будет в порядке, – сказала Меган, пытаясь придать своим словам уверенность, которой у нее не было и в помине. – Ребенок родится как раз к концу практики, а во время аттестационной сессии я буду кормить его грудью. Кроме того, у него нет отца. Но я думаю, что со всем этим справлюсь.
Никто не знал, что сказать.
Все они долго и много работали и зашли в своей профессии так далеко, и теперь доучивались последний год перед получением диплома и лицензии, и вдруг – на тебе! Увенчивает всю эту грандиозную конструкцию ребенок! Ребенок в такое время? Им это показалось каким-то извращением, словно измученный марафонец, пробежав всю дистанцию, вдруг решает на стадионе пробежать перед изумленной публикой еще кружочек-другой, причем – на руках.
Все смотрели на Меган молча, не выражая ни одобрения, ни сочувствия. Да, конечно, они понимали, что люди бывают разные, многие – со странностями, но чтобы такое? Казалось, что они ей не верят. Меган смотрела в их разноцветные лица и читала в них одну и ту же мысль: она блефует! Иначе просто быть не может!
Меган прекрасно понимала их чувства. Иногда она и сама не верила в то, что с ней происходит.
– Когда у них появляется ребенок, они меняются, – разглагольствовал Майкл. – Причем, меняется не только тело, но и взгляды на жизнь. – Он допил свое пиво и посигналил бармену, чтобы тот принес ему еще. Бармен его проигнорировал. – Центром их мира становится ребенок. А мужчины оказываются где-то на периферии вселенной.
Братья сидели в пабе недалеко от своего автосалона и разговаривали. Обычно они редко ходили по пабам и вообще к выпивке относились отрицательно.
– В итальянском языке нет слова алкоголик, – говорил им отец, глядя на то, как все их английские сверстники пухнут от пива уже в подростковом возрасте.
Но Майкл теперь не спешил после работы домой, хотя и не испытывал по этому поводу особой радости.
– Ты считаешь, что с нашей мамой тоже такое случилось? – спросил Паоло брата. – То есть она тоже потеряла интерес к отцу?
Майкл стрельнул в него оскорбленным взглядом.
– Не смей говорить такое о матери!
– Я просто размышляю. Она всегда мне казалась самой настоящей матерью, самой лучшей из всех, каких только можно себе вообразить. – При этих воспоминаниях Паоло улыбнулся. – Кормила нас, одевала, держала в строгости.
Майкл тоже грустно улыбнулся.
– Да, – согласился он. – Таково ее призвание.
– Может, она тоже изменилась, – продолжал Паоло. – Может, после нашего рождения мы тоже стали самыми главными персонами в ее мире. Но отец был счастлив. Они всегда казались вместе такими счастливыми, разве нет? Гораздо счастливее, чем современные пары.
– Тогда все было по-другому. Мужчины влюблялись в первую попавшуюся девчонку, женились на ней и жили до скончания века. Дом и работа, и никаких интрижек на стороне. А нас со всех сторон окружают соблазны. Современные женщины любят секс не меньше мужчин. До тех пор, пока мы на них не женимся.
Паоло с грустью посмотрел на брата и подумал о том, насколько они все еще близки друг другу и как он любит этого человека.
– Тогда давай начистоту, – сказал он. – Ты не виноват в том, что спутался с Джинджер. Во всем виновата твоя жена.
– Говори тише! – Майкл нервно оглянулся, и в глазах у него появилось затравленное выражение. – Я всего лишь имею в виду, что женщины используют свое материнство против тебя. Большая разница – не жить вместе с женщиной или жить с ней, но порознь. Быть неженатым или быть одиноким. Большая разница – сперва не иметь ребенка, а потом его заиметь. – Он посмотрел на брата с вызовом. – Я очень люблю свою дочь. Не могу себе даже представить, что любовь бывает сильнее.
Паоло положил ладонь на руку брата.
– Я тебя понимаю. Но тогда перестань блудить с кем попало. Ты ведь не хочешь развода, не так ли? Ты же не хочешь, чтобы Хлоя росла без отца? Наверняка ты хочешь, чтобы у твоей дочери была такая же семья, как у наших родителей. Такая же крепкая и настоящая семья.
– Моя семья уже никогда не станет такой.
– Но ведь это сумасшествие – ломать семью из-за какого-то случайного срыва. В этом нет никакого смысла! Ты же любишь свою семью, Майк, не правда ли? И не хочешь ее потерять?
– В Джинджер есть что-то такое, специфическое…
– В них во всех есть что-то специфическое, пока мы теряем из-за них голову, Майкл. Но это специфическое очень быстро улетучивается. Я имею в виду страсть. Этот… я не знаю… голод, что ли. Он утоляется и исчезает. Ты же знаешь об этом гораздо лучше меня, у тебя было столько женщин! Но то, что происходит между тобой и Наоко, – гораздо серьезнее. На основании этого можно построить жизнь.
Майкл повесил голову.
– Да, я люблю Наоко. И Хлою люблю. Но после того как она родилась, я не перестаю удивляться: как можно иметь в жизни так много любви и одновременно так мало радости?
– Что ты подразумеваешь под словом радость? Бесконечный, бессмысленный секс с незнакомкой?
– Ну, для начала – да.
– Ты глупая свинья! Предполагается, что это у женщины бывает послеродовая депрессия! А не у мужчины!
А про себя Паоло подумал:
«У нас все будет по-другому. Когда у нас с Джессикой родится ребенок, ничего подобного не произойдет. Потому что я не собираюсь делать трагедию из бессонных ночей, из детских капризов во время роста зубов, из смены пеленок и, вообще, из всего того, на что нам с Джессикой придется пойти ради ребенка. И я не возражаю против того, что ребенок станет самой важной персоной в жизни моей жены, а сексом мы будем заниматься только эпизодически. Потому что я хочу, чтобы она любила моего ребенка именно так, как должна его любить настоящая мать, то есть больше всего на свете. Потому что этот ребенок заслуживает того, чтобы его любили сильнее, чем меня.
И то, что случилось с Майклом и Наоко, никогда не случится у нас с Джессикой. С нами все будет в порядке. Сейчас самое главное – пережить ближайшие девять месяцев, и все».
И, оставив брата в пабе, Паоло отправился домой, к своей беременной жене, и бережно приложил ухо к ее все еще плоскому животу. Исполненные какой-то непозволительной радости, они оба улыбались и прислушивались, пытаясь уловить сердечный ритм плода – словно сигнал, который может донестись до них из самого центра Вселенной.
«Четырнадцать недель», – думала Меган, устало спускаясь после рабочего дня по больничным ступеням. За ее спиной в регистратуре какой-то бритоголовый мужчина в грубом свитере кричал медсестре, что он знает свои права.
Четырнадцать недель, думала она, легонько проводя рукой по своему животу, – жест ободрения, хотя она и не могла сказать наверняка, кого хочет ободрить: себя или ребенка. Ее беременность была уже заметна. Одежда становилась тесной. Ребенок научился сосать свой большой палец, и это вызывало в ней неизменное удивление.
В больнице имелась брошюрка для будущих матерей под названием «Первый триместр». Там давались вполне разумные советы для женщин, которые вели спокойную и размеренную жизнь и ни в чем не нуждались. «Подключайте к своим проблемам партнера. Не выбивайтесь из режима и позволяйте себе немного вздремнуть днем. Старайтесь поменьше уставать. Привыкайте к специальному лечебному белью. Пусть партнер делает вам расслабляющий массаж. Регулярно плавайте. Не держите проблемы в себе – разговаривайте с партнером».
Глядя на эту брошюрку, Меган хотелось смеяться.
– Меган!
Перед ней стоял Уилл, растерянный и смущенный, и на один короткий момент она обрадовалась его появлению какой-то абсурдной, безудержной радостью. «Подключайте своего партнера», – вспомнились ей автоматически слова из брошюрки. «Пусть партнер делает вам расслабляющий массаж». Однако Уилл уже не являлся ее партнером. И отцом ее ребенка тоже не был. С тех пор как они расстались, он забросал ее целым градом текстовых посланий по Интернету, которые она стирала, не читая. Что здесь можно было сказать? И все же она ощутила какую-то сладкую и щемящую тоску – сожаление, что предназначенный им двоим путь так и не будет пройден.
Если бы он любил только ее, то они бы до сих пор оставались вместе. Вполне возможно, что, в конце концов, у них бы была свадьба, а там, глядишь, и хорошенькие, шаловливые детки, которых они бы возили по воскресеньям к безмерно любящим их дедушке с бабушкой. «А на деле все сложилось так, что я даже не читаю его текстовых сообщений, – думала Меган. – Как же быстро мы стараемся забыть тех, кого когда-то любили».
– Ты хорошо выглядишь, Меган.
Они были так близки друг другу! Именно поэтому она обрадовалась, увидев его. Совершенно не факт, думала она, что с другим мужчиной она сможет испытать такую же близость, как с ним. В студенческие годы они так хорошо жили! Тратили свое драгоценное время на длинные разговоры, рассказывали друг другу секреты, истории из жизни. Не спали по ночам, потому что не могли вынести расставания друг с другом. Иногда по ночам они пили и курили, а потом встречали восход солнца.
Не то чтобы Меган не смогла бы найти себе мужчину лучше Уилла. Но этой роскоши бездумного и счастливого времяпрепровождения в ее жизни точно уже не будет. Глядя на Уилла, она вдруг поняла, насколько же сейчас одинока.
– Вернись ко мне, Меган.
Это невозможно. Из-за того, что он наделал. Из-за того, что наделала она. Лучше сразу же расставить все точки над «i».
– Уилл, я беременна.
От удивления у него раскрылся рот.
– Не от тебя, – добавила она поспешно.
Меган всегда считала, что фильм «Четыре свадьбы и одни похороны» нереалистичен. Что когда Энди Макдауэлл рассказывает Хью Гранту свою историю, тот в ответ ведет себя весьма глупо: слишком благородно, что ли.
– Ах ты, шлюха! – заорал Уилл, побагровев от гнева (совершенно не так, как Хью Грант), силясь удержаться от слез. – Ты грязная шлюха!
«В наши дни мужчины уже не ждут, что девушка окажется девственницей, – думала Меган. – Но хотят, чтобы она создавала для них иллюзию девственности. А как же правда? Правда кажется им невыносимой».
– Кто он, скажи, ты, подлая тварь! – продолжал кричать Уилл. – Я его убью!
«Видимое целомудрие, – продолжала размышлять Меган. – Вот чего они от нас ждут».
Но это невозможно, когда впереди тебя ждет пополнение семейства.
Джессика вошла в магазин «Путь к материнству» с робостью и гордостью одновременно.
Вокруг бродили женщины на разных сроках беременности и рассматривали соответствующие модели одежды: военные брюки с широченными эластичными поясами, цветастые блузы, строгие костюмы все с теми же широченными эластичными поясами. Специфическую предродовую одежду на все случаи жизни и на любой вкус.
Периодически женщины слегка дотрагивались до своего живота и похлопывали по нему, словно защищая от каких-то невидимых внешних воздействий. Этот загадочный жест беременных женщин Джессика сама уже начала потихоньку перенимать.
Магазин «Путь к материнству» отличался от других магазинов одежды кардинально. Здесь не было скучающих мужей и бойфрендов, которые, тоскливо вздыхая, сидели по стеночке с отсутствующим видом. Казалось, здесь никто никуда не торопился, и в распоряжении этих женщин было времени хоть отбавляй, или, вернее, они чувствовали себя так, словно по праву им принадлежит целая вечность. Периодически они заговаривали с продавщицами, и эти разговоры представляли собой смесь важных и неважных замечаний, банальных фактов или чего-то, имеющего отношение к вечности.
– У вас есть брюки той же модели, только другой расцветки? Мне еще месяц ходить до родов.
Слушая эти разговоры, Джессика не могла не улыбаться. Потому что она сама теперь была такой же, как они.
Вот она взяла в руки розовое цветастое платье. Модель ничем не отличалась от тех, в которых ходят на дискотеки (или в бар, или в клуб) молодые, не беременные девчонки. Меган оно, пожалуй, подойдет, но только не самой Джессике. Хотя это платье точно соответствовало образу, какой Джессика придумала себе для материнства.
– Хорошенькое, не правда ли? – обратилась к ней продавщица.
Джессика улыбнулась.
– Да, мне оно нравится.
– Действительно, почему бы женщине во время беременности не выглядеть модной и сексуальной, – продолжала продавщица. – Мы в нашем магазине заботимся о том, чтобы вы с гордостью носили свой живот.
Джессика взглянула на свой плоский живот.
– Не беспокойтесь, – поспешила улыбнуться продавщица. – Ваш живот тоже со временем округлится, я вам обещаю. У вас, наверное, месяца три, не больше?
– Еще не совсем, – пробормотала Джессика.
– Почему бы вам его не примерить?
На самом деле, почему нет? Теперь она тоже стала членом этого элитарного клуба беременных женщин. И хотя старая одежда все еще на нее налезает, нет никаких препятствий к тому, чтобы начать обновлять свой гардероб заблаговременно. Джессика всегда все делала заблаговременно.
И с работы ушла заблаговременно – еще не будучи беременной, но со страстным желанием иметь ребенка. И близким рассказала о своем положении, не дождавшись положенных трех месяцев. И в магазин «Путь к материнству» пришла, хотя никаких признаков живота у нее еще нет и в помине. А все потому, что она не могла больше ждать. Не могла дождаться, когда, наконец, обнимет своего ребенка, создаст настоящую семью, и жизнь наладится окончательно и бесповоротно.
Джессика вошла в примерочную и вдруг почувствовала сырость в туфлях. Сперва она даже ничего не поняла. Откуда эта сырость в туфлях? О том, что у нее началось кровотечение, она даже не догадывалась. Просто сырость в туфлях – и всё.
Но потом ее вдруг обуял страх, она взглянула вниз и начала осматривать на себе одежду, и тут увидела кровь. Много крови. На руках, на некупленном предродовом платье, розовом в цветочек. Кровь текла по ногам и проникла в туфли.
«Мой любимый ребеночек!»
9
Сперва ему показалось, что это его жена.
Что-то в овале ее лица, в форме глаз заставило Паоло на секунду подумать, что это Джессика.
Впрочем, на таком расстоянии – с противоположного конца больничного коридора, да еще после бешеной гонки на машине в больницу его ошибка была вполне объяснима. Это оказалась Меган, ее сестра. Он бросился к ней со всех ног.
– Как она? С ней все в порядке? – задыхаясь, спросил он.
– Паоло, успокойся, с Джессикой будет все нормально, ты понял? Просто она потеряла много крови. А потом ей должны сделать то, что врачи называют чисткой.
Он изо всех сил пытался понять. Как такое могло случиться?
– Процедура вполне стандартная. Очень простая. Чистка – это маленькая операция. Беспокоиться тут не о чем. Из ее матки необходимо извлечь все оставшиеся после беременности продукты и ткани.
– Но она выздоровеет?
– Да, Паоло, я тебе обещаю, что она выздоровеет.
– И ребенок выздоровеет?
Меган смотрела на него в растерянности.
– Паоло… Джессика потеряла ребенка.
– Что?
– У нее выкидыш.
– Выкидыш? – Он отвел глаза, пытаясь переварить полученную информацию. – Наш ребенок умер?
– Мне очень жаль.
– Но ей еще должны сделать операцию?
– Да, чистку. Вычистить ее матку. В ней ничего не должно остаться инородного, а то может начаться воспаление. Но анестезию ей можно ввести только через пару часов.
Казалось, до Паоло медленно доходило сказанное Меган.
– Так мы потеряли нашего ребенка?
– Когда-нибудь у вас обязательно родится прекрасный ребенок, Паоло.
Он повесил голову.
– Что мы сделали неправильно?
– Ничего неправильного вы не сделали. Я понимаю, что все это ужасно. Но такое случается часто. Выкидышем оканчивается каждая четвертая беременность.
– Где она? Где моя жена? – Ему захотелось увидеть ее немедленно, сию же секунду.
Меган указала на дверь одной из палат и, игнорируя осуждающие взгляды пробегающих мимо сестер, достала мобильный телефон, снова набрала номер Кэт.
Паоло постучал, вытер глаза кулаком и тихо вошел внутрь.
«Моя любимая женушка!» – думал он.
В палате горел свет единственной зудящей лампы над головой у Джессики. Но даже в этом мертвенном свете Паоло прочел всю хронику последних событий на ее лице. Большая потеря крови. Страшная усталость. Но самое главное – страшное, непомерное горе от потери так и не рожденного ею существа.
Она полулежала на нескольких высоких подушках, но казалась спящей. Паоло придвинул к кровати стул и взял жену за руку. Потом зарылся лицом в больничные простыни и зарыдал.
– Извини, – произнесла Джессика одними губами.
– Ты должен надеть презерватив, – сказала Кэт.
Парень улыбнулся и дотронулся до полей своей стильной меховой шляпы.
– Но я хочу тебя чувствовать! – возразил он.
– Ты прекрасно можешь чувствовать меня через презерватив. Или сегодня ночью ты не почувствуешь ничего, кроме своей собственной руки. – Она усмехнулась. – Итак, твой выбор?
– Посмотрим, что у нас тут есть, – пробурчал он и пошел будить своего товарища по квартире.
Рубашку он стянул с себя, как только они сюда вошли. Надеялся, что при виде его загорелого, накачанного тела она станет сговорчивее. Но, оставшись в одиночестве, Кэт вдруг почувствовала себя не в своей тарелке. На столе стояли грязные контейнеры от готовой пиццы, по углам валялись кучи грязного белья, в раковине – недокуренные сигареты с марихуаной. Она пришла сюда, к нему домой, чтобы встряхнуть свое тело. Но действительно ли ей хотелось это делать в таком месте?
Они встретились в клубе, куда обычно ходил развлекаться ее кухонный персонал. Ей понравилась его шляпа. Потом они танцевали. Она спросила, как его зовут, но тут же забыла: Джим? Джон? А спросить еще раз постеснялась. Впрочем, это было совсем необязательно.
Они обнялись. Смешно, думала Кэт, целоваться в их возрасте, как подростки. Но никому и в голову не пришло посмотреть на них дважды. Фраз было произнесено по минимуму – изредка они пытались перекричать музыку, – но ее это устраивало. Она устала от разговоров.
Он вернулся в комнату с упаковкой презервативов, поскреб орлиную татуировку на своем бицепсе, и она поняла, что ей очень хочется домой. Да, ее тело действительно нуждалось в хорошей встряске, но перед встряской ему не мешало бы дать хороший отдых. Кроме того, обнаружилось еще кое-что весьма странное, чего она сначала толком и не осознала.
То есть ей хотелось встряски, но вместе с Рори.
– Извини, – сказала Кэт. – Мне нужно идти.
– Но почему?
Она беспомощно пожала плечами, не зная, что ему на это сказать. Потом вдруг вспомнила одну поэтическую строку, которую когда-то выучила под серыми небесами Манчестера:
– Когда есть желание – все вокруг цветет; когда оно исполняется – все вокруг увядает.
– Что-что?
– У меня началась менструация, – солгала Кэт, чтобы все упростить.
Ей стало страшно: а вдруг он разозлится, станет ей угрожать? Но он всего лишь снял со своей бритой головы меховую шапку и глубоко вздохнул. А потом даже вызвал ей такси. Когда они расставались, он сказал:
– Современные девушки иногда меня просто удивляют. Они сами не знают, чего хотят. Разве не так?
Ей нечего было на это возразить.
На следующее утро, когда она завтракала в одиночестве в одном из ближайших к ее дому кафе, ей пришла в голову мысль: познакомиться с мужчиной очень легко. Но как познакомиться с мужчиной, который не носит в жару меховую шапку?
Как познакомиться с нормальным человеком?
Потом она включила автоответчик и прослушала сообщения Меган, и из ее головы мгновенно улетучились мысли о мужчинах и женщинах, которые по каким-то причинам так и не смогли встретиться и отправиться в постель, и о мужчинах, которые так и не догадались, что ее это совершенно не интересует.
Паоло задернул шторы и запер на два оборота входную дверь, таким образом полностью отгородившись от внешнего мира.
Потом он вошел в гостиную и проверил, как себя чувствует Джессика. Она все еще сидела с ногами на диване и лениво просматривала глянцевый журнал, который он ей принес.
– Я сделаю что-нибудь поесть, – сказал он, и, когда она подняла к нему свое похудевшее, обескровленное лицо, его сердце снова упало. «Надо держать себя в руках», – подумал он, а вслух произнес: – Что хочешь на ужин, Джесс?
– Мне все равно, – ответила она, но, впрочем, улыбнулась.
Он отправился на кухню, открыл холодильник и начал искать что-нибудь, что могло бы ее подкрепить. Мясной соус и макароны, да еще, может быть, зеленый салат, если, конечно, в холодильнике обнаружатся овощи. Кроме того, красное вино. Ему очень хотелось приготовить для жены нормальный ужин.
Все вокруг считали, что он ее любит за то, что она такая красивая. Сперва, может быть, так оно и было, думал он. Но Джессика обладала не только красотой, но и мужеством. Ее внешняя хрупкость и беззащитность были обманчивыми. Стоило только посмотреть на нее сейчас: как она гордо держит голову, когда, казалось бы, должна сломаться под тяжестью пережитого.
Глядя на собеседника, она упрямо поднимала подбородок – Паоло думал об этом, пока готовил ужин, и периодически заглядывал в гостиную, чтобы убедиться, что с Джессикой все в порядке. И всякий раз она отрывалась от журнала и улыбалась ему в ответ, и у него теплело на душе.
Им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга.
Приготовив ужин, он внес в гостиную поднос, уставленный тарелками с горячими спагетти, салатом, сооруженным из увядшей зелени и перезревших томатов, и бутылкой лучшего вина, которое он смог найти в доме.
– Фирменное вино этого дома, – провозгласил Паоло. – Знаменитое Бареси Болоньез.
Он очень боялся, что вот сейчас она устало скажет ему, что не голодна, но она отбросила в сторону глянцевый журнал и потерла ладони.
– Где ты хочешь есть – за столом или на диване? – спросила она, меняя положение тела. Он взглянул на ее голые ноги и ощутил прилив желания.
– А ты как хочешь? – спросил Паоло и поставил поднос на журнальный столик. Потом откупорил бутылку вина: «Надо дать ему слегка выдохнуться», – подумал он.
– Мне хорошо здесь, – сказала она.
– Тогда давай ужинать здесь.
Они сидели перед телевизором, ели, потягивали вино и разговаривали о том, что ему предстоит завтра сделать на работе.
Двери были заперты, шторы задернуты, они были сыты и чувствовали себя в безопасности и тепле, и им казалось, что на свете не существует никого, кроме них троих.
Кроме Паоло, Джессики и их нерожденного ребенка.
– Что это за песенка, которую ты все время поешь? – спросила Джессика.
Она сидела на верхней ступеньке лестницы и наблюдала за тем, как Хлоя, пыхтя и отдуваясь, пыталась на четвереньках покорить свой личный Эверест, то бишь самостоятельно подняться по лестнице. Наоко следовала за ней по пятам, готовая в любую минуту подхватить дочь, если та вздумает упасть. Во рту Хлоя держала соску, но при этом ухитрялась хрюкать и ворчать, и, выбрасывая вверх свои маленькие ручонки, словно пловчиха, переваливалась на новую ступеньку, в то время как Наоко напевала по-японски какой-то приятный мотив.
– Что это за песенка? – снова спросила Джессика.
– Да это простенькая детская песенка, – улыбнулась Наоко. – В ней говорится о псе, который работал полицейским и нашел однажды на улице потерянного котенка.
Хлое эта песенка очень нравилась. Всю неделю она была в плохом, капризном настроении, потому что у нее резались новые зубки, и успокоить ее могли только некоторые, самые любимые вещи.
Например, она любила сосать пустышку, причем не просто сосать, а причмокивать при этом. Она любила играть в игру «Я сама поднимаюсь по лестнице». И еще она любила эту симпатичную японскую песенку.
А от того, что ей нравилось, Хлоя никогда не уставала. И могла повторять это до бесконечности. И готова была закатить истерику, если ее желания не выполнялись. На этой неделе Наоко и Хлоя приходили к Джессике каждый день. Дело в том, что и Наоко, и Джессика (каждая по-своему) чувствовали себя одинокими. Проводя все дни с маленькой Хлоей, Наоко испытывала потребность в общении со взрослыми людьми. А на Джессику вид матери и ребенка действовал благотворно, словно залечивая глубокие, все еще свежие раны.
Эти встречи радовали их обеих. Наоко могла пообщаться с человеком, разговор с которым состоял не только из детских междометий и невнятных звуков, а Джессика была счастлива избавиться от гнетущей тишины, которая царила в доме до тех пор, пока ее муж не возвращался с работы.
Наоко имела возможность спокойно приготовить Хлое еду, потому что в это время ребенка развлекала Джессика. Наоко доводила молочко до нужной температуры и – так как Хлоя уже перешла на твердую пищу – размалывала овощи и фрукты до нужной консистенции, чтобы девочка с ними справилась. Джессика научилась менять Хлое памперсы, купать ее, укладывать спать днем. Единственное, чего не умела делать Джессика, это петь волшебную японскую песенку. Впрочем, даже ее она уже сама знала почти наизусть:
