Текст книги "Семья"
Автор книги: Тони Парсонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
– У нас? – Она засмеялась. – Это что, совместный бизнес?
– Я бы тоже прошел через это вместе с тобой, если бы мог. Делал бы себе разные инъекции. Травил бы себя разными лекарствами. Мне бы очень хотелось разделить с тобой этот груз.
Она грустно смотрела в пол.
– Я знаю, Паоло.
– Ну, так что? Еще одна попытка?
Джессика покачала головой.
– Больше никаких попыток.
– О, я тебя прошу, Джесс!
Но, глядя на нее, он видел, что приговор ее окончательный и обжалованию не подлежит. Она была раздавлена случившимся и потеряла всякую уверенность в себе.
– Потому что, какие бы гарантии они ни давали, гораздо больше вероятность, что ничего не получится. Да, все закончилось неудачей. Мне очень жаль, Паоло. Но у меня такое чувство, словно у меня отняли лучшую часть меня.
Поэтому в свободное время они стали заниматься тем, что выбирали себе дом где-нибудь за городом, в таких местах, куда уезжают желающие поселиться подальше от лондонской суеты, но в то же время не слишком далеко от Лондона. Чтобы все было как в городе, только за его чертой, так назвал это бегство агент по недвижимости. Между прочим, в последнее время это стало очень модным.
Джессика объясняла свое желание тем, что вокруг их дома стала исчезать зелень. Даже в их престижном районе в последнее время появились банды хулиганов и торговцы наркотиками. Город заметно опошлялся и опускался. Его жителям все труднее было держаться в рамках приличий. Но Паоло прекрасно понимал, что ничего общего с разгулом криминала за порогом их дома решение Джессики не имеет.
Все дело было в маленькой комнатке в их доме, в которую недавно был положен новый ковер, и выкрашены в желтый цвет стены, и поставлена детская кроватка с пятого этажа универмага «Джон Льюис». Они должны были убежать из этого дома, потому что эту комнатку они приготовили для своего неродившегося ребенка, а теперь у них не хватало духу вернуть ее в прежнее состояние. Гораздо проще было просто переехать.
Вслед за агентом по недвижимости Паоло оторвался от искрящейся поверхности бассейна и вошел в дом. Последний поражал своим великолепием – одно из тех добротных зданий, которые перед войной строили себе зажиточные горожане в поисках чистоты и свежести. Только непонятно, зачем им вдвоем с Джессикой столько свободного пространства?
Из соседней комнаты послышались голоса Джессики и агента. Он вошел туда и похолодел от ужаса. Комната была детской.
На полу лежали забытые детские игрушки. Вот громадная лягушка. Несколько музыкальных плюшевых мишек. Вот конструктор, собранный по моделям из серии «Мои первые книжки». А в конце комнаты, как алтарь, чистая и белая детская кроватка.
– Здесь замечательно высокие потолки, – расхваливал агент, раздавив ненароком какого-то игрушечного поросенка под ногами.
В мгновение ока Паоло оказался рядом с женой.
– Джесс?
Ему было все равно, где жить. Главное – рядом с женой. Наглухо закрыть все двери и сделать так, чтобы ее оставили в покое.
Она не отрываясь смотрела на кроватку.
– Так приятно слышать, когда по полу шлепают маленькие детские ножки, – безжалостно продолжал агент. – И в округе, кстати, есть вполне приличные школы.
Джессика в ответ задумчиво кивала головой, как будто вслушиваясь в какой-то внутренний голос.
– Все это уже вырвали из меня с корнем, – сказала она. – Выпотрошили и выбросили на помойку.
Голос женщины звучал спокойно и деловито. Но Паоло видел ее глаза и знал, что происходит у нее в сердце: оно разрывалось от невыразимого словами горя.
Паоло подумал, что, вполне вероятно, его брат прав. И после рождения ребенка женщины действительно меняются. Тут Паоло за неимением опыта не мог сказать ничего определенного. Ему просто захотелось, чтобы его брат однажды пришел к нему домой и посмотрел, как меняется женщина, у которой нет и не может быть детей.
11
Доктор Лауфорд раньше не был у нее дома. Когда он пришел, Меган застыдилась царящего в квартире беспорядка: на радиаторе сушились трусики, на полу то тут, то там валялись забытые медицинские книги.
Однако, когда его сильные, ловкие пальцы заскользили по ее лицу, она застыдилась того, что он уделяет ей столько внимания.
«Стыдливость, – подумала Меган. – Какая может быть стыдливость по отношению к доктору?»
Одна половина ее лица была исцарапана до крови, на лбу вспухла болезненная, пульсирующая шишка, однако больше всего у нее болели руки, которые приняли на себя основной удар. Оказалось, что только это она и усвоила на уроках у Рори: загораживаться от ударов руками. Не так уж и мало, если поразмыслить.
Лауфорд собрался измерить ей кровяное давление, но тут раздался звонок домофона. На маленьком, висящем на стене мониторе Меган увидела лица Джессики и Кэт.
– Мои сестры, – объяснила она Лауфорду.
Сестры поднялись по лестнице, и при виде Меган Джессика ударилась в слезы.
– Все в порядке, Джесс.
– Какие сволочи! – выругалась Кэт. – Им хоть что-то за это будет?
– Почти ничего, – ответила Меган. – В Санни Вью и не такое бывает.
– А как ребенок? – Джессику больше всего волновал именно этот вопрос.
– С ребенком все в порядке. Да и со мной тоже.
– Как там моя маленькая Поппи? – не унималась Джессика.
– Не волнуйся. Мне в больнице сделали сканирование. Ребенок чувствует себя нормально.
– Ты не можешь работать в таком опасном месте! – воскликнула Кэт.
– То же самое и я ей твержу, – встрял в разговор Лауфорд. Три сестры почтительно к нему обернулись. – Эти животные не заслуживают нашу Меган. После экзаменов пусть займется необременительной частной практикой на Харли-стрит.
Меган не совсем поняла, шутит он или говорит серьезно. Затем воспользовалась минутной паузой и представила присутствующих друг другу.
– Однако продолжим, – сказал Лауфорд. – Мне надо смерить Меган давление.
Меган села на кровать и засучила рукав. Кэт с Джессикой молча наблюдали за процедурой измерения.
– За вами придется понаблюдать, – сказал Лауфорд, закончив измерение.
– Что? Как?
– Сто восемьдесят на девяносто пять.
– И в больнице было то же самое, – вздохнула Меган. – По идее оно уже должно упасть.
– Совершенно верно, – согласился Лауфорд.
– Но ведь меня избили! – размышляла вслух Меган. – Я еще долго не смогу успокоиться.
– Все равно, если дело в нервах, то давление должно было упасть, – возразил Лауфорд. – А если оно не упало, значит… Значит, мы подождем и понаблюдаем за вами, верно?
Меган грустно улыбнулась.
– Подождем и понаблюдаем, – согласилась она.
У Джессики из глаз вновь закапали слезы.
– В чем дело? – спросила она. – Что с ее давлением?
– Мы за ней понаблюдаем, – повторил Лауфорд. – Но сейчас мне нужно в полицию. После расправы над Меган этого молодого человека отправили в ближайшее наркологическое отделение, где выдали предписанную ему дозу метадона. Причем, когда ему показалось, что медсестра слишком копается с выдачей метадона, он напал и на нее. Так что разрешите откланяться, уважаемые леди. Меган, жду вас в скором времени в клинике.
Он ушел. Кэт отправилась ставить чайник.
– Меган, – испуганно спросила Джессика, – что у тебя с давлением?
– Разве ты не знаешь, что такое предродовая эклампсия, Джесс?
Джессика покачала головой, и Меган подумала, что она, действительно, не может ничего об этом знать. Потому что ее сестра прочла массу книг об эндометриозе. Стала экспертом в вопросах невынашивания и экстракорпорального зачатия (то бишь искусственного оплодотворения). Она могла сама прочесть лекцию о подвижности сперматозоидов и о гормональных препаратах, повышающих репродуктивную функцию женщины. Она знала все, что касалось попыток забеременеть и выносить ребенка. Но Джессике абсолютно ничего не было известно о тех опасностях, которые подстерегают женщину, когда ребенок уже близок к рождению.
Да и откуда ей об этом знать?
– Эклампсия – это предродовая гипертония, – объяснила Меган. – Высокое кровяное давление во время беременности. Очень часто его трудно отличить от простой гипертонии, которая бывает у всех прочих людей от излишнего веса, от разных стрессов и других известных причин. Разница только в том, что эклампсия не имеет ничего общего с этими причинами. Она бывает только у беременных.
В комнату вошла Кэт с надорванным пакетом молока в руках.
– Этому молоку уже целая неделя, – сказала она. – Хочешь сбегаю в магазин и принесу тебе чего-нибудь поесть?
– Я не собираюсь больше пить чай, – пробурчала Меган. – Так тебе интересно, Джесс, что я тебе рассказываю?
– Разумеется, интересно! – с жаром отозвалась Джессика. – Ты же моя сестра! А Поппи моя племянница!
– Хорошо, – согласилась Меган. – Эклампсия возникает тогда, когда в тканях матки скапливается слишком много крови. Это связано с функцией материнского организма – питать плод через плаценту.
– Да, но ведь этот идиот на тебя напал, – неуверенно возразила Джессика. – Разве от этого не может подняться давление?
– Разумеется, может, – ответила Меган. – Но в таком случае оно должно быстро пойти вниз. Никто в точности не знает, отчего возникает эклампсия. И какой у нее спусковой крючок. Но мы надеемся, что она пройдет.
– А если не пройдет? – спросила Кэт.
Перед глазами Меган проплыли недоношенные дети, которых она видела во время практики в Хамертоне. Крошечные, морщинистые создания, закутанные в шерстяные пеленки, потому что они были слишком малы, чтобы поддерживать собственный теплообмен. И их родители, которые наблюдали за ними сквозь пластиковые стекла инкубаторов. Многие из них стали совершенно нормальными детьми. Но многие так и не смогли выжить.
Меган глубоко вздохнула. Внезапно на нее напала страшная усталость. Ей надоело объяснять сестрам подробности своего состояния.
– Если давление не упадет, значит, это эклампсия. И надо ждать преждевременных родов. Причем с помощью кесарева сечения, потому что сам ребенок не сможет себе помочь.
– Но ребенку это не повредит? – не унималась Джессика.
«Двадцать девять недель», – думала Меган. Ее дочь еще не готова родиться на свет. И в ближайшее время не будет готова. Легкие у нее еще слишком слабы, чтобы дышать воздухом. Если она родится в ближайшие два месяца, то все еще будет считаться недоношенной. А если родится в ближайшие семь дней, то за ее жизнь врачам придется бороться. Значит, им с Поппи надо продержаться как можно дольше.
– Надеюсь, что нет, – вслух ответила она Джессике. – Но к преждевременным родам нам все же придется подготовиться. И к тому, что ребенку придется наверстывать сроки в инкубаторе.
– Ты имеешь в виду, что она будет слишком мала?
Двадцать девять недель. И сканирование показало, что Поппи абсолютно соответствует этому сроку беременности. Акушерка в больнице сказала, что Поппи сейчас весит чуть меньше килограмма. Надо же: маленькая человеческая жизнь – а весит меньше пакета с молоком. Моя маленькая доченька, думала Меган.
– Да, я именно это имею в виду.
Меган пыталась говорить бодрым голосом. Она не стала рассказывать сестрам об истинном смысле эклампсии, от которой в старые добрые времена часто умирали и мать, и ребенок. По-другому это называется заражением крови. Фактически это тяжелая судорожная форма токсикоза, когда кровь отравляется настолько, что во время родов начинаются конвульсии, плацента разрывается, и оба – и мать, и плод, – умирают от потери крови в течение пятнадцати минут. В наши дни такое случается, конечно, редко, потому что врачи делают все возможное, чтобы токсикоз не зашел слишком далеко. Но все равно, такой вероятности нельзя исключать. Несмотря на современные технологии, жестокие законы жизни и смерти действуют и сегодня.
Но об этом Меган не стала рассказывать своим сестрам. Один из неписаных законов ее профессии гласил, что пациентам нельзя рассказывать всего.
– Я звонила отцу, – сообщила Кэт. – Он тоже очень волнуется.
– О, Кэт! – Меган внезапно снова превратилась в младшую сестру. – Зря ты его вмешиваешь в эти дела. С нами все в порядке.
– Тогда я позвоню ему снова и скажу, что с вами все в порядке.
Их отец находился сейчас в Лос-Анджелесе, куда его вызвали для нескольких кинопроб. Джек Джуэлл не снимался в кино с 1971 года, когда у него была небольшая роль в фильме «Не без брюк» («Удачный контраст со всеми этими надоевшими, несмешными телевизионными сериалами» – писал корреспондент из «Дейли Скетч»). Там он играл ужасного английского террориста. Но англичане никогда не жаловались на Голливуд за то, что там их выставляют в ложном свете.
Пока они дискутировали на тему, звонить отцу или нет, в дверь снова позвонили.
– Это, наверное, мама, – призналась Джессика.
От такого известия Кэт даже вздрогнула.
– Вот видишь, – попыталась оправдаться Джессика, – ты позвонила отцу, а я позвонила маме.
Оливия вошла в квартиру, распространяя вокруг себя аромат Шанель № 5 и Мальборо. В подарок она принесла с собой бутылку красного вина, как будто пришла на званый обед.
– Знаешь ли ты, что в коридоре лежит какой-то ужасный мужчина с косичками на голове? – спросила она Меган, подходя к кровати. – Это, наверное, какой-то бродяга. Может, нам вызвать полицию, чтобы они выставили его вон?
Потом она передала Джессике бутылку и поцеловала Меган в здоровую щеку.
– Ах, детка, что они с тобой сделали! – вздохнула она.
– Пожалуй, я схожу и куплю молока, – мигом собралась Кэт.
Но не успела она спуститься по шаткой лестнице, как Оливия позвала ее по имени. Кэт не обернулась и не стала останавливаться. Оливия, однако, оказалась для своего возраста очень проворной: на высоких каблуках она нагнала Кэт внизу и снова позвала. На этот раз Кэт обернулась и встретилась лицом к лицу с матерью.
По сравнению с тем, какой она ее помнила, Оливия выглядела постаревшей. Боевой раскрас на ее лице был сделан топорно. Сколько времени они не встречались? Пять лет? Точнее, со дня свадьбы Джессики. Но на свадьбе так легко друг друга избегать.
– Ты слишком спешишь, моя девочка, – сказала Оливия.
– Почему бы и нет?
– Разве я не имею права посмотреть на свою собственную дочь?
– Делай, что хочешь. Пусть Меган тебя принимает. А я не желаю сидеть и смотреть, как ты изображаешь из себя заботливую родительницу.
– Ты все еще не остыла. А, между прочим, в один прекрасный день ты сама скажешь мне спасибо. И ты, и твои сестры.
Кэт попыталась улыбнуться.
– С чего бы это?
– Ты просто понятия не имеешь, как другие женщины обращаются со своими дочерьми. – В голосе Оливии появился утрированный пролетарский акцент. Она напустилась на дочь с притворными придирками: – «Ты почему еще не беременна? Когда в конце концов ты станешь матерью? Почему я не вижу рядом с тобой маленьких деточек?» А я избавила вас от всего этого. Дала вам свободу спокойно вырасти.
– А, кроме свободы, ты нам ничего больше не дала?
– Я никогда не была этакой помешанной на внуках мамашей, – упрямо твердила Оливия.
– Нашла время говорить о внуках, когда Меган борется за жизнь своего ребенка.
Внезапно Оливия резко сменила пластинку. Ее накрашенные губы расплылись в ослепительной улыбке, голос стал мягким и вкрадчивым.
– Посмотри на это, как я, – сказала она. – Я позволила тебе и твоим сестрам стать самими собой. Просто быть не может, чтобы ты этого не ценила. Я не стала жуткой мамашей, все самоуважение которой держится исключительно на детях.
Кэт вдохнула идущий от матери запах: смесь духов и табака. Ей показалось, что он ее душит.
– Извини, – сказала она. – Мне нужно купить молока.
Кэт повернулась и переступила через мужчину с косичками, который спал в дверном проходе.
– А чего хотел твой отец? – повысила голос Оливия. – Чего хотят все мужчины? Они выбирают себе красивых, полных жизни девчонок и ждут, что те родят им детей и превратятся в обычных домохозяек. Ты сама с этим встретишься когда-нибудь, Кэт.
Кэт купила молока в ближайшем круглосуточном магазине с решетками на окнах. Потом дождалась за углом, пока Оливия сядет в такси и уедет, и только тогда вернулась в квартиру Меган без опасений, что встретит там кого-нибудь чужого.
– Разве она не бесподобна? – спросил Майкл, наклоняясь к новенькой «Мазератти» и наблюдая за Джинджер сквозь ветровое стекло. – Столько мягкой и белой плоти! И эти веснушки. Знаешь, что я однажды сделал? Я попытался их сосчитать! Просто какое-то сумасшествие.
– Тебе не следовало возвращать ее на работу, – сказал Паоло. – Это неправильно.
– А кого еще ты можешь предложить ей на замену? – запальчиво возразил Майкл. – Эту толстую, которая забыла вовремя оформить налог на добавленную стоимость? Или ту, в очках, которая не может принимать сообщений из Италии, потому что там «непонятно что написано»?
Паоло покачал головой. Действительно, все секретарши, которые пытались занять место Джинджер, едва не обернулись для их бизнеса катастрофой. Однако возвращение Джинджер могло оказаться катастрофой еще большего масштаба.
– А вдруг Наоко узнает, что она вернулась? А вдруг Джессика узнает?
– Они не узнают. Моя жена слишком занята с ребенком. А твоя жена уехала в ваше загородное имение.
– Это не загородное имение. Это дом в пригороде.
– Но даже если они и узнают, ничего страшного. Я уже тебе говорил, Паоло: тут не о чем беспокоиться. Заниматься сексом с этой женщиной я больше не собираюсь. Она вернулась к своему мужу, к своим субботним сериалам. Я просто не вижу проблемы.
Внезапно Майкл широко улыбнулся, наклонился к брату, и Паоло почувствовал идущую от него мужскую силу, то самое излучаемое им еще в школе очарование, от которого кружилась голова и возникало чувство их отделенности от всего остального мира. Паоло прекрасно понимал, почему женщины так любили брата и прощали ему любые прегрешения, всегда позволяя выходить сухим из воды.
– А с возвращением Джинджер все снова наладилось, не правда ли? – продолжал Майкл. – Сообщения снова принимаются, почта снова отправляется.
– Да, только надо надеяться, что она вернулась ради бизнеса, а не ради удовольствия.
Майкл нахмурился. Несмотря на обычную самонадеянность брата, Паоло знал: его сильно потряс тот факт, что Наоко обо всем узнала. Майкл подошел к черте, за которой вероятность потерять семью становилась слишком реальной, и это его не на шутку испугало.
На лице Майкла явственно проступала усталость от бесконечного виляния и лжи, от вечных страхов быть застуканным на месте преступления, от слез и ночных выяснений отношений, а также от хлопания дверью, когда Наоко выставила его вон из спальни и заставила спать в гостиной на кушетке. Паоло охотно верил в то, что интрижка брата с Джинджер действительно закончилась. У кого хватит сил или сердца снова проходить через весь этот кошмар?
Паоло считал, что главное для брата – выбраться на правильную дорогу, а тогда он сможет стать и хорошим мужем, и настоящим отцом, и тем, кем всегда был в детстве. Одним словом, Майкл снова сможет стать любящим и семейным человеком.
– Майк, ты не можешь иметь и то и другое, – мягко увещевал его Паоло. – Семейную жизнь и игры на стороне. Вместе им не существовать.
– Я тебе повторяю: прекрати беспокоиться! Никаких игр с этой женщиной.
– А если ты начнешь снова, то нам всем крышка. Кстати, где у тебя таможенные документы на эту «Альфа Ромео»? Мне они нужны.
– Наверное, в офисе, – ответил Майкл. – Схожу посмотрю.
Паоло смотрел, как бывшая подружка его брата (если так можно назвать эту далеко не юную женщину) разговаривает по телефону внутри салона. «Конечно, она выглядит неплохо», – думал Паоло, но никаких серьезных отношений с ней быть не должно, вообще – он не мог понять, почему Майкл ради нее решил сыграть со своей семьей в русскую рулетку. Паоло не находил в Джинджер ничего, что, по его мнению, могло вывернуть мужское нутро наизнанку.
Впрочем, Паоло вообще не понимал: неужели оно того стоит? Создать семью, жениться, построить дом, родить ребенка, – а потом поставить все это на карту ради какого-то нового ощущения? Конечно, они с братом были разными людьми, и Паоло никогда в жизни не выступал в роли всеобщего героя-любовника, каким был в свое время Майкл (и каким до сих пор оставался в душе, несмотря на все свои клятвы в целомудрии, и, скорее всего, останется до скончания века, пока его член не увянет окончательно).
Но все же… Как могут новые женщины стоить той головной боли, которую они с собой несут? Как можно любую новую женщину поставить на одну доску с женой?
Паоло не мог этого объяснить. Но он чувствовал, что на грани балансирует не только семья брата: безответственное поведение Майкла ставило под угрозу весь их бизнес. А он очень любил свою работу. Приезжая в салон по утрам, он с удовольствием вдыхал этот непередаваемый запах машин, кожи и масла. Периодически ему приходилось ездить в Турин или Милан, а потом перегонять машины через Альпы, через Францию, а затем и через Англию, домой. И клиенты у него были такие же, как он: они так же любили эти прекрасные игрушки, которыми торговали братья. Да и Майкл любил свой бизнес не меньше Паоло.
Над ними не было никакого начальства, они зарабатывали неплохие деньги, они осуществили юношескую мечту: работать на себя и работать с машинами. Паоло считал, что им с братом очень повезло. Но оказалось, что Майкл не видел ничего дальше своей очередной эрекции.
В это время вернулся Майкл с таможенными декларациями.
– Постарайся не потерять Наоко и Хлою, – сказал Паоло. – Джинджер того не стоит. Ни одна другая женщина того не стоит.
– Сколько можно тебе повторять? – устало возразил Майкл. – После ее возвращения я к ней пальцем не притронулся.
– Люби свою семью, как она того заслуживает. Перестань быть попрыгунчиком, каким ты был в Эссексе.
– Ты что, не слышишь, что я тебе твержу?
– Объясни поподробнее.
– Да ты все равно не слушаешь.
– Слушаю, объясняй.
– Ну, хорошо, – согласился Майкл. – Матери – это в первую очередь матери, а женщины – во вторую.
Джинджер посмотрела на него и засмеялась. Потом вернулась к своей работе.
– Чем они нас так цепляют? – спросил Майкл. – Чем вообще женщина привлекает мужчину?
– Понятия не имею, – признался Паоло. Такие вещи его почему-то никогда не волновали.
– Своими ножками, и грудками, и телом.
– Ты говоришь о выборе женщины? – поинтересовался Паоло. – Или о выборе цыпленка? Тебя послушать – ты словно зашел в мясной магазин.
– Послушай! – с энтузиазмом продолжал Майкл. – Почему тебя потянуло к Джессике? Потому что она красотка! Джессика – самая настоящая красотка!
Сердце Паоло начало раздуваться от гордости. Что правда, то правда. Его Джессика была, что называется, красотка из красоток.
– У нее сломалась машина, – продолжал Майкл. – А ты в это время проезжал мимо. Ты ее увидел, и она тебе понравилась. Ну же, Паоло, тебе придется это признать! – Майкл легонько ткнул своего брата в плечо, и они оба рассмеялись. – Вот так все и происходит. Всегда происходит! Если бы она весила тонну, ты бы ради нее даже не притормозил.
Паоло ничего не мог с собой поделать: ему было приятно слышать, что его брат называет Джессику красоткой. Потому что Майкл знал в этих делах толк.
– Сейчас мы разобрали, как они нас привлекают, – продолжал Майкл. – А теперь разберем, чем удерживают. Ребенком. А любовь к ребенку – это огромная любовь, самая большая любовь в жизни. Ты еще не можешь себе представить, что это за любовь, Паоло. Как она бурлит в тебе, выплескивается наружу, когда у тебя появляется ребенок. Именно поэтому я и остаюсь в семье. – Майкл глубоко вздохнул. – Очень легко бросить женщину, когда у нее нет детей. Мужчина просто собирается и уходит. Никакая цепь его не связывает, никакой якорь не удерживает, никакой груз не тянет ко дну. Но потом появляется ребенок, и все становится по-другому.
– Однако люди и детей бросают сплошь и рядом, – возразил Паоло и тут же вспомнил мать Джессики. Он видел ее на своей свадьбе в дорогущем ресторане, где не было никаких детей, которые могли бы испортить ковер или помешать взрослым веселиться. – Причем не только мужчины, но и женщины.
– Знаю, – спокойно ответил Майкл. – Но я понятия не имею, как они ухитряются это делать. Лично я не могу. Скорей Наоко с Хлоей меня оставят.
Интересно, как бы он заговорил, появись и у Джинджер ребенок? Тогда Наоко с Хлоей пришлось бы побороться за сердце Майкла. Но к счастью, у Джинджер не намечалось ребенка.
Ложная тревога, так называл это Майкл.
«Нет, – подумал Паоло. – Это не ложная тревога, это принятие желаемого за действительное».
– Она совсем не такая хорошенькая, как Наоко, – сказал Паоло.
– Это правда, – ответил Майкл.
– И не такая умная. И к тому же она намного старше.
– И с этим никто не может поспорить.
– Так почему же все это случилось? Я просто не могу взять в толк.
– Потому что она гораздо грязнее. Мужчинам нравятся грязные женщины. Глядя на них, у них щелкает спусковой крючок.
– Спусковой крючок?
– Мы любим грязных женщин, но не хотим, чтобы грязной была мать нашего ребенка. То есть я не хочу обобщать, но пойми: я посмотрел на Джинджер – и раз! Мне тут же захотелось стать ее Санта Клаусом.
Услышанное потрясло Паоло до глубины души.
– То есть опустошить в нее все содержимое своих мешков, – пояснил Майкл.
– Но это же несправедливо! – не сдавался Паоло. – Это несправедливо по отношению к твоей жене. Она заслуживает гораздо лучшего отношения. Посмотри, как сильно ты ее обидел, сколько страданий ты ей принес!
– Да, – ответил Майкл, не глядя в глаза брату. – Она заслуживает лучшего. И именно поэтому сегодня после работы я иду прямо домой. И не зайду по дороге в Хилтон на пару часов. Я все для себя решил, потому что у меня есть жена и ребенок. Хотя дома в последнее время все далеко не так, как прежде. Наоко отказывается со мной спать. Выселила меня в комнату для гостей. А сама спит в одной комнате с ребенком.
– Ее можно понять.
– В конце концов она сдастся, – сказал Майкл. – Когда я, по ее мнению, в приличной степени настрадаюсь. Я люблю Наоко – на свой манер. О, теперь эта любовь совсем не та, что была, когда мы с ней только встретились. Тогда она была молодой студенткой, а у меня еще ни разу в жизни не было азиаток, и она так отличалась от всех моих прежних знакомых, что сперва мы просто не могли друг другом насытиться. А теперь все не так. Теперь я ее люблю совсем по-другому. Но не думаю, что эта ситуация сильно отличается от миллионов других браков на свете. Я люблю ее так, как большинство мужчин любят своих жен, любят матерей своих детей. Я люблю ее как сестру. – Тут Майкл решился посмотреть на брата. – Конечно, все это немного грустно. Потому что кому охота трахать сестру?
– На Джессику я смотрю совсем не как на сестру.
– Подожди немного. Существует нечто, в чем мы боимся признаться даже самим себе. Если мы хотим их трахать – значит, не желаем иметь от них детей. А если желаем иметь от них детей – значит, как сексуальные объекты они нас больше не привлекают.
«В таком случае, – подумал Паоло, – нам с Джессикой лучше остаться без детей». Он вовсе не хотел стать таким, как его брат и большинство других несчастных женатых мужчин: всю жизнь мрачно и цинично отрабатывать какую-то повинность, как каторжники отрабатывают срок.
Паоло верил в романтику. Он верил в любовь, которая может длиться всю жизнь. Причем он все еще верил, что именно такая любовь досталась им с Джессикой, что они с Джессикой – настоящая супружеская пара, несмотря на тоску по чему-то, чего у них нет, и горе, которое пожирает их живьем, и грусть, и тайные слезы за закрытыми дверями, когда его мать в очередной раз с улыбкой спрашивает, когда же они, наконец, решатся завести ребенка и начать нормальную семейную жизнь. Как будто сейчас они еще не ведут нормальную семейную жизнь, а только пробавляются ее дешевой имитацией.
Но если у нас никогда не будет ребенка, говорил он сам себе, то, возможно, между нами никогда ничего не встанет. Ничто не убьет нашу любовь и не заставит разбежаться по отдельным спальням.
Но реальность такой картины казалась ему сомнительной. Потому что он понимал, что без ребенка Джессика никогда не будет счастлива. И внезапно он проникся уверенностью в том, что он во что бы то ни стало должен найти ребенка для Джессики. Для них.
И он готов был объехать для этого хоть целый свет.
