Текст книги "Семья"

Автор книги: Тони Парсонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Сперва Джессика боялась сюда входить. Боялась того, что может здесь увидеть. Грязь, жестокость и полное отсутствие заботы о детях. Как в случае со свиньями, которых загрузили в кузов грузовика и совершенно забыли о том, что они живые. Но здесь все оказалось совсем не так.

Пока они шли по общежитию, она успела заметить, что дети накормлены и содержатся в чистоте. Они смотрели на Джессику и Паоло с нескрываемым любопытством, но без всякого испуга или робости. С ними явно обращались хорошо и с добротой.

Но их было так много, что они, очевидно, понимали: плакать не имеет смысла. Их слезы не имели ничего общего со слезами других детей, таких, например, как Хлоя или Поппи. На эти слезы никто не обращал внимания.

Потому что их было слишком много.

– Четыре миллиона маленьких девочек, – сказал Симон. – В Китае таких брошенных девочек четыре миллиона.

– Это девочки? Вы хотите сказать, что все эти дети – девочки?

– Да, – ответил Симон. – И все из-за политики, выбранной правительством. Людям разрешили иметь только одного ребенка: мальчика или девочку. Большинство предпочитают иметь мальчика. Особенно в деревне. Малообразованные люди низкого происхождения.

Четыре миллиона маленьких девочек стали сиротами из-за политики под названием «одна семья – один ребенок».

Но в других местах – начиная от площади Тяньаньмэнь и заканчивая пекинским «Макдоналдсом» – Джессика и Паоло видели и обратную сторону этой политики: им везде встречались перекормленные, сверхизбалованные дети, испорченные до последней степени. Маленькие китайские императоры. И теперь, вспомнив об этих детях, Джессика поняла, что все они были мальчиками.

С другого конца коридора к ним навстречу вышла няня.

– Вы хотите ребенка? – спросила она.

– О, нет, спасибо! – быстро ответил Паоло. – Мы просто смотрим на них. Джессика, нам нельзя опаздывать на самолет.

– Сейчас трудно взять ребенка, – продолжала няня, не обращая внимания на его слова. – Много западных людей приходит. Им кажется, что это просто. Приехал в Китай – и взял ребенка. Но сейчас трудно это сделать. Слишком много документов. Надо обращаться в специальные агентства. Звонить в Интернациональную детскую программу.

Симон откашлялся.

– У меня есть, – сказал он.

Джессика и Паоло посмотрели на него.

– Вы участвуете в программе усыновления? – спросила Джессика.

– Могу посодействовать.

– За хорошее вознаграждение, надо полагать?

Симон развел руки в стороны:

– Все хотят кушать.

– Джессика, мы попали в лапы к мошенникам, разве ты не видишь? Я бы не возражал, если бы нам всучили поддельную вазу династии Мин или жадеитового дракона для камина. Но только не ребенка, Джесс! Я тебя очень прощу!

Паоло безнадежно махнул рукой на бесконечные ряды детских кроваток. Все они казались старомодными, тяжелыми. Лежащих в них младенцев туго запеленали, наподобие крошечных египетских мумий: ручки крепко прижаты к телу. У детей постарше сзади в штанишках были разрезы, в которых то и дело мелькали голые попки. Это делалось для того, чтобы им легче было ходить в туалет. Но Джессика не могла сдержать улыбки: настолько все эти дети были очаровательными. Серьезными маленькими ангелами с миндалевидными глазами. У некоторых на макушке был оставлен на удивление смешной пучок волос – как у поклонников Элвиса Пресли, носящих на голове иссиня-черные плюмажи.

Словно чтобы отогнать наваждение, Паоло потряс головой. Человек не может просто так, из отпуска, привозить с собой ребенка. Это полное сумасшествие.

– Не забудьте, что вам придется иметь дело с правительствами двух стран, – сказала няня.

– Подождите минутку, – заторопился Паоло. – Никто же не говорит…

– С вашим правительством и с китайским правительством. Нужны разрешения. Визы. Результаты проверок. Все не так просто. Не так, как думают западные люди.

– Ах, вам поможет агентство, – заверил Симон Джессику. Он уже перестал обращаться к Паоло.

Но Джессика не слушала никого.

Она подошла к одной из кроваток, где стояла, покачиваясь, девочка в возрасте месяцев девяти. Она неуверенно держалась за спинку кроватки и постоянно шлепалась на попку, но с мрачным упорством вставала снова. Падала и снова вставала.

И вот все взрослые сгруппировались возле этой кроватки. Паоло подумал, что ребенок похож на мультипликационного инопланетянина: огромные, широко расставленные глаза, крошечный ротик и малюсенький носик, который выглядел так, словно его приклеили к лицу впопыхах. Из носика текли сопли.

– Это маленькая Вей, – сообщила няня.

– А что случилось с большой Вей? – спросил Паоло.

– Большая Вей уехала в Шеньян.

– Шеньян? Где это?

– Это на севере. Город в провинции Дунгбей. Около десяти миллионов жителей.

«Что за страна! – подумал Паоло. – У них полно городов с десятью миллионами жителей, о которых мы даже не слыхали!»

Джессика смотрела на маленькую Вей. Ребенок, в свою очередь, глядел то на нее, то на Паоло. Тот отвел взгляд от этих огромных, широко расставленных глаз и тронул за руку свою жену, как будто желая ее разбудить. Им пора было уходить.

– Я знаю, Джесс, – сказал он. – Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Этот ребенок… ее судьба трагична…

– Разве она трагичнее моей? Ты меня удивляешь.

– Ты хочешь помочь голодающим миллионам? Сделай благотворительный взнос. Выпиши чек. Я серьезно говорю: спонсируй этого ребенка. Что делать, Джесс, на свете существуют бедные люди. Они будут благодарны тебе за помощь. Позвони в какой-нибудь детский фонд. Сделай прямое именное пожертвование. Чтобы каждый месяц ей поступала небольшая сумма. Тем самым ты совершишь хороший поступок! Но это самое большее, что ты можешь сделать!

– Знаешь, Паоло, почему они не плачут? – спросила Джессика. – Потому что их никто не любит. Тем, кого не любят, не имеет смысла плакать. Потому что к ним все равно никто не подойдет.

Паоло смотрел, как его жена наклонилась над кроваткой и взяла на руки маленькую Вей.

Джессика погладила ребенка по затылку, надеясь, что та положит головку ей на грудь. Именно так делала Поппи, когда тетя брала ее на руки. Но головка маленькой Вей упрямо торчала вверх. Малышка удивленно рассматривала двух большеносых и белокожих взрослых, которые стояли с двух сторон от нее.

– Кажется, именно ты когда-то завел речь об усыновлении, – сказала Джессика.

– Да, но именно ты тогда сказала, что лучше заведешь кошку, – возразил Паоло.

– Ты только на нее посмотри! Глянь на нее, Паоло! Этой крошке нужен кто-то, кто будет ее любить. А теперь посмотри на меня! Мне нужно быть чьей-нибудь мамой. Все просто, Паоло!

Паоло не знал, что и думать. Это было какое-то сумасшествие. Ему оставалось только качать головой.

Но потом он снова посмотрел на маленькую Вей и увидел, что она положила свою крошечную ручку на грудь Джессики. Ее пальчики были, словно спички. И тот комок льда, который сидел в его груди, вдруг начал таять.

Может быть, в каком-то смысле Джессика права.

Может быть, все действительно очень просто.

22

Ребенок, наконец, уснул, и Меган, с удовольствием растянувшись на постели, стала воображать, что слышит прибой двух океанов.

Она прекрасно знала, что это невозможно. Их квартира находилась в Бриджтауне, в западной части острова, где ей приходилось лечить случайно занемогших туристов из роскошных отелей Сан-Джеймса, расположенных у самых ласковых вод Карибского моря.

Но ей нравилось думать, что сюда доносится шум морского прибоя с другой части острова – ее любимого места, где не было никаких роскошных отелей и куда забредали разве что редкие, самые храбрые туристы. Там огромные волны Атлантического океана бились о крутые скалы Батшебы и восточного берега Барбадосских островов.

Остров между двух морей. Ничего подобного ей раньше и не снилось. И Меган гадала, знают ли туристы с западного берега Барбадосских островов о дикой и притягательной красоте восточного побережья. Все, что говорилось в рекламных буклетах об этих местах, оказалось правдой: и белый песок, и дикие пальмы, и солнце круглый год. Но у этих мест была и своя оборотная сторона, так сказать, изнанка, совершенно неосвоенная, непредсказуемая и опасная, о которой ни слова не говорилось в рекламных буклетах. Изредка упоминания о ней можно было встретить в криминальных хрониках «Адвоката» или «Нэйшн», где рассказывалось о наркодельцах и убийствах, причем иногда по ночам с той стороны острова действительно слышалась стрельба. Сердце этих мест было диким.

Меган тосковала по сестрам; их отсутствие она ощущала ежедневно. Ей очень не хватало их телефонных звонков, традиционных обедов в Смитфилде, да и просто осознания, что они находятся где-то рядом, всего в нескольких остановках метро от нее. Ей очень не хватало тех часов, которые Джессика беззаветно посвящала Поппи. Ей не хватало ободряющего присутствия Кэт.

Сколько Меган себя помнила, она всегда была самодостаточной личностью: единственной, кто безболезненно перенес развод родителей, прекрасно закончившей школу и ставшей принцессой медицинского колледжа. Она ощущала себя то избалованным ребенком, то младшей сестрой, то, наконец, дипломированным врачом, рассудительным и компетентным. И только приехав за границу, она поняла, что ее представление о себе всегда обусловливалось безоговорочной поддержкой семьи. Но Меган знала, что делала. Она приехала сюда, чтобы начать новую жизнь, укрепить семью. Конечно, она предпочла бы, чтобы за ее ребенком ухаживали любящие родственники. Но раз уж любовь здесь не стояла на повестке дня, значит, в ход должны пойти доллары. Меган записала Поппи в Плантаторский детский клуб в Хоултауне и уже начала интервьюировать потенциальных нянь. Впервые в жизни ей не приходилось беспокоиться о деньгах.

Для нее здесь нашлось много работы. Весьма много. Правда, эта работа сильно отличалась от той, к которой привыкла Меган на своем старом месте в Лондоне. Возвращаясь мыслями к прошлому, она убеждалась в том, что лондонские пациенты были в своей массе жертвами нищеты. Ее новых пациентов на Барбадосе можно было назвать жертвами богатства.

Вчера, например, она посетила три разных отеля в Сан-Джеймсе. В одном из них ей пришлось лечить ребенка, ужаленного медузой; в другом – женщину, которая сломала себе нос, когда каталась на водных лыжах, а те перевернулись и уехали без нее; в третьем – пятидесятилетнего мужчину, который растянул коленные связки, когда решил заняться виндсерфингом и впервые в жизни встал на доску. Молодая жена этого мужчины (должно быть, вторая или третья) стояла тут же с маленьким ребенком на руках и наблюдала за тем, как Меган осматривает ее мужа и выписывает ему рецепты на обезболивающие препараты.

«Случай типичный, – думала Меган. – Весь год напролет они сидят перед мониторами компьютеров, а потом приезжают сюда и воображают себя крутыми». Да, здесь она без работы не останется.

В другие дни Меган лечила жертв солнечных ожогов, любителей погулять пешком до волдырей на пятках, любопытных туристов, которые дотронулись до ядовитого дерева манчиниль, растущего по всему побережью Сан-Джеймса, и, разумеется, ей попадалось огромное количество случаев, которые в Хокни носили название «необъяснимые пивные отравления».

Но стоило ей заподозрить у больных что-то серьезное, вроде инсульта или сердечного приступа, как таких больных тут же отправляли на скорой помощи прямо в госпиталь королевы Элизабеты в Бриджтауне. К разочарованию Меган, на Барбадосе не было тропических болезней: здесь их победили давным-давно. Таким образом, ее медицинская практика оказалась до смешного бесцветной по сравнению с той, которую женщина знала в прошлом.

В Хокни ей приходилось лечить героиновых наркоманов в период ломки, жертв поножовщины, хронических алкоголиков, лиц, страдающих ожирением и тех многочисленных жителей квартала Санни Вью, которые беспрерывно курили табак (и не только табак) и укуривались до смерти. По сравнению с тем, чем Меган занималась раньше, здесь было довольно скучно, и чаще всего приходилось оказывать помощь тем, на кого упал с пальмы кокосовый орех. У нее создавалось впечатление, что здесь никто не может по-настоящему заболеть, – и, соответственно, никто не собирается умирать, – и здешний праздник жизни будет длиться вечно.

Она почувствовала, как рядом заворочался Кирк, и замерла на кровати, притворившись, что спит, – на тот случай, если он проснется и захочет заняться любовью. С момента первой ночи на вечеринке и до сих пор им так и не удалось испытать всего блеска ощущений, которые сопутствовали сексу тогда.

Но Кирк не проснулся и к ней не потянулся, и поэтому Меган продолжала лежать в темноте, слушая завывания ветра и воображая, что слышит шум прибоя на другой стороне этого райского места.

Кэт зашла в лифт дома, где жила ее мать.

Прошло уже двадцать пять лет, а Кэт в каком-то смысле все еще чувствовала себя той веселой, неуклюжей одиннадцатилетней девочкой – сплошные ноги, руки и глаза, – которая смотрела на то, как ее мать делает перед зеркалом макияж и, улыбаясь самой себе, готовится разбить вдребезги их семейный корабль.

«Итак, ты моя большая девочка, Кэт. Джесси, конечно, тоже большая, но она слишком застенчива, а Меган все еще ребенок. Но ты – ты уже большая, и я знаю, что ты будешь храброй. Не правда ли, Кэт?»

Кэт неопределенно кивнула головой, а потом появилось такси с мужчиной на заднем сиденье и навсегда умчало из дома ее мать.

В последующие годы, когда Кэт с сестрами пережили все невзгоды и трудности, которые выпадают на долю детей из распавшихся семей, она на самом деле старалась – причем, старалась изо всех сил! – быть храброй. И когда лифт открылся на этаже, где жила мать, Кэт попыталась вновь ощутить в себе эту храбрость.

Но она боялась, что мать все еще способна причинить ей боль, и поэтому сильно сомневалась в том, сможет ли с достоинством выдержать предстоящее свидание.

Кэт позвонила в дверь, и перед ней появилось лицо Оливии.

– Принесла? – спросила та.

– Принесла.

Кэт вошла в квартиру, которая показалась ей гораздо меньше, чем тогда, когда она попыталась переехать сюда вместе с сестрами много лет назад. Но везде царили тот же порядок и чистота, что и раньше. Никакие грязные детские ручонки ни разу не касались аккуратно расставленных по полкам вещей. Везде стояли фотографии самой Оливии, молодой, красивой и улыбающейся, в компании гораздо более знаменитых людей. Когда-то эти фотографии казались Кэт шикарными, а теперь она видела в них лишь нечто трогательное и жалкое.

Романтические комедианты, банальные мачо из телевизионных постановок – их было так много, этих нещадно избиваемых копов, своенравных частных детективов или специальных агентов а-ля Джеймс Бонд, – и блеклые старлетки, чьи имена давно забыты. Неужели это самое большее, на что была способна ее мать? Неужели ради этого она бросила своих детей? Ради какого-то атлетичного красавчика на заднем сиденье автомобиля и ради мимолетной, кратковременной славы? И даже теперь Кэт была потрясена тем, что нигде в квартире Оливии не было фотографий ее дочерей. Но она тут же рассердилась на себя и подумала: «Да какое мне дело?»

Из соседней комнаты слышался шум, словно кто-то выполнял там домашнюю работу. В дверях показалось лицо темнокожей домработницы и тут же исчезло.

– У тебя будет ребенок, – сказала Оливия, зажигая сигарету.

– Да, – ответила Кэт, – но все равно, можешь курить.

– А я знаю его отца?

– Отец за кадром.

– О, дорогая! Он тебя бросил, не правда ли?

«Я сижу у нее две минуты, – подумала Кэт, – а мы уже готовы вцепиться друг другу в горло. Мне надо успокоиться, быть выше этого».

– Я не позволила ему слишком долго маячить перед носом, чтобы он мог меня бросить, – сказала она. Ее мать приподняла бровь. Интересно, что означает этот хорошо отрепетированный жест? И означает ли он вообще что-нибудь? – Помнишь, что ты мне когда-то говорила? – продолжала Кэт. – Родители гробят первую половину твоей жизни, а дети вторую.

– Неужели я такое говорила? – заквохтала Оливия, очень довольная собой. – Между прочим, это сущая правда.

– Да, ну а где теперь твои бывшие любовники? Мне кажется, именно они испоганили твою жизнь! Разумеется, с твоего согласия. И только в той мере, в какой ты сама позволила им это сделать.

Ее мать рассмеялась.

– Ты ведь не из числа охотниц за спермой, о которых я так много читала?

– Охотниц за спермой?

– Ты же не из числа тех женщин, которые терпят при себе мужчину до тех пор, пока тот не сделает им ребенка?

– Нет, почему же, я именно такая. Охотница за спермой. А вот, кстати, то, что я тебе принесла.

Кэт открыла сумку, достала оттуда пачку из-под сигарет и отдала матери. Оливия захлопнула дверь той комнаты, где работала уборщица, и только потом открыла пачку и исследовала ее содержимое: нечто, завернутое в серебряную фольгу. Постоянно оглядываясь на закрытую дверь, она развернула фольгу и увидела там внушительную дозу гашиша. Оливия сумрачно улыбнулась.

– Наверное, тебе было трудно это сделать, – сказала она дочери.

– Ничуть, – ответила Кэт. – Я годами имела дело с кухонным персоналом. Многие из них – личности весьма непростые. Так что труда мне это не составило.

– Я не имею в виду достать наркотик. Я имею в виду прийти сюда.

– Нет проблем. Здесь, кстати, есть телефонный номер. Если ты захочешь достать еще дозу.

Кэт вручила матери фирменный спичечный коробок «Мамма-сан», на внутренней стороне которого был нацарапан номер мобильного телефона.

– Ты позвонишь по этому номеру и спросишь Грязного Дэйва, – сказала Кэт.

– Грязного Дэйва? – От ужаса Оливия округлила глаза.

– Именно, – подтвердила Кэт. – Он обслуживает мой кухонный персонал.

– Под словом «обслуживает» ты имеешь в виду, продает им наркотики?

– Нет, я имею в виду, что он приходит раз в неделю и наглаживает им одежду.

– Неужели ты считаешь, что я позвоню некоему Грязному Дэйву и попрошу его продать мне наркотики?

Кэт вздохнула.

– Мне все равно, что ты будешь делать. Весь этот сыр-бор развели из-за тебя, а не из-за меня.

– Ты жестокая твердолобая корова! – огрызнулась Оливия, внезапно ощутив вспышку гнева.

– Ну что ж, у меня была хорошая учительница, – ответила Кэт.

Но тут же прикусила язык. Она вспомнила, что раньше мать не давала волю своему языку, но когда сдавали нервы, Оливия начинала швыряться ботинками. А Кэт не хотела, чтобы сегодня ее мать снова начала швыряться ботинками. Перед ней сидела больная женщина, и Кэт хотелось поскорее вернуться домой, лечь в постель и почувствовать, как в животе пихается ее ребенок, словно пытаясь расширить свой крошечный мирок.

– Надеюсь, ты знаешь, что с этим надо делать? Его надо подогреть…

Оливия подняла руку.

– Я ведь не твоя воспитательница из Брайтона, так что не беспокойся. Господи, неужели именно мое поколение породило вашу культуру?

– Это не моя культура.

Кэт встала, собираясь уходить.

– Я тебе так благодарна! – поспешила сказать Оливия. Голос ее потеплел, пальцы нервно теребили спичечный коробок. – Ты сюда пришла. Ты это сделала. Понимаю, прошло много времени. Твоих сестер я видела довольно часто, но тебя никогда.

Кэт посмотрела ей прямо в глаза.

– Не нужно излишней сентиментальности. Я сделала это только потому, что меня попросила Меган.

– Я всегда считала вас очень красивыми.

– Что?

– Всех троих. Тебя и твоих сестер.

Кэт засмеялась.

– Меган хорошенькая. Джесси, действительно, можно назвать красавицей. Но только не меня.

– Не надо себя недооценивать, дорогая. У тебя потрясающие ноги. У меня есть приятель – психиатр – так вот, он считает, что это непростое дело. Женщине трудно пережить, когда ее дочери вырастают и становятся писаными красавицами. А для нее самой все будто клонится к закату. Вот, красивые дети, которые выросли в красивых женщин. Мои три дочери.

– Твои три дочери?

Кэт не стала продолжать, и тишина будто сказала за нее: «У тебя нет права так нас называть!»

Оливия бросила взгляд на телефон Грязного Дэйва, у нее дрожали руки. «Она превратилась в старушку», – подумала Кэт. Когда это ее мать успела превратиться в старушку?

– Но сейчас с ними обеими трудно связаться, – сказала Оливия. – Меган на Барбадосе. Джессика в своем проклятом Китае. Сколько еще она собирается там торчать?

– Разве они не посылают тебе открытки?

– Ты ведь знаешь, зачем мне это, правда? Ты ведь понимаешь, почему на склоне лет я собралась стать наркоманкой?

– Меган сказала. – Пауза. – Мне очень жаль.

– Неужели?

– Разумеется, жаль. Я бы такого никому не пожелала.

– Не поворачивайся ко мне спиной, Кэт! Этот специалист, которого мне рекомендовала Меган, просто ужасен! Боли становятся все сильнее! И тремор. Хочешь, расскажу тебе одну забавную вещь? Рассеянный склероз не укорачивает жизнь! То есть мускулы слабеют, человек дрожит, как осиновый лист, и слепнет, как крот! Но эта болезнь его не убивает! Он должен с ней жить!

«Мир жесток, – подумала Кэт. – А ты лучше спроси об этом своих детей, которых когда-то бросила». Но сегодня ей трудно было ненавидеть мать. Труднее, чем когда-либо раньше.

– Надеюсь, что эта штука принесет тебе хоть какое-то облегчение, – сказала Кэт, кивнув на пачку из-под сигарет. – По крайней мере, я тебе этого желаю.

Внезапно Оливия схватила ее за руку. Кэт почувствовала, как длинные пальцы Оливии буквально впились в ее кожу чуть пониже локтя. Так обычно поступают взрослые, когда пытаются непокорного ребенка удержать от чего-то, о чем он пожалеет. От этой внезапной физической близости Кэт вздрогнула, как от электрического удара. Она с трудом перевела дыхание.

– Я боюсь! Боюсь того, что со мной будет! – запричитала Оливия совершенно потерянным голосом. – Я боюсь того, во что я могу превратиться! Мне нужно, чтобы кто-нибудь за мной ухаживал! Мне нужна ты, Кэт! Потому что никого больше рядом нет!

Кэт посмотрела на мать. Если бы та попросила ее о помощи лет двадцать тому назад, – тогда, может, у нее бы и были какие-то шансы на успех. «Но ты, кажется, опомнилась слишком поздно, – подумала Кэт. – Кажется, ты потеряла счет времени».

И со всей мягкостью, на какую Кэт была способна, она попыталась высвободить руку. Но пальцы Оливии сжались еще сильнее, и в сердце Кэт закралась паника. Ей показалось, что в нее вцепилось прошлое, и все старые раны внезапно обнажились и заболели с новой силой. Ей стало ясно, что она никогда не освободится от груза этих несчастливых, загубленных лет.

Их взгляды встретились. Голос Оливии был мягким и вкрадчивым, но пальцы ее не разжимались.

«Такая сила не свойственна пожилому человеку», – подумала Кэт. В пальцах матери чувствовалась железная хватка и несгибаемая воля. Так хватается за другого тот, кто всю жизнь привык действовать по своему усмотрению, любыми средствами добиваться исполнения своих желаний. Кэт вдыхала запах духов Оливии, видела, что глаза матери горят недобрым огнем. Ее пальцы оставили на ее руке пять глубоких вмятин, рука начала свербеть. Кэт подумала: «Кажется, она совсем не собирается меня отпускать?»

– Останься со мной, Кэт! – зашептала Оливия. – Хочешь, я встану перед тобой на колени?

Но Кэт решительно – гораздо решительнее, чем в первый раз, – разжала пальцы матери и освободила свою руку. Две женщины отошли друг от друга на шаг, словно только что закончили па некоего торжественного старинного танца.

– Ты не за ту меня принимаешь, – сказала Кэт.

Подъехав к автосалону, Паоло увидел, что тот закрыт и свет в нем погашен. Тогда он велел таксисту подождать.

Все еще в некоем дурмане после длительного перелета, Паоло позвонил в дверь и приложил лицо к стеклянной витрине. В эту минуту Китай казался ему далеким сном. Машины за стеклом стояли в том же наборе, как и тогда, когда он их видел в последний раз, больше месяца тому назад. Неужели за пять недель не продали ни одной? Это ему не понравилось.

Теперь он ясно видел: он отсутствовал слишком долго. Но на то, чтобы стать приемными родителями, требуется много времени. И до сих пор у них еще не все оформлено.

Паоло вернулся в такси и назвал водителю адрес Майкла. На улицах было полно машин, они стояли в пробке, и в сердце Паоло постепенно закрадывался леденящий ужас.

Он выбросил из головы и Лондон, и работу, и это оказалось в корне неправильным. Но других способов, чтобы преодолеть марафон, необходимый для того, чтобы маленькая Вей стала их дочерью, не было. В агентствах по усыновлению у них брали бесчисленные интервью, затем точно такие же интервью брали в департаментах, занимающихся сиротами, и в английском посольстве. Вся их жизнь моментально оказалась под микроскопом: финансовое состояние, черты характера, опыт общения с детьми, расположенность к усыновлению. Все бумаги должны были быть переведены на два языка: английский и китайский, – все экспертные оценки, заключения специалистов, справки о налогах, рекомендательные письма, бюрократические формы. И все это отняло гораздо больше времени, чем предполагалось вначале.

Единственное, что не давало им потерять рассудок, – это те интервалы между оформлением бумаг и ожиданием, когда им позволялось брать маленькую Вей на прогулку в ее новой колясочке по Летнему дворцу, пекинскому зоопарку или по площади Тяньаньмэнь. (Площадь Тяньаньмэнь была такой огромной, что им казалось, будто они шагают по поверхности Луны!) Паоло и Джессика старались проводить с маленькой Вей как можно больше времени и возили ее до тех пор, пока та не засыпала. При этом они пытались не обращать внимания на любопытные взгляды и смешки местных жителей и туристов за своей спиной, потому что они знали, что делают. Внезапно их семья пополнилась на одного человека, и больше всего их теперь волновало то, насколько они любят свою маленькую дочку.

И вот теперь они ждали окончательного решения китайских властей, после чего смогут оформить временный английский паспорт для маленькой Вей. Эти последние дни ожидания казались им еще невыносимее, чем первые. В таком состоянии все мысли о брате и об их бизнесе просто вылетели у Паоло из головы. Но когда такси остановилось возле дома Майкла, сердце его начало бешено колотиться, а в голове зашевелились всевозможные подозрения и сожаления о потерянном времени.

Майкл открыл ему дверь, одетый в спортивные штаны и грязную майку. Он был небрит и с заспанными глазами. Когда братья обнялись, Паоло почувствовал в дыхании брата что-то металлическое. Они прошли в дом. Телевизор был включен на полную мощность, по нему показывали какое-то комическое шоу. Воздух был спертым и застоявшимся.

– Вина хочешь? – спросил Майкл, хватаясь за бутылку на кофейном столике.

– Тебе не кажется, что для вина еще рановато?

Майкл пожал плечами и наполнил свой стакан. В итальянском языке нет слова «алкоголик», – так постоянно повторял их отец.

Паоло огляделся. Вот ящик для игрушек Хлои, вот разбросанные по полу игрушки. Но там, где раньше стоял ее странный ударный инструмент, теперь валялись банки из-под пива и нестиранная одежда. Паоло поднял с пола пингвина Хлои и нажал кнопку на его синтетическом крыле. Но пингвин не работал.

– Где Наоко и ребенок?

Майкл плюхнулся на диван.

– В Осаке, – ответил он, не отводя взгляд от дурацкого развлекательного шоу.

Паоло схватил пульт и выключил телевизор.

– Они вернулись в Японию?

Майкл посмотрел на брата и задумчиво кивнул головой. Паоло сел с ним рядом и обнял так крепко, как только мог, – как тогда, когда они были еще подростками и поддерживали друг друга в трудную минуту.

– Я же говорил тебе, Майкл, – сказал Паоло. – Я предупреждал тебя, что такое может случиться.

– Но ведь у меня было не так много женщин! – заговорил Майкл срывающимся голосом. – У меня было всего на одну женщину больше, чем принято иметь в нашем обществе. Всего на одну! Я превысил норму всего на один пункт!

Внезапно почувствовав отвращение, Паоло выпустил брата из рук, схватил со стола стакан с вином и залпом выпил.

– Может, она еще вернется.

Майкл начал шарить на кофейном столике, приподнял пару заношенных спортивных брюк и достал, наконец, то, что искал. Документы. Он передал их Паоло. Там было письмо от адвоката, и холодные, официальные слова поплыли перед глазами Паоло. Неприемлемое поведение. Умеренное финансовое обеспечение. Заявление о разводе. Раздел семейного имущества.

– Мне жаль, Майкл!

«Но со мной такого никогда не случится, – подумал Паоло. – Такое случается только с людьми вроде моего братца».

– Нельзя зарекаться, – сказал Майкл, словно прочитав его мысли. – Наша жизнь совершенно не похожа на ту, которую вел отец. Тот каждую ночь проводил дома. Был счастлив с одной-единственной женщиной. Я знаю, ты считаешь меня плохим человеком.

– Я тебя люблю, ты, придурок!

– Но все равно, ты считаешь, что я плохой человек. А я не плохой, Паоло! Такое может случиться с каждым! Например, с тобой!

– Майкл… Мне надо было вернуться гораздо раньше… Я в шоке от того, что ты наделал, пока меня не было! Если бы ты мог продержаться чуть подольше!..

– Считай, что сегодня у меня выходной. – Он взял со стола дистанционный пульт управления и направил его на телевизор. Оттуда раздалась громкая музыка и дурацкий смех. – Просто сейчас бизнес совсем вялый.

– Отлично! Слушай, Майкл! Мои кредитки почти на нуле! Мы долго жили в Пекине, а там жизнь не намного дешевле, чем в Лондоне. Не дешевле, чем в Гонконге. Но в ближайшие несколько недель я вернусь вместе с Джессикой и ребенком. Ты уверен, что сможешь еще немного продержаться?

Майкл снова наполнил свой стакан.

– Без проблем, – ответил он. – Все самое худшее уже позади.