Текст книги "Моя любимая жена"

Автор книги: Тони Парсонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Сегодня был их первый вечер в Шанхае. Девлин с Биллом свозили их в Бунд, где устроили нечто вроде торжественного обеда, а затем Билл пригласил парней «промочить горло» на Мао-Мин-Нань-Лу.

Другой часовой пояс, количество выпитого и долгожданная свобода от родительской опеки – немудрено, что парни слегка очумели. Они вертели головами и не могли поверить своим глазам. Сколько женщин! На танцевальном пятачке, у стойки бара, повсюду. Они даже не подозревали, что в мире есть столько женщин, собранных в одном месте.

Билл заказал «Чинтао» для всех. Праздник. Первый вечер в Шанхае. Билл щурился на перемигивающиеся огни бара. Черные звезды почти исчезли, но до сих пор его правый глаз видел все огни в окружении туманного ореола. Он ждал, когда принесут пиво, и вспоминал свой первый вечер в Шанхае.

Мимо прошла Дженни Первая. Билл не сразу узнал ее, профессиональная партнерша по танцам заметно постарела. Она целомудренно поцеловала его в обе щеки, грустно улыбнулась и пошла дальше. Билл хотел спросить, как ее француз, но Дженни Первая уже скрылась в толпе.

И конечно же, увидев свежую добычу, к новичкам потянулись здешние охотницы. Они висли у парней на руках, спрашивали, откуда взялись такие красавцы, покачивали бедрами и пытались зазвать на танцевальный пятачок. Безошибочная стратегия: когда танцуешь, не надо говорить.

– Билл, а эти девицы… – не то сказал, не то спросил один из новичков.

Билл не совсем понял, что именно он хочет узнать, и потому промолчал. За спиной парня стояла высокая девушка. Длинными руками она обнимала его талию, всем видом показывая, насколько он должен быть польщен ее вниманием. По бокам стояли еще две: одна эдакая куколка, вторая грубее и коренастее, но зато с большой, горделиво выставленной грудью. Все трое были незнакомы Биллу. В баре появилось много новых лиц.

Охотницы приставали к лондонскому новичку, уговаривая, чтобы тот не сидел на месте, как приклеенный, а пошел подвигать ножками под «Shake That». ^[94]Гарри – так его звали – был более симпатичен Биллу, нежели второй парень. В нем ощущалась английская аристократическая старомодность; нечто в духе сэра Элгара ^[95]– выступающий кадык, очки, манера говорить. Скорее всего, обучался в какой-нибудь частной школе для благовоспитанных мальчиков. Похоже, этот Гарри всю свою недолгую жизнь безуспешно пытался познакомиться с девушками. В Лондоне он комплексовал бы и дальше, а в Шанхае… «В Шанхае ты через полгода почувствуешь себя Эрролом Флинном. ^[96]Здесь ты быстро станешь своим парнем». Но пока что «свой парень» нервно озирался, и в глазах за стеклами очков читалась откровенная растерянность.

– Я тебе расскажу про этих девиц, – заявил второй новичок.

Его звали Найджел. Блондин, короткая стрижка, явно любитель погонять в футбол воскресным утром и все такое. Билл смерил его взглядом. Мальчик корчит из себя знатока. Показывает, что у него с этим проблем нет. Наверное, съездил на пару недель по путевке в Таиланд и ему подрочили в Патпонге. ^[97]Теперь выставляет себя экспертом по части «стран и нравов».

– Эти девицы – шлюхи, – самоуверенно произнес Найджел.

Протянув руку, он сильно сдавил маленькую грудь клеившейся к нему девушки. Девушка брезгливо поморщилась и отошла.

Билл хотел одернуть парня, но сдержался. Кто он ему? Отец? Старший брат?

– Не называйте их так, – попросил он Найджела. – Пожалуйста, никогда их так не называйте.

Найджел искоса поглядел на него, но ничего не сказал. Он знал правила игры. Ссориться с Биллом ему было невыгодно. Мистер Девлин считал Билла очень перспективным работником. Весьма возможно, что вскоре он станет их с Гарри боссом. Так что лучше смолчать, а то как бы он не устроил им веселую жизнь.

– Тогда кто же они? – удивился пай-мальчик Гарри.

Запотевшие стекла очков почти скрывали его глаза. Грудастая девица запустила руку в карман его брюк и со смехом сообщила китаянке-куколке, что ничего не может там найти.

«Обе стороны стоят друг друга», – подумал Билл.

– Если они не шлюхи, то кто же? – не унимался Гарри.

Билл припал к бутылке, думая, что обязательно бросит пить пиво. И ходить в этот бар тоже бросит. В конце концов, он не гид. Пусть сами ищут себе развлечения.

Мимо правого глаза проплыла одинокая черная звезда.

– Они просто практичные женщины, – сказал Билл, отвечая на вопрос пай-мальчика.

Биллу внушали, что азиатские женщины ощущают любовь совсем по-другому, не так, как он, человек Запада. Да, они откликаются на доброту и щедрость. Телом. Сердцем. Но это не любовь в западном понимании. Никто из этих женщин не станет для тебя спутницей на всю жизнь; той, невстреченной возлюбленной, которую ты искал и наконец нашел. Здесь нет такой любви, как на Западе.

Здешние женщины относятся к любви практично. Так твердили Биллу, пока он сам не увидел и не убедился в этом. Люди Запада, говорили ему, лишены любовного практицизма. Они способны влюбиться до беспамятства, способны пойти туда, куда их поведет любовь. Даже если она заведет их на край обрыва.

Восток практичен и потому не может позволить себе такую роскошь, как любовь. Любовь – удел романтического Запада. Так говорили Биллу.

Тем не менее он убедился и в другом. Они с Цзинь-Цзинь словно поменялись местами. Она в какой-то мере утратила восточный практицизм и прониклась западными представлениями о любви. Она любила его тогда, когда здравый смысл велел ей держаться подальше и подсказывал найти кого-нибудь другого, когда инстинкты души призывали быть практичной. Она любила Билла, невзирая на доставляемую ей боль и страдания. Невзирая на его предательство. Она продолжала его любить, зная, что счастливого будущего ждать бесполезно.

Билл тоже изменился. Поначалу он считал, что отличается от женатого китайца в серебристом «порше». Он считал себя лучше ее прежнего спонсора; ведь у него, Билла, доброе сердце, он лучше, нежели тот, заботится о ней. Наконец, он верил, что его любовь к Цзинь-Цзинь – настоящее чувство, а не имитация любви. Но даже тогда, при всей его искренности и благородных намерениях, он не мог отрицать, что предъявлял права на Цзинь-Цзинь.

Он ведь столько вложил в нее, стольким рисковал ради нее. Билл убеждал себя, что он – в отличие от владельца серебристого «порше» – ничего не ждет взамен. Он лукавил сам с собой. Он ждал, что взамен Цзинь-Цзинь будет любить его, любить постоянно, словно у него имелась лицензия на ее сердце.

А был ли он на самом деле лучше того, кто поселил Цзинь-Цзинь в «Райском квартале»? Нет. Теперь Билл понимал: он намного хуже. Он мог требовать, чтобы она исчезла из его жизни, обвинять ее в том, в чем был виноват сам. А когда Цзинь-Цзинь перестала держаться за осколки разбитых отношений и вспомнила о своем практицизме, вдруг почувствовал, что его предали. Ему нанесли удар по самолюбию, и это едва не вышибло Билла из колеи.

«Ты вел себя, как сентиментальный западный идиот, – говорил он себе. – Ты вел себя так, словно Цзинь-Цзинь действительно разбила тебе сердце».

Так какому же практицизму он тогда выучился?

В офисе было темно. За окном перемигивались огни ночного Пудуна. На столе светился дисплей ноутбука, оставшегося от Шейна. Элис Грин копировала файлы. Билл представлял, какие мысли бродят сейчас в голове журналистки. Справедливость и подкуп, цифры прибылей и сведения о наградах – все это соседствовало на жестком диске компьютера. Стремление построить лучший мир, потребность в лучшей жизни. Алчность и совесть. Компьютер разделял их по файлам. В людях это все перемешано в кучу.

– И зачем он хранил все это? – удивилась Элис, отрываясь от дисплея. – Даже если немцы и были вынуждены все время подмазывать этого подонка Суня, зачем Шейн учитывал размеры их взяток?

– Потому что он был хороший юрист. И хороший человек, – ответил Билл.

– По-моему, одно с другим не стыкуется. Либо-либо, – фыркнула Элис. – Шучу, – добавила она. – Исключения тоже бывают.

– Вам еще долго? – нетерпеливо спросил Билл.

У него оставались дела, и он торопился поскорее выпроводить журналистку.

– Все, закончила, – сообщила она.

Дисков было не менее десятка. Элис собрала их и бросила в свою сумку.

Билл проводил ее до лифта.

– Спасибо вам, Билл. Думаю, вы поступили правильно.

– Впервые за все время, – усмехнулся он.

Вернувшись в офис, Билл отпер один из ящиков письменного стола и вытащил оттуда обувную коробку, доверху набитую фотографиями… Свидетельства их поездок в Гуйлинь и Чанчунь, плавания по Янцзы, туманные виды «Трех ущелий», снятых из окна каюты. И множество шанхайских снимков. Билл взял коробку и понес ее туда, где стояла машинка для уничтожения документов.

Боже, сколько снимков! Цзинь-Цзинь обладала просто фанатичной потребностью запечатлевать каждое мгновение их счастья. Интересно, это свойственно всем китайцам или только ей? Билл так и не знал, какие черты ее характера были типично китайскими, а в каких проявлялась индивидуальность Цзинь-Цзинь. Теперь уже и не узнает. Впрочем, теперь ему нет до этого дела. Билл включил измельчитель и стал бросать туда снимки. Машинка исправно превращала их в тоненькие полоски бумажной лапши.

Уничтожить эти две фотографии у него не поднялась рука. Фото на паспорт, сделанное позапрошлым летом, еще до того, как они встретились. На таких снимках лица редко выходят красивыми. Этот был исключением… Большие спокойные глаза смотрели прямо в объектив аппарата. Влажные губы. Закрытый рот, не таящий даже намека на ее широкую улыбку…

Вторым снимком, который Билл также не смог уничтожить, была фотография, сделанная пожилым американцем на круизном теплоходе во время плавания по Янцзы. Билл и Цзинь-Цзинь, танцующие под китайскую поп-музыку на крошечном пятачке судового ресторана. Помнится, американец сказал им, что они такие счастливые, и добавил: они удивительно подходят друг другу. Более того, они, в общем-то, не собирались фотографироваться. Старик буквально отобрал у Цзинь-Цзинь аппарат и сделал этот снимок. Билл помнил, как турист без конца повторял: «Вы такие счастливые. Это нужно сохранить». Кем он был, этот американец в шортах цвета хаки? Святым? Сумасшедшим? Наверное, тем и другим. Но в одном он оказался прав: вскоре после того вечера их счастье оборвалось навсегда. Старик жил на свете дольше, чем они, и, наверное, хорошо знал: такое счастье всегда бывает хрупким. Потому он и уговорил их остановить это удивительное мгновение хотя бы на пленке.

Билл положил оба снимка в бумажник. Контейнер уничтожителя документов был полон глянцевитых нитей. Теперь свидетельства об их счастливых днях выглядели вот так.

Когда все только начиналось, Билл думал, что сможет перемещаться между двумя мирами – миром его семьи и тем, который принадлежит ему и Цзинь-Цзинь. Он верил, что эти миры не будут мешать друг другу, а его чувства к жене и дочери никогда не пострадают от любви к Цзинь-Цзинь.

Еще одна его ошибка. Одна из многих.

Теперь память о другом, запретном мире сузилась до двух снимков. Фото для паспорта. Снимок счастливой танцующей пары. Билл и их не собирался хранить долго. Просто оставил на какое-то время. Потом он их разорвет или сожжет, и тогда уже у него не будет никаких свидетельств их встреч. Только воспоминания.

Билл вдруг подумал: а что, если он вдруг серьезно заболеет, как его отец? Такое может случиться, и никто не знает когда: на следующей неделе или через пятьдесят лет. Но и в таком случае у него будет время уничтожить эти фотографии. Как это называется? «Привести дела в порядок».

Он это сделает. Он приведет свои дела в порядок. Потом. Не сейчас. Сейчас у него нет сил.

Билл запер офис, вышел в коридор и вызвал лифт. Вскоре кабина подъехала. Дверцы бесшумно разошлись. Билл стоял и отчего-то медлил. Дверцы закрылись. Билл вернулся в офис, достал из бумажника снимки и бросил их в измельчитель.

Нужно помнить только о плохих временах. Только так можно освободиться от прошлого и жить дальше. Ты не помнишь о хороших временах. Ты забываешь о них. Отказываешься от них. Только так можно их пережить, навсегда выбросить из сердца. Иначе – тупик.

Билл не знал, сохранила ли Цзинь-Цзинь свою часть снимков. Его это не волновало. Главное, у него не осталось ничего. Вот так. Никаких снимков, и память только о том, когда ему было с ней плохо.

Первую полосу сегодняшнего номера «Саут Чайна морнинг пост» занимала статья Сун Типин и Элис Грин.

«РАССЛЕДОВАНИЕ ВЗЯТОЧНИЧЕСТВА В ШАНХАЕ НАБИРАЕТ НОВЫЕ ОБОРОТЫ

Согласно вчерашнему сообщению правительственных СМИ, ответственные работники Комитета по борьбе с коррупцией, действующего под эгидой Компартии Китая, сообщили о расширении всесторонней проверки деятельности ведущих строительных компаний Шанхая.

Ранее правительственные СМИ сообщали о захвате земель крестьян деревни Яндун, расположенной недалеко от Шанхая. Крестьяне фактически были изгнаны, а на месте их полей и ферм начали строить элитный коттеджный поселок „Зеленые земли“. На днях состоялось торжественное открытие первой очереди поселка. Глава местной администрации председатель Сунь Юн уже собирался произнести заготовленную речь, когда его арестовали за „экономические преступления, взяточничество в крупных размерах и моральное разложение“.

Напрасно Сунь рассчитывал на своих охранников. Сотрудники госбезопасности в штатском, а также несколько полицейских окружили бывшего председателя и надели на него наручники. Когда его уводили, Сунь громко кричал о своей невиновности, сжимая в руке разбитый бокал шампанского.

Естественно, степень виновности и меру наказания проворовавшегося чиновника определит суд. Правительственное агентство новостей так прокомментировало арест Суня: „Длительный тюремный срок, который его ожидает, в полной мере демонстрирует решимость нашей партии очистить свои ряды от взяточников и разложенцев и повести полномасштабное наступление на коррупцию“.

Ожидается, что вскоре станут известны новые сенсационные факты незаконной продажи земель для строительства дорогостоящего жилья. Возможно также, что за арестом бывшего председателя Суня последуют аресты и других погрязших в коррупции государственных чиновников и представителей частного бизнеса.

По мнению профессора Дун Фаня из Пекинского Нормального университета, ^[98]занимающегося исследованием форм собственности, наиболее коррумпированной является стадия приобретения земли под строительство.

„Нередко чиновники местной администрации торгуют государственной землей как своей собственной. До тех пор пока их деятельность не станет прозрачной и подконтрольной, нам придется еще не раз столкнуться с вопиющими нарушениями государственных законов“, – сказал г-н Дун.

В минувшем году, в рамках празднования Национального дня, ^[99]мэр Шанхая устроил грандиозный прием, на котором присутствовало более восьмисот гостей. В числе прочего, прием имел своей целью улучшить имидж Шанхая. Выступая перед собравшимися, Хань Чжэн, нынешний первый секретарь Шанхайского горкома КПК, выражал оптимизм по поводу дальнейшего развития деловой активности в городе и решительного наступления на коррупцию.

Нам хотелось бы разделить его оптимизм, однако пока что Шанхай остается одним из самых коррумпированных городов Китая».

Девлин швырнул газету на стол. Потом вытянул ноги, уложив каблуки своих модных ботинок на статью Элис и ее китайской коллеги.

– Я не впервые слышу все эти трескучие правительственные фразы о «наступлении на коррупцию по всем фронтам». Их шумиха не имеет ни малейшего отношения ни к справедливости, ни к нормам права. Все это – политические маневры и сколачивание политического капитала. В чем обвиняют беднягу Суня? В том, что все тащил в семью, обустраивал гнездо, торопился схватить больше, чем в состоянии унести? Подобные обвинения можно предъявить любому государственному чиновнику.

Билл про себя отметил, что Девлин даже не предлагает ему сесть.

– Согласен, Сунь не блещет умом, – с легким сожалением продолжал Девлин. – Иначе он позаботился бы о том, чтобы завести побольше влиятельных друзей в Пекине. Отстегивал бы им, делал бы подарки женам и детям. Беда председателя Суня в том, что он слишком вознесся. Посчитал себя слишком могущественным. Словом, нарушил неписаные правила. Его бы все равно сковырнули.

Только сейчас в глазах Девлина вспыхнула ярость человека, которого предали.

– Да, его бы все равно сковырнули. И вам не понадобилось бы предавать меня и впутывать в дело эту гонконгскую проныру.

Девлин смотрел на Билла со смешанным чувством злости и разочарования. У него над головой, словно искорка адского пламени, светился индикатор камеры наблюдения. Неужели Билл не знал, что в этом здании просматривается каждый шаг сотрудников? Служба безопасности следит за тобой везде, даже в туалете.

– Стало быть, Холден, вы считаете себя лучше нас. – Девлин произнес это не как вопрос, а как утверждение, презрительно и насмешливо скривив рот. – Как же, вы чище нас! Благороднее!

– Я никогда так не думал, – возразил Билл.

– А о низости своего поступка вы думали? – вдруг вспыхнул Девлин. – Или вы протрахали мозги с какой-то китайской сукой?

– Выбирайте выражения, мистер Девлин, – тихо, но весомо посоветовал ему Билл.

В глазах Девлина мелькнул страх, но всего лишь на мгновение. На короткий миг. Власть в этом месте принадлежала ему. Он ткнул пальцем в сторону Билла.

– За всю историю Китая еще никогда столько людей не выбиралось из бедности. Слышите? За всю историю! А дырка от задницы, вроде вас, пытается этому помешать. Так кто здесь идиот? Кто негодяй? Вы или я?

Билл не ответил.

– И что скажет ваша жена, узнав, что вы про… свое партнерство в фирме? – продолжал напирать Девлин. – Что скажет ваша дочь? Захлопает в ладоши, оттого что ее папочка из-за своей благородной принципиальности лишился работы?

– Не знаю, – пожал плечами Билл. – Думаю, Бекку это расстроит. Ну а Холли пока еще слишком мала, чтобы понимать подобные вещи. – Он вдруг улыбнулся, вспомнив слова дочери. – Ей хочется, чтобы я постоянно изображал из себя принца.

Девлин фыркнул.

– Что-что, а это у вас здорово получается. Строить из себя принца. Но вы ничем не отличаетесь от всех остальных, Билл. Вы ненавидите любую коррупцию, кроме собственной.

Дверь открылась. На пороге стояли двое китайских охранников. Один держал картонную коробку с личными вещами Билла, другой – его пиджак и дипломат.

– Уберите его с глаз долой, – велел им Девлин.

Биллу почти бросили портфель, столь же грубо передали пиджак и вручили коробку, набитую тем, что выгребли из его письменного стола.

Пора уходить.

Охранники не подталкивали его, но и не давали задерживаться. Да и зачем? С кем прощаться? Шейна нет. Нэнси тоже нет. Из всех, кто был, только Митч встал из-за стола и пожал ему руку. На лицах новых парней читалась плохо скрываемая радость. Пронесло их с таким начальничком. Гарри прикидывал, не позволят ли ему уже сегодня перебраться в кабинет Билла. Найджел сидел с расстегнутым воротником, даже не пытаясь спрятать свежий след от засоса.

«Вам незачем спешить на родину, – подумал о них Билл. – Зачем? Здесь каждый из вас – мистер Харизма. Здесь вы – Брэд Питт и Эррол Флинн в одном лице. Шанхай успел внушить вам мысль о вашей избранности».

Пока охранники вели его по коридору, спускались с ним в лифте и снова вели к выходу из небоскреба, Билл думал о молодом человеке, считавшем, что ему принадлежит весь мир. Надо только протянуть руку и взять. Он никогда не думал, что может больно упасть и разрушить свою семью. Как и те двое новеньких, он считал себя избранным.

Да, Билл Холден, ты считал себя избранным. Вплоть до самого недавнего времени.

В квартире пахло свежей краской и обойным клеем. Пахло переменами.

Билл поставил пустой дипломат у порога и вошел в комнату Холли. Бекка клеила новые обои. Дочь сидела на полу и листала книжку. Одна стена уже была готова, и оттуда на Холли глядели ее принцессы из диснеевских мультиков: Белоснежка, Русалочка, Золушка, Спящая красавица, Белль.

Холли улыбнулась отцу, радуясь его столь раннему возвращению.

– Спроси у папы, – предложила ей мать. – Папа должен знать.

– Пап, а как называют маленьких пингвинов? – спросила Холли.

Мысли Билла находились сейчас очень далеко от маленьких пингвинов.

– Послушай, папа, – настаивала дочь. – У маленьких лошадей есть свое название. У маленьких коров тоже. И у маленьких овец. Значит, у маленьких пингвинов тоже должно быть какое-то название, а я его не знаю.

– Я егоне знаю, – поправила Бекка.

– Какая разница? Все равно не знаю! – с детской логикой ответила Холли.

Билл поднял дочь. Снова потяжелела. Ощутимо потяжелела. Стала более краснощекой и крепкой. Начинает постепенно заявлять миру о себе.

– Ангел мой, я сейчас не помню, как зовут маленьких пингвинов. Но я обязательно вспомню.

– И тогда мне скажешь?

– Непременно. – Билл опустил дочь на пол и повернулся к Бекке. – Давай поговорим.

– Вначале я хочу тебе кое-что показать.

В ее поведении появилась какая-то скованность, и он подумал, что, возможно, так будет всегда.

В гостиной стоял включенный ноутбук. Бекка подвела мужа к компьютеру и села перед дисплеем.

– Смотри.

Это был он-лайн каталог элитной шанхайской недвижимости. Роскошные дома. Дома для семьи партнера фирмы «Баттерфилд, Хант и Вест».

Бекка вращала колесико мыши. Картинки медленно проплывали перед Биллом и исчезали на границе экрана…

ВЕСТВУД-ГРИН. ЗАКАНЧИВАЕТСЯ СТРОИТЕЛЬСТВО ТАУНХАУСОВ С ИЗУМИТЕЛЬНЫМ ВИДОМ НА ОЗЕРО. ДОМ, КОТОРЫЙ ЗАТРОНЕТ ВАШЕ СЕРДЦЕ.

Скорее всего – экопоселение, которые с недавнего времени становились все популярнее.

Еще картинка.

КАЛИФОРНИЯ В ОКРЕСТНОСТЯХ ШАНХАЯ. УГОЛОК САНТА-ФЕ. ИЗЫСКАННО МЕБЛИРОВАННЫЕ ВИЛЛЫ В ИСПАНСКОМ СТИЛЕ. КАЖДАЯ ИМЕЕТ САД. ВСЕГО ПОЛЧАСА ЕЗДЫ ОТ АЭРОПОРТА ХУНЦЯО.

– Я больше не хочу жить в «Райском квартале», – сказала Бекка.

Это звучало как констатация факта. Как условие.

– Не желаю больше здесь жить, – повторила она. Бекка обернулась к нему. У нее появился новый взгляд, чем-то напоминавший тонкую корку на ране. Чуть задень, под ней – горечь, настороженность, обида. Если рана и затянется, то очень нескоро.

– Нового дома… не будет. Партнерства… тоже не будет. – Билл понурил голову, ощущая странную кислятину во рту. Вкус унижения. Вкус стыда. – Я потерял работу.

– И всего-то? – Бекка вновь повернулась к ноутбуку. – Я думала… другое.

Билл не сразу понял. Она подумала, что он от них уходит. Теперь Билл знал: он никогда от них не уйдет. Если Бекку не устраивает жизнь с ним, ей придется самой оставить его. Ее пальцы бегали по клавиатуре.

– Но ведь тебя собирались сделать партнером. Сказано было без раздражения, без недовольства. Как будто он обещал что-то купить по дороге и вдруг забыл.

– Прости меня, Бекки. Я очень виноват перед тобой. Я разочаровал тебя во всем, в чем только мог.

Бекка торопливо уничтожала файлы. Зацепив указателем мыши очередной «дом мечты», она тащила картинку в корзину, находившуюся в правом нижнем углу экрана.

– Это всего лишь работа, Билл. Ты найдешь другую.

Она не понимает! Неужели она не понимает, как много все это для него значило?

– Теперь мы вынуждены вернуться в Англию. В ту жизнь, от которой мы так хотели избавиться…

– А разве кроме этой фирмы нет других? Ты обязательно найдешь себе работу. Трудолюбивые, опытные юристы нужны везде.

– Но Холли… она привыкла к своим здешним друзьям.

– Ей уже пять лет, – сердито оборвала его Бекка. Наконец-то у нее появилась возможность рассердиться. Казалось, она даже рада этому. – Холли уже пять лет. Ничего страшного. Заведет себе новых друзей. Пусть привыкает: ей это придется делать всю жизнь. Мы когда-то привыкли. Привыкнет и она.

Вспышка гнева прошла. Бекка прижала ладонь к его сердцу.

– Самое главное – мы вместе. Наш дом – он не в Лондоне и не здесь. Наш дом – это мы. Куда бы мы ни отправились, мы несем его с собой. Наш дом – это ты, я и Холли. Мы втроем. Теперь я это понимаю. – Она коснулась его лица. – Билл, неужели ты этого еще не понял?

Билл заморгал, отгоняя жгучие, внезапно хлынувшие слезы.

– Я думаю, тебе придется снова в меня влюбиться, – проговорила Бекка. Она говорила спокойно, и глаза ее были сухими. – Мужчина и женщина. Муж и жена… Нам обоим придется снова влюбиться друг в друга. Иначе… иначе все теряет смысл.

Вечером, когда Холли давно уже спала и ей со стен улыбались принцессы, Билл постоял, слушая ее ровное дыхание, затем вернулся в большую спальню. Там он сел на кровать и смотрел, как Бекка раздевается. После сказанного у компьютера они почти не говорили ни о том, что случилось, ни о предстоящем возвращении в Лондон. Они оба подустали от разговоров. Слишком много слов. Бекка сняла с себя все и подошла к мужу. Билл по-прежнему сидел одетым и глядел на нее. Они и сейчас ничего не сказали друг другу. Слова нужны супругам, где постель – продолжение супружеской жизни. А они хотели быть влюбленными.

«…Моя жена», – только и успел подумать Билл, проваливаясь в сон.

Глава 30

И все-таки он увидел ее еще раз.

Случайно, в районе Бунда, напротив отеля «Мир». Билл возвращался домой, закрыв свой банковский счет. Одно из сотни больших и малых дел, которые нужно успеть сделать до отъезда. Завтра они покинут Шанхай… Вот тогда он и увидел Цзинь-Цзинь с ее новым мужчиной.

Было начало июля. Ослепительно сверкало солнце. Билл думал совсем о другом. Наверное, он прошел бы мимо, но что-то заставило его остановиться. Сходство? Именно сходство. Ее он узнал бы мгновенно. Разве Билл мог спутать ее с какой-нибудь другой женщиной? Он часто видел женщин, похожих на нее. Но только похожих.

Для Цзинь-Цзинь она выглядела слишком заурядно. Заурядная женщина не могла быть причиной сумасшедшего счастья и оглушительного несчастья и боли, задевшей столько сердец. Цзинь-Цзинь могла быть только особой, единственной в своем роде.

Билл стоял, глядя ей вслед. И тогда женщина оглянулась через плечо. Ее спутник тоже оглянулся и обнял ее за талию. Вполне понятный жест: «Не волнуйся, дорогая, я сумею тебя защитить от этого назойливого незнакомца».

Значит, это все-таки она.

Это была Цзинь-Цзинь, и они с Биллом прошли мимо друг друга, как совершенно незнакомые люди. Билл едва не рассмеялся вслух от столь явной нелепости. Эмоции остались в прошлом. Наверное, все осталось в прошлом, если он едва узнал ее.

Цзинь-Цзинь и ее спутник пошли дальше.

Билл повернулся и пошел за ними, совершенно не представляя, зачем идет и что ей скажет. Можно ничего не говорить. Его задела мужская рука на ее талии. Его задела сама мысль, что кто-то будет защищать Цзинь-Цзинь от него.

Билл прибавил шагу и почти догнал их. Теперь он знал: это она. Она так и не стала диктором на телевидении. И не станет. Прежде ему казалось, что однажды он включит телевизор и на государственном телеканале увидит ее, читающую выпуск новостей, глядя на невидимую для зрителей бегущую строку. Она будет похожа на ту фотографию на паспорт, сделанную за год до их встречи… Этому замыслу, как и многим другим их мечтам, не суждено было сбыться.

В ней что-то исчезло. Сияние молодости, какая-то магия или что-то еще. А может, никакой магии и не было, или если она и существовала, то исключительно в его восприятии? Но сейчас все волшебство испарилось, сияние погасло. Сейчас Билл видел в ней лишь привлекательную женщину тридцати с лишним лет. Как и любая женщина, она постепенно старела. Кажется, она была старше Билла года на три. Тогда это их совершенно не волновало. Они находились в особом времени. Вернее, в особом безвременье.

Но что удивительно, теперь, когда Биллу открылась заурядность Цзинь-Цзинь, когда он увидел в ней просто женщину, идущую своей жизненной тропой, женщину, изо всех сил старающуюся не утратить привлекательности для нового мужчины и себя самой… теперь, когда все это открылось Биллу Холдену, он понял, что до сих пор любит ее. Точнее, несет в себе остатки умершей любви и будет нести всегда.

Однако Цзинь-Цзинь не принадлежала Биллу Холдену, и Билл Холден не принадлежал Цзинь-Цзинь.

Счастливая пара остановилась возле газетного лотка. Мужчина выбирал газету. Европеец; возможно, даже моложе Билла. В нем не было ничего особенного; первый подвернувшийся ей парень. Наверное, она встретила его в баре, спортивном зале или любом ином месте, где обычно встречаются люди.

Билл заметил, что Цзинь-Цзинь, увидев его, не перестала улыбаться. Ее улыбка была напряженной, защитной, словно она пыталась себя убедить, что все случившееся очень забавно.

А может, это его домыслы? Может, это он выставляет себя на посмешище? Ведь улыбка могла быть и повязкой на душевной ране. Откуда ему знать?

Билл и Цзинь-Цзинь смотрели друг на друга. Они оба были в темных очках. Билла это даже радовало. Он не представлял, как бы они снова посмотрели друг друга в глаза. Мужчина, который был с ней… первый попавшийся, кого она встретила в баре или спортзале, опять обнял ее за плечо.

«Не волнуйся, дорогая, я сумею тебя защитить от этого назойливого незнакомца».

Да что ты понимаешь, парень?

Билл вдруг начал бормотать совершенную банальщину.

– Рад вас видеть, рад вас видеть, – бубнил он, пожимая им руки.

Он вел себя, словно капитан проигравшей команды. Билл пожал руку ее новому мужчине, потом Цзинь-Цзинь.

Он выбрал единственную роль, какая пришла ему в голову, – роль добродушного неудачника. Привет тебе, парень из бара, спортзала или еще откуда-то. Встречался ли он раньше с Цзинь-Цзинь? Нет, вряд ли. Цзинь-Цзинь назвала Биллу имя ее нового мужчины, которое он тут же забыл.

– Рад вас видеть, – повторял Билл. – Рад вас видеть.

Прекрасно! Замечательно! Все настолько замечательно, что он вот-вот задохнется. От радости.

Затем он повернулся и зашагал прочь от них. Его настиг голос Цзинь-Цзинь.

– Моя мама приехала! – крикнула она, словно это известие что-то значило для него.

– Большой привет ей от меня, – не останавливаясь, ответил Билл.

Сейчас он не паясничал. Возможно, и Цзинь-Цзинь упомянула о матери, чувствуя, что их отношения полностью закончились. Она отпускала его и хотела немного продлить эти последние секунды. Они оба знали: сегодня они виделись в последний раз. Больше они никогда не встретятся. Останутся лишь воспоминания и фотографии, которые она не решилась уничтожить.

Цзинь-Цзинь не была невинной и наивной девочкой. Ни в коем случае. Она родилась и выросла в куда более жестком и суровом мире, чем он. Билл видел лишь отблеск этого мира. Но в ее душе существовал уголок, куда она не пускала никого: ни отца, ни человека, поселившего ее в «Райском квартале», ни Билла. Это был ее неприкосновенный мир, и Билл завидовал ей и любил ее за это.

Он дошел до конца улицы, знаменитой улицы, олицетворяющей величие старого, колониального Шанхая. Ее здания смотрели через реку на другой Шанхай, город будущего. Билл подозвал такси. Ему нужно было ехать в обратную сторону, а значит, у него появлялся шанс увидеть Цзинь-Цзинь в самыйпоследний раз.