Текст книги "Моя любимая жена"

Автор книги: Тони Парсонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Он находился в одной комнате с ними. Он слышал ее слова, чувствовал ее запах. Он видел ее лицо, ноги, слышал вздохи и стоны. Он видел даже маленький шрам на ее левой груди. Ее длинные тонкие руки обнимали шею нового мужчины.

«Замечательно, – думал Билл. – Великолепно! Так и должно быть. Пусть теперь он, в случае чего, везет тебя в госпиталь. Пусть снимает тебе квартиру. Пусть выворачивает свою жизнь наизнанку и губит дорогих ему людей. Пусть слушает твои лживые речи. И пусть теперь у него сердце разрывается пополам».

Билл шагал, сам не зная куда. Дождь хлестал ему в глаза, мешая смотреть.

«Теперь ты принадлежишь ему. Теперь он может трахать тебя сутки напролет, потому что ты принадлежишь ему».

Глава 28

Дождь заливал двор «Райского квартала». Билл стоял у окна, слушая шум воды. Плеск воды доносился и сзади, из ванной, где ама купала Холли. В спальне Бекка говорила по мобильному телефону. Она ходила взад-вперед, ее голос приближался и удалялся, но все равно Билл не мог разобрать ни слова. Возможно, жена говорила со своим отцом. Возможно, не с отцом. Многое в их жизни теперь потеряло определенность.

Ключи. У него остались вторые ключи от квартиры Цзинь-Цзинь. Они не давали Биллу покоя. Ему казалось, что в кармане лежит гиря. Он достал футляр с ключами, повертел в руках и снова убрал. Может, выбросить их, и дело с концом? Билл тут же отверг эту мысль. Можно поступить иначе: положить ключи в конверт и отдать швейцару в ее подъезде. Но такой поступок граничил с трусостью. Цзинь-Цзинь много значила в его жизни, чтобы вот так, малодушно, избавиться от ключей. Существовал и вполне пристойный вариант: передать ключи ее подругам, сказав, что забыл это сделать в прошлый раз. Однако Биллу не хотелось показывать им свое состояние.

Билл понял, что надо сделать. Проще и яснее не придумаешь: нужно отдать ключи ей в руки. Отдать, тем самым окончательно освободив и ее, и себя.

Бекка удивилась, когда Билл вошел в спальню с дорожной сумкой. Она сидела на постели, по-прежнему держа в руке мобильник, но разговор уже окончился.

– Мне нужно ненадолго уехать, – сообщил Билл.

Он стал выдвигать ящики комода и бросать в сумку вещи: смену нижнего белья, носки, еще одну рубашку. Туда же отправился его набор для бритья и британский паспорт. Вот и все. Путешествие будет недолгим, день, от силы два.

– Уехать? – переспросила Бекка. – И куда же?

– В Чанчунь. Это на севере.

– Я знаю, где находится этот вонючий Чанчунь.

Бекка встала. Скрестив руки на груди, она наблюдала за сборами мужа.

– Ты не можешь лететь в такое время! – сказала она.

– Аэропорт открыт. – Билл застегнул молнию и поставил сумку на кровать. – И потом, я лечу не на юг, а на север.

– Пап, посмотри! – потребовала вбежавшая в спальню Холли.

На ней была спальная пижамка. Влажные волосы болтались сосульками, но дочь это ничуть не смущало. В руках Холли держала рисунок, изображавший красную панду. За ней в спальню вошла и ама, с феном для волос в руке.

– Какой красивый рисунок, – похвалил Билл.

Билл поднял дочку и поцеловал, затем вновь повернулся к Бекке.

– На севере тайфунов не бывает. Они дотуда не достают. Я ненадолго. Думаю, за один день обернусь.

Он еще раз поцеловал Холли, и та, довольная, убежала. Бекка дождалась, пока уйдет ама Дорис.

– Ты никуда не поедешь, – спокойно, но твердо сказала жена.

Она раскрыла сумку и принялась вытаскивать оттуда все, недавно уложенное мужем.

– Только один день. – Билл протянул к ней руку. Бекка отстранилась. – Бекки, ну пожалуйста.

– Нет. Я не хочу, чтобы ты уезжал. Не хочу, чтобы ты снова виделся с этой шлюхой из Третьего мира и что-то там ей объяснял или… не знаю, какую еще авантюру ты задумал.

Бекка перевернула сумку и вытряхнула остатки содержимого. Билл начал второй раунд сборов.

– Мне очень жаль, – сказал он.

– А тебе всегда жаль! – Бекка не сдержалась и ударила его кулаком в грудь. – У нас когда-нибудь здесь будет нормальная семейная жизнь? Я хочу, чтобы ты перед сном читал Холли книжки. Чтобы рисовал с ней картинки. Я хочу, чтобы сегодня ты спал со мной. Билл, я хочу, чтобы у нас с тобой были нормальные отношения, как у мужа с женой. Либо – вообще никаких. А урывками – мне не надо. Понимаешь?

– Мне нужно сделать последний шаг.

– Зачем?

– Потому что все кончилось.

Бекка наградила его презрительной улыбкой.

– И ты искренне думаешь, что застанешь нас, когда вернешься?

Она махнула рукой. Жест жены, уставшей от выкрутасов и вранья мужа. Жест, означавший: «Проваливай, куда хочешь».

Самолет начал снижение. Внизу торчали черные конусы холмов, похожие на дьявольские копии зеленых известняковых утесов Гуйлиня. Вскоре оказалось, что это вовсе не горы. Гор в виде правильных конусов не существует нигде, даже в окрестностях Чанчуня. Это были гигантские шлаковые отвалы, на склонах которых копошились крошечные фигурки людей. Они искали среди шлака куски угля.

Потом черные конусы остались позади. Самолет плыл среди белых облаков, но и они не имели ничего общего с настоящими облаками. Это был дым еще действующих сталелитейных заводов. Рядом с ними стояли заброшенные фабрики, окруженные взрытой мертвой землей. Биллу вспомнился какой-то сюрреалистический фильм, где герой долго метался по пустым цехам завода, ища кого-то и натыкаясь лишь на груды ржавого металла.

Самолет достиг аэропорта и со скрежетом покатился по серой бетонной дорожке. Ключи по-прежнему оттягивали Биллу карман. Поскорее отдать их, вернуться в аэропорт и первым же рейсом улететь обратно в Шанхай.

Билл стоял возле серой бетонной коробки и глядел на окна. Когда-то в них горели красные фонарики. Сейчас окна были пусты. Над домом висело такое же серое небо. Солнце пряталось за облаками, но зато в Чанчуне не шел дождь. Дожди остались далеко на юге.

Билл поднялся по знакомой грязной лестнице, мысленно готовясь увидеть лицо Цзинь-Цзинь и передать ей ключи. Возможно, он увидит и Брэда, но это уже не имело значения.

Дверь открыла ее мать. Узнав Билла, женщина расплылась в улыбке. Билл вошел и сразу же понял: Цзинь-Цзинь здесь нет.

Ее мать хлопотала вокруг него. Она подала чай и о чем-то тараторила на мандаринском диалекте, перемежая родной язык редкими английскими словами.

– Отец… болеть… Гуанси.

– Гуанси? – переспросил Билл.

Но ведь это на юге. На другом конце страны! Билл поднес чашку ко рту и обжег губы. Значит, Цзинь-Цзинь сейчас там, где череда зеленых известняковых гор тянется до самого Вьетнама. Там, где они когда-то смотрели на рыбаков с бакланами. Там, где они навещали ее отца, которому Билл дал тогда денег, а Цзинь-Цзинь печально вздохнула и отвернулась.

– Гуанси! – повторила ее мать. – Гуанси!

Пожилая китаянка принесла газету. На первой странице находилась большая карта Китая, отражавшая разгул природной стихии. Билл не знал ни одного иероглифа, но он все понял. Крупный заголовок состоял из цифр: двойки и семи нулей. Двадцать миллионов – число эвакуированных из районов бедствия.

Чжэцзян, Фуцзянь, Цзянси, Хунань, Гуандун, Гуанси. Тайфуны не обошли ни одного уголка на востоке и юге страны. Такое не укладывалось в голове. Под властью стихии оказалась территория, своей площадью превосходящая Западную Европу.

Скрюченным пальцем китаянка ткнула в нижний край карты. Она засмеялась. Но Билл знал этот странный китайский способ реагировать на несчастья. На самом деле мать Цзинь-Цзинь была сильно напугана.

– Здесь! Здесь!

Ее дочь находилась на другом конце страны. Там, где хлестали дожди, дули ветры и разлившиеся реки сносили все на своем пути. Гуанси, куда Цзинь-Цзинь отправилась к больному отцу. Хорошо, что хоть не одна.

Там сейчас не было ни одного клочка сухой земли.

Мать Цзинь-Цзинь опять улыбнулась, обнажив коричневые от чая зубы. Билла всегда бесила эта китайская привычка говорить о несчастьях с улыбкой и посмеиваясь. Но теперь он понял. Свою боль они обертывали улыбкой. Смех перед лицом беды был сродни повязке на ране. Билл дотронулся до руки китаянки и кивнул. Да, они прятали боль за улыбкой. Так поступала мать Цзинь-Цзинь. Так поступали все китайцы.

Наконец он это понял.

Прямых рейсов на Гуйлинь не было.

Из Чанчуня Билл полетел в Сиань, а оттуда – в Чунцин. Там ему пришлось заночевать в битком набитом здании аэровокзала. Его окружали туристы, у которых сорвались круизы по Янцзы. Другие туристы ждали рейсов на Пекин, а те несколько раз откладывались. Наконец усталость сморила Билла. Положив под голову сумку, он заснул. Проснувшись, он увидел напротив себя двух старух. В них не было ничего примечательного, кроме крошечных ступней. Билл отвел глаза, однако любопытство пересилило приличия.

Даже при миниатюрности их фигур ступни старух поражали своей кукольностью. Не зная, что за ними наблюдают, одна из соседок Билла сняла синий, совсем детский, башмачок и принялась растирать крошечные пальчики. Зрелище было отталкивающим, поскольку вплоть до ступни нога сохраняла свои естественные размеры. Дряблые мышцы нависали над щиколоткой, колыхаясь при каждом движении. Потом старуха снова надела башмачок и в упор поглядела на Билла.

По радио объявили их рейс. Старухи встали и быстро засеменили на посадку, зажав в руках билеты. Билл проводил их взглядом. Они являли собой ожившее прошлое – живые осколки старого Китая с его варварским обычаем заковывать ноги девочек в особые колодки, мешающие росту. Извращенное представление о красоте, которое по всем западным меркам было не чем иным, как издевательством. Но старухи явно не считали себя калеками. Они привыкли к таким ногам; они десятки лет ходили на таких ногах. У этих старух были иные понятия о норме.

Раньше Биллу казалось, что он просто не выживет, если потеряет Цзинь-Цзинь. Но он и здесь ошибался. С этим можно справиться. Конечно, будет больно, но постепенно он привыкнет жить без нее. И она тоже привыкнет.

Старухи почти скрылись в воротах зала отправления.

Наверное, можно привыкнуть ко всему. Или почти ко всему.

В самолете на Гуйлинь он был единственным пассажиром.

Стюардесса сидела рядом с ним. Когда самолет начал снижаться, она вцепилась Биллу в руку. Колеса шасси ударились о взлетную полосу, затем самолет подпрыгнул и снова опустился на бетон, попав в плотную водяную стену. Билл слышал, как вода заливает шасси, норовя утащить самолет в сторону, развернуть поперек полосы или даже опрокинуть. Но летчик включил усиленное торможение. Душераздирающий скрежет, и стена брызг стала опадать. Пока самолет подруливал к аэровокзалу, стюардессу вытошнило в бумажный пакет. Билл приник к иллюминатору. За окном – сплошная пелена тропического ливня. Уже который день подряд здесь шли дожди, и никто не знал, наступит ли им конец.

В зале ожидания царили толкотня и давка. Похоже, все население Гуйлиня торопилось покинуть город. Полицейские в зеленой униформе пытались хоть как-то регулировать этот хаос. Билл начал пробираться к выходу, ежесекундно рискуя быть сбитым с ног и раздавленным.

Столы фирм, предлагавших автомобили напрокат, опустели. Билл вышел наружу и направился к стоянке такси. Там не было ни одной машины. Он ждал, слушая ветер и не зная, что делать дальше. Ветер завывал жалобно и предостерегающе. Через несколько минут к стоянке подкатила старенькая «сантана». Еще одна семья, торопящаяся покинуть Гуйлинь. Когда они вытащили многочисленные чемоданы и расплатились с таксистом, Билл просунул голову в окошко.

– Мне надо в Яншуо, – сказал он водителю. – В деревню… она вблизи Яншуо.

Билл только сейчас сообразил, что не знает названия деревни, где жил отец Цзинь-Цзинь. Но он запомнил дорогу и сможет подсказать водителю, куда ехать.

– Нельзя в Яншуо, – на ломаном английском ответил таксист. – Дороги в Яншуо закрыты.

Билл достал бумажник, вытащил оттуда всю наличность и сунул в ладонь водителя, согнув ему пальцы. Водитель смотрел на смятые купюры, скаля желтые кривые зубы. У него было тяжелое, смрадное дыхание.

– Дороги закрыты, – извиняющимся тоном повторил таксист, однако деньги не возвратил.

– Тогда как можно ближе к Яншуо, – попросил Билл, забираясь в машину.

Водитель что-то бормотал себе под нос. По ветровому стеклу хлестал косой дождь. Даже не косой, а почти боковой.

Боковые струи. Билл никогда еще не видел боковых струй. Откуда же тогда дует ветер, заставляя дождь ложиться почти горизонтально?

Такси тронулось. Навстречу двигалась вереница машин. Рядом шли пешеходы. Все они направлялись в аэропорт. Повсюду валялись чемоданы, брошенные их владельцами или сорванные с багажных стоек на автомобильных крышах, обломки деревьев и обрывки рекламных плакатов. Деревья, щиты и растяжки с рекламами обычно становятся первыми жертвами тайфуна.

Билл смотрел из окна «сантаны» на совершенно незнакомый ему Гуйлинь. Наверное, это и есть настоящий Гуйлинь; а тот, где они тогда гуляли с Цзинь-Цзинь, был просто их мечтой.

Вершины известняковых гор скрывались в тумане. Река, вырвавшаяся из берегов, до неузнаваемости изменила весь окрестный ландшафт. Прямоугольники рисовых полей превратились в озера. Казалось, они всегда были озерами. Там, где некогда рыбачил старик с бакланом, стояла громадная баржа, груженная песком. И вдруг, как от удара невидимой молнии, баржа раскололась пополам.

Билл вгляделся, думая увидеть матросов, торопящихся покинуть тонущее судно. Но на барже никого не было. Обе половины быстро опускались под воду. Вскоре уже ничего не напоминало ни о барже, ни о песке. Билл даже протер глаза: не привиделось ли ему это?

Полицейских здесь не было. Дорога контролировалась солдатами Народно-освободительной армии. Несколько солдат вылавливали что-то из реки. Издали это казалось мешком. Но когда они вытянули из воды свой груз и отнесли к обочине, уложив на брезент, Билл понял, что это вовсе не мешок, а труп их погибшего товарища.

– Нельзя ехать в Яншуо! – крикнул водитель, морщась при виде распухшего трупа.

– Поезжай дальше! – выкрикнул в ответ Билл.

«Я начинаю вести себя, как председатель Сунь», – подумал он.

Он понимал таксиста. Деньги получены. Теперь самое время высадить этого «большеносого идиота» и возвращаться в Гуйлинь. Но эта «сантана» для него сейчас – единственная возможность добраться до Цзинь-Цзинь.

Билл не сомневался, что они обязательно достигнут самой деревни. Однако вскоре на пути оказался импровизированный блокпост – тяжелый армейский грузовик, поставленный поперек дороги. Солдат махал им флажком, требуя остановиться. Таксист затормозил. Солдат просунул голову в окошко и что-то произнес. Судя по приказному тону, он требовал немедленно поворачивать назад. Дорогу за спиной солдата скрывала бурая масса оползня.

Водитель что-то пробормотал сквозь стиснутые зубы.

– Есть какая-нибудь другая дорога? – спросил у него Билл. – Есть другая дорога на Яншуо?

– Только эта, – огрызнулся водитель, ударив ладонью по рулю.

Солдат снова что-то крикнул ему, но уже более требовательно и сердито. Так оно и есть: требует уезжать. Водитель стал разворачиваться.

– Мне надо в Яншуо, – упрямо повторил Билл.

Таксист посмотрел на него, как на капризного малыша, требующего невозможного, и выдал короткую фразу. Эта фраза часто звучала в американских боевиках и блокбастерах. Так всегда говорили лихие парни, веля кому-то отстать от них или убираться прочь.

Билл стащил в руки часы.

– Посмотри! Тебе нравятся эти часы? Они дорого стоят. Кучу денег. Возьми их и найди другую дорогу.

Таксист вскинул руку. У него уже были часы, «Ролекс». Конечно, не настоящий «Ролекс», но его устраивала и копия. Часы Билла его не интересовали. Тогда Билл раскрыл пустой бумажник и предложил таксисту черную кредитную карту «Америкэн экспресс». Водитель отвернулся.

Билл выбрался из машины и направился к солдатам. Сумку он оставил на заднем сиденье. Кто-то схватил его за руку. Билл обернулся и увидел рыжеволосую молодую западную женщину. Она говорила с ирландским акцентом. Наверное, приехала сюда с отрядом волонтеров. Билл слышал о таких.

– Дорога перекрыта из-за эпидемии, – сказала она. – Сразу целый букет: тиф, тропическая лихорадка и малярия.

Билл вежливо кивнул и пошел дальше. Женщина что-то кричала ему вслед, но ветер относил слова. Он подошел к солдатам. Совсем молоденькие, почти мальчишки.

У каждого из солдат через плечо висела винтовка. Они не заметили Билла, поскольку все их внимание было поглощено оползнем. Билл прошел мимо. Из бурой груды песка и глины торчала детская ручонка. Билл похолодел от ужаса, но продолжал идти, пригибаясь от ветра. Теперь солдаты заметили его. Они что-то сердито пролаяли по-китайски. Ирландка тоже орала, повторяя, что туда нельзя. Билла схватили за руку. Он обернулся и слегка оттолкнул солдата. Всего лишь оттолкнул. Тот попятился назад, ловким движением сдернул с плеча винтовку и ударил Билла прикладом по лицу.

Билл не упал, хотя у него и подкосились ноги. Он зашатался, словно пьяный. Перед глазами плясали желтые и красные вспышки. Удар пришелся по правой скуле; точнее, скула приняла на себя основную часть удара, однако досталось и правому глазу. Голова превратилась в шар, надуваемый болью.

Когда желтые и красные вспышки потускнели, мир для него разделился на две части. Левая половина оставалась привычной, а правую заволокло туманом, в котором плавали черные звезды.

Билл ответил солдату слабой, болезненной улыбкой, повернулся и пошел обратно к дороге. Солдат бдительно следил за ним, держа винтовку, как палку, чтобы в случае чего снова вразумить этого непонятливого «большеносого идиота». Такси уехало. Ирландка стояла на прежнем месте.

– Люди заражаются от стоячей воды, – громко проговорила она, продолжая их разговор. – Отсюда все болезни. Гнилая вода и малярийные комары.

Билл не понимал, о чем это она. Он не мог думать о болезнях. Правая половина лица отчаянно саднила. Черные звезды поднимались и опускались, как на приливной волне.

– Скажите, есть какая-нибудь другая дорога до Яншуо? – спросил он ирландку, осторожно трогая скулу.

Пальцы ощутили кровь, но ее было немного. Билл без конца моргал, стремясь прогнать черные звезды, но они продолжали плавать прямо перед ним. Где-то в глубине шевельнулся страх. Билл закрыл правый глаз. Левый продолжал нормально воспроизводить окружающий мир.

– Мне очень нужно попасть в Яншуо.

Женщина с сочувствием поглядела на него.

– У вас там семья? – спросила она.

Билл не знал, как ей ответить.

Он спустился с холма, стараясь не поскользнуться. Теперь и солдаты, и заваленная дорога остались сверху. Билл вспомнил, как Цзинь-Цзинь рассказывала ему о срубленных деревьях. Кое-где их пни выглядывали из-под буро-коричневой земляной реки. Казалось, сказочный великан вначале опрокинул этот холм, а затем неуклюже поставил на место. Правый глаз заплыл, и потому черные звезды уже не так беспокоили Билла.

В одном месте он все же поскользнулся и упал, въехав ладонями и коленками в жирную чавкающую глину. Ухватившись за торчащий пень, Билл медленно поднялся. Падение заставило его держаться осторожнее и спускаться не по прямой, а по диагонали, широко расставляя ноги.

Миновав оползень, Билл снова поднялся на дорогу. Она была пуста. В одном месте он увидел опрокинутую телегу, в другом – покореженный старый велосипед. Над головой слышался шум вертолета. Билл продолжал идти. Ему казалось, что он помнит дорогу, но он едва не прошел мимо деревни.

Река стала вдвое шире. Палатки исчезли. Поля тоже. Оползень поглотил здание местной школы. Билл озирался по сторонам, узнавая и не узнавая эти места.

Вон там, насколько он помнил, тянулись маленькие квадратики рисовых полей, похожие на шахматную доску. Их сменило бурое, тускло поблескивающее озеро. Откуда-то донесся странный шум, похожий на угрожающее рычание. Казалось, звук исходит из недр земли. Билл не понимал его происхождения, но подземный гром не предвещал ничего хорошего. Ему стало страшно, очень страшно. Он успокаивал себя тем, что все-таки добрался до деревни. Теперь надо искать лачугу ее отца.

Деревня была пуста. Возможно, Билл слишком поздно добрался сюда. Возможно, кого-то успели эвакуировать. Или, боясь заразиться, солдаты вообще здесь не появлялись? Скорее всего, так.

Потом он увидел лачугу отца Цзинь-Цзинь, подпертую толстыми бревнами. Соседний дом исчез. Просто исчез, словно его никогда и не было. Билл снова услышал гул. Наконец он понял: это оползень. Глиняная стена продолжала надвигаться.

На ладонь сел комар с черно-белыми полосками на брюхе. Билл торопливо прихлопнул его. В небе тарахтели вертолеты. Билл прикинул, что за десять минут отсюда можно долететь до Гуйлиня. Но сколько ни кричи, сколько ни маши руками, ни один вертолет все равно не опустится сюда.

На койке лежал отец Цзинь-Цзинь. Его трясло. Сама Цзинь-Цзинь примостилась с краю, качая Чо-Чо. Билл смотрел на них, не веря своим глазам. Цзинь-Цзинь отправилась помогать заболевшему отцу! Казалось бы, после стольких лет издевательств у нее должны пропасть все дочерние чувства. Но это по мнению Билла. Цзинь-Цзинь рассуждала по-своему.

– Вильям, – сказала она, ничуть не удивившись его появлению. – А что у тебя с лицом?

Он посмотрел в щербатое зеркало на стене. Правый глаз заплыл целиком, скрытый под черно-лиловым мешком. Билл отвернулся от зеркала. Главное, пропали черные звезды. А левым глазом он увидел сыпь на лицах деда и внука.

– Что с ними? – спросил Билл.

– Заболели от комаров. И от плохой воды.

Тропическая лихорадка. Ирландка была права.

Билл обнял Цзинь-Цзинь. За хлипкими стенами лачуги рычал и гремел оползень. Тонны липкой, тяжелой глины, готовые поглотить и этот крошечный островок жизни.

Там, на дороге, оползень казался скорее препятствием, чем реальной угрозой. Потом ему вспомнилась торчащая детская ручонка. Возможно, это случилось сегодня. Или вчера.

Гул усиливался.

– Нужно срочно уходить! – Билл отстранил китаянку и повернул голову на звук. – Ты слышишь, Цзинь-Цзинь? Уходить, и как можно скорее.

– Солдаты придут за нами. – Она указала на потолок. – Это вертолеты. Они спустятся и заберут нас.

– Никто за нами не придет, – возразил Билл.

Что-то было не так, но он никак не мог понять, что именно. Билл смотрел на Цзинь-Цзинь, пытаясь сосредоточиться и думать связно.

– Послушай меня, Цзинь-Цзинь, – сказал он, опускаясь на колени, поскольку сидеть в лачуге было не на чем.

Вот что его зацепило! Молчащий ребенок! Обычно больные дети плачут или хотя бы хнычут. Чо-Чо молчал, и его молчание испугало Билла.

– Послушай меня, – повторил он. – Никто за нами не придет. Вертолетам здесь не опуститься. Земля шевелится. Если вертолет сядет, его колеса застрянут в глине, и он уже больше не взлетит. Солдаты и хотели бы нам помочь, но не могут. Мы должны выбираться отсюда сами.

Цзинь-Цзинь слабо улыбнулась.

– Наши солдаты очень храбрые, – сказала она.

Что в ней говорило сейчас? Идеологические штампы, которые им вбивали в школе? Или патриотизм китайцев и их вера в свою армию были настоящими?

– Ваши солдаты очень храбрые, но и у них есть предел возможностей. Вертолет здесь сесть не может. На машине сюда тоже не пробиться. Дороги разрушены. Пойми, никто не станет рисковать жизнью ради нас. Мы должны позаботиться о себе сами, иначе погибнем.

Цзинь-Цзинь сидела не шевелясь.

– Слушай, а где твой… бойфренд? – спросил Билл.

Этот вопрос все время вертелся у него на языке.

– Вернулся в Гуйлинь… Здесь только ты, Вильям.

Они слушали тяжелое дыхание ее отца. Притихший дождь снова застучал по рифленой крыше лачуги. А оползень все так же выжидающе урчал. Ему оставался всего лишь один бросок.

Цзинь-Цзинь не двигалась. У нее не хватало сил. Сколько же ночей провела она без сна, ухаживая за отцом и сыном? Билл осторожно взял у нее Чо-Чо и завернул малыша в несколько грязных одеял. Затем он растормошил отца и помог тому встать. Если удержится на ногах, значит, сможет идти; если сможет идти – останется жить.

– Я эта девушка отец, – сказал больной, привалившись к Биллу.

Красная сыпь покрывала все его лицо.

– Послушайте меня. Я не могу нести их двоих, – попытался объяснить ему Билл. – У меня не хватит сил на двоих. Не могу. – Билл протянул ему Чо-Чо. – Вы понесете. Понимаете?

Старик молча взял внука.

Билл подхватил Цзинь-Цзинь и вытащил ее из лачуги. Следом оттуда выбрался ее отец, с Чо-Чо на руках. Билл нес Цзинь-Цзинь, осторожно ступая по склизкой глине. Трупы. Трупы на каждом шагу, вросшие в глину по шею, по плечи, по пояс. Несколько лет назад эта деревня уже пострадала от наводнения, но кое-как поднялась. А теперь? Биллу казалось, что жизнь больше никогда не вернется сюда. И живым здесь делать нечего.

Билл шел, проклиная небеса и тут же повторяя: «Боже, помоги мне. Прошу тебя, помоги». Потом он замолчал, чтобы понапрасну не тратить силы.

Они добрались до шоссе. Отец Цзинь-Цзинь отстал, но он все-таки шел и нес Чо-Чо. Билл присел на пень, усадив Цзинь-Цзинь рядом. Она заснула, или ему так только показалось. Кряхтя, подошел старик и сел на другой пень. Их отдых продолжался, пока Билл не услышал звук, ставший знакомым. Гул. Он донесся с вершины холма, и сейчас же заворочалась земля под ногами. Это было похоже на игру в кошки-мышки. Стихия выпустила их из деревни, чтобы напасть здесь. Билл встал и пошел дальше. Вскоре ее отец снова отстал. Забыв, что старик не понимает английского, Билл несколько раз оборачивался, веля не останавливаться. Руки Цзинь-Цзинь обвивали ему шею. Он чувствовал ее дыхание у себя на лице. Двое влюбленных. На мгновение Билл поверил, что так оно и есть.

Они добрались до блокпоста, и только там у Билла начали подкашиваться ноги. Он повис на плече подбежавшего солдата. Другой солдат забрал у него Цзинь-Цзинь. Что было потом, Билл не помнил. Он закрыл левый глаз и провалился в сон.

В палаточном лагере для эвакуированных Биллу дали заскорузлое армейское одеяло, бутылку минеральной воды и пластиковую миску с дымящейся растворимой лапшой.

Сухой одежды в лагере не было, но одеяло позволяло немного согреться. Билл стал глотать лапшу и едва не подавился. Тогда он мысленно приказал себе есть медленно. Лапша согревала ему внутренности. Съев ее, Билл тщательно облизал миску, чего не делал лет с трех.

Цзинь-Цзинь вместе с сыном и отцом отправили в больницу. Билл мог только перебирать в памяти события минувшего дня. Думать о них не имело смысла; его разум все равно не находил объяснений. Следуя китайской традиции, случившееся просто надо было принять как данность.

У Билла тряслись руки. Он смотрел на них здоровым глазом и пытался силой воли унять дрожь. Но они все равно дрожали: от холода, от пережитого и оттого, что все уже позади.

Он взглянул на небо. Что-то изменилось. Потом Билл понял: дождь прекратился. Совсем. Ветер тоже стих. И только сейчас Билл вспомнил о ключах. Он ведь так и не отдал Цзинь-Цзинь ключи.

Билл полез в карман. Пусто. Полез в другой. Тоже пусто. Он обшарил все карманы. Ключей нигде не было. Он мог выронить их по дороге в деревню, оставить на заднем сиденье такси, забыть в самолете. Мало ли где он мог потерять ее ключи! Не важно. Сейчас это уже не имело значения. И не ради ключей он проделал путь во столько тысяч миль.

Вернуть ключи – только предлог. Нет, он искал Цзинь-Цзинь, чтобы сказать ей, что любит ее, что его сердце не может так быстро перемениться. И нелегкий путь до блокпоста был их прощанием.

На следующий день, ближе к вечеру, он прилетел в Шанхай.

В квартире было пусто. Билл посмотрел на календарь. Сегодня понедельник. Все школьные и дополнительные занятия Холли к этому времени должны бы уже закончиться.

Билл стянул с себя одежду, покрытую толстой глиняной коркой и открыл корзину для белья. Приглядевшись, он захлопнул корзину, взял большой мешок для мусора и переправил туда все, что снял. Потом он встал под душ и открыл самую горячую воду, какую только был способен выдержать. Билл стоял, наслаждаясь упругими струями, пока у него не закружилась голова, а в правом глазу опять не поплыли черные звезды.

Он надел джинсы, футболку и подошел к окну. Шанхайская погода тоже начинала меняться. Сквозь синие дыры в облаках прорывалось позднее солнце. Двор «Райского квартала» был пуст. Он вспомнил слова Бекки. Может, ей действительно надоело и она осуществила то, о чем предупреждала его? Ее мобильник не отвечал, предлагая оставить голосовое сообщение. Билл сказал, что вернулся. Собственный голос показался ему чужим.

Есть не хотелось. Голова продолжала кружиться. Даже бледный солнечный свет казался ослепительно ярким. В висках стучало. Билл сел на диван и начал осторожно массировать виски, но толчки не прекращались. Он чувствовал себя потерянным, потерянным и одиноким, как никогда в жизни.

Усталость все-таки сморила его, и он заснул на диване. Разбудил его звук поворачивающегося ключа. Вскоре в гостиную вбежала Холли. В руках у нее был красный воздушный шар с эмблемой Шанхайского зоопарка.

– Пап, а что у тебя с глазом? – спросила дочь.

Билл осторожно потрогал лицо.

– Упал, ангел мой, и ушибся.

– Какой синячище, – удивилась Холли, разглядывая отцовское лицо.

– Завтра он уменьшится.

Холли постучала шаром по отцовским ногам.

– А мы видели красную панду, – похвасталась она. – И золотистых обезьян.

– А может, все-таки наоборот? – спросил Билл.

– Это как наоборот?

– Может, вы видели красных обезьян и золотистую панду?

Холли тряхнула кудряшками.

– Пап, я уже не маленькая и на твои шутки не ловлюсь.

Бекка прошла прямо в кухню. Должно быть, они с Холли где-то перекусили. Она не собиралась готовить еду, а открыла холодильник, чтобы поставить туда принесенные пакеты.

Холли отправилась к себе в комнату. Поначалу Билл решил, что она рассказывает своим куклам какую-то историю. Нет, она читала. Его дочь научилась читать! Как много он пропустил!

Билл встал с дивана. У него болело все тело. Ныла спина, ломило руки и ноги. Он слишком их перегрузил. Превозмогая ломоту, он прошел в кухню. Бекка стояла перед раскрытым холодильником, держа в руках неубранные пакеты.

– Я думал, ты действительно ушла.

Бекка обернулась к мужу. Три картонных пакета: апельсиновый сок для Холли, клюквенный для нее и молоко для чая, который он пил по утрам. Она позаботилась обо всех.

– Я не ушла, – сказала она. – Мыне ушли.

Бекка убрала пакеты, закрыла холодильник и встала напротив мужа. Она слегка дотронулась до его покалеченного лица. Билл задержал ее руку и не отпустил.

«Мы не ушли…»

Теперь он понял.

Глава 29

– Это заведение называется «Вместе с Сюзи», – сказал Билл своим новым сотрудникам, совсем еще молодым парням. – Сюда ходят практически все.

Дела в Шанхайском филиале шли на редкость успешно. Финансовый «пирог» становился все больше и жирнее. Филиал едва справлялся с объемом работы, поэтому Девлин слетал в Лондон, и уже через месяц с небольшим оттуда прибыли двое молодых юристов. Оба явились с подписанными двухлетними контрактами и мечтами о головокружительной карьере.