Текст книги "Моя любимая жена"

Автор книги: Тони Парсонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Я не хочу разбивать твою семью, – сказала Цзинь-Цзинь, вытирая лицо кухонным полотенцем. – Не хочу делать больно твоей маленькой дочке. Твоей жене. Твоя жена не сделала мне ничего плохого. Я не хочу тебя воровать.

– Людей нельзя украсть, – возразил Билл.

Цзинь-Цзинь возлагала весь груз вины на себя, и ее самобичевание больно ударило по нему.

– Людей нельзя украсть, – повторил он.

Они снова говорили и снова плакали, пока оба не обессилели. Билл встал, чтобы уйти, но Цзинь-Цзинь порывисто схватила его руку и прижала к своему лицу, потом к шее, а потом опустила ниже, себе на бедро.

Билл замотал головой и попытался вырвать руку. Только не это. И не сейчас. Тогда Цзинь-Цзинь прижала его руку к своей груди. Билл стиснул зубы и что есть силы дернул руку. Тогда он почувствовал. Вернее, почувствовала его ладонь… Бугорок справа, размером с мяч для гольфа. Твердый, как реальность этого мира.

Вертолет вынырнул из тумана прямо в неоновое зарево Макао. Крепостные сооружения времен португальского владычества выглядели совсем игрушечными. Их увядшую славу затмевали ослепительные огни громадных игорных заведений.

Город находился на самой оконечности Аомыньского полуострова. Здесь кончался Китай или, наоборот, начинался. Словно маяк в серых сумерках, вспыхивала и гасла неоновая вывеска отеля «Лиссабон» – самого пестрого и безвкусного казино из всех заведений Макао. Это был храм самой главной религии китайцев – религии азартных игр. Никакая другая идеология, коммунистическая или капиталистическая, не могла похвастаться таким количеством ревностных приверженцев.

– Рано или поздно в Китае обязательно легализуют игорный бизнес, – не раз повторял Девлин. – Но не раньше, чем кончится власть компартии. Скорее всего, после краха их авантюры с Тайванем.

Среди иностранных юристов, работающих в Шанхае (особенно среди высшего звена), была весьма популярны рассуждения о том, как компартия Китая в конце концов лишится власти. Девлин и другие боссы его уровня считали, что «пекинские старцы» все-таки развяжут давно обещанную войну за «освобождение» Тайваня и потерпят сокрушительное поражение. За Тайвань вступится все мировое сообщество, и поэтому самолеты Народно-освободительной армии Китая будут сбиты еще на подлете к Тайваню, несовершенные китайские ракеты полетят мимо целей или будут перехвачены, а китайским солдатам не удастся погрузиться на транспортные корабли. Режим «пекинских старцев» канет в Лету, унеся с собой прогнившую идеологию и памятники председателю Мао. В качестве примера всегда приводилась Берлинская стена, казавшаяся вечной и рухнувшая за одну ночь.

– У китайцев пристрастие к азартным играм сидит в их ДНК, – говорил Девлин, провожая сослуживцев в Макао. – Мы еще застанем времена, когда в континентальном Китае появятся настоящие игорные мегаполисы. По сравнению с ними Лас-Вегас и Атлантик-Сити покажутся нам жалкими залами игровых автоматов на какой-нибудь заштатной английской пристани. А пока главной точкой притяжения станет Макао.

Слушая его, Билл сразу вспомнил отца Цзинь-Цзинь, главной страстью которого был маджонг. ^[82]Туда уходило практически все, что он зарабатывал на своей фабрике. Но удача неизменно ускользала, а жена и дочери, на которых можно сорвать злость и досаду, всегда были рядом… Сколько миллионов китайских семей ждет участь семьи Цзинь-Цзинь?

Мама-сан ^[83]привела им шестерых девушек. После обеда Нэнси вернулась в отель. Митч тоже куда-то пропал. Из их компании осталось пятеро, и сейчас все они сидели на потертых кожаных диванчиках, потягивали коктейли и смотрели на девушек.

Девушкам было примерно от семнадцати до двадцати двух. Слишком молоды, чтобы скрывать свои истинные чувства. Естественно, их учили делать бесстрастные лица, но такое умение приходит не сразу, и сейчас их заученные маски то и дело слетали. На их лицах отражались скука, презрение, усталость, любопытство, страх и нежность. Но Билл знал, во что превратится нежность, когда эта девушка почувствует добычу. В холодную, профессиональную расчетливость.

Он перевел взгляд на громадный экран плазменного телевизора. Там по пляжу брели двое влюбленных. Вдалеке маячили унылые силуэты городских небоскребов, а на песке вспыхивали иероглифы слов песни со слащаво-сентиментальной мелодией. Этой песни Билл не знал. Он вообще не слышал ни одной из здешних песен. Впрочем, и не должен был слышать. Заведение, куда он попал, не предназначалось для западных клиентов.

– Не уделяй им много внимания, – наставлял его Шейн. – Излишек внимания к женщине – теперь я понимаю свою главную ошибку. Я всегда был слишком внимателен к женщинам. И к своей жене тоже. Куда внимательнее, чем она ко мне. Это большая ошибка. Не забывай мои слова, дружище. Чем ты равнодушнее к женщинам, тем сильнее твоя власть над ними.

Караоке-бар обслуживал исключительно китайцев. Этажом ниже помещалось казино, и сюда приходили отпраздновать выигрыш или залить горечь проигрыша. В этом же здании, четырьмя этажами выше, находились гостиничные номера.

Купля-продажа любовных услуг велась здесь на куда более жестких условиях, чем в Шанхае. Девушки были гораздо красивее шанхайских, но обстановка караоке-бара создавала ощущение, что занятие сексом с ними чем-то похоже на покупку куска пиццы. Заплатил и съел.

– А чем тебе не нравится пицца? – спросил Шейн, когда Билл вполголоса поделился с ним этой мыслью.

Итак, девушки стояли в тесной комнатке и ждали, пока сидящие мужчины начнут выбирать. Телевизор с двумя микрофонами тоже ждал, готовый послушно воспроизвести еще какую-нибудь сентиментальную любовную дребедень. Однако дальше переглядываний дело пока не шло.

Шейн заговорил с мамой-сан на кантонском диалекте. Та отвечала, заученно скаля пожелтевшие зубы. Если бы не давние следы ветрянки на лице, мама-сан считалась бы красавицей. Однако Билла поразили не оспины, а совершенно мертвые глаза. Мама-сан старательно играла роль опытной хозяйки заведения, но она явно не привыкла находиться в обществе западных людей.

Шейн уже бывал здесь и всегда щедро платил. Это плюс. К тому же он бегло говорил по-китайски. Второй плюс. Третьим и несомненным плюсом был председатель Сунь, который держался властно и сразу же снискал уважение мамы-сан. Только это делало терпимым присутствие «большеносых идиотов». Однако терпение хозяйки караоке-бара заметно таяло.

Билл давно усвоил, что существуют разные караоке-бары. И в каждом свои правила. Вначале мама-сан приводила к посетителям девушек, те угощали их выпивкой и, если хотели, вместе пели какую-нибудь песенку. Потом мама-сан уводила девушек и являлась к мужчинам одна (как сейчас). Она заговорщически улыбалась и ждала, когда клиенты сделают выбор: кого позвать снова, кого заменить, а кого прислать к ним в номер.

С тех пор как у китайцев появились деньги на путешествия и развлечения, вечера в караоке-баре были самым доходным и напряженным временем. Заведение представляло собой лабиринт душных комнатенок, и в каждой были клиенты, и всем им требовалось юное женское тело, а штат мамы-сан исчислялся не сотнями девушек. За приклеенной улыбкой хозяйки заведения улавливалось отчаяние. Ну когда же эти «большеносые идиоты» наконец решат, кого из девиц он возьмут к себе на ночь?

– Так ты берешь эту? – спросил у Билла Шейн.

Билл кивнул. Последний час он провел в обществе совсем молодой девчонки из Чжухая – соседнего с Макао городка. Девушки мамы-сан почти не говорили по-английски. Даже над дверью караоке-бара светились только китайские иероглифы; никаких дурацких английских названий, вызывавших издевательскую улыбку. Но Шейн сумел договориться с мамой-сан, и Биллу нашли девушку, несколько лет изучавшую английский в школе. Девушка была из новеньких и держалась настороженно.

Билл показал ей снимки Холли, которые всегда носил в бумажнике. Китаянка восхищенно охала, потягивая апельсиновый сок. У нее было труднопроизносимое имя. Билл несколько раз добросовестно попытался выговорить его, но так и не смог. Девушка сообщила, что здесь у нее другое имя – Милашка, однако у Билла язык не поворачивался называть ее столь глупым именем.

В таких заведениях девушкам всегда давали глупые имена.

Милашка листала репертуар караоке, пытаясь найти для Билла какую-нибудь знакомую песню.

– Элвис, – подсказал ей Билл. – Найди мне что-нибудь из репертуара Элвиса Пресли.

Оказалось, девушка не знала, кто это такой. К тому же подобных песен в репертуаре не было. Людей из западного мира здесь терпели, но не нуждались ни в них, ни в их музыке. Билл чувствовал, что попал в иное столетие. «Большеносые идиоты» привыкли, что азиатский мир долго заискивал перед ними и стремился им подражать. И вдруг… азиаты перестали в них нуждаться.

Милашка знала достаточно английских слов и смогла объяснить, что хочет стать косметологом, а ее младший брат мечтает об актерской карьере и ее родителям уже пришлось заплатить немало денег за его учебу. Билл незаметно сунул ей пачку гонконгских долларов.

– Хочешь оплатить ее увольнительные? – спросил Шейн.

Австралиец и так знал ответ, но у него за спиной стояла мама-сан. Увольнительными назывались деньги, которые клиент платил маме-сан за выбранную девушку. Они-то и были главной целью всего этого спектакля. Билл отвернулся и покачал головой. Мама-сан сердито зыркнула на него.

«Секс со случайной девчонкой, – подумал Билл. – Только этого мне сейчас не хватает. Вместе с дыркой в голове».

Вечер тянулся как-то вяло. Костюм Билла пропах сигаретным дымом нескольких казино. Он чувствовал, что перебрал «Чинтао». Напитки здесь были оскорбительно дорогими, однако маме-сан не улыбалось, чтобы «большеносые идиоты» торчали у нее допоздна. Выпили, оплатили увольнительные девчонкам и… убрались.

Шейн что-то объяснял маме-сан. Мартин – один из немцев – наконец выбрал себе подружку на ночь. Сорокалетний Вольфганг, тот, что ходил в кожаной куртке, взял еще бутылку пива, но сказал, что в отель вернется один. Причину он не объяснил, как и Митч несколько часами ранее. Наверное, они оба ощущали какую-то робость, попадая в подобные места. Возможно, так и должен чувствовать себя порядочный мужчина.

Шейн сидел с девушкой, знакомой ему по прошлому визиту сюда. Он намеревался взять ее в номер, хотя мысль об этом не доставляла ему удовольствия.

Председатель Сунь весь вечер развлекал одну девушку, донимая ее слащавыми балладами на мандаринском диалекте. Голос у председателя был, как у дохлой лягушки-вола. Все шло замечательно, пока девушка не допустила грубейшую ошибку: налила Суню бокал красного вина до краев, не оставив места для «Спрайта». Председатель рассердился и потребовал привести ему другую девушку. Он был уже сильно пьян.

Кантонского диалекта Сунь не знал и стал жестами показывать, какая девушка ему нужна. Поднеся руки к груди, он широко растопырил желтые от никотина пальцы. Итак, председателю требовалась грудастая девушка.

– Еще один круг, – сказал Шейн, повторив те же слова по-китайски.

Мама-сан увела девушек и вскоре привела их снова, кроме той, что отверг председатель Сунь. Билл взглянул на замену, и девушка показалась ему подозрительно знакомой. Он уставился на нее и содрогнулся всем телом. Он узнал эту девушку.

Мама-сан улыбнулась и развела руками, словно фокусник, удачно завершивший трюк. Девушка была невысокого роста и достаточно толстенькая, с приятным лицом, а главное – с большой налитой грудью.

Председатель Сунь сощурил глаза, выражая свое удовлетворение. Билл продолжал смотреть на новенькую. На ней, как и на всех остальных девушках караоке-бара, была балетная пачка, искусно разорванная в нужных местах. Девушка неуклюже переминалась с ноги на ногу, еще не привыкнув к высоким каблукам. Ни дать ни взять – несостоявшаяся актриса, попавшая вместо сцены в публичный дом. Билл смотрел, смотрел, а потом вдруг вскочил, схватил девушку за руку и потащил к двери.

Это была Лин-Юань, младшая сестра Цзинь-Цзинь.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Билл.

Она молчала. Билл спросил снова, потом в третий раз. Краем уха он слышал сердитые голоса мамы-сан и председателя Суня.

Лин-Юань взглянула на него и наконец узнала. Удивление пропало. Она глядела исподлобья, как ученик, нарвавшийся на учительские нотации. Билл думал, она испугается. Нет, Лин-Юань ничуть его не испугалась. Ведь он здесь не хозяин, чтобы распоряжаться.

– Что ты здесь делаешь? – Билл сердито встряхнул ее. – Отвечай мне, Лин-Юань.

К нему подошел Шейн, дотронулся до плеча и стал что-то говорить. Кажется, просил успокоиться. Однако Билл смотрел только на Лин-Юань, которую крепко держал за руку. Девушка пробовала вывернуться. Не тут-то было. Пальцы Билла впились ей в запястье.

Потом до него дошло, что он ведет себя, как идиот, и надо объяснить, в чем дело.

– Я ее знаю, – сказал Билл, словно этого было достаточно. – Я знаю эту девушку.

– Ее зовут Черри, ^[84]– вступила мама-сан. – Хорошая девушка.

– Никакая она не Черри, – сердито возразил Билл. – Я ее знаю.

Председатель Сунь дважды щелкнул пальцами. Лин-Юань опять попыталась вырваться, но Билл ее не отпускал. Сунь что-то орал Шейну на мандаринском диалекте, мама-сан тявкала на кантонском. Лин-Юань хныкала, словно избалованная девочка-подросток, которую не пускают развлекаться.

– Мы уходим, – заявил ей Билл и повернулся к Шейну. – Я не собираюсь спорить. Эта девушка – младшая сестра Цзинь-Цзинь. И он не будет ее трахать. – Он оглянулся на маму-сан. – Никто сегодня не будет трахать эту девушку. Она уходит от вас. А вы, – крикнул он председателю Суню, – найдите себе другую!

– Но она не может просто так уйти, – сказал Биллу побледневший Шейн. – Здесь другие правила.

– Тогда заплати ее увольнительные. Мне плевать на их правила. Но она сейчас пойдет со мной. Шейн, я не шучу. Она переоденется, и мы сразу же уйдем.

У двери появилось двое рослых вышибал. Шейн попытался успокоить председателя Суня, одновременно торгуясь с мамой-сан. Однако ни того ни другую его слова не убеждали. Сунь яростно тряс головой, ни на секунду не отводя глаз от грудей Лин-Юань. Мама-сан встала между двумя вышибалами. Приклеенной улыбки как не бывало.

– Что ты здесь делаешь? – вновь спросил у девушки Билл, как будто кроме них в комнатенке никого не было.

– Работаю, – огрызнулась она, искренне удивляясь его тупости.

Билл ждал встречного вопроса: «А что тыздесь делаешь?» Но Лин-Юань не спросила. Больше она вообще не произнесла ни слова. Наверное, ей и так все было ясно.

Шейн еще раз переговорил с мама-сан. Похоже, они нашли компромиссное решение.

– Ты можешь заплатить ее увольнительные, – сказал ему Шейн. – Но правила здесь общие для всех девушек.

Билл попытался возразить, однако австралиец предупреждающе махнул рукой.

– Прости, дружище. Это все, чего мне удалось добиться. Мы платим маме-сан деньги. Мы сообщаем ей название отеля, номер комнаты и время. И тогда девчонка постучится тебе в дверь.

– Но это…

Шейну тоже начинало надоедать упрямство Билла.

– Ты либо платишь маме-сан увольнительные и соглашаешься на эти условия, либо тебя просто выставят отсюда. Выбирай.

Билл разжал пальцы, высвободив запястье Лин-Юань. Она сердито посмотрела на него. Непослушный ребенок, в жизнь которого вечно суются взрослые.

Шейн обнял Билла за плечи. Чувствовалось, что ему было больно и обидно за друга.

– Теперь здесь многое по-другому, – тихо сказал Шейн. – Мы либо играем по их правилам, либо… выбываем из игры.

Из окна его номера был виден Китай. Вернее, небольшой кусочек Китая – прибрежная дорога, ведущая в ближайший континентальный город Чжухай. В отдалении маячили беспорядочно разбросанные домики с белеными стенами. Большинство из них стояло пустыми. Вдоль дороги вилась двойная цепь желтых огней, они освещали раскачиваемые ветром стволы пальм. Несколько раз ландшафт озаряли яркие молнии. Вместе с раскатами грома хлынул дождь.

Билл подумал, не позвонить ли ему Цзинь-Цзинь. Потом он решил позвонить Бекке. Кончилось тем, что он не стал никому звонить, а просто стоял и ждал прихода Лин-Юань. Он смотрел на поздние машины, несущиеся в направлении Чжухая, то и дело поглядывая на часы.

Возможно, Лин-Юань вообще не придет. Чем больше Билл думал об этом, тем убедительнее казался ему такой вариант. А с какой стати ей приходить? Мама-сан ее не выгонит; та свои денежки получила. В самом деле, зачем ей сюда являться? Чтобы слушать, как на нее будет орать бойфренд старшей сестры? Нечего и ждать. Она не придет.

Когда Билл уже собрался ложиться спать, раздался стук в дверь.

Лин-Юань преобразилась. Наряд шлюхи из караоке-бара и аляповатая косметика исчезли. На ней была черная футболка, джинсы и кроссовки. На заднем кармане джинсов красовалось надпись «Джуси». ^[85]Лин-Юань одевалась, как старшая сестра. Быть может, даже эти джинсы ей достались от Цзинь-Цзинь. Впрочем, нет, в джинсы сестры она бы не влезла. Теперь Лин-Юань сама покупает себе одежду. Хватит с нее сестринских нарядов, которые вечно надо расставлять и укорачивать, переделывая под себя. У нее есть собственные деньги.

Лин-Юань вошла в номер. Билл заметил, что футболка у нее, как и требовала мода, укороченная, а на полоске тела между футболкой и джинсами кокетливо завязан кушак. Девушка остановилась, глядя прямо ему в глаза. Билл покачал головой.

– Я тебя не понимаю, – сказал он. – Что бы сказала твоя мать, узнав, где ты? Что бы сказала Цзинь-Цзинь?

Однако Лин-Юань была готова к подобным вопросам. Билл понял, зачем она к нему пришла. Оправдаться.

– У моей сестры кто-то есть, – сердито бросила ему Лин-Юань.

Как и многие китайцы, она мгновенно взрывалась. Секунда – и китаянка была уже охвачена праведным гневом.

– У моей сестры всегда кто-то есть. О ней всегда кто-то заботится. Сначала тот человек из Шанхая. Потом ты, богатый иностранец. А у меня нет никого.

Билл снова покачал головой. Это не причина. Сколько ни ищи, не найдешь причин, оправдывающих бордельное ремесло.

– Послушай, Лин-Юань. Если тебе требовались деньги, я бы тебе их дал. И сестра дала бы. – Он старался говорить мягко, совсем не так, как в караоке-баре. Он все еще думал спасти ее. – Но ты избрала не лучший способ заработка, Лин-Юань. Это не тот способ.

Лин-Юань сердито оскалила белые зубки.

– А фабрика – тот способ? – с вызовом спросила она. – Фабрика, куда вы меня привезли… совсем плохо. Деньги – только поесть. Босс – совсем плохой человек. Он делал с девушками… как в караоке-баре, но без денег. Не хватало денег послать домой. Понимаешь? Моя мать больна. Это ты понимаешь?

– Я знаю о болезни твой матери.

Лин-Юань растопырила пальцы.

– Деньги от караоке в четыре раза лучше… в пять раз лучше, чем та фабрика. В десять раз лучше, когда хорошая ночь.

– Торговать собой? Ты этого хочешь? Не могу поверить, что тебе хочется торговать собой.

– Фабрика – плохое место. Очень плохое.

Лин-Юань подошла к окну. Как и Билл, она смотрела на огни шоссе, на гнущиеся стволы пальм. Дождь почти превратился в ливень. Рядом с дорогой что-то двигалось. Поначалу Билл решил, что это тяжелый грузовик, у которого испортились тормоза. Нет, это был большой рекламный плакат, сорванный ветром с растяжек. С плаката беззаботно улыбалась девушка, держа в руке красный мобильный телефон. Биллу почудилась, что она подмигнула ему, прежде чем ветер смял и унес плакат в темноту. Потом он снова увидел сорванную рекламу. Ее несло в сторону Чжухая. Современный воздушный змей.

– Начинается время тайфунов, – сказала Лин-Юань так, будто она читала телевизионный прогноз погоды. – В июне всегда так. В июне приходят тайфуны. В июле тоже. И в августе. Этот год очень плохой. Может быть много тайфунов.

Билл встал рядом с ней, не зная, о чем говорить. Опять тайфуны. Значит, жди новых разрушений. Новых жертв.

– Эта дорога ведет в Чжухай, – проговорил он. – Днем отсюда виден материковый Китай.

– Я знаю. Я уже была в этом отеле. – Ей определенно нравилось удивлять и даже шокировать Билла своими словами. – Может, даже в этом номере. – Видя ужас на его лице, Лин-Юань довольно улыбнулась. – Я в Макао только месяц – и уже знаю каждый отель.

Она принялась перечислять их названия, по-детски загибая пальцы:

– Отель «Лиссабон», «Вилла Тинь-Тинь», «Фортуна», «Мандарин Ориентл»…

От списка отелей Биллу стало дурно.

– И везде тебя щедро вознаграждали? – спросил он.

Лин-Юань с гордостью кивнула.

– Очень… популярная девушка. Мама-сан говорит: «Ты хорошая девушка, Черри. Ты лучшая девушка в баре».

– Пожалуйста, прошу, не называй себя Черри. У тебя ведь другое имя! – Билл схватил ее за руку.

Лин-Юань снова вспыхнула.

– Черри – красивое имя. Американское имя.

– Дурацкое имя! – Билл тоже вспыхнул. – На Западе такого имени нет. В настоящем мире так женщин не зовут. Ни в Америке, ни в Англии, нигде. Ни одни родители не назовут свою новорожденную дочь Черри. Это имя для глупой азиатской девушки из бара. Мама-сан прилепила тебе это имя, а ты и радуешься. Ты слышишь, что я говорю?

Билл схватил ее за руки, искренне желая, чтобы она поняла всю нелепость этой клички. Попытка провалилась. Он вдруг узнал в ней сестру. Перед ним стояла более молодая и толстая копия Цзинь-Цзинь.

Внешне сестры были полной противоположностью: одна высокая, худощавая, с небольшой грудью, а другая, наоборот, – совсем маленькая, но состоящая из сплошных округлостей. Если старшая напоминала танцовщицу, то младшая скорее походила на продавщицу или барменшу. Но держа сейчас руки Лин-Юань в своих и глядя на нее, Билл вдруг увидел призрак той женщины, которую любил.

– Тебя зовут Лин-Юань, – громко сказал он, напоминая собственное имя ей, всем мужчинам из номеров и самому себе.

Она вновь показала белые остренькие зубки, раскрыв их в полуулыбке-полугримасе.

– Это там. А здесь, в моей новой жизни, меня зовут Черри.

– Не знаю, что мне с тобой делать, – растерянно произнес Билл.

Ее толстенькие ручки были совсем холодными. Другиеруки. Билл вдруг почувствовал комок в горле. Лин-Юань изогнула выщипанные брови (с бровями она явно переусердствовала) и улыбнулась, как взрослая опытная женщина, заподозрившая хитрость со стороны мужчины. Он не знает, что с ней делать?

Билл отпустил ее руки и отошел. Однако и он, и Лин-Юань продолжали глядеть друг на друга, как будто виделись впервые.

Она перестала улыбаться, а когда вновь заговорила, ее голос был едва слышен сквозь гудение кондиционера.

– Приятно провести время, – произнесла Лин-Юань, кивая в такт словам.

Фразу эту она явно где-то слышала и запомнила. Возможно, даже от сестры. Но прозвучало это цинично и жестко, словно она вколачивала слова ему в голову.

А потом… потом наступил краткий миг. Возможно, только этот миг и был его прошлым и настоящим, а все мысли о вечной любви – просто фантазия в красивой упаковке на западный манер.

Наступил краткий миг: девушка, полумрак номера, вспыхнувшее желание. Билл обнял ее, и его обдало жаркой волной. Лин-Юань откликнулась. Она повернулась и медленно повела его к постели.

Затем он вдруг отстранил ее, взял под локоть, подтащил к двери и вытолкал в коридор, не давая себе ни малейшего шанса передумать.

– Возвращайся к своей матери, – буркнул Билл.

Лин-Юань опять изогнула почти несуществующие брови и рассмеялась ему в лицо, как смеются над глупой шуткой.

Билл захлопнул дверь и вернулся к окну. Он смотрел на разыгравшуюся бурю, стараясь восстановить дыхание и успокоить бешено колотящееся сердце. Молнии все так же разрывали небо, освещая каждую капельку дождя. Билл нажал кнопку на столике возле кровати. Шторы начали закрываться. Билл облегченно вздохнул. Он до тошноты устал смотреть на Китай.

Глава 26

Начавшись, проливные дожди уже не прекращались.

Все три последние недели природные катаклизмы оставались главной новостью, оттеснив на задний план все прочие. Реки, выплеснувшиеся из берегов в восточных и юго-восточных провинциях Китая. Число погибших и оставшихся без крова. Миллион человек, которых пришлось эвакуировать из районов бедствий в провинциях Чжэцзян, Фуцзянь, Цзянси, Хунань и Гуанси. На всем пространстве от Шанхая до вьетнамской границы бушевали дожди и ветры, и их владычество казалось бесконечным.

На любом телеканале, на любой радиостанции – везде только сводки о наступлении природной стихии. Разливы рек, оползни, затопленные поля, смытые или разрушенные жилища. Над районами бедствий кружили военные вертолеты, разбрасывая бутылки с водой и пакеты лапши быстрого приготовления. Из Хунаня сообщали о заболевших тифом. И ежедневно, ежечасно – данные о количестве погибших и пропавших без вести.

Шейн подъехал к многоквартирному дому, где жил, но из машины не вылез. Вместо пассажира на переднем сиденье лежала его дорожная сумка. Его костюм полностью вымок – следствие спринтерской пробежки от стоянки до здания аэровокзала.

Сегодня он вместе с немцами должен был лететь в Гонконг, однако нелетная погода заставила пудунский аэропорт отменить все рейсы. В представительстве «Дрэгон Эйр» он услышал стандартные извинения и такое же стандартное: «Приходите завтра. Возможно, к завтрашнему утру погода улучшится».

Слушая, как дождь барабанит по стеклам и корпусу машины, Шейн не очень верил в завтрашнее чудо. Мокрый костюм превратился в панцирь, но австралиец продолжал сидеть, оттягивая момент неизбежного возвращения в квартиру. Честно говоря, он боялся туда подниматься. Восстановленные отношения с Росалитой держались на волоске, и Шейн одинаково страшился застать и не застать ее дома.

Билл приник к стеклянной стене родильного отделения.

В Международном семейном госпитале на свет появлялись младенцы всех цветов кожи, однако всех их, по китайской традиции, плотно пеленали, отчего они становились похожими на аккуратные пакетики. Приятно ли младенцам лежать с туго прижатыми к бокам ручками, Билл не знал. Сейчас его внимание было приковано к одному такому «пакетику».

Девочка. Билл почему-то не сомневался, что это девочка, хотя его уверенность ничем не подкреплялась. Половина ее крови была китайской, вторая половина – европейской. Трудно сказать, спала ли она или бодрствовала. Но маленький ротик двигался, словно младенец уже высказывал свои претензии миру, в который недавно пришел. Глядя на этого ребенка, Билл невольно улыбнулся. Смешение кровей давало удивительно красивых детей. Он смотрел на крошечную девочку и видел в ней всю красоту мира.

Потом Билл вспомнил, зачем пришел сюда, и взглянул на часы. В этот момент из лифта вышел доктор Сарфраз Кхан. Он прошел мимо, на ходу просматривая какие-то бумаги, и это избавило обоих от ненужной встречи.

Цзинь-Цзинь успела собрать вещи и сейчас сидела на койке в своей палате, готовая отправиться домой. Ее лицо все еще было бледным после общей анестезии. Войдя, Билл поцеловал ее в щеку.

– Жду лекарств, – объяснила она. – Мне дадут антибиотики и болеутоляющее, а потом выпишут.

Билл присел на койку и взял Цзинь-Цзинь за руку. В ее лексиконе появились новые слова из мира врачей и болезней. Они пришли к ней вместе с грустным осознанием: здоровье – категория непостоянная.

Вначале Цзинь-Цзинь обратилась в китайскую клинику. Там ей сказали, что опухоль в груди доброкачественная, и посоветовали «смириться и привыкнуть». Традиционный китайский подход: терпеть то, что вовсе не нужно терпеть. Билл уговорил Цзинь-Цзинь не смиряться, а пройти обследование в Международном семейном госпитале. Оказалось, такие опухоли легко и быстро удаляются. Шрам после операции будет настолько мал, что вскоре она забудет о его существовании. Однако необходимость даже пустяковой операции испугала и Цзинь-Цзинь, и Билла. Им вдруг показалось, что мир начал предъявлять им счет.

Билл обнял ее, но очень осторожно. Он знал, что боль после операции еще сохранялась. Анестезия вызывала у Цзинь-Цзинь головокружение и тошноту. Его порыв не был объятием любовника. Нет, ни в коем случае. Те объятия кончились навсегда.

Билл снова поцеловал ее в щеку. И опять не как любовник, а как друг. Так целуются мужчина и женщина, прошедшие вместе через радость и горе. Так целуются супруги, давно живущие в браке.

Когда они вернулись в дом, где она жила, на лестнице им встретился сосед сверху. Брэд.

– Как ты, Цзинь-Цзинь? – участливо спросил он.

«Неужели он решил, что можно вот так просто влезть в ее жизнь и всем своим видом показывать, насколько ты волнуешься?» – подумал Билл.

У этого парня даже хватило наглости взять Цзинь-Цзинь за руки!

– Все прошло хорошо? – спросил Брэд.

Значит, она ему рассказала. Значит, их отношения были близкими настолько, чтобы рассказывать о подобных вещах. И сейчас этот новозеландский красавчик стоял, подпирая стенку, и держал ее руки в своих.

Цзинь-Цзинь улыбнулась и выдернула руки. Не глядя на Брэда, Билл протиснулся между ней и новозеландцем, неся ее сумки.

– Все отлично, – на ходу бросил ему Билл.

В квартире Цзинь-Цзинь встала под душ. Билл остановился в проеме ванной и смотрел, как она моется, стараясь не задеть повязку на левой груди – белый бинт с черным пятнышком запекшейся крови. Потом она вытерлась, и они легли рядом.

Билл не мог остаться. Даже в этот вечер ее возвращения из госпиталя. Им было невыразимо грустно. Оба понимали: в двенадцатом часу он встанет, оденется и поедет домой. Биллу так хотелось не на словах, а на деле показать ей свою заботу. Какая же это забота, если он даже не может остаться с нею на ночь? Все остальное – просто словесная шелуха.

Сейчас он лежал рядом и слушал ее слова, похожие на мысли вслух.

– Сначала ты говоришь себе: «Ну и что такого, если он женат? Ведь тебе с ним хорошо». А потом замечаешь, как он постоянно смотрит на часы. Уходя, он обязательно смотрится в зеркало – не осталось ли следов губной помады. Ты даришь ему подарки на Рождество, на его день рождения, но он не может взять их домой, а если и берет, то прячет. И ты начинаешь думать: а вдруг он просто выбрасывает твои подарки? Ты долго и тщательно их выбирала. Тебе хотелось, чтобы они сказали ему, как сильно ты его любишь. Но дома у него другая жизнь… А когда вы вместе и все хорошо, ты чувствуешь, насколько это прекрасно… Я выбрала правильное слово? Я знаю, иногда я употребляю неверные слова, но сейчас я выбрала правильное слово. Да, ты чувствуешь: все прекрасно… Но потом он уходит, и ты остаешься одна. Днем, вечером, ночью. И тогда все становится отвратительно. Это слово я тоже выбрала правильно. Отвратительно. – Цзинь-Цзинь повернулась к нему. – Билл, что мне теперь делать? Что будет со мною дальше?

Он тоже повернулся на бок, провел рукой по ее животу, потом обнял ее. Ложь тоже имеет свой предел, и сейчас он добрался до этого предела. Дальше надо говорить только правду.