Текст книги "Фантом. Последние штрихи"

Автор книги: Томас Тессье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

– Том, я давно хотел с вами поговорить. Я хочу предложить вам работу. Ваше будущее здесь, вы же знаете.

Может, ему это и известно, но для меня его предложение не имело никакого смысла. Я ничего не знал об этой области медицины. И вообще, у меня не было разрешения на врачебную деятельность в Великобритании.

Нордхэген замолчал, ожидая моего ответа. Я ничего не сказал, и он продолжил.

– Ей нужна помощь, – пробормотал он, скорее обращаясь к себе, чем ко мне. – Я больше не справляюсь. Слишком старый. Тяжело, слишком тяжело.

Я списал его слова на пьяный бред, как и большинство из сказанного им тем вечером. Но наша ночная вылазка прошла не зря. Я получил от него то, что хотел: подтверждение того, что у меня есть шанс на отношения с Линой. Если она хочет меня отшить, пусть так и скажет. Бойфренда у нее нет, так что я – не третий лишний. Она существует, нужно только руку протянуть. Хорошо, попробую еще раз. Я бы попробовал в любом случае, но сейчас у меня появилась надежда.

На следующий день я вспомнил о словах Нордхэгена. Он часто закладывал в мой мозг вербальную бомбу с часовым механизмом, детонирующую где-то через день. «Она – прекрасное дитя», – сказал он о Лине. Теперь я задумался, может, Лина – его дочь? Зарплаты ассистентки в клинике не хватит на такой дом, как у нее. К тому же она… Но если у нее есть деньги, то зачем работать? С другой стороны, если она работает на отца, у которого много денег, – то это все объясняет. То, что у них разные фамилии, не противоречило моей теории. Роджер Нордхэген и Лина Равашоль. Две загадки – или все-таки одна? Чем больше я узнавал о них, тем меньше понимал, что происходит.

Когда я дозвонился до нее в следующий раз, она не прервала наш разговор, но ее ответы были туманными и неопределенными. Она оставалась на линии, но в нашем диалоге повисали долгие паузы.

– Хочешь со мной встретиться?

– Да.

– Хорошо, когда?

– Не знаю. Скоро. Возможно.

– Лина, в чем дело?

– Я не… Ни в чем.

– Скажи мне.

– …

– Лина.

– Я… Прости.

– Ты не хочешь меня видеть.

– Нет, нет, хочу, но… Другая часть меня не хочет так поступать с тобой, Том.

– Что? Как поступать?

– Я приеду – к тебе в офис или домой.

– Нет-нет, не надо. Меня не будет на месте. Слушай, я перезвоню, обещаю. Пожалуйста, дождись моего звонка.

Я прождал три дня. Моя поездка в Лондон превратилась в странный, головокружительный водоворот, но я никогда не встречал таких женщин, как Лина. Она словно разрывала меня на части. В ее поведении проглядывалось старомодное кокетство, только наоборот. В традиционных любовных играх женщина обещает многое, но дает обещанное только в последний момент. Лина же дала мне все сразу, в первую встречу, но за ней не последовало ничего. Как ни странно, на несчастного мужчину подобное поведение производило все тот же эффект. Мои нервы и эмоции были натянуты, словно потрепанная бельевая веревка. И вся эта напряженная и загадочная атмосфера начинала походить на низкопробную мелодраму. Мне эта ситуация не нравилась, но я готов был с ней мириться, если существовал хоть малейший шанс на встречу с Линой.

Она позвонила мне в субботу вечером. Было начало девятого, и я лежал на диване в состоянии умственной мумификации.

– Можешь встретиться со мной через час?

– Конечно, – ответил я с нетерпением.

– В пабе «Эдгар Уоллес».

Она продиктовала мне адрес, и через полчаса я был на месте. Я заказал пинту лагера, которого мне на самом деле не хотелось, и в нервном ожидании сел за столик. В голове проносились беспорядочные мысли. Лина вошла в паб ровно в девять, одетая в шубу и кожаные сапоги. Я не дал ей и слова сказать. Принес ей двойную порцию «Столичной» со льдом и начал свою речь:

– Мне нужно тебе кое-что сказать. Я хочу с тобой встречаться. Хоть каждый день. Но если тебе не подходит каждый день, то давай каждую ночь. Не реже. Конечно, время от времени мы можем отдыхать друг от друга, один день в месяц. Но если одного дня слишком много, то можем сократить до двенадцати часов или одного часа. Тебе может показаться, что ты мне нравишься, но это не так. То есть, конечно, нравишься, но это все равно что сказать: идет дождь, когда на самом деле бушует гроза. Понимаешь? Лина, в прошлые выходные я нырнул на дно, и до сих пор не всплыл на поверхность. Но если между нами все кончено, я хочу об этом знать. Невозможно объяснить, через что я прошел за эту неделю, но еще одной такой недели я не выдержу.

Она положила свою руку на мою и сильно сжала ее в своей ладони. Когда она заговорила, ее голос звучал тихо.

– Если я пущу тебя в свою жизнь, назад ты можешь не выбраться.

Я обдумал ее слова и сказал:

– Звучит так, словно ты пытаешься меня напугать.

– Так и есть.

Я снова задумался и сказал:

– Что ж, я все еще здесь.

Мы несколько минут сидели и молча смотрели друг на друга. Она все еще крепко сжимала мою руку. Позабытые напитки сиротливо скучали на столике.

– Пойдем, – сказала она наконец, вставая.

Несколько минут спустя мы шли по мосту Ватерлоо. Было холодно, моросил дождь, но субботним вечером в Вест-Энде в любую погоду полно народу. Мы дошли до середины моста и остановились. Лина обняла меня, прижавшись к перилам. За ее спиной я видел, как далеко внизу бурлит черная маслянистая Темза. Лина поцеловала меня в шею и расстегнула мой плащ.

– Давай, – страстно прошептала она. – Давай.

Я прижался к ней, приобняв одной рукой за шею, второй лаская ее под шубой. Я чувствовал, как в ней – и во мне – растет желание. Она расстегнула на мне брюки, и мной тут же овладела смесь ужаса и эротического возбуждения.

– Трахни меня, – простонала она нежно. – Трахни меня… сейчас… здесь… сейчас… прошупрошупрошу…

Под мини-юбкой не было никакого белья, одно лишь голое тело – и оно притягивало меня с неубывающей силой…

– О да, о да, да, трахни меня. – Голос у нее был тихий, влажный, словно ночной туман.

Я двигался как можно медленнее, чтобы продлить момент и возвести его в почти невыносимую степень. В нескольких шагах от нас проходили люди. Казалось, никто не обращал на нас внимания. Я надеялся, что мы ничем не отличаемся от других целующихся парочек на улицах города. Мы долго не могли остановиться.

– О боже… Поверить не могу, – сказал я ей, когда мы закончили. – Клянусь богом, не могу поверить. – А про себя я думал: «Вот что значит вынести свои фантазии на улицы! Вот что значит воплощать свои сценарии!»

Но я был счастлив и даже горд, что мы это сделали. И эта улыбка на ее лице – я сразу понял, что готов на что угодно, чтобы видеть эту улыбку снова и снова. Она открыла во мне новые стороны. Впервые я увидел, что Лина в меня действительно верит. Я чувствовал, что пересек черту, прошел важный тест, и был счастлив, несказанно счастлив.

Позже, на заднем сидении такси, я сказал:

– Остается только убедить тебя поехать со мной в Штаты.

Лина рассмеялась, словно я только что сморозил глупость.

6

Жизнь стала не легче, а непонятнее. Остаток выходных я провел у Лины. Тридцать шесть часов почти безостановочного секса, смешанного с алкоголем. К утру понедельника мы выбились из сил, словно наигравшиеся котята. Доза «Особой смеси» привела нас в чувство. Но за эти выходные наши отношения перешли в темную, неизведанную фазу.

Казалось, мы черпаем силы друг у друга. Лина руководила, заводила меня, и мое желание и рвение утоляли ее голод. Я многое узнавал и о себе, и о ней. Какая скучная, однообразная, ничем не примечательная жизнь была у меня по другую сторону океана. Теперь я стал кем-то другим и узнавал себя все меньше и меньше. Словно лунатик – или коматозник. Лина не показывала мне лучшую жизнь, о которой обычно рассказывают в рекламе, скорее она была ведущей танцовщицей в танце, который приближал нас к обжигающей, ужасающей преисподней в самом сердце жизни.

Вечером в воскресенье Лина спустилась вниз с щеткой для волос и зеркальцем в руках. На ней была девственно-белая блузка с короткими рукавами, которая в сочетании с ее бледной кожей делала ее похожей на призрака или видение. Она села в дальнем конце углубления, словно меня рядом не было, и начала заплетать длинные волосы. Я наблюдал за ней несколько минут, пораженный бесконечной красотой этой женщины.

Подполз к ней, и Лина испуганно посмотрела на меня, словно видела впервые. Когда я протянул к ней руку, она ударила меня по лицу так сильно, что у меня потемнело в глазах; ухо обожгло болью. Я подумал, что она не рассчитала силу и просто сопротивлялась понарошку, но она не дала мне оправиться. Оттолкнула меня, отбиваясь руками и ногами, сражаясь яростно, словно загнанный в угол зверь. Я попытался прижать ее к кровати, придавить ей руки, но ее невозможно было удержать. Она расцарапала до крови мне плечи, а потом ее руки сомкнулись невероятно крепкой хваткой у меня на горле. Я не мог произнести ни слова, и вдруг мне стало страшно. Это меня разозлило, и я отреагировал со всей яростью. Я начал хлестать ее по лицу, снова и снова. Ее щеки побагровели, из носа пошла кровь, но это лишь распалило ее бешенство. Осознавая, что я физически сильнее, Лина продолжала с упорством драться, заставляя меня использовать свое преимущество в силе. Ритм схватки завладел нами, подтолкнул нас к пределу наших возможностей. Впервые в жизни я узнал, что значит приходить в неистовство от вида крови, что значит отвечать на силу еще большей силой. Я понял, что она действительно хочет причинить мне боль, она причиняла мне боль, и я хотел наказать ее за то, что она начала эту драку. Наше сражение не походило на любовные игры. Оно стало поворотной точкой в наших отношениях. С момента нашей встречи инициатива была у Лины, но теперь я почувствовал, что могу ее перехватить. Я хотел победить ее на ее же поле, психологически и физически. Чем дольше играешь в игру, тем сложнее относиться к ней как к игре.

Я сделал ей больно, унизил, а потом изнасиловал ее – по-другому произошедшее описать невозможно. Когда все было кончено, я отодвинулся от нее и облокотился на подушку, стараясь успокоить дыхание. Наши тела были в крови друг друга. Меня мое поведение шокировало не менее, чем ее, но я ни о чем не сожалел. Что ж, думал я, сделанного не воротишь, посмотрим, к чему это приведет. Я чувствовал, что добился равноправия в наших отношениях.

В наступившей тишине я мог сказать что-то вроде: «Эй, давай успокоимся, хорошо?», или «Что вообще сейчас было?», или миллион других глупостей. Но я не сказал ничего. Я не хотел идти на попятную. Хочешь потрахаться на мосту Ватерлоо на глазах у прохожих – хорошо. Хочешь вырвать мне глотку – хорошо, попробуй. Но хочешь брать, будь готова отдать. Давай посмотрим, куда это нас приведет.

И я получил вознаграждение. Лина лежала в изодранной белой блузке, с лицом, перепачканным кровью и спермой, и снова улыбалась той особенной улыбкой. Едва уловимая перемена в уголках губ и глазах. Что я видел в этой улыбке? Что она мной гордится? Чувствует, что не ошиблась? Удивление, что она наконец нашла того, кто ей не уступает? А может, это просто мое воображение, история, которую сочинило мое эго, чтобы оправдать сексуальное насилие с моей стороны. Хотя вряд ли – я никогда раньше не видел такой улыбки. И я не знаю, что еще нужно мужчине от женщины.

Позже мы с Линой снова занялись любовью, и теперь были нежны друг с другом, словно герои дамского романа.

Следующие несколько дней прошли в болезненной ломке. Мне начало казаться, что Западный Кенсингтон находится так же далеко от ее дома, как Америка. Я ненавидел время, которое мне приходится проводить вдали от Лины. Я жил словно в кошмаре, в постоянном страхе, что смогу видеться с ней только по выходным – а их в Лондоне у меня оставалось не так много. Было невыносимо сложно встретиться с ней на неделе, даже в пабе. Она не поддавалась моим уговорам. В следующий уикенд мне удалось вывести ее на откровенный разговор.

– Нордхэген – твой отец?

– Боже, нет, – рассмеялась она.

– Кажется, в будни ты принадлежишь ему.

– От меня это не зависит.

– Какие у вас отношения? Он для тебя не просто работодатель?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – сказала Лина.

Я слышал это раньше и решил, что, может, таким способом она подтверждает мои худшие подозрения.

– Какой он на самом деле? – продолжил давить я. – Мне известно, что он один из лучших пластических хирургов в Великобритании и владелец процветающей клиники в районе Мейфэр. На прием к нему стоит целая очередь богатых и знаменитых носов, поэтому неудивительно, что он посещает такое место, как «Фезерс». Этим местом владел бы сам Господь Бог, если бы мог себе позволить. Но иногда я наблюдаю, как он напивается до чертиков в злачных заведениях Сохо.

– Все сложно.

– Расскажи мне.

– Роджер был блестящим хирургом, – сказала Лина. – И все еще блестящий хирург, без сомнений. Но есть кое-какие проблемы. Дело не только в выпивке – алкоголизм он держит под контролем. Его запои тщательно спланированы и не влияют на расписание операций. Есть кое-что еще.

– Он болен?

– Не знаю. Но знаю, что его возраст берет свое. Кажется, в этом году он начал медленно умирать изнутри.

– Почему он не выйдет на пенсию? Он мог бы расслабиться и наслаждаться старостью на каком-нибудь южном курорте.

– Это не поможет. Он не такой человек. Кроме того, клиника – лишь малая часть его бизнеса. Можно сказать – вершина айсберга. У него есть обязательства, от выполнения которых он не может отказаться.

– Какие обязательства?

– Не могу сказать.

Назад на первую клетку. Я думал, что он ведет насыщенную светскую жизнь, но, судя по последним словам Лины, я ошибался. Неважно, что я о нем слышал, неважно, сколько новой информации о нем узнавал, я не получал ответов на свои вопросы, которых становилось только больше.

– Я все еще не понимаю, почему мы не можем встречаться по будням.

Лина сочувственно кивнула.

– Мне это тоже не нравится, однако пока нам придется смириться. Но скоро, обещаю, скоро. – В воздухе повисло эхо невысказанных возможностей.

Мы разговаривали каждый день. Каждый раз я старался удержать ее на проводе на одну-две минуты дольше. Я не получал удовлетворения от наших разговоров, но они помогали мне держаться. Сначала я этого не понял, но эти пятидневные перерывы возвращали инициативу ей. К вечеру пятницы я превращался в нетерпеливого щенка, пылкого и готового ублажать. Когда спокойствие и равновесие в наших отношениях были восстановлены, наступал понедельник.

Но как-то вечером в среду Лина устроила мне сюрприз. Было рано, я никуда не собирался и не знал, чем заняться. Убираться в квартире мне не хотелось, и, возможно, я бы отправился в какой-нибудь паршивый ночной клуб. Но тут я услышал, как кто-то скребется в дверь. Наверное, Эйлин Фотергилл, подумал я. Эта женщина окончательно сошла с ума. Но нет, это была Лина.

Не успел я прийти в себя от удивления и что-то сказать, как она нежно, но твердо отвела меня в темную спальню, толкнула на кровать и занялась со мной любовью.

– Маленький подарок тебе, – сказала она тихо. – У меня есть еще один, гораздо лучше. Очень скоро.

После этих слов она выскользнула из квартиры. Я не мог пошевелиться. Лежал на кровати и думал: «Пусть это не кончается, я не знаю что это, любовь или сумасшествие, но пусть оно не кончается, только не сейчас…»

В пятницу я приехал в офис Нордхэгена за Линой. В приемной меня ожидал сам Нордхэген. Он был безупречно одет, трезв и добродушен.

– Лина скоро выйдет, Том, – сказал он мне. – Присаживайтесь. Хотите чего-нибудь выпить?

Я попросил виски. Мы сели друг напротив друга в мягкие кожаные кресла. Я предвкушал встречу с Линой и был в приподнятом настроении. Атмосфера в приемной чем-то напоминала закрытый клуб.

– Вам очень повезло, – сказал Нордхэген. – Обычно я не верю в везение, но иногда случается так, что человек оказывается в нужное время в нужном месте. Что это, удача или судьба? В любом случае, необратимый процесс. Давайте назовем это везением. За вас.

Может, мои мысли были заняты чем-то другим, но я понятия не имел, о чем говорит маленький доктор. Решил, что я собираюсь жениться на Лине? Мысль об этом казалась мне дикой. Не то чтобы я имел что-то против брака, но мои отношения с Линой казались выше этого. Они находились на совершенно другом уровне – и стремились еще выше. Брак стал бы своего рода равниной, распиской об уплате долга. В наших отношениях с Линой это было невозможно. Зачем перекрывать дамбой полноводную реку, когда ею можно наслаждаться и так? Наши отношения работали, потому что были открытыми и неопределенными. Динамическая сила, а не нечто статическое.

Теперь Нордхэген расспрашивал меня о Лондоне, нравится ли мне город и все такое. Я слушал его вполуха и отвечал на автомате. Лина, мой наркотик, была слишком близко, и я не мог сосредоточиться на светской беседе. Но потом Нордхэген спросил:

– Вы не думали о том, чтобы здесь остаться?

Конец моего пребывания в Лондоне. Возможное окончание моих отношений с Линой. Возвращение в Америку. Все это остро напомнило о реальности, к которой я был не готов. Она грозовым облаком висела на горизонте. Какое-то время я мог ее игнорировать, но знал, что рано или поздно придется с ней столкнуться.

– Если честно, не знаю, – ответил я. – Я об этом как-то не задумывался. Мне хотелось бы остаться, но, скорее всего, это невозможно.

– Человек должен отправиться туда, где ему место, – пафосно заявил Нордхэген. – Или остаться там, где ему место. Зависит от ситуации.

Он пребывал в обычном для себя настроении, но я был не в состоянии мысленно над ним смеяться. Я чувствовал себя проигравшимся игроком в покер, которого вот-вот выгонят из-за стола. Впрочем, Лина появилась как раз вовремя и спасла меня от надвигающейся депрессии.

Когда мы вышли на Маунт-стрит, я собирался поймать такси, но Лина взяла меня за руку и сказала:

– Давай пойдем сначала в «Фезерс» или еще куда-нибудь. Нам надо поговорить.

Я занервничал, потому что не понимал, почему мы не можем поговорить у нее дома. Когда мы дошли до «Фезерс», я убедил себя в том, что она хочет сообщить мне что-то плохое. Но когда мы сели за столик в музыкальном баре, Лина выглядела веселой и даже взволнованной. Она не могла дождаться, когда официантка принесет наши напитки и оставит нас наедине.

– Помнишь, мы говорили о фантазиях, и ты спросил меня о моей?

– Конечно.

– А я отказалась отвечать. С тех пор ты не задумывался о ней?

– Да. Но даже представить не могу, в чем она заключается. Мне кажется, ты живешь в одной огромной фантазии. Это мне в тебе и нравится. Среди всего прочего.

– Но есть кое-что особенное, – подсказала она мне.

– Когда я впервые оказался у тебя дома, то подумал, вот она, ее особая фантазия – ее дом.

– Но…

– Но, думаю, я ошибся.

– Да.

– Потом мы трахались на мосту Ватерлоо, и я решил, что вот это и есть твоя главная эротическая фантазия. Но, думаю, сейчас ты говоришь не о ней. Это все маленькие фантазии, среди многих. Но есть одна главная, я прав?

– Да. Продолжай.

– Не знаю. Как я уже сказал, даже не представляю. Но готов поучаствовать в любой твоей фантазии.

Мы сидели рядом, но, когда я это сказал, Лина пододвинулась ко мне еще ближе. На ней была юбка с разрезом, и она крепко зажала мою руку между теплых, гладких бедер. Даже в тусклом свете ее глаза сияли огнем.

– Правда? – спросила она. – В любой?

Я уже научился серьезно относиться ко всему, что говорит Лина.

– Конечно, – ответил я. Я почувствовал легкое волнение, но не собирался идти на попятную. – Знаешь эту строчку из песни Боба Дилана: «Я позволю тебе быть в моем сне, если смогу оказаться в твоем».

– Хорошо, – сказала Лина. – Да будет так. И ты в моем, и сегодня это случится.

Я был именно там, где хотел.

– Помнишь, – продолжала Лина, – я сказала тебе, что у меня есть для тебя другой подарок? Это его часть. Ты должен принять мой подарок. Ты должен, иначе ничего не получится.

– Без проблем.

– Когда мы начнем, назад пути не будет.

– Я весь твой, правда.

– Хорошо.

Больше Лина не сказала ни слова. В такси она положила голову мне на плечо. Было ветрено, шел дождь, машина медленно ехала через пробки. За окном виднелись только размытые огни. Я был рад, что мы едем в сторону ее дома на севере Лондона, – значит, мы не будем воплощать ее фантазию прилюдно, вот и хорошо.

Но во время поездки в моей голове взорвалась очередная вербальная бомба с часовым механизмом, заложенная Нордхэгеном. «Необратимый процесс», – сказал он ранее, и теперь это словосочетание обрело новый смысл. Я оказался вовлечен во что-то, чего не мог до конца понять. Но я не возражал. Что, если Лина хочет, чтобы я помог ей украсть королевские драгоценности? Спасую ли я перед такой авантюрой? Я не знал ответа на этот вопрос. Но вряд ли существовало что-то, что могло бы разлучить меня с Линой.

Мы вошли в дом и оставили обувь и верхнюю одежду в прихожей.

– Пойдем наверх, – сказала Лина и взяла меня под руку.

Но мы не пошли в спальню, а поднялись на верхний этаж. Я на нем раньше не был, и он меня особо не интересовал. Мне было чем заняться на этажах ниже, и я думал, что это всего лишь чердак. Я ошибался. Мы оказались на маленькой лестничной площадке перед единственной дверью. Она была заперта. В руке Лина держала ключ.

– Еще одна игровая комната, – сказал я.

– Да, ты прав. Еще одна игровая комната. Только особенная. Теперь раздевайся.

Она помогла мне, расстегнула рубашку и ремень. Я с удовольствием подчинился и в свою очередь снял с нее блузку и юбку. Она меня остановила.

– Когда мы войдем, – сказала она, – назад пути не будет. Нельзя никому рассказывать о том, что ты там увидишь. Теперь слушай внимательно, Том. Когда мы войдем, ты забудешь обо мне. Меня там не будет, ты понял? Я говорила о подарке для тебя – он-то и находится в той комнате. Ты будешь делать, что тебе захочется, что угодно. И мы не выйдем, пока все не будет кончено. Что бы ни случилось.

В голосе у Лины послышались интонации, которых я раньше не слышал. Едва сдерживаемое возбуждение, смешанное со страхом. Ее выражение лица, язык ее тела говорили мне о том, что может произойти нечто, что не сможет контролировать даже она. Во мне пробудился страх. Промелькнула мысль, что остаток моей жизни, Америка, моя карьера врача, все это можно сохранить, если я прямо сейчас откажусь входить в эту дверь, а если я этого не сделаю, то все будет потеряно. Я взглянул на Лину, и мою нерешительность как рукой сняло.

– Значит, это твоя фантазия.

– Моя фантазия заключается в том, чтобы увидеть твою.

– Но я даже не знаю, какая у меня фантазия.

Лина посмотрела на меня, как на упрямого ребенка.

– Я нашла ее для тебя, – сказала она. – Посмотри, не ошиблась ли я.

– Лина. – Ее глаза встретились с моими. – У меня странное чувство, словно я отдаю свою жизнь в твои руки. Буквально.

Мои слова вызвали у нее ту самую улыбку, которую я хотел увидеть, которая была мне нужна, а потом она меня поцеловала.

– Хорошо, – сказал я. – Пойдем.

Я был взволнован, встревожен, напуган. В сознании возник образ, который я когда-то видел по телевизору. Где это было? В Акапулько? Тощий подросток стоит на краю высокого утеса. Внизу камни, прибой, сильное течение. Он правильно рассчитывает время и прыгает вниз. У него всегда получается. Я чувствовал себя сейчас так же, как он. Пусть дело не в точном расчете времени, но я тоже сейчас нырял в неизвестность – в надежде на то, что я не разобьюсь о скалы и окажусь в относительной безопасности.

Мы вошли в комнату. Внутри была абсолютная темнота, я не мог ничего различить. Услышал, как защелкнулся замок. Пошарил вокруг, нащупал дверь, стену, но не мог дотянуться до Лины. Я был предоставлен сам себе и чувствовал себя не очень уютно, учитывая обстоятельства. Трудно преувеличить ощущение собственной уязвимости, когда ты абсолютно голый находишься в полной темноте в помещении, в котором никогда не был и понятия не имеешь, что может произойти дальше. Я ждал, надеясь, что глаза привыкнут к темноте. Если я сделаю шаг вперед, то наступлю на бритвенные лезвия или на осиное гнездо? Я осторожно продвинулся на несколько сантиметров вглубь комнаты. Казалось, пол покрыт парусиной или брезентом, – интересно, зачем? Тем временем мои глаза так и не привыкли к темноте. В комнате не было ни одного источника света.

Вдруг меня ослепила яркая вспышка стробоскопа, но через мгновение комната снова погрузилась в темноту. Мне показалось, что впереди я различил какой-то силуэт. Еще одна вспышка. Стробоскоп был вмонтирован в потолок над центральной частью помещения, а силуэт, который я видел, находился прямо под ним. Я пошел в том направлении. Когда я добрался до центра комнаты, стробоскоп часто замигал. Я вслепую шарил перед собой, не в состоянии различить полуобразы, сменявшие друг друга.

Силуэт, который я видел, оказался Т-образной вертикальной балкой. Когда я дотронулся до нее, то совсем рядом услышал лязганье цепи, и мне стало страшно. Я подумал, что сейчас на меня набросится какое-то животное. Но следующая белая вспышка осветила человеческую фигуру – невысокую, стройную, женскую. Мне показалось, что это Лина, но нет, Лина была выше. Снова вспышка, на этот раз быстрее, словно ритм стробоскопа зависел от моего продвижения по комнате, и я разглядел ее монголоидное лицо. За спиной ее руки сковывали наручники, пристегнутые к цепи, другой конец которой был прикреплен к балке. При последней вспышке света я увидел в глазах девушки страх.

Еще пару вспышек я стоял, как вкопанный, не зная, что делать. В голове проносилось множество мыслей. Во-первых, это фантазия Лины, и она что-то от меня ждет. Я уже отказался от одной девушки в «Фезерс». Теперь Лина подарила мне другую, чтобы я сделал с ней все, что угодно. Что бы ни случилось, сказала она. Это напомнило мне фантазии о рабе, которую я обсуждал со стриптизершей в Сохо. Воплощенный в жизнь сценарий. Если девушка будет сопротивляться, что ж, я уже отрепетировал изнасилование. Вся эта ситуация казалась слишком ненастоящей, слишком искусственной. Но надо было что-то делать. Может, лучше отключить мозг?

И потом мне в голову пришло самое очевидное объяснение. Девушка пришла сюда добровольно. Лина просто не могла бы держать у себя на чердаке пленницу. Девушка, какой бы она ни казалась напуганной, находилась здесь по своей воле. Лина ее наняла, и ее услуги будут оплачены. Она актриса, которая просто играет роль. Но в каком спектакле? Конечно, в эротическом, приправленном щепоткой садомазохизма. Вполне банальная фантазия. Во всем этом было что-то викторианское. Я немного успокоился. От Лины я ожидал чего-то другого. Со своей ролью в этом спектакле я с легкостью справлюсь.

Я подошел к девушке сзади. Она стояла не шелохнувшись. На ней были только прозрачные трусики. Я взял ее за волосы и притянул ее голову к своей груди. Стробоскоп в этот раз не погас, и в нас с девушкой резко ударили лучи зеленого света толщиной с карандаш. У них было шесть или восемь источников, установленных в окружавшей нас темноте. Сначала я вздрогнул – я понял, что это лазеры. Но они не причиняли боли – лазеры, как в световом шоу, обладают драматическим эффектом, но абсолютно безопасны. Наверное, то еще зрелище: мы, обнаженные, под сенью стробоскопа, а наши тела пронизывают лучи зеленых лазеров. Я надеялся, Лине нравится представление. Затем нас окружили прозрачные танцующие голограммы, призрачный хоровод странных чудовищ, которые растворялись, попадая под другие источники света. Я понял, что мизансцена готова.

Сам я тоже был готов. Меня немного удивило, как легко я возбудился. Я взял азиатку сзади, быстро, хладнокровно, эффективно. Потом развернул ее и заставил ублажать себя различными способами. Это странное шоу начинало мне нравиться. Девушке требовалось некоторое принуждение, но под нажимом она слушалась.

Когда я начал терять интерес, то заметил на верхнем торце балки ключ. Для девушки он находился слишком высоко, но я смог достать его без труда. Как я и думал, ключ был от ее наручников. Я решил ее освободить, чтобы добавить шоу новых красок. Так и вышло.

Девушка сразу скрылась во тьме. Стробоскоп отреагировал медленными вспышками. Куда она делась? Вот лучшая часть игры. Погоня. Я осторожно двигался, всматриваясь в темноту через геометрию лазеров и призрачный хоровод, и надеялся, что вспышки помогут найти девушку.

Я услышал металлическое лязганье цепи – и не успел понять, что происходит, как она ударила меня. Цепь обвилась вокруг моих ног, больно сдавила колени. Я потерял равновесие и упал. Потрясенный, я лежал на полу, корчась от боли. Кто-то с силой дернул цепь, и она исчезла в темноте. Я понял, что ноги разодраны до крови, и не был уверен, что смогу встать. Но прежде, чем я попытался подняться, цепь обрушилась на меня снова, огрев по спине и затылку. Я полз, катался по полу, пытался спрятаться в темноте. Мое тело работало ненамного лучше мозга, парализованного тревогой и страхом. Я осознал, что мне угрожает реальная опасность. Если цепь ударит меня точно в голову, то травма окажется слишком серьезной. Я надеялся, что двигаюсь в нужном направлении – подальше от балки.

Очередная вспышка света. Я понял, что на какое-то время нахожусь в безопасности. Цепь свободно свисала с балки. Но где же девушка? Словно боксер после нокаута, я пытался прийти в себя. Я разозлился и хотел нанести ответный удар, чтобы вернуть контроль над ситуацией. Я испытывал скорее смущение, чем шок. Следовало предвидеть, что эта игра может быть связана с насилием. Я все еще относился к происходящему как к забаве. Мозг отказывался принимать то, что было очевидным. Я летел вниз в свободном падении и все еще не видел, куда приземлюсь.

Свет позволил мне осмотреться и выбрать направление, куда я и двинулся после того, как снова стало темно. Таким образом я мог искать девушку и чувствовать себя в безопасности. Вспышки стробоскопа участились, словно пульс человека, находящегося в нервном возбуждении. Это подсказало мне, что я на верном пути. Меня немного трясло, но я решил: если я буду находиться вне зоны досягаемости цепи, то мне ничего не угрожает. Я намеревался снова приковать девушку к цепи, чего бы мне это ни стоило, и потом придумать наказание за ее провинность.

Но во время следующей вспышки света девушка летела прямо на меня, сжимая в руке большой нож. Я закричал. Никогда в жизни мне не было так страшно. Я повалился на бок в попытке увернуться от нападения, но нож скользнул по моим ребрам, из раны потекла теплая кровь. Серебристое лезвие поблескивало в темноте и казалось чем-то ирреальным. Однако кровь была настоящей. Моя кровь, горячая и липкая, хлестала из раны на моем теле. Правила игры изменились, и я начал понимать, что это вовсе не игра.