Текст книги "Фантом. Последние штрихи"

Автор книги: Томас Тессье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Наш диалог с ней строился так, как хотела она. Фантазия, фантазия, фантазия. В прошлой жизни я почти не использовал этого слова, но за последние несколько недель в Лондоне оно стало главным. Я находился в странном месте. Не сказал бы, что я чувствовал себя уязвимым, скорее подверженным внешнему влиянию и восприимчивым. И одиноким? О да. Наконец я начал чувствовать одиночество. В Америке моя сексуальная жизнь была нерегулярной и неинтересной. Много времени прошло с тех пор, как я был близок с женщиной, которую хотел, хотел по-настоящему и отчаянно. Этот вечер должен закончиться очень хорошо или стать ужасным разочарованием.

Приватный обеденный зал в «Фезерс» сам по себе представлял собой маленькую фантазию. Внутри небольшого, похожего на кокон помещения вокруг низкого стола высились горы подушек. Мы оставили обувь снаружи у двери. Стены от пола до потолка были задрапированы розовым атласом, что создавало иллюзию, словно мы находимся в шатре посреди пустыни. В деревянном сундуке лежали бутылки с вином и шампанским и емкости со льдом. На столе стояли подносы со свежими фруктами, креветками и мясными деликатесами. Я с улыбкой покачал головой. Чем более невероятным становился вечер, тем комфортнее я себя чувствовал.

– Вы знали, что самые известные любовники Викторианской эпохи встречались в лондонских приватных обеденных залах?

Задавая этот вопрос, Лина улеглась на подушках, слегка приподняв ногу, и ее юбка немного задралась.

– Нет, я этого не знал.

Я не возражал против лекции по истории. Я обмакнул большую креветку в аппетитный соус и поднес ее к губам Лины. Она улыбнулась, слизала соус кончиком языка и взяла креветку зубами.

– М-м-м.

Я тоже улегся на подушках рядом с ней. Мебель была расставлена таким образом, что можно было легко дотянуться до стола, хотя при этом он не мешал гостям находиться рядом друг с другом. Где-то в глубине сознания я все еще смеялся над происходящим, думая, что меня затащили в некую гротескную ролевую игру по мотивам какого-то фильма с Рудольфом Валентино. Но другая часть меня требовала: Подыграй!

– Мы можем не заказывать основное блюдо? – спросил я. – Я не голоден.

– Как хотите, – ответила Лина. – Можем обойтись закусками и напитками.

– Было бы чудесно.

Я налил вина в два хрустальных бокала, и мы пили и кормили друг друга по очереди. Соусы оказались пряными и ароматными. Они нейтрализовывали эффект алкоголя, оставляя во рту ощущение покалывающей чистоты.

– Вас что-то беспокоит, – сказала Лина через какое-то время. – Вы замолчали.

– Простите. Просто я задумался.

– О чем?

– Не обижайтесь, но я задумался о вас. «Фезерс» – это песочница Нордхэгена, но я не совсем понимаю, почему здесь находитесь вы? Почему вы ему подыгрываете? Почему вы тратите свой вечер на ужин с незнакомцем? Это же не входит в ваши обязанности?

– Я рада, что я здесь, и наслаждаюсь этим вечером. Разве может быть какая-то другая причина?

– Нет. Думаю, она все объясняет.

– Томас, Том… Кстати, как вас обычно называют?

– Большинство людей в Штатах зовут меня «доктор», – пошутил я, и мы оба рассмеялись, но я осознал, что это действительно так. – Но вы зовите меня Том, – добавил я поспешно.

– О чем еще вы думаете, Том? Вы должны хорошо проводить время, но в ваших глазах я вижу грусть, и вы не можете от нее избавиться. Вы стараетесь, но она все не уходит.

– Правда? Не знаю. Наверное, я думаю о том, как легко привыкнуть к такой жизни.

– А-а-а.

– Я здесь не так давно, но мой дом в Америке кажется далекой звездой на другом конце галактики. Еще несколько недель, и я сомневаюсь, что вспомню, кто я есть.

– Может, здесь вы настоящий!

– Будет тяжело вернуться домой.

– Кто сказал, что вы должны?

– О, я вернусь. Я должен, по многим причинам.

Лина слегка пожала плечами, словно думала, что я понятия не имею, о чем говорю. Я тоже засомневался. Протянул руку и прикоснулся к ее лицу, провел пальцем по ее скуле, губам. Я искал ответ в выражении ее лица, в ощущении от ее кожи, но понятия не имел, что хотел узнать.

– Думаю, я немного запутался, – сказал я сдавленным шепотом.

– Все, что вам нужно, лежит перед вами.

– И что мне с этим делать?

– Может, просто заключить в объятия?

– Не могу.

– Почему?

– Я в это не верю.

– Вы просто стараетесь все понять. Стремление анализировать может быть отрицательным, даже деструктивным качеством. Разве для того, чтобы войти в комнату, необходимо знать все ее содержимое?

– Нет. Но прежде чем нырнуть в бассейн, хотелось бы убедиться, что в нем есть вода.

Мы оба рассмеялись, и чувство напряженности исчезло.

– Я хочу, чтобы вы кое-что попробовали, – сказала Лина и села. – Лягте, расслабьтесь. – Она достала маленькую серебряную коробочку и вынула из нее крошечную белую таблетку.

– Я не одобряю экспериментов с наркотиками, – сказал я ей. – Предпочитаю алкоголь.

– Препарат не вступает в реакцию с алкоголем, и о негативном эффекте не стоит беспокоиться. Он не вызывает привыкания и галлюцинаций.

– Что же это? Мне вы можете сказать – я же врач.

Впрочем, я особо не сопротивлялся. Лина легла рядом со мной, ее лицо находилось всего в нескольких сантиметрах и загораживало мне обзор. Я не хотел, чтобы это мгновение кончалось.

– Положите ее под язык, – велела она.

– Сначала вы.

Без колебаний она положила таблетку себе в рот, потом достала еще одну и закинула ее мне под язык.

– Закройте глаза и остановите поток мыслей, – прошептала она мне на ухо.

Я обнял ее одной рукой, закрыл глаза и попытался вести себя как хороший подопытный. Однако было сложно не обращать внимания на ее прекрасное стройное тело, излучавшее тепло рядом со мной.

Чем бы ни был этот наркотик, он не вызвал у меня сонливости, и, как она и обещала, никаких галлюцинаций тоже не было. Но через несколько минут мой разум действительно остановился. Обычные мысли исчезли, но я по ним не горевал – я вообще не заметил их исчезновения. Возможно, в какой-то момент я открыл глаза, а может, и нет. Зрение не могло сфокусироваться. Все тело превратилось в смутное, аморфное нечто. Я чувствовал, что плыву в теплом море или парю в облаках. Я перестал быть человеком, мое естество размывалось, сливалось, становилось единым целым с тем, что меня окружало.

И это лишь небольшая часть моего опыта. Главный эффект от наркотика заключался во всеобъемлющем чувстве облегчения. Нежными волнами меня омывало ощущение радости и спокойствия. Словно что-то развязало внутри меня миллиард крошечных узелков, и вся боль, испытанная мною в жизни, вмиг унялась В какой-то момент я почувствовал себя таким счастливым, таким новым, что заплакал, как ребенок, и это тоже принесло огромное облегчение. Наконец я без остатка превратился в волны и ощущал только яркое, экстатическое чувство благополучия. И, подобно волнам бесконечного моря, подчинился ритму…

Через какое-то время эффект наркотика ослаб, и я начал воспринимать то, что меня окружало. Меня это разозлило. Я не хотел так быстро возвращаться к реальности, хотя понятия не имел, сколько прошло времени. Но я чувствовал себя свежим и отдохнувшим, словно алкоголь и другие токсины в организме были уничтожены и я только что проснулся после долгого здорового сна. Потом мы с Линой улыбались друг другу, целовались, обнимались и ласкались, словно юные звери, не вполне воспрянувшие ото сна.

– Пойдем, – сказала она нежно. – Пора идти.

– Куда?

– Отвези меня домой.

Следующие несколько минут отпечатались в моей памяти мозаикой разрозненных образов. Я все еще приходил в себя. Но вскоре мы оказались на заднем сидении кэба, который ехал по пустынным лондонским улицам посреди ночи.

– Что это было?

– «Особая смесь».

Я увидел, как она улыбается в темноте, и потом она поцеловала меня еще раз. Я прижал ее к себе, запустил руку под шубу, и остаток пути мы проделали в такой позе. Ехали довольно долго, затем вышли у парка.

– Где ты живешь? – спросил я, когда кэб уехал.

– На другом краю леса.

– Принцесса за лесом.

Она повела меня за собой в парк. Мы шли медленно, продираясь сквозь заросли. Словно возбужденные подростки, останавливались через каждые несколько метров и яростно целовали друг друга. Очередная безумная смена декораций. После нескольких часов, проведенных в роскошных интерьерах «Фезерс», мы оказались посреди леса и страстно обжимались, как нищие любовники. Впрочем, здесь мне нравилось даже больше. Или, может, дело в том, что мы больше не могли сдерживаться – или не хотели… Мы оказали на небольшой поляне, окруженной кустарником и высокими деревьями, и не могли больше и шагу ступить к ее дому. Еще рано.

– Здесь, прошу, здесь, сейчас, сейчас…

Ее голос, хриплый, торопливый, одновременно кричал, молил и требовал. Мы катались вместе по траве. Мои руки нащупали разрез ее юбки, поднялись по шелку ее чулок, прикоснулись к ее ослепительно-потрясающим бедрам, и я вошел в нее, в ее теплую, обволакивающую глубину.

После мы ни минуты не лежали на земле, как выдохшиеся любовники. Лина уже была на ногах, продираясь сквозь чащу, как игривый дух. Я, спотыкаясь, следовал за ней. В один миг я ловил ее, а в следующий она вырывалась из моих объятий.

Наконец мы вышли на тихую улицу на краю леса. Она повисла на мне, словно выбившийся из сил ребенок. Мы перешли дорогу и оказались возле респектабельного кирпичного дома с небольшим садиком. Все дома на улице выглядели одинаково. Лина вставила ключ в замочную скважину и обернулась, взглянув на меня с хитрой улыбкой. Она была похожа на школьницу, которая задумала нечто дерзкое, например, пригласить домой парня, когда родители в отъезде.

– Хочешь зайти? – спросила она нежно.

Казалось, интерьер ее дома не походил ни на один на улице, а может и во всем Лондоне. Мне удалось осмотреть его только утром, потому что Лина попросила не включать свет, но того, что я увидел в темноте, мне вполне хватило. Она попросила меня снять пиджак, туфли и носки. Потом мы вошли в гостиную. На полу лежал ковер с длинным, упругим ворсом. Я шел по нему, словно по траве. Конечно, он был сделан не из травы, но казался натуральным и приятно покалывал стопы. В комнате почти не было мебели. В углу я разглядел темную массу, скорее всего, гору подушек, как в приватном обеденном зале в «Фезерс».

Но главный предмет в комнате находился у дальней стены. Огромный аквариум. Больше бывают только в зоопарках. Он был полукруглым и стоял на постаменте из необработанного камня. Даже в темноте было видно, что в него вложено много труда. Он был около полуметра в глубину и до двух метров в ширину. Снизу аквариум освещал тусклый свет, производя драматичный эффект. Несколько десятков красивых разноцветных рыбок плавали среди колышущихся водорослей. У меня в детстве был небольшой двадцатилитровый аквариум, и некоторых рыбок я узнал – голубые неоны, несколько данио-рерио, различные меченосцы, шоколадные гурами, хилодус – и множество других, незнакомых мне.

– Какая красота, – сказал я наконец.

– Я могу часами наблюдать за ними, – призналась Лина. – И иногда опускаю в аквариум босые ноги. Рыбки сначала пугаются, но потом любопытство берет верх, и они подплывают поближе к этим странным штукам. Мне нравится, как они касаются моих пальцев.

Она продолжила:

– Иногда мне хочется лечь на дно и почувствовать, как они облекают меня, как касаются всего моего тела. Именно так я представляю себе ощущение от серебряного цвета, если бы цвет можно было потрогать.

Я не знал, что на это ответить. Несколько минут мы оба молчали в темноте. Единственный звук в помещении – тихое бульканье воздушного насоса в аквариуме. Потом я почувствовал, что остался в комнате один.

Я прошел через арочный проход в соседнюю комнату. Она была намного больше, через окно в нее попадал свет с улицы. На полу лежал такой же ковер, но в центре комнаты выделялось большое черное пятно. Я понял, что это – круглое углубление около двух метров в глубину и трех в диаметре. Внизу я смог с трудом различить то ли саму Лину, то ли ее серебристую шубу.

– Эй!

– Спускайся.

Я спустился в углубление. На дне стояла водяная кровать.

– Потрясающе.

Мы облокотились на подушки, лицом к стене. Лина нажала несколько кнопок, и я увидел, что в стену в углублении встроена различная электроника – телевизор, стереосистема, об остальном я мог только догадываться. Типичные современные игрушки.

– Смотри, – сказала она мне.

Шторы, о существовании которых я не подозревал, поднялись вверх, обнажив огромное окно. Лина нажала на другую кнопку, и шторы опять опустились. Мы оказались в кромешной тьме, но только на мгновение.

– Теперь ляг и посмотри на потолок.

Я подчинился, думая, что сейчас включится свет и я увижу наше отражение в огромном зеркале на потолке, но произошло кое-что другое. Действительно, над головой зажглись лампочки, но они были крошечными – бело-синие, желтые, тускло-красные. Они складывались в причудливые узоры, и меня поразило ощущение глубины. Я был потрясен. На потолке у Лины был маленький планетарий. У меня перехватило дыхание, мне показалось, что я оказался в открытом космосе. Я понятия не имел, как можно достичь такого невероятного трехмерного эффекта, но выглядело все очень убедительно.

– Боже! – воскликнул я. – Ну и дом у вас, леди.

– Спасибо, – с гордостью сказала она. – Все это, конечно, игрушки, но мне нравится.

– Я тебя не виню. Ни капельки.

Лина выключила свое звездное световое шоу, и через пару секунд комната оказалась окутана туманным зеленоватым сиянием, настолько рассеянным, что определить его источник было невозможно. Но теперь мы видели друг друга. Свет озарял только углубление, и мне подумалось, что из комнаты это углубление может показаться огромным аквариумом.

– Иди сюда, – сказал Лина, и мы подвинулись к центру водяной кровати.

Она нажала еще несколько кнопок, и вскоре нас окружили танцующие крошечные мужчины, женщины, эльфы, животные и другие создания, сотканные из света. Они выстроились перед нами полукругом. Наверное, Лина решила, что от увиденного меня удар хватит, и чуть не рассмеялась.

– Это голограммы, – пояснила она.

– Точно, точно.

– Сказать тебе секрет?

– Давай.

– Когда я была маленькой, у моей кровати стояла лампа, которую я очень любила. Кого на ней только не было: всякие звери, птицы, гномы, феи, гоблины. Настоящая сказка. А еще она горела чудесным теплым, золотым светом. Иногда я даже не могла читать – мне доставляло огромное удовольствие просто лежать на кровати и смотреть на абажур включенной лампы. И мне хотелось, чтобы все эти крошечные создания ожили, стали моими друзьями и играли со мной. Я хотела, чтобы они забрали меня с собой в свой мир – а это, несомненно, было лучшее место на свете. Чтобы их оживить, я испробовала все – магию, заклинания, силу мысли. Но, конечно, у меня ничего не получилось.

В ее голосе послышалась грусть. Ничего более личного она мне еще не рассказывала, и я почувствовал, как мне становится тепло. Лина выключила голограммы, и на смену зеленому свету пришло розоватое сияние, исходившее от одного источника.

– А вот и старый добрый красный свет, как в борделе, – широко улыбнулась она. – Хочешь выпить?

– Может, еще по таблетке «особой смеси»?

Она покачала головой.

– Нет, к сожалению, его следует употреблять умеренно.

– Хорошо, тогда выпьем. Я буду то же, что и ты.

Лина отодвинула настенную панель, закрывавшую небольшой бар. В нем автоматически загорелся свет. Бар был оборудован мойкой и холодильником. Я решил воздержаться от комментариев. Через несколько секунд она закрыла бар, розоватое освещение вернулось, и мы уже пили шартрез со льдом и содовой. Лина поставила кассету, на которой блюзовый джаз сменялся инструментальным регги. Порции напитков оказались большими, и полчаса мы просто лежали, потягивая ликер, и смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Мы дошли до того момента, когда почувствовали себя комфортно в обществе друг друга, и нам не надо было заполнять неловкие паузы разговорами.

Я пытался думать. До меня вдруг дошло, что много часов назад, в самом начале вечера, я рассчитывал приблизиться к разгадке тайны Роджера Нордхэгена. Но вместо этого я столкнулся с еще более поразительной загадкой – Линой Равашоль. Далее мой мозг отказывался фокусироваться, так легко и приятно было лежать на кровати и смотреть на эту женщину. Лина, Лина, Лина – мои мысли были заняты только ею.

Наконец она поставила стакан и выбралась из углубления по лестнице, встроенной в стену. Я не знал, куда она собралась и вернется ли она, поэтому застыл в ожидании. Она подошла к краю углубления и стояла там, в двух метрах надо мной. Позволила мне заглянуть ей под юбку. Это было гипнотический момент, эротический образ из давно забытого детства. Потом юбка взвилась вихрем, и она исчезла из поля зрения.

Я пошел за ней – через кухню в прихожую, потом по лестнице на второй этаж. Мы вошли в спальню. Прямо у окна, выходящего на улицу, стояла большая кровать без изголовья; подушки были навалены на подоконнике.

Я подошел к ней, и мы обнялись. Она закрыла глаза и обняла меня. Ее дыхание участилось и с шипением вырывалось сквозь зубы. Мы рухнули на кровать, раскинувшись на ней. Тело Лины извивалось и двигалось все более энергично. Мы сбросили одежды, словно змеи – износившуюся кожу. Я обнажился полностью, на ней остались лишь серебристые чулки. Затем моя женщина-змея яростно обвилась вокруг меня. Ее сила меня поразила и взволновала – мне казалось, что я пытаюсь изнасиловать анаконду. Внезапно я прижал ее лицом к кровати и вошел в нее сзади. Она сразу же подчинилась, и мы начали двигаться в одном ритме. Мы слились в едином вихре, словно два шторма в открытом море, достигнув катастрофического взрыва. Некоторое время бушевала буря, а потом мы всплыли на поверхность, легко покачиваясь на идеально ровной глади воды.

Мы то засыпали, то просыпались. Прошел час, а может, и все три, но мне казалось, что нас околдовали сладостные чары. Когда за окном показался неумолимый серый утренний свет, мне стало невыносимо грустно. Мимо проехал фургон молочника. Послышалось чириканье птиц.

– Где мы? – Я об этом и понятия не имел.

– А ты как думаешь?

– Уж точно не на Земле.

Лина одобрительно улыбнулась.

– На Земле точно нет такого места, как мой дом. Так что ты прав. – Потом она указала на парк через дорогу. – Это Квине-Вуд. Мне нравится это место. Я отсюда никогда не уеду.

– Не представляю, как ты можешь каждый день уходить отсюда на работу.

– Это остатки великого первобытного леса Британии, – продолжила Лина. – Грустное зрелище, но не для меня. Я люблю его. Он прекрасен. Раньше он назывался Черч-Ярд-Боттом-Вуд, и это довольно зловещее место. Во время эпидемии чумы в лесу вырыли огромную яму и похоронили в ней умерших. Теперь это парк. В нем гуляют мамочки с колясками, бегают и играют дети, нервно обжимаются подростки, бродяги пьют дешевый алкоголь. Но всего лишь в нескольких метрах под ними похоронены сотни или даже тысячи людей. Это огромное забытое кладбище.

Меня ее слова не удивили и казались вполне уместными. За последние двенадцать часов я познакомился с этой женщиной и испытал самые яркие моменты сексуального единения. После всего этого мне казалось, что я готов умереть. И был не против.

5

Но это был еще не конец. Я заснул, думая, что Лина разбудит меня через час. Она уйдет на работу, я вернусь в Западный Кенсингтон, и на этом все закончится. Словно волшебный сон, который исчезает на рассвете. Я был уверен, что вскоре наскучу Лине.

Но когда Лина меня разбудила, был почти полдень. Она надела фиолетовые спортивные шорты и баскетбольную майку такого же цвета с надписью «Лейкерс» на груди. Костюм шел ее темным волосам и бледной коже. О да, думал я, я не возражаю. Пусть сон продолжается еще чуть-чуть.

Я забыл, что встреча с Нордхэгеном назначена на вечер пятницы. Значит, сейчас утро субботы. Лине не надо идти на работу. Нам никуда не надо идти. Впереди нас ждали выходные. Еще раз спасибо, Роджер. На пару секунд я задумался, не спланировал ли он все это с самого начала, но мне было все равно. Мне более чем хотелось провести уикенд таким образом.

Мы спустились вниз – Лина дала мне большой халат – и позавтракали на водяной кровати. На готовку ушло немного времени – Лина обжарила пару жирных уилтширских стейков и подала их с тремя бутылками шампанского и кувшином апельсинового сока. Мы посмотрели на видео старый фильм «Черные глаза Лондона»[18]18
  «Черные глаза Лондона» (Великобритания, 1939) – фильм ужасов режиссера Уолтера Саммерса с Белой Лугоши в главной роли.


[Закрыть]. Бела Лугоши задумал что-то нехорошее, но я не мог концентрироваться на фильме.

– Я начинаю думать, что это место – филиал «Фезерс», – сказал я.

– Шшш.

Я положил голову ей на колени и принялся целовать и лизать ее бедра, залезая языком ей под шорты. Это превратилось в игру, в ходе которой я пытался отвлечь ее от фильма, а она сопротивлялась моим поползновениям. Игра была хороша – жаль, фильм оказался коротким.

А выходные только начинались. Мы ни разу не вышли из дома. Мы играли в игры, разные чудесные игры. Много пили, но алкоголь нас не затормаживал. Мало ели. Все окна в доме были зашторены, не считая окна наверху, что выходило на Квинс-Вуд.

В какой-то момент, поздним субботним вечером, мы приняли еще одну дозу «особой смеси». В этот раз мы с Линой расположились по разные стороны аквариума. Можно было лежать на мягких подушках и смотреть сквозь стекло. Я видел ее на другой стороне, за колышущимися водорослями. Мимо проплывали яркие быстрые рыбки. Но вскоре наркотик начал действовать, и я не видел уже ничего. Опыт оказался даже приятнее, чем в первый раз. Но позже, когда эффект ушел, я почувствовал грусть и легкое беспокойство. Под воздействием наркотика мне было слишком хорошо, словно все остальное в этой вселенной являлось чем-то рудиментарным и ненужным – включая Лину. Мне этого не хотелось. Я хотел желать ее и обладать ею. Когда я объяснил ей свои чувства, ее лицо озарилось теплой и нежной улыбкой, и она меня поцеловала.

– Ты такой милый, – сказала она. – Мы больше не будем его принимать.

– А что в нем, кстати?

– Не могу сказать.

Я мог бы предположить, что в нем был героин, но не слышал, чтобы его принимали перорально. И вообще, об этом думать мне не хотелось. Все мои мысли были заняты прекрасной искусительницей – Линой.

Как еще можно описать произошедшее? Она напоила и накормила меня, очаровала своими игрушками и красотой и соблазнила меня. Тот же стереотипный метод съема, которым пользуются богатые повесы, только вывернутый наизнанку. Когда мне пришло в голову такое сравнение, я рассмеялся. Меня это не беспокоило, напротив, я наслаждался каждой минутой, и мне хотелось еще и еще. Хотя, если задуматься, в поведении Лины было что-то хищное.

Об этом я размышлял в понедельник утром в такси по дороге на Мэтесон-роуд. После выходных, полных сексуальных утех, выпивки, наркотиков и недосыпа, я чувствовал себя как выжатый лимон. Когда я спросил Лину, увидимся ли мы снова, она ответила, что да, конечно. Но после того, как она вышла из такси на Маунт-стрит и я потерял ощущение ее присутствия, у меня появились сомнения и вопросы. Что-то было не так. Мне казалось, я понимаю, что именно. Это меня и пугало.

На НортЭнд-роуд я купил газету, но не мог заставить себя ее прочитать. Не оставалось ничего, кроме как целый день пролежать пластом в квартире. Удалось недолго поспать, но проснулся я потным и разбитым. В моих мыслях Лина была паучихой. Но если я муха, готовая добровольно принять смерть, то почему у меня было чувство, что меня освободили из паутины? Нет, все не так. Все дело в спонтанности – или в ее отсутствии. Я не имею в виду любовь с первого взгляда. Два человека встретились, между ними пробежала искра, а потом все завертелось. Но все было не так, не совсем так. Лина взяла меня на прицел, как только я оказался в офисе Нордхэгена. Когда я был рядом с ней, то, что происходило между нами, казалось мне полностью нормальным. Но после меня не покидало гнетущее чувство. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, как бы мне этого ни хотелось.

Позже я вышел на прогулку. На небосклоне ненадолго показалось слабое английское солнце. Было холодно и ветрено, и даже воздух меня раздражал. Впервые район, в котором я жил, показался мне унылым и депрессивным. В нем было что-то мертвое, словно дома – это пустые раковины, оставшиеся после отлива. Мне было неуютно, и мое настроение не улучшилось даже в пабе. В темном помещении пахло сыростью. Заведение открылось всего несколько минут назад, и пиво казалось кислым на вкус. Лина права. Теперь во мне было слишком много фантазий, и реальность представлялась унылой.

Тем вечером я остался дома, и заняться мне было нечем. Я подумывал сходить на представление в Вест-Энд, но мне не хватало ни сил, ни желания выйти на улицу. Лине я так и не позвонил. Может, мне это привиделось, но у меня было ощущение, что мы договорились пару дней отдохнуть от общества друг друга. Теперь я жалел, что не позвонил ей, и еще хуже было от того, что я не удосужился спросить ее домашний номер. Его не было в телефонной книге, а в справочной мне его сообщить тоже не смогли.

Я думал о Лине и Нордхэгене. Какие между ними отношения? Размышления об этом вызывали слишком много боли. У меня появились мрачные подозрения. Одного уикенда оказалось достаточно, чтобы у меня развилась дикая паранойя. Неужели Нордхэген свел меня с Линой специально? Зачем? И почему она охотно согласилась? Что все это значит?

Мои абсурдные размышления были милосердно прерваны стуком в дверь. Знакомое «тук-тук». Это была Эйлин Фотергилл. Соседка. Торговля шпоном. Два килограмма датской ветчины. Все это всплыло в памяти, словно обломки какой-то другой жизни.

– Привет, – сказала она подозрительно дружелюбно. – Я подумала, может вы хотите выпить стаканчик шерри?..

Шерри, наконец-то.

– Эм-м, что ж, это было бы чудесно, – ответил я. – Но, боюсь, не сегодня. Через пару минут я ухожу.

– Ладно.

– В джаз-клуб Ронни Скотта, – пояснил я. – У меня там назначена встреча. Первое выступление начинается сразу после десяти.

Звучало правдоподобно, и Эйлин поверила.

– Тогда в другой раз, – сказала она. – Я заметила, вы уезжали на выходные.

– Эмм, да.

– Здорово. Вы были за городом?

Ее вопрос ввел меня в ступор. У меня не было ни малейшего желания рассказывать ей все, но сложно врать о пригороде, где я ни разу не был, человеку, который может его знать.

– На самом деле нет. Я был у друзей на севере Лондона. Знакомые моей семьи. – Я вошел во вкус. – Я откладывал встречу с ними. Это своего рода обязательство, понимаете? Но в выходные все-таки съездил к ним – и неплохо провел время.

История получилась не очень. Вообще в ней не было никакого смысла, но Эйлин была слишком воспитана, чтобы донимать меня расспросами. Она ушла, взяв с меня обещание, что я выпью с ней шерри в другой раз. Уродина, думал я, настоящая уродина – только поглядите на этот намечающийся пушок над верхней губой. А еще унылая. Я не замечал этого или не задумывался раньше, но Эйлин – унылая женщина. Шерри? Ну нет!

Моя импровизация привела к тому, что тем вечером мне все-таки пришлось выйти из дома. Я провел его в ночном клубе на Оксфорд-стрит. Дорогое заведение с гнетущей атмосферой. В клубе находились обычные посетители – арабы, бюрократы и менеджеры по продажам, с готовностью торгующие Британией даже в вечер понедельника. Шоу оказалось китчево-пошлым, ни одна из хостес не привлекла моего внимания. Несмотря на это, я просидел там до трех утра – по инерции, подпитанной алкоголем.

Следующий день я провел за мазохистским экспериментом. Остался дома, прибирался в квартире, слушал музыку по радио. Решил не звонить Лине. Конечно, хотел и пару раз чуть не набрал ее рабочий номер, но сдержался. И что же я выяснил о себе из этого эксперимента? К вечеру я был сам не свой. Она поймала меня на крючок. «Особая смесь» – крутая штука, но я подсел на другой наркотик – на Лину Равашоль, и у меня была ломка. Я плохо спал той ночью. На следующий день, рано утром, я позвонил в офис Нордхэгена. Лина ответила на мой звонок, и мне сразу стало лучше.

– Не могу сейчас говорить, – сказала она.

– Когда сможешь?

– Перезвони завтра.

– Завтра? Почему не сегодня днем или вечером?

– Это зависит не от меня.

Над ее последней фразой я думал весь оставшийся день и полночи. На следующее утро у нас состоялся точно такой же диалог. Я повесил трубку с мыслью, что Лина делает недвусмысленный намек. Прощай. Приятно было познакомиться, Том, а теперь – прощай. Тем вечером я шатался по Вест-Энду и выпил довольно много алкоголя из его погребов. Впрочем, впереди меня ждал еще один неожиданный поворот.

Пару вечеров спустя я бесцельно слонялся по Сохо. По пути мне попался «Карлайл», куда я решил заглянуть на пинту пива. У барной стойки сидел Нордхэген. Был ранний вечер, но он уже успел напиться. Глаза у него слезились, и он старался формулировать мысли осторожно. Он посмотрел на меня и сразу же узнал.

– Том. Рад тебя видеть. Садись рядом, дорогой мальчик.

Мы выпили. Потом еще и еще. Нордхэген всем видом показывал, что нам надо встречаться чаще, словно это я его избегал. Я собирался ему напомнить, что он обещал перезвонить мне и назначить другую дату для совместного ужина, но решил, что в его текущем состоянии в этом нет никакого смысла.

Мы покинули уютный «Карлайл» и направились по знакомому маршруту питейных заведений. Это была ночь злачных мест, а не изысканного «Фезерс». Но я все равно пошел с ним и был счастлив, что мне снова повстречался маленький доктор. Впрочем, теперь меня интересовал далеко не он. В «Террис», или в «Тобис», или в другой подобной забегаловке я спросил у него о Лине.

– Ах, она – прекрасное дитя, – сказал он заплетающимся языком.

Потом он долго смотрел на меня хитрым, коварным взглядом, и я решил, что он меня дразнит, чтобы я попытался вытащить из него больше информации о ней. Какое-то время наш разговор крутился вокруг Лины Равашоль, но я не узнал почти ничего нового. Может, дело было в скрытности Нордхэгена, а может, в количестве выпитого. Наконец я решил отбросить осторожность и спросить напрямую. Я уже смирился, по крайней мере, частично, с тем, что у нас с Линой нет будущего, именно так я понял ее намеки. Поэтому решил, что терять мне нечего.

– У нее кто-то есть? Бойфренд или еще кто? Нордхэген улыбнулся, опустив взгляд в бокал.

– Нет, нет, – ответил он. – У нее никого нет.

– Что ж. Мне хотелось бы с ней еще раз встретиться. Как думаете, Роджер, это хорошая идея?

– Потрясающая. Почему бы и нет? Она же существует, нужно только руку протянуть.

Он говорил о ней, как о Джомолунгме. Затем на какое-то время он вернулся в состояние спокойствия и ясности ума, которое иногда бывает у пьяных. Заговорил серьезно и откровенно.