Текст книги "Поднять Атлантиду"

Автор книги: Томас Гриниас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Это мое личное дело.

– Конрад! Послушай! – В ее глазах мелькнула боль. – Поверь мне, здесь ты найдешь ответы, которые лучше не знать.

– За себя говори.

– Да нет же! Речь вовсе не о нас с тобой. Речь обо всем мире и судьбе человечества! Ты же должен думать о других людях, в конце концов!

– А я и думаю о них. У нас тут беспрецедентное событие в истории, и мне хочется им поделиться.

– Э нет. Тебе хочется славы, хочется звания крупнейшего археолога, о великий Конрад Йитс! На остальных тебе просто наплевать. А действительно, что о них думать? Информация о Земле куда важнее самой планеты или ее жителей, не так ли? Ну, признавайся? Нет, Конрад, ты ни чуточки не изменился.

– Если ты про наши отношения, то позволь напомнить, что ты отлично понимала, что к чему, о мисс Воплощенная Добродетель! Тебе просто не хотелось брать на себя ответственность за собственные поступки.

– Я, Конрад, была чиста, как свежевыпавший снег. А ты, извини за выражение, на этот снежок помочился. Причем опять собираешься это проделать, но только в планетарных масштабах.

– Эй, послушай! У нас же практически ничего не было!

– Вот и я об этом, – кивнула она. – Однако ты пальцем о палец не ударил, чтобы заткнуть рот шептунам.

– Я, что ли, виноват в чужих сплетнях?!

– А разве нет? Да ты взгляни на себя, в кого ты превратился! Пешка в лапах янки, готов предать все идеалы международного сотрудничества, доверия и братства ради удовлетворения личного любопытства.

– Я не собираюсь менять мир, – твердо ответил он. – Просто хочу его понять. И тут, у нас под ногами, скрыт величайший шанс узнать, кто мы и откуда пришли. Ты же пытаешься это представить как некий запретный плод. Один надкус – и привет, человечество навеки проклято.

– Возможно, так и есть, Конрад. Мы все давно прокляты. Вспомни, чем я приглянулась тебе. Да-да, я была твоим запретным плодом. Как и руины под этим льдом.

– Вечно все вывернет наизнанку… На себя посмотри! А потом, я уже принял решение.

Серена кивнула:

– Хорошо, я согласна. Уговорил. Когда спускаемся?

От такой наглости Конрад потерял дар речи. Причин, по которым он здесь оказался, две: во-первых, он ведущий специалист мира по мегалитам, а во-вторых, его папа и есть тот генерал, который руководит экспедицией. А Серена? Она-то каким боком пристраивается?

– Ты меня за идиота принимаешь?

– Тогда ответь мне, что случится, когда вы найдете надписи. Кто их возьмется расшифровывать? Ты, что ли?

Надо же, ему не только не удалось выудить из нее хоть какую-то информацию, так она еще и в точку попала. Йитс, кстати, предупреждал, что так и выйдет. А Серена каким-то чутьем поняла, куда надо бить.

– Признаюсь, я не лингвист, но за свою жизнь кое-чему научился.

– Как избавиться от триппера, к примеру? – зло парировала она. – Почем ты знаешь, Конрад, может, они просто не смогли на меня выйти, а потому пригласили тебя?

Больнее всего уколола та убежденность, с которой она произнесла эти слова. Причем не в приступе нахальной самоуверенности, а просто походя, как само собой разумеющееся. И, судя по всему, весьма вероятное. К счастью, Конрад вовремя сообразил, что Серена разыгрывает спектакль. Специально для видеокамеры под потолком. Все это время ее немым собеседником и зрителем был генерал Йитс.

– Знаешь, тебя бы надо в музей отправить, – качая головой, заметил он. – Или в Кунсткамеру. Таких, как ты, на свете больше нет.

От ее улыбки растаяла бы полярная шапка.

– Тебя всегда привлекало самое лучшее…

9
Через двадцать четыре дня и шестнадцать часов после открытия
На борту авианосца «Констеллейшн»
Южная Атлантика

– Чтоб ему провалиться! – прошелся по адресу Йитса адмирал Хэнк Уоррен.

Невысокий, крепко сбитый Уоррен с мостика своего авианосца в бинокль следил за размытыми силуэтами кораблей, идущих походным строем. Боевая группа находилась в двадцати милях от побережья Восточной Антарктики, и текущая задача Уоррена заключалась в том, чтобы действовать незаметно вплоть до поступления нового приказа.

С этой целью вся радарно-спутниковая сеть была временно отключена. Допускалась лишь работа средств связи, способных на передачу и прием миллисекундных пакетов в пределах прямой видимости. На палубах выставили дополнительные посты наблюдателей, которым предписывалось обшаривать биноклями предрассветный горизонт на предмет вражеских кораблей или «усов» от перископов подлодок.

Задача состояла в том, чтобы скрытно подвести боевую группу к берегу и неожиданно ударить по противнику. Атомный авианосец по идее предназначен как раз для этого. Да, но где он, этот противник? Пока что Уоррен со своими людьми морозят задницы, а из всех врагов встретились только пингвины.

С другой стороны, не так давно неопознанный самолет подал сигнал бедствия на частоте ВМС США, после чего пропал с радарных экранов. И если сигнал был принят авианосцем «Констеллейшн», то где гарантия, что его не поймал кто-то другой?

Единственное, что адмирал знал точно, так это имя человека, ответственного за текущую абсурдную ситуацию. Сумасшедший генерал Гриффин Йитс. Сумасшедший, но влиятельный и пробивной – и от этого еще более опасный.

Давным-давно, в 69-м, когда Уоррен служил еще в группе антарктического обеспечения, именно на его спасателей вышел зомбиподобный Йитс, проведший сорок три дня в снежной пустыне. Лишь он один выжил из всей команды, проходившей подготовку к марсианской миссии, которая так и не состоялась. Промороженный идиот упорно цеплялся за три небольших контейнера с эмблемой НАСА, ничуть не беспокоясь об оставленных на базе товарищах. Лишь много позднее Уоррен узнал, что контейнеры были радиоактивны. Вполне в духе таких, как Йитс: никого не предупредив, притащить с собой ядерное топливо – и пусть окружающие катятся к черту. «Не стой на пути – перееду» – такой у него лозунг по жизни. Когда Уоррен подал рапорт с жалобой на Йитса, сверху ответили обычными ссылками на закрытость информации, воинский долг и верность присяге.

Вот и сейчас, когда прошло более тридцати пяти лет, а на плечах уже адмиральские погоны, Уоррена до сих пор держат в темноте и неведении, как только дело касается Гриффина. Хоть на стенку лезь. Суток не прошло, как радисты приняли краткий сигнал бедствия от какого-то борта 696, разбившегося при посадке на нигде не значащейся базе. В глазах адмирала вся эта история была просто заляпана отпечатками пальцев Йитса. Словом, на сей раз Уоррен собирался лично проследить, чтобы не в меру резвый генерал вышел наконец на заслуженную пенсию.

– ГАС, контакт! – крикнул старший оператор со своей гидроакустической станции.

– Докладывайте.

На этой утренней вахте стоял сам Уоррен. В конце концов, люди должны помнить, кто их командир. Тем более в нынешней обстановке.

– Надводный объект, сэр! Пеленг два-ноль-шесть, курс на сближение, дистанция тысяча!

– Что?! – разъярился адмирал. – Куда наблюдатели смотрели?!

Он вскинул бинокль и повернулся на юго-запад. Есть. Корабль. Точнее, гражданское судно. На носу надпись – «Арктический восход». И какой-то тип, целящийся в «Констеллейшн» через телеобъектив.

Проклятый «Гринпис»!

– Живо отогнать!

– Слишком поздно, сэр, – рискнул возразить дежурный помощник и робко показал на ТВ-монитор. Кто-то из офицеров включил звук.

– …Мы ведем прямой репортаж из Южной Атлантики, с борта «Арктического восхода», – прозвучал знакомый голос тележурналиста Си-эн-эн. – За моей спиной вы видите авианосец «Констеллейшн», один из самых могучих кораблей в истории человечества. Он находится в прибрежных водах Восточной Антарктики, его миссия покрыта тайной. Хочу напомнить нашим телезрителям, что последнее время в континентальном ледовом щите образовались громадные трещины, угрожающие полным коллапсом.

Неряшливый человечишка, из тех, кто и недели не протянет в учебке Аннаполиса, появился на экране и заявил тоном профессора-всезнайки:

– Мы полагаем, что ускоренное разрушение ледового панциря на этом и других побережьях Антарктиды свидетельствует об опасности продолжающегося глобального потепления…

Профессор уступил место картинке с айсбергом, отколовшимся пару недель назад. Голос репортера сообщил за кадром, что площадь этого ледяного куба превышает две тысячи квадратных миль, его стены вздымаются из моря почти на двести футов, а основание находится на глубине почти тысячи футов.

– А теперь к этому загадочному феномену добавилась новая интрига. Поступают сообщения о несанкционированных ядерных испытаниях, которые Соединенные Штаты проводят во внутренней снежной пустыне Антарктики…

Репортаж Си-эн-эн завершился изображением зловещего профиля авианосца на фоне предрассветного горизонта.

– Допрыгались, – устало вздохнул Уоррен. Через пару минут новость подхватят прочие каналы, станции, телевизионные сети… Разлетится, как дерьмо в вентиляторе. – Чтоб тебе пусто было! – в который уже раз помянул адмирал Гриффина Йитса.

10
Через двадцать четыре дня и шестнадцать часов после открытия

Серена сидела на раскладушке и от нечего делать слушала, как два вентилятора прокачивают сквозь холодный карцер воздух. Плечи девушки передернул озноб, и она сжалась в комок, пытаясь согреться. После встречи с Конрадом уже не получалось, как раньше, бороться с воспоминаниями, и голову захлестнул поток мыслей, крутившихся вокруг того дня, когда они в последний раз были вместе.

Стоял март. Прошло уже полгода после их случайного знакомства в боливийском Ла-Пасе на археологическом симпозиуме по мезоамериканским культурам. Она в ту пору еще была монахиней, и виделись они практически ежедневно, работая бок о бок на исследовательском проекте в заброшенном городе Тиахуанако высоко в Андах.

Конрад Йитс поразил девушку умом, привлекательностью, чувством юмора и деликатностью. Он, можно сказать, своей духовностью чуть ли не превосходил ее римских коллег, причем особенно пленительно звучали его идеи. Кое-кто воспринимал их в штыки, считая неортодоксальную концепцию пракультуры слишком опасной, хотя в глазах Серены эта гипотеза смотрелась вполне вероятной, чему порукой служил ее собственный анализ мифологий мира. Они двигались к одной и той же цели, только с разных концов: Конрад – с позиции археологии, а она – со стороны лингвистики.

В последний вечер полевых исследований он пригласил Серену принять участие в неком «откровении» на озере Титикака, милях в десяти от Тиахуанако.

«Непривычное место для прощания», – думала она, прогуливаясь по берегу в ожидании Конрада. Солнце уже садилось на покой, но вокруг по-прежнему сновали местные жители и туристы, а любители пива оккупировали все столики у воды.

И тут появился Конрад – загорелый, подтянутый и красивый, как бог. Более того, он стоя правил элегантной камышовой лодкой, словно выплыл из глубин времени. Впоследствии Серена узнала, что такие лодки делают на Сурики, внутреннем острове озера Титикака. Метров пять длиной, она была связана из тоторы – местной разновидности тростника – и отличалась широкой серединой с узким носом и кормой, высоко загнутыми вверх. Самодельные плетеные веревки туго связывали тростниковые пучки, не позволяя просачиваться воде.

– Знакомая штучка? – спросил он, рукой приглашая взойти на борт. – Правда, совсем как древнеегипетские лодки?

– Я вижу, доктор Йитс, вы собираетесь прочесть мне лекцию, почему местные суденышки так сильно похожи на своих далеких собратьев эпохи фараонов, – подхватила она игру.

Ловко подражая манере разбитного туристического гида, он признал, что это не самая великая тайна Титикака, и предложил отвезти девушку на середину озера, чтобы показать там «нечто удивительное».

Серена решила, что отлично знает, о чем идет речь, и поэтому просто улыбнулась:

– Думаю, с таким же успехом это можно показать и на берегу.

– Ничего, здесь недалеко.

Конечно, ей не следовало отправляться с ним. Сестры-монахини придерживались правила передвигаться парами и никогда не оставаться наедине с мужчинами. Не из страха или паранойи, а ради внешней благопристойности. Не допускалось и намека на возможное нарушение обетов перед Христом.

Но Конрад, как всегда, оказался слишком убедителен.

Он орудовал веслом длинными, мощными гребками, и лодка легко скользила по серебристой поверхности. Титикака, расположенное на высоте 3800 метров над уровнем моря, не имеет себе равных среди прочих высокогорных озер мира. Серене казалось, что она могла бы рукой коснуться небес.

– Хотя до Тихого океана несколько сот миль, здесь, как ни странно, изобилует именно океаническая живность – крабы, морские рыбы, коньки, звезды… – подмигнув, лекторским тоном сообщил Конрад.

– И ты думаешь, что морская вода появилась здесь после Всемирного потопа?

Конрад пожал плечами:

– После спада воды что-то вполне могло остаться в горных долинах.

– Надо полагать, поэтому в Тиахуанако есть доки.

Он улыбнулся:

– Верно. Зачем иначе держать лодки в двенадцати милях от озера?

– Получается, город когда-то был портовым, а озеро простиралось дальше на юг, потому что уровень воды был на сотню футов выше, – кивнула Серена. – Отсюда следует, что местная цивилизация процветала еще до Потопа и, стало быть, Тиахуанако по меньшей мере пятнадцать тысяч лет.

– Трудно представить, верно?

Впрочем, Серена вполне могла вообразить такой сценарий. Более того, она этого страстно желала. Мир, существовавший еще до рождения нашей истории. На что он мог быть похож? Действительно ли люди в ту эпоху отличались от нас? «Наверное, у них были женщины, похожие на меня, – вдруг пришло ей в голову, – и мужчины, как Конрад». Только взгляните на него. Сбросил свою привычную маску скептика и просто расцвел, раскрылся, оказавшись на этом озере. Совсем не похож на стереотип ученого…

От вечерней прохлады стало зябко, и Серена съежилась, прячась от ветра за высоким носом лодки. Сейчас Конрад греб медленно. Сумеречное небо приняло богатый бирюзовый оттенок, а озеро зеркалом уходило за горизонт.

Они надолго замолчали, и лодка просто скользила мимо зарослей тростника. Единственный звук на всем озере – легкий и ритмичный плеск весла, наводивший на мысль о доисторическом метрономе. Наконец, добравшись до середины искристой водяной глади, Конрад положил весло и оставил лодку дрейфовать под звездами.

– Что случилось? – спросила она.

– Да нет, ничего. – Он достал корзинку с бутербродами и бутылкой вина. – Совсем ничего не случилось. Абсолютно.

– Конрад, – решилась она. – Мне пора назад. Скоро сестры начнут волноваться.

– Они еще не все знают…

С этими словами он присел рядом, поцеловал и мягко навалился на Серену, пока она не оказалась на спине. Ладонью погладил ей лицо, вновь поцеловал в губы – и Серена мелко задрожала.

– Конрад, пожалуйста…

Их глаза встретились, в голове завертелись детские воспоминания – боль, обиды, унижение, пересуды и сплетни, – но если и имелся на свете мужчина, ради которого она пошла бы на это, то он сейчас здесь, рядом… Только протяни ладонь – и…

– Я завтра возвращаюсь в Аризону, а ты – в Рим, – шепнул он ей на ухо. – И эту последнюю нашу ночь в Боливии мы будем вспоминать всю жизнь. Ночь, которой не было…

– Ты прав. – Серена стиснула зубы и толчком в грудь сбила Конрада за борт.

Уединившись в отведенной ему кабинке жилого отсека, Конрад перебирал свое снаряжение перед предстоящим спуском в П4 и тоже вспоминал тот вечер на тростниковой лодке.

Его всегда удивляла и восхищала настойчивость и решительность Серены. Не говоря уже про ее красоту, с которой никто не мог соперничать. Но тем не менее девушка, казалось, не имела понятия, насколько привлекательна, и вела себя так, будто давно вышла из молодежного возраста. Она держалась очень скромно, что выглядело немного странно и порой смешно. В ту ночь, однако, именно искрящиеся, гипнотические, чуть ли не горящие глаза Серены, оттененные волной развевающихся по ветру волос, заставили Конрада потерять голову.

Она часто повторяла, что поражается его непосредственности и прямо-таки фанатичной целеустремленности. Конрад, по ее словам, совсем не походил на нее: он был способен идти по жизни не притворяясь. Ему не раз приходило в голову, что девушка вот-вот поведает о каком-то темном секрете из своего прошлого, однако в конечном итоге выяснилось, что никаких секретов нет. Ее единственный грех заключался в том, что она была дочерью своих родителей. Нежеланным ребенком.

Осознав это, он приблизился к пониманию истинных причин ее поведения: монашеские обеты, стремление превратиться в женщину, чьей жизнью правит некая высшая идея. Чуть ли не в святую мученицу… За желанием делать добро, проявлять милосердие и сострадание ко всем и каждому проглядывал элементарный страх перед личными, интимными отношениями с конкретным человеком. Серена боялась, что при этом вскроется ее – как она выражалась – «подлинная» суть, не удовлетворяющая ни ее собственным, ни божеским стандартам. Она была готова на все, лишь бы не испытывать чувства ненужности, никчемности, если угодно, «ошибочности» своего рождения. Однако не боялась при этом, что ее отвергнет Конрад. Серена знала, как сильно он ее любит.

И отсюда он сделал вывод, что его любовь небезответна.

Ему казалось, что вот он – конец долгих жизненных исканий. Божий храм готов распахнуть перед ним свои двери. Конрад не понимал, что все еще напоминает церковного вора, жадного расхитителя чужих сокровищ. Это лишь возбуждало, подстегивало его аппетит, обещая волнительное и опасное чувство собственности над предметом вожделения. Над фетишем, равного которому не найти среди любых античных ценностей и древних артефактов…

Но, очутившись за бортом лодки, в ледяной воде озера Титикака, он ясно понял, что все кончено. Серена не рассмеялась, когда он, мокрый и дрожащий, влез обратно. «Это не шалость», – прочитал он в ее испуганных глазах. Все очень серьезно.

Впрочем, Серену, наверное, тоже следует назвать вором. Как ни крути, а она украла его мечту.

– Зачем ты так? Чего ты хочешь? – спросил он.

– Я хочу обратно, в Тиахуанако. Пока меня не хватились за завтраком.

– В жизни надо уметь рисковать. Давай лучше проведем время вместе, пока есть возможность.

– Вы разочаровали меня, доктор Йитс, – ответила она, передавая весло. – Разочаровали и огорчили. Не ожидала, что вы из тех, кто пользуется беспомощностью монахинь.

Конрада, мужчину с хорошо развитым и чувствительным эго, больно уколол оказанный прием. Более того, отвергнув его домогательства, девушка отказывалась признать, что в немалой степени виновата и сама.

– А я не ожидал, что вы из тех монахинь, которые вечно оглядываются на других.

– Неправда! – обиженно воскликнула она.

Да, пожалуй. Это он погорячился. С другой стороны, Конрад чувствовал, что ее в действительности пугает вовсе не он, а опасность потерять самоконтроль. И если Серену Сергетти попробовать все-таки воспринимать как монашку, то при этом нельзя забывать, что она категорически настаивает на старшинстве и всеобщем подчинении.

Их расставание при всем желании никто бы не назвал счастливым или хотя бы трогательным. Серена держалась, будто совершила чудовищную ошибку, буквально разрушила собственное будущее, проведя с ним вечер в лодке. На самом деле – Серена, правда, в этом так и не призналась – она и не думала испытывать сожаление. Во всяком случае, так уверял себя Конрад. Она просто боялась дальнейшей близости. Словно опасалась за некий личный секрет. Лишь много позже он сообразил, в чем дело. В ней самой. Ее разочаровало собственное «я», и отсюда появилось чувство унижения перед Конрадом.

Разумеется, все далеко не так. Он-то это видит, понимает. Он даже поклялся себе, что докажет ей, что и без приставки «сестра», без монастырского одеяния она стоит многого. И что он сам достоин ее духовного самопожертвования. Увы, Серена ничего не желала слушать.

Последнее воспоминание: он стоит на берегу, надеясь на прощальный поцелуй, а Серена убегает вслед за такси, отчаянно маша рукой водителю. Он тоже помахал ей, в спину. После ее прибытия в Рим он пытался дозвониться, пытался не раз, на протяжении многих месяцев. Даже дошел до того, что без приглашения заявился на одну из экологических конференций. Сейчас, впрочем, когда она стала уже знаменитой, когда с такой страстью ушла в свою работу, Конрад задавался вопросом: кого же, в конце концов, она так сильно хотела забыть – того несчастного, нежеланного ребенка, которым когда-то была, или же Конрада?

Как бы то ни было, вскоре догадался он, приватная аудиенция с Матерью-Землей столь же вероятна, как и обнаружение его любимой пракультуры.

Так оно и было. Вплоть до сегодняшнего дня.

«У этой монашки стальные нервы», – пришел Йитс к выводу, посмотрев беседу Конрада и Сергетти на мониторе. Надо признать, что римский папа отлично разбирается в кадрах и знает, кого посылать на задание.

– Откуда ей так много известно, сэр? – спросил О'Делл, наблюдавший за «спектаклем» из соседнего кресла.

– Хороший вопрос, хотя и запоздалый. Не думаю, что Ватикан плохо учит, как скрывать правду. Впрочем, она, наверное, права. Возможно даже, что ее присутствие нам на руку.

– А как же ваш сын, сэр?

Йитс искоса взглянул на полковника:

– В каком смысле?

– Я ознакомился с отчетом Минобороны. – О'Делл задумчиво почесал переносицу. – Ваш мальчик… кхм… доктор Конрад, сэр, с детского сада ходил на занятия к психиатру. Апокалиптические кошмары. Галлюцинации о вселенской катастрофе. При всем уважении к вам, сэр, он просто… чокнутый.

– Допустим, у ребенка было трудное детство, – сказал Йитс, в душе проклиная разговорчивого полковника. – Ау кого его не было? К тому же в Минобороны файл неполный. Уж поверьте мне на слово. Я его и писал.

Йитс уже собирался вернуться к прерванному занятию, как подошла лейтенант Лопес, одна из связисток. Она была единственной женщиной на всей базе, если не считать сестру Сергетти.

– Сэр, – обратилась она к генералу, – у нас осложнения.

Он проследил за ее взглядом и на крупноформатном мониторе увидел изображение авианосца «Констеллейшн», а в правом нижнем углу – эмблему канала Си-эн-эн.

– Уоррен… – Йитс выругался себе под нос. В довершение всего на могучем фоне авианосца болталось крошечное, но бесстрашное суденышко, принадлежавшее «Гринпису». Черт бы побрал эту сардельку в морском кителе!

– Как они пронюхали, сэр? – удивился О'Делл.

– Догадайтесь с трех раз, полковник. – Йитс кивнул на малый монитор, работавший от скрытой камеры в карцере. – Эта монашка просто водила нас за нос, поджидала, пока кавалерия не нагрянет. Все, теперь жди военных инспекторов от ООН.

Отсюда следует, что к их появлению разведгруппа обязана выбраться из П4. Йитс прикинул в уме, сколько может уйти времени на поиск и извлечение образчиков технологии или данных. Надо же, как некстати…

– Боюсь, сэр, дела обстоят еще хуже, – добавила Лопес. – Из Мак-Мердо сообщают, что станция «Восток» перехватила наш радиообмен с бортом 696. Они уже выслали представителей ЮНАКОМа.

Йитс застонал:

– Я так и знал… Кто у них командир?

– Какой-то египетский летчик, сэр, – ответила Лопес, передавая разведсводку. – Некий полковник Али Завас.

– Завас? – Йитс уставился на снимок симпатичного брюнета в летной форме, с орлиным носом и проницательным взглядом. – Только этого не хватало…

О'Делл прищурил глаз:

– А не он ли…

– Да, да, – нетерпеливо дернул головой Йитс. – Тот самый. Племянник Генерального секретаря ООН. И выпускник нашей же академии ВВС. Воевал в первую иракскую кампанию и даже сбил два самолета. Безупречная репутация офицера и джентльмена, черт его раздери! – Он повернулся к Лопес: – Что известно о его людях? Какая поддержка?

– Сэр, во-первых, на «Востоке» зимуют русские, их командир – полковник Иван Кович. А во-вторых, кенгуря… прошу прошения, сэр, австралийцы… они тоже предложили помощь, на этот раз со своей станции, Моусон. И… – здесь она смущенно кашлянула, – и кое-кто из американских ученых с Амундсена-Скотта, которых не поставили в известность о нашей операции.

– Да чтоб им провалиться! – взревел Йитс. – Полезли из всех щелей как тараканы! Сколько у нас времени? Часов десять?

– Нет, сэр, тут нам повезло, – помотал головой О'Делл. – Надвигается ураган. По расчетам, базу он накроет часов через шесть. Синоптики клянутся, что такого мы еще не видели. Так что недели на три запрет, это уж точно.

Йитс посмотрел в окно. Небо уже темнело. По стеклу то и дело била очередь из ледяной крупы.

– Ураган, говорите?… Австралийцев-то он, может, и остановит, но вот этого юнакомера Заваса… м-м… не думаю. – Он повернулся к О'Деллу: – Полковник, я лично поведу группу в П4. Вы останетесь здесь и будете сдерживать наступающие орды всеми силами. Чтоб ни один не сунул носа в пирамиду, ясно?

О'Деллу все было ясно, кроме одного.

– А если спросят, как мне объяснить, почему мы посадили Мать-Землю под замок?

– Ничего вам объяснять не придется, – усмехнулся Йитс. – Я беру ее с собой. Прямо сейчас.