Текст книги "Мстислав Дерзкий часть 1 (СИ)"

Автор книги: Тимур Машуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 19

Глава 19

Я проснулся с тихим, захлебывающимся стоном. Сердце колотилось, пытаясь вырваться из груди. Все тело было мокрым от холодного пота, простыни прилипли к коже. В горле стоял ком, а в глазах – призраки того ада.

Просто лежал. Не двигался. Тихо дышал, пытаясь загнать обратно в кошмар те образы, что вырвались на свободу. Рука инстинктивно потянулась к мечу… и не нашла его. Паника, острая и дикая, кольнула меня. Где я? Что случилось?

И тогда до меня стали доноситься другие звуки. Тихий треск огня в камине. Ровное, тяжелое дыхание где-то рядом. Запах лекарственных трав и мазей. И тихий, настойчивый голос:

– … должен жить. Слишком многое зависит от него. Мы не можем его потерять.

Я медленно повернул голову. Боль пронзила шею и плечо, но это была знакомая, земная боль. В тусклом свете камина я увидел Наталью. Она сидела на стуле у моей кровати, склонившись над каким-то пергаментом. – Бумага, это называется, бумага, -почему-то вспомнилось мне. Она выглядела уставшей до смерти, с темными кругами под глазами, но ее поза была прямой, собранной.

Рядом, растянувшись на кресле и громко посапывая, спал Тихомир. Его плечо было туго перебинтовано.

Я был в своей комнате в поместье. В безопасности. Ну, относительно.

Кошмар отступил, оставив после себя тяжелый, свинцовый осадок и дрожь в руках. Я сглотнул, пытаясь прочистить горло. Звук вышел хриплым, как скрежет.

Наталья вздрогнула и резко подняла голову. Ее глаза встретились с моими.

– Мстислав? Ты… Ты пришел в себя? – она вскочила, подошла ко мне, осторожно касаясь моего лба. Ее пальцы были прохладными. – Слава богам… Мы уже думали…

– Воды… – просипел я.

Она кивнула, засуетилась, налила из кувшина в кружку и поднесла к моим губам. Вода была прохладной, чистой, лучшей, что я пробовал в жизни.

– Сколько? – спросил я, отпив.

– Два дня. Ты потерял много крови. Лекари из Приказа едва тебя вытянули, – она отвела взгляд. – Тихомир… Он тоже был серьезно ранен, но отходил быстрее. Он… Это он дежурил здесь, пока не свалился с ног.

Я кивнул, глотая новую порцию воды. Память возвращалась обрывками. Бой. Тени. Обнулятор. Падение…

– Остальные? – спросил я. – Вера? Девочки?

– Все живы. Все целы. Подкрепление из Приказа здесь. Поместье запечатано, защита восстановлена и усилена.

Я закрыл глаза. Ад в голове и ад снаружи. Все как всегда.

– Ты… ты кричал во сне, – тихо сказала Наталья. – Звал отца. Мать… сестру…

Я открыл глаза и посмотрел на нее. Прямо. Она выдержала мой взгляд, и в ее глазах я увидел не любопытство, а… понимание. И ужас.

– Это был не сон, – хрипло сказал я. – Это было воспоминание. Того дня. Когда мир умер в первый раз. Того, как все могло сложиться, если бы я не умер в Нави.

Она не отвечала. Просто смотрела на меня, и я видел, как в ее голове складываются кусочки паззла. Витязь. Инлинг. Тысяча лет. Кошмары.

– Теперь ты понимаешь, – я отвернулся к стене, снова чувствуя ту самую, давнюю усталость, старше этих стен, старше этой империи. – Почему мне нет дела до тронов и политики. Я уже видел, как все это горит. И я не хочу видеть это снова….

Сон не отпускал. Он висел на мне, как мокрый плащ, пропитанный дымом и смертью. Я просыпался с криком, застывшим в горле, и еще несколько минут лежал, вслушиваясь в стук собственного сердца, проверяя – здесь ли я? В этой ли комнате, в этом ли времени? Или все еще там, на стенах рушащегося Новгорода, теряю все, что любил?

Картины кошмара были ярче, чем реальность. Я до сих пор чувствовал на ладони тепло материнского плеча, видел, как рассыпается в прах отец, слышал тот самый, леденящий душу звон абсолютной тишины, что воцарилась после. Это было не просто воспоминание. Это была незаживающая рана, которую тот бой с тенями вскрыл снова.

Но, заглянув в себя поглубже, туда, где прячется источник силы, я понял кое-что еще. Что-то странное и пугающее.

Тело мое было слабым, как тряпка. Каждое движение отзывалось болью в затягивающихся ранах, голова кружилась от малейшей попытки сесть, мышцы не слушались. Потеря крови давала о себе знать – я был бледен, как призрак, и руки дрожали.

Но внутри… внутри горел огонь. Не тот, привычный, ровный свет моей силы. Нет. Он был ярче. Горячее. Более… ненасытным. Как будто я проглотил солнце, и теперь оно жгло меня изнутри. Я сконцентрировался, прислушался к нему, и меня пронзило холодное понимание.

Мой магический источник… вырос. Впитал в себя что-то. И это что-то было смертью. Смертью тех десяти теней, что мы убили.

Они были нежитью. Настоящей, глубокой, старой нежитью, лишь прикрывающейся человеческой формой. Только их уничтожение могло дать такой эффект – подпитать силу витязя, чья магия всегда была направлена против Нави. Обычные бандиты, даже маги, оставили бы после себя лишь пустоту. А здесь… здесь был избыток. Я чувствовал, как энергия бродит во мне, не находя выхода, как молодая лоза, рвущаяся из семени. Она была готова к работе. Ждала лишь, пока окрепнет сосуд.

А сосуд – то есть, я – был пока дырявым и хрупким. Ирония судьбы.

Несколько дней я провел, балансируя на этой грани. Лежал, прислушиваясь к шуму за дверью – к голосам, шагам, звяканью оружия. Приказ Тайных Дел раскинул в поместье свой походный лагерь. Через мою комнату, как через проходной двор, прошли с десяток лекарей – от суровых бородатых мужчин с руками, пахнущими травами и кровью, до юных девушек с тонкими пальцами и печальными глазами. Они меняли повязки, заливали раны чем-то жгучим и пахучим, заставляли пить отвар горче полыни. Пытались лечить магией, но мое тело плохо принимало чужой эфир.

Я пил и молчал. Спал и просыпался в холодном поту. И чувствовал, как с каждым часом та сила внутри крепчает, наливается тяжестью, а тело потихоньку, с неохотой, начинает ей подчиняться.

Наконец, я рискнул встать. Ноги подкосились, мир поплыл, и я бы грохнулся обратно на койку, если бы не чья-то сильная рука, подхватившая меня под локоть.

– Эй-эй, куда спешишь, старина? – знакомый хриплый голос. Тихомир.

Он стоял, опираясь на косяк двери, его раненое плечо было плотно перевязано, но на лице играла привычная, чуть уставшая усмешка.

– Еще не оклемался, а уже на подвиги тянет?

– От постоянного лежания тошнит уже, – ворчливо ответил я, опираясь на него. – Надо ноги размять.

– Ну, разминай, разминай, – он поддержал меня, и мы медленно, как два старика, вышли из комнаты в коридор.

И тут я увидел это. В глазах каждого встречного. Каждого агента Приказа, каждого слуги, что сновал по коридорам с бельем или подносами с едой.

Уважение. Не то подобострастное, что было раньше, когда они думали, что я просто странный боец. И не тот испуганный трепет, что появился после раскрытия моего имени. Нет. Это было другое. Глубокое, бездонное, почти благоговейное уважение воина, который видел, на что ты способен в настоящем деле.

Они встречались со мной взглядом и либо коротко кивали, либо отдавали честь, прикладывая руку к груди. Никаких слов. Никаких вопросов. Просто молчаливое признание: мы видели. Мы знаем. Спасибо.

Даже Тихомир, обычно такой сдержанный, смотрел на меня теперь по-другому. В его взгляде была не просто братская солидарность по оружию, а нечто большее. Как будто он видел во мне не просто союзника, а знамя. Точку опоры. Это могло стать проблемой, но, к счастью, Наталья об этом побеспокоилась заранее и взяла со всех, кто услышал про Инлинга, магическую клятву от неразглашении.

– Народу подвалило, да? – проворчал я, чтобы разрядить обстановку, глядя на двух агентов, которые о чем-то спорили над картой, разложенной на большом дубовом столе в холле.

– Код красный, – пояснил Тихомир. – Такое не каждый год случается. Нападение на поместье графа, да еще с применением обнулятора… Да тут пол Изборска на ушах ходит. Совет в панике, агентов из самого Новгорода нагнали. Говорят, приказ лично сам Шуйский подписал.

Мы спустились вниз, в главный зал. Здесь кипела работа. Десятки людей в форменных темно-синих плащах с шевронами Приказа сновали туда-сюда. Устанавливали аппараты связи на длинных столах, развешивали карты на стенах, строчили донесения. Воздух гудел от низкого гулкого разговора, звонков телефонов и запаха свежей бумаги, пота и металла.

Я видел много новых лиц. Специалистов с ящиками, полными непонятных инструментов, магов-следопытов, вглядывающихся в хрустальные шары с застывшими лицами, суровых военных в полной экипировке, проверяющих оружие.

И все они, замечая меня, замирали на секунду. Прерывали разговор. Смотрели. И снова – это молчаливое, тяжелое уважение.

– Трупы, – сказал Тихомир, следуя за моим взглядом. – Тех… тварей. Не получилось опознать. Как только умерли, начали разлагаться с дикой скоростью. За пару часов превратились в зловонные лужицы и кучки праха. Ни ДНК, ни магических следов. Будто их и не существовало никогда.

– Значит, боялись, что их вычислят, – пробормотал я. – Прописанный механизм самоуничтожения. Дорогое удовольствие. Очень. Нас снова недооценили. Но долго так продолжаться не будет…

Мы дошли до большого окна, выходящего во двор. Я оперся о подоконник, чувствуя, как ноги подкашиваются от слабости, но внутри все горело.

Я видел, как во дворе, среди шатров и повозок Приказа – на машины если сдохнет магия надежды не было, резвилась Лишка. Она играла с каким-то щенком, подобранным, видимо, в лесу. Видел Веронику – она сидела на скамейке с книгой, но не читала, а смотрела на агентов с серьезным, взрослым выражением лица. Видел Веру – она о чем-то спорила с группой магов, ее руки летали в воздухе, рисуя сложные знаки. Она увидела меня, на мгновение запнулась, и на ее лице промелькнуло что-то сложное – виноватость, благодарность, решимость, – и она снова углубилась в спор, но уже как-то увереннее.

Жизнь брала свое. Поместье, еще недавно мертвое и пустое, теперь бурлило, как растревоженный улей. Его стены, видевшие столько смерти, теперь защищали жизнь. И в этом был странный, горький, но утешительный парадокс.

– Наталья не спит третьи сутки, – тихо сказал Тихомир, глядя в ту же сторону. – Руководит всем этим. Отправляет отчеты. Требует ресурсы. Она… она сказала Совету, что если они немедленно не выделят все, что нужно, она лично придет и устроит им «код красный» в самих их кабинетах.

Я усмехнулся. Слабый, хриплый звук.

– На нее можно положиться.

– Да, – согласился Тихомир. Он помолчал. – Спасибо, что остался тогда. Думал, уже все – отбегался.

– Взаимно, – я посмотрел на его перевязанное плечо. – За спину.

Мы стояли так молча, два старых, израненных солдата, глядя на кипящую деятельность вокруг. Я чувствовал слабость в теле, но силу внутри. Видел уважение в глазах людей и знал, что оно оплачено кровью. Слышал гул расследования и понимал – игра только начинается.

Кто-то искал меня. Кто-то очень могущественный и очень старый. Кто-то, кто не боялся Приказа. Кто-то, кто знал, кто я такой на самом деле.

И теперь у меня было что терять. Снова. Этот дом. Этих людей. Этот шанс.

Я выпрямился, оттолкнувшись от подоконника. Слабость отступила на шаг, уступая место воле.

– Ладно, – сказал я. – Хватит валандаться. Надо искать эту Башню Молчания. Пока они не замели все следы.

Тихомир посмотрел на меня с легким недоумением.

– Ты же еле стоишь на ногах.

– А внутри я уже бегу, – ответил я и сделал первый шаг. Твердый. В сторону карт, агентов и ответов. Но, увы, я явно переоценил свои невеликие силы. Пришлось возвращаться к себе, проклиная слабое тело…

День клонился к вечеру, окрашивая кабинет в густые, почти что материальные сумерки. Я не зажигал свет. В этом полумраке, пропахшем воском старых книг, дубовой древесиной и терпким дымом от камина, мысли лились четче, обретали жесткие, стальные грани. Я стоял у высокого окна, вглядываясь в багровую прощальную полосу на западе. Она была похожа на незаживающую рану на теле неба.

Скрип двери был тихим, почти застенчивым, но я уловил его. Я узнал ее шаги – легкие, но уверенные, не пытающиеся скрыть свое присутствие. Наталья. От нее пахло холодным ветром, дорожной пылью и чем-то еще… Чем-то металлическим и горьким. Знакомым до тошноты.

– Мстислав, – ее голос был низким, усталым, без обычной живости.

– Я здесь, – отозвался я, не оборачиваясь.

Она подошла вплотную, остановившись за моей спиной. Я чувствовал исходящее от нее напряжение, словно от натянутой струны.

– Вернулись. Осмотрели все.

– И? – односложный вопрос повис в воздухе.

– Ничего. То есть, абсолютно ничего, что имело бы для нас смысл. Кроме одного.

Я наконец повернулся к ней. Ее лицо в сумерках казалось бледным маской, только глаза горели темным, почти черным огнем. В них читалось то же, что клубилось и в моей душе – ярость, смешанная с ледяной осторожностью.

– Они появились внезапно. Километр от западной межи. Росчисть старая, – она говорила тихо, отчеканивая каждое слово, будто зачитывая донесение, которое следовало тут же уничтожить. – Нашли круг. Свежий. Мощный. От него… От него так и фонит до сих пор. Кровью. И страданием. Массовое жертвоприношение.

Я закрыл глаза на секунду, пытаясь заглушить внезапный приступ гнева. Опять. Снова эта варварская, дьявольская механика, где чужая жизнь – всего лишь разменная монета, топливо для призыва.

– Кто? – спросил я, уже зная ответ.

– Никого. Ни тел, ни следов, ни осколков, ни случайно оброненной безделушки. Чисто. Профессионально. Как скальпелем вырезано. Привели, убили, призвали, ушли. Приказ исполнен.

– Опять «Хозяин»? – прошептал я, больше самому себе.

– Похоже на то. Высшая нежить, Мстислав, – голос Натальи дрогнул. Не от страха. От ненависти. – Умертвия. Искорёженные тела. В них… В них духи Нави. Мертвые души в мертвой плоти, заточенные воевать еще раз. Кто бы это ни сделал, он не просто преступил закон. Он плюнул в саму основу мироздания.

– За это в Империи полагается смертная казнь, невзирая на чины и звания, – продолжила она. – Для Приказа Тайных Дел это дело принципа. Найти и уничтожить самого вызывателя. Стереть его в порошок.

Мы молча смотрели друг на друга, и это молчание было красноречивее любых слов. Оно говорило о главном. О той пропасти, что зияла между официальным долгом и нашей личной, частной войной. Приказ бросит все силы на поиски. Но найти – значит начать расследование. Копать. Поднимать пласты информации. Вызывать свидетелей. А вдруг чья-то лопата звякнет о наши собственные, так тщательно закопанные секреты? Вдруг чей-то любопытный взгляд со стороны заметит, что тени следователей из Приказа и нас самих иногда движутся в странном, подозрительном унисоне?

– Он знает, – тихо сказала Наталья, озвучивая мою самую черную мысль. – Тот, кто это затеял. Он знает о нас. Знает, что мы ведем свою игру. Это послание. Проверка на прочность. Вылазка разведки. Они бьют рядом, чтобы посмотреть, куда мы побежим. Как среагируем. Что выдадим.

Я отвернулся к окну. Ночь окончательно победила день. В темноте уже угадывались знакомые контуры моего поместья – островок порядка и условного покоя в море хаоса. Островок, который только что попытались атаковать.

– Федька Холодный, – произнес я его имя, и оно прозвучало как ругательство. – Его информация о Башне Молчания. О «Хозяине», что отдает приказы из тени.

– Мы молчим о ней, – мгновенно откликнулась Наталья. – Не передали в Приказ. И не передадим.

– Правильно, – я кивнул, сжимая пальцы на холодном подоконнике.

Камень был шершавым, реальным. Он напоминал, что все это – не сон.

– Если это ловушка, то вести в нее официальных следователей – значит подписывать им смертный приговор и хоронить единственную зацепку. А если нет… Если это и правда шанс выйти на него…

– … то этот шанс должен быть нашим, – закончила она.

Глава 20

Глава 20

Вот он – тот самый тончайший лед, по которому мы ступали каждый день. С одной стороны – долг перед Империей, присяга, данная графиней Приказу. С другой – жажда личной мести, необходимость скрывать свои действия и тайное, жгучее знание, что наш враг слишком силен и хитер, чтобы противостоять ему в открытую, по уставу.

Это нападение не было случайным. Это был результат расчета. Холодного, безжалостного и очень точного. Кто-то очень могущественный играл с нами, демонстрируя, что может дотянуться до самого порога этого дома. И требовал ответа.

– Хорошо, – я глубоко вздохнул и повернулся к Наталье. В глазах уже не было ярости. Только решимость, холодная и отточенная, как клинок. – Значит, мы будем играть. Приказу мы предоставим ровно столько, сколько они уже знают или могут узнать сами. Круг, умертвия, жертвоприношение. Не больше. Пусть бросят все силы на поиск вызывателя. Это отвлечет их и даст нам необходимое время.

– А мы? – спросила Наталья, но в уголках ее губ дрогнула тень улыбки. Она уже все понимала.

– А мы, моя дорогая, проверим информацию Федьки сами. Без свидетелей. Без протоколов. Башня Молчания… – только я произнес это название вслух, и в кабинете будто стало холоднее. – Если этот «Хозяин» и правда появляется там, мы найдем его первыми. И выбьем ответы. Любыми способами.

Она кивнула. Ни страха, ни сомнений. Только готовность. Это было наше общее дело. Наша война. Война в тени, где нельзя было кричать о своих победах и нельзя было просить о помощи, чтобы не показать слабость.

Я посмотрел на нее, на свою верную союзницу в этом кромешном аду, и впервые за этот вечер чувство бессильной ярости отступило, сменившись чем-то иным. Чем-то опасным, но необходимым. Предвкушением охоты.

– Мне надо время, не много. Еще день или два, пока я полностью не восстановлюсь. Мы будем ждать. Пусть Хозяин думает, что мы ничего не знаем. Пусть расслабится. Ну, и надо дождаться, пока в поместье станет поменьше лишних глаз.

Наталья молча кивнула и вышла, растворившись в темноте коридора. Я остался один. Смотрю в ночь, за которой скрывается невидимый враг, и чувствую, как в груди закипает не ярость, а холодная, безжалостная уверенность хищника, идущего по следу.

Они начали эту игру. Но закончу ее я.

Неделя. Целая неделя была вычеркнута из жизни, украдена болью и немощью. Я лежал в своих покоях, прислушиваясь к тому, как за стенами бушует жизнь, которую я должен был контролировать, и ненавидел каждую секунду этой вынужденной неподвижности. Моё тело, обычно послушное и сильное орудие, предательски дрожало от слабости. Каждый шрам, оставленный когтями умертвий, горел огнём, напоминая не столько о боли, сколько о собственном бессилии. О том, что меня, Мстислава, смогли достать, ранить, выбить из седла у самого порога ставшего, пусть и временно, моим дома.

Но воля и закалялась в этой немощи, как сталь в горне. Я изнывал, но не сдавался. И вот настало долгожданное утро, когда я поднялся с постели, и голова не закружилась, а в мышцах появилась не просто возможность двигаться, но и знакомая упругая сила. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь тяжелые занавески, уже не резал болезненно глаза, а казался живым и острым, как клинок.

Я подошёл к стене, где на дубовых стойках покоилось моё второе «Я». Меч. Его длинный, прямой клинок отливал холодным, сдержанным светом. Я снял его, и знакомая тяжесть в руке показалась мне не грузом, а возвращением утраченной части себя. Рукоять, оплетенная чёрной кожей, идеально легла в ладонь, и пальцы сами собой сомкнулись в привычном хвате. Это был язык, понятный без слов. Язык силы и решимости.

Я еще раз мысленно поблагодарил неизвестного мне Артура и того, кто выковал этот меч. Да, это не мое привычное оружие, но даже когда сила полностью вернется ко мне, я его не оставлю. Предать подобное оружие, не раз уже спасавшее мне жизнь… Да меня за такую подлость предки проклянут.

Пистолет лежал на столе рядом, в простом кожаном чехле. Я развязал шнуровку. Непривычный запах воронёной стали, густой оружейной смазки и чего-то ещё, сладковатого и приторного, ударил в нос. Освящённый порох. Пули, аккуратно отлитые, лежали рядышком. Я взял одну. Холодный, смертоносный кусочек свинца. На нём был вытиснен крошечный, уродливый для моего взгляда знак – молот Сварога.

Презрительная усмешка искривила мои губы. Как же я ненавидел этот символ! Ненавидел его храмы с их душными, сжигаемыми в «священном огне» травами и лицемерными проповедями о свете, за которым всегда пряталась тень. И теперь мне приходилось уповать на его «благословение». Я сморщился: это было горько, как полынная настойка. Но его освящение жгло нежить пуще пламени, а в войне, что я был вынужден вести, нельзя было выбирать оружие из эстетических или идейных соображений. Принципы были роскошью, которую я пока не мог себе позволить. Важен только результат.

С глухим щелчком я вставил обойму, поколебавшись, все же убрал пистолет за широкий кожаный пояс. Холод металла просочился через тонкую ткань рубахи, прижался к телу – постоянное и неумолимое напоминание о выборе, которого у меня не было.

За эти дни поместье Темирязьевых из кипящего улья превратилось в опустевшую, настороженную крепость. Все агенты, все военные были брошены на скрипучие колёса расследования. Они перетряхнули Изборск так, как не трясли его со времён лихолетья. Вскрыли каждый подвал, подняли каждую крышу, заглянули в каждую щель. Они вытащили на свет божий всё мелкое жульё: воров, скупщиков краденого, браконьеров, раскольников, деревенских колдунов-самоучек. Тюрьма ломилась. Воздух в городе был пропитан страхом и доносившимися из застенков криками.

Итог? Ничего. Суета, мышиная возня. Хорошо спрятанный муравейник, который потревожили палкой. Ни намёка. Ни единого шороха или слуха о том, кто способен на такое – принести в жертву людей, чтобы вызвать высшую нежить. Тот, кто это провернул, был призраком. Тенью, которая растворилась, сделав своё чёрное дело, и насмехалась над нашей бестолковой суетой.

А расследование… Оно не прекращалось ни на день. Оно висело над всеми прибывшими дамокловым мечом. И самое ужасное – теперь о его ходе ежедневно докладывали ему. Василию Шуйскому.

Регент императрицы Анастасии. Человек, чьи глаза видели не людей, а разменные монеты в большой игре. Чьё прогнившее сердце билось в такт лишь одному – сохранению и приумножению собственной власти. Для него это нападение – не трагедия, не угроза империи. Это досадная помеха и… возможность. Возможность найти слабину. Найти виноватого. И если виноватого не будет найдено, им станет графиня Темирязьева, чьи земли атаковали. Кто не смог защитить вверенную территорию. Кто не предоставил результатов.

«Не дать ему результатов…», – эта фраза висела в воздухе моего временного кабинета, обрастая ледяными сосульками моего будущего. Это значило не просто распрощаться с временным пристанищем, с этим поместьем. Это значило распрощаться с головой. Оказаться в каменном мешке той же самой тюрьмы, что сейчас была забита людьми. А потом – либо быстрый удар палача топором на плахе, либо тихая, незаметная смерть от яда в чаше с вином. Шуйский не терпел неудачников. Особенно тех, кто знал слишком много. К тому же само мое существование угрожало его власти. Это я прекрасно понимал, изучая все, что можно было узнать о нем из Паутины.

Пока обо мне не знают, у меня развязаны руки. Но если копнут глубже и начнут проверять… В общем, я пока не готов выходить на сцену.

Я сидел за своим столом, уставившись на последнее донесение. Сухой, казённый язык: «…по факту нападения сил Нави проведены все необходимые оперативно-розыскные мероприятия. Установлены личности жертв ритуала, трое пропавших ранее крестьян из деревни Угоры. Подозреваемые не установлены. Расследование продолжается…».

Я вчитывался в доклад Натальи, который она собиралась отправить в столицу, за подписью: Темирязьева. Младший агент Особой Канцелярии Приказа Тайных Дел по Новгородским землям.

Эта бумага вскоре уйдет с нарочным в столицу. Шуйский её прочтёт. Я представил себе, как его тонкие, бледные, всегда поджатые губы растянутся в едва заметной, холодной улыбке. Он, вероятно, даст нам ещё немного времени. Несколько дней. Неделю, может быть. Ровно столько, чтобы надежда начала тлеть, а потом он самолично втопчет её в землю каблуком начищенного сапога.

Я откинулся на спинку кресла, глядя на эту бумагу, как на уже подписанный приговор. Страх был, да. Глубоко внутри, сдавленный, затоптанный. Но его многократно пересиливало другое чувство – яростное, неистовое, звериное желание выжить. Выжить и найти виновного. Лично вырвать глотку тому, кто это затеял.

Они думали, что загнали меня в угол. Что я буду метаться, как затравленный волк, и в конце концов послушно подставлю горло под нож убийцы или под коготь очередного посланца Нави.

Они ошибались.

Я не буду играть по их правилам. Я не буду искать того, кого они хотят, чтобы я нашел.

Пистолет за поясом отдавал холодом. Холодом лицемерия, которое стало моим новым доспехом.

Башня Молчания ждала. И мы к ней поедем. Тихо. Без шума. Без бумаг. По своему закону.

Решимость решимостью, но прежде чем идти на охоту, волку нужно было проверить, не хромает ли он и целы ли клыки. Я не мог позволить себе слабину, неясность в движении, лишнюю секунду задержки. Они могли стоить жизни не только мне, но и тем, кто пойдет со мной.

Поэтому я спустился во внутренний двор, туда, где песок был утоптан и посыпан свежими опилками, впитывающими не только пот, но и кровь. Я скинул камзол, остался в простой рубахе, уже прочувствовав, как мышцы на спине ноют от непривычной активности.

– Тихомир! – мой голос прозвучал хрипловато, но уверенно.

Из тени арки вышел мой… Не знаю, наверное, уже друг, человек с лицом, словно высеченным из гранита, и руками, знающими меч лучше, чем собственное тело. Он молча кивнул, взял с подставки два тренировочных меча с затупленными и навощенными концами – чтобы не проткнуть, но чтобы синяк напоминал о ошибке неделю.

– Не жалей, – нетерпеливо бросил я ему, принимая стойку.

– И не собирался, – хрипло ответил он.

И началось. Первые движения были скованными, неловкими, мое тело только вспоминало, а не действовало.

Тихомир, чудовищно техничный и спокойный, как утес, легко парировал мои первые неуклюжие атаки. Его клинок жужжал, как оса, больно щелкая по моим запястьям, предплечьям, ребрам. Каждый такой щелчок отзывался огненной вспышкой в едва заживших ранах.

Я стиснул зубы, заставляя себя дышать глубже, игнорировать боль. Я ловил ритм, вкладывал в удары не силу – ее пока было мало, – а ярость. Ярость на свою немощь, на того невидимого врага, на всю эту проклятую ситуацию.

Постепенно тело разогрелось и начало слушаться. Мысли очистились от всего, кроме свиста клинка и зеркальных движений противника. Я перестал думать и начал чувствовать. Предугадывать. И вот уже мой клинок не просто отражал удары, а начал диктовать свой танец.

Я пошел вперед, заставляя Тихомира отступать. Песок захрустел под его сапогами. На его каменном лице мелькнуло нечто вроде уважения. Он увеличил темп, но я уже вернулся в свою стихию. Последняя его атака была молниеносной, но, вопреки его ожиданиям, я сделал не шаг назад, а короткий, резкий выпад, и наши клинки с тупым звуком сошлись у самой его гарды.

– Довольно, – выдохнул я, отступая.

Руки дрожали от напряжения, сердце колотилось где-то в горле. Но это была добрая усталость. Усталость воина, а не больного.

– Силы возвращаются к тебе, – констатировал Тихомир, вытирая пот со лба. – Ярости и вовсе с избытком. Будь осторожней с нею.

Я лишь кивнул, отдавая оружие. Это была пока только разминка. Главное испытание впереди.

Вера ждала меня в центре двора. Боец из личной охраны Натальи, худая, жилистая, с хищным взглядом пустынного сокола. Её руки были опущены вдоль тела, но от них уже веяло сгущающимся эфиром. Магия была мне пока недоступна, мой внутренний источник, обычно бушующий океаном, сейчас был больше похож на пересыхающий ручей. Я чувствовал его слабое, прерывистое биение где-то глубоко внутри, но вытянуть из него хотя бы искру пока не мог.

Но я не был безоружен. Я обнажил свой настоящий меч. Руны, выгравированные вдоль клинка, замигали тусклым синим светом, почуяв близость чужой магии. Клинок стал чуть тяжелее, напитанный могуществом, которое я пока не мог породить сам.

– Начинай, – скомандовал я.

Вера взмахнула руками. Воздух передо мной сгустился, превратился в невидимую, упругую стену, готовую отбросить меня или раздавить. Но я уже был в движении. Меч с горящими рунами разрезал чары с противным шипящим звуком, словно раскаленный клинок – лед. Я не ломал заклятье силой, я его перерезал, разрывал его ткань. Я рванулся вперед, чувствуя, как меч в моей руке становится легче, ускоряя меня, делая движения почти воздушными.

Вера не растерялась. Следующая атака была точечной – сноп ослепительных огненных искр, летящих в лицо. Я закрылся клинком, и руны вспыхнули ярче, поглощая магический огонь, обращая его в ничто. Я продолжал идти вперёд, сквозь преграду, парируя, разрезая, расчищая себе путь. Пот заливал глаза, дыхание снова стало свистящим. Но я не останавливался.

И тогда вперед вышла Наталья.

До этого момента она стояла в стороне, наблюдая за нами со скрещенными на груди руками. Но теперь её взгляд стал острым, колющим.

– Довольно играть, Вера. Отойди.

Её охранительница мгновенно отступила, растворив чары. Наталья не стала делать никаких пассов. Она просто посмотрела на меня. И пространство вокруг меня сжалось. Тиски. Невидимые, всесокрушающие тиски, которые принялись давить со всех сторон, угрожая раздавить кости, выжать из легких воздух. Это была грубая, неотразимая сила.

Я взревел от напряжения, уперся ногами в песок. Меч в моей руке загудел, руны на нем вспыхнули ослепительным, почти белым светом. Я вложил в него всё, что осталось – не магию, а чистую, неразбавленную волю к жизни. Сделал шаг. Еще один. Клинок дрожал, но резал незримую хватку её воли. Это было не магическое противостояние, это была битва характеров. Её холодная, безжалостная мощь против моей огненной, яростной решимости.

Я сделал последний шаг и опустил меч. Тиски исчезли так же внезапно, как и появились. Я едва устоял на ногах, опираясь на клинок. Тело дрожало мелкой, неконтролируемой дрожью, в ушах стоял звон. Руки онемели до локтей.

Наталья медленно опустила руки. На её лице не было ни одобрения, ни порицания. Лишь холодная констатация факта.

– Довольно. Ты справился. Источник слаб, хотя существенно подрос. Но воля… воля компенсирует многое. Этого хватит.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Просто стоял, судорожно глотая воздух, чувствуя, как по всему телу растекается жгучая, изматывающая, но победная усталость. Я был жив. Я был слаб. Но я был снова опасен.

– Значит, едем, – наконец выдохнул я, выпрямляясь и с трудом вкладывая меч в ножны. Каждое движение отзывалось болью. – Завтра на рассвете.