Текст книги "Мстислав Дерзкий часть 1 (СИ)"

Автор книги: Тимур Машуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Ты прямо жуткие вещи рассказываешь.

– Ну, если смотреть, как сейчас, то наверное, так и видится. Но тогда мы иного и не знали.

– А теперь? Как ты видишь свою жизнь теперь?

– Ты не первая, кто задает за сегодня мне этот вопрос, – чуть улыбнулся я. – Есть у меня планы…

– Уйдешь…

– Уйду. Но не сразу. Пока тут со всем не разберемся, я останусь.

– А потом?

– Суп из одной чрезмерно любопытной Веры. К чему тебе эта информация? Ты меня знаешь всего пару дней, и сразу такой интерес?

– Ты сильный, – повернувшись на бок, она посмотрела на меня, – есть в тебе какой-то внутренний огонь, какого я ни у кого не встречала. На него хочется лететь, к нему хочется прикоснуться. Ты говоришь – старик. Но когда был бой… Ну, когда пришли эти уроды к поместью, я увидела юного воина. Всего на миг, но мне показалось, что твои черты поплыли, и я поняла, какой ты внутри. Это все оболочка, -дотронулась она до моей старческой руки. – Но там, глубоко, живет тот, за кем бы я пошла дальше.

– А как же графиня?

– Я, в отличии от Тихомира, скажем так, наемный работник и могу уйти в любой момент. Впрочем, уверена, что Наталья думает так же. Так что гордись – даже в таком виде ты способен покорять девушек. И да… Сегодня я сплю у тебя…

– Чего? – обалдел я, но она уже, быстро встав, скрылась за дверью, оставив меня лежать с открытым ртом…

Глава 25

Глава 25

Тело гудело, как растревоженный улей, каждое движение отзывалось глухой, но знакомой болью. Приятной болью. Болью от хорошо выполненной работы, выжигающей дотла всю душевную хмарь и лицемерие сегодняшнего дня. Я брел по пустынным коридорам поместья обратно в свои покои, прислушиваясь к тому, как постепенно затихает гул голосов во дворе.

Войдя в комнату, я не стал зажигать свет. Синие сумерки вкрадчиво заглядывали в открытые окна, окрашивая все в холодные, размытые тона. Я подошел к подоконнику, оперся о прохладный камень и посмотрел вниз.

Двор, еще несколько часов назад заполненный черными фраками и шелестом траурных платьев, теперь напоминал покинутое победителями поле брани, на котором остались лишь слуги, разгребающие последствия.

Блестящие лимузины и старомодные, но не менее пафосные кареты одна за другой выползали за ворота, увозя с собой притворную скорбь и жадное любопытство. Слуги метались, убирая столы, складывая стулья, смывая с плиток следы грязи и пепла. Воздух постепенно очищался от густой смеси духов, ладана и горячего воска.

Темирязьевых не было видно. Но я знал, где они. Согласно древней, суровой традиции, уходящей корнями в те времена, когда наши предки хоронили своих воинов в курганах, семья должна провести ночь в родовом склепе. Проститься. Помолчать. Выстоять последнюю стражу вместе с теми, кто ушел. Это был честный, горький ритуал, не имеющий ничего общего с тем фарсом, что устроили приезжие аристократы. Там, в каменной холодной тишине, рядом с гробами, сейчас находились Вероника, Наталья, Игорь и Марина. Ну, и кто-то из их дальней родни, в чьих жилах все же текла кровь Темирязьевых. С их настоящим, невыдуманным горем и яростью.

Мое место не там. Это их кровные родственники и только они могут проводить их в последний путь.

Вынужденное бездействие, казалось, замедляло ход времени. По сути, ожидание – самая тягостная часть любой войны. Но ждать, просто сложив руки и отключив голову, я не умел. Надо было двигаться. Искать слабые места врага, строить гипотезы, копать.

Я отшатнулся от окна, поймав себя на том, что застыл, как приговоренный, глядя на удаляющиеся огни. Нет. Надо действовать!

Сев за массивный дубовый стол, я провел рукой по его гладкой поверхности. Спрятанный под столешницей сенсор отозвался легкой вибрацией, и передо мной всплыло голографическое интерфейсное поле – мерцающая, переливающаяся Паутина. Не та общедоступная, что предназначена для простолюдинов или мелких аристократов, а зашифрованный, глубоководный сегмент, доступ к которому мне обеспечила Наталья, зная, что я все равно буду копать. Я, кстати, и не знал, что тут такое есть, пока мне Вероника не показала.

Мои пальцы, не приспособленные для такой работы, неловко дергаясь, задвигались по светящейся клавиатуре, отбрасывающей голубоватые блики на стены. Поисковые запросы, открытые страницы слились в один общий калейдоскоп. Голова, не привычная к переработке такого большого объема информации, отозвалась болью в висках, но я не останавливался. Надо привыкать жить в новой реальности, где, как и в моей прежней, существовало непреложное правило – кто владеет информацией, тот владеет миром.

Меня теперь интересовал один человек. Точней, князь. Князь Разумовский. Начальник Приказа Тайных дел. Тот, в чьих руках была сосредоточена реальная сила, исподволь противостоящая таким как Шуйский. Возможный союзник. Или самый опасный враг. Надо было определиться, кто он таков. И против кого.

Информация о нем начала всплывать обрывками, как пузыри со дна темного озера. История рода Разумовских была не типичной для старой аристократии. Они не вели свою родословную от Инлингов или германских князей, коих много расплодилось на Руси. Нет. Их возвышение началось во времена императрицы Александры Великой, но не благодаря постели, как у некоторых, а благодаря уму и магическому дару.

Кирилл Григорьевич, тот самый Разумовский, кто заложил основы могущества рода, был не просто фаворитом императрицы. Он стал первым в России магом-интеллектуалом, создавшим теорию системной магии – науку о том, как управлять потоками эфира не интуитивно, а через сложные вычисления и ритуалы, похожие на математические формулы. Именно он реорганизовал Императорскую Академию Чародейства и Волшебства, превратив ее из сборища алхимиков и шарлатанов в кузницу кадров для империи. Его брат, Алексей, возглавил первую в истории России спецслужбу, основанную на магическом сыске – Коллегию Тайных Розыскных Дел, прародительницу нынешнего Приказа.

Их сила была не в древности крови, а в остроте ума и контроле над информацией. Они всегда были технократами от магии. Их фамильным даром считалась не мощная боевая магия, а способность к ментальным коммуникациям, криптомантии (взлому любых защит информации) и предвидению на основе анализа данных.

Говорили, что первый Разумовский мог, взглянув на летящую птицу, рассчитать траекторию ее полета, силу ветра и вероятность того, что ее помет попадет на шляпу конкретному боярину, и как это повлияет на политическую ситуацию при дворе через год.

Они строили свои особняки не на костях врагов, а на перекрестках магических лей-линий, опутывая столицу и крупные города невидимой сетью сенсоров и ретрансляторов. Они видели всё. Слышали всё. И главное – они понимали, что с этой информацией делать.

Их лояльность всегда была… гибкой. Они служили Империи как системе, а не конкретному монарху. Их кредо было простым: стабильность превыше всего. Любой ценой. Именно поэтому они пережили все – и дворцовые перевороты, и реформы, и даже Великую Смуту. Потому что когда приходили новые хозяева, им всегда требовался тот, кто знает, где спрятаны все скелеты и как работают рычаги управления.

Нынешний князь, Григорий Андреевич Разумовский, был достойным наследником своих известных предков. Холодный, расчетливый, блестящий интеллектуал. Говорили, он вообще не проявляет эмоций, а его мозг работает как вычислительный кристалл, просчитывая варианты на сотни ходов вперед. Он не является сторонником Шуйского. Но и не его явный противник. Он наблюдатель. Он ждет. Он собирает информацию. Хотя пара стычек между ними состоялась. Но о них никаких подробностей не было – просто сухая выжимка, состоящая буквально из пары предложений. Но умеющему читать между строк легко было понять, что эти двое очень не любят друг друга, и каждый с радостью бы избавился от конкурента. И хотя регент обладал немалой властью, но Приказ Тайных дел был орешком не по его зубам. Это, считай, государство в государстве, со своей иерархией и снабжением. Поэтому Разумовский и Шуйский пока держали холодный нейтралитет, но напряжение между ними росло.

Я откинулся на спинку кресла, вглядываясь в голографические портреты Разумовских со строгими, умными лицами, сменявшие друг друга на экране. Да, они могли бы стать нашими союзниками, нас могло бы объединить желание стабилизировать ситуацию в империи, убрав такой непредсказуемый фактор, как Шуйский, чья жадность грозила развалом всей системе. Их методы мне нравились – тихие, чистые, без лишнего шума. Интрига, компромат, манипуляция.

Но они же могли стать и врагами. Если сочтут, что наши независимые действия, наша личная война с тенью угрожает той самой стабильности. Если решат, что проще договориться с Шуйским, убрав нас, как досадных возмутителей спокойствия. Для них мы были бы просто переменными в уравнении. И если переменные мешают решению… их исключают.

Я выключил экран. Комната погрузилась в почти полную темноту. За окном уже вовсю сияли звезды, холодные и безразличные.

Карта сил империи начинала проступать более явно. Шуйский с его жаждой власти и опорой на бюрократический аппарат. Разумовские с их тотальным контролем над информацией и магическими технологиями. И мы с Натальей – маленький, но яростный отряд, ведомый личной местью и знанием того, что происходит в тени. Причем настолько незаметный на общем фоне, что это даже хорошо. Пока выходить из этой тени было рано.

Чтобы выжить, нам требуется стать нужными Разумовским. Предложить им ту переменную, тот кусок информации или то действие, которое впишется в их большое уравнение и поможет им решить его в свою пользу. Или нет. Становиться самостоятельным игроком пока чревато. Силы-то ко мне в полной мере не вернулись. Мне бы сейчас грохнуть с десяток высших мертвяков в одну морду, чтобы забрать их энергию себе… Да где ж их столько взять? И главный вопрос – как их одолеть, не войдя в полную силу. Эта мертвячина по одному-то не ходит. Замкнутый круг.

Но и прогибаться под кого-либо я не умел и не хотел. Воспитан иначе. Так что пока оставим высшую политику – пусть грызутся без нас.

Мы же завтра отправимся к Башне Молчания и там посмотрим, что к чему. Разберусь со всем и пойду туда, куда хотел. Надеюсь, это место, заговоренное сильнейшими волхвами моего времени, никто не нашел. Там мне будет легче вернуть силы – благо, оно находилось не очень далеко отсюда.

– Ты вообще когда-нибудь отдыхаешь? – появившаяся в дверях Вера чуть качнулась.

Кажется, девица перебрала с вином или чем покрепче.

– А тебе говорили, что входить без стука как минимум неприлично? – видеть девушку в таком виде мне было неприятно.

– Дуракам закон не писан, так как ими он написан, – выдала она глупость, в которой, однако, было и зерно мудрости.

– Очень самокритично, – улыбнулся я.

– Но-но! – она вновь качнулась, сделала пару неуверенных шагов, а после решила, что риск – это, конечно, хорошо, но не в ее случае. Поэтому в сторону постели она пошла, держась за стену.

От нее ощутимо пахло вином. Не дорогим, выдержанным, которым сегодня потчевали гостей, а чем-то крепким, фруктовым, дешевым. Тем, что пьют в подсобках, чтобы заглушить нервную дрожь после боя или залить горе.

Она опять пошатнулась, прислонилась к стене, пытаясь хоть как-то собраться. Глаза ее лихорадочно блестели, взгляд плавал и плохо фокусировался.

– Мсти… Мстислав, – ее язык заплетался. Она явно хлебнула с избытком для храбрости. Или от отчаяния.

– Вера, – еще раз кивнул я, не вставая. – Так что случилось?

– Комнат… – она махнула рукой в сторону коридора. – Все занято. Родня. Везде эти… эти гвардейцы с их дурацкими разговорами и похабными шутками. Спать негде. А ты…

Вера обвела меня с ног до головы пьяным взглядом.

– Ты старик. В теле старика. С тобой можно. Не ском…промети…руюсь, – с трудом выговорила она последнее слово. – Никто слова не скажет. А если скажет, ты его убьешь, отстаивая честь дамы. Или я убью того, кто убьет тебя, потому как драться со стариками бесчестно.

Ее логика, исковерканная хмелем, была чудовищно проста и оттого особенно горька. Я не был для нее мужчиной. Я был безопасным объектом. Нейтральной территорией. Старой, потрепанной мебелью, на которую можно прилечь, не боясь за свою репутацию.

Она сделала несколько шагов вглубь комнаты, потеряла равновесие и едва не упала. Я не стал ее поддерживать.

– Что мы будем делать? —вдруг спросила она, и в ее голосе прорвалась настоящая, неподдельная тревога, не приглушенная алкоголем. – Завтра. В Башне. Что там будет? Мы все… мы все умрем там, как они?

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас перед неизвестностью и боль от недавней потери. Она искала уверенности. Плана. Какого-то якоря в этом мире, который рушился у нее на глазах.

Я открыл было рот, чтобы сказать что-то общее, успокаивающее, о том, что мы подготовлены и что у нас есть шанс. Но она резко переключилась. Алкоголь и эмоции вели ее по прихотливой, непредсказуемой траектории.

– Возьми меня в жены, – выпалила она вдруг, и в комнате повисла оглушительная тишина.

Я почувствовал, как у меня застывает не только лицо, но, кажется, и кровь в жилах. Это было настолько нелепо, так совершенно выбивалось из всего, что я мог предположить, что мой отточенный годами опасности мозг на мгновение просто отказал.

– Чего? – это было все, что я смог выдавить из себя.

– Ну возьми! – она настойчиво, почти как капризный ребенок, сделала еще шаг, ее дыхание с запахом дешевого вина достигло моего лица. – Я буду хорошей женой. Я сильная. Я могу драться. Я буду охранять тебя. И… и готовить умею. Немного. И в постели… я… я научусь. Я все смогу. Ты же одинокий. И я… я тоже.

Она говорила это с такой наивной, пьяной искренностью, что это было не смешно, а жутко. Это был не расчет, не коварство. Это был крик души абсолютно потерянного человека, цепляющегося за первую же пришедшую в голову безумную идею, которая казалась ей спасением. Обрести хоть какую-то стабильность. Принадлежность. Защиту.

Она потянулась ко мне, пытаясь обнять, ее губы, пухлые и влажные, попытались найти мои.

Но я не двинулся с места. Я смотрел на нее, на это юное, искаженное страхом и алкоголем лицо, и чувствовал лишь ледяную пустоту. И бесконечную усталость.

И возможно, именно мое абсолютное безразличие, мой каменный, неотзывчивый взгляд стали тем последним барьером, который ее сломал. Ее силы, и без того бывшие на исходе, окончательно покинули ее. Движение оборвалось на полпути. Глаза закатились, веки сомкнулись. Она просто рухнула вперед.

Я успел подхватить ее, не позволив упасть на пол. Она была легкой, почти невесомой в моих руках. Ее тело обмякло, дыхание стало глубоким и ровным. Алкоголь, адреналин и эмоциональная буря сделали свое дело – она отключилась, не успев даже коснуться меня.

Я простоял так несколько секунд, держа на руках спящую девушку, чье нелепое предложение все еще висело в воздухе, подобно призраку. Потом осторожно, без всякой нежности, отнес ее к своей кровати и уложил, накрыв простым шерстяным пледом.

Она проспит до утра и, возможно, даже не вспомнит всего, что наговорила. А если и вспомнит, то ей будет жгуче стыдно.

Я отвернулся и снова подошел к окну. Ночь за стеклом была все такой же холодной и безразличной. Но внутри комнаты теперь витал призрак чужого одиночества и отчаяния, который был куда страшнее любых призраков Нави.

Я посмотрел на спящую девушку – а она вполне милая, когда не пользуется своей боевой раскраской. И маг сильный. Замуж за меня хочет⁈ Мысленно я улыбнулся. Да не родилась еще такая, что сможет захомутать Мстислава Дерзкого. Или такие – в наше время многоженство хоть и было, но не особо приветствовалось. А сейчас это в порядке вещей. Хотя многие, как я понял, живут с одной женой – и ничего. Что лучше? Наверное, все же без них. Я еще слишком молод для подобной глупости. Или слишком стар.

Так, а теперь вопрос – я оглядел комнату. Где мне самому-то спать? Не в кресле же корячиться. Мои старые кости за это спасибо мне точно не скажут.

Огляделся еще раз – да какого черта я должен в своей комнате ютиться в каком-то уголке⁈ К тому же она сама сказала, что я старик. Поэтому, ничуть не сомневаясь, я разделся и лег на постель, бесцеремонно сдвинув ее на другую сторону, при этом пару раз ухватив за задницу и грудь. Не извращения ради, а просто проверить – вдруг организм уже начал работу и в этом направлении. Знал, что не начал, но все же… Так ничего и не почувствовав, кроме мягкости и упругости, я завернулся в одеяло и закрыл глаза.

Завтра нас ждала Башня Молчания и битва с настоящими чудовищами. И почему-то именно это казалось сейчас куда проще, чем разбираться в хитросплетениях человеческих сердец. С этой умной мыслью я и уснул.

Глава 26

Глава 26

– Мстислав, я…– залетела ко мне в комнату Наталья.

В этот момент я только открыл глаза и пытался выпутаться из клубка рук и ног Веры, что каким-то образом ночью полностью избавилась от одежды и почти забралась на меня, убивая своим перегаром и обслюнявив плечо.

– Помоги…– прохрипел я.

Фиг его знает, что приснилось этой развратнице, но она начала меня душить, едва не усевшись сверху. А я с утра в принципе, пока не разомнусь, двигаюсь с трудом – старость, она такая….

– Ты что творишь!!! – графиня подскочила и хлесткой пощечиной сбросила Веру с меня.

Та, опрокинувшись на спину, удивленно поморгала, потянулась и уставилась на нас с каким-то возмущением. Я ж сполз вниз, в сторону вещей, клятвенно дав себе зарок больше с этой ненормальной в одну постель не ложиться.

– А… чего? Почему я голая? Ты что со мной творил, старый развратник⁈ –прохрипела Вера, правда, без особого энтузиазма и желания прикрыться. – Теперь, как порядочный человек, ты просто обязан на мне жениться!

– Не творил и не порядочный, – быстро одевшись, я отошел подальше от этой ненормальной.

– Теперь не отвертишься. И запомни – я люблю бриллианты.

– Хватит, Вера, – поморщилась Наталья. – Ты вообще что тут делаешь?

– Сказала, что комнат свободных больше нет. Пришла пьяная, двух слов связать не могла. А теперь лежит тут, вывалив свои прелести, как развратная девка, – мстительно сдал я ее.

– И ничего я не развратная, -перевернулась та на живот. – А вполне себе невинная…

– И, судя по отсутствию следов, ты такой и осталась. И с чего это вдруг у тебя не стало комнаты? Она свободна.

– Ну, я подумала, что ее заняли, столько гостей съехалось… – замялась та, стараясь не смотреть на меня.

Вот же ж гадина!!!

– Все, хватит этого цирка, – Наталья явно была настроена серьезно.

Она молча прошла к столу, опустилась в кресло каким-то замедленным, усталым движением, лишенным обычной грации, и посмотрела на меня. Взгляд графини был пустым и одновременно невероятно тяжелым.

– Кофе есть? – ее голос был хриплым, простуженным, будто она и правда провела ночь на сквозняке среди могильных плит.

Я молча кивнул, подошел к небольшой станции, где подогревалась вода, и насыпал в кружку ложку горького, черного как смоль порошка. Залил кипятком, помешал и протянул ей.

Она взяла чашку обеими руками, словно пытаясь согреть о нее ледяные пальцы, и сделала долгий, обжигающий глоток. Казалось, вместе с напитком, жизнь по капле возвращалась в ее тело.

– Ну? – спросил я, предчувствуя недоброе. Усталость такого рода редко рождает благоразумные решения.

Она поставила чашку, обвела комнату взглядом, на секунду задержав его на Вере, которая по-прежнему не спешила одеваться. Кажется, в ее нынешнем состоянии Наталью больше уже ничто не могло удивить.

– Мы пришли к единому мнению насчет Устинова, – выдохнула она, возвращая взгляд ко мне. – Пока сидели там… В склепе… Приняли общее решение. Объявлять формальную войну его роду – долго. По закону, после объявления войны дается неделя на то, чтобы приготовиться. А после тяжбы в Имперском Совете последуют санкции, расследования… Месяцы, если не годы бумажной волокиты. Действовать через закон – значит, играть на его поле, он там как крыса в канализации, знает каждый поворот. И опять же – долго. Он затянет дело, уйдет в тень, а когда мы ослабнем, нанесет удар исподтишка. Этот гад, если что-то решил, то уже не остановится.

Она посмотрела на меня поверх чашки. В ее взгляде не было ничего, кроме ледяной, безжалостной твердости. Камень, отполированный горем.

– Так что мы решили действовать напрямую. Силовой захват. Тайный, разумеется. Взять этого зажравшегося хама и… расспросить. С пристрастием. Выяснить, с чего это он возомнил себя столь смелым, что решил, будто может угрожать Темирязьевым в их же доме, и остаться безнаказанным. Узнать, кто стоит за его спиной. И заставить его замолчать. Навсегда, если понадобится.

Я почувствовал, как внутри все сжимается в один тугой, холодный и тяжелый ком. Предчувствие оправдалось.

– Когда? – спросил я, и мой голос прозвучал глухо, отдаваясь эхом в моей собственной голове.

– Еще ночью, пока мы были в склепе, я отправила людей. Они уже в городе. Следят за его особняком. Вычисляют режим, охрану, слабые места. Брать будем там. Сегодня. С наступлением темноты.

Тишина в комнате повисла тягучая, густая, как смола. Даже дыхание Веры казалось неестественно громким. Я медленно отставил свою недопитую чашку. Фарфор звонко стукнул о дерево стола.

– Значит, Башня опять откладывается, – констатировал я, и в голосе моем зазвучала привычная сталь, заглушающая рождающуюся ярость.

– Мстислав, я… – она начала, но я не дал ей договорить.

– Башня – это ключ, Наталья! – мой голос сорвался на низкий, яростный, сдавленный шепот, чтобы не услышали стоящие за дверью гвардейцы, но от этого он звучал лишь опаснее. Дожились – она уже в собственном доме без охраны не ходит. – Каждый день, каждая ночь, что мы тянем с ее штурмом, – это шанс для них замести следы! Уйти еще глубже в тень! Унести с собой все, что может привести нас к тому, кто это затеял! Устинов – это ваша проблема! Ваша родовая склока, ваши амбиции, ваше лицо, которое кто-то посмел ударить! К которой я, уж прости, не имею никакого отношения! Я здесь, чтобы бить настоящего врага, того, кто призывает нежить и режет людей в жертву, а не утешать самолюбие оскорбленных аристократов! К тому же его вина гораздо сильней вины Устинова.

Она слушала, не перебивая, ее усталое, бледное лицо не выражало ничего, кроме мрачной решимости. Она не спорила. Она констатировала.

– Ты думаешь, я этого не понимаю? – наконец, тихо спросила она. – Я провела ночь, глядя в лицо своему мертвому брату. В лица тем, кто погиб, защищая наши стены. Я понимаю лучше кого бы то ни было. Но Устинов – не просто склока. Его наглость – симптом. Яркий, кричащий симптом. Если мы не прижмем его сейчас, мгновенно и жестоко, не продемонстрируем свою силу и готовность рвать глотки, другие шакалы решат, что мы и правда слабы. Нас начнут кусать со всех сторон. Наши союзники отвернутся, вассалы задумаются о смене сюзерена. И тогда, Мстислав, о Башне и о твоей охоте можно будет забыть. Нас просто сомнут. По частям. И начнется это с вот таких вот Устиновых.

Она поднялась с кресла, подошла ко мне вплотную. От нее пахло холодом склепа, горьким кофе и несгибаемой волей.

– Я не могу дать тебе много людей для похода в Башню. Большая толпа привлечет внимание. И все мои боеспособные силы, включая гвардию брата и сестры, будут заняты другой операцией. Но я дам тебе самых лучших из тех, кто остался. Тихомира и Веру.

Я фыркнул, мысленно представив эту пару – угрюмого, молчаливого оружейника, для которого меч был ближе жены, если она у него вообще есть, и эту… эту пьяную девицу с ее ночными кошмарами и брачными предложениями.

– Вера едва на ногах стоит. Точнее, лежит… – я махнул рукой в сторону кровати.

– Я уже вполне себе в рабочем состоянии!!! – донеслось с кровати.

– Она будет себя хорошо вести, – отрезала Наталья, ее голос не допускал возражений. – Вера профессионал, в чем ты мог уже убедиться. К тому же, у нее долг перед семьей. Она будет драться как одержимая, чтобы искупить свою слабость. Тихомир знает свое дело как никто другой. Он и маг, и воин, и он чувствует ловушки и неожиданности лучше кошки. Втроем вы проверите Башню быстрее, тише и незаметнее, чем с целым отрядом громыхающих доспехами гвардейцев. Это не предложение, Мстислав. Это решение. Мое. И оно окончательное. Если не нравится, можешь идти один.

Мы стояли друг напротив друга, два истощенных, изможденных горем волка, у каждого из которых был свой фронт, свой враг и свой план битвы. Я видел в ее глазах не только упрямство и аристократическую спесь. Я видел ту же усталость, что и во мне. Видел отчаяние, прикрытое железной маской долга. И сквозь туман собственного разочарования я понимал, что она права. На своем уровне. Ей, как главе рода в отсутствие старших, нужно было закрепить тылы. Обезопасить семью от удара в спину, показать, что зубы у Темирязьевых еще остры. Без этого любая наша авантюра с Башней теряла смысл.

Сопротивляться было бесполезно. И бессмысленно. Выхода у меня не было. Я был гостем в этом доме, непонятным человеком, имеющим свой интерес и свои цели. Мое мнение учитывали, но последнее слово всегда оставалось за ней.

– Хорошо, – я выдохнул, с силой потерев переносицу, отводя взгляд. – Втроем. Но если это ловушка, и мы напоремся на что-то серьезное, с чем втроем не справимся…

– Тогда вы отступите, – резко, почти по-командирски сказала она. – Никакого геройства. Вы вернетесь живыми и обо всем доложите. Это приказ.

В ее тоне звучала не только команда. Скрытая, тщательно маскируемая тревога. Она отправляла нас, маленькую, плохо сбалансированную группу, на риск, и ей это не нравилось. Но другого выбора у нее не было. Ее тон мне категорически не нравился, но пока я решил засунуть свою гордость куда подальше. Не время ее показывать.

– Договорились, – кивнул я наконец, глядя на нее. – Когда выдвигаемся?

– После завтрака. Соберитесь. Я дам вам полный доступ к арсеналу. Берите все, что может пригодиться. Освященные патроны, гранаты со светошумовым заклятьем, все, что есть против нежити. Возле ворот будет ждать машина, которая отвезет вас на старое, заброшенное кладбище, где и находится Башня.

Она повернулась и вышла, оставив дверь приоткрытой. В комнату ворвался утренний воздух, пахнущий влажной землей и дымом из кухонных труб.

Я остался стоять посреди комнаты, с дурными предчувствиями и горьким осадком на душе. Башня Молчания, этот манящий и пугающий ключ ко всему, снова ускользала, отодвигалась на неопределенный срок из-за мелкого, жалкого градоначальника. И идти туда теперь приходилось малым числом, с непроверенной и непредсказуемой напарницей, пока настоящая сила и ресурсы будут брошены на похищение какого-то чиновника.

Я посмотрел на начавшую одеваться Веру, на ее сосредоточенное лицо. Затем на свой меч, висящий на стене. Он молчал, как и полагается оружию, ожидая приказа. Путь витязя-волхва редко бывает прямым и ясным. Чаще он извилист, как змеиная тропа, и усыпан не только врагами, но и союзниками, чьи интересы вечно тянут тебя в сторону, заставляя откладывать главную цель ради сиюминутных нужд.

Что ж. Придется идти и по такому пути. Главное – продолжать двигаться.

Спуск в столовую был похож на вход в усыпальницу. Воздух был густым и неподвижным, пахнущим остывшим кофе и напряжением. За длинным дубовым столом, ломившимся от яств, сидел лишь один человек – Тихомир. Он методично, с каменным лицом, разламывал румяную булку, но не ел, а лишь крошил мякиш на тарелку. Его спина была напряжена, плечи подняты. Он знал.

Вера, бледная, с трясущимися руками и избегающая моего взгляда, робко опустилась на стул напротив. Я остался стоять, опираясь руками о спинку стула, чувствуя, как нарастает знакомое, горькое раздражение.

Тихомир поднял на меня взгляд. Его глаза, обычно спокойные, сейчас были суровы.

– Графиня сообщила, – произнес он хрипло, отчеканивая каждое слово. – Что мы идем втроем. На разведку к Башне. Это правда?

– Это не разведка, Тихомир. Точней, не только она. И да. Втроем, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Он швырнул остатки булки на тарелку и со скрежетом отодвинул стул. Звук был громким, как выстрел, в тихой столовой.

– Это безумие! Самоубийство. Втроем против Высшей нежити? После того, что было здесь? Нас сметут и не заметят! Тут нужна быстрая атака силами рода, а не вылазка из трех человек!

Моя собственная ярость, едва приглушенная разговором с Натальей, вспыхнула с новой силой. Эта задержка, это неповиновение, этот страх…

– Боишься, воин? – я не сдержал язвительности. – Боишься затупить свой меч о кости мертвяков? Можешь остаться и, сидя здесь, жевать булки, молясь Сварогу, чтобы твою работу сделали за тебя. Я справлюсь и сам.

Тихомир медленно поднялся. Он был невысок, но кряжист, и сейчас казался набухшей грозовой тучей.

– Я не трус, Мстислав. Я – реалист. Иди один, если ты такой храбрый. Получишь свои ответы. В виде когтей в горле. А мы будем тут гадать, что же ты там нашел. Или не будем – плевать. Я воин, а не безумец.

Я перевел взгляд на Веру. Она не смотрела ни на кого, уставившись в свою тарелку, но я видел – вся ее поза, сжатые кулаки говорили красноречивее слов. Она была на его стороне. Она боялась. И после вчерашнего ее страха, ее отчаянной, пьяной попытки найти хоть какую-то опору, это было вдвойне горько.

И в этот миг до меня дошло. Окончательно и бесповоротно. Я требовал от этих людей рисковать жизнью. Ради моей цели. Ради моей мести. Они были воинами Темирязьевых, их долг – защищать поместье и род, а не становиться пушечным мясом в чужой, непонятной им войне. Они видели ад у своих стен. Они хоронили друзей. Их нежелание лезть в новую мясорубку с сомнительными шансами на выживание было не трусостью, а здравым смыслом.

А я был тем самым чужим. Темным, яростным призраком из прошлого, принесшим с собой смерть и теперь тянущим их за собой в еще большую тьму.

Я выпрямился. Вся ярость разом ушла, сменилась ледяной, кристальной ясностью. Они были правы. И такие союзники мне были не нужны. Нельзя вести в бой тех, кто не верит в победу.

– Хорошо, – сказал я тихо, и мой голос прозвучал так неожиданно спокойно, что Тихомир нахмурился, а Вера наконец подняла на меня глаза. – Вы правы. Это не ваша война. Оставайтесь.

Я развернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из столовой. За спиной повисло ошеломленное молчание, а потом я услышал сдавленный возглас Веры: «Мстислав, подожди…». Но я не обернулся.

В своей комнате я действовал быстро, без лишних мыслей. Все сомнения, все уговоры остались там, внизу. Осталась лишь цель. Я натянул поношенный, неброский плащ поверх кольчуги, проверил, легко ли выходит из ножен меч, заткнул за пояс пистолет с освященными пулями. Спустился в арсенал, где в небольшой наплечный мешок, где уже лежала моя старая одежда, кинул немного провианта, флягу с водой, горсть гранат со светошумовыми заклятьями и пару дымовых шашек. Минимум всего, но все самое необходимое.