Текст книги "Покорение"
Автор книги: Тереза Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Глава 44
Были сумерки. Какая удача, что Хуан Энрике Дельгадо живет за городскими стенами, думал Пума. Пробираясь под стенами, но как можно дальше от них, у них был шанс остаться незамеченными. Внутри городских стен наверняка царили смерть и разрушение. В небе алели отблески адского пламени, что означало пожар в городе. Восстание началось.
Пума остановился на некотором расстоянии от города. Надо было попрощаться со Стефано. Он собирался тронуться на север, чтобы найти свое племя и рассказать им о событиях в Санта Фе. Пума поблагодарил Стефано за помощь.
К удивлению Пумы, чернокожий стянул с шеи тяжелое серебряное ожерелье с бирюзой и отдал Пуме.
– Прими это ожерелье и мою благодарность, – сказал Стефано.
– Благодарность? За что? – изумленно спросил Пума. Он был очарован красотой ожерелья. Серебро – тяжелое, изумительной работы, а бирюза была чиста, без малейшего изъяна.
– За то, что дал мне возможность взять свое у этого испанца, – Стефано указал на завернутые в одеяла аркебузы, навьюченные на лошадь. – Я должен благодарить тебя за это оружие. Оно принесет свободу моему народу – свободу от испанцев.
Пума пожал плечами: это же оружие могло принести и еще больше несчастья его, Стефано, народу.
– Тебе понадобятся порох и пули.
– Я добуду их.
Они расстались по-дружески, и фургон поспешил дальше.
Пума обеспокоенно взглянул на Угнавшего Двух Коней. После того, как он был ранен, Угнавший упал с лошади, потеряв сознание. Его поместили в фургон. У Пумы не было иного выхода, как развязать Кармен и привязать раненого, чтобы его не слишком трясло. Донья Матильда балансировала возле него, прилагая все усилия, чтобы успокоить Угнавшего и облегчить его страдания.
Теперь Пуму более всего беспокоила его кровавая рана в боку. Угнавший потерял огромное количество крови. Его дыхание было трудным, прерывистым. Пума опасался за его жизнь.
Кармен теперь ехала на кобыле Угнавшего. Пума держал в руках ее повод. Наверное, не хочет рисковать своей дорогостоящей пленницей, мрачно подумала Кармен. Она сидела верхом и чувствовала себя пропыленной, растрепанной и опустошенной. Кармен узнала в Угнавшем апача, который развязал ей руки в день ее похищения Головой, и надеялась, что он не умрет от раны. Но с каждым часом апачскому воину становилось все хуже.
Пума выглядел обеспокоенным и мрачным. Это хорошо, мстительно подумала Кармен. Наконец-то он за кого-то волнуется, пусть даже не за нее.
Потом ей стало стыдно за свою злобу. Она вздохнула и в тысячный раз подумала о своей будущей судьбе. Неужели он снова продаст ее? Может быть, он отпустит ее? Но куда же ей идти? Везде восстание и разрушение.
Находясь в фургоне, она слышала все подробности встречи с толпой бунтовщиков – но ничего не могла видеть. Теперь она видела зарево над далеким городом, трупы и разрушения по пути, слышала крики жертв.
Пума и вся процессия двигалась против главных ворот города, но на значительном расстоянии. Отсюда можно было увидеть, как испанские солдаты схватились насмерть с полуголыми индейцами.
Пума кинул прощальный взгляд на Санта Фе – или на то, что от него осталось. Из ворот внезапно выбежала испанка в длинных развевающихся бархатных одеждах, прижимая к груди какой-то сверток. Ее преследовали трое индейцев. Один из них остановился и поднял лук. Просвистела стрела, ударившая женщину в спину. Женщина, как подкошенная, упала, уронила сверток – и он откатился на несколько шагов в сторону от нее. Все еще живая, женщина отчаянно цеплялась ногтями за землю, стараясь подползти к свертку. Это ее ребенок, внезапно понял Пума. Не одолев расстояния, она умерла, глядя на своего ребенка.
Слева от себя Пума заметил какое-то движение, и с быстротой молнии схватил повод вставшей на дыбы кобылы Кармен. Пума понял: она хочет броситься на спасение ребенка. Кармен издала отчаянный крик, и ее недвижное лицо побледнело. Она глядела на ребенка: один из индейцев подхватил его и побежал обратно в ворота.
С мрачным лицом Пума отвернулся от этой сцены. Его почти мутило от обилия убийств. На месте этой женщины могла быть Кармен, если бы он не спас ее, подумал Пума.
Пума ударил кобылу и резко крикнул: «Поехали!»
Лошадь Кармен рванулась вперед, едва не сбросив всадницу. Она уцепилась за гриву, но едва не падала от тошноты. Бедная мать! И такой крошечный ребенок! Как это все ужасно!
И хотя скоро они проехали место резни и убийства, увиденное еще долго преследовало и Пуму, и Кармен.
Три дня они скитались в горах Сангре де Кристо. За это время Угнавший Двух Коней не однажды бывал при смерти. Дважды рана открывалась, и кровь хлестала потоком. Донья Матильда изорвала на бинты нижнюю юбку. Почти вся их драгоценная вода ушла на промывание раны. Пума ощущал благодарность к старой женщине и был рад, что она с ними. Пума набрал паутины и замазал ею рану. Угнавший стал дышать после этого чуть легче.
Пума неожиданно для себя начал молиться, чтобы молодой воин остался в живых. «Ши Цойи,– молил он, – сделай так, чтобы он дожил до того дня, когда мы доберемся до шамана. Тогда он получит помощь».В тот день в Санта Фе они видели так много смертей и крови, и Пума полагал, что он должен сделать все, чтобы предотвратить еще одну.
На третий день они достигли деревни, в которой жило племя Человека Который Слушает. Пума вздохнул с облегчением. Он сам снял Кармен с лошади, и глаза их встретились. Пума взглядом извинился перед ней за то, что не нашел времени объяснить ей свои намерения. Он надеялся, что она знает: он любит ее и хочет быть с ней.
Он побежал звать шамана. Старик пришел вместе с ним. Сзади бежал его молодой помощник. Угнавшего осторожно вынесли из фургона. В толпе, собравшейся вокруг них, пробежал ропот. Несколько женщин вскрикнули при виде кровавой раны.
Но более всех была потрясена Птичка. Она сопровождала тело воина, бледная и дрожащая. Она села близко к старику-шаману и внимательно смотрела огромными карими глазами. Когда шаман попросил принести бульон от вареного сердца, которым надлежало поить раненых, Птичка первая появилась с дымящейся миской в руках. Когда шаман попросил паутины, Птичка первая набрала и принесла ее. Это она собрала травяной чай, восстанавливающий силы.
Пума отпустил своего гнедого и оглянулся в поисках Кармен. Он заметил, что она наблюдает за ним, но держится на расстоянии. Хорошо, подумал он, поговорим позже. Не убежит же она в горы. Пума отправился к шаману, чтобы проведать Угнавшего.
– Рана не кровоточит больше, – сказал шаман. – У него два пулевых отверстия в боку.
Видя удивление Пумы, шаман добавил:
– Одно – входное отверстие, другое – там, где пуля вышла.
– Он выздоровеет?
Старик пожал плечами:
– Он достаточно долго жил с такой опасной раной. Три дня? Если он не умер в пути, вполне возможно, что теперь он выживет.
Они наблюдали, как Птичка внесла еще миску и, преклонив колени, стала поить с ложечки раненого. Глаза Угнавшего открылись, он поперхнулся, закашлялся, и выбил ложку у нее из рук. Целительная жидкость потекла по его шее.
– У него хорошая сиделка, – проговорил тихо Пума.
– Очень, – сказал шаман со странным блеском в черных глазах.
Пума повернулся, чтобы уйти, но, вспомнив что-то, обернулся вновь к шаману:
– Он… – Пума сомневался, говорить ли ему: в конце концов, это не его дело, но все же закончил: – Он говорил что-нибудь о призраках?
Старик покачал головой:
– Нет. – Он пристально посмотрел на Пуму. – Призраки?
– Да, много призраков умерших. Испанцев.
Шаман нахмурился:
– Это дело серьезное.
– Да. – Пума взглянул на раненого: он пил с ложки из рук Птички. – Если он выздоровеет окончательно…
Старик кивнул:
– …тогда призраки уйдут от него. Мы попросим богов.
Пума был благодарен шаману за его понятливость.
– Я убью для вас антилопу.
Шаман кивнул и позвал помощника.
Пума оставил их, когда они совещались. Теперь у Пумы была надежда на выздоровление Угнавшего Двух Коней.
Значит, пора решать собственные проблемы…
Глава 45
Удивленная, Кармен наблюдала, как Пума направляется верхом к загону для лошадей. Боже!К чему было красть ее, претерпевать все эти опасности, если он собирается оставить ее в деревне? И отчего он не глядит ей в глаза? Ее охватил страх. Значит, он задумал что-то ужасное.
Она смирила свой гнев и пошла в вигвам. Донья Матильда последовала за ней.
– Что ты собираешься делать? – спросила дуэнья, садясь на постель Пумы. Она чувствовала себя так непринужденно, будто родилась в вигваме, с удивлением отметила Кармен.
– Делать? – спросила Кармен, стараясь оттянуть время. – Я…
Она обозрела вигвам, прибранный ее же руками, и зарыдала, уронив лицо в ладони. Нет, со старым и преданным другом, каким была донья Матильда, она не может притворяться.
Злость сменилась страхом и горем.
– О, я не знаю, – простонала она.
– Успокойся, успокойся, – гладила ее по голове донья Матильда. – Теперь не по чему так рыдать.
– Есть по чему, – заверила ее Кармен. – Если мне когда и было что оплакивать, так это сейчас.
Донья Матильда терпеливо ждала, когда Кармен успокоится и договорит.
– Не хочешь ли ты рассказать мне, почему он выкрал тебя? – спокойно спросила наконец дуэнья.
Кармен процедила сквозь рыдания: «Нет».
Слишком унизительно и больно было рассказывать правду.
Донья Матильда посмотрела на нее проницательным взглядом:
– И ты не догадываешься, почему он разыскал и выкрал тебя?
Кармен снова покачала головой, но тут ее посетила мысль, что ближе дуэньи у нее никого на свете не осталось. Если не поделиться своим горем с ней, то с кем она сможет разделить его?
Наконец она выдавила из себя:
– Я думаю… что он хочет снова продать меня…
Она наклонила голову и заплакала. Потеря любимого была слишком тяжела для нее. Какона могла полюбить такого жестокосердечного человека? Но даже теперь она любила его; даже зная его зловещие планы на нее, она не в силах была не любить.
– Ах, – простонала она, – есть ли женщина несчастнее меня?
– Продать тебя?! – изумилась донья Матильда. Такого предположения она ожидала менее всего. – И ты считаешь, что он приехал за тобой в Санта Фе, чтобы отобрать тебя у Дельгадо – и вновь продать?
Кармен горестно кивнула.
Донья Матильда выглядела сбитой с толку.
– Я бы поклялась… – пробормотала она. – Кармен, послушай меня.
Кармен, услышав новые нотки в голосе своей наставницы, взглянула на нее.
– Послушай: я оказалась в каньоне, одна в пустыне, затеряна среди скал. Он нашел меня. Он спас меня, доставил обратно к каравану. Я бы умерла, если бы не он.
Кармен кивнула:
– Он сказал мне, что с вами все в порядке.
– Я хочу сказать, – не находя достаточно убедительных слов, пыталась объяснить донья Матильда, – я хочу сказать тебе, что он – хороший человек. Ведь он спас твою и мою жизни! И человек, поступивший так, не может продать женщину, которую он лю… – донья Матильда смущенно кашлянула, – …продать женщину.
– Но, может быть, у апачей другие понятия, – всхлипнула Кармен.
Донья Матильда некоторое время размышляла.
– Да, может быть, но этот апачлюбит тебя, это я могу сказать с уверенностью. Я вижу это по его глазам; в каждом его взгляде на тебя. – Она покачала головой. – Нет, я думаю, что он спас тебя с другой целью.
– С какой целью? – с красными от слез глазами спросила Кармен.
Донья Матильда помолчала, раздумывая:
– Думаю, что мы скоро это узнаем.
Она догадалась, что Пума стоит снаружи и слушает разговор.
Пума вздохнул, решился – и вошел.
Кармен взглянула на него и вскрикнула: «Ты!»
Пума был захвачен врасплох:
– Конечно, я.
– Я не это имела в виду! – крикнула Кармен с явной враждебностью. Он приближался. Кармен в растерянности, пытаясь собраться с мыслями, расправляла одеяла. Он пришел, чтобы продать ее, подумала она. Но, что бы он там ни замыслил, она встретит это мужественно. Он не увидит ее молящей и униженной!
Она даже могла чувствовать родное тепло его тела – так близко он подошел к ней.
– Сеньорита Дельгадо, – сказал Пума, обращаясь к донье Матильде, – выйдите, пожалуйста.
Донья Матильда казалась оскорбленной. Она долгим и смелым взглядом посмотрела на Пуму. Но внезапно выражение ее лица сменилось на хитрое и умильное.
– Хорошо, – согласилась она кротко. – Я уйду.
– Не смейте оставлять меня с ним! – крикнула Кармен.
– Она должна выйти, – мягко проговорил Пума.
Донья Матильда с сожалением кивнула:
– Да, мне надо выйти, – согласилась она. – Вам есть о чем поговорить.
Но, выходя, она метнула на Пуму угрожающий взгляд.
– Я навещу соседей, – проговорила донья Матильда. – Но буду неподалеку.
Неужели старуха угрожает ему? – подумал Пума. Он пожал плечами: он не причинит вреда Кармен. И обернулся к любимой:
– Друг мой, – проговорил он на апачском наречии.
– Я не друг тебе, – налетела на него Кармен. Еще не хватало, чтобы, поступая с ней подобным образом, он изображал дружбу.
– Но ведь мы были друзьями.
– Друзья не продают своих друзей, – язвительно сказала Кармен. Она не допустит, чтобы ее дурачили. Пусть между ними будет жестокая, но правда.
Пума нахмурился, недоумевая, что она имеет в виду.
– Я знаю все твои планы в отношении меня, – с презрением сказала Кармен.
Он ненавидел, когда к нему обращались так надменно. Это было так по-испански! Он молча глядел на нее: если она знает его планы, знает, что он хочет не расставаться с нею, отчего говорит с такой ненавистью?
– Разве ты, продавая меня своему индейскому другу, не получил еще за меня того выкупа, который ожидал? – язвительно спросила Кармен.
Пума задумался в недоумении – и наконец догадался.
– Злой, – проговорил он. – Это Злой сказал тебе, что я продал ему тебя?
– Да! – с досадой выкрикнула она. – Ты получил недостаточно?! – Сердце ее бешено колотилось; она дышала с трудом.
– И ты поверила ему? – мучительно, тихим голосом выговорил Пума.
Кармен нахмурилась:
– Конечно. Это была правда.
Но теперь она почувствовала неуверенность. Его лицо пылало, взгляд был гневен.
Отчего онтак разозлился? Ведь это она– пострадавшая сторона.
– Теперь я точно знаю, что это была правда! – Но в глубине ее сердца все сильнее начинали шевелиться сомнения.
Пума смотрел на нее, не отрываясь. Его гнев был так велик, что он едва сохранял спокойствие.
– Это ложь! Это выдумал Злой, чтобы разлучить нас! Он выдумал это, чтобы унизить меня, он украл тебя, чтобы отомстить мне!
Кармен заволновалась еще больше: она сама сначала не поверила Злому; по мере того, как проходили дни, она начинала все более верить тому, что он ей сказал. В ее жизни часто случалось, что от нее избавлялись под тем или иным предлогом: так случилось с ней во времена, когда у нее были отец, затем дядя – поэтому слова Злого дали всходы в ее обиженной пренебрежением душе. Оттого-то она не увидела в поступке Пумы ничего, кроме очередного предательства.
– Что еще сказал тебе Злой? – спросил Пума. Кожа на его высоких скулах натянулась и побелела. – Что он сказал тебе?
– Что ты ненавидишь меня; ненавидишь всех испанцев…
– И что?
– …Ничего больше. Он не желал ничего больше говорить, да и незачем: я и так знаю, что ты ненавидишь испанцев. Ты всегда ненавидел их – значит, и меня!
В ее словах теперь была горечь потери: ах, если бы не его ненависть к испанцам, может быть, они были бы вместе. Она погубила их любовь.
Да какую такую любовь?– съязвил какой-то внутренний голос. – Ведь он ни разу даже не сказал, что любит тебя.– Ну, что ж, тогда погубила мою любовь к нему, – ответила самой себе Кармен.
– Да, я ненавиделиспанцев, – дошел до ее сознания его мучительный голос. – Я ненавидел их за то, что они пришли на мою землю, за то, что бросили меня в тюрьму, за их зверства… – Его голос был низким, страстным. – И больше всего я ненавидел своего отца-испанца за то, что он оставил меня!
Лицо Кармен побледнело. Она впервые узнала об этом. Только теперь ей стала понятна глубина его ненависти и то, что стояло между ними. Его отец был испанец – и он оставил сына. Ничего удивительного в том, что Пума так ненавидит испанцев! И нет пути, чтобы перешагнуть бездну этой ненависти. Значит, наивны были ее надежды на любовь; наивно ее отчаяние, когда она узнала, что Пума предал ее – теперь все объяснено. Ее плечи горестно опали. Если бы отец Пумы остался с сыном… но он ушел – и создал еще одного смертельного врага испанцам.
– …Но испанцы – не все плохие люди, – продолжал Пума после некоторого молчания. – Кроме того, некоторые индейцы вполне могут соперничать в подлости с худшими из испанцев. Есть индейцы, способные продать родного брата… может быть, даже найдутся такие, которые оставляют собственных детей, как мой отец. – Он покачал головой, не договорив. – Ладно, остановимся на том, что не только испанцы совершают дурные поступки.
– Как много препятствий между нами, – прошептала Кармен. – …наши народы, обычаи, религии, наши родители…
Так много непонимания,– горько, с остротой почувствовала она. – Вот и моя любовь, любимый мой, оказалась недостаточно сильной, чтобы преодолеть ненависть.
– Да, – с трудом проговорил он. И добавил после тяжелой паузы: – Были испанцы, ставшие моими друзьями. Мигель Бака, например. Отец Кристобаль. Он вступался за меня, если даже это могло стоить ему жизни. – Пума никогда не забывал, как святой отец бросился между ним и мечом майора Диего. – Нет, совсем не все испанцы – плохие. Это отдельные люди могут быть плохими, жестокими. Я не думаю, что это оттого, что они индейцы – или испанцы, просто они выбирают для себя зло и творят его.
Как выбрал Злой, как ошибочно для себя выбрал Угнавший.
– И ты думаешь, что твой отец хотел тебе зла? – спросила Кармен. Теперь многое для нее становилось понятным: его ненависть к испанцам, его жестокое с ней обращение… все это коренилось в обиде, нанесенной ему в детстве.
Пума поглядел на нее, удивляясь сам себе: он открывал перед ней самое глубокое свое горе.
– Я думаю, отец не хотел причинить горя ни мне, ни матери, но именно это он сделал, вернувшись к своему народу. По-иному быть не могло. – Пума пожал плечами. – Он мог или остаться с нами и подавить свою натуру, потому что он желал быть со своим народом, – или оставить нас и вернуться к себе, что он и сделал. Это был трудный выбор: в любом случае кем-то пришлось бы жертвовать. Иногда в жизни приходится делать такой трудный выбор, и обязательно кто-то страдает.
Пума говорил медленно; понимание собственных мыслей приходило к нему по мере того, как он произносил их вслух.
– Возможно, мой отец равнодушно оставил нас. Но я почему-то думаю, что он любил мою мать, любил меня; просто он не мог оставаться больше вдали от своего народа. Он пытался забыть свой народ и свои обычаи, но, в конце концов, выбрал именно этот путь – уйти. Но, хотя я и понимаю его, я все еще ненавижу его за это решение. Я все еще ощущаю страшную боль потери – потери отца. Но это ненависть к нему и потеря его – моего отца, а вовсе не ненависть к испанскому народу. Вот где я ошибался прежде. Я обвинял каждого испанца в том, что совершил мой отец. Не ошибись и ты, Кармен, пойми меня правильно. – Пума сделал глубокий вздох. – Потеря отца – это наиболее горькая потеря в моей жизни. Потому что я…я любил его.
В глубоких глазах Пумы был целый мир потерь и горечи.
Глаза Кармен наполнились слезами. Она не знала, что сказать. Теперь, когда действительно нужно было что-то сказать, цветистый испанский язык изменил ей. Все знакомые ей фразы сочувствия казались неискренними. А ей так хотелось сказать ему, что она понимает его потерю.
Она протянула руку и тихонько пожала его руку. Пума ответил ей.
Кармен набралась храбрости и сказала:
– Пума, мой отец умер. Но, даже пока он еще был жив, я уже чувствовала потерю отца. Понимаешь ли ты меня? Он жил со мной, был жив, но – не знал меня. Не хотел знать меня. Он не знал меня, пока я была ребенком, не знал, когда я выросла, и в этом непроходящая горечь потери – для меня.
Пума поцеловал ее и нежно прижал к себе.
– Когда я отправилась в Новую Испанию, – продолжала Кармен, – к Хуану Энрике Дельгадо… – тут ее голос прервался, – …это было целью всей моей жизни. Я мечтала встретить человека, который будет любить меня, защищать меня; который будет всегда со мной, как никогда не был мой отец. Но… – тут голос ее совсем упал, и она больше не могла выдерживать взгляд его прекрасных глаз, – …но Хуан Энрике Дельгадо оказался совсем не тем человеком, о котором я мечтала. И он не смог ответить на зов моей души. Никто не сможет. – Она склонила голову ему на плечо.
Пума грустно улыбнулся:
– Никто не сможет, – согласился он. – Мы лишь можем ощущать потерю и говорить о ней, но восполнить ее… нет. – Он мягко поднял ее подбородок. В ее глазах стояли слезы. – Давай вместе оплакивать наши потери. И тогда однажды, возможно… – Он замолк, не договорив. Он не имел права обещать ей, что боль уйдет, потому что его боль все еще была с ним.
– Возможно, – повторила она. Она не знала, вылечит ли время ее раны. Но если бы Пума был рядом… он такой добрый, такой славный…
Пума снял руки с ее талии, и Кармен больно ощутила потерю его тепла в унисон своим мыслям. Он развязал свой кожаный пояс и отвязал кожаный мешочек с ее приданым, который хранил с тех пор, как увез ее с виллы, на поясе.
Он протянул мешочек Кармен.
– Донья Кармен, – торжественно проговорил Пума, – мы с вами говорили о свободе выбора. Теперь я даю вам возможность сделать свой выбор. Вы свободны и можете уехать.
Кармен, потрясенная, смотрела на него.
– В Санта Фе происходит резня, – продолжал Пума, – но если бы вы пожелали, я могу сопроводить вас в Эль Пасо дель Норте. Там есть испанцы; там вы будете в безопасности, оттуда вы сможете… если захотите… уехать.
Говоря это, он пожирал ее своими голубыми глазами. Его губы будто удерживали другие слова – те, которые могли бы удержать Кармен, оставить ее с ним. Но она не должна была знать, чего ему стоило сказать это. Она никогда не узнает, что каждой частицей своего существа он молил ее остаться. Но у него был единственный способ доказать ей свою любовь: отпустить ее.
Кармен, не понимая, смотрела на него: неужели он хочет, чтобы она уехала? Или это вежливый способ сказать ей, что он не любит ее больше? Ему уже нанес душевную рану испанец – его отец; возможно, он не хочет еще одной раны от нее – испанки? Или он устыдился своей откровенности, того, что открыл ей душу? Или он хочет от нее избавиться?
Ее сердце заметалось: ей предоставлен выбор! Она держала свою руку на мешочке с драгоценностями и знала: эти камни способны дать ей свободу.
Нет, поправила она сама себя: это ее сердцеспособно дать ей свободу. Оно сделает выбор: уйти или остаться. Ее бирюзовые глаза встретились с его глазами. Она прерывисто вздохнула.
– Я… я не хочу уезжать. Я…люблю тебя.
Она проговорила это так тихо, что он наклонился, чтобы услышать.
– Я хочу остаться с тобой, – сказала она чуть громче. – Я… Я люблю тебя, Пума. – Ее голос прервался. – Скажи мне, возможно ли это… сможешь ли ты полюбить меня? Хоть немного?
– Кармен, – прерывающимся голосом проговорил он, и она поняла, что это стоит ему значительных усилий. – Ах, Боже мой, Кармен, как я люблю тебя! – Он притянул ее к себе. Она дрожала. Он крепко обнял ее. – Я так люблю тебя!
Он так сжал ее в объятиях, что она едва могла дышать.
Но тут же Пума высвободил ее и сжал решительно рот:
– Я не хочу, не вправе удерживать тебя.
Она во все глаза глядела на него. Она старалась понять его. Он отвел взгляд:
– Кармен, я не хочу, чтобы ты осталась и страдала, а потом пожалела о принятом решении.
Он открыл глаза и чуть слышно простонал. Он так желал быть с ней!
– Кармен, я не перенесу еще одной потери, если ты тоже решишь вернуться к своему народу. Если ты останешься, то я хочу, чтобы это было навсегда; чтобы ты была моей женой. – Он серьезным голубым взглядом пронзил ее насквозь. – Если ты останешься, сможешь ли ты выйти за меня замуж?
– Да, Пума! – еле выдохнула она. – Да!
Радость переполнила ее: он хочет ее! Он хочет ее и любит ее! Она обвила руками его шею и поцеловала его.
– Да, да, да, Пума!
Он коснулся носом ее носа:
– Меня зовут Грозный Горный Лев, – тихо сказал он.
Она поняла, что он называет ей свое истинное имя – она проговорила его почти по слогам. Ее сердце колотилось от радости и гордости: он доверяет ей.
– Да, Грозный Горный Лев. Я счастлива, что стану твоей женой.
И он начал целовать ее со всей страстью своей натуры. Она отвечала ему – так же страстно и искренне. Он сжал ее в объятиях; их губы сомкнулись; она ощущала его силу, его полноту жизни. Теперь она считала главной удачей своей жизни встречу с ним.
Когда их поцелуй завершился, Кармен опрокинулась спиной на одеяла, улыбнулась и погладила непокорную прядь волос на лбу Пумы.
– Ты мой друг, Грозный Горный Лев, – проговорила она, и ей нравилось произносить слова на апачском наречии. – Я хочу, чтобы ты знал, что Хуан Энрике Дельгадо никогда, ни разуне завоевал мое сердце. По крайней мере после того, как я увидела и узнала его.
В глазах Пумы промелькнул гнев.
– Он также ни разу не владел моим телом, – заверила она его. – Подумать только, что я проехала полмира, из Севильи, из Испании, только для того, чтобы выйти замуж за это ничтожество…
Пума насторожился.
– …Но я так рада, что приехала сюда…
Лицо Пумы стало каменным.
– …Рада, потому что иначе я бы не встретила тебя.
Кармен улыбнулась: было так легко дразнить Пуму – и любоваться его мужественным прекрасным лицом.
Пума усмехнулся и поцеловал ее, потом сказал, вспомнив:
– У меня для тебя кое-что есть.
Он достал из-под туники прекрасное серебряное ожерелье с бирюзой, которое дал ему Стефано. Нежно и осторожно возложил ожерелье ей на волосы:
– Это для тебя, – сказал он. – Знаю, как ты любишь драгоценности. А это так подходит к твоим глазам.
Кармен рассмеялась, и ее глаза засияли. Она наклонила голову и потрогала ожерелье. Оно все еще было теплым от его тела.
– Как красиво! – сказала Кармен. – Я такого никогда не видела. Этот рисунок напоминает цветы.
Пума взял ее за подбородок и привлек к себе.
– Кармен, – прошептал он, – я люблю тебя. Я люблю тебя с того самого момента, когда впервые увидел тебя. Ты принесла мне столько счастья. – Он еще крепче сжал ее в объятиях. – Знаешь ли ты, как я мечтал о тебе?
Она игриво покачала головой.
– Я любил тебя и хотел тебя очень давно…
Их взгляды встретились.
– …И я всегда хочу быть с тобой, – призналась она.
Он снова поцеловал ее.
– Ах, Пума, – прошептала она. – Как я могла усомниться в тебе и поверить Злому? – Даже теперь чувство вины грызло ее.
– Ш-ш-ш. Молчи. Да, между нашими народами, нашими обычаями и воспитанием – большие различия. И мы еще будем с тобой ошибаться, но будем и учиться на наших ошибках.
Глаза Кармен засияли еще ярче. Она нежно улыбнулась.
– Наша любовь переживет трудные времена, потому что она сильна, Грозный Горный Лев. Это чистая любовь.
– Да, Бирюзовые Глаза, – согласился он, и их губы слились в поцелуе.
