Текст книги "Покорение"
Автор книги: Тереза Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
– Ты пока еще молод, – сказал Человек Который Слушает. – Я не говорю, что ты уже готов к этому. Но ты станешь достойным этого.
Пума покачал головой:
– Я даже еще не обзавелся собственной семьей.
– Испанская женщина?
– Да.
Человек Который Слушает, спокойно сказал:
– Ну, что ж, это тяжело, когда человек не несет мира сам в себе. Но когда ты победишь свои сомнения, тогда ты станешь вождем.
Пума был потрясен. Откуда ему все известно? Может быть, касик – просто наблюдательный человек? Пума надеялся, что это именно так, а не иначе.
– А что, если победит испанская сторона меня самого? – нерешительно спросил Пума. – Испанская женщина сильна, я чувствую, как она зовет меня в свою жизнь.
Человек Который Слушает, покачал головой:
– То, что ты слышишь, это твой собственный голос, твоя собственная сила. Она идет изнутри тебя. – Он повернулся и пристально посмотрел на Пуму черными глазами. – Пока ты не придашь женщине свою силу, она не может быть сильна.
– Я нуждаюсь в силе.
– Да.
– Но как? Как мне сберечь свою силу?
Если бы касик сказал: оставь испанку, Пума бы так и сделал.
– Отдай ее. – Были слова касика.
Касик говорил нелепицу.
– Если я отдам свою силу испанке, я стану куклой, игрушкой.
– Возможно, – Человек Который Слушает, помолчал. – Значит, я выбрал неверно. И потерял еще одного сына.
Пума чувствовал растерянность. Ему надо было все обдумать. Отчего он чувствовал, что судьба его народа зависит от того, как он поступит с испанкой?
Человек Который Слушает, почувствовал его растерянность.
– Тебя уже обвиняли в том, что ты – испанец.
Пума кивнул. Он понял старика.
– Ты сам себя обвинил.
Пума опять кивнул – неохотно.
– Тебе было бы лучше поблагодарить за это Ши Цойи.
Пума готов был взорваться от возмущения. Но он сдержал себя.
– Это – часть проблемы. Зачем Ши Цойи сделал меня таким? Я чувствую себя разорванным на две части. Я не просил родиться полуиспанцем! – Теперь гнев в его голосе был явственно слышен.
Человек Который Слушает, пожал плечами:
– Я тоже не понимаю.
Пума чуть успокоился.
– Я прожил долгую жизнь, – продолжал Человек Который Слушает. – И впервые вижу, чтобы Ши Цойи допустил ошибку.
Пума пристально поглядел в лицо касику. Он что, смеется над ним? Пума увидел какие-то огоньки в черных глазах касика, но предпочел думать, что это отражение луны.
– Все это важно, – сказал с достоинством Пума.
– Очень, – согласился касик.
– Вы потеряли сына.
Касик кивнул и вздохнул:
– Очень важно…
– Я потерял отца, – сказал Пума, думая о своем отце-испанце. Он помолчал и подумал. – Откуда вы знаете, что я приму правильное решение?
Старик пожал плечами:
– Решение – всегда правильно.
– А ваш сын – разве он принял правильное решение?
Старик покачал головой:
– Не тогда, когда голова затуманена ненавистью и завистью.
– Он еще примет правильные решения?
Человек Который Слушает, пожал плечами:
– Мой сын тоже в войне сам с собой. Но может наступить время, когда он сделает свой выбор. Правильный выбор. А может, и нет.
– Так же, как и со мной?
– Так же.
Пума не знал, радоваться ли ему, что его сравнивали со Злым.
– А что в нас разного?
Человек Который Слушает, снова пожал плечами:
– Некоторые сказали бы, что это душа. Другие бы сказали, что ты избрал праведную жизнь. Я сам ничего не скажу.
Пума был разочарован. Ему хотелось исчерпывающих ответов. Пока он стоял и глядел на старика, ему казалось, что касик на его глазах становится меньше ростом. В конце концов это оказался всего лишь старик, сгорбившийся на скале над рекой.
– Доброй ночи, – сказал Пума.
Старик слабо махнул рукой; Пума повернулся и ушел в ночь.
Глава 28
Когда он вернулся в вигвам, Кармен все еще шила. Она взглянула на него и увидела в свете очага расстроенное выражение на лице Пумы. Она подняла бровь:
– В чем дело?
Некоторое время он молчал, не отвечая, а потом со вздохом опустился на одеяла, на кровать. На своюкровать, отметила Кармен.
Она попробовала спросить вновь:
– Что случилось?
Пума молча смотрел на нее и перебирал на своем колене кожаные складки штанов. Она опять терялась в догадках, что же так беспокоит его. Она хотела бы, чтобы он доверился ей: казалось, вопрос доверия беспокоил ее более всего.
Тишина окружила их. И вдруг ее нарушило уханье совы.
– Проклятие! – Пума вскочил на ноги.
Кармен в изумлении воззрилась на него:
– Что такое с ним стряслось?– тихо проговорила она вслух.
– Да знаешь ли ты, что это значит? – резко обернулся он к ней.
– Что? – Она тоже вскочила, подчинившись внезапному страху.
– Вот – слышишь, слышишь?
– Крик совы? – нервно спросила она.
– Это не сова! – фыркнул он. – Это дух. Что вы вообще, испанцы, знаете?!
– Мы, испанцы, думаем, что когда кричит сова, это и есть крик совы, – раздраженно, но с широко открытыми от страха глазами проговорила она.
– Ничего вы не знаете. Это бессонный дух умершего, который бродит около вигвама… Мой народ знает это.
– Мой народ тоже имеет поверья, – обиделась Кармен.
– Какие? – фыркнул Пума. Проклятие, но ему хотелось поспорить с испанкой! Он не мог удержаться от искушения подразнить ее.
– Такие, что духи умерших не вселяются в сов. Они остаются в виде привидений – имеют людские обличья. И не бродят возле вигвамов. Они живут на кладбищах.
– У нас нет кладбищ, – с чувством превосходства проговорил Пума. – Мы хороним своих умерших в пещерах или в углублениях склонов гор.
– Ну что ж, пусть у вашего народа будет так, – парировала Кармен. – Но если бы в Севилье хоронили на склонах гор, то скоро все горы превратились бы в могильник. Так много там людей. Севилья – большой город. – Ее голос в свою очередь прозвучал тоном превосходства.
Пума помолчал. Он тоже видел город. Он был в Мехико. Спор ему начинал не нравиться. Он сжал зубы.
– Не люблю городов. Я люблю жить здесь, где воздух, где пустыня, где горы, кактусы – и свобода.
Кармен задумчиво посмотрела на него:
– Здесь красиво, – подтвердила она.
Пума не ожидал согласия. Он собирался еще поспорить. Во время спора он чувствовал твердость в себе. Спор даст свободу его чувствам, заглушит в нем отчаяние и нерешимость; подавит чувство стыда от недавнего рассказа о своем заключении в тюрьме Мехико. Он рвался в бой.
– …Здесь чисто и воздух прозрачный. А на улицах Севильи мусор, помои и мертвые животные. А здесь все чисто.
Пума вздохнул, поморщился и стал искать другую тему для спора. Но, прежде чем он что-нибудь придумал, Кармен добавила:
– Да, горы прекрасны, но ты не видел истинной красоты, если ты не видел океана!
Ее губы раскрылись в медлительной улыбке, и Пума застыл, глядя на нее как завороженный.
Затем, опомнившись, он раздраженно бросил:
– Мне нет дела до океана!
– Если бы ты видел закат на океане, ты бы так не сказал, – и Кармен импульсивно добавила: – Это так прекрасно, Пума! Голубое небо, аквамариновое море, белые паруса… – Но Пума не внимал ее описаниям. – …И рыбы! – воскликнула Кармен. – Тебе бы понравился вкус рыбы! Он превосходен.
– Апачи не едят рыбы, – ворчливо сказал Пума.
– Да?.. – Кармен помолчала.
Пума посмотрел на нее: спор не получался.
– Я был в Мехико, великом испанском городе.
Кармен кивнула:
– То, что я видела в Мехико, очень красиво.
Проклятие! Ничего не выходит! Ему хотелось унизить в этом споре ее и ее народ, а вовсе не делать им комплименты!
– Конечно, пока я был в неволе, я видел лишь грязь, разрушение и нищету, которые приносят с собой испанцы. Там было безобразно. Я видел, как приходили и уходили люди: солдаты, крестьяне, дети, женщины – все испанцы…
Так-то лучше. Эта тема поддержит его дух.
Кармен вздохнула:
– Наверное, в тюрьме тебе было очень тяжело. Потерять свободу… Не с кем поговорить на родном языке. Некому…
– Мне не нужно твоего сочувствия, – отрезал Пума.
– Я не сочувствую тебе, – парировала она. Ее взгляд зажегся яростью.
Снова повисла тишина. Кармен полностью ушла в вышивание. Она яростно прокалывала кожу иглой. Пума барабанил пальцами по колену и прислушивался к звукам ночи. Совиного крика слышно не было.
– Что касается этого твоего жениха, —снова начал Пума, не выдержав молчания. – Скажи снова, как его зовут. – Пума очень хорошо запомнил имя жениха. Хуан Энрике Дельгадо. Он просто желал завязать новый спор.
Бирюзовые глаза Кармен вспыхнули, и она покачала головой: она не хотела отвечать ему. Хитро улыбаясь, он облокотился на руку и взял ее за подбородок.
– Ручаюсь, что твой женихбыл бы рад узнать, где же ты сейчас.
Кармен вздернула голову и отбросила его руку:
– Будь осторожен. Если я не могу добраться до него, то он может добраться до меня. – Она не могла отказать себе в удовольствии сказать: – И он убьет тебя.
Она увидела, как вспыхнули его ледяные голубые глаза.
– Ха! – Фыркнул Пума. – Какой-то никчемный, тощий испанец… Он не сможет убить меня! Это я убью его.
– Хуан Энрике Дельгадо – не тощий никчемный испанец! Он – высокий, благородный, красивый мужчина!
– И когда же ты успела его увидеть? – с интересом спросил Пума.
Кармен растерялась:
– Я?.. Я… видишь ли…
Пума захохотал. Он не смог сдержать себя. Он упал на одеяла и трясся, и захлебывался смехом. Кармен наблюдала за ним со смешанным чувством отчаяния и негодования.
– Что такого веселого ты нашел? – потребовала она ответа.
– Тебя, – ответил он. – Потому что ты собираешься замуж за человека, которого даже не видела.
И он захохотал еще сильнее.
– Так всегда совершаются браки в Испании, – надменно проговорила она. – Я помолвлена с ним. Наши семьи договорились…
– Да, да, – нетерпеливо перебил Пума. – У нас тоже так делается. Семьи тоже договариваются. Но у нас всегда помолвленные могут взглянуть друг на друга перед свадьбой. – Пума хохотнул от внезапно пришедшего на ум сравнения: – А Дельгадо может оказаться маленьким круглым кактусом – таких испанцев я тоже видел.
Кармен с еще большим негодованием посмотрела на него:
– Ничего подобного! – вскричала она. – Он высок, красив и… – Она сделала паузу, остановив взгляд на голубых глазах Пумы, – и у него прекрасные черные глаза и усы…
Да, она сама себе выдумала облик своего жениха, но она не позволит Пуме смеяться над собой.
– У него есть ртутный рудник и много слуг…и он очень красивый… он богатый, обходительный, очаровательный мужчина… и пишет такие восхитительные письма…
Пума перестал свертывать одеяла и сел, мгновенно перестав смеяться.
– Какие еще письма? Дай их мне!
– У меня их нет! – взвилась Кармен. – Письмо осталось в сундуке, в обозе, когда меня похитил Голова! – Если бы только это письмо было у нее! Она бы прочла его этому олуху и доказала ему, что ее любят и за нее беспокоятся.
– Но я запомнила письмо, – нашла выход Кармен. – Оно начинается так красиво:
«Мой прекрасный цветок Испании! Как я жду того дня, когда смогу держать тебя в своих объятиях, когда ты будешь моей истинной женой; о, как мне сдержать нетерпение…»
– Довольно! – рявкнул Пума. – У меня все внутри переворачивается от этих слащавых слов…
– Но он такой поэтичный,– мечтательно покачала головой Кармен. – Он оченьпоэтичный. – Ей хотелось добавить: «Каким ты никогда не сможешь быть»,но, увидев опасные огоньки в голубых глазах Пумы, решила поостеречься.
Проклятие! Пума развязал спор, но теперь он оборачивался не в его пользу.
– И дальше, – со счастливой улыбкой продолжала Кармен. – «Севилья осиротеет, когда вы сделаетесь моей женой. Когда вы придете в мои объятия, само солнце станет прятать свой лик из ревности. Ваше прекрасное лицо, ваши залитые румянцем щечки, ваши кроткие голубые глаза; все это заставляет мое сердце учащенно биться в груди от нетерпения обладать вами…»
– Какие еще залитые румянцем щечки? Какие голубые глаза?
– А мой дядя послал ему мой портрет. Такой совсем маленький, – добавила она. – У меня на лице был грим…
Пума без церемоний откинул назад ее лицо и пристально посмотрел на нее:
– Мне больше нравится, когда твои щеки такие, как сейчас, – изрек он. – Розовые. А глаза у тебя бирюзовые, а не голубые. – И он еще пристальнее вгляделся в нее. – И они вовсе не кроткие.
Кармен в замешательстве положила руку на горло:
– Да, я…
– Да он просто дурак! – в величайшем раздражении выпалил Пума. Он устал от бесплодных попыток.
– Нет! Он очень красив, благороден…
– Кактус, – подытожил Пума. – Он красивый кактус.
И Пума повернулся к ней спиной.
Кармен замолкла в растерянности и посмотрела на широкую спину Пумы. Ее взгляд медленно переходил все ниже, уперся в мускулистые ягодицы Пумы, обтянутые кожей: ей все больше нравилась его фигура. Она улыбнулась про себя, удовлетворенная тем, что взбесила Пуму. Теперь она могла позволить себе великодушие по отношению к побежденному.
– Пума. – Она произнесла его имя нараспев, серебристым голоском.
Он вздрогнул и нахмурился.
– Ах, Пума-а-а…
– Что?
– Ты сердишься? Ревнуешь?
С секунду он соображал, что означает последнее слово. Сообразив, он в бешенстве обернулся:
– Я – я не ревную! Апачи не опустятся до ревности!
– Да? – Она торжествовала, поскольку ей было ясно, что онревнует. А ведь он думал, что такой неуязвимый.
Пума был в бешенстве от ее спокойствия. Он рванулся к ней: она уронила иглу, непонимающе широко раскрыв глаза…
Он осторожно взял инструмент и шкуру из ее рук и положил возле кровати.
– А испанцы ревнивы? – спокойно спросил он.
– Рев-в-нивы? – Кармен заикалась, не в силах сообразить, что он спрашивает. Его лицо было совсем близко. В отчаянии она закрыла глаза, стараясь привести в порядок мысли. Когда она их открыла, лицо Пумы было еще ближе, если только это представлялось возможным.
– …Я помню несколько раз… – начала она, но замолчала, захваченная врасплох его поцелуем. Он мягко прижал свои губы к ее губам и постепенно все более наклонялся к ней, откидывая ее тело назад.
Она упала, и он подхватил ее сильной рукой, обняв за голову.
Кармен забыла все на свете. Ее захватило волшебное, теплое чувство, а его губы все надвигались, все захватывали ее рот. Она застонала и, как во сне, обвила его шею руками. Когда Пума прервал поцелуй, она так и осталась, повиснув на нем с закрытыми глазами. Подняв ресницы, она увидела, как на его лице пляшут отблески огня. Она слышала, как учащается его дыхание, и подумала: «Это из-за меня. Он так возбужден из-за меня. Из-за моих поцелуев».Из-за этой восхитительной мысли дыхание Кармен тоже стало частым и прерывистым.
Она томным движением притянула вновь к себе его лицо. Теперь Пума властно раскрыл ее губы своим языком, и Кармен, сгорая от любопытства, поддалась – и ахнула от незнакомого, ошеломляющего чувства, поднявшегося изнутри. Его дерзкий язык ощупывал ее рот, и Кармен застонала.
Тут она почувствовала, как его сильная рука нежно, но твердо обвила ее шею и схватила ее за волосы. Она чувствовала его силу, и от этого ее сердце начало колотиться еще сильнее.
Он лег на нее сверху, но ее не давил вес мужского тела.
Ей захотелось – нет, ей просто необходимо было сильнее прижаться к нему, и она изогнулась дугой. Теперь он дышал будто залпами, а ее всю захватили новые ощущения.
Пума начал покрывать ее лицо горячими, влажными поцелуями. Потом медленно, украдкой, стал расшнуровывать ее кожаную одежду. Он чуть потянул край одежды, но Кармен, простонав, положила свою руку поверх его руки, протестуя. Она не позволяет. Ну что ж, подумал он. У меня есть другой путь.
Пума стал гладить ноги Кармен. Ей это понравилось, и она не сопротивлялась. Он ощущал сильные мускулы ее ног, и мысль о том, что стройные, прекрасные ноги сомкнутся вокруг него, вдохновила его на более смелые действия.
Кармен ощущала, как его рука дотронулась до ее кожи на бедрах; а затем, осмелев, он сжал ее ягодицы. Дыхание Кармен прервалось. Он все сжимал и сжимал ее попку, пока Кармен не начала ритмично двигаться ему навстречу. Щеки ее пылали. Сознание было затуманено. Она будто летела по воздуху. Ощущение было фантастическое!
Теперь одна его рука осторожно продвинулась к ее лобку, покрытому курчавыми волосками, и пальцы стали играть с ними. На мгновение Кармен застыла. Но возражать не стала: ей понравилось теплое прикосновение его руки.
Пума уже готов был взорваться от желания. Но он помнил, что ему надо действовать осторожно, чтобы не напугать ее. Он едва сдерживался. Когда он убедился, что она не оттолкнет его, он продвинулся на трясущихся от страсти руках, пока не достиг входа в ее лоно. Он осторожно вошел в нее.
Глаза Кармен испуганно распахнулись:
– …Что?
– …Позволь мне… пусти… – простонал он. Он собрал всю волю, чтобы выждать момент, когда ее бедра сами сомкнутся вокруг него – и она приняла его. Но он не мог позволить себе миг наслаждения, пока это не станет и ее мигом наслаждения. Он услышал, как она простонала, а затем привлекла его к себе, поощряя дальнейшие действия. Закрыв глаза, преисполнившись благодарности, Пума вошел в нее – и начал двигаться синхронно с ней в этом старом, как мир, танце. Он больше не помышлял об осторожности – его тело нельзя было остановить.
Сильнейшее течение новых ощущений и эмоций подхватило и понесло Кармен по волнам страсти. Она слышала его учащенное дыхание – и отвечала в том же ритме. Она ощущала его силу; и удивлялась своей собственной силе, когда она, выгибаясь, встречала его натиск. Она восхищалась необыкновенным ощущением слияния двух тел. Она сильно прижала его к себе, и в завершающем движении его сильное тело вдруг оцепенело. Потом и она оцепенела, в то время как пронзительно сладкое ощущение, поднимаясь из глубин, разлилось по всем ее жилам. «Боже!»– вскрикнула Кармен.
Пума сжимал ее в объятиях, пока не прошли ее нежные содрогания. Некоторое время в вигваме слышалось только их тяжелое дыхание. Кармен увидела в свете огня капли пота на их телах. Она нежно подняла черный локон волос Пумы – и уронила его вновь, слишком обессиленная.
Пума опомнился первым. Он медленно, нежно поцеловал ее, а затем покрыл ее лицо поцелуями. Кармен улыбалась, но принимала эти знаки внимания как вполне заслуженные. Она смотрела на него снизу вверх, все еще наслаждаясь пережитым.
– Это было замечательно, – проронила она.
Пума усмехнулся:
– Некоторые вещи испанцы и апачи делают вместе очень хорошо!
Она засмеялась и села. Она сняла всю одежду. Она больше не служила ей защитой – и была не нужна. Кармен разбросала ее по вигваму. Затем снова улыбнулась ему:
– Очень и очень хорошо. – Она потянула его к себе. – Пойди ко мне, – прошептала она.
Пуму не пришлось просить дважды.
Глава 29
Пума, шатаясь, вышел из вигвама. Боже, сколько жизненных сил у этой женщины! Она вполне может конкурировать с апачи в выносливости. А он-то беспокоился, что она не вынесет дикой жизни апачей, что она окажется слишком слаба и изнежена. Слава богам, он ошибался! Если кто и сдал после последнего испытания, так это он.
Он помешал сухие уголья в очаге, недоумевая, что бы такое придумать в качестве завтрака. Любовь заставила его позабыть про охоту. Кармен также давным-давно не собирала ни коренья, ни ягоды. Вот что бывает, когда все время проводят в постели, как они с Кармен.
Пума усмехнулся, вспомнив, как его отчим, Охотник, на прошлой неделе незаметно поманил его в сторону для разговора. Пума как раз с трудом оторвался от Кармен и вышел из вигвама. Охотник строго сказал Пуме, что предаваться любви слишком долго нельзя, потому что это ведет к ослаблению здоровья; что раз или два в неделю будет вполне достаточно. Пума почти рассмеялся вслух, но вовремя остановил сам себя. Охотник, конечно, был бы удивлен, что раз или два в неделю – это не только недостаточно для них, но и раз или два за день было бы мало им с Кармен. Раз или два годилось для утра…
Пума стиснул зубы при воспоминании. Неужели он когда-нибудь насытится?
Кармен лежала в вигваме и молча кротко улыбалась, глядя в потолок из натянутой шкуры. Пума открыл перед ней целый мир. Он показал ей мир чувственности. Прошел целый месяц с той памятной ночи, и за этот месяц Кармен открыла для себя чувства и ощущения, о существовании которых даже не подозревала. Пума такой мужественный, сильный… И подумать только – женатые люди, оказывается, все время занимаются этим. Это такой известный всем секрет, о котором никто не говорит вслух: радость любви.
Кармен медленно приподнялась и села на шкуре кугуара. Потянувшись, она зевнула и подумала о предстоящем дне.
Надо где-то раздобыть пищу.
Глава 30
Санта Фе
Поджав губы, донья Матильда Хосефа Дельгадо упорно смотрела на своего племянника через стол. Даже сухие лепешки и ароматное мясо, поданные услужливым поеном, не заставили ее отвести взгляда. Ее башмак принялся стучать по твердому кирпичному полу. Когда же Хуан Энрике Дельгадо все равно не оторвался от чтения, донья Матильда потеряла терпение и спросила:
– Не соблаговолишь ли оторваться от своих бездарных отчетов и поговорить со мной?
Это принесло результат, но неутешительный: Дельгадо только взглянул поверх бумаг, и донья Матильда отметила, как полысела его голова. Перед тем, как отправиться в Америку из Испании, у него была прекрасная черная шевелюра, вспомнила тетушка. Теперь лишь по бокам черепа остались редкие волосы. Надоедливая муха приземлилась на его лысину, и он с досадой смахнул ее. Вне сомнения, он сделал бы то же самое со своей тетушкой.
– Так в чем дело? – устало спросил он.
– Что ты будешь предпринимать в отношении доньи Кармен?
– Доньи Кармен? – Твоей невесты.
Хуан Энрике Дельгадо снова и еще более устало вздохнул.
– А что можно предпринять?
Он пожал плечами и снова приступил к чтению отчетов о работе ртутного рудника.
– Она у индейцев, – пробормотал он. – Пусть там и остается.
Матильда Хосефа Дельгадо громко забарабанила пальцами по столу. Дельгадо вновь поднял голову и нахмурился.
– Прошел месяц, – проговорила донья Матильда как можно медленнее и отчетливее. – И за этот срок ты не сделал ничего – ничего! – чтобы спасти бедную девочку.
– Солдаты ищут ее, – недовольно проговорил Дельгадо. Он посмотрел в направлении двери и вдруг весь преобразился. Он расцвел, его лохматые черные брови поднялись:
– Ах, Мария, мой маленький рубинчик! Какой сюрприз! – Он вскочил, и его отчет разлетелся по листочкам. Он равнодушно наступил на них, чтобы выдвинуть стул для входившей рыжеволосой особы.
Матильда Хосефа кинула взгляд на его любовницу и неодобрительно фыркнула. Она отвернулась и стала смотреть за окно. С тех самых пор, как она приехала, донья Матильда поняла, что здесь происходит постыдный блуд. В то время, как племянник проводит дни и ночи с этой грязной потаскушкой, донья Карменсита пропадает где-то в проклятой Богом пустыне! Сама эта мысль была невыносимой для старой женщины. Она надула тонкие губы. Если бы выдумать способ заставить племянника осознать свою ответственность!
Вдруг донья Матильда затихла и медленно, внимательно посмотрела на племянника и его пассию. Может быть, она найдетспособ…
Через приспущенные ресницы она наблюдала, как Мария Антония де Мендоса лениво развалилась на поданом стуле, принимая знаки внимания как вполне ею заслуженные. Бледная кожа Марии Антонии контрастировала с ее глубоко-рыжими волосами, а зеленое платье было под цвет ее глаз. Она наклонилась к Хуану Энрике, который был ниже ее ростом. Донья Матильда отметила, как он, смутившись, поспешил вернуться в свое кресло.
Мария взглянула на Матильду Хосефу своими удлиненными зелеными глазами и зевнула, в то время как Хуан Энрике суетился, наполняя ее тарелку яствами. Марии было известно, что тетушка сильно недолюбливает ее. Она бесцеремонно осмотрела донью Матильду и напрямик спросила:
– Когда вы покидаете нас?
Мгновение донья Матильда пребывала в замешательстве от такой наглости. Она любила любовницу племянника столь же мало, сколько и гремучих змей, и находила ее настолько же дружелюбной. Ей никогда и в голову не приходило разговаривать с потаскухой, но чтобы та сама стала задавать ей вопросы… неслыханно.
Она поджала губы и решила проигнорировать выпад наглой рыжей женщины. Имя Дельгадо стоило большего, чем обращать на нее внимание.
– Так что будет с твоей невестой, – напомнила она спокойно Хуану Энрике. – Мы говорили о ней.
Мария Антония возмутилась, и тетушка удовлетворенно отметила это про себя.
– Напомни мне, когда ты посылаешь отряд на ее поиски? – как ни в чем ни бывало продолжила она.
– Я не собираюсь посылать никакого отряда, – разъяренный, выпалил Дельгадо. – Она мне больше не нужна! Она теперь живет с индейцами, и каждый мужчина в племени пользуется ею! Приданое потеряно. Зачем мне она, какой в ней толк?
Мария Антония, откусив лепешку, что-то удовлетворенно промурлыкала.
Матильда Хосефа наклонилась к племяннику:
– Донья Кармен очень хороша собой, – доверительно сообщила она. – Клянусь тебе, она прехорошенькая.
Мария Антония метнула на нее взгляд и высунула язык, уверившись, что Хуан Энрике не смотрит в ее сторону.
Набив рот едой, Хуан Энрике подкладывал любовнице новую порцию.
– Зачем мне хорошенькая, если у нее нет денег? – усмехнулся Хуан Энрике.
– Ах, вот в чем дело.
– Конечно. В этом все дело. Вот почему мне понадобилось жениться. Я полагал, что у нее большое приданое, которое даст мне возможность нанять новых рабочих для ртутного рудника, позволит мне поправить свои дела, оплатить мой дорогостоящий дом…
– Продолжай, Хуан, – хихикнула Мария.
Он потрепал ее по колену. Увидев, что тетушка задумчиво смотрит в окно, он позволил себе потрепать Марию чуть повыше. «Мой маленький рубинчик», – взволнованно прошептал он.
Матильда Хосефа нахмурилась. Было ясно, что племянник с годами не только не изменился, но стал еще более бесчувственным. Однако его преданность Марии Антонии удивляла ее. Сколько она могла вспомнить, такой любви он ни к кому не испытывал. Донья Матильда вздохнула: когда-нибудь она разрешит и эту загадку. Но, возможно, для этого ей придется поговорить с самой Марией Антонией, а этого она вовсе не желала.
– Расскажите же нам, я никак не вспомню, как бедная, несчастная невеста Хуана была похищена, – попросила Мария Антония, и ее зеленые глаза блеснули не то озорством, не то злобой. – Кажется, вы сказали, что безобразный индеец перебросил ее, бедняжку, через седло?
Мария притворно вздрогнула; Хуан Энрике нахмурился.
Матильда Хосефа фыркнула. Она бы ни за что не заговорила с этой женщиной, если бы была вольна. Потом она чуть подумала: если начать искушать любопытство и тщеславие Марии Антонии либо жадность Хуана Энрике, может быть, в конце концов они решатся начать поиски Карменситы. И она с достоинством повернулась к ненавистной Марии:
– Он был вовсе не безобразный, – подчеркнула она. – Он был очень красив. – Боже милосердный, прости мне эту ложь, —прошептала неслышно тетушка и едва удержалась от того, чтобы перекреститься.
Глаза Марии Антонии заинтересованно раскрылись, и она приподнялась в кресле.
– Красив? – пробормотала она. – О, Боже, как… как ужасно!
Она казалась более заинтересованной, нежели оскорбленной этим непредвиденным фактом.
Но тетка Дельгадо была вовсе не расположена делать уточнения:
– Вполне, вполне красив, – с энтузиазмом добавила она. – По правде говоря, каждый из них был красив.
Если уж по правде говоря, то она даже не могла припомнить, как выглядели индейцы, настолько была напугана тогда.
Хуан Энрике Дельгадо оторвался еще раз от своих отчетов.
– О, женщины, – фыркнул он и ущипнул Марию за ногу, дабы та помнила, кто ее содержит. Мария мягко отвела его руку и вопросительно взглянула на тетушку.
– Расскажите же еще, – прошептала она.
Матильда Хосефа едва заметно улыбнулась, подумав, что у Дельгадо обман, видимо, в фамильной крови. И… смело начала врать дальше:
– Я думаю, что как раз он и похитил приданое. Я отчетливо помню, как он держал мешочек с бриллиантами. Почти все приданое, – как бы между прочим пояснила она, – состояло из бриллиантов. – И она еще раз в задумчивости изобразила воспоминание. – Да, теперь я уверена, что его похитил именно он.
– Мешок с бриллиантами?! – подскочил Дельгадо. – Но вы ни разу не обмолвились, что кто-то увез мешок с бриллиантами… вы просто сказали, что приданое исчезло!
– Ну… я забыла.
Хуан Энрике гневно взглянул на нее. Мария Антония нахмурилась.
– Вы же понимаете, после всего, что я пережила… Я только сейчас наконец могу без слез вспоминать об этом…
Она дотронулась до своего лба: во всем этом было что-то, о чем она могла только догадываться.
– …Карменсита часто открывала мешок и показывала мне свои сокровища. Там были бриллианты, жемчуга, рубины, изумруды, вделанные в браслеты, кольца и прочее… Мы часто вдвоем играли этими побрякушками. – Святой Отец, прости меня. Это маленькая ложь. Играла Карменсита, а я в это время дремала.
Дельгадо бережно положил листы отчета на стол.
– Скажите, тетушка, вы бы узнали эти «побрякушки», – начал он, как койот, наблюдающий за кроликом, – узнали бы вы их, если бы вам снова довелось их увидеть?
– Конечно, – с уверенностью сказала Матильда Хосефа. – Ведь я так часто их видела…
– Ага, – задумчиво проговорил Хуан Энрике. В столовой повисла тишина. Мария Антония откусила кусочек и затем игриво укусила ухо Хуана Энрике. Он отмахнулся от нее, как от мухи.
– …Очень вероятно, что индейцы не поймут истинной ценности этих бриллиантов и не будут знать, что делать с ними…
– Ах, нет, – давясь смехом от мысли, как легко Хуан выдал себя и перешел к действиям, проговорила Матильда Хосефа. – …Ведь Кармен сама практически подсказала им их ценность! Она кричала и прижимала к себе этот мешок. Они даже пригрозили ей, что отсекут ей руки, если она будет упорствовать… – Опять ложь, да простит мне Бог…
– Ах, как это волнующе! – воскликнула Мария Антония.
– Да, мой маленький рубинчик, – с хмурой усмешкой ответил Хуан Энрике. – Но не по тем причинам, что ты думаешь.
И он вновь повернулся к тете:
– Есть ли смысл обыскивать местность? Мудрее было бы объявить о розыске драгоценностей…
– …А как же Карменсита? – не сдавала позиций тетушка.
– А, да, да, конечно, надо разыскать и ее. – Хуан был явно раздражен. – Мы объявим и ее розыск. Кто знает? Если найдутся драгоценности, то весьма просто будет найти и ее… – На самом деле Хуан Энрике не собирался тратить средства на поиски какой-то белой девицы, затерянной в Стране апачей… Но, видя тетку озабоченной судьбой доньи Кармен, он не подал и виду.
– Вот, – сказал он, подсовывая донье Дельгадо листок бумаги. – Нарисуйте каждое ожерелье, каждое кольцо, брошь – все, что можете вспомнить.
– Ах… видите ли… Я должна вспомнить. Мне надо немного времени. – Может быть, она и вправду что-нибудь вспомнит, когда успокоится. – Я пойду в свою комнату. – И она встала.
Хуан Энрике встал тоже, слегка поклонившись.
– Да, тетя Матильда. Вспоминайте столько, сколько вам понадобится, – благодушно добавил он. И довольно потер руки. Тетя вышла, а он хитро переглянулся с Марией.
