Текст книги "Покорение"
Автор книги: Тереза Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Тереза Скотт
Покорение
Посвящаю следующему поколению: Алиссон, Джервейс, Джеймсу, Ричарду, Давиду, Даву, Аластейр и Тианне.
Приношу искреннюю благодарность миссис Вильме Т. Фоун из Далса, Новая Мексика, за любезные ответы на вопросы о племени хикарилья.
Пролог
Мехико,
декабрь 1689 г.
– Поверьте, этот человек не нужен вам, отец Кристобаль. Он хуже всех остальных! – майор говорил резко и непримиримо и с нескрываемым презрением указывал пальцем на грязного, оборванного узника.
Отец Кристобаль не сразу рассмотрел заключенного, на которого указывал майор. Не до того было. Матерь Божья, какая жара! Он вытер пот с распаренного лба видавшим виды платком, более похожим на серую тряпку. Затем обвел взглядом молчаливую колонну из семидесяти узников. Разного роста и облика, все они зависели от его слова. Он вздохнул.
Когда же он наконец, взглянул на того, о ком говорил майор Диего, то застыл от изумления. С грязного, заросшего редкой бородой лица на него глянули пронзительные голубые глаза, горделивая осанка, нос, как клюв хищной птицы… Черные волосы разбросаны по загорелым плечам. Даже грязь, въевшаяся в коричневую кожу, казалось, не умаляла его достоинства. И хотя он был так же истощен, как и остальные, его мускулистое тело было стройным и сильным.
Священник отступил и надвинул на лицо капюшон. Из-под капюшона он мог лучше рассмотреть этого человека. Узник выглядел довольно свирепо, даже в своем жалком положении он выделялся среди прочих непокорным видом.
Неожиданно для себя отец Кристобаль почувствовал, что не желает подчиняться мнению майора. С какой стати тот указывает ему! Отец Кристобаль сам удивился своему упрямству. Ему захотелось ущемить самомнение майора, этого грубого и жестокого сына Испании. Мгновение он внимательно глядел на нос майора, из-под которого торчали жесткие черные усы, а затем перевел взгляд на заключенного. Узник это заметил: он оживился, его холодные глаза настороженно вглядывались в священника.
Отец Кристобаль отвел глаза. Во взгляде узника читались и отчаяние, и надежда, и живой ум. В голове отца Кристобаля зародилась некая идея.
– Конечно, он не лучше всех прочих… Разве что покрепче… – Пот бежал по его лицу, и священник напрасно отирал его со лба.
Майор впился взглядом в бледное строгое лицо священника. Как большинство солдат Новой Испании, он ненавидел миссионеров, этих тощих святых братьев. Церковь была очень влиятельной структурой в Новой Испании. Армия видела в ней соперника в завоеваниях этих безграничных новых земель, она была препятствием на пути таких честных вояк, как майор Диего.
Майор перевел взгляд на бесстрастное лицо узника.
– Да, – наконец произнес он и сплюнул. – Он такой же убийца, кровопиец и вор, как и весь этот сброд.
План отца Кристобаля был таков: собрать отряд солдат для оказания помощи городу Санта Фе, столицы северных земель Новой Испании, но план этот не нашел поддержки в Мехико. Поначалу вице-король согласился помочь Санта Фе продовольствием и солдатами, но узнав о количестве требуемых солдат, переменил свое решение, и отец Кристобаль несколько пал духом.
Зато перед святым отцом были открыты все тюрьмы Мехико, и любой убийца, бродяга и пьяница согласился бы поменять жизнь за решеткой на опасную жизнь на полях сражений. Вице-король отказался дать своих солдат в такое смутное время.
– Берите этих – или не получите ничего, – сказал он напоследок со сладчайшей улыбкой, как будто отдавал своих лучших воинов.
Отец Кристобаль снова вытер лоб. Матерь Божья, как жарко!
Он снова взглянул на голубоглазого узника и сказал:
– Я беру этого!
Майор принес откуда-то весьма порванный и грязный пергамент, сделал на нем предписание отпустить заключенного со священником. При этом он все время досадливо качал головой и что-то бормотал про себя.
– Вот и еще один головорез для вашего отряда, – угрюмо заключил он.
Майор хитровато-торжествующе посмотрел на священника и тот сразу забыл свою досаду на вице-короля и на майора, забыл и высшую свою задачу: вести борьбу за человеческие души. Тут было что-то не так.
– Кто он? – нахмурясь спросил отец Кристобаль.
– Вам следовало поинтересоваться этим раньше, – злорадно сказал майор. Он явно наслаждался моментом. У священника появилось нехорошее предчувствие.
– Да, это такой же вор, убийца, как и остальные, – с расстановкой, спокойно проговорил майор. – Но ко всему прочему он еще и апач.
Майор ожидал эффекта от произнесенных слов и не был разочарован. Страх исказил бледное худое лицо священника.
– Апач? – и хотя отец Кристобаль справился уже с выражением своего лица, голос его дрожал. Но он перевел усталые глаза на майора: – Ну что ж, майор Диего, я готов доказать, что даже у апача есть… есть душа. – Это были смелые слова, но вряд ли святой отец верил в них сам.
Смех Диего раскатился в душной атмосфере полдня. Снаружи, на площади, всполошились от мощного звука куры, копошившиеся в песке.
– Нет, брат мой, ты вряд ли докажешь это. Я еще поверю, что мексиканские индейцы имеют душу, но не апачи… – майор уверенно покачал головой. – Нет, это бездушные твари.
Отец Кристобаль обернулся, чтобы взглянуть на индейца еще раз. На него в упор глядели непроницаемые ледяные глаза. Это показалось святому отцу признаком жестокости. Но более всего его беспокоило ощущение, что индеец понимает каждое их слово.
– Он выглядит почти испанцем, – задумчиво проговорил отец Кристобаль. – Откуда он родом? Давно ли сидит в тюрьме?
Диего пожал плечами:
– Откуда-то с севера. Здесь он год или немногим больше. Трудно сказать. – Он спокойно наблюдал, как святой отец истекает потом в этот жаркий полдень. – Мы на днях собирались повесить его.
Отец Кристобаль устремил на Диего удивленный взгляд.
Диего мрачно ответил на его немой вопрос:
– Он убил моего солдата. Даже больше – лейтенанта. – Он метнул злобный взгляд в сторону узника. – Если бы вы не вмешались, через два дня я повесил бы этого сукина сына, а не стал бы делать из него солдата.
– Сын мой, – забормотал отец Кристобаль, торопливо крестясь. – Не говори таких слов. Не бери греха на душу…
Святой отец вновь с интересом взглянул на индейца. Ущемить военных в такой малости – не значит пойти против воли Божьей, подумал он. А для него это будет маленькой, но победой после всех перенесенных поражений. Это воодушевит его.
– Может быть, этот апач будет полезен нам в походе на север. Он станет посредником в переговорах с апачами или с другими индейцами, которых мы встретим… склонит их к тому, чтобы они не причиняли нам вреда…
Диего резко повернулся к святому отцу:
– Другими индейцами, которых мы встретим?.. – Он улыбнулся своей зловещей улыбкой, которую отец Кристобаль начинал ненавидеть. – Единственные индейцы, которых мы должны опасаться, и есть апачи,старый идиот!
Отец Кристобаль опешил от такого оскорбления. Какое непочтение к служителю Святой Церкви!
– Апачи будут использовать все, чтобы напасть на нас. Это подтверждает весь мой опыт: как только мы продвигаемся на север, на их территорию, они преследуют нас. – Диего обвел взглядом сонную площадь. – Вот почему я торчу здесь, в Мехико. Здесь нет проклятых апачей.
Взгляд его задержался на священнике, и тот прочел нескрываемую ненависть в черных глазах:
– Я не хочу сопровождать вас в Санта Фе, – отрезал майор. – Я хочу остаться здесь. Но я солдат и обязан подчиняться приказу вице-короля. Поэтому я пойду в поход, хотя совсем этого не желаю.
Майор показал отцу Кристобалю список, который он составил для вице-короля. Всякая работа требовала отчетности. Испанцы превыше всего ставили свою исполнительность и аккуратность в отчетах. Майор потряс списком перед лицом святого отца:
– Такие, как я,стоят между невежественными дураками вроде васи злобными животными вроде него! – Он указал на индейца, продолжавшего молча слушать.
– Но майор… – отступил перед его натиском отец Кристобаль. – Я не имел понятия… Я буду просить вице-короля…
– Не беспокойтесь, – усмехнулся Диего. – Я не желаю, чтобы кто-то говорил вице-королю, что я не в силах справиться со своей службой! Я пойду с вами. И я исполню свой долг: сделаю солдат из этого грязного сброда, и мы отправимся в Санта Фе.
Он еще раз обвел глазами площадь. Сзади молча ждали своей участи бывшие преступники, которым надлежало стать солдатами.
– Но большего я делать не буду. Вам понятно? – Майор метнул свирепый взгляд на отца Кристобаля.
Тот отвел глаза и встретился со взглядом пленного индейца, на лице которого появилась быстрая свирепая улыбка, заставившая отца Кристобаля поежиться.
Все ли доживут до конца шестимесячного пути к Санта Фе? А суждено ли дожить ему самому? И от этих мыслей он снова вздрогнул.
Глава 1
Сузившимися от презрения глазами наблюдал Пума, прислонившись к тюремной решетке, как этот тощий бледнолицый священник отбирает солдат для своего похода. Ха, солдат! С бесстрастным лицом Пума сплюнул на пыльную землю в знак своего презрения. Пуму не интересовало, видят его плевок испанцы или нет. Он – апач. Его не интересует мнение испанских собак.
Внезапно на него нахлынули воспоминания о его отце-испанце, и синие глаза заулыбались. Нет, он апач! Пума прогнал воспоминания прочь. Апачи отомстят этим глупцам-испанцам. Так же, как отомстили они племени пуэбло, тева, тива, керезан, – всем, кто стоял на пути справедливой добычи апачей; чьих коней, рабов и припасы они забирали себе в своих набегах! Пума сам принимал участие в нескольких набегах – на испанские караваны, на деревни тева… До тех пор, пока… пока он сам не был продан обманом в рабство своими собственными людьми, а вернее, Злым, сыном вождя.
Большие руки Пумы сжались в кулаки при одном воспоминании. Длинный тонкий шрам на правой руке побелел – то был талисман его мести, напоминание о подлом предательстве.
В этот раз Злой пытался еще раз убить его. Тогда, когда он предпринял первую попытку, это выглядело как несчастный случай; никто не догадался бы о том, почему Пума попал под копыта табуна взбесившихся лошадей. Во второй раз Злому не повезло – он напал на Пуму в тот момент, когда тот чистил своего любимого жеребца. Верный конь дал знак Пуме, но оставались считанные мгновения, и Злой успел-таки вонзить свой кинжал, только не в спину, а в руку Пумы. Подоспевшие воины разняли Пуму и Злого и притащили их к вигваму вождя племени касиков.
– В чем ты виновен, сын мой? – спросил старик касик. Злой стоял молча, поэтому касик обратился к Пуме.
– Что случилось, Пума? Что у тебя с рукой?
Пума не обращал внимания на капающую кровь. Его лицо окаменело. Он не стал унижаться до того, чтобы пожаловаться вождю на его единственного сына.
Вождь терпеливо ждал ответа, пока не вмешался один из воинов:
– Они дрались. Злой напал на Пуму с ножом.
Вождь нахмурился:
– Это плохо. Нет ничего позорнее, чем апачу убивать апача!
В самом деле, в племени апачей ничто не подвергалось большему осуждению, чем убийство другого апача.
– Он – не апач! – вскричал Злой. – Выгони его! Пусть живет с койотами и кроликами! Может быть, испанские собаки подберут его! Он – сын поганого испанца!
Раздались восклицания. Их окружила толпа.
Вождь подождал, пока восстановится тишина. На его морщинистом лице не отразилось никакого волнения:
– Дурно говорить так апачу об апаче. Пума рожден апачем. Его мать – из нашего племени.
– Я не требую, чтобы изгнали его мать, – не уступал Злой. – Выгони его!
Вождь молчал. Молчание длилось долго. Его нарушил сам вождь:
– Пообещай мне, Внушающий Страх, что не будешь враждовать больше с Пумой, – вождь глядел на сына в упор, произнеся его настоящее имя, данное при рождении.
Когда к апачу обращались, называя его истинным апачским именем, этому придавалось самое серьезное значение.
Внушающий Страх, позже названный Злым, метнул взгляд на отца:
– Я не могу солгать тебе, отец, и не могу обещать этого.
Выражение затаенной боли появилось на лице вождя. Он вновь надолго замолчал. Толпа начала расходиться. А вождь все хранил молчание. Наконец, он изрек:
– Этот день был для меня днем печали. Боль поселилась в моем сердце. Но я должен сказать тебе: это тыдолжен покинуть наше племя, Внушающий Страх. Ты изгоняешься на четыре года.
Он повернулся и медленно, с трудом пошел внутрь вигвама. Полог сомкнулся за ним.
Индейцы продолжали слоняться возле вигвама вождя; затем постепенно разбрелись кто куда, оставив Злого и Пуму вдвоем.
– Будь осторожен, – прорычал Злой. – Изгнанный или нет, я все равно убью тебя.
В его черных глазах было море ненависти. Он отступил во тьму и направился к своему вигваму.
Пума долго следил за ним взглядом; потом пожал плечами и направился к лошадям. Ненависть не излечивается. Пума давно испытал на себе силу ненависти Злого, когда еще они оба были детьми. Тогда отец Пумы оставил их с матерью, ушел из их деревни. Казалось, с завоеванием испанцами земель индейцев ненависть Злого все возрастала.
Пума спокойно продолжал чистить пегого жеребца по кличке Сметающий Врага. Внезапно конь снова предупреждающе фыркнул. Пума резко отпрянул, готовый отразить удар. Но это был не Злой.
Пума успокоенно взглянул на подошедшего.
– Ты едешь с ним?
Это был Угнавший Двух Коней. После молчания тот ответил:
– Да, я уйду тоже.
Пума продолжал заниматься конем. Не его дело, что тут ищет Угнавший Двух Коней.
– Когда-то мы были друзьями. Но не сейчас?
– Не сейчас, – согласился Угнавший Двух Коней.
– Я не изменился с тех пор, – продолжил Пума.
Пума похлопал коня по бело-пегой шкуре. Жеребец по кличке Сметающий Врага выкатил глаза. Глаза коня тоже были синими, и это было одной из причин, по которой на нем остановил когда-то свой выбор Пума. Только двое их и было во всей деревне с синими глазами.
Угнавший Двух Коней загадочно произнес:
– Слишком много испанцев стало в этой стране. Стране апачей.
Пума ничего не ответил. Что тут было говорить? Он вообще не помнил времен, когда в их стране не было испанцев, хотя старики вспоминали о таких временах. Что касается апачей, испанцы теперь представляли для них богатую добычу в их набегах. Вот и все.
– Отступники, – спокойно проговорил Пума, – всегда на коне. Они не знают покоя, у них нет дома. И каждый человек из племени имеет право убить их.
Угнавший Двух Коней расхохотался:
– Я предпочту умереть в седле, как воин, чем жить дома как старая женщина.
Пума подавил в себе злой ответ, который уже был на его губах. Вместо этого он мягко сказал:
– Мужчина, воюющий с женщинами и детьми, – не воин.
– Я не воюю с женщинами и детьми.
– Но теперь тебе придется делать это. Злой будет вынужден зарабатывать себе на пропитание. Для этого ему нужны будут рабы. Он станет продавать их ютам, команчам, испанцам или менять на оружие. Он безжалостен. И ты тоже станешь таким, если пойдешь с ним.
Угнавший Двух Коней отодвинулся во тьму.
Пума, облокотившись о бок коня, закрыл глаза и чуть слышно сказал:
– Да, много времени прошло с тех пор, как мы были детьми – и друзьями.
– Ты не друг мне! Злой – мой друг, – сказал Угнавший Двух Коней и повернул прочь.
– Я буду заботиться о твоей матери и сестре, – сказал Пума. – Я обеспечу их мясом и защищу.
Угнавший Двух Коней резко обернулся и подошел к Пуме. Он внимательно поглядел ему в лицо, но не сказал ни слова. Вновь повернулся и пошел прочь.
– Иди, и пусть пути наши пересекутся мирно, – торжественно провозгласил Пума.
– Только мирно, – так же торжественно отозвался Угнавший. Он вскочил на коня и исчез во тьме.
Пути их пересеклись в пустыне, когда изгои – Злой, Угнавший Двух Коней и подобный им сброд – продали Пуму, связанного и перекинутого через седло его же жеребца, заклятым врагам их племени, команчам, в рабство.
Резкий окрик майора вернул Пуму к действительности. Священник завершил свой выбор солдат. Преступники, ставшие солдатами, нервно переминались с ноги на ногу.
– Вон, грязные твари! – кричал майор, замахиваясь шпагой на отвергнутых. – Обратно, в камеры!
Он ударил пленника, который слишком медленно, по его мнению, передвигался. Человек пошатнулся и упал, а когда встал, лицо его было искажено гневом. Диего угрожающе поднял шпагу, и пленник молча присоединился к колонне заключенных, уходящих в темную пасть тюрьмы. Пума наблюдал за ними из кучки избранных. Как ненавидел он камеру! Как ненавидел тюремщиков и зверское обхождение с ним!
Пума быстро оглядел площадь. Она была пуста, не считая гнедой кобылы, привязанной неподалеку. У Пумы не было желания стать солдатом Испании во имя ее славы. Был шанс – причем прекрасный. Пока один из стражников избивал еще одного провинившегося, Пума отступил в тень здания, ближе к его углу. Как тень, он промелькнул вдоль стены и быстро пустился к лошади. Когда он был возле лошади, его настиг крик.
С громкими криками о помощи майор Диего, вынимая на бегу меч из ножен, бежал наперерез. Пума успел вскочить на лошадь, когда к майору присоединились еще трое солдат. Майор схватил лошадь под уздцы. В доли секунды Пума был повержен в пыль, один из солдат уселся на него, другой избивал.
– Это тот самый сукин сын, что убил лейтенанта Мартинеса! – кричал Диего. Он уже занес меч, чтобы в ярости отсечь ему голову, но тут вмешался отец Кристобаль.
– Нет, нет! – вскричал святой отец, подбегая. – Во имя Бога, нет!
Крик заставил майора слегка замешкаться, а священник уже стоял между распростертым в пыли индейцем и солдатами во главе с багроволицым майором.
Задыхаясь от ярости, Диего отступил назад. Один из солдат пинком поднял Пуму на ноги.
– Бросьте это отребье! Я не желаю видеть эту тварь! – прорычал Диего солдатам. Он обернулся к отцу Кристобалю, изрытая проклятия:
– Ты! – Он сплюнул. – Можешь забирать! Не желаю видеть его!
Диего пошел прочь, втолкнув меч в ножны.
Потрясенный отец Кристобаль отошел в сторону, вытер пот со лба и отряхнул от пыли свою длинную сутану, как бы желая совсем забыть это досадное происшествие.
Пуму, грязного и избитого, тащили под руки солдаты. Несмотря на то, что побег не удался, он был доволен собой, душа его ликовала. Он может бежать, может бороться! Он еще жив!
Следующую попытку бежать он предпримет на земле апачей. Она будет удачной – теперь он это точно знал.
Глава 2
Эль Пасо дель Норте
Март, 1690 г.
– Его превосходительство готов принять вас!
Кармен пронеслась мимо елейного человечка, поклонившегося ей, в прекрасно обставленную приемную алькальда Эль Пасо дель Норте. Этот прислужник заставил ее полтора дня дожидаться приема в крошечной Душной комнатушке, неоднократно обещая, что его превосходительство примет ее немедленно. Уф-ф!
Кармен пролетела мимо льстивого прислужника, не повернув головы. Она остановилась посредине комнаты и устремила взгляд на человека, что-то писавшего за широким столом. В комнате был слышен только скрип его гусиного пера. Она подождала, уперев руки в бедра, пока он соизволит взглянуть на нее. Когда же он этого не сделал, нервы ее сдали и она беспомощно огляделась.
Она сделала вид, что не заметила закутанную в черное кружево дуэнью Матильду Дельгадо, которая молча проследовала за ней в комнату. Этакомната не была жаркой и душной, с неприязнью отметила Кармен. В этойкомнате окна были широко распахнуты, и ветерок ласково шевелил дорогие шторы ручной работы, несомненно выписанные из Испании, за немалую цену. Прекрасные картины на стенах, дорогая резная мебель, роскошный ковер на грубом каменном полу – без сомнения, все из Испании! – свидетельствовали не только о богатстве, но и о превосходном вкусе владельца.
Скрип гусиного пера становился невыносимым. Алькальд все еще ни разу не взглянул на нее, продолжая писать то ли отчет, то ли какое-то распоряжение, то ли перечень хозяйственных расходов, то ли еще что-то. Не может же она столько стоять перед ним! Пусть он алькальд Эль Пасо дель Норте и всей провинции, но она– Кармен Иоланда Диас и Сильвера, знатная испанка, до недавнего времени жительница великого испанского города Севильи. Она могла проследить свою родословную на много поколений назад, включая и одну из своих прабабок, томившуюся в серале мавританского султана, пока испанские войска не взяли город в 1248 году! Как осмеливается этот ничтожный алькальд заставлять ее ждать! Она ждет уже шесть месяцев!
– Я должна поговорить с вами, – начала она и обрадовалась, что ее голос звучит холодно и спокойно.
Перо приостановилось, затем снова заскрипело.
Как он смеет! Она была возмущена.
– Ваше превосходительство…
– Один момент. – Его голос также был холоден, к тому же резок и безразличен.
Кармен вздохнула. Ей послышалось приглушенное покашливание за спиной, но когда она обернулась, чтобы сделать выговор донье Матильде, та молчала, ее целеустремленный нос деловито изучал живописное полотно под названием «Дама испанского королевского двора».
Наконец ненавистный скрип прекратился, и алькальд отложил свое гусиное перо. Он встал, и Кармен удивилась, что стоя он оказался не намного выше, чем тогда, когда сидел в своем удобном кожаном кресле. Она сделала шаг вперед.
Алькальд внимательно посмотрел на женщину в платье из бирюзовой тафты и быстро сказал:
– Нет, нет, позвольте мне!
Он вышел из-за стола, чтобы встретить ее.
– Если бы я знал, что заставляю ждать такую прелестную даму, я немедленно отложил бы все дела! – галантно произнес он.
Кармен напряженно улыбнулась, вовсе не польщенная этим пустым комплиментом. Она ответила сквозь зубы:
– Я была у вас на приеме шесть месяцев тому назад. Затем три месяца спустя, и с тех пор все жду.
Он отступил и пристально посмотрел на нее. Светлые волосы, эти очаровательные бирюзовые глаза – да, он уже видел ее.
– Шесть месяцев? – он удивленно приподнял брови, при этом верхняя часть его лба с заметными залысинами также приподнялась.
– Очень жаль, что вам пришлось ждать так долго… – он виновато развел руками. Прошу извинить мою забывчивость… Вы хотели?.. – он вопросительно взглянул на нее.
Она заставила себя сдержаться. Сестра Франсиска советовала сдерживаться в такие минуты. Глубоко вздохнув, Кармен произнесла:
– Я должна отправиться в Санта Фе и прошу дать мне эскорт. Говорят, что очень опасно путешествовать одной. – Ее глаза так сверкали, что он даже удивился, как это она не ринулась в пустыню одна – такая страсть чувствовалась в этой женщине.
– Я спешу к моему жениху Хуану Энрике Дельгадо, который живет в Санта Фе. Неужели вы забыли? – ей хотелось кричать от отчаяния, заламывать руки. – Я все это уже объясняла вам при первой встрече.
– Конечно, теперь я вспомнил, – алькальд коснулся рукой лба. – Так много всего, поймите. Я очень занят. Надеюсь, вы поймете.
Она не понимала. Как мог он забыть то, что столь важно для нее? Она сглотнула комок, стоявший в горле:
– Шесть месяцев, Ваше превосходительство, я ждала шесть месяцев… – от злости слова застревали в горле. Она не могла оскорбить этого мужчину, но как ей хотелось накричать на него. Или запустить чем-нибудь.
Алькальд повернулся и направился к окну. Матерь божья, от ветерка стало легче. Он так устал от людей, одолевавших его своими просьбами. Ему хотелось, чтобы она осознала это, если бы она догадалась заплатить ему – о, совсем немного, только, чтобы это отложилось в его памяти, – тогда бы ей не пришлось ждать так долго. Эти знатные испанцы не понимают, как делаются дела в Новом Свете.
Он вздохнул, желая, чтобы эта женщина с ее проблемами исчезла. Он кинул взгляд из окна на площадь. Цыплята копались в пыли, дети спокойно играли. Его взгляд скользнул в сторону и задержался на сероватой фигуре недавно приехавшего отца Кристобаля, стоявшего на площади. Алькальд вспомнил их беседу два дня тому назад. Священник был филантропом – не от мира сего, по мнению алькальда. Рядом со священником находились майор Диего и несколько солдат. Славный малый этот Диего, подумал алькальд.
Внезапно алькальд что-то прикинул в уме и решительно повернулся к блондинке. С улыбкой глядя ей в лицо, он произнес:
– У меня есть для вас новость, очень хорошая новость.
Кармен удивилась внезапной перемене настроения у алькальда. Только что он был усталым и безразличным к ней и ее просьбам. А теперь полон сочувствия и расположения. Она посмотрела на окно и изумилась тому, что сделало с человеком свежее дуновение ветерка.
– Здесь находится отряд из пятидесяти солдат, хорошо обученных солдат, прибывших из Мехико. Они сопровождают караван до Санта Фе. Через несколько дней они отправляются. Было бы неплохо, если бы они прихватили вас с собой.
Кармен была потрясена. Она не знала, что сказать. Шесть месяцев она, как корабль на мели, сидела в этом пыльном и грязном колониальном городке и ждала, ждала… И вот он сообщает ей, что она может отправляться в путь?!
Сияющая улыбка озарила ее лицо, и алькальд был поражен. Эта женщина действительно была очаровательна. Он слегка кашлянул от волнения и вежливо поклонился.
– Вы и ваша дуэнья можете отправиться с этим эскортом. Я дам вам записку, которую вы передадите отцу Кристобалю. Отцу Кристобалю, – повторил он, чтобы она точно знала, с кем ей надо договариваться – и кого винить в случае чего.
Опять скрип гусиного пера заполнил комнату, но теперь в ушах Кармен он звучал музыкой.
Алькальд кончил писать, сложил записку пополам, потом еще раз и, наконец, с жеманной улыбкой протянул ее Кармен.
Кармен взяла записку и спрятала ее на груди, за красиво вышитый корсаж своего бирюзового платья. Глаза алькальда проследили за ее движением. Затем он увидел ее широко распахнутые глаза.
– О благодарю вас, Ваше превосходительство, благодарю вас!
Он улыбнулся и добродушно махнул рукой. Он не получил ничего за свои труды, зато отделался от очередного просителя. Он снова помахал рукой:
– Не стоит благодарности, сеньорита… – запнулся он.
– Донья Кармен Иоланда Диас и Сильвера, – произнесла она с достоинством, ее глаза пылали.
– Донья Кармен Иоланда Диас и Сильвера – повторил почтительно алькальд и поклонился.
Кармен поняла, что аудиенция окончена. Сделав знак донье Матильде и шурша складками и оборками бирюзового платья, она вышла из комнаты.
Что-то ушло из комнаты вместе с нею – что-то возбуждающее, волнующее. Алькальд пожал плечами и взял еще один лист бумаги из стопы на столе. Вскоре скрип гусиного пера снова заполнил комнату.
