Текст книги "Покорение"
Автор книги: Тереза Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Глава 25
Санта Фе
– Тупой индеец! – Хуан Энрике Дельгадо заворочался под белыми простынями. – Сколько раз я приказывал тебе сначала стучать? – Одной рукой Хуан Энрике обнимал спящую рыжеволосую женщину.
Пеон стоял в дверях, низко склонившись:
– Очень извиняюсь, сеньор. У меня не было выхода. Вас спрашивают солдаты. С ними старуха. Они не хотят уходить.
Хуан Энрике тяжело вздохнул и с сожалением сжал под простыней полную белую грудь своей партнерши. Индеец пуэбло, ожидавший приказаний, случайно поймал это движение и поспешно отвернулся. Он склонился и вышел из комнаты.
Дельгадо повернулся к женщине, чьи светло-коричневые ресницы дрогнули: она проснулась. Показались ее зеленые глаза.
– Любимая,– прошептал Хуан Энрике Дельгадо. – Мне пора. Не покидай нашего любовного гнездышка. И я прилечу в твои объятия вновь.
Женщина зевнула и лениво погладила его руку:
– Поспеши. Я с нетерпением буду ждать твоего прихода. – И она закрыла глаза и заснула вновь.
Он потрепал ее по плечу.
– Я тоже, Мария Антония. – Я тоже. Спи, моя драгоценная,спи.
Она и вправду была как рубинчик. Ее волосы глубокого рыжего цвета напоминали переливающийся рубин. Хуан Энрике Дельгадо ничто не ставил выше ценности холодных, тяжелых драгоценных камней.
Мария уже спала крепким сном, не нуждаясь в поощрении.
Дельгадо поспешно оделся.
– Солдаты, – пробормотал он. – Чего они хотят? Не нравится мне это.
Минуту спустя он, задыхающийся, был уже во дворе. Бриз охладил его пористую кожу и высушил пот. Шелестящая листва вековых деревьев и колючки кактусов образовывали зеленое убранство в центре дворика. Внутри оазиса находился бассейн с фонтаном.
Дельгадо заботливо поддерживал свой дом, любовно спланированный и отстроенный ценою пота местных индейцев. Дом находился за городскими воротами Санта Фе. Дома в Санта Фе были богатыми, и Хуану Энрике польстило бы положение среди богатых землевладельцев, коими являлись судьи, епископы, генералы, наместники, присланные Испанией для поддержания ее владычества. Когда-нибудь Хуан Энрике Дельгадо надеялся войти в их число. Но пока… пока он вынужден был довольствоваться расположением его владения среди пустыни, на отшибе. Конечно, жить за городскими воротами было более опасно, и поэтому Хуан Энрике содержал двух телохранителей, Альвареса и Медину. Их он унаследовал от своего предшественника. В этот вечер Хуан Энрике пожалел, что отпустил своих телохранителей на выходной.
Он быстро прошел через красивый дворик. Ртутный рудник почти окупил все затраты.
Возле бассейна его ждали трое испанских солдат в круглых шлемах. Позади них стояла женщина в черной запыленной одежде. Рядом с нею – не менее запыленный сундук. Дельгадо игнорировал женщину и подошел к тому, кто показался ему главным: солдату с висячими усами и круглым животом. Поклонившись, чтобы засвидетельствовать уважение к чину, Дельгадо сказал отрывистым, командным тоном:
– В чем дело?
Он вытер лоб. Военное присутствие тревожило его.
Солдат также отдал честь:
– Сеньор Дельгадо, мы сопровождаем эту женщину из Санта Фе. Она говорит, что является вашей родственницей.
Дельгадо едва окинул женщину надменным взором:
– Никогда ее не видел. Прошу покинуть мой дом. У меня важное дело.
– А ты нисколько не изменился, – услышал резкий женский голос Дельгадо и снова повернул к женщине лицо. Голос был смутно знакомым. – Ты все такой же лжец, каким и был.
Дельгадо нахмурился:
– Как вы смеете, сеньора, – надулся он. – Я не знаю вас…
Женщина, подойдя к нему, поднялась на цыпочки:
– Я не для того переживала опасности в пустыне, спасалась от индейцев и диких зверей, страдала от жары, чтобы ты захлопнул передо мной свою дверь, – воскликнула она. – Я – Матильда Хосефа Дельгадо, из Севильи. – Она гордо произнесла свое имя.
– Матильда Хосефа?! – ахнул, не веря, Хуан Энрике. – Тетя Матильда?
– Она самая, – ответила женщина.
– Но… но… где же моя невеста? Где ее приданое? Ее драгоценности? Почему вы здесь с солдатами?
– На нас напали в пустыне, – холодно ответила его тетя. – Индейцы похитили твою невесту. Она исчезла.
Лицо Дельгадо выражало полнейшую растерянность. Он заикался.
– Этот сундук, – тетя указала на запыленный сундук, – это все, что осталось от приданого Кармен.
– Кармен?
– Твоей невесты, – резко ответила она.
– Ах, да, конечно. – Дельгадо вытирал пот со лба, лихорадочно соображая. – Конечно. Я… я… Извините меня. – Он обратился к солдатам. – Это очень большое несчастье для меня. – Это и в самом деле казалось ему несчастьем. По меньшей мере в течение трех последующих месяцев он не ожидал прибытия своей невесты. Еще три месяца он надеялся наслаждаться любовью Марии Антонии де Мендоса, своей драгоценности.Он еще раз вытер лицо:
– Черт возьми, какая жара, – ни к кому не обращаясь, сказал он. И черт возьми эту невесту, подумал Хуан Энрике.
Зачем она поехала в такое время – и зачем попалась в лапы индейцам? Что теперь ему делать? Он не может теперь жениться на ней, это ясно. Он не желает брать в жены женщину, поруганную…
– Какие именно индейцы это были? – спросил он.
– Мы не знаем, сеньор, – ответил толстый солдат. – Может быть, теас, может быть, апачи, или просто банда отступников. – Он пожал плечами. – Эта женщина пришла к нам вместе с караваном и рассказала, что случилось.
Хуан Энрике Дельгадо смотрел на солдат с открытым неудовольствием: он не питал уважения к солдатам. Все, что они делали, по его мнению, – это бражничали и развратничали. Совсем другое мнение он имел о себе. У него был теперь ртутный рудник, две соляные копи, красивый дом… и большие долги. Вот почему он так настаивал на приезде невесты. Ему необходимо было ее приданое.
С восклицанием Дельгадо бросился к сундуку. Замок был уже сломан, и Дельгадо, разглядывая содержимое, опустился возле сундука на колени. Затем, будто лишившись рассудка, он начал выбрасывать по одному из сундука платья, которые все показались ему черными, и с каждой выброшенной вещью он становился все безумнее.
Солдаты – и то, стояли в изумлении, взирая на эту сцену. Старая дуэнья сузила глаза:
– Ты не найдешь там того, что ищешь. В этом сундуке – мои вещи. – Она сделала паузу, и все услышали царапанье пальцев Дельгадо по пустому дну. – То, что ты ищешь – взяли индейцы.
– Ты что, мстишь мне?! – закричал Дельгадо, выйдя из себя. – Ты рада, что это случилось и что я… – он хотел сказать «разорен», но вовремя спохватился. Солдаты разнесут эту новость по всему Санта Фе. Он схватил женщину за плечи и тряхнул:
– Отвечай мне, ты…
– Пожалуйста, сеньор, – прервал его толстый солдат, кладя на руку Дельгадо свою лапу. – Это недостойно…
Солдат начал уважать эту бесстрашную женщину, которую они экскортировали в гасиенду. Тем более, чем менее уважения заслуживал этот дурак Дельгадо.
Сержант Карлос Гарсия усмехнулся про себя: богатый человек, а копается, стоя на коленях, в женском платье. Нет, это не мужчина. Это тот самый тип испанцев, которые думают, что они лучше местных, уроженцев Америки. Он полагает, что приехав сюда, сразу получит все, что захочет. Сержанту хорошо известны эти люди. Сержант Карлос Гарсиа кивнул, удовлетворенный своим определением.
Слабак к тому же, подумал Карлос Гарсиа, крепко сжав руку Дельгадо. Под тонкой рубашкой прощупывалась вялая плоть.
Сержант обернулся к Матильде Хосефе Дельгадо и поклонился:
– Вам не следует оставаться здесь, – предложил он. – Мы препроводим вас обратно в Санта Фе и найдем вам жилье. Достойное жилье.
Матильда Хосефа задумчиво посмотрела на солдат. Ее соблазняло предложение сержанта. Жизнь с Хуаном Энрике, сколько она могла вспомнить, не обещала быть праздником. Конечно, она знала своего племянника не слишком близко… но ведь они родственники, как-никак.
– Благодарю вас, – сказала она солдату. – Я остаюсь здесь.
Сержант Гарсиа поклонился:
– Хорошо. – Он метнул взгляд на Хуана Энрике Дельгадо. – Но если вы передумаете, пожалуйста, не сомневайтесь и попросите о помощи сержанта Карлоса Гарсиа. Меня в Санта Фе знают все.
– Благодарю вас, – проговорила Матильда Хосефа. Она чувствовала смущение в присутствии этого уверенного в себе человека. Более того, она ощущала себя почти девочкой. Ей бы хотелось еще раз его увидеть. Но она прервала собственные мечты: не след мечтать о мужчинах старой женщине…
– Да, да, ступайте, ступайте, – поспешно и раздражительно говорил Хуан Энрике, подталкивая солдат к выходу. – Спасибо.
Он закрыл дверь как раз перед носом Гарсиа, который собирался еще что-то сказать. Дельгадо уже достаточно наслушался.
Он поспешил обратно по лестнице, ведущей в его «любовное гнездышко», к прелестной Марии. Донья Матильда, не веря своим глазам, наблюдала за ним, а потом выкрикнула вослед:
– Племянник, а как же я?
Хуан Энрике Дельгадо невидящим взглядом посмотрел на нее через двор:
– Ах, да, простите меня, это все шок…
– Ну да, – холодно произнесла донья Матильда. Она вполне теперь представляла силу нанесенного племяннику удара.
Но удар состоял в потере приданого, а никак не невесты, подумала донья Матильда. Да, Хуан Энрике Дельгадо ничуть не изменился.
Глава 26
Страна апачей
Она исчезла.
Пума впрыгнул в кожаные штаны и схватил копье. Надо было предусмотреть, что после событий этой ночи она постарается улизнуть. Он спугнул ее. И теперь, мрачно подумал он, она больше боится его, чем гор и зверей.
Он выбежал из вигвама и резко остановился.
Кармен была здесь. Она склонилась над небольшим уличным очагом, которым они пользовались в жаркие дни или когда не хотели дымить в вигваме.
Кармен удивленно посмотрела на него, и ее взгляд упал на копье. Пума в растерянности опустил копье вниз. Его голубые глаза были прищурены. Как он хорош этим утром, подумала Кармен. Ее глаза бессознательно перебежали от его широких плеч вдоль дорожки черных волос, спускавшихся к кожаным штанам… потом, осознав, куда она смотрит, Кармен вспыхнула и перевела взгляд.
Пума рассердился на самого себя. Он повернулся к ней спиной и снова вошел в вигвам. Что за дураком он стал? Зачем он бросился за ней? Она всего-навсего готовит пищу.
Когда он снова вышел, он уже был полностью одет: зашнурован в нужных местах и обряжен в кожаную рубашку. Он тщательно расчесал волосы, заплел их в косы. Его племя, хикарилья, предпочитало косы красным головным повязкам, какие были у других племен апачей. Он присел к огню и чинно поприветствовал Кармен, будто он и не выбегал в панике всего несколько минут тому назад из вигвама.
Кармен улыбнулась про себя и подала ему миску с мясом. Они вместе молча ели. Кармен хотелось заговорить с ним: спросить, что он будет делать сегодня, собирается ли он на охоту, или пойдет вместе с Парящей В Небе и Кармен собирать коренья. Но он выглядел так отрешенно, что Кармен решила не заговаривать первой.
Пума глядел на Кармен только когда знал, что она не смотрит на него. Он вздохнул и отодвинул миску. Когда ночью он решил, что надо заставить ее полюбить его, это казалось так просто, а теперь, при утреннем свете, он не знал, с чего начать. Кармен взяла его пустую миску и стала собирать кухонные принадлежности. Пока она возилась с утварью, Пума достал из небольших ножен на поясе свой нож и принялся оттачивать и без того острое лезвие, время от времени бросая взгляды на Кармен. Ухаживать за испанской женщиной – наверное, совсем другое дело, чем ухаживать за женщиной апачи, подумал Пума. Испанская женщина, особенно богатая испанская женщина, подумал Пума, захочет, чтобы ей пели песни и читали стихи. Это любят и женщины-апачи, но если Пума знал множество индейских песен и умел играть на флейте, то из испанских песен он знал только две. Обе были пьяные солдатские песни с безобразными словами, которые он выучил в тюрьме, и обе не годились для женщин.
Он вздохнул: чем же привлечь ее? Это должно быть что-то необыкновенное, что-то такое, чтобы она сразу пожелала его. Интересно, чувствовала ли она ту же страсть, что кипела в нем, когда ночью он целовал ее? Он покачал головой и продолжал затачивать лезвие, обдумывая, как заполучить ее в свою постель. Взять ее в плен было куда легче. Но пленить ее сердце… очень трудно.
Кармен в это время смотрела на руки Пумы, большие и красивые, и вспоминала, как эти руки раздевали ее ночью, касались ее тела… Ей пришлось отвернуться, потому что краска вновь бросилась ей в лицо. Она старалась смотреть на черную косу, которая перекинулась ему на грудь. О чем он думает? Может быть, вспоминает те поцелуи первой ее ночью в вигваме? Оначасто вспоминала и думала о них. С той ночи он всегда был сдержан и холоден. Он будто бы надевал маску бесстрастности – но вчера, когда он волновался за нее, эта маска была сорвана.
Она смотрела на него украдкой, но подолгу. Она поняла, что думает о нем, зависит от него. Живя бок о бок с апачами, столь близкой к естественным условиям жизнью, Кармен теперь поняла, как много Пума делал, чтобы облегчить и обезопасить ее жизнь. Это он спас ее от дикого зверя. Это он учил ее языку. Он даже вступался за нее перед своими людьми. Но Кармен не стала говорить ему, как смеялась над ней Птичка Порхающая В Пиниях – она страшилась за юную женщину.
Ей было приятно проводить с ним время. И, если бы не он, ее уже не было бы в живых. Он силен, хитер; он выгодно отличается от всех испанских мужчин, которых она до того знала. Она пыталась представить майора Диего, сражающегося с кугуаром, но не смогла.
Потом она попыталась представить отца Кристобаля, живущего в вигваме, охотящегося на антилопу, – и тоже не смогла.
Следующим из известных ей мужчин был наместник Эль Пасо дель Норте. Он никогда бы не провел их караван пустыней и не спас бы ее от бандитов в мрачных ущельях. Не спас бы он и донью Матильду. Она с возмущением отвергла все дальнейшие кандидатуры на сравнение. Пума был совсем другой. И несправедливо сравнивать с ним испанцев.
А что Хуан Энрике Дельгадо? – прошептал ей ехидный голосок откуда-то из глубин сознания. А он – храбрее, сильнее, лучше, чем Пума? Кармен была в шоке: она не знала ответа. И, может быть, никогда не узнает.
Пума – желанный жених в своей деревне, подумала она. Многие апачские женщины были бы счастливы выйти за него замуж, наверное. Эта мысль пробудила в ней догадку: может быть, поэтому Птичка Порхающая В Пиниях, так не любит ее? Может быть, она испытывает к Пуме нежные чувства? Кармен нахмурилась: теперь ясно, что Птичка ревнует.
Кармен метнула взгляд на Пуму: а ему нравится Птичка? Она попыталась вспомнить, видела ли она его вместе с ней. Нет, она не замечала, чтобы Пума вел себя с Птичкой как-то по-иному, чем с остальными женщинами. Если Птичка и питала любовь к Пуме, эта любовь была неразделенной. Но Кармен решила понаблюдать за ними пристальнее.
– Кармен.
– Да? – Она нахмурилась. Он опустил вежливую форму обращения «донья», отметила она. Значит ли это, что он не чувствует к ней больше уважения? Значит ли это, что его чувства тоже изменились? То, как он вел себя этой ночью, подтверждало ее подозрения. Но ведь он отпустил ее, как только она попросила, тут же вспомнила Кармен. Морщинка на ее лбу разгладилась.
– Я сегодня иду с тобой. Я буду охотиться возле тебя. – Он не сказал, что он и его мать будут загонять какую-то дичь. Значит, он пойдет именно вместе с Кармен.
Кармен кивнула, не скрывая радости:
– Так хорошо, что ты будешь рядом.
Ему показались искренними ее слова.
Они присоединились к нескольким женщинам, которые шли за ягодами. Пума был единственным мужчиной в этой группе. Он нес с собой лук, стрелы, копье. Кармен, увидев среди женщин Птичку Порхающую В Пиниях, поморщилась. Ей не хотелось сегодня неприятностей. Птичка что-то сказала своим подругам, и все трое засмеялись над Пумой. Пума мужественно игнорировал их насмешки.
Придя на ягодные угодья, группа женщин распалась. Пума некоторое время собирал ягоды вместе с Кармен и бросал ей в корзину. Она улыбнулась про себя и недоумевала, как он собирается охотиться. Наконец он ушел под сень кустарника. Пума лег в тени и положил оружие рядом. Он решил вздремнуть. Было жарко. Вокруг него кружилась мошкара. Неподалеку слышались женские голоса.
Кармен была довольна намерением Пумы поохотиться и надеялась, что он принесет антилопу. Олень был бы тоже неплох. Ее корзина была почти полна. Кармен оглянулась: она увидела вдалеке загорелое лицо Парящей В Небе среди других женщин, но нигде не было видно Птички Порхающей В Пиниях. Кармен вытерла вспотевший лоб и тут же заметила пятно красных ягод неподалеку оттуда, где исчез в зарослях Пума. Она пробралась к ягодной полянке – и услышала два приглушенных голоса в кустах. Один голос был мужской, другой – женский. Кармен заподозрила, что это Пума и Птичка.
Кармен бросила корзину и пробралась поближе. Голосок совести, тонкий и нерешительный, вопрошал ее, может ли испанка позволить себе подслушивать, но Кармен заглушила этот голос. Как она жалела, что недостаточно знает язык апачей, чтобы полностью понять их разговор. Но, вглядевшись в заросли, она поняла все без слов: Птичка сидела возле Пумы, глядя ему в лицо. Она даже однажды протянула руку и погладила его. Они очень подходят друг другу, с завистью подумала Кармен. Она легла на живот, чтобы лучше все видеть.
Пума проснулся и увидел подле себя Птичку.
– Здравствуй, Пума.
Пума заморгал, стараясь сориентироваться, и сел.
– Я хотела поговорить с тобой. Но без свидетелей. Я дождалась удобного момента.
– Птичка, – упрекнул он ее. – Хорошая девушка из апачей никогда не станет встречаться с мужчиной в лесу.
– Пума, – смущенно проговорила Птичка, – это очень важно. Мне надо поговорить с тобой.
Он неохотно кивнул: «Хорошо».
– Я знаю, что с тобой случилось. Я знаю, что Злой и Угнавший Двух Коней поймали тебя и продали команчам.
Он сурово поглядел на Птичку:
– Откуда тебе это известно? Ты говорила об этом другим?
– Я узнала от Угнавшего Двух Коней. Он ухаживал за мной – и думал, что рассказ об этом произведет на меня впечатление.
– И он произвел на тебя впечатление?
– Нет, совсем нет! Я была так расстроена. Я сказала отцу, что не принимаю предложения выйти замуж от Угнавшего Двух Коней. Что я никогда не выйду за него замуж.
Пума медленно кивнул: теперь становилось ясно, отчего Угнавший Двух Коней затаил на него такую злобу. Воин похвастался своей девушке победой, а она, вместо того, чтобы восхититься им, отказала ему и приняла сторону Пумы.
– Я никому не говорила. Я знала, что это бесполезно, потому что он сказал мне много дней спустя, как продал тебя. Я не хотела, чтобы ты стыдился соплеменников.
Пума опять кивнул. Он сам хотел рассказать все касику, отцу Злого, но никак не мог выбрать подходящий момент. Он знал, что старик будет страшно опечален еще одним предательством сына.
– Спасибо тебе, Птичка Порхающая В Пиниях, – сказал Пума.
Она улыбнулась грустной улыбкой. Прикоснулась к его лицу.
– Я… я хочу, чтобы ты знал, что я рада: ты снова с нашим народом.
Пума поглядел в ее красивые карие глаза, которые говорили о большем:
– Ты любила Угнавшего Двух Коней?
– Я любила… как дитя. – Она нахмурилась, опустила ресницы. – Теперь я не ребенок. И не люблю его. Это было ужасно – продать тебя. Апачи так не поступают.
В этом она права, подумал Пума. Угнавший Двух Коней потерял любовь достойной женщины.
Птичка снова глядела ему в глаза любящим взглядом:
– Тебе нравится эта испанская женщина?
Пума старался скрыть свое удивление:
– Зачем тебе знать?
– Я хочу знать, что она для тебя значит.
– Мне нравится испанская женщина, да, – мягко ответил он, глядя прямо в доверчивые глаза Птички.
Лицо Птички сморщилось, и, казалось, она сейчас заплачет. Потом она взяла себя в руки, встала и ушла. Пуме было жаль ее. Он не мог обмануть ее и дать ей ложную надежду. Птичка была молода и красива. Когда-нибудь молодой индеец полюбит ее и женится на ней. Но это будет не Пума.
Пума заметил что-то среди кустов и улыбнулся.
Услышала ли Кармен что-нибудь интересное для себя, подумал он?
Глава 27
Пума снова принялся ухаживать за Кармен. Он смотрел, как она сидит на шкуре кугуара и вышивает красными и желтыми нитками кожаную рубашку.
Кармен уверенно работала костяной иглой. Парящая В Небе помогла ей обработать шкуру, и Кармен очень нравилась мягкость и красота кожи. Кармен решила сделать из нее индейскую женскую рубашку с вышивкой. Она возьмет ее с собой, если покинет апачей, на память об этих днях.
Кармен начинала нравиться ее жизнь, или это приключение, потому что она решила думать о своей жизни, как о цепи приключений. Ей нравился тихий голос Парящей В Небе, которая учила ее втирать размягченный на огне олений жир в шкуру. Ей нравился свежий горный воздух, размеренная жизнь индейцев. Ей нравилось скакать на лошадях; и Пума разрешил ей седлать серую андалуску. Она даже полюбила собирать ягоды. Она решила растолочь ягоды и смешать их с оленьим жиром и сушеной олениной, чтобы получился превосходный индейский пемикан – этому ее научила Парящая В Небе.
Апачи научили ее многому. Она наблюдала за индейскими семьями: отношения в них были добрые, но многое удивляло: муж никогда не разговаривал с матерью жены, да и выросшие братья и сестры мало общались между собой.
Воспитание детей тоже отличалось от европейского. Обычная индейская игра заключалась в том, что мальчик подкрадывался к родительскому костру и воровал прямо с вертела жарящееся мясо. Он торжествующе убегал, а довольная мать хохотала вослед.
А тренировка на выносливость! Чуть подросшему мальчику приказывали бежать в гору и обратно, причем с полным ртом воды, которую он должен был выплюнуть, прибежав обратно, дабы показать, что он дышал правильно: только носом. Даже младенцы у них бегали на расстояния, которые казались невозможными для маленького ребенка. Однажды Кармен услышала, как старик учит собравшихся вокруг него мальчиков не спать под кроной дерева, потому что это первое место, в которое заглянет испанец, враг-индеец или кугуар в поисках добычи. Следовало выбирать место в кустах или в высокой траве, чтобы спать в безопасности.
Неожиданно раздавшийся голос Пумы вывел Кармен из задумчивости:
– Моя мать говорит, что ты многому научилась.
– Да. – Кармен была довольна своими успехами и своей работой.
«Что еще сказать?» – гадал Пума.
– Твоя пища тоже становится лучше.
– Спасибо, – сухо ответила Кармен. Она все еще отказывалась есть или готовить мясо собаки. Пума об этом никогда не спрашивал.
Кармен взглянула на Пуму: он чувствовал себя явно неловко. Он смотрел на нее серьезно и напряженно. Может быть, он снова хочет поцеловать ее? Что-то, наверное, отразилось на ее лице, потому что он отвернулся.
Кармен затрепетала: она вспомнила те слова, которые подслушала в этот день. «Да, мне нравится испанская женщина», – сказал он.
Она все еще не была уверена в своем знании языка апачей.
Она несколько раз повторила про себя эти слова, чтобы увериться, что не поняла их неверно. Да, он любит ее.Улыбнувшись и тихо напевая, она снова принялась за вышивку.
Когда женщины возвращались сегодня с ягодников, Птичка посмотрела на нее долгим недобрым взглядом и отвернулась, но не стала насмехаться, как обычно. Кармен быстро взглянула на Пуму.
Пума в это время думал, что испанка весела и быстра в работе – и красива. И она добра к его матери. И к другим апачам. Он был рад.
Единственное, что его в ней смущает, со все возрастающим раздражением думал Пума – это то, что она испанка. Он не знал, что ему делать. Он не знал, как с ней обращаться. Как за ней ухаживать. Ну, а если он станет ухаживать за ней, и она отдастся ему – что тогда? Он будет жить среди своего народа с чужестранкой. Сколько злобы будет направлено на нее! Он уже удивлялся, отчего никто в деревне не сказал ей грубого слова – пока. Он сам на себе испытал немало за свое испанское происхождение, хотя с тех пор, как исчез Злой, никто не угрожал ему. Никто ничего не сказал ему по возвращению. Когда-нибудь придет время, и он расскажет вождю о том, что ему пришлось пережить в мексиканской тюрьме. Пума понял, почему он день ото дня откладывал это: ему было стыдно, что его продали в рабство собственные соплеменники, и от того, что он был пленником ненавистных испанцев. Он чувствовал на себе бесчестие испанского плена. Он не мог вспомнить, ощущал ли он себя неполным индейцем раньше – до плена. Если и ощущал, то бессознательно, и понадобились тяжкие испытания, чтобы он осознал это.
Он взглянул на Кармен: она будет постоянно напоминать ему об испанцах, если он примет ее в свою жизнь. Она всегда будет такой же светловолосой, голубоглазой, всегда будет помнить свой родной язык. Его мучила собственная нерешимость. Происходила ли она только оттого, что она испанка? С любой другой женщиной: из племени ли ютов, или даже команчей – у него не возникло бы никаких проблем. Что такое испанская женщина и почему она имеет такую власть над ним? Что такое испанцы сделали с ним самим?
Пума со вздохом встал и покинул вигвам.
Кармен была удивлена. Что-то очень беспокоит его – это она точно поняла. Она догадывалась, что это связано с ней.
Пума шел по тропинке, пролегающей по берегу реки, тихо ступая своими мокасинами. Вышла луна, и серебряный свет чередовался с тенью. Пума был настороже, но ему было просто и легко в собственной стране.
Он задумчиво брел вдоль берега. Что же делать? Продолжать ухаживать за испанкой? Ее красота манила его. Да, она нужна ему. Но это не просто физическое влечение. Она испанка – и за этим многое стоит. Она из того племени завоевателей, которое отняло у индейцев землю и убило многих его соплеменников. Хотел ли он, чтобы она жила на индейской земле, в его деревне?
Тут он остановился от внезапной мысли: о чем это он? Ведь он сам – полуиспанец. Он сам – из них, завоевателей. Он отрицательно потряс головой: нет, он воспитан индейцем. Апачем. Его мать – апач. В нем нет больше ничего испанского, все вытравлено.
И все же всю жизнь Пума соприкасался с испанцами. Он выучил их язык, по-видимому, это далось ему легче, чем большинству апачей. Он знал некоторые испанские обычаи. Он знал, что испанцы – прекрасные и жестокие воины. Он знал, что испанцы истово религиозны. И не все испанцы – дурные люди. К примеру, отец Кристобаль, который защищал его от майора Диего. Мигель Бака стал ему почти другом. И даже сам Диего – да, у него были хорошие качества. Он сделал все, чтобы сохранить всех своих людей в долгом и опасном переходе из Мехико. Нет, не все испанцы – плохие. Отчего же Пума чувствовал себя на распутье? Отчего ему казалось, что его испанская часть – это ошибка – то, чего в нем не должно быть? Мучительных мыслей становилось все больше. Происходило ли это от того, что его отец-испанец оставил его? Вспоминать об этом было больно. Годами Пума старался не думать о том, кто породил его. Он редко спрашивал у матери об отце. Ее мягкие и уклончивые ответы не устраивали его. Что-то мстительное в нем отталкивало саму мысль об отце, так же, как отец оттолкнул его.
У него осталось несколько ранних воспоминаний об отце. Позже Парящая В Небе рассказала ему, что его отец был изыскателем. Как-то раз, направляясь в горы Сангрэ де Кристо, он присоединился к племени, в котором жила девушка. Звали его Теодоро Мануэль де Сьерра, и он делал черные пометки на белой бумаге, описывая все, что видел. Он делал рисунки растений: некоторые были столь искусны, что Парящая В Небе легко узнавала их. Он расспрашивал об обычаях и жизни апачей. Но чтобы спрашивать, подумал только сейчас Пума, отец должен был знать язык апачей. Но эти мысли не принесли ему успокоения. Отец интересовался растениями, языком и жизнью апачей, но не был заинтересован в том, чтобы остаться со своей женой – и сыном. Когда Пуме исполнилось пять лет, его отец ушел, сказав, что хочет вернуться к своему народу. Он пошел на запад, там где горы переходили в равнину, и никогда уже не вернулся. Молодая вдова год оплакивала своего мужа, а затем, чтобы выжить среди апачей и защитить сына, приняла предложение Охотника, который взял ее в жены. Вдвоем они воспитывали сына. Пума любил и уважал своего отчима, но измена родного отца оставила в душе рану, которая так и не зажила.
Пума вздохнул: каким образом случайная любовь к испанке пробудила в нем полузабытые чувства?
Вдруг Пума заметил еще одну фигуру, одиноко сидящую и смотрящую на реку. Подойдя ближе, он узнал касика – Человека Который Слушает.
Старик, обернувшись, молча показал ему, чтобы Пума приблизился. Некоторое время они вдвоем слушали звук воды. Потом старик заговорил:
– Ты не рассказал мне, что случилось.
– Да. – Пума вздохнул. Ему не хотелось и сейчас говорить об этом. Он предпочел бы молчать и слушать голос реки. И думать. Но, возможно, это и есть то место, где следует рассказать все.
– Я был продан команчам.
Человек Который Слушает кивнул, и Пума подумал, что касик уже обо всем знает. Ведь Птичка Порхающая В Пиниях знает.
– Команчи продали меня мексиканцам. Я провел год в мексиканской тюрьме.
Пума говорил быстро, торопясь преодолеть неприятную тему. Но лицо его вспыхнуло, а кулаки сжались от гнева. Ему было неприятно, что касик узнает, что с ним произошло.
– И это сделал мой сын, – голос касика был беспомощным.
– Да. – Пума почувствовал облегчение.
Некоторое время касик смотрел на реку, потом добавил:
– У меня больше нет сына.
Пума промолчал: он сочувствовал касику. Он знал, что тому нелегко было принять то, что случилось с его сыном.
– Вы наказали его на четыре года, не на вечность.
Старик посмотрел на Пуму:
– Это верно. Но тот человек, который покинул нас, полный ненависти, злобы и зависти, тот, кто хотел убить тебя, – не мой сын. Человек, продавший тебя команчам, это не мой сын. – Человек Который Слушает, покачал головой. – Он больше не тот юноша, которого я воспитал в своем вигваме. Что-то с ним случилось. Что-то повернулось в нем и взрастило ненависть.
Пума подумал и ответил:
– Он хотел стать касиком.
Каждый среди апачей знал об этом.
– Это правда, – согласился касик. – Но куда бы он повел народ? Я не мог согласиться, чтобы он стал касиком. Я должен передать народ Мудрому вождю, я не могу поддаться своей отцовской любви. Мой сын стал бы плохим вождем.
Это было правдой, если уж собственный отец отказал Злому в мудрости. Пума мог понять горечь отца. Потом он вспомнил время своего рабства и снова зажегся неприязнью.
– Из тебя получится хороший вождь нашему народу, – добавил касик.
Значит, Злой говорил правду, когда сказал, что его отец предпочел Пуму собственному сыну. Пума возликовал: несмотря на присутствие в нем испанской крови, его народ хочет видеть его касиком. Это была высшая честь для мужчины, которая возлагала на него ответственность и требовала мудрости.
