Текст книги "Помереть не трудно (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Глава 20

Стоять в самом низу, ощущая над собой все эти перекрёстные взгляды, чувствуя тяжелое дыхание – в зале было душновато – мне не понравилось.

По коже бежали мурашки, в горле пересохло так, что губы прилипли к зубам. В голове установился равномерный звон, словно вокруг меня зудели армии комаров.

Казалось, все собравшиеся чувствуют моё состояние. И тихонько посмеиваются.

Это не было похоже ни на один виденный мною суд. Не было защитника, обвинителя, не было присяжных.

Только Великий князь Скопин-Шуйский одиноко восседал в своём кресле, в самом центре зала.

А потом я сообразил: все присутствующие участвуют в заседании. Они не являются пассивными зрителями, любой может принять решение. А уж быть обвинителем или защитником – каждый выбирает сам…

Великий князь же не является судьёй. Он служит арбитром – подсчитывает голоса.

Весь мир – театр, – пришли на ум слова великого трагика. – В нём женщины, мужчины – все актёры. У них свои есть выходы, уходы…

А ведь наверняка английский бард понимал больше, чем мог сказать. Он старался, он очень старался! В своих пьесах он тщился поведать людям о том мире, в котором маги и ведьмы, вервольфы и упыри – являются живыми, не вымышленными персонами. Сон в летнюю ночь – о чём это, как по вашему? А Буря?..

Ведь о нём, молодом англичанине из Стратфорда-на-Эйвоне, тоже много неясного… И как выдавали себя за великого драматурга лорд Бэкон, и слухи о его смерти, как оказалось впоследствии, несколько преувеличенные…

Впрочем я отвлёкся. В предчувствии опасности, понимая, что очень скоро жизнь изменится безвозвратно, или вовсе оборвётся, разум пытался отвлечь себя досужими рассуждениями – чтобы не думать о главном.

По рядам кресел бежали шепотки, бормотания – моим обострённым слухом я угадывал, что ничего хорошего там не говорят.

Словно во сне, на дальней галерее я увидел бледные лица Гиллеля и отца Прохора.

Удивиться не успел: к подиуму, на котором в массивном кресле восседал Скопин-Шуйский, кособоко подрысил Спичкин. Под мышкой у него была толстая папка.

Пока господин секретарь зачитывал длинный перечень моих прегрешений – и настоящих и мнимых – я отвлёкся. Стал рассматривать Великого князя.

Он был в старинного покроя бархатном камзоле, при шелковом платке, туго обнимавшем морщинистую, как у черепахи, шею. На груди сверкала золотая, усыпанная бриллиантами звезда. Это было единственное его украшение, не считая шпор на сапогах с высокими голенищами.

Волосы князя, похожие на старую паутину, были заплетены в жесткую косицу и стянуты чёрным бархатным бантом – иногда он поворачивал голову и спрашивал что-то у секретаря, тогда косица металась, как хищный скорпионий хвост.

Князь сидел свободно, расположившись в громадном резном чёрном кресле, как на троне. В одной руке – шпага, остриём которой он упирался в пол, в другой – ониксовые чётки. Полированные бусины ярко выделялись на бледной пергаментной коже.

Он был очень стар. Это читалось в его прозрачных глазах. К жизни он более не испытывал ничего, кроме безграничного терпения.

Но голову князь держал высоко и твёрдо. Широкие плечи развёрнуты, спина прямая. Рука, опираясь на шпагу, не дрожала.

…Убийство нескольких членов диаспоры вервольфов, пособничество чёрной магии, питание эфирными энергиями не дававших на то согласия людей… Игнорирование законов Совета, здесь: хождение по населённому пункту без Печати…

Князь внимал молча. На лице его не было никаких эмоций. Казалось, слова секретаря его нисколько не занимают, и он думает о чём-то другом.

Алекс тоже стоял тихо. Его не пустили в середину зала, ко мне, и шеф занял место в первом ряду, сразу за деревянными перильцами.

Позади него, как бы в качестве почётного эскорта, застыли два голема.

Спичкин говорил что-то ещё. Отстранённо, словно речь шла вовсе не обо мне, я удивлялся: и когда успел столько нагрешить?..

Всё это время я хотел одного: увидеть Мириам.

Я искал её на галереях, среди бледных лиц, слившихся в конце концов в одно безликое пятно. Я ждал, что она войдёт в зал – и големы расступятся перед нею, и пустят её ко мне…

Я представлял, как в то время, что я стою здесь, под взглядами сотен незнакомцев, она где-то в зале пьёт шампанское, и смеётся, и кружится в вальсе с Виктором… Это было больнее всего.

Я даже испугался: неужели эти муки мне терпеть до конца жизни?

Вдруг я очнулся от своих мыслей: в зале настала гробовая тишина. И в этой тишине прозвучал желчный, и как мне показалось, мстительный, голос Спичкина:

– По совокупности преступлений стригою Стрельникову выносится приговор: безвременная смерть.

Все взгляды обратились на князя.

Тот сидел, ни на кого не глядя, только задумчиво ковыряя пол кончиком шпаги. По его лицу не было ясно, одобряет ли он заявленное Спичкиным, или скажет слово против.

Вопреки ожиданиям, я затаил дыхание. Ещё минуту назад казалось, что смерть – это избавление от страданий; что я приму её с радостью, с большой охотой.

Но в этот миг полной тишины, когда я, вместе со всеми, смотрел на Шуйского, ожидая подтверждения или опровержения приговора, я понял, что дико, до умопомрачения, хочу жить.

Может, разумом я и жаждал смерти – покончить со всеми неприятностями разом, перестать быть тем, кем я сделался по милости судьбы. Но тело, тело хотело жить. Сердце желало гнать кровь по венам, члены желали и дальше ощущать тепло и холод, и прикосновения к нежной женской коже, и твёрдую определённость пистолетной рукояти…

Я хотел увидеть Мириам, и вновь оказаться в тесных питерских переулках, и посмотреть, как разводят мосты над Невой, и почуять запах молодой, страстной Белой ночи…

– Господин дознаватель, вам есть что сказать по этому вопросу?

Голос князя, негромкий, хорошо поставленный, властный, разнёсся по всему залу. Я вздрогнул, и перевёл дыхание.

Князь обращался к Алексу.

Теперь все взгляды устремились к шефу… Я видел, как подобрался на своём месте Владимир, как приподнялись над другими фигуры Гиллеля и отца Прохора, видел торжествующий блеск в мутных глазках Спичкина и спокойное ожидание в прозрачном взоре Шуйского.

– Нет.

Зал в едином порыве выдохнул.

А я задохнулся. Мысли испарились из головы, все до одной. Под черепом образовалась звенящая пустота, а перед глазами начало двоиться.

Алекс предал меня, – мысль пришла неожиданно, как весенняя гроза. – Он так ничего и не узнал, и решил спихнуть всё на помощника…

И тут я почувствовал себя так ужасно, что захотелось плакать. От собственной глупости, от низости собственного характера.

Я жил под кровом этого человека. Ел его хлеб. Он открыл мне двери в совершенно новый мир, придал смысл моей запутавшейся жизни.

Он неоднократно спасал мою задницу.

Как я мог усомниться в чистоте его помыслов? Как я мог даже допустить мысль о том, что он отвернулся от меня?..

Все эти переживания вихрем проносились в моей душе, и я не сразу заметил, что к подиуму, на котором было установлено кресло князя, подошел ещё один господин.

Я не сразу узнал его без медвежьей шкуры.

Волосы, прежде спутанные, аккуратными волнами ложились на плечи. Борода была подстрижена, карие глаза не прятались под густыми нависшими бровями, а смотрели ясно, открыто. Фрак трещал и поскрипывал на его могучих плечах, от всей фигуры веяло мощью.

Меня окружили запахи мёда и горячих, нагретых солнцем сосновых шишек.

– Я хочу высказаться в пользу господина Стрельникова, – словно камни перекатились в недрах железной бочки. – Диаспора стригоев признала его своим Владыкой. Он – тот, кто рождается раз в поколение, он – Даритель. Умертвить его будет большой ошибкой.

– Стригои не имеют голоса в Совете, – скрипуче заметил Спичкин. – И Совету нет дела до политических интриг в их среде.

– Портить отношения с князем Неясытью сейчас, когда только образовалось шаткое подобие мира, кажется мне слишком недальновидным, – спокойно сказал человек-медведь.

– Князь Неясыть допустил появление в Москве неконтролируемого, едва оперившегося стригоя, – парировал Спичкин. – Он не обеспокоился тем, что новообращенному надо как-то кормиться, а лицензии у него нет… Так что можно это расценивать, как открытую провокацию.

– Сей стригой не принадлежит к Московской диаспоре, – теперь Гиллель поднялся со своего места. Его голос звучал громко и уверенно. – Не-жизнь выбрала его случайно. Это побочный эффект его противостояния с магом Лавеем.

– Значит, его кровь отравлена вдвойне, – упрямо затряс своей папкой Спичкин. – Все мы помним, какие беды обрушил на нас Лавей семьдесят лет назад. Помним, как тяжело было с ним справиться. А теперь нам говорят, что он создал птенца!.. – Советник обвёл взглядом ряды. – Разве мы желаем ещё одной схватки? С учеником Лавея?

– Я не сказал, что Стрельников был его учеником, – спокойно поправил Гиллель.

– Но это же очевидно, – пожал плечами Спичкин. – Зачем ещё Лавею обращать человека?

– Отчёт о том происшествии был предоставлен Совету ещё в прошлом месяце, – вдруг сказал со своего места отец Прохор. – Александр Стрельников проявил беспримерное мужество в борьбе с колдуном. Лишь благодаря его самоотверженности нам удалось обнаружить лёжку и принять своевременные меры против орд тератосов, едва не затопивших улицы Петербурга, – добавил он.

– Он добровольно стал одним из них, – Спичкин упёр кривой перст мне в грудь. Я понял, что секретарь прекрасно осведомлён о перипетиях нашего противостояния Лавею. – Стригой – существо, которое по определению принадлежит злу. Он не может испытывать высоких чувств и порывов души, ибо уже мёртв. Я лишь хочу довести до конца то, что уже случилось.

– Он прошел серебряное крещение! – выкрикнул отец Прохор. Голос подростка дал петуха, но никто и не подумал рассмеяться. – Он выжил после испытания гробом и серебром, и он никогда не пил кровь.

– Это так? – грозно спросил князь. Его глаза вперились в меня, словно дула пистолетов.

Я не мог произнести ни звука. Во рту так пересохло, что не получалось даже сглотнуть. Язык стал похож на кусок пемзы.

– Не совсем, – наконец совладал я со своим голосом. Этому человеку невозможно было солгать. Или даже утаить часть истины. – Чтобы выследить Лавея я должен был принять метку.

– Вот видите! – закричал Спичкин. – Единожды согрешив, он сделает это снова, – он обвёл зал безумным взором. – Стрельников может стать Владыкой, предводителем стригоев, какого не было вот уже триста лет – и представляет далеко не потенциальную, а весьма существенную угрозу. Которую я предлагаю искоренить в зародыше.

Зал заволновался. Я видел, как многие склоняли головы в знак согласия словам Спичкина.

– Я отдаю своё Слово за стригоя, – неожиданно сказал человек-медведь. – При жизни он был хорошим человеком, и в посмертии пока не совершил ничего дурного. В его груди бьётся благородное сердце.

– Я тоже отдаю своё Слово за стригоя, – словно эхо, откликнулся со своего места и Гиллель.

Я чуть выдохнул.

Это обсуждение, где все говорили так, словно меня и нет, изрядно пугало. Пугал Спичкин – своей целеустремленностью в попытках меня истребить он был похож на комодского дракона. Пугал князь Шуйский – своим равнодушием, своим беспристрастием он представлялся мне существом запредельным, которого заботы дольнего мира уже не касаются.

Пугал своим молчанием Алекс.

И когда я увидел, как упорно отстаивают мою жизнь Гиллель, отец Прохор и человек-медведь, имени которого я даже не знал, где-то под сердцем затрепетала надежда.

– Необходимы три поручителя, – взвизгнул Спичкин. А потом добавил, бросив взгляд на Владимира: – И они не должны быть дознавателями.

Со своего места опять поднялся отец Прохор.

– Я отдаю своё Слово за стригоя, – веско бросил он. И теперь в голосе его не осталось ничего от подростковой неуверенности. Передо мной вновь был высокий, чуть сутулый старец, в монашеской скуфейке, с белой, до пояса, бородой.

– Вы не можете, святой отец, – Спичкин заявил это триумфально, чувствуя своё превосходство и не скрывая этого. – Как лицо духовное, вы не имеете права вмешиваться в дела мирские.

– В данном случае я выступаю, как член Совета.

– К сожалению, я должен согласится с господином Спичкиным, – великий князь даже не поднял головы. Он смотрел вниз, на кончик своей шпаги, словно всё происходящее было ему глубоко неприятно. – Вы, как лицо духовное, имеете лишь совещательный голос, святой отец. Так что… – подняв голову, словно это был тяжкий груз, Шуйский обвёл взглядом кресла. – Кто-то ещё может поручиться за этого стригоя?

Я видел, как отвернулась, словно её это не касается, ведьма Матрёна. Как делает вид, словно что-то пишет в телефоне, Пантелей Степной. Владимир вцепился зубами в козырёк своей кепки…

Море лиц, чужих, пустых, равнодушных… Что им какой-то заезжий стригой? В конце концов казнь – это даже интересно. Будоражит нервы.

– Быть по сему, – великий князь стукнул кончиком шпаги в пол. Вместе с этим звуком куда-то провалилось и моё сердце. – Стригой Стрельников приговаривается к немедленному наложению «оков Справедливости» первой степени. Охрана! Приступить к исполнению приговора.

Не было никакого перехода. Никакой преамбулы. Вдруг големы, что стояли кругом сцены, у перил амфитеатра, одновременно протянули ко мне правые руки и из ладоней их брызнули, целясь в меня, лучи света.

Я назвал их лучами, хотя это был не свет. Это был неизвестный мне вид магической энергии, до того плотной, почти осязаемой, что она оставляла следы на сетчатке глаз и на коже. И болезненные, хотя и невидимые ожоги.

Эта энергия обвилась вокруг моей шеи подобием удавки и начала душить.

Я споткнулся. Упал на колени. Попытался схватить удавку руками, ослабить узел. Но пальцы чувствовали один только воздух.

В глазах потемнело. Грудь разрывала неимоверная боль, хотелось кричать – но лёгкие были пусты.

Лица на галереях слились в одно громадное, с жадными глазами пятно, в ушах установился глухой гул.

Я почувствовал, что умираю.

Каждая клеточка тела молила о глотке, хотя бы капле воздуха, сердце безуспешно гнало по венам пустую кровь…

Перед глазами вдруг вспыхнула серебряная вспышка, я почувствовал ожоги на лице, на руках, на спине…

Я вновь был в гробу. Опутанный цепями, без еды, без воздуха и без надежды. Как я тогда хотел жить! Вернуться к Мириам, вновь увидеть девчонок и Алекса…

Мысль о Мириам чуть не бросила меня в пучину отчаяния – я вдруг понял, что никакого будущего у нас нет. Но зато мысль о девчонках, о непримиримой Антигоне, всезнающей Афине и заботливой Амальтее неожиданно прибавила сил.

– Ты выжил, спутанный по рукам и ногам в гробу, – сказала Амальтея.

– Ты пересилил тягу к крови, не превратился в банального упыря, – сказала Афина.

– Ты можешь снять эти оковы, – добавила Антигона. – Ты – стригой. Ты – Владыка. Ты сильнее их всех.

Мысль билась в голове, как набат: – Это уже со мною было. Да, я тогда почти всё время был в беспамятстве, и не осознавал, что происходит. Но девчонки правы: мне не обязательно умирать. Если захочу, я могу вообще не дышать.

Я попытался призвать ту силу, что посетила меня на ринге, после убийства вервольфа. И она сразу пришла, будто только этого и ждала. Только вот… Только вот воспользоваться ею я не мог – не пускала удавка.

Почуяв моё сопротивление, она затянулась ещё туже.

Сделалось темно – исчезли даже лица зрителей. Стих неумолчный гул голосов. А перед глазами вдруг возникли два пламенника – сначала я принял их за глаза Лавея, но быстро понял, что эти, в отличие от красных глаз колдуна, светятся тёплым желтым светом.

Вдруг запахло горящими берёзовыми дровами. Это было так отчётливо, так ярко, что в носу защекотало от терпкого дыма.

Я понял, что пламенники – это угольки костра. Того самого костра, что я призван охранять. И защищать.

Я подул на эти угольки, осторожно, терпеливо, давая им разгореться… Ничего не вышло. Что-то мешало, какая-то сила вступила в противоборство с моей, и угольки почти погасли. Я испугался. Откуда-то пришло понимание, что если они погаснут – я погибну.

Запаниковав, я стал дуть сильнее, но угли уже подёрнулись серым пеплом, в глубине их не осталось даже намёка на искру.

Отчаяние затопило меня с головой, я даже попытался завыть – но не смог. Не было воздуха. И тогда я решил спасти хотя бы огонь. Пусть я погибну, но эти угли должны продолжать гореть.

Собрав всю свою силу, по крохам, по крупицам, скопив её где-то в середине живота, под сердцем, я выдохнул на угольки. Это даже не было дыханием, просто его подобием, последней моей мыслью.

Но вдруг в глубине углей разгорелись искры. Они становились ярче, ярче, а потом появился огонь.

И когда вспыхнуло пламя – удавка лопнула.

Я вдохнул полной грудью и выпрямился.

Открыл глаза.

Первое, что я увидел – торжествующий взгляд Алекса. Лицо его полнилось такой гордостью, словно он сам избавил меня от удавки.

Во-вторых я понял, что заклинание, которым душили меня големы, никуда не делось. С их неподвижных ладоней всё так же шел поток силы, он обтекал меня, впитывался и… не причинял никакого вреда. Я чувствовал необычайный подъём – словно только что напитался живой человеческой энергией.

Боясь пошевелиться, я посмотрел на великого князя. Тот сидел прямо, и неотрывно глядел на меня. Губы его кривились, но я не мог угадать: улыбка это или гримаса ненависти.

– Заклинание не действует! – завизжал Спичкин. – Это всё он, – он тыкал пальцем не в меня, а в Алекса. – Он подменил охранные артефакты!.. Охрана! Взять его!..

Но големы не пошевелились – очевидно, реагировали они только на голос Шуйского.

– Тогда я сам! – вытянув руки, скрючив пальцы, Спичкин выпустил в меня волну энергии, подобную струе огнемёта.

Я заслонился рукой, и почувствовал, как волоски на коже скручиваются от жара. Манжет рубашки побурел, на запястье вспухли пузыри, наполнились сукровицей, лопнули и тут же запеклись…

И вдруг меня окатило прохладой. Словно над головой опрокинули чашу с родниковой водой. Почувствовав на плече руку, я чуть обернулся, и встретил карий весёлый взгляд человека-медведя. Тот подмигнул и взмахнул свободной рукой.

Огонь ушел в пол, оставив на шашках паркета безобразное обугленное пятно.

В зале повисла гробовая тишина.

Спичкин стоял, тяжело дыша, но рук так и не опустил – по пальцам его всё ещё пробегали искры.

– А я и не знал, что вы – такой сильный маг, господин секретарь.

Слова князя Шуйского разнеслись по залу до самых удалённых его пределов.

– Это вышло случайно, – пробормотал Спичкин. – Я хотел защитить закон.

И тут в центр площадки, ко мне, вышел Алекс.

– Господа! – он обвёл взглядом зал, а затем повернулся к великому князю. – Надеюсь, дело стригоя Стрельникова исчерпало себя. Оковы Справедливости на него не подействовали – это доказывает невиновность ответчика.

– Быть по сему, – слово прогремело по всему залу, затушив начинавшийся пожар возмущенных криков. – По древнему обычаю, казнь не может быть применена дважды, – громко сказал Шуйский. – Божий промысел доказывает, что стригой Стрельников невиновен!

Големы потушили лучи и убрали руки. Я почувствовал, что свободен.

Выждав пару минут, чтобы все успели проникнуться новым положением вещей, князь повернулся к Алексу.

– Следующим слушается дело компании «Семаргл», – объявил Шуйский. – Господин дознаватель. Вам слово.

Глава 21

– Господа Советники, – шеф вышел вперёд. – Для тех, кто не присутствовал при начале расследования, вкратце изложу обстоятельства дела, – он вопросительно посмотрел на князя, тот милостиво кивнул. – Итак… – у Алекса не было никаких бумаг. Никаких заметок или шпаргалок. – Около месяца назад строительная компания «Семаргл», принадлежащая степному клану вервольфов, начала новый проект по воздвижению торгового центра на Ярославском шоссе. В ходе земляных работ открылось старинное – не менее трёхсот лет – кладбище, не обозначенное ни на одной карте. И буквально на следующий день начали умирать рабочие. Сразу возникла мысль о проклятии, проснувшемся в тот момент, когда началась стройка. Зная закон о древних захоронениях, вервольфы стройку заморозили. Но смерти не прекратились – поветрие перекинулось на руководящий состав…

– Какого рода смерти преследовали вервольфов? – спросил Спичкин.

– Разного рода, – ответил шеф. – Отравления, несчастные случаи… Было даже одно нападение охотников за головами, не увенчавшееся, к счастью, успехом.

– Несмотря на то, что стройку закрыли, компания «Семаргл» должна быть наказана в соответствии с Законом о древних захоронениях, – поспешно заявил Спичкин. – Руководство не озаботилось хорошей экспертизой, в результате погибли сотрудники. Я займусь составлением протокола…

– К счастью, такой экспертизой озаботился я, – громко объявил Алекс. Спичкин выпучился так, словно его ударили под дых. – Имеется заключение квалифицированной ведьмы: проклятие было наложено уже после того, как начались работы. К древнему кладбищу оно не имеет никакого отношения.

В зале поднялся негромкий гул – словно накатывал и отступал ночной прибой. Советники переговаривались и перешептывались между собой.

– Доказательства! – завопил Спичкин. – Где доказательства? Мы должны знать, кто проводил экспертизу…

– Я не обязан раскрывать имена экспертов, – высокомерно, словно перчатку в лицо, бросил Алекс. – Как дознаватель класса «дракон» я имею право судить, насколько качественно проведена та или иная экспертиза.

– Заявляю протест! – Спичкин выставил свою папку, словно щит.

– Протест отклоняется, – громыхнул великий князь.

Честное слово, секретаря аж перекосило.

Алекс, сладко улыбнувшись, продолжил.

– Так же у меня есть письменное признание мага, которого наняли наложить проклятье. Испугавшись – и вполне обоснованно – преследования со стороны заказчика, он посчитал благом исчезнуть из Москвы. Но письму можно верить. Любая графологическая экспертиза подтвердит его подлинность.

Новое объявление шефа произвело фурор. Галереи пошли волнами – советники выказывали горячую заинтересованность.

– Идём дальше, – одним взглядом Алекс успокоил зрителей. – Как только мы с напарником, известным всем господином Стрельниковым, явились в Москву для проведения расследования, на нас было устроено покушение.

Зал взорвался новыми возгласами.

– И не одно!

Я уже говорил, что мой шеф – мастер эффектно подавать факты?..

– Не будем вдаваться в подробности. Для тех, кто захочет ознакомиться с обстоятельствами дела скрупулёзно, в своё время будет предоставлен отчёт.

Рукой он махнул так, что все сразу поняли: действительно не будем. Ни к чему это.

– Но всё обернулось к лучшему, – успокоил советников шеф. – Потому что в покушениях, совершенных на нас, проявился тот же почерк, что присутствовал в убийствах сотрудников «Семаргла». Да, да, вы не ослышались. Речь идёт именно об убийствах! Тщательно спланированных и совершенных с одной целью. С какой – позволю себе пока умолчать.

Я нашел взглядом Пантелея Степного. Вервольф сидел, подавшись вперёд, вцепившись обеими руками в спинку скамьи перед собой. Глаза его отчётливо светились желтым.

– Так вот, – продолжил шеф. – Следы, улики и элементарные умозаключения о мотивах привели к младшему брату директора, Гордею Степному. Всё указывало на то, что младший партнёр вознамерился стать главой компании. Строительство торгового центра – дорогостоящий проект. Никаких сторонних инвестиций не привлекалось – и в случае неудачи компания «Семаргл» несла огромные убытки. Что не могло понравится совету директоров… Таким образом, рассудили мы, Гордей Степной осуществил свой план: убив нескольких рабочих он свалил всё на проклятье, стройку заморозили – что и приводило к смещению Пантелея Степного с должности главы компании. Мы, неожиданно явившись в Москву, грозили разрушить планы господина Степного-младшего, и он, с помощью своей стаи «Ночные Волки», устроил покушение на дознавателя. А затем – ещё одно и ещё. Какой чудовищный план! – скажете вы, господа советники. И будете совершенно правы… К счастью, это был ложный след.

– Но вы же убили Гордея Степного! – вскричал Спичкин. – Прямо у меня на глазах вы всадили ему пулю в грудь! Вы утверждали, что именно он – убийца, и вы, пользуясь правом дознавателя, свершили возмездие. Выходит, вы ошиблись, господин Голем?.. И покарали невинного? А значит, совершили хладнокровное убийство! Великий князь! – Спичкин повернулся к Шуйскому. – Велите големам арестовать убийцу. Я сам поведу расследование дальше…

– Вы об этом господине говорите, милейший? – громко вопросил Алекс.

В тот же миг двери распахнулись и в зал вступил Гордей Степной. Совершенно живой. Одет вервольф был празднично и торжественно: во фрак и белоснежную манишку. И он был совершенно живым.

Я что хочу сказать: за то время, пока шло расследование, я насмотрелся на множество различных умертвий. Упырей, вурдалаков, стригоев, зомби и банальных живых мертвецов. На Кутузовском на нас напали мёртвые волки, поднятые из могил искусством некроманта…

Но от Гордея Степного не пахло мертвечиной. Он был окончательно и бесповоротно жив.

Я сам видел, как в груди вервольфа появляется огромная дыра, как она, словно ямка в песке, наполняется кровью, и как та заливает рубашку. Я помнил, каким бледным и неподвижным он был. Я был убеждён, что Алекс своим выстрелом разорвал ему сердце…

– Помнишь лекцию о том, что раны от железа не страшны вервольфам? – шепнул мне на ухо Алекс. – Вот то-то же, – и он повернулся к креслу Шуйского.

– Великий Князь. Вы требовали найти убийцу. Так вот я его нашел.

И вновь, уже в который раз, на зал рухнула тишина.

Я искал взглядом знакомые лица: Владимир, Гиллель, отец Прохор – все неотрывно смотрели на шефа. Владимир – с вызовом, Гиллель – с лёгкой улыбкой, по лицу чудо-отрока блуждала откровенно ехидная ухмылочка…

Пантелей Митрофанович при виде брата разительно переменился. Он словно бы помолодел, сбросил лет двадцать, а заодно – и груз, невидимый но тяжелый, который давил ему на плечи.

– Третьего дня, накануне всем известного взрыва на Кутузовском, Гордей Митрофанович Степной сам пришел ко мне в отель, – громко сообщил Алекс, обращаясь к Совету. – Пришел открыто и смело, как подобает невиновному. У Гордея Митрофановича случилось несчастье: похитили сына. И он пришел за помощью. В единственное место, где ему действительно могли помочь.

Для усиления эффекта Алекс опустил, что в похищении младший Лесной изначально обвинял нас. Но не думаю, что для расследования это было так уж существенно.

– Вместе с московским дознавателем мы бросились на поиски Митрофана Степного, безобидного недоросля, по воле судьбы угодившего между молотом и наковальней.

– Не правда! – вновь заголосил Спичкин. – Вы, вы сами убили младшего Степного, наследника компании «Семаргл»!

Великий князь устало потёр переносицу.

– Господин Спичкин, – сказал он голосом вроде бы тихим, но разнесшимся до самых дальних уголков зала. – Впредь воздержитесь от голословных обвинений. И не перебивайте более докладчика, – и он посмотрел на Алекса. – Продолжайте, господин дознаватель.

– Господин секретарь, – по-змеиному улыбнулся Алекс. – При всём уважении, я ожидал от вас большей сообразительности. Узрев своими глазами живого и невредимого Гордея Степного, вы могли сделать не слишком далеко идущий вывод: что сын его пребывает в добром здравии, как и его отец. Но не будем строго судить господина Спичкина, – шеф вновь обращался к аудитории. – Он находится в некотором помрачении рассудка, и это вовсе немудрено… Впрочем, продолжу по порядку. Итак: мы угодили в ловушку. Нас заманили на подвальную парковку коммерческого здания на Кутузовском проспекте и применили заклинание, известное в узких кругах, как «Гнев Везувия».

Алекс сделал паузу – чтобы до слушателей получше дошло.

– Да, СМИ и полиция сделали заявление, что на парковке взорвалась бомба, списав всё на очередную атаку террористов. Но у меня тут есть одна вещь… – погрузив руку в карман, он достал сломанный пополам артефакт. – Я сейчас передам эту вещь Великому князю, и пусть он нам скажет, что это такое.

Шеф сделал шаг к помосту, легко вскочил на него и подошел к Шуйскому. Тот взял сломанный артефакт – не голой рукой, а через белый шелковый платок – и помолчав немного, возвестил:

– Это «Гнев Везувия».

Из разных концов зала полетели свист и улюлюканье. Раздался топот – многие советники, не в силах усидеть на месте, повскакали с мест.

– Как знает любой человек, имеющий отношение к магии, по артефакту можно найти того, кто им пользовался, – объявил шеф. Он вновь спустился ко мне, в центр зала, оставив обломки артефакта у Шуйского. – Попросим же Великого князя отыскать этого господина.

Князь сделал знак, и один из големов, подойдя к помосту, наклонился и словно бы обнюхал обломки. А затем повернулся к галереям, стремительно взлетел в шестой ряд, и… схватил за руку Хельгу.

Ни слова ни говоря, он вздёрнул её на ноги и вежливо, но твёрдо сопроводил вниз.

По галереям пронёсся ропот. Пантелей Митрофанович, стоя недалеко от нас, громко вскрикнул.

Было видно, что Хельга пытается бороться с силой голема – или Слова, которое произнёс Великий князь, направляя его. Она кусала губы, сжимала кулаки, трясла головой – но шла к центру зала.

А я вспомнил бледный абрис лица и медный развившийся локон, выбившийся из-под капюшона. Затем припомнил, что в клубе «Астарта» Хельга тоже присутствовала – хотя я и не ожидал увидеть среди маргиналов служащую компании… Она сидела неподалёку от парня в желтой майке, мага Валентина. Который признался в том, что его заставили наложить проклятье на кладбище…

– Вы будете отвечать на вопросы по своей воле, или нам придётся применить Оковы? – мягко спросил князь у девушки.

– Я ничего не знаю, – крикнула та. – Это какая-то ошибка!

– Охрана, – негромко скомандовал князь Шуйский. – Наложите на ответчицу оковы Справедливости. Четвёртую степень.

Големы вновь вытянули руки.

Я невольно сжался, будто удавка вновь коснулась моей шеи… Но вместо меня вскрикнула Хельга.

– Сударыня, вы можете говорить? – негромко спросил князь.

– Да… – простонала волчица.

– Передаю ответчицу в ваши руки, дознаватель. Помните: под оковами она будет говорить лишь то, что вы спросите.

Алекс кивнул и подошел к Хельге.

– Скажите: вы обладаете магическими способностями?

– Нет.

Алекс обвёл глазами зал. А потом задал следующий вопрос.

– Сударыня, это вы применили артефакт «Гнев Везувия» на подземной парковке?

– Да.

По залу словно промчалась буря.

– И я разделяю ваши чувства, господа, – склонил голову Алекс. – «Гнев Везувия» – заклинание настолько разрушительной силы, что применить его было чистым безумием. Все помнят, что стало с городом Помпеи, не так ли? Та же участь вчера вечером могла постигнуть и Москву… Если бы рядом не оказалось московского дознавателя, Владимира Маяковского! – последние слова он выкрикнул. – Чьё беспримерное мужество и самообладание, а также виртуозное владение артефактом, известным как «Молот Тора», предотвратило катастрофу, не побоюсь этого слова, национального масштаба.