Текст книги "Помереть не трудно (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 18

Всё произошло очень быстро. Миг – и на куртке Гордея расцвёл влажный красный цветок. Ещё миг – и едва очухавшийся Митрофан лежит с аккуратной дырочкой во лбу.

– Вы сошли с ума, – именно так я и подумал. Нет, честно: спасти, ценой неимоверных усилий, пацана, чтобы тут же застрелить? Серьёзно?..

– Спокойно, кадет, всё под контролем, – Алекс убрал револьвер и наклонился над старшим вервольфом.

Грудь его уже полностью промокла. В центре зияло отверстие, в которое свободно можно было вложить пальцы.

Лицо Митрохи осталось безмятежным. Желтоватые глаза удивлённо смотрели в небо, обесцвеченная чёлка прикрывала дырку во лбу и казалось, что пацан просто прилёг отдохнуть.

– А вы?.. – я беспомощно посмотрел на Владимира. – Как вы могли это допустить?

Московский дознаватель лишь нахмурился. А потом отвернулся. Наверное, чтобы не смотреть на трупы.

А ведь он отвечал за безопасность Митрохи.

Я ничего не понимал. Шеф, которому я доверял безоговорочно, которого считал человеком чести – взял и хладнокровно пристрелил ничего не подозревающих вервольфов.

Я хотел об этом сказать, потребовать объяснений, и уже открыл рот…

– Тихо, – предупредил вдруг Алекс. – Мы не одни. Здравствуйте, Секретарь. Какими судьбами?

Спичкин аж подсигивал от восторга. Глаза его, и так слегка навыкате, сейчас походили на два варёных яйца. Бледные, почти без радужки и ресниц, они производили ещё менее приятное впечатление, чем зубы.

Он вышел из-за парапета, за которым скрывалась лестница, ведущая к самой воде. Секретарь был всё в том же лоснящемся костюме и совершенно неподходящей мягкой панаме.

– Я знал! – стащив с макушки, он смял панаму в кулаке и принялся вытирать лицо. Затем, будто очнувшись, посмотрел на неё с удивлением, кое-как расправил, и водрузил потерявший всякий вид головной убор обратно на голову. – Я чувствовал! – растянув резиновые губы в улыбке, он погрозил Алексу пальцем. – Я говорил вам, что не отступлюсь. Что буду преследовать вас денно и нощно, что вцеплюсь, как клещ… Убийство! – он выкрикнул это слово так, словно оно доставляло ему истинное наслаждение. – Двойное убийство! Отец и сын. Я знал! Я верил!..

– Вас так радует смерть ближнего? – флегматично спросил Алекс. Показалось: он сейчас опять выхватит револьвер, нажмёт на спусковой крючок, и через мгновение тело Спичкина полетит в мутные воды Москвы-реки…

– Да плевал я на каких-то шавок, – брезгливо обойдя Гордея, Секретарь подошел вплотную к Алексу, и поднявшись на цыпочки, зашипел тому прямо в лицо: – Меня радует ваша недальновидность, господин дознаватель. Вы оправдали все мои надежды. И дали повод арестовать вас, вместе с вашим ручным стригоем, на совершенно законных основаниях. Наконец-то! Наконец-то вы попали мне в руки!..

– Вы просто завидуете нам, Спичкин, – Алекс поморщился, когда на его лицо попала капля слюны. Демонстративно достал платок, промокнул подбородок и отступил на пару шагов. – Мы талантливые и бессмертные. Мы пьём за собственное здоровье с самим дьяволом, и вместе с ангелами танцуем на острие иглы. Мы можем сказать Слово, и этот город обрушится на его жителей. А можем сказать иное Слово, и на месте прежнего возникнет новый град, краше и великолепнее прежнего. А вы, Спичкин, что можете вы?.. Прожить свой короткий век, надувая щеки и пыжась от сознания собственной бесполезности. Вы слизняк, Спичкин. Никчёмная дырка от бублика. И знаете что? Мы вас не боимся.

– Да, я всего лишь человек, – Секретарь неприятно оскалился. – И я никогда не сыграю в орлянку с вечностью. Но зато у меня есть власть. Власть карать и миловать таких, как вы. Пусть вы неизмеримо лучше и талантливее меня… Но зато я, Я! Могу сделать вашу вечную жизнь такой невыносимой, что вы позавидуете мёртвым. И знаете что? Мне это нравится. Так что сдавайте оружие, господа дознаватели. Вашу дальнейшую судьбу решит Совет. Я со своей стороны могу обещать, что в судьбе этой будет не больше света, чем в жизни земляного червя!

– Сколько пафоса, – поморщился Алекс. – Нет, правда, господа, я готов сдаться лишь затем, чтобы не слышать сих убогих метафор. Пусть меня упекут в ад – только бы не общаться с бездарями. Говорят, в преисподней собралась очень славная компания…

– Ну так и сдавайтесь! – возликовал Спичкин. – Протяните руки, господин Голем, и сию минуту на них окажутся серебряные наручники. Сдайтесь. Вам сразу станет легче…

По-моему, он робел. Несмотря на то, что поймал шефа с поличным, был свидетелем убийства – Спичкин боялся.

– Легче мне станет, когда я на Совете представлю полный отчёт о событиях, – строго сказал Алекс. До тех пор, господин Секретарь, как бы мне не хотелось удовлетворить вашу просьбу – не обессудьте. Сдаться, пока расследование не закончено – не могу. Не имею права.

– Но я сам видел, как вы совершили убийство, – растерялся Спичкин.

– Вы видели, как я, находясь на службе, вершил правосудие, – поправил Алекс. – Рутинный акт возмездия.

– Но…

– Насколько я помню, – повысил голос шеф. – Если я сам, лично, не изъявлю желания сдаться на вашу милость, вы, господин Секретарь, не имеете права меня задерживать, или же каким-то другим способом препятствовать расследованию. Посему – разрешите откланяться. Нас ждут неотложные дела в другом месте.

– Хотя бы скажите, за что вы его, – потеряв весь свой запал, взмолился Спичкин. – У меня же два трупа на руках! С меня же спрашивать будут…

– Извольте, – сжалился шеф. – В ходе расследования мы с помощником выяснили, что за всеми убийствами в компании «Семаргл» стоит Гордей Степной. Мотив: он хотел сместить брата и занять место директора компании с годовым оборотом в два миллиарда рублей… Надеюсь, этого вам достаточно?

– Не вполне.

Алекс терпеливо вздохнул и закатил глаза.

– Власть, как вы и сами знаете, наркотик. Которым невозможно пресытиться. К тому же, если бы вы потрудились проверить банковские выписки Гордея Митрофановича, вы бы удивились, сколь много может потратить один среднестатистический вервольф. Карты, ставки на бои без правил, байкерский клуб – который он содержал на свои средства… От брата, в качестве отступных, он не мог получить столько, чтобы покрыть все долги. Но зато кресло директора давало неограниченный доступ к казне. Гордей Степной начал подбираться к креслу директора издалека: когда представился случай, под видом проклятья убил нескольких сотрудников. Он рассчитал, что стройку обязательно закроют, компания понесёт громадные убытки и члены совета директоров сместят нынешнего директора – в его пользу.

– У вас есть доказательства? – Спичкин весь подобрался.

– Вот здесь – признание мага, который ему помогал, – шеф помахал перед советником мятым письмом. Тот сделал движение, словно хотел вырвать листок, но Алекс ловко сунул его себе в карман. – После бала, господин Секретарь, после бала… Завтра на Совете я представлю все улики и доказательства. Но до тех пор – прошу мне не мешать.

Шеф мило улыбнулся и посмотрел на реку.

– Кстати, господин Спичкин, вы слышали? На Кутузовском чуть не рухнуло здание… – он спросил как бы вскользь, намеренно переводя тему, но Спичкин вздрогнул. – Почему бы вам, вместо того, чтобы мешать следствию, не заняться своими прямыми обязанностями? Поискать того, кто не побоялся активировать опасный артефакт в центре города?

– А с чего вы взяли, что там был задействован артефакт? – Спичкин побледнел. Кончик носа, уши и подбородок напротив, стали красными.

– С того, что мы там были. И чудом спаслись. Благодаря Володе мы избежали участи быть погребёнными заживо.

Спичкин бросил на Владимира полный ненависти взгляд.

– Вы нашли… – он облизал губы. – Вы нашли обломки артефакта?

Теперь я пытался изгнать из памяти образ фиолетового, как у мёртвого кролика, языка…

– К сожалению, нет, – невозмутимо соврал Алекс.

– Очень жаль. Они могли бы привести к хозяину проклятья.

– Вот и займитесь, – посоветовал шеф. – Обломки наверняка где-то в здании.

Спичкин нервно огляделся, зачем-то, перегнувшись через парапет, посмотрел на воду…

– А что делать с трупами? – было видно, что ему уже не терпится уйти.

– Их заберут вервольфы, – спокойно ответил Алекс. – То, что они были преступниками, ещё не значит, что эти люди не достойны сообразных их положению похорон.

В этот момент я услышал глухой рокот.

Как по команде, из-за поворота показалась колонна мотоциклов. Они заняли всю улицу, и растянулись на целый квартал. Здесь было около двухсот машин, а учитывая, что за спинами у многих сидели пассажиры, нас удостоили своим присутствием практически все вервольфы Москвы.

– Они проводят в последний путь своего вожака, – тихо сказал Алекс. – Стая приехала попрощаться.

– Тогда я здесь больше не нужен, – Спичкин поспешно отступил в противоположную от вервольфов сторону.

– Честь имею, – кивнул ему Алекс.

– Ещё одно, господин дознаватель, – секретарь вновь нервно облизал губы. – Не смейте улизнуть. Вы слишком много себе позволяете, – он с отвращением посмотрел на меня. – Этот ваш стригой… Он должен ответить за свои поступки. Совет должен принять решение об его участи.

– Мы там будем, – ещё раз кивнул Алекс.

Нас затопил рёв двигателей. Запахи отработанного топлива мешались с запахами крепкого пота, мускуса и волчьей шерсти.

– Откуда они узнали, что Гордей убит? – прокричал я на ухо шефу.

– Я им позвонил, – ответил тот.

Я думал, нас разорвут. Учитывая обстоятельства – это было бы только справедливо. Вервольфы, как хищники, вполне имели право выразить своё горе, покарав убийц их вожака… Вообще-то, они были просто обязаны это сделать.

Но нет. Только четверо волков, в том числе тот, с седой головой и усами, что организовал бой в клетке, взяли Гордея и Митрофана, как-то пристроили мёртвые тела на чопперы и увезли…

– Вы действительно собираетесь завтра идти на бал? – спросил я, немного придя в себя.

Мы сидели у самой воды, на ступенях. Алекс меланхолично смотрел на реку. Та была пуста: ни прогулочных пароходов, ни катеров.

Накатило почти неодолимое желание броситься в чёрную воду и поплыть. Резать плечом холодные волны, окунать лицо, и самое главное – смыть, смыть с себя тяжёлый запах волчьей шерсти.

Наклонившись, я зачерпнул полную горсть и плеснул себе в лицо. Вода отдавала сырой нефтью и тиной, но я решил, что для стригоя несколько проглоченных головастиков – не помеха.

– Я никогда не даю пустых обещаний, – наконец сказал шеф. Сунув руку в карман, он достал трубку, набил её свежим табаком и принялся раскуривать.

– Но вы же знаете, что Гордей невиновен.

– Это не доказано, – бросил шеф между двумя затяжками.

– Я думал, что нужно доказывать вину, а не наоборот.

Быть злым на шефа – не свойственное мне состояние. Я привык доверять его поступкам, его суждениям. И убийство невиновного, на мой взгляд, было вопиющим, из ряда вон выходящим событием.

– Всему своё время, кадет.

– То есть, на бал мы идём, – уточнил я. – Несмотря на то, что вы совершили убийство и не имеете доказательств правомочности своих действий.

– Даже я не мог бы выразиться лучше, – невозмутимо ответил шеф.

* * *

До рассвета было далеко, но улицы города кипели, словно в час пик. К этому я привык: в Питере тоже любят гулять по ночам, но у нас хотя бы светло. Здесь же, если нет луны, свет фонарей теряется в густых потёмках подворотен, в тенях деревьев, в обрывистых кручах высотных домов… Надо сказать, никому это не мешает.

По тротуарам бродят весёлые подвыпившие компании, из многочисленных клубов доносится глухой ритмичный бит, и хотя по дорогам, как безмолвные акулы, курсируют полицейские, никого это особо не волнует.

Мы в этой весёлой праздной толпе затерялись свободно. Я даже немного расслабился.

Пропало ощущение, что на меня смотрит недобрый глаз, а спину сверлит прицел – и пуля вот-вот полетит в цель…

Возможно, я себя накручивал – убийство вервольфов, неожиданное, последовавшее сразу после спасения одного из них – не добавляло спокойствия моим истрёпанным нервам. Я привык, что Алекс может всё. Что нет такой задачи, с которой он бы не справился, иногда – походя, одной левой, иногда – приложив толику усилий…

Но сейчас казалось, что он переборщил.

Владимир тоже так думал. Во всяком случае, я надеюсь. После смерти Гордея с сыном он не сказал ни слова. Молчал, темнел лицом, и иногда поигрывал своим молотом…

Вот и сейчас он шел позади нас, никак не участвуя в беседе.

– Почему я обязан иметь лицензию, когда другие стригои живут спокойно и так? – этот вопрос возник не вдруг. Я думал о нём всё время, и решил, что сейчас – отличная возможность его задать. Объяснять свои действия Алекс не хотел, так пусть хотя бы ответит на парочку вопросов.

– Потому что ты, кадет, состоишь на государственной службе, – не замедляя шага, Алекс приветливо кивнул компании ярко накрашенных девчонок, с хохотом выкатившейся из дверей кафешки. – А стригои, которых ты видел в «Астарте» – маргиналы. Теневой бизнес. Казино, ночные клубы, словом – сфера сомнительных услуг. Никого из них не возьмут воспитателем в детский сад.

– А с лицензией, возьмут что ли?

Я представил, что меня окружают детишки… К горлу подскочил комок, в животе завязался набитый рыболовными крючками узел.

– С лицензией ты можешь работать хоть хирургом, – пожал плечами Алекс.

– Но где гарантия, что я не буду питаться… на работе? Дети, больные в клинике – хожу себе, здороваюсь, щупаю пульс… И пью.

– Лицензия – тому гарантия, – пояснил Алекс, словно я забыл эту прописную истину.

– Да объясните толком! – от избытка чувств я повысил голос. Холодный порыв ветра сбил шляпу с парня, и тот оглянулся с недоумением.

– Осторожнее, Сашхен, не надо привлекать к себе внимание полиции, – мимо как раз проезжал автомобиль с выключенными мигалками, и Алекс как бы невзначай загородил меня собой.

– Простите шеф, погорячился. А что, полицейские могут отличить стригоя от… человека?

– Не могут, – неожиданно сказал Владимир. – Но они обязаны проверять всех подозрительных личностей.

– Ясно, – я разозлился. – Просто я ничего не понимаю. С тех пор, как мы в Москве, меня то и дело грозят сослать на соляные копи, а то и вовсе убить. Но зато маргиналы принимают на «ура». И даже оказывают знаки внимания… – я вспомнил, как припадал на одно колено князь Неясыть.

– Лицензия тоже является Словом, – Владимир догнал нас и я оказался зажат между двумя дознавателями. – Магическим ошейником. Как только стригой совершает противоправное – с её точки зрения – действие, ошейник сжимается. От степени нарушения зависит, насколько сильно сдавит тебе горло.

– Это гарантирует беспрекословное подчинение носителя Слова, – мрачно кивнул Алекс.

Я вспомнил, что в день нашего приезда, когда мы встретили ведьму Матрёну, бабка что-то такое говорила.

– Но это же… – я поискал подходящие слова. – Это же бесчеловечно – лишать людей достоинства. Низводить до уровня дикого зверья. Как собаку, которую наказывают электрическим разрядом, если та слишком громко лает.

– Электроошейники запрещены мировой конвенцией защиты животных, – нравоучительно сказал Владимир. Я фыркнул.

Получается, даже у животных есть защитники и какие-никакие права…

– Я знал, что тебе это не понравится, – поморщился Алекс. – Поэтому и не хотел заострять внимание.

– Закон очень старый, – сказал Владимир. – В шестнадцатом веке, когда только образовывался Совет, он действительно казался приемлемой альтернативой.

– Чему?

– Казни, – Владимир говорил так тихо, что даже я, с своим обострённым слухом его еле услышал. – Тогда было много… таких, как ты.

– Ты хотел сказать: чудовищ, – вставил шеф. – Называй вещи своими именами, Володенька. В те времена таких, как Сашхен, считали монстрами. Упырями. И поступали соответственно. Да и наша с тобой должность, кстати сказать, называлась совсем по-другому.

– И как? – спросил я.

– Инквизиторы. Таких, как мы, тогда называли инквизиторами. Ловцы ведьм, колдунов – и таких, как ты. Их посылали на костёр.

– У них были веские причины, – пожал могучими плечами Владимир. – Вурдалаки губили городские кварталы, вервольфы уничтожали все поселения людей, которые не находились за крепкими стенами, маги подчиняли себе города и заставляли платить дань… О тушинской осаде слышал?

– Это когда Лжедмитрий? – неуверенно спросил я.

– Он самый. Калужский царёк… – Владимир фыркнул. – Осадил Москву, требовал, чтобы его признали правителем. А и мажонок был так, серединка на половинку. Но какова наглость!.. Совет – это лучшее, что произошло с нами со времён Крестовых походов. Он дал нам закон. А закон – это возможность жить, не боясь, что тебя разорвёт толпа с факелами.

– Ты говоришь о том же Совете, что применил против нас «Гнев Везувия»? – ядовито спросил шеф.

– В любом деле бывают перегибы, – буркнул Владимир. – Но ты знаешь, что я прав. Если бы не Совет – не было бы никакой компании «Семаргл». Вервольфов до сих пор бы травили по лесам, а те в ответ вырезали бы целые деревни…

– Я не дам надеть на себя ошейник.

Слова вырвались сами собой. Я в этот момент думал о чём-то другом… Ладно, я думал о Мириам. О том, что она скажет, если я позволю превратить себя в бессловесную подъярёмную скотину. Я знаю свою девушку и уверен, что она будет против такого чудовищного насилия над личностью.

– Сашхен, ты не понимаешь…

– Я могу себя контролировать, – я завёлся. Кровь прихлынула к щекам, в кончиках пальцев появился незнакомый зуд.

– Вот ты прямо сейчас это делаешь, да? – слова шефа были полны сарказма. Оглядевшись, я понял, почему: несколько урн было опрокинуто, открытые по летнему времени двери и окна домов в едином порыве захлопнулись, а с уличного столба, шипя и плюясь искрами, сорвался электрический провод…

– Я научусь, – если бы в душе моей было столько же уверенности, как в голосе.

– А если нет?

Я представил, как за малейшее действие, за мысль, промелькнувшую в голове, горло сжимает невидимая удавка…

– Я умру. Покончу с собой. Но ошейник носить не буду.

– Ты же помнишь, что стало с Серёжей? – тревожно спросил Алекс. – Сашхен, ты же не хочешь такой участи…

– Всегда есть кремационная печь, – как можно равнодушнее пожал я плечами. – Надеюсь, что из пепла я восставать всё-таки не умею.

– Вы забыли об одной мелочи, – вдруг сказал Владимир.

Небо посветлело. Свет фонарей стал прозрачным и зыбким, словно размытая водой акварель. И гуляк на улицах заметно поубавилось – я даже не заметил, как это случилось.

– Бал уже сегодня, – сказал московский дознаватель.

– У нас есть обломки артефакта, – вспомнил я. – Я сам слышал, как вы говорили, что по ним можно найти хозяина. Того, кто его сотворил. Может быть, за день мы успеем отыскать…

– Мы сделаем это на балу, – заявил Алекс. – На бал съезжаются все, кто имеет отношение к миру сверхъестественного. И если маг, который сделал «Гнев Везувия» будет там – мы его отыщем. Остальное сделает Гончее Заклятие.

– Заклятие? – переспросил я.

– Это разновидность того же ошейника, – сказал Владимир. – То же самое Слово. Стоит прицепить его к какой-нибудь вещи, которая принадлежала преступнику – и того отыщут хоть за тридевять земель. Слово не спит, не нуждается в еде – оно упорно ищет. А когда находит…

– Срабатывает, как строгий ошейник, – закончил Алекс. – Отыскав реципиента, оно начинает душить. И тогда преступник сам, со всех ног бросается к Совету.

– А иногда и не успевает добежать… – мрачно добавил московский дознаватель.

Алекс не отрываясь смотрел на дорогу. Не глядя он протянул руку и дёрнул Владимира за рукав. Тот оглянулся, осёкся и остался стоять столбом, глядя туда же, куда и шеф.

Предметом их любопытства был лимузин, который неторопливо ехал по пустому шоссе. Был он чёрным, очень породистым – хотя марки я так и не узнал; и выглядел устрашающе.

В последнее время Парки, что вечно плетут нити моей судьбы, понаделали в полотне множество узлов, а некоторые петли вообще спустили. Так что я приготовился к худшему.

– Неужели Сам пожаловал? – тихо спросил Алекс.

– Похоже на то, – уголком рта буркнул Владимир.

– Да что происходит-то?

– Стой смирно, кадет, – приказал шеф. – Не чешись, не лови мух, не суй рук в карманы… Говори, только если тебя спросят, и будь, чёрт тебя побери, вежлив. А ещё лучше – молчи. Прикинься ветошью. Я сам буду говорить.

Лимузин тем временем остановился.

Он даже не потрудился подрулить к обочине – просто остановился в центре полосы, как будто так и надо.

Стёкла были настолько тёмными, что в них отражался мир – как в кривом зеркале.

Вот и наши вытянувшиеся физиономии отразились, когда Алекс, подгоняя меня толчками, шагнул с тротуара на проезжую часть.

Что характерно: немногие автомобили беззвучно обтекали чёрного кита слева, ни одним звуком не выражая недовольства. И даже полицейская «шкода», как серая акула беззвучно проплыла мимо, лишь в последний момент униженно пискнув в знак приветствия.

Дверь лимузина беззвучно распахнулась, открывая сумрачные недра. В них угадывались высокие, с начищенными до блеска голенищами сапоги, рядом – тяжелая трость, дальше шел чёрный с серебряным позументом бархатный камзол, а ещё выше – бледное, почти призрачное лицо. Бесцветные волосы были убраны назад и стянуты то ли в косицу, то ли в хвост, в ухе покачивалась серьга с редким, грушевидной огранки бриллиантом.

Но не это главное. По особенной неподвижности, бескровности черт можно было сказать, что незнакомец ужасно, невообразимо стар.

Из салона пахло дорогим парфюмом, горячими щипцами для завивки волос и коньяком. Сам же пришелец не пах почти ничем. Немного пыли, немного сухой кожи. Как старинный пергамент, который хранится в музее, в специальном, заполненном вакуумом ящике.

– Князь.

Не обращая внимания на возможных свидетелей, Алекс упал на одно колено, прижав правую руку к сердцу.

– Князь.

Владимир сделал то же самое, с одним отличием: правой рукой он опирался на молот.

Почувствовав, нежели услышав, немой приказ шефа, я повторил действия дознавателей.

Вышло у меня не так ловко и непринуждённо, как у них. Но я старался: незнакомец произвёл на меня впечатление. И запахом древних забытых эпох, и надменной осанкой, а более всего – глазами.

Такие же бесцветные, как мои, они таили в себе невероятную мощь. Казалось, если их хозяин разозлится – запросто выпустят лазерные лучи, как в старых комиксах про Супермена.

– Ну и затеяли вы бучу, – голос князя шелестел, как чешуя рептилии по холодным камням. – Взбаламутили наш тихий пруд. Не на то я рассчитывал.

– У нас всё под контролем, – наконец тихо, словно бы себе под нос, сказал Алекс. – У меня есть план.

– Добро. Делай, что должно, – слова упали веско, как гири на прилавок продовольственного магазина. – Время тебе – до полуночи.

Дверь лимузина беззвучно закрылась и тот сразу двинулся с места – я не услышал даже шепота двигателя. Словно бы автомобиль, содержащий в себе загадочного незнакомца, и вправду был призраком.

Господа дознаватели ещё секунд тридцать оставались в тех же подчинённых позах, и лишь потом разогнулись.

– Что это такое было? – отряхнув изрядно помятые брюки, я с удивлением поглядел на шефа.

– Явление Великого князя Скопина-Шуйского простому народу.

Когда Алекс называл Светлым князем стригоя Неясыть, в его голосе слышались нотки иронии. Чуть заметной снисходительности – словно бы мы, все, согласились играть в детскую игру, и он лишь придерживается правил.

Сейчас в его голосе было неподдельное уважение и восхищение, а иронические слова должны были скрыть трепет, который Алекс – Алекс! – испытал перед дряхлым призраком в лимузине.

– Но что это значит?

– Нужно выпить, – обратился шеф к Владимиру, игнорируя мой вопрос.

– Я знаю одно местечко, – кивнул тот. – Здесь недалеко.

Мы свернули в небольшой переулок, прошли мимо старушек, занимавших ранние посты на скамейках – Владимир церемонно раскланялся; вошли в пахнущий детьми и собаками подъезд многоквартирной хрущевки, поднялись на третий этаж, где московский дознаватель открыл бронированную дверь своим ключом.

– Конспиративная квартира, – пояснил он на наши недоумённые взгляды, закрывая вторую, внутреннюю дверь и защелкивая по очереди четыре замка. – Стараюсь в каждом районе иметь подобное логово – мало ли, что может случиться… Проходите, чувствуйте себя, как дома.

– Но не забывайте, что в гостях, – пробормотал Алекс. Я понял, что он тоже находится под впечатлением.

– Тут шесть комнат, – продолжал Владимир, идя перед нами по коридору и распахивая, одну за другой, двустворчатые двери. – Я выкупил весь этаж. Остальные двери на площадке, разумеется, фальшивые.

– И почему мы в Петербурге не завели себе такой роскоши? – спросил Алекс, разглядывая интерьеры в стиле довоенной номенклатуры. – Как было бы удобно: не надо возвращаться под утро с другого конца города… Пришел, принял душ, выпил водочки – и снова человек.

– Думаю, девчонки будут против, – сказал я. – Они не очень-то жалуют, когда с утра напиваются.

Я с интересом разглядывал интерьеры.

Тут были и крашеные серой канцелярской краской стены. И стол, обитый старым вытертым плюшем, а на нём – зелёного стекла, как у самого товарища Ленина, лампа; и красный палас на полу, и даже фикус с широкими лопастеобразными листьями. Почти целую комнату занимал исполинский деревянный секретер с множеством отделений, для хранения документации…

– Сам по комиссионкам бегал, – с затаённой гордостью поведал Владимир. – Все предметы – настоящие. Вот этот стул, например, принадлежал Осе Бродскому.

Мы с шефом посмотрели на невзрачную, изрубленную по краю ножом табуретку с овальным отверстием в центре сиденья, и на всякий случай уважительно ахнули.

Кухня была под стать квартире. На окнах – белоснежные занавески в мелкий голубой цветочек и весёленькую надпись «Миндзрав». Вместо плиты – настоящий примус, а холодильник я не сразу опознал в небольшом овальном гробчике с надписью «Зил».

Стол покрыт чистой клеёнкой в зелёно-коричневую клетку, вместо обоев на стены была поклеена та же клеёнка. Из динамика негромко вещало радио.

– Я здесь душой отдыхаю, – мы уселись на табуреты – обычные, не Бродского, а Владимир принялся хлопотать. – Как чувствую – не могу больше: интернет, айфоны, гиперзвуковые ракеты, автомобили, которые заряжаются от обычной розетки… Так прихожу сюда, закрываю окна, и представляю, что я всё ещё «там». Сейчас выпью чаю, и отправлюсь на поэтический вечер в кружок слесарей завода «Серп и Молот».

Рассказывая, он достал из холодильника хрустальный лафитничек, тарелочку с нарезанной, посыпанной лучком, селёдкой, другую – с прозрачным розовым салом. Сосиски улеглись рядом с сваренной в мундире картошкой, нам с Алексом достались разнокалиберные рюмки. Ему – водочная, похожая на небольшой гранёный стаканчик – в народе такие зовут «чекушка», а мне – ликёрная, с золотым ободком, от какого-то помпезного сервиза.

– А ты всегда хранишь на конспиративных квартирах свежие, готовые к употреблению продукты? – как бы невзначай спросил Алекс, сооружая себе бутерброд из чёрного хлеба и селёдки.

– Наш девиз: всегда готов, – отшутился Владимир. – А впрочем, ты прав, Сергеич. Я уже давно здесь живу.

– А как же твой домик на Клязьме? – удивился шеф. – Ты же мечтал, я помню… Рыбалка на рассвете, жареные караси… И женщина.

По лицу Владимира прошла судорога.

– Был, – разлив из лафитника в три рюмки, он хлопнул свою, не закусывая и налил повторно. – И домик был и женщина была… Как её там? Ниночка? Манечка?.. Но видишь ли, Сергеич…

– Вижу, – кивнул Алекс. – Да не оправдывайся, сам такой. Любовь – она бывает только один раз. Всё остальное – пародия. Мучительная и беспощадная, – Алекс тоже выпил, словно это был тост. – Вот и Сашхена пытаюсь вразумить, чтобы не наделал тех же ошибок, что и мы…

Самое смешное: и Алекс, и Владимир выглядели так, что им нельзя было дать больше тридцати. Я до сих пор не до конца верил в их разговоры про бессмертие. Доказательств-то никаких.

– Кто был в том лимузине? – рассуждения о смерти натолкнули на мысль о загадочном старике. – И почему вы испытываете к нему такой пиетет?

– Великий князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, – Алекс откусил сразу половину бутерброда и принялся со вкусом жевать.

– Это я уже слышал. Дальше-то что?

– Это глава Совета, – ответил Владимир. – Собственно, он и основал его, после подавления мятежа Лжедмитрия, в одна тысяча шестьсот десятом году.

– Он же тогда умер, – я уже успел взять телефон и открыть нужную страницу в википедии.

– С кем не бывает, – пожал плечами Алекс. Я вот тоже умер – как ты знаешь, стрелялся и не перенёс ранения в пах. А Володенька – покончил самоубийством. Все мы, знаешь ли… – он покрутил пальцами в воздухе. – Ты, например, тоже мёртв – зарезан бомжами в старом метро. И ничего.

– Умер – шмумер, – произнёс Владимир с непривычным акцентом. – Лишь бы здоров был…

Я моргнул. Услышал, как скрипят собственные зубы и попытался ослабить челюсти.

– Умер?

– А что, я тебе не говорил? – Алекс легкомысленно махнул наколотой на вилку и надкушенной сосиской. – Извини, запамятовал. Но документы все Котов выправил – комар носу не подточит. Можешь на кладбище сходить. Вполне приличная могилка.

Я стал лихорадочно перебирать в памяти тех, кого известие о моей смерти могло потрясти. Отец – сам давно на кладбище; одноклассники и однокашники, по-моему уверены, что я погиб ещё в Сирии… Так что, по большому счёту, никого эта новость не шокировала.

– Саша прав, – неожиданно сказал Владимир. – Когда ты видел князя в последний раз?

– Дай Бог памяти… Лет тридцать назад, – задумчиво ответил Алекс. – Дело о Голубятне на желтой поляне, помнишь? Его тогда сильно занозило.

– Похоже, сейчас его занозило не меньше, – буркнул московский дознаватель.

– Совет – его детище, – кивнул шеф. – И мысль о том, что внутри, в самом яблочке, завёлся червь…

– Это вы про мага, который делает запрещённые артефакты, – догадался я. – Значит, всё это время… вы искали именно его?

Алекс кивнул.

– Мы не можем рисковать. Почуй этот сморчок опасность – и непременно разразится несчастье. Так что действовать надо было тонко, я бы сказал, ювелирно. И тут подвернулось это дело с вервольфами, – он посмотрел на Владимира.

Московский дознаватель поморщился, затем с силой провёл рукой по лицу, словно стряхивая паутину.

– Они мне доверяли, – сказал он. – А я позволил их убить.

– Так было нужно, – Алекс наклонился над столом и похлопал московского дознавателя по плечу.

А я подумал, что с этой стороны Алекса ещё не знал. Нет, я догадывался, что он одержим своей работой. Что отдаёт ей всего себя, целиком. И требует того же от других. Он просто не понимает: как можно работать по-другому…

Но чтобы лишать кого-то жизни ради идеи, ради того, чтобы что-то доказать… Это для меня было ново.