Текст книги "Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта"

Автор книги: Татьяна Алексеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава XXIV

Россия, Москва, Тверской бульвар, 1880 г.

На улице было невероятно шумно. Несмотря на плотно закрытое окно и опущенные тяжелые бархатные шторы, оттуда все равно доносились то громкие крики, то какой-то странный грохот. Лежащей на кровати старой женщине по имени Анна Петровна казалось сквозь сон, что возле ее дома собралась огромная толпа и каждому человеку в ней что-то от нее нужно. Женщина хотела подняться и выглянуть в окно, а лучше – выйти на балкон в соседней комнате и спросить, что случилось и для чего она понадобилась всем этим шумным людям, но она никак не могла вырваться из полудремы. Ей снилось, что она встает и подходит к окну, она удивлялась, заметив, что ей совсем не трудно идти по комнате и что у нее ничего не болит, она протягивала руки к шторам, но не успевала их раздвинуть, потому что просыпалась и обнаруживала, что по-прежнему лежит в мягкой постели под жарким пуховым одеялом. Но шум за окном не прекращался и даже постепенно усиливался, и в конце концов хозяйка дома окончательно вырвалась из сна в реальность.

Шум и крики за окном ей не приснились. На улице и в самом деле происходило что-то необычное. Теперь Анна Петровна слышала это совершенно ясно, и в ней, давно привыкшей к тихой и спокойной жизни, внезапно пробудилось хорошо забытое чувство – девичье любопытство, которое было так сильно в ее юные годы. Кряхтя и морщась от боли в затекших от долгого лежания старых суставах, она села на кровати, спустила ноги на пол и попыталась встать. Это удалось ей не сразу, но в конце концов она все-таки поднялась и медленно зашаркала к занавешенному окну.

Путь через всю комнату занял у слабой старухи немало времени, но гвалт за окном не прекращался, и она упрямо шла вперед, облокачиваясь на расставленные по комнате стулья и кресла. Наконец ее усилия были вознаграждены. Хозяйка добралась до окна, сдвинула в сторону пыльную синюю штору и, навалившись всем телом на подоконник, выглянула на улицу.

В первый миг она зажмурилась от показавшегося ей слишком ярким после полумрака спальни света. Но потом, выждав немного и приоткрыв глаза, старая хозяйка увидела, что за окном происходило нечто еще более интересное, чем она думала. Мимо ее дома действительно шла большая толпа людей – не такая огромная, как представлялось пожилой женщине в полусне, но все же довольно внушительная. Шли прохожие медленно, поминутно оглядываясь, словно все самое интересное происходило позади них, однако при этом никто из горожан не пытался повернуть назад и подойти ближе к тому, что вызывало их любопытство. Время от времени они что-то кричали друг другу, иногда размахивая при этом руками. Впрочем, лица у них были, насколько смогла рассмотреть из окна слабая глазами старушка, не злыми и не испуганными, а скорее веселыми, так что на улице явно происходили не волнения. Похоже, там случилось какое-то радостное событие.

– Ну-ка, ну-ка, что же там делается-то? – тяжело вздохнула Анна Петровна, почти касаясь носом стекла.

Откуда-то справа послышался громкий цокот копыт и грохот быстро ехавших по булыжнику экипажей. Из окна хозяйки дома не было видно, кто это едет, но старуха была уверена, что так шуметь могут только сразу несколько повозок. Она была полна решимости дождаться, пока эти повозки не проедут под ее окном, чтобы рассмотреть их и, может быть, увидеть, кому они принадлежат, но старое и немощное тело подвело свою хозяйку. Простояв, держась за подоконник, еще с полминуты, Анна Петровна почувствовала, что не может дольше держаться на ногах. Боль в спине и слабость, никогда не оставлявшие ее в последние годы, особенно усилились, и старухе стало ясно, что, если она не хочет упасть на пол, надо немедленно вернуться в постель. С трудом сдерживая стон, она попробовала немного выпрямиться и заковыляла обратно. На пути ей попалось кресло, и выбившаяся из сил женщина почти упала в него, с наслаждением погрузившись в лежащие на нем мягкие подушки. «Отдохну здесь чуть-чуть, а потом позвоню горничной, – решила она. – Попрошу ее узнать, что творится на улице!»

При мысли о том, что ей придется вставать и снова идти по комнате к кровати, над которой висел шнурок звонка, Анна Петровна едва слышно застонала. Зря она все-таки решила самостоятельно походить по комнате! Нельзя ей в ее возрасте, с ее больными костями и суставами, устраивать такие трудные «походы»! Но очень уж любопытно было узнать причину всеобщей радости в Москве – что-то подсказывало старушке, что эта радость имеет некоторое отношение и к ней.

Ей повезло – не пришлось самой добираться до кровати и дотягиваться до звонка. Рослая молодая горничная, не так давно приехавшая из деревни для ухода за пожилой и тяжелобольной барыней, вошла в ее спальню раньше и, увидев свою госпожу бессильно лежащей в кресле, испуганно всплеснула руками:

– Анна Петровна, вы что ж делаете-то?! Зачем встали, почему меня не позвали?!

– Да в окно хотела посмотреть… – слабым и виноватым голосом отозвалась старушка.

– А если бы вы упали?! Ну как так можно! – Девушка нагнулась над креслом и с легкостью, словно маленького ребенка, подняла хозяйку дома на руки. – Нет там, за окном, ничего такого уж интересного, чтобы ради этого так рисковать!

Анна Петровна тихо хихикнула. Вновь, как в далекой молодости, ее отчитывали за легкомысленное поведение!

– Там что-то происходит, толпы какие-то бегают, – попыталась она оправдаться. – Не ругайся, душечка!

Служанка тем временем донесла пожилую женщину до кровати, осторожно опустила ее на пуховую перину и заботливо укутала одеялом.

– Ну так позвонили бы, позвали бы меня и спросили, что там творится, – ворчала она уже миролюбиво, – я бы вам все и рассказала. Ничего там особенного не происходит, просто памятник кому-то ставят.

– Памятник? – Анну Петровну вновь охватило любопытство. – И кому же? Кому-нибудь из государей, раз там такое столпотворение?

– Наверное, – пожала плечами девушка. – Хотите – сбегаю узнаю, кому?

– Будь так добра, Глаша, узнай, – попросила ее старушка. Она сама не понимала, почему ей так важно быть в курсе того, что творилось на улице. Но необходимость этого чувствовалась так сильно, что, если бы рядом не было горничной, Анна Петровна готова была снова встать с кровати и даже выбраться на улицу – лишь бы найти ответ на так взволновавший ее вопрос.

К счастью, ей не пришлось этого делать. Служанка хоть и не выглядела особо интересующейся событиями за пределами дома, обрадовалась, что тяжелобольная барыня проявила столь живые чувства, и поспешила выполнить ее просьбу.

– Сейчас сбегаю! – ответила она. – Только вы смотрите – не вставайте больше, лежите! Дождитесь меня.

– Дождусь, куда ж я денусь? – слабо улыбнулась хозяйка.

Девушка вышла, и Анна Петровна снова осталась одна в спальне. Время тянулось медленно, сиделка все не возвращалась, но пожилая женщина, несмотря на свое любопытство, не слишком скучала в ожидании вестей. «Путешествие» до окна и обратно сильно утомило ее, но усталость была приятной. Старушка закрыла глаза и почувствовала, что начинает проваливаться в дремоту. Давно уже ей не удавалось заснуть так легко, обычно по ночам ее мучила бессонница и засыпала Анна Петровна только под утро. «Если усну сейчас, это хорошо, отдохну как следует…» – подумала она с радостью, но тут до ее слуха вновь донеслись крики с улицы, и она вырвалась из наползающего на нее сна в реальность. Нет, пока спать все-таки нельзя! Нужно дождаться Глашу и узнать от нее все новости, узнать, кому могут ставить памятник в центре Москвы с таким шумом. А поспать она и потом сможет, усталость никуда не денется…

Долго ждать Анне Петровне не пришлось. Дверь медленно и почти неслышно приоткрылась, и в спальню осторожно заглянула горничная.

– Не спите, барыня? – с трудом разобрала старуха ее шепот.

– Не сплю, – прошамкала она, – говори громче! Узнала что-нибудь?

– Узнала, барыня! – Девушка подошла к кровати Анны Петровны и еще раз поправила ей одеяло. – Это какому-то поэту памятник ставят. Пушкину Александру Сергеевичу!

– В самом деле?! Пушкину?! – Дряхлая барыня вздрогнула и попыталась приподняться на своих огромных мягких подушках. Сделать это ей не удалось – силы совсем оставили восьмидесятилетнюю женщину, но глаза ее засверкали таким же живым и радостным огнем, как когда-то в молодости.

– Ну да, мне так сказали… – растерянно пробормотала Глаша. – А вы лежите, не вскакивайте, куда?! Хотите – я еще что-нибудь про него спрошу?

– Не надо… – Морщинистое лицо Анны Петровны озарила улыбка. – Я о нем знаю больше, чем все эти зеваки на улице, вместе взятые… Значит, памятник ему в Москве будет?

– Да-с, Анна Петровна, будет. Его как раз сейчас мимо вашего дома провезли! – сообщила служанка.

– Давно пора… – все с той же улыбкой отозвалась старушка, и из ее глубоко запавших глаз выкатились две большие слезы. Она хотела сказать что-то еще, но силы оставили ее окончательно, и она прикрыла веки, уже неспособная бороться с накатывающим на нее сном. Горничная хотела спросить Анну Петровну о неизвестном ей поэте, которого, как она поняла, старушка когда-то знала лично, но увидела, что та засыпает, и на цыпочках отступила к двери. С хозяйкой и раньше бывало так, что она засыпала на середине фразы, а потом возвращалась к прерванному разговору.

Скрипнула дверь, затихли в отдалении Глашины шаги. Стих и шум на улице – до Анны Петровны долетали только слабые его отголоски. Памятник человеку, которого она много лет назад, невообразимо давно, любила, провезли мимо ее дома и, может быть, даже уже установили на какой-нибудь из площадей. Интересно, как он выглядит, похож ли на того Александра Пушкина, которого она знала?..

Издалека снова донеслись какие-то звуки – не то смех, не то молодые голоса… Анна Петровна Маркова-Виноградская, больше шестидесяти лет назад носившая фамилию Керн, уже не осознавала, слышит ли их наяву, или это ей снится то время, когда Пушкин был жив и они вместе шли по широким тенистым аллеям Михайловского. Вскоре она уже крепко спала, продолжая при этом улыбаться – веселой и словно бы немного хитрой улыбкой.

А по улице мимо ее дома по-прежнему проезжали богатые экипажи и шли пешком люди в простой одежде. Несмотря на пасмурную погоду и низко висящее серое небо, готовое в любой момент пролиться на москвичей дождем, спешащих по Тверской людей было очень много. Все они торопились, все знали, что могут опоздать, а может быть, уже опоздали на торжественное открытие памятника человеку, произведения которого читал каждый из них. Все надеялись, что все-таки успеют увидеть церемонию открытия.

Между тем чуть дальше, на Страстной площади, уже заканчивалась подготовка к открытию огромного бронзового памятника, вокруг которого колыхалась нетерпеливо шепчущаяся толпа. Там были те горожане, кто следил за установкой гранитного пьедестала и самой статуи с осени прошлого года, и те, кто лишь теперь впервые услышал о памятнике, и те, кто вообще оказался возле площади случайно. Все они ждали одного – начала торжественной церемонии, и до этого момента оставались считанные минуты. Но пока еще скульптура была скрыта огромным, сероватым от городской пыли куском полотна, из-под которого виднелся лишь гранитный постамент. Свободно свисающая и слегка колышущаяся на ветру ткань скрывала статую от любопытных взглядов, но москвичи все равно не отрываясь смотрели на ее широкие складки, пытаясь угадать, что именно они прячут, как выглядит под ними памятник великому поэту.

С разных сторон к площади почти одновременно подъехали четыре кареты, остановившиеся всего в нескольких шагах от постамента и заставившие горожан расступиться, пропуская их. Из распахнувшихся дверей первой степенно вышла солидная дама в шляпе с густой вуалью, скрывающей ее лицо. К ней легко подбежала улыбающаяся черноволосая пассажирка второго экипажа, на первый взгляд еще очень молодая, хотя более внимательный наблюдатель понял бы, что на самом деле ей уже не меньше сорока.

Дама в шляпе приподняла вуаль, и они, взявшись за руки, радостно расцеловались. Тем временем из двух оставшихся карет вышли двое празднично одетых мужчин, которые подошли к дамам и тоже очень тепло поздоровались с ними. Следом за этими четырьмя людьми на площадь вышли еще несколько человек – мужчины и женщины, постарше и помоложе. Они тоже поприветствовали друг друга и остановились рядом с вставшей в круг и начавшей с интересом о чем-то беседовать четверкой.

Теперь толпящиеся на площади москвичи с любопытством разглядывали вновь прибывших. Кто-то узнал их и рассказал об этом своему соседу, тот передал услышанное другим стоящим рядом людям, и вскоре по всей площади пробежал слух о том, что самые почетные гости, приглашенные на церемонию открытия памятника, тоже находятся здесь. Взгляды, которые зеваки бросали на этих гостей, стали совсем нахальными, но те не обращали на них ни малейшего внимания. Не смотрели они пока и на закрытый памятник. Всем четверым явно хотелось поговорить друг с другом, и они были очень рады представившейся для этого возможности.

– Рассказывай сначала ты, Наталья! – властно потребовала старшая из женщин, кивнув младшей. – Надолго в этот раз приехала? У детей как дела?

– Сейчас, Машенька, сейчас все расскажу! – закивала красавица. Мужчины смотрели на нее настороженными взглядами и вступать в разговор не спешили. Однако дама, которую Наталья ласково назвала Машенькой, заметив это, сурово нахмурила брови:

– А вы что на нее набычились? Хватит уже дуться, хватит, столько лет прошло! Кто старое помянет… сами знаете! Наташка, не обращай на них внимания, рассказывай! Сашка, – вновь повернулась она к одному из мужчин, – потом твоя очередь будет, расскажешь про своих! А то они как подросли, так все реже ко мне заходят, бессовестные!

– Слушаюсь! – хором ответили оба мужчины и с притворным испугом вытянулись по стойке смирно. У того, которого назвали Сашкой, это, впрочем, получилось не очень ловко. Зато второй, несмотря на уже немолодой возраст, обладал превосходной военной выправкой.

– Гришка, с тебя я тоже подробный рапорт потребую, и не надейся, что забуду, – предупредила его Мария. – Меня просто больше всего племянники волнуют, они мне как родные дети, которых у меня нет!

– Слушаюсь, мой генерал! – со смехом отозвался мужчина с военной выправкой.

Мария ласково усмехнулась и вновь повернулась к Наталье, выжидающе глядя ей в глаза. Та открыла было рот, чтобы начать рассказывать о себе, но не успела произнести ни слова. Толпа на площади вдруг загомонила еще сильнее, и стоящие неподалеку от четверых почетных гостей люди приблизились к ним почти вплотную, кивая и показывая руками на закрытый полотнищем памятник и стоявшего совсем рядом с ним автора, Александра Опекушина.

Два брата и две сестры, словно по команде, повернули головы в ту сторону и замерли неподвижно, на мгновение забыв обо всем на свете. Они успели вовремя – как раз в этот миг белая ткань начала спадать с памятника, позволяя всем желающим наконец увидеть своего кумира.

Москвичи восхищенно ахнули, когда из-под плавно заскользившей на землю ткани появилось чуть нахмурившееся бронзовое лицо, обрамленное кудрявыми волосами и бакенбардами. А когда полотнище упало на землю, открыв статую полностью, над площадью разнесся громоподобный радостный вопль сотен и тысяч голосов. Оказалось, что на каменном постаменте выбито несколько строк из его стихотворения – хорошо известного всем, кто был в тот день на площади, «Памятника».

С наскоро, но добротно сколоченной эстрады зазвучали речи городского головы и генерал-губернатора Москвы. Ярко вспыхнули, заставив стоявших рядом людей вздрогнуть от неожиданности, накрытые черной тканью фотоаппараты. К постаменту, на котором возвышалась скульптура, начали проталкиваться люди с венками и букетами цветов в руках. А бронзовый Александр Сергеевич Пушкин смотрел на все происходящее, чуть наклонив голову. Выражение лица у него было таким, словно он, глядя на устроенный в его честь праздник, обдумывал очередное стихотворение или поэму…

Им любовались тысячи восторженных глаз. Но особенно внимательно смотрели на него четверо почетных гостей, до конца церемонии так и не проронивших ни слова. В тот момент это были не генерал-майор Александр и мировой судья Григорий Пушкины, не генеральша Мария Гартунг и графиня Наталья Меренберг. Перед памятником своему отцу стояли его маленькие любимцы по имени Машка, Сашка, Гришка и Наташка.