Текст книги "Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта"

Автор книги: Татьяна Алексеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Татьяна Сергеевна Алексеева
Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта

© Алексеева T., 2013

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2013

Глава I

Россия, Санкт-Петербург, Измайловский проспект, 1828 г.

Улицы заметенной снегом столицы были пусты. Шел третий час пополуночи, до появления на них первых повозок и прохожих оставалось еще много времени, и пока здесь царствовала ночь. Правда, в городе было не совсем темно. Даже там, где не горели газовые фонари, дороги и тротуары были покрыты толстым слоем чистого пушистого снега, недавно выпавшего и еще никем не затоптанного, не испачканного летящей из труб сажей. Этот снег и покрывавший каменные стены домов иней делали улицы чуть светлее, смягчали черноту бесконечно длинной петербургской зимней ночи.

Тишина вокруг была почти полной. Все звуки словно застыли на морозе или уснули в мягкой, слегка «подсвеченной» снегом тьме. Казалось, что город будет безжизненным и молчаливым еще очень долго. Однако внезапно где-то вдалеке послышались конский топот и скрежет полозьев, и из-за поворота выехали запряженные тройкой лошадей сани, в которых сидели, обнявшись и укрывшись вдвоем одной шубой, молодые мужчина и дама.

Сани вихрем пронеслись по проспекту, оставляя за собой на девственно чистом снегу резкие следы полозьев и копыт. Перед Измайловской церковью возница начал придерживать лошадей, но те так сильно разогнались, что сани пролетели мимо храма и остановились только в полусотне шагов за ним. Сидящая в них пара зашевелилась, женщина завертела головой, оглядываясь по сторонам, а мужчина, выбравшись из-под накрывавшей их шубы, спрыгнул на землю. Как раз в это время к церкви подъехали с разных сторон еще два санных экипажа. Из одного вышли двое молодых людей в мундирах офицеров Измайловского полка, из другого – невысокий мужчина в теплом тулупе и девушка в длинной, отороченной белым мехом шубе.

Мужчина, приехавший первым, подал руку своей спутнице и помог ей выйти из саней. Все так же прижимаясь друг к другу и глядя под ноги, чтобы не поскользнуться на обледенелом тротуаре, они торопливо зашагали к церкви. Увидев спешащую им навстречу вторую пару, женщина выпустила руку своего кавалера и почти бегом бросилась навстречу низенькому человеку в тулупе.

– Саша! – крикнула она, протягивая к нему руки.

Он тоже перешел на бег и через несколько мгновений заключил ее в свои объятия:

– Оля, Олинька! Друг мой, сестра…

– Саша, ты все-таки приехал! Ты нам поможешь! – прошептала испуганная женщина и тихо всхлипнула.

– Неужели ты думала, что я оставлю тебя в беде? – так же тихо ответил обнимавший ее мужчина. – Я бы помог тебе, что бы ты ни задумала! Но что же ты делаешь, Ольга? Ты понимаешь, что это окончательный разрыв с родителями? Почему нельзя было еще раз поговорить с ними, объяснить?.. Я мог бы попросить маменьку…

Изо рта у него шел пар. Смуглое лицо раскраснелось на морозе и казалось еще темнее, чем обычно. Из-под съехавшей набок во время бега и объятий меховой шапки выбивались черные как смоль курчавые волосы. Такими же черными и вьющимися они были и у его сестры – только лицо у нее, в отличие от брата, было совсем белым.

– Саша… – вздохнула она, слегка отстраняясь и поправляя свою шапку, надетую поверх теплого пухового платка. – Ты же сам понимаешь, что это ничего бы не дало. Говорить с нашей матерью бесполезно, она ни за что не отпустила бы меня от себя! И уж точно не отпустила бы к Николаю…

С этими словами Ольга оглянулась на своего спутника, который теперь стоял рядом с ними и смотрел на ее брата с такой же страстной надеждой. Он выглядел заметно моложе нее и рядом с ней казался чуть ли не мальчиком.

– Александр, поверь, если бы была хоть малейшая возможность заключить наш брак с согласия ваших родителей, мы бы это сделали! – сказал он, разведя руками. – Но это исключено. Меня не принимают в доме вашего отца, а Ольге запрещено даже просто разговаривать или танцевать со мной на приемах. И даже ты вряд ли сможешь это изменить.

Маленький черноволосый человек понимающе кивнул. Его старшая сестра и ее возлюбленный были правы. Раньше, в детстве и юности, ему не раз удавалось помирить Ольгу с матерью, но в те годы они и ссорились из-за куда менее серьезных причин! Самой страшной «трагедией» в их семье был отказ Оли одеться в более скромное платье, чтобы ехать на бал, и отказ рассердившейся на нее за это матери разговаривать со своевольной дочерью. Тогда брату хоть и не без труда, но удалось уговорить Ольгу извиниться за свою дерзость, и мир между матерью и дочерью был восстановлен. Так же было и во время других их разногласий по разным пустякам. Но теперь и детство, и юность кончились. Теперь поводы для конфликтов стали настолько принципиальными, что простыми извинениями и признаниями своей неправоты обойтись было нельзя. Их с Ольгой родители – Сергей Львович и Надежда Осиповна Пушкины – были решительно против ее брака с отставным чиновником Николаем Павлищевым.

– Я обещаю, что Ольга будет со мной счастлива! Ты, Александр, можешь не беспокоиться за нее! – воскликнул неугодный жених.

– Да я верю тебе, верю, – успокаивающе ответил Александр Пушкин и оглянулся на остальных будущих участников свадебной церемонии, терпеливо дожидавшихся у входа в храм. – Пойдемте внутрь, пока не замерзли все!

– Идемте! – сразу же согласилась сестра. Ее действительно уже всю трясло, но вряд ли от холода – одета она была достаточно тепло.

Александр бережно взял ее под руку и повел к церкви, шепнув на ухо:

– Все будет хорошо, Оля, ничего не бойся! Я всегда буду на твоей стороне, и Левушка тоже, а вдвоем с ним мы и маменьку с отцом переубедим. Они примут твой брак, я об этом позабочусь!

Про себя Александр, правда, подумал, что рассчитывать на помощь младшего брата Льва в улаживании семейного скандала ему не стоит. Тот пока и не знал ничего о тайном венчании сестры! Конечно, Лева будет только рад, что она вышла замуж за его друга и однокашника по пансиону при Царскосельском лицее, и в ее противостоянии с родителями займет ее сторону, но вряд ли отец с матерью станут прислушиваться к словам своего младшего любимца. Ему, скорее всего, просто скажут, как это не раз бывало в детстве, чтобы он не вмешивался в дела старших. Нет, мирить Ольгу с родителями предстоит именно ему, Александру Пушкину! И остается только надеяться, что, когда придет время сообщить матери и отцу о замужестве Ольги, он сумеет подобрать достаточно убедительные слова, чтобы те простили ее и своего новоиспеченного зятя. А это будет посложнее, чем подыскивать рифмы и удачные сравнения в стихах!

На крыльце храма Ольгу так же тепло и сердечно обняла закутанная в шубу спутница Пушкина:

– Олинька, дорогая! Поздравляю тебя от всей души! Ты не представляешь, как я за тебя рада!!!

– Чему же тут радоваться, Анна? – снова тяжело вздохнула Пушкина. – Венчаюсь тайком, без благословения родителей… Все меня за это осудят…

– Зато ты выходишь замуж по любви! – горячо возразила ей Анна. – Выходишь за человека, которого сама выбрала себе в мужья, с которым хочешь быть вместе! Это самое главное в жизни, уж ты мне поверь, я хорошо знаю, что значит – жить с нелюбимым, за которого тебя выдали силой!

Ольга Пушкина не успела ответить – ее жених уже распахивал перед ними тяжелую деревянную дверь. Крестясь и кланяясь, все шестеро участников церемонии прошли в церковь и в нерешительности замерли у двери. Никто из них еще ни разу не участвовал в тайном венчании. Лицо Александра помимо его воли приняло задумчивое и слегка мечтательное выражение. Как ни переживал он за любимую сестру, как ни волновался, что родители могли узнать о затеянном ею предприятии и отправиться за ней вдогонку, – поэт не мог не наслаждаться таинственностью происходящего. «Надо будет что-нибудь написать о тайном венчании ночью! Непременно ночью и зимой, как сейчас, – думал он и никак не мог отогнать эту мысль, чтобы настроиться на серьезный лад. – Надо будет сочинить стихи о двух возлюбленных, которые не могли быть вместе, были вынуждены бежать из дома, жениться тайком… Нет, даже не стихи, а, наверное, целую поэму, это ведь должна быть длинная история! Только как ее закончить? Подумаю еще потом…»

– Саша, сейчас все начнется, – наклонилась к нему Анна. – Где ты опять витаешь? Как всегда, в выдуманных историях? – Ее светло-карие глаза смотрели на поэта чуть насмешливо.

– А ты, как всегда, очень проницательна! – улыбнулся в ответ Пушкин.

Сгорбленная пожилая свечница в черном платке прошла мимо них, зажигая один за другим короткие, почти догоревшие днем огарки. На прижавшихся друг к другу жениха с невестой и четырех свидетелей она посматривала неодобрительно. «Интересно, что она думает об Ольге с Николаем? – вновь погрузился в размышления Александр. – Осуждает их, сочувствует нашим родителям? А может, просто недовольна, что пришлось встать среди ночи ради их свадьбы?»

Больше ни о чем поразмышлять он не успел. К жениху с невестой вышел священник, и в руках у друзей Николая появились тяжелые, блестящие в свете множества свечек венцы. Свадебное таинство начиналось.

– Посаженые родители, встаньте вот сюда! – скомандовал священник, и Александр с Анной торопливо заняли свои места. Ольга оглянулась на них, и на ее бледном испуганном лице мелькнула слабая улыбка.

– Она думает, что мы с тобой по-прежнему вместе. И очень рада этому, – шепнула Пушкину его спутница. – Я не стала ее в этом разубеждать – ничего? Ей не до того сейчас…

– Да, разумеется, так будет лучше, – согласился Александр. – Пусть думает о своем счастье с Павлищевым – это для нее важнее всего. И пусть хоть они действительно будут счастливы!

– …Венчается раб Божий Николай с рабой Божией Ольгой… – мягко лился под темным куполом церкви сильный голос священника. Пушкин в очередной раз посмотрел на сестру и с радостью отметил, что ее белое встревоженное лицо постепенно розовеет и становится не таким напряженным. Она доверчиво смотрела на стоявшего рядом Николая Павлищева, и все ее страхи медленно отступали. У нее был теперь супруг, был защитник, с которым она могла ничего не бояться. Николай тоже то и дело бросал на нее влюбленные взгляды.

Потом Александр скосил глаза на замершую рядом посаженую мать невесты. Она была очень красива – как, впрочем, и всегда. Как в тот день, одиннадцать лет назад, когда они познакомились, как тем жарким летом двадцать пятого года, когда она неожиданно приехала к нему в Михайловское, и как в ту минуту, когда он назвал ее появление «чудным мгновением». Вот только чувства у Александра эта красивая и невероятно обаятельная женщина теперь вызывала совсем иные. Вернее сказать, чувств к ней у него больше не было никаких.

Анна Керн заметила его взгляд и повернулась к своему бывшему возлюбленному. Лицо ее было грустным, но спокойным, и Александру показалось, что, скорее всего, она думает о том же самом.

Рядом с ними соединялись в браке два любящих друг друга человека, а они, словно по иронии судьбы, именно в этот момент окончательно поняли, что между ними больше нет и никогда не будет любви. Одна пара должна была через несколько минут выйти из храма, став единым целым, семьей, другая – чужими людьми. Правда, несмотря ни на что, относящимися друг к другу хорошо и не таящими никаких обид за прошлое.

Николай и Ольга тем временем уже обошли вокруг аналоя. Венчание подходило к концу. Посаженые отец и мать еще раз переглянулись и начали нетерпеливо коситься на дверь. Опасность, что снаружи молодоженов ждут разгневанные родители невесты, узнавшие обо всем, все еще сохранялась, но в любом случае Сергей и Надежда Пушкины теперь уже не смогли бы ничего изменить – их дочь стала женой не угодного им человека. Но устроить скандал им это не помешало бы, и тогда тайная свадьба Ольги и ее любимого человека была бы испорчена, а этого ни Александру, ни Анне не хотелось.

К счастью, когда новобрачные, держась за руки, снова вышли из церкви в темную морозную ночь, на улице по-прежнему никого не было. Свидетели и посаженые отец с матерью вышли вслед за ними, и все шестеро поспешили к экипажам.

– Куда мы теперь? – робко спросила Ольга Павлищева, пряча мгновенно замерзшие руки в муфту.

– К Дельвигу! – сказала Анна с загадочным видом. – Он все приготовил для праздника. Вам с Николаем понравится!

– Мы вам всем так благодарны… – Ольга обвела взглядом участников венчания, и в глазах у нее заблестели слезы. Ее супруг помог ей забраться в сани и тоже обернулся к Анне и трем своим друзьям:

– Вы действительно очень нам помогли! Если я могу вас как-то отблагодарить…

– Будь счастлив с моей сестрой и береги ее, – ответил Александр. – Другой благодарности мне не надо.

Они с Анной Керн уже сидели в своих санях и так радостно улыбались, что со стороны казались милой влюбленной парой. Но уже скоро их родные и знакомые должны были узнать, что это не так. Кто-то, без сомнения, воспринял бы эту новость с радостью, ведь мужем Анны по-прежнему считался совсем другой человек. Но тех, кто знал, какой романтичной была их связь, известие о разрыве заставило бы искренне огорчиться.

– На Миллионную! – крикнул Пушкин закутанному в огромный тулуп кучеру.

Тот слегка стегнул покрывшихся инеем гнедых лошадей, и те, радуясь возможности согреться на бегу, сразу же тронулись с места. Следом за ними двинулись и две другие повозки.

За время венчания Павлищевых выпало еще больше снега, и конские копыта стучали по мостовой негромко, приглушенно. Улицы по-прежнему были полностью безлюдными, и три санные повозки, летящие по ним, казались призрачными, сказочными…

Глава II

Россия, Москва, Большая Никитская улица, 1828 г.

До поездки на бал оставался почти час. Таша медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не повредить только что сооруженную у нее на голове высокую прическу, слонялась по дому, заглядывая то в одну, то в другую комнату. Уже не в первый раз она, боясь опоздать и получить за это выговор от матери, собиралась в гости быстрее всех и потом не знала, как убить оставшееся до выхода из дома время. Старшие сестры еще выбирали украшения, мать еще раздавала распоряжения на время их отсутствия слугам, братья ждали, пока им начистят сапоги и пуговицы, а Таша уже готова и умирает от скуки. По крайней мере, это ожидание должно завершиться вечером, полным радости, свободы и возможности встретиться с многими интересными знакомыми. Куда хуже ждать, когда разбуянившийся и разогнавший всех по комнатам отец успокоится и перестанет кричать или когда рассердившаяся на детей за какую-нибудь мелкую провинность мать сменит гнев на милость! Такое ожидание могло длиться часами, а то и днями…

Но сейчас Таше не хотелось вспоминать о тяжелых моментах своей жизни. Впереди ее ждал бал, и до его начала оставалось совсем немного, но при этом нельзя было и слишком открыто радоваться. Мать могла заметить это, догадаться, что дочь счастлива возможности уехать из дома и прекратить занятия, а это, несомненно, сильно бы ее рассердило. Поэтому Таша да и все остальные дети Натальи Ивановны Гончаровой тщательно скрывали свои чувства, стараясь лишь слегка улыбаться, предвкушая праздничный вечер.

Девушка неторопливо спустилась на первый этаж, прошла по коридору и снова поднялась наверх. Из комнаты Александры доносилось веселое хихиканье – обе старшие сестры Гончаровы все еще занимались своим бальным туалетом и выясняли, кому из них больше подойдет рубиновая брошь. Таша прошла мимо приоткрытой двери, не желая ввязываться в спор, пусть даже и совсем мирный. Дойдя до собственной комнаты, она заглянула в нее и некоторое время в задумчивости стояла на пороге. Можно было зайти, зажечь свечу и дождаться отъезда, читая какую-нибудь книгу, или подойти к окну в темноте и полюбоваться падающими с черного вечернего неба снежинками. Юная Гончарова выбрала второе. Подбежав к окну, она на ощупь нашла плотные шторы и раздвинула их. В комнату проник тусклый луч газового фонаря, и царивший в ней почти полный мрак слегка рассеялся. Таинственным и жутковатым блеском засеребрилось висящее на стене огромное зеркало в тяжелой золоченой раме. Таша покосилась на него со страхом и любопытством, но заглянуть в мерцающее стекло не решилась – слишком уж оно было мрачным и загадочным. Вместо этого она просто оглядела комнату, с удивлением заметив, что привычные и хорошо знакомые вещи в полумраке выглядят как-то странно, совсем не так, как на свету. Подушки на кровати возвышались огромной снежной горой, а сидящие среди них нарядные куклы смотрели на свою хозяйку особенно выразительными, почти живыми глазами. Таше даже показалось, что зрачки этих стеклянных глаз слабо поблескивают в темноте.

Девушка медленно, вздрагивая при каждом скрипе половиц, подошла к кровати и протянула руки к одной из них. Нарядное шелковое платье, в которое была одета кукла, тихо зашелестело. Оно выглядело совсем новым, но сложная прическа уже немного растрепалась – эта игрушка была довольно старой, дедушка подарил ее Таше несколько лет назад. Девушка аккуратно посадила куклу на место и взяла в руки ее соседку с длинными светлыми косами. Это была Ташина любимица, ее она получила в подарок всего два года назад. Младшей из сестер Гончаровых было тогда уже четырнадцать лет, она считалась почти совсем взрослой барышней, и мать весь вечер неодобрительно поджимала губы и ворчала, что дочери ни к чему детские подарки. Правда, она всегда была против кукол и других игрушек, которые выписывал для Таши из-за границы дед, – и когда дочь была совсем маленькой, и когда она подросла. Именно поэтому самой любимой Ташиной игрушки, черноволосой куклы Клариссы, не было на кровати среди других нарядных красавиц. Наталья Ивановна, рассердившись на дочь за какую-то мелкую провинность, – Таша теперь уже и не помнила, что тогда сделала не так, – швырнула ее в порыве гнева на пол и разбила.

Таша шумно вздохнула, вспомнив, как раскололось на куски нежно-розовое, с легким румянцем, фарфоровое личико ее любимицы: несмотря на то что с тех пор прошло уже несколько лет, девушка помнила тот случай очень четко. Но думать о таком печальном событии ей не хотелось. Впереди был праздник, полный радости вечер с танцами, и портить себе настроение, когда он даже еще не начался, глупо. Поэтому девушка решительно вытряхнула из головы давнее сожаление о разбитой кукле и воспоминание о том, как она долго, безутешно плакала после этого, положила на место куклу, которую держала в руках, усадила на кровати поровнее двух ее соседок и еще раз полюбовалась всеми своими игрушками. Улыбнувшись им, Таша в последний раз оглядела темную комнату и выскользнула обратно в коридор. Пора было показаться на глаза братьям с сестрами и матери, чтобы у тех не возникло вопросов, с чего вдруг она бродит по дому в одиночестве.

Таша прошла мимо нескольких закрытых дверей и оказалась у входа в библиотеку, из которой доносились негромкие голоса братьев. Иван и Сергей, похоже, решили скоротать время за беседой, пока их мать и сестры занимались своими нарядами. В быстрой французской речи девушке послышалось имя старшего брата Дмитрия, и она поспешно потянула на себя приоткрытую дверь – вдруг Иван получил от него какие-нибудь известия? Но, уже переступив порог, поняла, что о находящемся в Персии Дмитрии по-прежнему никто ничего не знает: Иван говорил как раз о том, что от него что-то давно нет писем.

– Скоро от него будет весточка, я уверена, – сказала Таша по-русски, подходя к одному из свободных кресел.

Братья в ответ согласно кивнули. Оба гордились тем, что Дмитрий выполнял такую важную службу – сопровождал русскую миссию по пути в далекую южную страну, но, как и все остальные члены семьи Гончаровых, не могли не беспокоиться о нем. Даже суровая Наталья Ивановна, никогда не показывавшая виду, что волнуется за детей, каждое утро начинала с вопроса о письмах из Персии. А самый младший из детей, Сергей, и вовсе не скрывал, что считает дни до известий от Дмитрия и до его возвращения домой. Таша подозревала, что он по-хорошему завидует старшему брату и был бы не прочь оказаться на его месте, несмотря на все опасности этого азиатского похода.

Сергей прошелся по библиотеке мимо огромного книжного шкафа, покосился на плотно заставленные потрепанными томами полки и с кислым видом отвернулся от них. Труды по истории, философии и другим наукам успели надоесть юноше во время учебы, и он меньше всего хотел думать о них перед поездкой в гости. От Таши не укрылась его недовольная гримаса, и она чуть заметно улыбнулась. Несмотря на превосходные успехи в учебе, ее младший брат не очень любил читать, и девушка относилась к этому с легкой насмешкой. Сама она могла просидеть над книгами полдня – и сидела бы, если бы Наталья Ивановна не требовала от нее заниматься еще и другими делами.

Бросив на брата насмешливый взгляд, Таша подошла к другому книжному шкафу, открыла дверцу и провела кончиками пальцев по потертым коричневым корешкам книг. На ощупь они были шершавыми и как будто бы теплыми, как живые существа. «Карамзин, Фонфизин, Новиков… – читала она полустершиеся знакомые имена на книгах. – Радищев… Пушкин…» Последнее из имен, написанное на нескольких толстых томах, занимавших почти половину полки, заставило ее тихо вздохнуть. Это был единственный писатель из тех, чьи книги хранились в библиотеке Гончаровых, но которого Таше и ее сестрам почти не разрешали читать. Она знала лишь некоторые стихотворения Пушкина – красивые и необычные, так непохожие на стихи других поэтов, которые когда-либо попадали ей в руки. Остальные же книги этого автора Наталья Ивановна своим дочерям не давала. Таша лишь слышала от старших братьев, что в этих книгах были первые главы большого и хорошо известного в свете стихотворного романа и сказочная поэма, вспоминая которую братья как-то странно улыбались и перемигивались. Но о чем были эти книги и почему девушкам нельзя заглянуть в них даже одним глазком, можно было только догадываться. Мать однажды сказала ей, что эти произведения она сможет прочитать после того, как выйдет замуж. Таше было тогда лет тринадцать, и взрослое будущее, когда она станет замужней женщиной и сможет читать все, что захочет, казалось ей невообразимо далеким. Сейчас, когда ей исполнилось шестнадцать, оно заметно приблизилось, однако поэмы Пушкина все еще оставались для нее недосягаемыми, а потому особенно притягательными. И хотя девушке даже в голову не приходило взять запретные книги без спроса и прочитать их тайком от родителей, каждый раз, оказавшись в библиотеке, она бросала на них быстрый любопытный взгляд.

Теперь она тоже лишь искоса посмотрела на корешки непрочитанных книг А. С. Пушкина и поспешила отвести глаза, чтобы братья не заметили ее интереса. К счастью, в этот момент Иван и Сергей со скучающим видом изучали потолок и не видели, чем занята сестра. Таша прошла мимо них к письменному столу, на котором рядом с чернильным прибором лежали шахматная доска и коробка с фигурами, и остановилась возле него.

– Сколько еще времени наши дамы будут собираться?! – раздраженно проговорил Сергей. – Сколько можно шпильки перед зеркалом прикалывать?! С такой скоростью вы к утру на бал приедете, когда все уже разъезжаться по домам начнут!

– Не обижай красавиц, – чуть насмешливо отозвался Иван. – Им надо очень внимательно шпильки прикалывать – чтобы ни у кого на балу ни одной такой же шпильки не было! Представляешь, какая это трудная задача?

– Куда уж мне это представить?! – тем же тоном поддержал его младший брат. – За них ведь переживаю и за тебя тоже!

– Ну, я-то на бал не тороплюсь, не то что девочки, – усмехнулся Иван. Он и правда всегда скучал на званых вечерах и предпочел бы остаться дома со слишком юным для балов Сергеем, но был вынужден сопровождать мать и сестер вместо отца.

– А что девочки? – с притворным гневом повернулась к братьям Таша. – Я вообще-то уже готова, сама вон Сашу с Катей жду!

– Ты – удивительная и невероятная! – патетично воскликнул Иван, слегка кланяясь сестре. – Ты – не такая, как все, и единственная, кто примиряет меня с остальным женским полом!

– То-то же! – назидательно подняла палец Таша, копируя одного из их с Сергеем учителей.

Юноши, старательно придавая своим лицам виноватые выражения, покорно склонили головы. Таша взяла из коробки с шахматами блестящего черного короля в желтоватой короне и, рассеянно повертев его в руках, предложила Сергею:

– Если тебе так скучно, давай, пока все одеваются, партию начнем? А завтра доиграем!

Но у младшего брата эта идея особого энтузиазма не вызвала.

– Давай лучше в другой раз… – он недовольно протянул. – Сейчас все равно успеем только несколько ходов сделать… А играть лучше без перерывов.

– Ну, как хочешь, – пожала плечами Таша.

– Это он проиграть тебе боится! – рассмеялся Иван. – Ты ему поддайся как-нибудь, хоть разочек – тогда ему опять интересно станет!

– Совершенно не понимаю, о чем ты говоришь! – возмущенно сверкая глазами, но стараясь при этом оставаться невозмутимым, ответил Сергей. – Я у Ташки уже выигрывал! Раза два… или три…

– Вот-вот, я это и имел в виду, – кивнул Иван и улыбнулся девушке: – Если хочешь, давай я с тобой сыграю – меня победа родной сестры точно не пугает! Только сейчас, наверное, мы и правда почти ничего не успеем…

Молодой человек не ошибся. Почти сразу после его слов в библиотеку заглянула средняя из сестер Гончаровых, Екатерина.

– Жан, Натали, вы здесь? – подбежала она к столу. – Мы все готовы, матушка велела спускаться!

– Наконец-то, – проворчал Сергей, украдкой разглядывая наряд и прическу Екатерины. Пышностью и красотой они ни в чем не уступали Ташиным, однако среднюю сестру это не спасало. Слишком уж невзрачным было ее вытянутое бледное лицо! Одна или рядом со старшей сестрой Александрой, миловидной, но тоже не отличающейся особой красотой, Катя еще могла бы показаться хорошенькой. Но стоило ей оказаться возле яркой, притягивающей к себе восхищенные взгляды младшей Натальи, как та полностью затмевала все ее немногочисленные достоинства.

Вот и теперь – Таша подбежала к Екатерине, и сестра сразу же «погасла», сделалась тусклой и неприметной.

– Мы идем, идем! – бегом бросилась в коридор младшая Гончарова, и оба брата, задув свечу на столе, степенно последовали за ней.

Таша бежала все быстрее и быстрее, пролетая мимо закрытых дверей гостиной, столовой и других комнат, торопясь поскорее оказаться внизу, на улице, а потом и в экипаже.

– Натали! Тише! – испуганно окликнула ее шедшая позади Екатерина.

Девушка вздрогнула и остановилась так резко, что едва не поскользнулась на начищенном паркете. Впереди была еще одна дверь, из которой пробивалась узкая полоска света. Таша, только что беспечно и довольно шумно мчавшаяся вперед, покосилась на эту дверь и на цыпочках прокралась мимо нее, вздрагивая от каждого скрипа половиц под ногами. Катя, Иван и Сергей шли за ней так же тихо и осторожно. И лишь после того, как эта страшная дверь осталась позади, все четверо снова ускорили шаг и почти бегом выскочили на лестницу.

Там обе сестры вздохнули с нескрываемым облегчением. Таша особенно громко – мысль о том, что она могла привлечь своим топотом внимание запершегося в своем кабинете отца, приводила ее в ужас. Если бы он услышал шум и если бы это случилось в тот момент, когда он был не в духе, никакого бала, скорее всего, не было бы… А потом ей, как виновнице скандала, досталось бы еще и от матери…

«Ничего, все ведь прошло, папа не вышел! – попыталась она успокоить себя, спускаясь по ступенькам. – Наверное, он спит, а может, о чем-то крепко задумался… Неважно – главное, что ему сейчас не плохо!» Таша вспомнила, как кричал на нее отец, если она оказывалась рядом с ним в неподходящий момент, вспомнила его до неузнаваемости искаженное гневом лицо и тяжелый запах крепкого вина и опять вздрогнула. Как она могла об этом забыть?! Нет, больше она никогда не будет бегать по коридору второго этажа! И по всему остальному дому – тоже!

Наталья Ивановна Гончарова и ее старшая дочь Александрина ждали остальных у входной двери, уже одетые в шубы и с муфтами в руках. Мать бросила на Ташу подозрительный взгляд, словно ища, в чем бы ее упрекнуть, но так и не нашла для этого никакого повода. Сама Таша тем временем уже торопливо зашнуровывала старые зимние ботинки. Рядом с ней стояла горничная, державшая наготове ее короткую пушистую шубку.

– Ну, все? Готовы наконец? – Наталья Ивановна грозно обвела взглядом дочерей и старшего сына.

Таша проворно выпрямилась, сунула руки в рукава шубы и встала рядом с сестрами. Иван и Екатерина тоже были уже одеты, и мать, удовлетворенно кивнув, шагнула к услужливо распахнутой перед ней двери. Старшие дети потянулись за ней, улыбаясь на прощание остающемуся дома Сергею.

На улице было не слишком холодно, и выпавший утром снег начал подтаивать. Таша сделала несколько шагов к экипажу и почувствовала, как в ботинках начинает хлюпать холодная вода. Она зябко поежилась и с испугом подумала, что обувь у нее старая и до конца зимы может совсем развалиться. Да и бальные туфли не многим лучше! Чего доброго сегодня не выдержат такого сурового «испытания», как несколько часов танцев… «Как бы не пришлось, как в прошлый раз, просить кого-нибудь одолжить свои запасные туфли!» – вздохнула про себя Гончарова, вспоминая один из званых вечеров, на котором доставшаяся ей от старших сестер обувь начала рваться во время танца. Тогда ее выручила Катя Долгорукова, согласившаяся на время нескольких танцев поменяться с ней туфлями и посидеть в диванной, пока Таша танцевала. Но как же неудобно чувствовать себя обязанной! А сегодня на балу может и не оказаться никого из близких знакомых, которые могли бы помочь ей в случае чего…

Эта мысль не давала ей покоя, пока она не поднялась в экипаж и не устроилась рядом с Александрой. На обшитом мехом сиденье было тепло, и Ташина тревога сменилась более приятными чувствами. Она ехала на бал, до начала танцев осталось совсем немного, и это было так прекрасно, что даже прохудившиеся ботинки не могли испортить праздничное настроение.

Лошади, понукаемые кучером, звонко заржали, и экипаж тронулся. Таша выглянула в окно и залюбовалась заснеженной улицей. Искрящийся в слабом газовом свете снег больше не был холодным и мокрым, из окна кареты он казался романтичным и нежным…