Текст книги "Душа в обмен на душу (СИ)"

Автор книги: Татьяна Семакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Идеальный момент. Идеальный! Внутренности начинают мелко дрожать от предвкушения, от волнения, но будущее по-прежнему такое мутное, а червячок сомнения хоть и перестал грызть, но всё так же сидит внутри меня.

Трусиха я.

Кладу ладонь ему на лоб, высовываю кончик языка вбок и с плутоватым видом приподнимаю средний палец второй рукой, отвешивая ему щелбан.

– А, не, нормас, – начинает ржать, покачивая головой, и забирает из моих рук сумку, возвращаясь в гостиную.

Выдыхаю и иду следом, устраиваясь на диване в прежней позе. Надолго моих ужимок не хватит: выдержка тает на глазах.

– Итак, Васнецовы купили дом у Губарёва, – говорит Воронов деловито, расставляя ноги так широко, чтобы коснуться своим коленом моего. – Ремонт затеяли, но на бригаде сэкономили и они устроили тут шалман. Весь первый этаж выгорел, начиная со столовой, где они обосновались.

– Зря ты посуду наставил, – отвечаю невпопад, – приведение наше звона испугается и ломанёт обратно.

– Дело говоришь, – ткнул в меня пальцем и поднялся, – тем более что выхода из подвальчика я так и не обнаружил.

– Это как? – округлила глаза и засеменила вслед за ним.

– А вот так, – театрально развёл руками, не оборачиваясь, – то есть, никак. Хер знает, что там за этой дверью и куда всё это приведёт.

«Символично» – фыркнула мысленно, окидывая его откровенным взглядом, пока не видит.

– Надо посмотреть, Миш, – говорю заискивающе, когда он лезет под стол.

– Надо-то оно надо… – бормочет, аккуратно разбирая башенку с высунутым от усердия языком. Прячет его и договаривает: – Но, сквозь двери я ходить не умею. Могу вероломно вскрыть, но это точно спугнёт.

– Об этом ты подумал, – кривлюсь ехидно, постепенно возвращаясь к привычной манере общения.

– Странно, что я вообще ещё хоть что-то соображаю… – пробормотал, выглядывая из-под стола и медленно скользя взглядом по моим ногам.

– А когда ты успел поискать? – возвращаю его в реальность. – Выход, он же вход.

– Утром приехал, всё излазил, но без толку. И, каюсь, закралась шальная мысль, что тебе привиделось… ну, знаешь, одна в большом доме, громыхает, света нет… – я сделала кислую мину, а он хмыкнул: – Вот, да. Слазил ещё вниз, из-под двери тянет. Откуда воздух, если дверь для антуража? То-то…

Встаёт, отряхивается и с неудовольствием смотрит на свои грязные брюки.

– Что такое, чистюля? – хихикаю подленько.

– В следующий раз я тебя по чердаку заставлю ползать, – ехидно ухмыляется в ответ.

Идея вспыхивает в моей голове и я бормочу задумчиво и серьёзно:

– Вариант…

Машинально хватаю его за руку и тяну за собой.

– Манюх, когда ты так, я, конечно, на всё согласен… – тут же отпускаю его руку, опомнившись, а он хватает снова. – Не-не-не, я не о том. За тобой поспеваю, за твоей мыслью – нет.

– Воздух есть, так? – развиваю теорию вслух.

– Так, – кивает с улыбкой, пропуская свои пальцы между моих.

– Значит, выход есть. Так? – продолжаю деловито, собирая остатки самообладания, но эти руки в замке…

Почти бегом устремляюсь вверх по лестнице, как будто пытаясь удрать от собственных зудящих мыслей.

– Сто процентов, – отвечает Воронов уже на втором этаже.

– Но снизу его не видно…

– Посмотрим на мир свысока? – хохотнул, останавливаясь под люком на чердак.

Отпустил мою руку, подпрыгивая до ручки.

У этого парня точно где-то спрятана пружина…

***

Устроились в интересных позах у небольшого окошка и высунули две головы, пытаясь охватить взором разом весь участок.

– Задумка хорошая, реализация хромает, – хмыкает Воронов.

– Сама не верю, что говорю это, но… – я повернула голову и заискивающе посмотрела в его глаза.

– Даже не думай, – нахмурился, чутко уловив, в какую сторону подул ветер. – Один уже слазил. Кстати, ему могла прийти та же гениальная идея в голову.

– Не видно ж ничего, – бурчу недовольно, отворачиваясь, – с забора нужного ракурса не получится, а если вход где-то есть, то сто процентов замаскирован. Увидеть можно только сверху.

– Ладно, ты права, – слабо морщится, садится и начинает закатывать рукава. – Завещание я оставил, себя не вини и всё такое.

– Эй-эй, сдурел?! – округляю глаза, хватая его за локоть. – Я полезу.

– Что ты там про воротник говорила? – уточняет едко.

– В багажнике есть верёвка, – говорю серьёзно, хоть и даётся это с трудом. Угораздило же ляпнуть, теперь вспоминать будет, пока один из нас в ящик не сыграет. – И тебя я не удержу, если что.

Смотрит, хмурится, размышляет.

– Нет, – бросает резко и опять высовывается в окно.

– Ну, значит, никто не полезет, – бубню, обхватывая его обеими руками.

– А говорила – не друзья, – хмыкает самодовольно. – Да ты жить без меня не можешь, Манюх.

– Если ты себе башку размозжишь об отмостку, дом ещё в цене упадёт, – отвечаю язвительно. – Плюс следствие, тягомотина вся эта, с бывшим объясняться… короче, одни проблемы.

– Да-да, причина именно в этом, – продолжает умиляться и садится поближе, забыв о своём намерении погеройствовать.

– Миш, тащи верёвку, – вздыхаю, глядя на него с немым укором.

– Не, Манюх, иди-к ты лесом со своими фантазиями, – отвечает просто. – У меня пуританские взгляды и всякого рода извращения я не приемлю.

– Ладно, – сдаюсь, невежливо пихая его в бок. – Подвинься, хоть высунусь.

– Вот так могу подстраховать… – отвечает загадочным тоном и пристраивает руки чуть ниже талии. – Так я готов страховать очень долго. Смотреть замучаешься.

– Анонс впечатляет, – отвечаю со смешком, – жаль, что, как правило, чем больше разговоров…

– Ой, вот не надо делать выводов, пока не попробовала, ага? – ворчит недовольно.

Отвлёкся, отлично.

– Кажется, я вижу границу на газоне, – говорю с воодушевлением.

– Реально? Где? – он пытается просунуться в окно, я поворачиваю голову и хмурюсь:

– Тут я, вообще-то.

– Слышь, постовой, – хмыкает с улыбкой и похлопывает меня по бедру. – Бампер сдвинь, я ж должен знать где носом землю рыть.

– Ну так я покажу, – говорю с удивлением.

– А, типа, сгоняй посмотри? – искренне возмущается Воронов.

– А я, что ли, бегать буду? – всё недоумение мира в моих широко распахнутых глазах.

– Манюх, чё т тенденция какая-то нездоровая… – слабо качает головой с недовольным выражением. – Я только лапы приложил, через одежду, попрошу заметить, и даже не туда, куда они просились. Какого хрена ты раскомандовалась?

– Ну, как тебе сказать… – тяну задумчиво, – рано или поздно я её сниму. Мы оба это знаем. Но, пока этого не произошло…

– А там, глядишь, я и привыкну, – строит рожицу и ползёт к люку. – Как тебе вид?

– Потрясающе, – отвечаю честно, – и я в окно смотрю, если что.

– Да не звезди, – фыркает весело и разворачивается лицом, начиная спускаться. Ловя мой откровенный взгляд.

Ни черта я не увидела, на самом-то деле, а очень хотелось.

Задираю юбку.

Лезу в окно.

Крыша под углом, градусов двадцать, если не меньше, так что вылезла я ловко, не особенно утруждая себя размышлениями о том, каким макаром буду возвращаться. Села поудобнее, с неудовольствием отметив, что начинает накрапывать дождь, и дёрнулась, когда Воронов заорал:

– Ёп твою мать, Новикова! Урою! Ты поняла?! Поняла меня?!

– Да поняла, поняла… – ответила тихо и махнула на него рукой, разглядывая участок.

Забавно, девичьей фамилией назвал, хотя я не меняла обратно после развода. Занятный парень этот Мишка… выходит, справки обо мне наводил… какие ещё у него козыри в рукаве?

Воронов быстро ходит по участку, держась за голову, которую периодически вскидывает, проверяя, на месте ли я, а я всё высматриваю.

Вид – отменный, должна заметить. У соседей бассейн с горками, кучеряво живут… качели ещё, на них смотреть особенно завидно: маленькие, детские… собака по участку носится, взбудораженная криками Воронова. Странно, что не лает.

– Уснула там?! – рявкает снизу и я начинаю рассматривать территорию под домом.

И вижу! Вижу участок на газоне квадратной формы, слабо выделяющийся на общем фоне, ближе к забору. Из окна мы бы его точно не обнаружили.

– Стой! – говорю громко и он останавливается.

Рукой указываю направление, он начинает вышагивать, а я жду.

– Стой! – говорю, когда он оказывается рядом. – Шаг влево! Ещё! Тут!

Наклоняется, вырывает клок травы вместе с землёй, швыряет рядом и бегом приспускается обратно. Ну, и я… вообще, надо было подождать.

Черепица грязная, от дождя стала склизкой, и хоть отползла я всего на метр от края, в юбке не так комфортно, как, скажем, могло бы быть в брюках. Но, не МЧС же вызывать? На смех поднимут…

У края осторожно разворачиваюсь, садясь боком, скручиваясь в талии. Свешиваю ноги, вцепляясь руками в чешуйчатое покрытие, отлично при этом осознавая шаткость своего положения. Начинаю сползать вниз и слышу неприятный треск, понимая, что одной рукой сорвала пластину черепицы. Правая нога чувствует опору, но что толку, когда срывается вторая рука, а тело начинает заваливаться назад?

Вдыхаю и задерживаю дыхание, сердце как будто перестаёт биться заранее, быстрее мозга осознав последствия моего самодурства, но крепкие руки успевают перехватить меня за талию, вцепляясь с такой силой, что трещат рёбра, давя на переполненные кислородом лёгкие.

Воронов втаскивает меня через окно, валится вместе со мной на пол, но тут же садится. Задирает мою юбку на неприличную высоту и с силой припечатывает ладонь к моему оголённому заду.

– Ай! – вскрикиваю от боли.

– Дура! – рявкает, одёргивая юбку нервным движением.

За плечи поднимает, усаживает, обхватывает обеими руками и крепко прижимает к себе, продолжая бормотать:

– Твою мать, дура-то какая, оказывается… и я идиот, мог бы и догадаться что ты пакость задумала, поплыл от твоих намёков и всё ради чего?..

– Ты мне синяк оставил, – говорю капризно, неловко тянусь рукой к больному месту.

– С переломанными костями, конечно, лучше, – отвечает едко. – Дура!

– Ты говорил, – бурчу недовольно. – Пусти.

– Обязательно. Когда отпустит. Сердечко долбит, несчастное, микроинсульт схватил. Это ты молодуха, моё-то на семь лет дольше старается.

– Старпёр, – фыркаю ему в плечо.

– А ты – дура, – отвечает беззлобно и спрашивает ласково: – Где болит?

– Где бил – там и болит, – язвлю, пытаясь отстраниться и, хотя бы, сесть поудобнее.

– Ща пожалею… – скользит одной рукой вниз, начиная оглаживать. – Маш, не делай так больше. Ну, что за дурость? Жить надоело?

– Не бухти, а? – вздыхаю тихо. – Пойдём, посмотрим лучше что там, пока совсем не стемнело.

– Очень надеюсь, что на твоей сочной заднице красуется синяк в форме моей пятерни, – ворчит Миша, отпуская меня.

– А говорил – не извращенец… – парирую, театрально вздохнув. – Вот и верь мужчинам после этого.

– Ведёшь себя как дитя малое – получать будешь тоже как дитя, – отвечает сурово мне в спину.

Ну, точнее… в синяк.

Спускаюсь, обуваюсь, смотрю на свои грязные руки, юбку, блузку.

– Что такое, чистюля? – хмыкает сверху.

– Давай-давай, язви, – ухмыляюсь, глядя, как он спускается. – Вот сейчас сниму с себя всё грязное, ну, ты понял, чтоб застирать.

– Ну, хоть так спасибо скажешь, – ведёт плечом, вставая рядом.

Слабо морщусь.

В самом деле, даже не поблагодарила…

– Косяк, – бурчу, виновато заглядывая ему в глаза.

– Косяк, – кивает согласно, скрестив руки на груди.

Привстаю на цыпочки, выскальзывая пятками из туфлей, обхватываю руками за шею и целую в щёку, долго не отстраняясь.

– Спасибо, Миш.

– Пойдём, белка-летяга… мозги от тебя набекрень.

Пока Воронов копается с газоном, орудуя кухонным ножом, я смотрю на дом, обхватив себя руками и зябко ёжась.

Вот он, прямо передо мной, ещё более унылый на закате. Хмурое небо отражается в окнах первого этажа, со второго затягивает болотом витража в зелёных тонах. Листва плюща слабо шевелится на ветру, ворона нахально восседает на горгулье, вертя головой, создавая обманчивое впечатление, что шевелится статуя.

– Как живой… – бормочу растерянно, испытывая непонятный необъяснимый восторг.

– Ты влюбилась, – хмыкает Миша, – я помню.

Смотрит на меня своими зелёными глазами. Грязный весь, руки в земле и траве. Да, пожалуй, всё-таки влюбилась. И всё уйдёт с молотка, едва закончится это нелепое расследование.

Вымучено улыбаюсь, а он жестом фокусника открывает люк и достаёт из кармана телефон.

– Лезу только я, – говорит строго. – Стоишь тут на стрёме и не двигаешься, пока не позову или не завизжу. Если всё-таки завизжу – тогда беги.

Фыркаю, а он начинает спуск по старой деревянной лестнице.

Пять минут нет, десять, начинаю психовать, заглядывая вниз, зову тоненьким испуганным голоском, но он не отзывается.

Плюю на все предостережения и сажусь на край ямы, намереваясь спуститься.

– Я тебе что сказал?! – рявкает откуда-то сбоку.

Вздрагиваю всем телом и тут же поднимаюсь, опустив руки по швам и, заодно, взгляд, всем своим видом демонстрируя смирение и покорность.

– Несносная девчонка! А если меня там ножичком почикали?!

– Идиот, ты чего мелешь?! – тут же вскидываю голову, гневно сверкая глазами.

– Испугалась за меня, да? – спрашивает ласково.

– Ну… – мямлю неуверенно.

– Гну! – опять орёт и закрывает люк с пинка. – Сказал – жди или беги, значит, жди или беги!

– Да хватит уже… – бормочу со слезами на глазах.

– О, вот не надо, – кривится в ответ, – у меня иммунитет.

– Чудовище! – восклицаю возмущённо, враз перестав кривляться.

– Пойдём в дом, – хмыкает, обнимая за плечи, – твои соски мне в душу заглядывают, – тянусь руками к груди, но он придерживает одну, приговаривая: – Не-не, не тронь…

– Бррр! – рычу громко, проходя в дом. – Лето же на дворе, какого чёрта так холодно!

– Природа на моей стороне, – смеётся тихо. – Дрова есть, сейчас камин растоплю.

– Тут обогрев от электричества, нельзя просто щёлкнуть тумблером?

– И упустить такую шикарную возможность показать тебе, что я могу добыть огонь, да ещё и погреться в тусклом свете рядом с тобой? Нашла идиота, – ответил доходчиво и с деловым видом пошёл в гостиную.

– А пока мы тут развлекаемся, наш призрак может спокойно расхаживать по дому, – заметила невзначай, глядя, как он творит магию.

– А мы будем развлекаться? – уточнил, бросив игривый взгляд через плечо. – Я окно открыл в столовой, если не будешь слишком громко кричать, мы его услышим.

– А если он уже в доме? – уточняю загробным тоном.

– Манюх, я, конечно, сейчас проверю, но, чтоб ты знала, твою хитрость я раскусил.

– О чём ты? – спрашиваю удивлённо, медленно приближаясь.

Он дёргается и я быстро опускаю зад на единственное кресло перед камином.

– Вот именно об этом, – смеётся, качая головой.

– Думай, что хочешь… – отмахиваюсь вяло. – Господи, как же хорошо… Ты даже не представляешь, на сколько оно удобное.

Огонь в камине начинает разгораться, Миша распрямляется и говорит неторопливо и ненавязчиво, слабо помахивая кочергой:

– Я уйду, а ты будешь сидеть тут совершенно одна, спиной ко входу, расслабленная и изнеженная. И за мерным потрескиванием дров не услышишь осторожные шаги. А когда увидишь того, кто крался со спины, скрываемый сумерками, будет слишком поздно: ты просто не сможешь вырваться из уютных объятий велюровой обивки. Наслаждайся.

– Паршивец, – бурчу недовольно, но улыбаюсь, едва он отходит.

Ни капельки не страшно. Он же рядом.

***

– Охренела совсем? – слышу возмущённый шёпот над своей головой и улыбаюсь в ответ, не открывая глаз. – Страх потеряла, пока вниз пикировала?

– Ты ж не визжал… – бормочу слабо. – Тут так уютно, я пригрелась… как там призрак?

– Отсутствует, – отвечает едко и бросает мне на колени кипу бумаг, пристраиваясь рядом на полу.

– Надо свет включить, глаза сломаем, – вздыхаю с неприкрытым огорчением.

– Сто процентов, – отвечает недовольно, – но призрак может не захотеть шастать по дому, в котором не все спят.

– Неужели в самом деле Елесеев? – бормочу задумчиво. – Такая многоходовка… не в его стиле. Он всегда шёл напролом. Есть куча других способов дискредитировать нас обоих, гораздо более быстрых и действенных. И без нелепых смертей.

– Смерти в самом деле нелепые. Не удивлюсь даже, если действительно несчастные случаи. И одним сегодня могло быть больше.

– Я даже испугаться толком не успела, – отвечаю тихо и перемещаю ноги, касаясь коленом его плеча. – Но… нашли же. Это хорошо и вообще… слушай, а забавно, что дверь открывается со стороны улицы, но заперта из дома. Казалось бы, наоборот – гораздо логичнее.

– И старая она, – кивнул согласно. – Я присмотрелся утром и понял – подвал не ремонтировали, как и проход. Обновили только люк из столовой и лестницу с него.

– А ещё, любопытно расположение выхода на улицу. На сколько я поняла, это тот участок, что изначально принадлежал Губарёвой.

– Два соседствующих участка, один принадлежит молодой женщине, второй – на тот момент уже успешному архитектору, объединённые подземным ходом… Можешь считать меня слюнтяем, но я ставлю на любовь.

– Ну, звучит романтично, – вынужденная была согласиться, – но что там по факту… Может, на участке Губарёвой тоже домишка стоял? Что мы вообще знаем о старухе?

– Ровным счётом ничего, – Миша запрокидывает голову на кресло и слабо морщится. – А надо бы, раз уж этот лаз не даёт покоя не только нам.

– Но стоит ли встречаться с её внуком? – вношу долю здравого сомнения. – Он вполне может быть причастен, если самолично не играет роль призрака. Когда ты начал заниматься домом, люк уже сравняли с полом, прикрыв огромным столом, чтобы никто не ходил по нему и не обнаружил чисто случайно, так что нет никакой гарантии, что последующие владельцы о нём знали.

– Логично… – бормочет Миша. – Выходит, остаются лишь Губарёв, получивший состояние в наследство, после – Васнецовы, за ними – Лунев. И все они живы.

– И никто из них тут не жил, так что, все под подозрением, – киваю с важным видом, чувствуя себя в шкуре бывшего мужа.

– Лунев особенно, – поддакивает Воронов, не обращая внимания на мой выпендрёж. – Точнее, бригада, что делала ремонт.

– Ну, мебель не они расставляли, должен был быть дизайнерский проект, иначе слишком сложная коллаборация…

– Тогда Лунев единолично, при условии, что он не обращался в агентство, где и проект смастрячили и ремонт забацали одним махом.

Мы замолчали, обдумывая свои голословные обвинения и таращась на огонь, я крутила сказанное и так и эдак, и в итоге вздохнула:

– И всё бы хорошо…

– Но есть нюансы, – хмыкнул Миша, начав развивать мысль: – Лично я напрочь не вижу мотива, кроме, опять же, самого банального: уронить дом в цене и купить его вновь, оставшись в плюсе.

– Деньги – сильный мотив, – поддержала теорию, мысленно высчитывая разницу. – Хотя, в случае с Васнецовыми, схема получается слишком сложной. Две бригады, куча трупов… и всё из-за пары миллионов?

– Было две бригады? – задирает голову, глядя на меня с удивлением.

– Первая обокрала их и смылась.

– Миленько… но, в схему вписывается. Сама посуди: они дважды наняли настоящих олухов, явно хотели сэкономить. Не исключаю, что дом купили на последние.

– И продали за меньшие деньги, чем купили, а потом ждали много лет, изводя новых владельцев? И ведь не факт, что получится выкупить, когда дом потеряет в цене. Странноватый ход.

– Да чёрт их знает что там у них в головах… – морщится Воронов, – ладно, допустим. Губарёв и Лунев подходят больше. Но тебя смущает что-то другое? Помимо мотива.

– Дверь, – ответила тут же. – Ты сказал, её не меняли.

– Скорее предположил… но, пусть так.

– А замок?

– Не выделяется на общем фоне. Но это, опять же, ни о чём не говорит. Я не профессионал, тут нужен узконаправленный специалист, – и тут же вворачивает игриво: – Если ты понимаешь, о чём я.

Смотрю на него с укором и качаю головой.

– Да ну я чего? – бубнит, понуро опуская голову, чтобы я не видела его искрящихся глаз, в которых нет ни тени сожаления относительно крайне неудачной и неуместной плоской шуточки. – Само напрашивалось… кто я такой, чтобы идти против негласных правил колхозного флирта?

– Тот, кто получит в глаз, если не сосредоточится, – отвечаю нараспев, с трудом сдерживая улыбку и продолжая по делу: – Если замок тот же, что и при жизни бабки, откуда у нашего приведения ключ?

– Отличный вопрос и вариантов может быть миллион. Например, он мог просто висеть где-нибудь на гвоздике или неприкаянно лежать в вазочке с конфетками, на кружевной салфеточке, которую бабуля связала своими руками. Кто угодно мог проявить любопытство и забрать его. Например, её внучок, который о подвале знать был просто обязан.

– Это если он тут когда-нибудь жил, что не установлено, – ворчу недовольно.

– То-то и оно – ничего не установлено. Столько народу, непонятно с какого края начинать разматывать. Поэтому мы с тобой тут и торчим, вместо того, чтобы ужинать в роскошном ресторане и говорить о чём-нибудь приятном.

– Ты ужинал недавно, а в дом всё равно притащился, – хмыкнула тихо.

– Так не с тобой же. И это… дочь маминой подруги. Проще согласиться, чем объяснить, что не хочется.

Я хохотнула и потрепала его по волосам, спросив весело:

– Так ты маменькин сынок?

– Я люблю и уважаю свою родительницу, да, – ответил с достоинством, а я прикусила язык. – Бесит она иногда страшно, но делает и по сей день для меня столько, что расплатиться за всё добро я не успею. И воспитывала меня, считай, одна, батя жить предпочитал в казённых домах, периодически являя нам свой светлый лик и новую татуху.

– Вот понять не могу, ты серьёзно или стебёшься? – спрашиваю осторожно.

– Помнишь, я говорил, что ты понятия не имеешь, как разговаривает зэк? – хмыкнул невесело. – Когда он меня жизни учил, мама за его спиной суфлировать пыталась.

– И что с ним случилось?

– Помер, что ж ещё. Лет десять назад, не считаю, если честно. Его присутствие в моей жизни было чисто номинальным.

– А мама твоя что?

– А что мама? Передачки коробками отправляла до самого последнего дня. Я его видел в последний раз когда мне было четырнадцать, хорошо запомнил только то, что как он – не надо. На человека уже перестал быть похож… схватил строгача как злостный рецидивист, там и загнулся. Мама всплакнула над его могилой и, наконец-то, выдохнула. Чемоданчики собрала и отправилась путешествовать, как всегда мечтала. Благо, я уже мальчик взрослый и вполне способен её хаотичные перемещения в пространстве спонсировать.

– И где она сейчас? – спросила с интересом.

– В городе последние два года.

– Надоело? – улыбнулась, а Воронов фыркнул:

– Да как же! Пришлось прекратить своё турне, по личным причинам.

– Здоровье?

– Ты, бывшая жена следователя, – фыркнул весело, – завязывай с допросом. Всё в порядке у неё со здоровьем. Руки вымыть не хочешь?

– Да, надо бы… – пробормотала, посмотрев на свои ладони. – И ноги… Но это ж…

Договорить не успела, он быстро встал и буквально выдернул меня из кресла.

– Чувствую себя пластырем на чьей-то дряблой заднице, – состроила рожицу, портя очередной момент близости.

Воронов коротко хохотнул и сделал шаг назад, а я заторопилась в ванную на первом этаже.

Когда вышла, обнаружила его сладко спящим в кресле у камина, покачала головой с улыбкой, подняла разбросанные по полу бумаги и устроилась рядом, положив для удобства диванную подушку.

Начала читать с показаний Юницкого и неожиданно увлеклась. Андрей редко вставлял фразы, дав ему выговориться, читать было сложно, но, тем не менее, увлекательно.

Юницкий, в силу своей профессии, с объектами архитектуры, воздвигнутым по проектам Майера, был знаком очень хорошо. Он, в некоторой степени, был его кумиром. Помимо этого самого дома, ставшего первым особняком в захудалой деревеньке, в старом городе по сию пору стоят два здания, построенные в шестидесятых, поражающие (лично Юницкого) своей простотой и прямолинейностью. И причина тому очень проста.

Рубеж 1950-х и 1960-х годов в Советском Союзе был эпохой подъема во всех сферах жизнедеятельности. Наука, экономика, общий оптимизм населения – всё шло в гору. Футуристические настроения витали в воздухе, космос поглотил разум простых граждан, казалось, будто возможно всё. Но не все разделяли подобных концепций.

Власти в удалённых от столицы городах, удобно устроившихся на тёплых местах, откровенно опасались новых веяний. Поддерживали во всеуслышанье, но «резали» самые смелые проекты, предпочитая сытость перспективам развития.

Майер же, как человек проницательный, чутко улавливал перемены. Пока все гонялись за «новым светлым будущем», создавали на бумаге невероятные «умные» города, он проектировал реальность, имея большое уважение и почёт у слуг народа.

Сам же народ его недолюбливал, хоть и был он человеком незаурядных талантов, вовлечённым в общественную деятельность, с удовольствием посещал все городские мероприятия и приложил руку к созданию первого театра в городе. Майер – и хоть ты тресни. Немчуга. Воспоминания ещё слишком свежи.

Среди его заслуг – первый мост через реку, после успешного открытия которого местные власти подарили ему участок в Сочино. И там, по словам Юницкого, он и нашёл свою погибель.

Что конкретно повлияло на решение Майера, Юницкий, к его (и моему) сожалению, не знал. Однако, он уверяет, что именно этот дом, который он строил для себя, по своему вкусу, его и поглотил.

После своего сорок второго дня рождения, Майер перестал бывать в городе, отгородился от мира высоким забором и стал жил отшельником, пока не скончался от сердечного приступа (по версии Юницкого – от тоски).

В доме были найдены чертежи, преимущественно неоконченные, но на столько вычурные, что их тотчас же сожгли. Осталась лишь пара старых фотографий, сделанных неравнодушным, хранящихся в городской библиотеке.

Летающий город, подземный город-небоскрёб, удивительный симбиоз природы, науки и техники, поражающий изящностью, устремлёнными ввысь шпилями, башнями и устрашающими статуями. Невероятная урбанистическая готика, режущая глаз, вызывающая одновременно и отторжение, даже неприязнь, и, в то же время, чарующая. Юницкий так живо описывал его проекты, что сложилось впечатление, будто я вижу их воочию.

Фантазии Майера поистине не было предела, он разительно отличался от остальных архитекторов того времени, но так и остался непризнанным, скрывая свои шедевры. И только этот дом отчасти воплощал его самые смелые идеи, от того Юницкий и ухватился за возможность его приобрести, лишь только представилась возможность. И встретил его лично.

Сумасшедшим он себя, однако, не считал. Намекнул на бессмертие Майера, уверяя, что видел живого человека, из плоти и крови, правда, несколько бледного, даже болезненного (что понятно, учитывая, что тому на момент их встречи было за сто). И лично вёл с ним неспешные беседы о том, как со временем поменялась жизнь. Правда, рассказывал сам Юницкий, ведь Майер дома не покидал долгие годы, но тот слушал охотно, кивал и работал над очередным проектом, делая карандашные наброски в небольшом блокноте.

Последние две страницы допроса состояли в основном из междометий, Юницкий перебивал сам себя, путал даты и события, ругал свою жену за близорукость и нежелание понять его, огорчался факту, что его взглядов она не разделяет, хотя не раз подчёркивал, что горячо её любит, и, судя по всему, искренне полагал, что она до сих пор жива.

Бумаги я опустила, испытывая внутренний дисбаланс. Огонь в камине почти не горел, вновь становилось холодно, дом поглощал тепло как жадный монстр, впитывал и пропускал через стены, выпуская на волю.

– Холодно… – сказала тихо, по привычке разговаривая сама с собой, думая, что Воронов крепко спит, но он тут же положил руку мне на плечо и потянул к себе, устраивая на коленях, обнимая, согревая теплом своего тела, зарываясь носом в мои волосы и продолжая мерно сопеть.

***

Не помню, как уснула, но проснулась от слабого движения под собой.

Слегка отстранилась, потёрла глаза и в темноте увидела только довольную улыбку на лице Воронова.

– В упор не помню, как ты оказалась у меня на руках, – зашептал со смешком, – но на всякий случай обозначу, что проснуться так было чертовски приятно. Не смотря на то, что под домом кто-то бродит и варварски светит фонариком в окна, мешая.

– Чего?! – встрепенулась громко, а он тут же приложил палец к губам (к моим, стервец!), до кучи по-хозяйски похлопав по бедру.

Я неловко слезла с него, давая встать, хотела прошмыгнуть к окну, но он положил руки мне на плечи и усадил обратно в кресло.

– Сиди и не двигайся, – сказал тихо и строго. – Я не шучу.

Состроила ему рожицу в темноте, услышала, как он хмыкнул, потеплела душой, но ноги на кресло подтянула: огонь в камине давно погас и без Воронова сразу стало зябко.

Миша взял кочергу и подошёл к окну, встав сбоку и пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, а свет фонарика мелькнул в другом, со стороны выхода на веранду.

– Миша, – позвала взволнованным шёпотом.

– Вижу, – шепнул спокойно и уравновешенно. – Трое. Один с камерой, один с ружьём, третий с битой.

– С битой на приведение? – спросила с сомнением и в следующую секунду послышался звон разбивающегося вдребезги окна.

Я зажала рот рукой, стараясь не закричать, через разбитое окно просунулась чёрная лапа, Воронов покрепче перехватил кочергу и начал быстро и бесшумно двигаться в ту сторону. Хотя, не исключаю вероятности, что от страха у меня попросту заложило уши.

Рука шарила по замку в тот момент, когда он приложил к ней кочергу. Мужчина заорал от боли, с улицы начали материться, а затем раздался оглушительный выстрел.

– На пол! – рявкнул Воронов и явно не тем, кто пытался прорваться в дом.

Я сползла с кресла, распластавшись на полу, раздался ещё один выстрел, треск, в дом ворвались люди. Миша успел сбить первого с ног, с силой ударив кочергой по ногам, но, следующий за ним мужчина с ружьём начал размахивать стволом, ища цель, и орать:

– Кто здесь?!

– Я, – послышался грубый хрипловатый голос со стороны холла, от которого по спине пробежал холодок.

Все разом повернули головы, вошедший последним направил камеру, а у меня отпала челюсть.

В проёме стоял призрак.

Не, ну не призрак, конечно, но очень хотел выглядеть таковым.

Лицо светится бледным голубым свечением, на месте, где должны быть глаза, лишь чёрная пустота, одеяние просторное, тёмное, похожее на плащ с капюшоном, вместо кистей рук видно только по три пальца, мелькающих в темноте от хаотичных несуразных движений.

– У-у-у! – зловеще протянул «призрак», резко дёрнувшись вперёд, а я вновь зажала рот рукой, но на этот раз чтобы не заржать в голос, так нелепо это выглядело.

Нелепо для тех, кто не верит.

Троица же отшатнулась к выходу, один слабо вскрикнул, приглушая стоны пятящегося на четвереньках поверженного Мишей, второй вновь выстрелил, куда-то в сторону «призрака», но это ружьё, всё-таки, и на то, чтобы перезарядить, нужно время, а его у них не было.

– У-у-бирайтесь! – закончил «призрак» свою мысль и первым на улицу выскочил парень с ружьём.