Текст книги "Душа в обмен на душу (СИ)"
Автор книги: Татьяна Семакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
– Чудной, – тихо хмыкнула и улыбнулась: – Спасибо.
– О, это ещё не всё… – протянул Воронов, озорно сверкая глазами.
Достал из внутреннего кармана пиджака, висевшего на стуле, длинный белый конверт и протянул мне.
– Я надеюсь, это сертификат в СПА, – сказала строго, уже начав догадываться.
– Проверь, – Миша повёл плечом, глядя с вызовом.
Беру конверт, чувствую под бумагой плотный квадрат, миллиметров пять в толщину и пару сантиметров по граням, но достаю буклет, на котором всё тот же клевер с браслета на белом фоне.
Заинтригованная, тут же его разворачиваю и вижу Воронова во всей красе, с широко расставленными в стороны руками, абсолютно обнажённого, но на причинном месте приклеена ириска «Кис-кис».
– Придурок! – взрываюсь, тут же сворачивая буклет и прикладывая его к пустой голове Воронова.
Мужчины ржут так громко, что я едва сдерживаюсь, чтобы не отвесить подзатыльник каждому, прищуриваюсь и спрашиваю ехидно:
– Смешно вам? Ну, посмейтесь!
Разворачиваю буклет и ириску, не отрывая, склоняю голову и выгрызаю её из бумаги. Смех резко прерывается, а Серёга встаёт.
– Я пошёл.
– А я б остался… – вздыхает Матвей, гипнотизируя ириску за моей щекой, но поднимается.
– Делись, – хмыкает Миша, пододвигаясь.
– Неа, – мычу в ответ и отрицательно мотаю головой, явно нарываясь.
– Сам достану, – пожимает плечами и сразу же приступает к делу, начиная шарить языком в моём рту.
– Прекрати, я так подавлюсь, – смеюсь, отпихивая его от себя.
– А нечего жадничать, – хмыкает поучительно и продолжает дурачиться.
– Трёхкомнатная трёшка в центре с ежемесячной оплатой, – бормочу, боясь потерять мысль.
Воронов прекращает попытки выудить из моего рта ириску, отстраняется и фыркает:
– Неугомонная.
– Ты прекрасно знаешь ценник, – пожимаю плечами, а он морщится. – Работает она домработницей, хватит только перекрыть аренду, добирается на личном авто, паркуя его подальше, скрываясь. А это бензин. Про цены на бензин даже разговоров вести не стоит. А жить на что? Было бы нечего есть, сняла бы жилплощадь поскромнее. И три года в доме никто не жил, кормушка была прикрыта. Да и, ну сколько они могли выручить, обворовывая Соломатиных? Ломбарды дают гроши даже за действительно ценные вещи, так, наличку из кошелька стырить, не больше.
– Это всё понятно, – кивает осторожно, – но к чему ты клонишь?
– Тёща Андрея говорила, что Юницкий, при всём его сумасшествии, на редкость здравомыслящ, – начала перечислять торопливо, стараясь не упустить ни детали. – Ещё она искренне полагала, что долг Елисееву он отдал, ведь у него был крупный проект, который он успел сдать аккурат перед смертью супруги. Ты говорил, что Юницкий позвонил, едва ты выложил объявление о продаже. Странная фантазия мониторить объявления о продаже конкретного дома, не считаешь?
– Может, он дачу искал? – сказал неуверенно, просто чтобы что-то сказать.
– В Сочино? Крутовато.
– Ну да, – слабо поморщился и добавил: – Плюс, ценник резко упал после того, как по соседям поползли слухи о призраке.
– Вот именно. А кто их пустил? Сама Соломатина? Ей уж точно не с руки было привлекать к своей жизни внимание. Да и полицию вызывать, если призрак мерещится? Уж скорее бы сбежала оттуда, только пятки в задницу влипали. Нет, с головой у девушки было всё в порядке. А ещё, сама же Солина говорила, что Юницкий свою жену терпеть не может, в то время как он в одних лишь показаниях её превозносит. И сестре супруги тоже в уши льёт старательно, по сию пору…
– А сожитель Солиной вполне мог захаживать не только с целью ограбления, но и чтобы поддержать легенду о призраках, – дополнил Миша, согласно кивнув. – Арина прагматична, ценник падает, продавать бы не стала, если бы на горизонте не маячил приз покрупнее. Вывод напрашивается сам собой, – вздохнул и поднял руку, подзывая Матвея.
– Решились на тройничок? – первым делом уточнил Матвей, подойдя и поиграв бровями, но, видя наши кислые лица, плюхнулся на стул и простонал: – Ну, что ещё?
Миша выложил очередную теорию, Матвей с задумчивым видом растёкся по стулу, побарабанил пальцами по столу и в итоге кивнул:
– Допустим. Но где их нелёгкая свела?
– Этот дом восхищает Юницкого, – сказала, вспомнив его дифирамбы, – а Майер – кумир. Не удивлюсь, если он хотел выкупить его ещё у старухи. Приезжал, общался с соседями, а там Солина её обхаживает…
– Это всё, конечно, круто, – ответил Матвей ехидно, – но как доказать-то?
– А кто тут следователь? – вылупила глаза, а Матвей состроил недовольную мину и сказал ворчливо:
– Вы портите мне настроение. К тому же, если всё это подтвердится, Андрюху по головке не погладят. И наверняка внутреннее расследование организуют, а не прикрыл ли он дельце лишь потому, что планировал влиться в семью. А убийца, если мы правы, и без того уже труп…
– Маш, – сказал Миша мягко, – может, хватит с твоего бывшего? Он тебя проворонил, причём, буквально.
Подмигнул, паясничая, а я выдавила из себя улыбку.
Так-то оно так, но знать хочется, аж свербит всё. Поёрзала на стуле, повздыхала, многозначительно посмотрела на своего мужчину, подначивая к действиям. Понял, принял, задумался.
– Есть идея, – сказал Миша через минуту, взяв меня за руку и поглаживая пальцы. – Если Юницкий в самом деле заказал свою супругу – он будет наказан, при этом, голова твоего бывшего на плахе не окажется. Доверяешь мне?
– Да, – ответила без раздумий, а Матвей хмыкнул:
– И настроение моё…
– Свали, – перебил его Миша, глядя мне в глаза.
Положил руку на щёку и поцеловал.
***
Время близилось к двум часам ночи, мы с Вороновым столика уже не покидали, болтая обо всём на свете, музыка не гремела, стробоскопы не мигали, народ потихоньку выползал из бара, подходя попрощаться, Василич беззастенчиво зевал за стойкой, протирая бокалы только чтобы не уснуть, и стало понятно – пора выметаться.
– Последний танец, – улыбнулся Миша, заметив мою маету.
Поднялся, подал руку и повёл к барной стойке, где стоял магнитофон.
– Василич, рубани музыку! – сказал Миша громко и с ухмылкой нажал на кнопку, запуская древнего монстра.
Песню я узнала по первым аккордам, заиграла «Лирика» всё того же Сектора Газа, тихо засмеялась, покачав головой, а он подмигнул мне и прокрутил вокруг своей оси, задрав мою руку к потолку.
Притянул к себе, я удобно пристроила голову на его плече, а он шепнул:
– Самый сексуальный медляк всех времён и народов.
– Просто ты старпёр и почему-то гордишься этим, – ответила едко.
– То есть, слова ты не знаешь наизусть? – уточнил игриво.
– Ой, помолчи… – отмахнулась, прижавшись к нему теснее.
Уходить не хотелось, но совесть надо было и поиметь.
Миша помог загрузить цветы в машину, улыбнулся и вздохнул:
– Василич разрешил устроить беспредел только с условием, что я сам всё уберу.
– Было здорово, спасибо, – сказала быстро, чтобы он не успел увидеть разочарование в моих глазах, ещё быстрее поцеловала его и села за руль, отправившись домой.
Дважды спустилась в машину за цветами, любовно поставила каждый букет в воду, заняв все кастрюли, побродила с мечтательным видом и блуждающей улыбкой, довольно долго таращилась на странный четырехлистник, трижды покосилась на буклет, но сгорала со стыда от одной мысли о том, чтобы развернуть его. Маялась, томилась и чуть не рухнула в обморок от резкого скачка давления, когда начал трезвонить домофон.
– Кто? – спросила дрожащим от волнения голосом, сняв трубку.
– Варианты? – хмыкнул Воронов хрипло.
Нажимаю на кнопку, вешаю трубку, открываю дверь, мну руки в ожидании.
– Это я, если что, – брякает Воронов, переступая порог и закрывая за собой дверь.
– Вижу, – нервно смеюсь в ответ, взгляд опускаю.
Ножкой осталось пошаркать по полу, разве что, ну прямо святая невинность.
– Чё делаешь? – спрашивает самое идиотское, что мог, продолжая топтаться в дверях.
– Кофе будешь? – задаю встречный дебильный вопрос.
– Вари, – выдыхает то ли с облегчением, то ли от осознания нелепости происходящего.
Прохожу на кухню, включаю чайник и достаю банку растворимого.
– Читер, – фыркает Воронов, устраиваясь на стуле.
– Можно подумать, ты его пить собрался… – бурчу себе под нос, стоя к нему спиной.
– Я всё слышал, – хохотнул в ответ.
– На то и расчёт… – вздыхаю, достаю чашку, ложку.
Руки ходуном ходят, не слушаются, всё кофе по столу рассыпается, собираю его кое-как, в раковину скидываю, а он всё потешается:
– Манюх, ты чё т нервничаешь.
Начинаю раздражаться, упираюсь руками в стол, а он подходит со спины и просовывает свои руки под моими, вытягивая пальцы над столом, показывая, как они дрожат.
– Трындец, – тихо выдыхает мне в затылок. – Трясёт всего. Не могу больше, Маш. Думал, потяну, пообщаемся, получше узнаем друг друга… ага, как же…
Внутри всё сжимается, застыла, как столб соляной, не повернуться, ни шелохнуться. Минута, вторая, Воронов не выдерживает и фыркает:
– Не, ну так тоже можно.
Легонько давит мне на спину, ставя в интересную позу, и я тут же отмираю, взвившись:
– Придурок! – разворачиваюсь, вижу его озорной взгляд и широкую улыбку.
Какой же, стервец, красивый! Именно сейчас, в эту самую минуту, с мальчишечкой улыбкой, плутоватой, нахальной. Но, когда его взгляд меняется, когда становится серьёзным, вдумчивым, моё сердце начинает долбить с удвоенным рвением.
Ладони влажные, колошматит всю, ожидание неизбежного сводит с ума, но он даже целовать меня не собирается, просто зажимает между собой и столешницей.
– Я сознания лишусь, если ты сейчас же меня не поцелуешь, – говорю немного возмущённо и нервно.
– Меня это вообще не обломает… – отвечает со смешком и встречает мой полный укоризны взгляд. – Что? Я серьёзно. Так даже проще, у меня такое чувство, что это мой первый раз. Впрочем, лёгкий тремор в руках может тебе даже понравиться…
– Миша! – вскрикиваю, не выдержав, и он резко прижимает меня к себе одной рукой, жадно впиваясь своими губами в мои, второй цепляясь за столешницу.
Ослабляет напор и шепчет, уткнувшись носом в мою щёку:
– Это авансом. А любить я буду тебя очень медленно, Маш… даже не думай меня торопить, я слишком долго ждал…
***
Ночь как-то незаметно стала ранним утром, мы лежали в обнимку, Миша медленно водил пальцами по моему телу, довольный и расслабленный, и с этим нужно было срочно что-то делать.
Вздыхаю и говорю будничным тоном:
– Все твои спойлеры – полная херня.
– В смысле?! – возмущается, приподнимаясь, а я ухмыляюсь и переваливаюсь на спину, кайфуя от того, что испоганила кайф ему. – Вот коза! – фыркает, нависая сверху. – Тебе повезло, что контрацептивы закончились!
– Можно и так… – отвечаю ненавязчиво.
– Вот коза! – возмущается ещё громче прежнего. – Нахрена тогда… а, ладно… потом отшлёпаю…
– Можно и сразу…
В общем, сон – для слабаков. В стане слабаков Воронов не числился, хотя на счёт спойлеров я не шутила. Секс с ним совершенно не такой, как я себе представляла. Он сам совершенно не такой, как я думала. Никаких тебе подколов, никакой язвительности, никакого самодовольства. До безумия нежный, до неприличия чувственный, до умопомрачения внимательный.
В ту ночь я отдала ему всё, что у меня было. И тело, и сердце, и душу. Квартиру бы переписала, не будь мои руки постоянно при деле, а глаза видели хоть что-нибудь, кроме него. Наверное, ещё и из-за того, как хорошо мне было, его торопливые сборы отозвались глухой обидой.
– Так, Манюх, – заговорил серьёзно, присев на кровать рядом со мной уже полностью одетым. – Ситуация следующая… то, что произошло…
– Больше не повторится? – фыркнула, перебив его.
– Клянусь, я отучу тебя от этой привычки, – заявил сурово, – костьми лягу, но рано или поздно ты перестанешь меня…
– Поздно, – не выдерживаю, вновь перебивая.
– Ты даже не представляешь, как ты влипла… – говорит медленно, покачивая головой.
– Ладно-ладно, – трусливо иду на попятный, – говори. Что-то было, что-то произошло…
– Я бы выразился так – свершилось, – хохотнул, я вместе с ним, и он вновь посерьёзнел. – Так вот. Всё это… я тебя, вроде как, обесчестил по полной.
«Даже не думай спрашивать!» – рявкаю мысленно и он сразу же произносит вслух:
– Выйдешь за меня?
– Придурок, – хмурюсь, отворачиваясь. – Иди уже, куда там тебе…
– Эм… – бормочет невнятно. – Ты чё, обиделась? На предложение?
– Иди в жопу, Миш, – отвечаю, разворачиваясь и гневно сверкая глазами. – Шутка шутке рознь.
– Ага, – брякает, почесав затылок. – Я понял. Ну, это… сорян. Позвоню?
– Ага, звони, – отвечаю невнятно, зарываясь лицом в подушку. – После дождичка в четверг.
Слышу, как он уходит, морщусь над своей неадекватной реакцией на невинный подкол, накрываю голову второй подушкой и засыпаю, только чтобы избавиться от чувства стыда.
***
Он позвонил в обед, разбудив меня.
– Манюх, ты чё, дрыхнешь, что ли?! – возмутился после моего сонного «алло». – Так не честно!
– А никто и не обещал… – бормочу, потирая глаза и демонстративно зевая.
– И то верно, – вздохнул и хмыкнул: – Одно радует – разбудил тебя именно я. Давай там, натягивай красивенькое платьишко и дуй по адресу, который я пришлю.
– И что там? – спрашиваю апатично.
– Не что, а кто, – бурчит недовольно. – Разговор есть. Жду, но не спеши.
Он присылает адрес координатами, я сразу открываю карту и с недоумением смотрю на завиток реки, километрах в двадцати от города. Ни тебе кафе, ни ресторанов, деревеньки захудалой и той нет. Что задумал – не ясно, но я начинаю сборы.
Через два часа съезжаю на просёлочную дорогу, ещё пару километров усердно рулю по ухабам, пока, наконец, не вижу его.
Лёгкие светлые брюки, руки в карманах, рубашка навыпуск, на ветру немного раздувается. На поляне разложен плед, стоит корзинка для пикника, берег крутой, солнце на водной глади играет, романтично до одури, даже выходить боязно, вдруг ножки отказало от счастья.
– Манюх, шевели булками, я дико голодный! – торопит меня, едва я открываю дверцу.
– А чего мы тут? – спрашиваю осторожно, снимая туфли, чтобы не утопать в земле, иду к нему босиком.
– За коленки тебя хочу потискать в дали от людских глаз, – ухмыляется и целует, тут же отстраняясь и говоря резко: – Жрать. Падай.
Первые пять минут он увлечённо заталкивает в себя бутерброды, запивает всё соком из пакета, проигнорировав бокалы, хватает яблоко, подбрасывает и ловит на лету, смачно вгрызаясь в него. В общем, с успехом разбавляет своей непосредственностью всю эту вашу сопливую романтику.
– Наши домыслы на счёт Юницкого подтвердились, – говорит серьёзно. – Он действительно заказал свою жену.
– Вот почему нельзя просто развестись? – морщусь с отвращением. – Как узнал?
– Не я, Елисеев, – хмыкнул Миша. – И трудностей у него не возникло. Просто приехал к нему в гости, он сейчас в «Тихом береге» отдыхает…
– Туда же не пускают! – воскликнула удивлённо и тут же примолкла под его недовольным взглядом.
– Это ж Елисеев, – пожал плечами, сменив гнев на милость. – Куда хочет, туда и входит. Невесту мою бывшую спроси… – я закатила глаза относительно абсолютной неуместности шуточки, а он продолжил, как будто ничего и не говорил: – Арина рассказала ему, что её мать хотела развестись. У неё был любовник помоложе, что само по себе оскорбительно, так при разводе ещё бы и оттяпала половину нажитого им. Короче, мужик кукухой всё же поехал, но несколько по другой теме. Елисеев его запугал конкретно, пообещал, что эта информация дойдёт до полиции, приплёл немалый долг, о котором следователь, расследующий дело, тоже не знал, Арину, которая будет вне себя от горя и станет его призирать, но и альтернативу предложил.
Воронов замолчал, я поёрзала, не зная, можно ли вставить пять копеек, не выдержала и выпалила в нетерпении:
– Какую?
– Из «Тихого берега» он съезжает. На ПМЖ в другую клинику, из которой он уже никогда не выйдет. Та же тюрьма с колючкой на высоком заборе, но с симпатичным внутренним двориком, в ста километрах от города. Думаю, с него хватит.
– Пожалуй, – выдохнула и зябко поёжилась.
– Блин, второй плед забыл, – поморщился Миша. – Вставай, в этот тебя замотаем.
Я поднялась, а он встал передо мной на колени, задрав голову.
– Чего? – буркнула, напрягшись всем телом.
– Того, – хмыкнул, сунул руку в карман и достал кольцо. – Я не шутил, Маш.
Нервно сглатываю и пытаюсь придумать, как бы слинять без объяснения причины отказа, теребя браслет на руке.
– Выходи за меня, Маш, – говорит, мельком взглянув на мои запястья. – Будь моей женой, изводи меня до глубокой старости.
– Я… вставай, а? – хватаю его за рубашку, тяну вверх, но он упрямо стоит на коленях, темнея лицом. – Да тебе это не нужно, Миш, точно тебе говорю, вставай. На эмоциях просто, ещё пару раз переспим и отпустит…
Опять начинаю перебирать сердечки, он резко поднимается и рявкает мне в лицо:
– Да ты запарила!
Срывает с руки браслет и с чувством швыряет его в воду.
– Ты… – бормочу с ужасом, пытаясь запомнить место, куда он булькнул. – Ты… что ты наделал?!
Расстёгиваю молнию на платье, сбрасываю лямки, а он вцепляется мне в плечи.
– Маш, хватит, – говорит строго. – Отпусти уже, их не вернуть.
На моих глазах наворачиваются слёзы, а нижняя губа надувается и дрожит.
– Ты…
– Да, я всё знаю.
– Ты не имел права! Ты не должен был! – отталкиваю его, но он лишь прижимает к себе крепче.
– Я тебя не отпущу, слышишь? Не отпущу, никогда. Хватит от меня бегать, хватит голову в песок прятать. Это – реальность! Мы – реальность!
– Ой, да хватит уже этого пафоса! – взрываюсь, вновь отталкивая его и вытирая злые слёзы. – Это ты сейчас такой отважный, знаем, плавали! Пройдёт время, может, год, может, чуть больше, и ты осознаешь, что сделал большую ошибку, возможно, самую большую в своей жизни. Мне что тогда делать, а?! Обо мне ты подумал или главный герой в этой пьесе только ты?!
Молча раздувает ноздри, хватает в охапку и тащит к машине. К багажнику.
– Сдурел?! – зло ору на него, когда он ставит меня ногами на землю. Со всей дури отпихиваю от себя.
– Лучше лезь сама, иначе затолкаю и наставлю кучу синяков, – цедит сквозь зубы, глядя в сторону.
– Да какой в этом смысл?!
– Разгонюсь и спущу тебя к твоему браслету, – отвечает ехидно. – Лезь!
– Да уж лучше так… – голос до того тихий, что я саму себя едва слышу.
Вытираю льющиеся сплошным потоком слёзы, разворачиваюсь, открываю багажник, но он тут же захлопывает его, берёт за руку и тащит к переднему пассажирскому сиденью. Возвращает лямки моего платья на место, застёгивает молнию, распахивает дверцу. Резко всё, нервно, импульсивно. Вибрации от него такие, что земля под моими ногами подрагивает.
– Ты меня вывела, – говорит глухо, удерживая меня за плечи. Сжимает, давит, скрипит зубами. – Я чертовски расстроен и немного зол. Ты сказала много обидных слов, но я прощу тебе их все. Мы сейчас прокатимся и я открою все карты. И к этому я не готов, а ты не готова ещё сильнее, но дальше скрывать я уже просто не в состоянии.
Сажает в машину, сам садится за руль, прихватив мои туфли и швырнув мне их под ноги, и срывается, как на пожар. На этот раз прихватив меня с собой…
***
Молча лью горючие всю дорогу, пока он не сворачивает в тихий двор той же новостройки, где живёт Матвей.
– Решил передать эстафету? – спрашиваю ехидно.
– Лучше помолчи, – отвечает глухо. Паркуется и приказывает: – На выход.
И ведёт меня на детскую площадку! На чёртову детскую площадку с кучей пухлых розовощёких малышей!
– Может, пристрелишь сразу? – уточняю язвительно. – Как раненую на поле брани кобылу.
– Ты, кобыла, – фыркает, не выдержав. – Просто смотри.
Кладёт два пальца в рот и громко свистит.
– Михаил! – рявкает незнакомая женщина, сидевшая на лавке к нам спиной, но тут же развернувшаяся. – Я тебе сколько раз говорила?! Ещё и Машу до слёз довёл!
Она встаёт, уперев руки в бока, моя челюсть начинает медленно отпадать, а к Воронову несутся двое ребятишек, одного возраста, отличающихся только одеждой, и с громким «па-па-па!» обвивают его ноги.
– У тебя есть дети? – бормочу тихо, а он уточняет ехидно:
– Что конкретно тебя удивляет? Что они есть или что они рады меня видеть? – прикусываю язык, а он наклоняется и треплет их по светлым волосам: – Здорова, шпана.
– И какими, по-твоему, они вырастут, если ты их дрессируешь, как животных? – кривится женщина.
– Как меня воспитывали, так и я, – парирует Миша с ухмылкой.
– Паразит! – ахает женщина, едва сдерживая улыбку. Подходит к нам и представляется: – Светлана, мама этого оболтуса.
– Очень приятно, – бормочу в ответ.
– Мы в квартире, – говорит Миша и дрыгает каждой ногой по очереди. – Пацаны, на исходную. И покажите, кто тут главный!
Невинные создания дружно тыкают пальцем в бабушку, а та победно вскидывает подбородок.
Не выдерживаю и начинаю хохотать, похлопывая недовольного Воронова по плечу.
– Пойдём, – бурчит, когда дети несутся к горке, берёт за руку и тащит за собой к дому. – Они всё понимают слишком буквально…
– Сколько им? – спрашиваю в лифте.
– Чуть за два, – отвечает, наминая мою руку.
– А психуешь чего?
– Она ещё спрашивает! – возмущается и выходит, когда двери открываются. – Ты мне дважды за день отказала! Возмутительное хамство! Даже для тебя!
Открывает дверь, проходит, впустив меня, а в коридор выходит женщина.
– Спит? – спрашивает Миша тихо.
– Просыпается, – отвечает она с улыбкой и кивает мне: – Добрый день.
– Добрый… – отвечаю растерянно и дёргаю Воронова за рукав, спрашивая шёпотом: – Кто это?
– Няня, – отвечает просто. – Пойдём.
Ведёт меня в одну из комнат, заходит первым и говорит тихим ласковым голосом:
– Привет, принцесса. Ты проснулась, моё солнце?
Девочка встаёт в кроватке, хватаясь ручками за бортик, пружинит по матрасу и обхватывает Мишу, едва он подходит.
– Зайка моя… как ты себя чувствуешь?
– С утра ещё подкашливала, но уже лучше, – отвечает няня за нашими спинами.
Миша поднимает дочь на руки, разворачивается ко мне, ошалевшей, и хмыкает:
– Как-то так. Тройняшки, я фартовый. Бусина, посмотри кто пришёл. Это мама, – моё сердце ухает в пятки, девочка оглядывается, смущённо улыбнувшись и тут же уткнувшись в папу, а Воронов добавляет ворчливо: – Я надеюсь…
– Без ножа режешь, – говорю тихо.
– Я знаю, – отвечает, состроив рожицу. – И, заметь, не козырял до самого последнего момента. Но ты меня вынудила!
Подбрасывает малышку, та начинает хохотать, а он кряхтеть:
– Ого! А ты чего такая тяжёлая, а? Ты что, выросла?! Так, секундочку… да это ж подгузник! Опять жульничаешь? Маленькая хитрюга!
Подбрасывает ещё и ещё, а там и с моего ракурса отлично видно – счастья, в самом деле, полные штаны.
– Давайте, я поменяю, – тут же подходит няня, забирая девочку.
– А ты – за мной, – приказывает мне Воронов. – И если надумаешь удрать, помни, я знаю, где ты живёшь.
Устраивается на огромном диване в гостиной, демонстративно похлопывает рядом с собой и я тут же оседаю, с вихрем в голове и бурей на сердце.
– Что думаешь по поводу всего этого? – спрашивает осторожно.
– Я пока просто в шоке, – отвечаю честно.
– Я намекал… – говорит с улыбкой, прищурившись на правый глаз. – Теперь могу рассказать полную версию, если готова слушать.
– Слушай, я это… – вздохнула и отвела взгляд, добавив тихо: – Пойду лучше…
– Блин, Манюх… – пробормотал, растирая лицо ладонями. – Слишком, да? Зараза, так и знал, что рано. Знал ведь, но нет, невмоготу стало, идиот… А давай сделаем вид, что сегодняшнего дня не было, а? Прям с двенадцати, подчистую! Ночь прошлую из своей памяти уже точно не получится стереть, но то, что после…
– Да как я такое забуду? – округляю глаза, а он кривится:
– Ну да… Блин, ну, поторопился, понимаю, но, может, пообвыкнешь, пообщаешься с ними… они классные, честно! И я. Я вообще охеренный, они тоже будут, пока просто скилы не прокачали. Гадят в штаны, орут много, есть сами толком не умеют… ты ещё сидишь, это хороший знак. Хороший ведь?
Не выдерживаю и начинаю улыбаться, но он не поддерживает, прикрывая глаза и откидываясь на спинку.
– Стебёшься… – бормочет себе под нос. – У меня сердце чуть не встало, а тебе забавно.
– Да потому что нехрен было скрывать от меня такое! – рявкаю вполголоса и толкаю его обеими руками. – Я извелась вся, всю голову сломала, страдать приготовилась, а ты… душу он мою захотел!
– Получил? – спрашивает серьёзно, открывая глаза.
– Давай свою историю слезливую, – говорю ворчливо, не удостоив его ответом.
– А, ну там не на столько, – хмыкает, а я забираюсь на диван с ногами, устраиваясь удобнее. – Начало ты знаешь, я ничего не придумал.
– Но приукрасил, – поправила тут же. – Как на духу, Воронов, выкладывай всю правду-матку.
– Увидел, понравилась, ёкнуло, – выдал коротко. – Ну, может, не сердце, а несколько пониже, но у мужиков так работает, потом уже поднимается, когда зуд становится на столько невыносимым, что хоть на стенку лезь. Детей, по-честному, никогда не хотел. Нафига они мне? И так в шоколаде. И с Елисеевым мы эту тему обсуждали, он из таких же.
– И он видел все мои больничные, оформленные в больнице, за подписью гинеколога, – поморщилась я, а Миша кивнул:
– Сегодня, падлюка, признался, что знал с самого начала. Вот чё б не сказать? Так нет ведь, решил поиграть… ладно, хер с ним, по итогу я только в плюсе оказался. Короче, с Катюхой разошлись, бешенство зашкаливает, пошёл в разнос. И в один из таких загулов случилось довольно примитивное происшествие под названием «рваный гондон», – я прыснула, а он поморщился: – Говорю же, лютовал. Короче, с девушкой обсудили ситуацию, сошлись во мнении, что нам обоим это не упало, обменялись номерочками и разошлись взаимно удовлетворёнными.
– Аборт – не так уж и просто, когда дело доходит…
– Вот и она так же решила. Мне так и не позвонила, побоялась походу, что настаивать буду, родила, осознала и прямо в роддоме написала отказ, оставив мои координаты. Тут у неё чё т совесть не проснулась… Ладно, её дело. Просыпаюсь утром с похмелья – звонок. Чё-то объяснить пытаются, я ни черта не соображаю, тупо трубку вешаю, а потом доходит. Трындец… – он тихо смеётся и качает головой. – Перезваниваю, уточняю куда подъехать. С главврачом побеседовал, запросил независимый тест на отцовство, убедился – мои. Пацаны здоровы, хотя вес не добрали, но хоть сейчас забирай, девочка в реанимации, ателектаз. Ну, типа лёгкое не раскрылось. Забирай, блин… куда я их заберу? А там уже тоже наседают, и так больше недели прошло, по-хорошему, должны были пацанов в дом малютки отправить, но вошли в положение. Башка кругом, маме звоню уже неделю – недоступна. Вспоминаю, что на Алтае, в какой-то глуши, без связи ещё, как минимум, неделю. Звоню Матюхе, больше некому, с работы его выдёргиваю, сам по магазинам, хватаю всё подряд… Короче, было сильно нервно, хорошо хоть его мать подсобила, список составила, мозги на место немного вправила, кое-как выкрутился, выдохнул. Оказалось – зря, всё веселье только началось. Через месяц где-то опомнился, более-менее в колею вошёл, там и мама приехала, четыре няньки по сменам, Пелагейку подлатали, от сердца отлегло.
– Пелагея? – переспросила с улыбкой.
– Ага, выпендрился, – хмыкнул самодовольно. – Пацаны – Саня и Сеня, чтоб, когда я их путаю, можно было съехать на том, что меня просто не расслышали.
– Отец года, – хохотнула иронично, а Воронов состроил рожицу и проворчал:
– На тебя посмотрю… в общем, стало не до чего на какое-то время. И самое обидное, что аккурат до всего этого Матюха мне про свадьбу твоего бывшего сказал. Я только намылился подкатить, как стал отцом семейства. Ну и вот куда я такой многодетный папаша? Сиди и не рыпайся… а ведь хочется, чтоб всё серьёзно, гулянки все эти поперёк горла уже, да и больше бухал, если начистоту, с женщинами так, постольку-поскольку, чисто из физиологических потребностей… В общем, хвост прижал, но за косички дёргать не перестал, хоть какая-то отдушина. Пелагейка то и дело болеет, респираторные её фирменный номер, исполняет она его качественно, с душой, кашляя по ночам так, что у меня кровь в жилах стынет. То по врачам, то врачей на дом, иногда она просто начинает плакать и не успокаивается, пока я не приезжаю.
– И ты несёшься тушить пожар по звонку, – вздыхаю, наконец-то поняв причину.
Миша слегка разводит руками и хмыкает:
– Детей я, может, и не хотел, но теперь понимаю лишь каким был кретином, – улыбается и берёт мою руку, массажируя уже ставшими привычными движениями. – В общем, я со своими тараканами сдружился и судьбу принял, и тут опять Матюха – вечером в баре пяточки обмываем. Я и так собирался, пятница же, ты там будешь почти сто процентов, но проверить было любопытно. Как обычно варежкой торгую хожу, наблюдаю без палева. А ты в лицо бывшему улыбаешься, поздравляешь так трогательно, за бар садишься ко всем спиной и как подменили человека. Прикинул расклад, отправил к тебе первопроходца.
– Это так тупо… – протянула, глядя на него с укором.
– Да знаю, блин… – поморщился и вздохнул: – Я сдрейфил в самый последний момент.
– Ты придурок, – никогда не устану повторять, а он оказывать сопротивление:
– Я придурок… но!
– Без но, Воронов, – прерываю с ухмылкой.
– Ладно, без но… – вздыхает и начинает озорно, зажав мне рот ладонью: – Но я додумался хотя бы до того, чтобы с единственным здравомыслящим человеком ситуацию обсудить.
– Мама? – промычала ему в руку.
– Моя палочка-выручалочка по жизни. Прости, но ты третья любимая женщина в моём списке. В общем, она меня обматерила, запросила полный отчёт, фотографию и, когда я тебя показал, отвесила мне ещё и качественный подзатыльник. Браслет твой в кадр попал, со всеми этими многочисленными сердечками. Больничка у нас одна и угадай, кем моя мама трудилась большую часть жизни?
– Медсестрой?
– Не угадала, – хохотнул и огорошил: – Бухгалтером. Но эти сердечки – традиция на столько древняя, что их закупку внесли в перечень наравне с расходниками в процедурном. А я накануне себя таким мудозвоном выставил… в общем, начал аккуратненько подкатывать, дом этот в кассу пришёлся, но когда ты вылетела из него, испуганная до чёртиков, когда прижалась… всё. Башня уехала окончательно и бесповоротно, – я смущённо отвела взгляд, а он сполз с дивана и встал на колени напротив меня. – Посему, Марь Санна, вопрос прежний. И учти, я буду спрашивать, пока не согласишься.
– А ты не торопишься? – бормочу с сомнением, машинально тянусь к запястью и не ощущаю привычного браслета, испытав острый приступ паники.
– А я тебе подарил замену, – хмыкает Миша самодовольно и наставительно, заметив мой жест и неподдельный ужас в глазах. И вновь достаёт из кармана кольцо. – Можешь теребить его, пока размышляешь, как ты умудрилась ввязаться в эту авантюру.
– Хорошо, – говорю на выдохе, забираю кольцо и, чуть только оно оказывается на моём пальце, Воронов встаёт и говорит громко:
