Текст книги "Падай, я ловлю (СИ)"
Автор книги: Татьяна Семакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Глава 20
Бюстгальтер у меня весьма скромный, верх от купальника и то зачастую откровеннее, но перед тем, как снять брюки, кошусь на Зотова. Тот нагло улыбается, даже не думая отводить взгляд, а я со вздохом отпускаю ремень уже расстегнутых брюк и вышагиваю из штанин.
– Какая задница, – шепчет Зотов восторженно, но, благо, слышу только я, от того игнорирую, садясь на плиту и пытаясь осторожно сползти по наклонной поверхности к воде.
– Осторожнее, – хмурится Даня, когда я соскальзываю и морщусь, и подплывает ближе, протягивая руку.
– Надо было меня перед дружком оголить, да? – ворчу, принимая помощь.
– Сейчас спрячем, – моргает и дергает на себя. Погружаюсь в воду и дыхание перехватывает, так холодно. – Сашка моя, – бормочет пьяно, скользя руками по моему телу.
– От тебя разит за версту, – кривлюсь и отворачиваюсь. – И это не как раньше. Раньше пьяным ты за руль не садился и в воду не лез. Раньше, Данечка, мозгов как-то поболее было. Приболел?
– Да, – хмыкает невесело. – Напрочь. Как ты ручкой помахала, так и поехал.
– Ясно, – закатываю глаза и пытаюсь отстраниться, но получается так себе.
– Ясно ей… ни черта тебе не ясно. Как тебе под другим мужиком, а, солнце? Нормально трахает? Лучше? Хуже?
– Ты, дебилушка, – стучу ему по макушке кулаком. Несильно, но раздражающе. – В чем претензия, не пойму? Ты от жены ко мне бегал. Трусцой, гад такой, – шиплю гневно. – Не умаялся? Ничего себе не стер?
– Хер аж горит, Сашуль, – паясничает и трется об меня своей палкой в полной боевой готовности.
И так противно становится, что самой нырнуть хочется, да поглубже.
– Перестань, – морщусь, с удвоенным рвением отталкиваясь от него.
– Ого, уже противно? – вскидывает брови.
– А ты думал, я с раздвинутыми ногами к тебе спущусь? На что ты вообще рассчитываешь? Что я буду глотать твои обещания и молиться, что не наскучу?
– Я разведусь, – выпаливает с жаром. – Клянусь, Саш, подам на развод. С отцом обговорю и сразу подам документы. Похер на бабки, у меня все есть. Все, кроме тебя!
Так смотрит на меня, чуть не плача. Скажи он мне это пару месяцев назад, да вот так, поверила бы. Да даже неделю назад. Даже пьяному. Забыла бы о гордости, обрадовалась и смиренно ждала, когда он сдержит слово, питаясь одними обещаниями. Впрочем, и сейчас верю. Но есть одно действительно большое «но». В машине заперся, пытаясь кого-нибудь случайно не прихлопнуть.
– Да поздно уже, Дань, – шепчу с болью.
– Нет, – заявляет убежденно. – Нет, ты просто не веришь. А я сделаю это. Сделаю и тогда не отвертишься. Даже с отцом не буду говорить, похуй на него, достало под его дудку плясать. Пусть подавится своими бабками, в гробу я их видел.
– Я не вернусь к тебе никогда, потому что ты обманывал меня год. Целый год кормил меня байками о семье, о детях и отпуске на море. Год!
– Так ты на море хочешь? – бормочет, хватая за плечи. – Поехали! Хоть завтра!
– Я замерзла и хочу вылезти, Дань, – вздыхаю устало.
Он бросает взгляд на ключицы, трет мои руки и пытается прижать к себе, разогретому алкоголем, но я выставляю руки, упершись в его грудь.
– Саш, – пытается поцеловать, но я отворачиваюсь. – Я думал, ты вернешься, – бормочет маловразумительно, а я понимаю, что его с каждой минутой накрывает все сильнее, несмотря на купание. Похоже, хлестал он прямо за рулем, совсем сбрендил. – Когда совсем туго станет, думал, хотя бы чтобы жизнь облегчить. А ты не пришла. Гордая моя Сашка. Гордая пиздец.
– Не твоя, Дань. И я выхожу. Помоги, пока я себе еще что-нибудь не разбила.
«Станет туго», – прокручиваю в голове, подавая руку принимающему с берега Зотову.
– Иди сюда, герой-любовник, – выдыхает беззлобно, помогая вылезти и другу. – Кукуху тебе проверить не помешало бы.
– Пошел ты, – без энтузиазма огрызается Даня. – Отвезешь меня на дачу? – просит, подходя ко мне.
– Отвезу, – бурчу и иду к его машине, подняв свои вещи.
В сторону Туманова даже смотреть опасаюсь, но его взгляд на себе чувствую. И только когда сажусь за руль, а Даня садится рядом, вижу, что он голый.
– О, Господи, – прикрываю глаза, запрокидывая голову. – Вещи твои где, нудист недоделанный?
– Доделанный и весьма качественно, – последнее слово выговаривает с трудом, чудовищно коверкая.
Сдавленно смеюсь, потому что это реально забавно, и открываю глаза, плавно трогаясь.
– Надеюсь, завтра тебе будет очень плохо, – ехидно делюсь мечтами, но плохо ему становится еще по дороге.
Несколько раз вынуждено останавливаемся, до дачи добираемся, когда уже смеркаться начинает. Даниил никакущий, задавать ему вопросы совершенно бессмысленно. Зотов перетаскивает его на диван на первом этаже, я прикрываю бесстыдство пледом, а Туманов заворачивает меня в банное полотенце, которое успел где-то нарыть, пока мы занимались купальщиком.
– Спасибо, – благодарю искренне.
– Мураш, – хмыкает с улыбкой, проводя горячими ладонями по моим рукам.
Смотрю на него и понять пытаюсь, уже не злится или просто умеет контролировать себя? А потом доходит, что представление показывал не только Даня. Пожалуй, каждый из нас играл свою роль. Только один Зотов в курсе, что наши отношения с Тумановым просто пыль в глаза, Даня у мужчин до сих пор под подозрением непонятно в чем.
– Я тут не останусь, – сообщаю присутствующим в сознании.
– Я, – недовольно отзывается Зотов. – Прослежу.
Мужчины бьют по рукам, договариваются, что мы приедем утром, и я практически бегом вылетаю из ненавистного дома, оставив в нем же тягостные воспоминания и полотенце.
В машине стучу зубами, стягиваю мокрое белье и одеваюсь в сухое. Родион стоит рядом, наблюдая за процессом, но дверцу не открывает, пока я не застегиваю последнюю пуговицу.
– Когда признается в каждом из своих мудачеств, можно сообщить, что мы не вместе, – предлагает, выезжая на шоссе.
– А можно не надо? – прошу тихо. – Я… не хочу.
– Думаю, он дошел до точки, когда реально готов поступить по-мужски, – равнодушно пожимает плечами.
– Пусть для начала поступит, – произношу ровным голосом, испытывая настоящую резь в груди от того, с какой легкостью он готов передать меня другому. – Обещать не значит жениться.
Родион тихо смеется, оценив шутку.
– Так будет удобнее, – топит меня в своем здравомыслии. – Я слышал его и рискну предположить, про покер он даже не в курсе. И все его манипуляции исключительно с целью испоганить тебе жизнь настолько, что лично он покажется благом. Но обезопасить тебя он не сможет, скорее, вас обоих угробят, а ни я, ни Зотов, со свечкой стоять не любители. Так что со мной тебе безопаснее. Да и развод – дело небыстрое.
– Логично, – отвечаю спокойно, внутри радуясь, как ребенок желанному подарочку.
– Значит, оставляем, как есть?
– Угу, – мычу, продолжая ликовать и мысленно хлопать в ладоши.
– Предупрежу Зотова, тот еще балабол, – берет телефон и делает звонок. Когда откладывает мобильный, находит мою руку и пропускает свои пальцы через мои. – Заедем ко мне. Возьму кое-какие вещи. Если ты понимаешь, о чем я, – произносит тем самым «особенным» тоном и играет бровями.
– О, Боже, – фыркаю и дергаю рукой, пытаясь закрыться, но он останавливает порыв и приходится задействовать вторую.
– О, да, – тянет с хрипотцой. – Ты понятия не имеешь, на что подписалась, детка.
Глава 21
– Долго еще? – кричу из спальни, сидя на кровати и дрыгая ногами в предвкушении.
– Ты не готова морально, – слегка повышает голос из ванной.
– Я готова! – утверждаю через лучезарную улыбку, стереть которую невозможно.
– Поверь мне, нет, – сдавленно смеется. – Тут целый костюм.
– О-о-о, Боже, – бормочу в ладони. – Выходи давай!
– Да погоди ты, говорю, костюм целый, – ворчит, явно во что-то пытаясь влезть. – Не мешай, женщина! Сиди смирно и жди. Я тебя дергал днем? Нет, я не дергал.
Бубнит там что-то еще, уже тише, не могу слов разобрать, а улыбка как приклеенная. Хоть и думаю до последнего, что дурачится и выйдет уже без всего, да и посмотреть не дал, что он там в сумку впопыхах затолкал, пока я со стенкой в его квартире сливалась. Растекаюсь мороженкой по хрустящему рожку под палящим летним солнцем. Так мажет, что не сразу понимаю, что в дверь звонят.
– Саш, посмотри в глазок, – говорит все также из ванной. – Зотов, что ли, не выдержал.
Подбегаю к двери и осторожно выглядываю.
– Это брат! – шиплю Туманову в дверь.
– Один?
– Стоит и дышит, значит, один, – отвечаю сердито.
– Понял.
Тороплюсь к двери и открываю, а Васька с облегчением выдыхает и опускает плечи, как-то враз осунувшись.
– Ты чего? – лопочу расстроенно и тяну его за рукав в прихожую.
– Чего-чего, – бормочет, делая шаг и закрывая за собой дверь. – Чуть не спятил за сутки. Кто так делает вообще?
– Так – это как? – уточняю осторожно.
– Звоню – не абонент, захожу – никого. Машина твоя с торца дома, а тебя нет. Раз пришел, второй, третий! – повышает голос и распрямляет спину. – Думаешь, у меня самые крепкие нервы? У меня жена на сносях, если ты забыла. Которая, между прочим, о тебе постоянно спрашивает. Что-то Сашка давно не заходила, на сообщения не отвечает, как у нее дела? Уехала что ль куда? А я без понятия! – театрально разводит руками и подается вперед.
– Вась, ну не психуй, – ласково к нему, заискивающе, а он только сильнее хмурится. – Ну прости. Забылась. Телефон разряжен, я его вот прямо сейчас на зарядку и поставлю. Прямо при тебе, хочешь? О! А может, борщ? Тефтельки? Ты такие любишь, Иришкина мама рецепт дала…
– Зубы мне не заговаривай, – продолжает вредничать. – Чем ты таким занимаешься, что даже телефон не зарядила? Ты в нем живешь! И почему у тебя под окном табуретка с кухни?
– Ну… я… эм… – тяну бессмысленно, пытаясь придумать достойный предлог и вдруг вижу, как его лицо вытягивается.
– Здрасьте, – брякает братец, поправляя служебное кепи.
Смотрит еще за мою спину, а у меня на губах снова улыбка рисуется и смешок из груди рвется. Медленно поворачиваю голову и вижу то, что развидеть уже не смогу никогда – Туманова в аналогичном брату прикиде, только развратнее и на голове у него аж фуражка.
– Вечер добрый, – как ни в чем не бывало здоровается Туманов и протягивает брату руку. – Родион.
Стискиваю зубы до ломоты в челюсти, также медленно поворачиваюсь к брату и отмечаю, как сильно он зарумянился. Держусь из последних сил, когда он пожимает Туманову руку, выдавливая ответную вежливость:
– Василий.
– Боюсь, я являюсь причиной беспамятства Александры, – доверительно сообщает Родион.
– Я понял, – брат снова поправляет кепи, шарит рукой за спиной и открывает дверь, делая шаг назад. – Я пошел.
Закрывается от нас, и я не выдерживаю и срываюсь в хохот. Через несколько секунд, все еще посмеиваясь, бегу на кухню, распахиваю окно и успеваю крикнуть брату в спину:
– Прости!
Васька, не оборачиваясь и не сбавляя шага поднимает руку и трясет в воздухе кулаком, а я снова хихикаю и закрываю окно, собираясь развернуться к Туманову, но он перехватывает оба моих запястья одной рукой, а через мгновение одного касается что-то прохладное и слышится щелчок.
– Ты арестована, – шипит мне на ухо.
– За что?! – возмущаюсь, вновь начав смеяться.
– За то, что мямлила, снова поглупев, а мне пришлось знакомиться с твоим братом в прикиде стриптизера, – поясняет охотно и не без язвительности, щелкая вторым наручником. – А теперь ты за это ответишь. И только попробуй закрыть глаза. Пошла!
Дергает меня под руку, подсказывая направление, прихватывает с кухни табуретку и ведет в комнату. Сажает в центре свободного от мебели пространства, опускает римскую штору на окне и включает верхний свет на полную.
– Господи, только не говори, что ты в самом деле будешь это делать, – смотрю на него огромными глазами, а он демонстративно нажимает «плэй» на мобильном, включая, к моему ужасу, «Sexy and I Know It».
– Еще как буду, – нагло подмигивает и швыряет телефон на кровать.
– О-о-о, Боже, – зажмуриваюсь, едва он начинает покачивать бедрами в такт.
– Глаза открыла, – рычит не в тему, но так строго, что я не смею ослушаться. Распахиваю и он опять играет бровями, как в машине, только смотрит прямо мне в глаза.
– Ты извращенец! – хохочу в голос, не зная куда себя деть. – Твои пытки чудовищны! Почему глупо выглядишь ты, а стыдно мне?!
Туманов входит в раж и задействует руки, наглядно демонстрируя, каким именно образом и с какой частотой он после всего этого безобразия будет иметь меня. Затем, дерзко вскинув подбородок, начинает раздеваться, не забывая двигать бедрами и играть мускулатурой. Разумеется, швыряет в меня свою рубашку, которую на бицепсы натянул с трудом. Поворачивается спиной и виляет задницей. Подходит вплотную и, нацепив мне на голову фуражку, танцует практически на коленях.
А я смеюсь, остановиться не могу! Внутренности аж заходятся! Соседи в стену и по батарее дубасят, но мне так пофиг! Я так не хохотала никогда в жизни, живот спазмами скручивает, а этот нахал все продолжает измываться, тереться об меня своим достоинством, пока я выть не начинаю, вымаливая пощады. Тогда немного отступает и хватается обеими руками за штаны. Ждет финальный аккорд знакомой песни. И только тогда эффектно срывает их, роняя на пол на манер микрофона.
Тишина. Оба улыбаемся во всю ширину рта, глядя друг другу в глаза. Я на табуретке в наверняка ненастоящих наручниках, передо мной ахрененный мужик, слава Богу в обычных боксерах. А я счастливая такая, неприличнее происходящего. До одури. До безумия.
– Ты безумный, – говорю негромко.
– Ты была плохой девочкой, – ухмыляется и подходит, поднимая меня за плечи, ухватившись пониже подсохшей раны. – Уже не болит? – спрашивает заботливо, поглаживая большим пальцем рядом.
– Нет, – еще тише, – я пью все выписанные лекарства.
– Намекаешь на амнистию?
– Нет, – шепотом, – накажи меня.
Глава 22
Рваный вдох. По телу сладкая волна эйфории. Короткий чувственный поцелуй, после которого чудовищно трудно открывать глаза. Но я открываю, чтобы сцепиться с ним взглядом. Чтобы видеть его глаза, наполненные желанием, когда он входит в меня, толкаясь до упора. Чтобы тихо простонать томное до безумия «м-м-м». Чтобы глаза закрылись сами собой. Чтобы губы получили еще один желанный поцелуй.
Так вкусно с ним. Так щемяще нежно… это – самое удивительное. Он не бравирует своей силой, это не требуется. У него все легко и мягко. Естественно и непринужденно. Точечные поцелуи, по самым уязвимым местам. Ласковые прикосновения, от которых горит кожа. Вся горю, изнутри прожигает его чувственность, его внимание к деталям, его долгие взгляды. Это не секс. Для меня – нет. Я – занимаюсь любовью. В груди копится чувство, в голове лишь одна фраза, которую я боюсь проронить на эмоциях.
Я тебя люблю.
На бесконечном повторе.
Ни на что не променяю это время, что мы проводим вместе. Все перепалки, все стычки, подобие ссор, его повелительный тон, его придирки к моим нарядам, его неожиданные прикосновения, его похвала и все странные наказания. Цветы с шипами и выносящим разум ароматом и стриптиз с живым смехом до колик. Я буду очень плохой девочкой, только чтобы узнать, что он выкинет в следующий раз. Главное не забыть, что между нами все просто. Главное не забыться и не выпалить ему в лицо то, что рвется изнутри.
Я тебя люблю.
Так внезапно, так остро, что дышать трудно. Жадно втягиваю его запах, целую шею, плечо, грудь. Пальцами каждую мышцу трогаю, каждый бугорок и впадину, все в памяти оставлю, все с собой утащу, залатаю дыры на сердце, оставленные другим.
Я тебя люблю.
Лежу на нем. Пьяная. Просто лежу, удобно пристроив щеку на груди. Одной рукой обнимая, второй перебирая волоски, поглаживая, нежничая. Сил ни на что другое нет, все тело абсолютно расслаблено, двигаться уже не хочется. Чувствую, как успокаивается его сердце. Как замедляется ритм, как выравнивается дыхание, как немного соскальзывают с меня руки. Понимаю, что выключился, с улыбкой пытаюсь сползти, но он на несколько секунд просыпается и вновь обхватывает обеими руками, потуже, покрепче. Закусываю нижнюю губу, зажмуриваюсь. В очередной раз напоминаю себе, что финал этих отношений предопределен. Засыпаю с тиканьем часов в ушах, отсчитывающих минуты моего счастья с неизвестности до нуля.
Пока занимаюсь завтраком, Родион работает, разложив ноутбук на кухонном столе. Он полностью погружен в процесс, и я могу разглядывать его, привыкая к необычному образу. Трусы и очки, но смешно он не выглядит. Серьезный, вдумчивый, строгий. Борода эта его еще… гроза морей. Повелитель стихий!
Закатываю глаза на свои дурацкие мысли, поворачиваюсь к плите, помешивая овсяную кашу. Я ее терпеть не могу, но мужик попросил – варю, мне несложно. Чуть только выключаю огонь, накрывая крышкой, чтобы настоялась, раздается звонок в дверь.
– На этот раз я оденусь в адекватное, – бурчит Туманов и поднимается. – Посмотри, кто.
Спешу в прихожую, заглядываю в глазок и от неожиданности отшатываюсь.
– Это папа, – шепчу Родиону. – Тебе необязательно выходить.
– Хорошо, – кивает и уходит в комнату, а я открываю.
– Привет, – улыбаюсь и отступаю, позволяя пройти.
– Привет, донь, – немного смущенно здоровается папа, проходя.
На нем скромные, но чистые и тщательно выглаженные рубашка и брюки. Волосы аккуратно зачесаны назад, лежат красивыми волнами. Он побрился, пахнет одеколоном и немного перегаром, но не пьян. Сегодня точно не пил, скорее вчера вечером. Взгляд ясный, осмысленный, заинтересованный. Любопытный даже.
А у меня вдруг грудь сдавливает, а на глазах вот-вот выступят слезы, ведь становится ясна причина его появления. Он хочет посмотреть на моего ухажера. Того, из-за которого я хохотала на весь двор. Жара же, окна у всех нараспашку, наверняка слышал сам: Васька вряд ли зашел к нему поделиться впечатлениями, к Иринке своей побежал первым делом.
– Прости, я давно не заходила, – вымучиваю улыбку через силу. – Завтракать будешь? – не знаю, что еще ему сказать.
Пытаюсь не расплакаться, когда он бросает взгляд на закрытую дверь спальни и раздвигает губы в подобии улыбки, но глаза становятся печальными. Я его не стесняюсь! Жизнь так сложилась! Ему одиноко было, ему было тяжело! Никого рядом не было, чтобы вытянуть, а сам не справился! Не смог, не сумел, не знал как. Я бы познакомила… Обязательно бы познакомила, похвасталась, чтобы знал, что пристроена, что не останусь одна, что мне будет легко и счастливо. И на свадьбу бы позвала, как не позвать? Родной же, частичка души. Первым делом бы к нему пошла радостью делиться, не так много ее в жизни было. Первым делом…
– Спасибо, я уже, – мягко говорит папа. – Просто проведать заглянул, в магазин шел. Все хорошо у тебя?
– Да, па, все хорошо. Я зайду на днях, на работу просто новую устроилась, пока суетно все, не привыкла еще. Тоже на бар, но, в общем… такие дела, – заканчиваю бессвязно.
– Ясно, – шире улыбается папа. – Ну, главное, чтобы тебе самой нравилось.
– Здравствуйте, – слышу за спиной и, не выдержав, опускаю голову и роняю на пол две крупные слезинки. Быстро справляюсь с собой, тру глаза, вроде как спросонья.
– Па, познакомься, это Родион. Мы встречаемся, – представляю официально и встаю так, чтобы видеть обоих. – Это мой папа, Федор Николаевич.
– Утро доброе, – папа крепко жмет протянутую руку, а я снова дышу, увидев жизнь в его глазах.
– Приятно познакомиться, – Родион вежлив, если не сказать учтив.
– Взаимно, – бормочет папа, не привыкший к подобному официозу. – Ну, не буду мешать.
Тепло прощаемся, он выходит, а я прилипаю к Родину, обхватывая его обеими руками.
– Спасибо.
– Каша моя где, женщина? – хмыкает, поглаживая по спине. – Или ты думаешь, это роскошное тело святым духом питается?
Прыскаю и иду на кухню, а он вновь устраивается за ноутбуком, ныряя в работу.
– Я передумал, – говорит вдруг.
– По поводу? – блею, не оборачиваясь.
– Ты просто обязана понравиться моей маме.
Глава 23
Всю дорогу до дачи Борисова занимаюсь выуживанием информации. Бессмысленно, потому что на любой вопрос слышу один и тот же ответ:
– Не скажу.
– Да почему?! – взвизгиваю и глупо всплескиваю руками, не выдержав. – Как я ей понравлюсь, если ничего о ней не знаю?!
– Как хочешь, так и выкручивайся, – ухмыляется нагло, явно наслаждаясь моей легкой паникой.
– А вот я возьму и не стану, – дуюсь, скрещивая руки под грудью. – Как получится, так и получится.
Сама мысленно перебираю гардероб, прикидывая, в чем бы могла предстать перед его мамой, будь все взаправду. Вспоминаю, как выгляжу в том или ином наряде, «нахожу» парочку подходящих платьев, но вспоминаю про свои колени и локти и морщусь. С шортами, футболкой, кедами и кепкой еще куда ни шло, можно закосить под неуклюжего подростка, но не предстану же я перед ней оборванкой? Подумает еще, что на деньги повелась. Или что похлеще.
– Когда? – спрашиваю обреченно.
– Я еще не решил, – его ухмылка становится еще более издевательской.
– Ты чудовище, – шепчу обескураженно и даже головой покачиваю.
– А ты – красавица. Но я же не жалуюсь. Так, все. Я злой и страшный серый волк, а ты кроткая овечка.
– Держи карман шире, – бурчу себе под нос и готовлюсь надрать Даниилу задницу.
Калитку нам открывает Зотов.
– Какие дела? – справляется Туманов.
– По-моему, он готовится подыхать, – недовольно отвечает Дима. – Причем, по какому конкретно поводу не совсем понятно. Всадил бутылку пива, пожрал фастфуда, в себя точно пришел, но лежит покойничком и на все вопросы деликатно, но настойчиво, предлагает отъебаться и съебать. Скотобаза, так вмазать ему хочется, кулаки зудят.
– Ты лучшая нянька в мире, – подкалываю его.
– Между прочим, это выматывает, – кривляется и открывает входную дверь, театрально кланяясь в пол. – Его Высочество в своей опочивальне.
– Может, сразу я? – советуюсь с Родионом.
– Так будет продуктивнее, – соглашается, держа в руках прихваченные из машины ноутбук и очки, а я понимаю, что на это расчет и был. Скупо улыбаюсь и иду к лестнице. – Включи диктофон, – говорит уже мне в спину.
Телефон зарядила по пути, так что бросаю, не оборачиваясь:
– Хорошо, – и сразу же достаю его из заднего кармана шорт.
Отыгрывает Даниил качественно. Прохожу в комнату, белоснежная тюль эффектно надувается парусом от сквозняка, на кровати картина маслом – лежит в одних спортивных брюках, спущенных ниже некуда, глаза закрыты, руки сложены на груди. Бледен, изнеможен, почти что при смерти.
Шваркаю дверью и с улыбкой отмечаю, как он морщится, прикладывая ладонь ко лбу.
– Да как ты запарил, – цедит сквозь зубы, – сказал, отъебись. Че не ясно?!
– И не узнать, какую судьбу ты мне уготовил? – хмыкаю, подходя ближе.
– Сашка! – подрывается и садится, распахивая глаза. Сглатывает, дергая кадыком, снова морщится, но справляется: руки ко мне тянет. – Солнце мое, приехала. Иди сюда.
– Да тут я, тут, – вздыхаю, садясь на противоположный край кровати, задрав одну ногу.
– Саш, блять, – сводит брови к переносице, опуская руки. – Не трави.
– Уйти?
– Нет, – отвечает недовольно и двигается сам, хватая за руку. Тянет на себя, я – подаюсь назад. – Хватит, а? Я понял, я мудак. Надо было рассказать, когда все серьезно стало. Но…
– Что «но», Дань? – хмыкаю разочарованно. – Не знал, как сообщить любовнице, что она любовница? И что так и будет до скончания времен?
– Не будет, – настаивает на своем. – Я прекрасно помню все, что говорил вчера. И слово сдержу.
– А оно мне надо, думаешь?
– Надо. И в обратном не убедишь, можешь пытаться сколько угодно.
– А оно мне надо? – снова хмыкаю.
– Давай без этого, а? – пытается укорить. – Можешь сколько угодно трахаться с моими друзьями, заслужил, но как только я получу развод, сама же об этом пожалеешь.
– Ага, – брякаю со смешком. – Ну, рискни. Только знаешь, что бы там твоя жена не орала, шалавой я не была никогда. И трахаться из желания насолить другому не буду, – говорю, забыв про диктофон. Морщусь и мямлю: – Неважно.
– Не чтобы насолить, а чтобы дать хорошего пинка, – поправляет Даниил. Точнее, выворачивает в свою пользу. – И у тебя отлично получилось. Клянусь, Саш, я все понял.
«Мы год встречались, жили считай вместе, а ты так плохо меня знаешь», – думаю с тоской.
– А ты хотел, чтобы я к тебе на коленях приползла, да? – слегка задираю подбородок, а Даня отводит взгляд. – Ну же, я хочу послушать, как ты планировал отправить меня на самое дно. Марина твоя тоже в деле? – тыкаю пальцем в небо, а по его лицу понимаю, что попала в точку. – Ну ты и сволочь, Данечка, – выдавливаю с обидой, сдержать которую невозможно.
В глазах слезы, моргаю, они по щекам катятся. Не хочу перед ним плакать, не хочу слабость свою показывать, но контролировать эмоции не в состоянии. Слишком много чувств приходится держать внутри, выплесну хотя бы часть. Видеть его не хочется, рядом находиться, но мне нужно знать, чтобы выжить. И скоро он поймет, что мое присутствие в этой комнате, как и в его жизни – лишь вынужденная мера. Не зов сердца уж точно. И даже не жалость.
– Хоть попытайся оправдаться, – произношу плаксиво, через кривящиеся губы.
– А оно тебе надо? – поднимает голову и смотрит на меня с физически ощутимой болью.
– Мне как минимум интересно.
– Тогда ложись и обними меня. Дай стимул дышать, потому что сейчас очень хочется сдохнуть.
Зараза, как же он смотрит. Никогда его таким не видела. Всегда немного беспечный, всегда улыбчивый, беззаботный. Сейчас – подавленный. Раздавленный! И причина этому состоянию не только я. Что-то случилось, что-то ужасное, его грызет изнутри, пожирает, топит.
– Не лапать, – предупреждаю строго, и он прикрывает глаза на выдохе.
– Как скажешь, Саш, – бормочет тихо.
Ложится на спину, я пристраиваюсь рядом, положив голову на его плечо. Одну руку опускаю на его грудь, чувствуя под ладонью, как грохочет его сердце. У самой под ложечкой сосет, а жалость все-таки пробивается. Его жалко, идиота, себя, нас. Наше раздавленное чувство, мои развеянные по ветру мечты. Но больше – ничего. Тепло его тела больше не греет мне душу. Его рука на моей больше не вызывает прежнего трепета, не дарит покой. Мы близки, все еще, но эта связь сродни кровной. И ясность наконец-то приносит облегчение.
– Если уснешь, будить не стану, – грожу и он сразу же начинает рассказывать.
