Текст книги "Сын болотной ведьмы (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

27

Часть III. Гергис

Я знал, что это сон и что в любой момент могу проснуться, поэтому нисколько не беспокоился. И ничему не удивлялся. Садился на коня – и смотрел на это со стороны, как будто в кинотеатре 3D.

– Теперь мы больше не расстанемся, – сказала она, обернувшись. – Будем всегда вместе.

– Да… мама, – ответил я. – Почему ты так долго не приходила за мной?

– Никак не могла тебя найти. Но теперь все позади. Теперь все будет хорошо.

Я верил. Во сне и правда все может быть хорошо. Совсем не так, как в реальности. Во сне мне хотелось волшебной сказки. Я снова стал маленьким мальчиком, которому так не хватало матери, который так скучал по ней – и вот его мечта исполнилась.

И все же, все же… было в этом что-то тревожное. Я никак не мог полностью отдать себя во власть чудесных грез. Может, потому, что знал: рано или поздно он закончится, и тогда, проснувшись, станет очень горько – от того, что это был всего лишь сон.

– Куда мы едем? – спросил я, догнав ее и придерживая коня вровень.

– В мой дом, Гергис. Там мы будем одни. Никто не станет нам мешать. И никто не сможет отобрать тебя.

– А где твой дом, мама?

– На болоте, сынок. На острове в самом сердце болот.

Она повернулась ко мне, и при свете луны, вышедшей из-за облака, я узнал ее.

Ольвия! Болотная ведьма!

Захотелось немедленно проснуться. Но… почему-то не получалось. И приятный сон в одно мгновение превратился в кошмар. Я не мог ничего сделать. Только ехать за ней. Нет, не так. Мальчик Гергис по-прежнему был счастлив от того, что мама нашла его и забрала к себе. Взрослый Гергис, тот, который когда-то в другом мире был Игорем Званцевым, наблюдал за этим с ужасом. Хотелось кричать: эй, останови коня, слезь, беги в лес, спрячься. Но я не мог. А если бы и смог, он бы не услышал или не послушался. Поэтому мне оставалось только одно.

Следовать за ними. Наблюдать. Снова и снова пытаться проснуться.

Безуспешно…

И тогда я понял, что это колдовской сон. Тот самый, о котором говорила Лери.

У них все получилось. Гергис – взрослый Гергис! – едет сейчас с ведьмой в ее болотное логово, а Кэрриган занял его место. И завтра утром отправится дальше в Неллис. Никто ничего не заметит. Все будут думать, что он – это я. Может, немного странный, но что же тут удивительного – отец при смерти.

Твою мать, как же я мог быть таким самоуверенным – и таким тупым бараном?! Понадеялся, что их план сорвался, поскольку не успеют узнать о моем внезапном отъезде. Что люди Вестара отловят этого ублюдка и утопят, как котенка. И даже в голову не пришло, что ведьма со своим сыночком могли заранее отправиться в эту деревню, поскольку через нее лежит кратчайший путь в Неллис. И Гергис по дороге всегда останавливается на этом постоялом дворе.

Неужели и Лери не поймет, что мое место занял сволочной самозванец? Пожалуй, именно эта мысль была самой невыносимой.

Они – то есть мы! – ехали всю ночь, без единой остановки. Только чарами это и можно было объяснить. Я спал и видел во сне то, что происходило наяву. Солнце уже встало, когда впереди показалась развилка.

Я узнал это место. Если ехать дальше по дороге, можно попасть в деревню Одден, а затем и в замок. А если свернуть на тропу, она приведет к поляне у болот. Люди Вестара? Надежды на них не было никакой. Если охрана на постоялом дворе не увидела, как ведьма пробралась в мою комнату и как мы с ней ушли, то и стражники ничего не заметят. Даже если мы пройдем в двух шагах от них.

Так и вышло. Доехав по лесной тропе до поляны, мы спешились, и ведьма отпустила коней: наверняка позаимствовала их где-то с помощью магии.

– Иди за мной, Гергис. След в след. Здесь трясина по обе стороны от тропы, крикнуть не успеешь – засосет.

Вряд ли стражники спали. Просто не увидели. Иначе были бы очень удивлены, что наследник, уехавший в столицу к умирающему отцу, вдруг идет с ведьмой вглубь болот.

С Лери я шел первым, видя тропу перед собой. Сейчас – следом за Ольвией, глядя ей в спину, поэтому путь показался бесконечным. Ощущение кошмара нарастало с каждым шагом. Мое сознание изнывало от беспомощности, от невозможности вмешаться и что-то изменить.

Я существовал сейчас словно в двух разных измерениях. В реальности шел за ведьмой, как осел за морковкой. И при этом видел сон, в котором происходило то же самое, что и на самом деле. Но вряд ли она рассчитывала, что мое сознание раздвоится. Откуда ей было знать, что после звездного дождя во мне живет сухая, как архивные документы, память Гергиса и сознание человека из другого мира, сохранившего чувства и эмоции прежней жизни. Воспоминания об умершей матери одного соединились с детскими переживаниями другого. Но наблюдал за всем взрослый – тот, кто был в состоянии трезво оценивать происходящее.

Если бы только это как-то могло помочь!

– Вот мы и пришли, сынок, – обернулась ко мне ведьма, когда впереди показался остров с убогой хижиной. Раньше я видел ее лишь издали, из-за забора, когда ждал Лери.

– Какой красивый у тебя дом, мама, – сказал я.

Да, этот мальчик, с обожанием смотревший на нее, – он тоже был мною. Частью меня.

Ведьма открыла калитку, и я прошел за ней через двор, где на грядках росли всевозможные травы, большей частью уже увядшие. Мы вошли в дом и оказались в просторной комнате с печью, столом и лавками вдоль стен. Ольвия толкнула одну из двух дверей и провела меня в другую – небольшую, полутемную. В ней не было ничего, кроме кровати, шкафа и стула.

– Вот твоя комната, сынок, – ведьма погладила меня по голове. – Ты устал, приляг, отдохни.

Я послушно лег на кровать и тут же погрузился в новый слой сна, в котором уже не было сновидений.

Скоро я потерял счет дням: они проходили совершенно одинаково. Завтрак, обед, ужин – очень скудные, их едва хватило бы и ребенку, не говоря уже о взрослом мужчине. Но, видимо, в колдовском сне этого было достаточно. С острова мы никуда не выходили. Если шел дождь, сидели в доме, и ведьма рассказывала бесконечные истории о жизни на болоте. О животных и птицах, о призраках, которые приходят по ночам, но не могут проникнуть в дом – поэтому их не надо бояться.

Я-маленький с обожанием заглядывал ей в рот, слушая все эти байки, ходил за ней хвостом. Когда дождь прекращался и вылезало солнце, мы вместе возились в огороде. Это только мое взрослое сознание во сне видело такую, вполне трогательную, картину: мальчик помогает маме. Сторонний наблюдатель был бы здорово удивлен: наследник правителя, пачкая штаны на коленях, увлеченно срезает ножницами сухие стебли трав. Хотя откуда тут взяться стороннему наблюдателю?

Тропа после осенних дождей наверняка раскисла так, что пройти по ней было уже невозможно. До самых морозов, пока земля не затвердеет от холода. И это вызывало у меня недоумение. Откуда она вообще берет припасы? Не духи же болотные на крыльях приносят. На себе много не утащишь. Наносили с Кэрриганом летом про запас – чтобы до заморозков хватило?

И что вообще за странная идея поселиться в таком месте? Чем ей не жилось в деревне? Смотрели косо из-за ребенка от правителя? Да нет, другие мамаши внебрачных детишек Морана жили себе спокойно, никто их не пинал. Тогда уж, скорее, из-за того, что ведьма. Что, впрочем, не мешало деревенским бегать к ней за помощью во всяких сомнительных делах.

Все это тянуло за собой и другие мысли. Мое сознание работало в двух автономных режимах. Сознание ребенка, который счастлив быть рядом с любимой матерью, – оно было полностью поглощено этим. И сознание взрослого, наблюдающего и анализирующего, впадающего в бешенство от бессилия и невозможности что-либо изменить.

Цель достигнута – Кэрриган вот-вот сядет на трон. А может, уже и стал правителем. Но неужели сама Ольвия готова остаток жизни провести на болоте, карауля Гергиса? Что она-то получила от исполнения их планов? Только чувство глубокого удовлетворения от того, что сынок занял трон? Нет, что-то слабо в это верилось. Наверняка была еще какая-то другая задумка.

Мысли и чувства Гергиса-ребенка мне нисколько не мешали, и я с утра до вечера прокручивал всевозможные варианты. Это хотя бы позволяло не думать о том, что Лери сейчас рядом со скотиной Кэрриганом. Неужели она не догадается?

Нет, не может быть. Откуда ему знать, как все изменилось между нею и мной. Он будет вести себя с ней так, как делал бы это прежний Гергис. Но если догадается – что тогда? И самое страшное – если догадается он: что Лери все поняла. И она, и Марилла полностью в его власти. Даже если Ольвия и не сможет навести на них слепоту на расстоянии, я все равно не дал бы за их жизнь ни гроша. Уж слишком Лери для него опасна. От одной мысли об этом хотелось выть. Но Гергис-ребенок моему взрослому сознанию не подчинялся. Вот я и пытался отвлечься от этих мыслей, тасуя всевозможные предположения, словно карты.

На третий или четвертый день, когда Ольвия рассказывала очередную болотную историю, я, откинув уже не одну версию, нащупал вдруг очень даже правдоподобную.

Наверняка Ольвии хотелось бы жить в роскоши при дворе, но это было невозможно – хотя бы уже по той простой причине, что некуда деть пленника. Конечно, она могла бы оставить меня в каком-нибудь уединенном месте под присмотром доверенного человека, например, своих родственников Ириты и Альгиса, но я в этом крупно сомневался. Почему-то казалось, что для моего пребывания в зачарованном сне нужен наш тесный контакт.

Тогда другой вариант: Кэрриган дает матери много денег, та покупает большой дом и ни в чем себе не отказывает. Там можно и Гергиса спрятать, взяв в качестве прислуги тех же Ириту и Альгиса. Но и тут загвоздка. У правителя не так уж много личных средств, которые он получает из казны на карманные расходы. Конечно, простой человек на такую сумму мог бы жить не один месяц, но на шикарный дом точно не хватит. Все остальные траты проходят через официальную бухгалтерию, где должно быть прописано, на какие цели выделена данная сумма.

Можно еще передать Ольвии украшения, всякие личные вещи подороже, чтобы та их продала. Но я был уверен, Кэрригану захочется сделать мать знатной дамой легально. А для этого нужно серьезное обоснование. Например, важная услуга, оказанная правителю или членам его семьи. Сначала принцеса ходила к ведьме, после чего родила дочь. Затем Ольвия исцелила Лери от слепоты. Пожалуй, более чем достаточно.

А потом я заметил еще одну странную вещь.

Гергису-ребенку казалось, что мамочка разговаривает с ним ласково, смотрит с любовью. Но я-то знал, что это не так. Тон ее был откровенно равнодушным, по лицу то и дело пробегало раздражение, как будто она сдерживала себя с большим трудом. Так было в первые дни, а потом добавилось кое-что еще.

Она смотрела на меня, и я чувствовал в ней… недоумение. Ее что-то беспокоило, заставляло тревожиться. Уж не почуяла ли она присутствие моего взрослого сознания?

28

Прошла еще неделя. Или, может, две? Я понимал теперь, почему заключенные в тюрьме делают зарубки на стене. Монотонность убивает чувство времени. Один день прошел – или два, три точно таких же? Даже мое беспокойство за Лери и Мариллу притупилось от этой унылой рутины, которая засасывала, как болото вокруг. Нет, я думал о них, постоянно, но мысли эти покрывались патиной обреченности и безысходности. Маленького Гергиса все устраивало, он был счастлив. А я все больше погружался в отчаяние.

Снова зарядили дожди. Тропа наверняка уже полностью ушла под воду. Никто не придет сюда. Никто не уйдет отсюда…

Как-то вечером, когда Ольвия зажгла масляную лампу и готовила ужин, что-то стукнуло в стекло. Ветка дерева или пригоршня капель, заброшенная ветром? Однако она насторожилась. Отложила ложку, которой помешивала варево в кастрюле, открыла окно. Порыв ветра разметал разложенные на скамье сухие травы, а вместе с ним в комнату влетел большой черный ворон с медальоном на шее. Похожий был у Лери, в нем она носила осколок звездного дождя. Только не серебряный, а золотой.

– А вот и ты, Зеггер, – Ольвия погладила ворона по голове и сняла с его шеи медальон. – Давненько я тебя поджидаю.

Ворон – вестовой? Почему бы и нет? А мы с Лери голову ломали, каким образом ведьма получает информацию. Не телепатическим способом, не от всяких там злобных духов. Наверняка доставил весточку от Кэрригана. Нет чтобы вслух прочитать!

– А птичка принесла тебе письмо от моего папы? – несмело спросил Гергис, глядя, как ведьма открывает медальон, достает сложенную бумажку, разворачивает и читает.

Глаза Ольвии торжествующе сверкнули.

– Твой папа умер, малыш. Теперь мы всегда будем с тобой вместе.

По щекам Гергиса полились слезы.

– Не плачь! – ему казалось, что она утешает его искренне, но я-то видел: ей едва удается сдержать довольную улыбку. – Твой отец отобрал тебя у меня и не позволял мне видеться с тобой. Но теперь все будет хорошо. Уже все хорошо. Разве ты не рад, что мы вместе?

– Конечно, рад, мама, – Гергис вскочил и обнял ее.

Глаза Ольвии чуть затуманились.

Интересно, коза, что ты чувствуешь, когда тебя обнимает молодой привлекательный мужчина, который вовсе не твой сын? Смешной вопрос. И так ясно. Не надейся.

И все же – что там написано? Помимо того, что Моран умер?

Я видел глазами Гергиса и одновременно со стороны, но записка ни в один ракурс не попала. Если бы он заглянул в нее. Вряд ли шестилетний мальчик умеет читать, но я-то умею!

– Пойдем, Зеггер, – Ольвия протянула к ворону согнутую руку, и тот сел на ее предплечье. – Я покормлю тебя.

Она вышла во двор, а я заорал мысленно, обращаясь к Гергису:

«Загляни в записку!!!»

Он вздрогнул, посмотрел по сторонам. Я продолжал твердить одно и то же, как заевшая пластинка, снова и снова. Принесенная вороном бумажка осталась лежать на столе. Страдальчески наморщив лоб, Гергис сделал шаг, еще один, наклонился.

«Моран умер, – прочитал я, с трудом разбирая небрежно написанные слова. – Лери пока не догадывается, но она рассказала обо всем Гергису, а тот Вестару. Вестара я приказал убить. От Лери избавлюсь при первой же возможности. Все осложнилось, поэтому тебе придется потерпеть, пока я не женюсь снова».

Твою же мать! Как он узнал насчет Вестара?

Хотя… если тот приехал во дворец, пришел к Кэрригану и заговорил с ним о наших делах, тот сразу смекнул, в чем дело. Как неосторожно, Вестар… Но откуда ему было знать, что это не я? И вот теперь он убит. Единственный, кому я мог доверять. Кроме Лери, конечно. И ей тоже грозит гибель.

Не догадалась? Ну нет, этому я не верил. Скорее, тому, что искусно притворяется. Не могла она не отличить его от меня. Хотя теперь это уже не имело значения. Он убьет ее, и я не в состоянии помешать.

Ольвия вернулась, посадила ворона на скамью и продолжила готовить ужин. Затем накормила Гергиса, поела сама. Убрав со стола, достала перо и чернила и начала что-то писать на обороте записки.

«Подойди, посмотри, что она пишет!» – кричал я Гергису, и он послушался. Встал у нее за плечом, заглянул.

Ольвия сразу же закрыла записку рукой, но я успел прочитать:

«Лери еще может пригодиться. Обвини ее в измене и отправь в Ютрей».

Сложив листок, она спрятала его в медальон и надела ворону на шею.

– Отдыхай, Зеггер. Завтра утром полетишь обратно.

Постояв и подумав, Ольвия достала из шкафчика крохотный пузырек, посмотрела через него на свет и сказала задумчиво:

– Ну что ж, Эллерия, я тебя предупреждала.

Я понял: ее угрозы не были пустыми. Она действительно может навести чары на расстоянии.

«Толкни ее под руку! Сейчас же!!!»

Гергис, с самым глупым видом, приоткрыв рот и часто моргая, боднул ведьму головой под локоть. Пузырек вылетел у нее из руки и упал в очаг. Лопнуло стекло, зашипела жидкость, поплыл по комнате зеленоватый дым с едким запахом. Ольвия отвесила Гергису затрещину, и тот залился слезами, повторяя:

– Прости, мама, прости, я не хотел.

Ее лицо дрогнуло, по нему пробежала тень, и мне вдруг показалось, что это сожаление. Да нет, не может быть, с какой стати? Она-то видела не ребенка, а взрослого мужчину.

Я понимал, что это всего лишь отсрочка. Даже если у ведьмы нет больше зелья, ничто не помешает ей приготовить новое. Но это было единственное, что я мог сделать.

Она вышла в свою комнату, чем-то там пошуршала, вернулась и перебрала сложенные на лавке сухие травы. Пробормотала что-то с досадой, из чего я сделал вывод: по крайней мере, на какое-то время слепота Лери и Марилле не грозит. Но Ютрей… От одного этого названия становилось жутко.

И все же, все же… Оказывается, кое-что я все-таки мог. Хоть и огромным напряжением мысленных сил, мне удалось заставить Гергиса подчиниться моей воле.

Теперь у меня была задача: «приручить» сознание Гергиса-ребенка так, чтобы он меня слушался. Задача непростая, поскольку каждый такой волевой акт требовал огромного напряжения. Но я заметил: с каждым разом внушить ему что-то становится капельку легче.

Вообще это было очень странное ощущение, и объяснить кому-то, как происходит взаимодействие двух сознаний, я вряд ли смог бы. Разве что приблизительно. Сознание ребенка управляло телом мужчины, но воспринимало окружающее именно с позиций мальчика. Мое взрослое я наблюдало со стороны, однако при этом чувства и ощущения маленького Гергиса были мне доступны. Комбо. Стерео. Я понимал, что не смогу совсем перехватить управление телом, но надеялся со временем хотя бы отчасти контролировать его.

К счастью, мое вмешательство Гергиса на пугало. Пожалуй, только в первый раз он не сразу понял, что за сила заставляет его сделать то, о чем он и не думал, и растерялся. Но потом, когда мне удавалось достучаться до него – далеко не сразу, – он послушно исполнял мою волю, не раздумывая, нужно это или нет. Именно это помогло мне сунуть нос в переписку и спасти Лери с Мариллой от слепоты. И я полагал, что пригодится еще не раз. Но на нечто более серьезное пока не рассчитывал.

Например, заставить Гергиса придушить эту гадину во сне и сбежать. Может, и удалось бы, и ему хватило бы сил, но вынудить ребенка убить ту, которую он считает своей матерью? Это было бы уже слишком. А потом? Если чары не развеются? Привести его в Неллис, во дворец? Где окажется похожий на правителя самозванец с сознанием шестилетнего мальчика? Без вариантов – в Ютрее.

Мне оставалось лишь одно. Набраться терпения и ждать перемен. Того, что обстоятельства изменятся. Что откроется еще какая-нибудь возможность, появится новая информация. Ведь и о том, что получится хотя бы отчасти управлять Гергисом, я сначала не подрзревал.

Беспокоила, правда, одна вещь. Эта сучка знала, какой возраст взять для зачарованного сна. Когда Гергису исполнилось шесть лет, его мать умерла. Я не знал, тосковал он по матери или нет, его чувства мне не достались. Ведьма об этом не подозревала. Возможно, у нее ничего и не получилось бы, но так уж совпало, что собственные эмоционально окрашенные воспоминания сыграли со мной злую шутку. Именно в этом возрасте, чуть помладше и чуть постарше, я часто оставался с бабушкой, суровой и скупой на ласку, очень сильно скучая по маме.

Гергис не отходил от Ольвии ни на шаг, без конца лез к ней обниматься и целоваться. Ничего удивительного, детям хочется такого контакта. Но я-то видел, что от обнимашек с мужчиной – не с ребенком! – ее развозит все сильнее.

Как бы ты, тетенька, не вздумала поучить мальчика плохому! Тебе-то наплевать, что у него после этого крыша может уехать в далекие края, а вот мне с его подсознанием жить дальше. При условии, конечно, что удастся избавиться от морока. Да и моему собственному сознанию такие впечатления точно мимо кассы.

С каждым днем управление Гергисом продвигалось еще на шажочек. Занимался я этим в основном, когда Ольвия выходила из комнаты или ложилась вздремнуть. Хорошо хоть не тащила его к себе под бочок. Видимо, какие-то тормоза у нее все-таки были. А может, подобное могло нарушить чары – откуда мне знать?

Гонял я его по мелочи: встать, сесть, подойти к окну, взять что-нибудь в руки. Воспринимал мои команды он не сразу, после неоднократного повторения, при этом я вынужден был мысленно орать. Но когда доходило, подчинялся безропотно. Напоминало игру с радиоуправляемой машинкой, но ощущение себя одновременно играющим и игрушкой было сюрреалистичным.

Где-то через неделю ворон прилетел снова. На этот раз, прочитав записку, Ольвия пришла в ярость. Бросив листок на стол, она ходила по комнате взад-вперед, что-то злобно бурча себе под нос. Наконец выдохлась, подхватила Зеггера и унесла во двор кормить. Гергис, примерно после десятой команды, подошел к столу и заглянул в бумажку.

«Марилла умерла от лихорадки. Эллерия сбежала».

Он давно уже сидел на лавке, перекладывая с места на место собранные во дворе камешки, а я никак не мог прийти в себя.

Душевная боль может быть гораздо сильнее телесной. Она может разрывать в клочья, даже если тело ничего не чувствует.

Да, с биологической точки зрения, Марилла являлась моей дочерью – и все же не совсем… Но я привязался к ней и смог полюбить. Невыносимо было вспоминать о том, как она улыбалась, гладила меня маленькой ладошкой по лицу, хватала за нос. К тому же это был ребенок моей любимой женщины, и я мог представить, как тяжело ей. А от этого становилось еще тяжелее мне. Где сейчас Лери, куда она может пойти, у кого найдет помощь? Если она убежала, значит, точно догадалась, что во дворец приехал Кэрриган, а не я.

Вернувшись, Ольвия села за ответ, и я снова заставил Гергиса подглядеть через плечо. Даже если что-то ее и настораживало, она вряд ли допускала, что ребенок может прочитать записку.

«Ищи ее как хочешь, – писала ведьма. – Пока не найдешь, не сможешь жениться снова. Когда найдешь, сразу отправь в крепость».

Ворон унес ее инструкции в Неллис, а я в самом буквальном смысле не мог найти себе места от тоски и беспокойства. Не мог отвлечься, заняться чем-то. Это у Гергиса были свои немудреные игры и разговоры с любимой мамочкой, а мне оставались одни лишь мысли. И я подумал, что так, возможно, все должно обстоять в аду. Черти со сковородками? Глупости. Только мысли, воспоминания и сожаление.