Текст книги "Полет бабочки. Восстановить стертое"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Денис зашел в свой кабинет, накинул куртку и вместе с Николаем Андреевичем вышел из здания. На крыльце уже топтался начальник отдела информационной безопасности Максим Пыльников, высокий лысоватый блондин лет сорока, от постоянного сидения за компьютером сутулый и близорукий.

– Вон туда, в подвальчик. – Николай Андреевич махнул рукой в сторону ближайшего кафе. – Ну что там у нас? – спросил он, когда они втроем уже сидели за столиком и ждали заказанный кофе.

– Просто, как все гениальное. Но технически хитро. – Пыльников взял из вазочки салфетку и стал сворачивать из нее какую-то фигурку. – В детали вдаваться не буду, а суть в том, что запустили нам в сеть программку типа вируса. Теперь все наши компьютеры при подсчете процента слегка ошибаются. Округляют копеечки не в ту сторону. А лишние тут же оказываются на фантомном счете, которого на самом деле не существует. А потом с него все и уходит. При проверке все нормально, все деньги на счетах, проценты начислены. А перевод сделан.

– Исправляете?

– Уже исправили. Там главное было обнаружить. Вообще, Николай Андреевич, мне кажется, это только пробный шар. Детская такая шалость. На проверку – как быстро поймают.

– Да, не слишком быстро, – нахмурился Николай Андреевич. – Три месяца. Или больше?

– Чуть больше. Но гораздо хуже другое… – Тут Пыльников замялся, словно сомневаясь, стоит ли говорить. Искоса посмотрел на Дениса, пожевал губу.

– Ну, что?

– Это кто-то из своих, – вздохнул Пыльников. – Там есть кой-какие моменты… Ну, короче, тот, кто запустил вирус, должен был хорошо знать нашу структуру. Из тех, кто работает сейчас, сомневаюсь, что кто-то может.

– А из уволенных?

Денис напрягся, зная, что именно сейчас услышит. Отец бросил на него короткий, очень неприятный взгляд – он тоже знал.

– Только двое. Седлецкий и… Шуйская.

– Разберемся, – отрезал Николай Андреевич и встал из-за стола, не допив кофе.

* * *

С трудом сообразив, что «Лексус» остался ночевать у казино, Денис вызвал по телефону такси и отправился за машиной. Ехать было прилично, к тому же таксист умудрился проползти через все возможные в это время суток пробки. Так что времени на мрачные размышления хватало.

Впрочем, о предстоящем разговоре с Инной Денис вообще не думал. Это пока отступило на задний план. Словно само собой всплыло одно воспоминание и никак не желало уходить, прокручиваясь снова и снова.

Это произошло года два назад, может, чуть больше. Компьютер у него дома был, но довольно-таки слабенький, подключать к Интернету не было смысла. На работе Денису тоже было особо не до Интернета, разве что по служебной необходимости. Но как раз тогда отец начал частенько отправлять его в командировки, и Денис решил купить ноутбук, чтобы брать его с собой. А дома разорился на выделенную телефонную линию, подключился к сети и неожиданно для себя увлекся блужданием в Интернете, как мальчишка. Сидел перед монитором ночи напролет, а утром злой, с красными глазами и гудящей головой тащился на работу, где клевал носом над бумагами, а то и вовсе запирался в кабинете и спал на диване.

Однако месяца через два в почтовом ящике оказался счет на двадцать тысяч рублей за телефонные разговоры. По идее, к Интернету это никакого отношения иметь не могло, поскольку коды, указанные в счете, сплетничали что-то о переговорах с заграницей. Полистав телефонный справочник, Денис выяснил, что разговоры велись с Мозамбиком и Новой Зеландией. Поскольку туда Денис гарантированно не звонил, пришлось отправиться на телефонную станцию. Там линию проверили на предмет самовольных подключений, но ничего не обнаружили. Проверьте компьютер, посоветовал мастер. Счет пришлось оплатить, поскольку отстоять свою правоту в суде в подобных случаях мало кому удается. Только если доказать, что в данный период в доме стопроцентно никого не было.

Через пару дней к Денису пришла Вера. Выслушав его горестный рассказ, она долго смеялась.

– Ты, Дениска, просто пещерный человек, – отсмеявшись, заявила Вера. – Если человек меняет половых партнеров как перчатки и не предохраняется, то рано или поздно он подцепит какую-нибудь гадость. А твой компьютер, подсоединяясь к Интернету, по сути, тоже вступает в интимные отношения с полчищами других компьютеров. Только компы от инфекций дохнут чаще и быстрее, чем люди. Все просто, как апельсин. Это троян, такой вирус, который перепрограммировал твой модем. Ты подсоединяешься к Интернету, через какое-то время связь разрывается, и модем сам набирает левый номер. Кто-то присосавшийся к твоему компьютеру радуется, а ты платишь за его соединение или вообще телефонные разговоры.

– Я что, по-твоему, совсем лох? – обиделся Денис. – У меня антивирус стоит. С диска ставил.

– Диск покажи, – потребовала Вера.

Денис достал из шкафчика диск с антивирусной программой, не какой-нибудь пиратский, купленный в подземном переходе, а самый настоящий, из дорогого магазина.

– Фу! – с отвращением сморщилась Вера. – Маст дай!

– Что?

– Маст дай. Это означает крайнее презрение хомо компьютериса к чайникусу несапиенсу. Этому диску два года! На Докторе Вебе почти каждый день обновления выкладывают и на других сайтах тоже. Иди, ужин готовь, и побольше, а я тут поработаю.

Когда через час Денис заглянул в комнату, Вера курила, довольно откинувшись на спинку кресла.

– Принимай работу, барин. Все чисто. Пришлось, конечно, повозиться, чтобы твоего Касперского[4]4
  Компьютерная программа «Антивирус Касперского»


[Закрыть] обновить и в то же время не позвонить снова в Мозамбик. Теперь он сам обновляться будет, каждый день, как только в Интернет залезешь. А еще я тут тебе одну программку скачала, посмотри, что будет.

Вера запустила программу, потом подключилась к Интернету и начала переходить с сайта на сайт. Время от времени компьютер разражался истошным поросячьим визгом, и появлялось сообщение о попытке несанкционированного доступа.

– Это что? – оторопело спросил Денис. – Вирусы лезут?

– Ну, пока еще не вирусы, а только ушлые граждане. Кто-то пытается при помощи специальных программ к твоему компу подсоединиться, порты просканировать. А еще видишь, мониторчики моргают? Реклама лезет и тому подобное. И с ней, возможно, инфекция. А эта программа, файервол, не пускает. Без нее вирусы все равно проникнут. Не надо даже почту запускать или по сайтам ходить, достаточно просто соединиться со своим сервером. А где гарантия, что не пролезет какая-то совершенно новая дрянь, от которой противоядия еще не придумали. Впрочем, файервол тоже не панацея, как ни латай, все равно дыры остаются.

– Если б я знал, что за сволочь этим занимается… Ну, вирусы в Интернет запускает.

Вера усмехнулась.

– Данную опцию я отключу, не знаю, как тебя, а меня этот визг раздражает. Программа будет работать, но без уведомлений, втихаря. А что касается того, кто сочиняет вирусы… Знаешь, сколько таких народных умельцев? И моих там десяток гуляет.

– Твоих?! – вытаращил глаза Денис. – И ты тоже?

– Ну да, – чуть покраснела Вера. – Это я еще в школе баловалась. Вот удовольствие было, почище любой игрушки.

– Ну ты, мать, террористка! Может, ты еще и хакерством промышляешь?

– Ты что имеешь в виду – системы взламывать или банки грабить? На закрытые базы ходила. ЦРУ, например. Или МВД. Так, любопытства ради, баловства для. А банки… Наш, к примеру, я бы подчистую вынесла, раз плюнуть, никакой защиты. Есть и посложнее. Может, когда и займусь. Если уж совсем обеднею. Хлопотно это, да и отловить могут…

Денис поймал себя на том, что старательно обгрызает заусеницы у ногтя, яростно глядя в спину водителя. Наверно, уже дыру проглядел размером с арбуз.

Неужели действительно Вера? Это ее нежелание рассказать, зачем приезжала в Петербург, опасение, что кто-то увидит их вместе. Он тогда еще спросил, не боится ли Вера, что ее увидят с ним. И то, что она отказалась расторгнуть свой договор и вернуться в Россию. «Через год», «не решай сгоряча»… Теперь ему это казалось какими-то отговорками. Чтобы потянуть время?

Мелковато двадцать тысяч? Но Пыльников сказал, что это похоже на пробный шар. Она же сама говорила, что может их банк подчистую вынести. Даже если и преувеличивала…

Он то ругал себя на чем свет стоит за излишнюю подозрительность, то вдруг снова верил в правдоподобность именно такого развития событий, и становилось так больно и обидно, что щипало в носу. Неужели Вера могла с ним так поступить?

Или все-таки Паша Седлецкий?

Паша программистом был очень даже неплохим, не хуже Веры, но… Без полета, без куража. Без сумасшедшинки. Зато мелочный, жадный и какой-то подленький. Похожий на крысу с длинным унылым носом. Маленькие глазки-бусинки, мелкие зубки, серые жидкие волосы. Уволили его еще в декабре, вернее, попросили по-хорошему. Паша постоянно опаздывал, мог втихую уйти с работы, никого не предупредив. А тут еще обнаружилось, что он постоянно расходники таскает – то бумагу, то картриджи для принтера, то диски. И народ его не любил, очень даже не любил.

Мог Паша такую штуку состряпать? Теоретически, наверно, да. А практически? Эх, если бы можно было проследить, откуда эта зараза к ним в сеть залезла. Да нет, нереально.

Добравшись до казино, Денис забрал свой «Лексус» и поехал домой – совершенно на автопилоте. Еще не совсем просветлевшая после вчерашнего кутежа голова была настолько перегружена мрачными мыслями, что он смотрел на дорогу и толком ничего не видел. Разве что идущую впереди машину да сигнал светофора. Пару раз чуть не попал в аварию, каким-то чудом не сбил зазевавшегося пешехода.

Поставив машину на стоянку, Денис уже почти дошел до дома и вдруг сообразил, что сейчас придется объясняться с Инной. Дома он не ночевал, а Инна даже и не подумала его искать. Во всяком случае, не звонила – ни на сотовый, ни на работу. Копит силы для скандала? А он? Что он ей скажет? Что уходит?

Только вот… Что, если Вера его действительно обманула? Если он ей совсем не нужен? Что, если она вообще хотела ему таким образом отомстить?

Так сильно и страшно сдавило грудь, что Денис мешком шлепнулся на ту самую скамейку у подъезда. Не хватало только умереть от инфаркта в тридцать лет. На грязной скамейке, словно бомж.

Он осторожно перевел дыхание, стало легче. Поднялся и, по-стариковски шаркая ногами, поплелся к крыльцу. Вошел в подъезд, поднялся на лифте на пятый этаж, подошел к обитой рейками двери.

Дверь распахнулась, словно по волшебству. Наверно, Инна смотрела в окно и увидела его подходящим к дому.

– Заходи, – сказала она тихо, странным грудным голосом.

Денис медленно разделся, преувеличенно аккуратно повесил куртку на вешалку, долго пристраивал туфли в ботиночницу – так, чтобы они стояли строго параллельно. А сам в это время гадал, чего ждать от этого затишья. Слез? Ругани? Упреков?

Не угадал.

Инна стояла, прислонившись к стене и сложив руки на груди. На Дениса она вообще не смотрела, разглядывая что-то под ногами. А когда он хотел пройти мимо нее в ванную, все тем же тихим низким голосом сказала:

– Денис, у нас будет ребенок.

* * *

Я прекрасно понимала, что, сидя безвылазно в доме бабы Глаши, ничего не вспомню. Надо ходить по городу, смотреть, пытаться хоть как-то растормошить свою спящую память. Однако решиться на подобную вылазку было непросто.

Баба Глаша, казалось, совершенно не обращала внимания на мое уродство. Сначала я сняла очки – в темноватом доме в них было плохо видно, особенно когда требовалось подмести или вытереть пыль. Потом парик, в котором было жарко. Волосы отрастали медленно, а на шрамах и вовсе не желали расти. «Это у меня гнездная плешивость», – пыталась развеселить себя я, но получалось не очень здорово.

От пластыря на носу образовалось стойкое раздражение, пришлось и от него отказаться. Из всего камуфляжа я оставила только пеструю косынку, низко надвинутую на лоб.

С жильцами мы практически не сталкивались, в комнатах я убирала только тогда, когда они уходили. Бабы Глаши я быстро перестала стесняться, но вот выйти на улицу, под перекрестный обстрел чужих взглядов… Или снова пытаться как-то замаскировать лицо? Конечно, люди уже видели меня без «грима» – в больнице, например. Но это было совсем другое.

Баба Глаша, которую я попросила купить что-нибудь из одежды, посоветовала деньги приберечь и принесла целую сумку очень даже приличных вещей.

– Это мне одна женщина в храме отдала, – пояснила она. – У нее дочка родила, и так ее разнесло, что даже если целый год будет на диете сидеть, все равно не влезет. Ты не беспокойся, они люди хорошие, чистые, в смысле, чистоплотные, не какие-нибудь там грязнули. И денег не взяли. Носи на здоровье да их поминай за здравие – Киру и Наталью с младенцем.

Каждую субботу вечером и в воскресенье утром баба Глаша влезала в юбку до пят, повязывала белый платок и отправлялась в церковь. Только не в кладбищенскую, а в городской собор, куда ходила уже лет сорок.

– Он намоленный и теплый, – объясняла она мне. – Хотя там зимой и холодно, но все равно. Туда еще бабушка моя ходила. Ему сто сорок лет. Закрывали его, правда, но, видишь, с Божьей помощью все устроилось. И батюшки там такие хорошие, и хор, и вообще. Может, со мной сходишь, хоть разок?

Я вздыхала и неизменно отказывалась. Бабкина логика была мне предельно понятна. Ты такое чучело, что тебе теперь только одно остается – молиться, молиться и молиться. Соглашаться с этим не хотелось. Если Бог и есть на самом деле, то обошелся со мной, мягко говоря, не лучшим образом. Неужели я что-то такое страшное натворила, что должна так расплачиваться? Но даже если и натворила, даже если и должна, униженно просить прощения все равно не хотелось. Надо же знать, в чем каешься. Впрочем, в существовании Бога я уверена как раз и не была. Уж слишком много мерзкого и несправедливого вокруг. И он это терпит? Ну и какой же он тогда Бог?

Однажды я даже высказала что-то подобное бабе Глаше. Та посмотрела на меня каким-то странно добрым взглядом, головой покачала, но ничего не ответила. Наверно, не могла ничего придумать, только и всего. А что придумаешь? Хочется людям хоть как-то себя утешить, вот и сочинили, что должны страдать, потому что Богу так угодно. Мол, так он их испытывает. Еще и спасибо за это говорят.

Однажды вечером я все-таки набралась решимости выйти из дома. Сколько можно откладывать! Накануне достала из сумки бумажки с адресами, которые дал Андрей, и одну из них отложила в сторону. Листочек с адресом своего мужа. Бывшего мужа.

Звали его Валерий. Валерий Петрович Слободин. Я так и сяк пробовала это имя на зуб, перекатывала его во рту, как леденец, пытаясь уловить хоть какие-то ассоциации. Ассоциации были странные – с черносмородиновым вареньем. Или с мелкими мыльными пузырями. Я долго пыталась выловить связанные с этим воспоминания, но с огорчением поняла: ассоциации эти чисто звуковые. Было ли со мной такое всегда или появилось после травмы, но я с удивлением обнаружила, что все мои чувства и ощущения как-то странно перемешаны. У звуков, оказывается, есть цвет, запах, вкус и температура, а цвета и запахи звучат! Например, мое имя было бледно-красным, как недозрелый гранат, тепловатым, слегка горчило и пахло смесью шерсти и корицы.

День был яркий, солнечный даже к вечеру, поэтому мои темные очки никого удивить не могли. Я повязала голову косынкой, надела подаренный плащ, длинный и широкий. Положила в карман немного денег и подошла к бабе Глаше с вопросом, как доехать до улицы Пирогова.

– А прямо туда та самая маршрутка идет, на которой мы с вокзала ехали, шестерка «а», – ничуть ни удивясь, ответила она. – Поднимешься наверх, встанешь у гаражей. Когда поедет мимо, помаши ей. Хотя там всегда кто-то выходит, и так остановится. Проедет мимо вокзала, потом свернет на Платановую аллею. Потом будет мост через реку, после него снова свернет, мимо парка поедет. Хотя, ладно, просто попросишь остановиться на второй горбольнице, только и всего. А там уже спросишь, куда идти. А то запутаешься. Смотри аккуратнее.

Она поправила мне воротник плаща и перекрестила меня.

Выйдя за ворота, я словно подобралась в комочек. «Ну и плевать! – твердила она себе. – Пусть смотрят!»

Карабкаться в гору партизанской тропой не хотелось – уж больно круто. Прошла по узкой улице до лестницы, никого не встретив. Лаяли за заборами собаки, прогудел где-то вдалеке поезд. Теплый ветерок ласково гладил по щеке. Хотелось радоваться жизни и ждать чего-то светлого, но… не получалось. И так от этого было обидно, что я чуть не расплакалась.

Когда я была уже почти на самом верху лестницы – раскрасневшаяся, расстегнувшая плащ, едва передвигающая ноги, когда навстречу попалась женщина с пуделем на поводке. Посмотрев на меня, она вздрогнула и быстро отвела взгляд.

Я проглотила колючий комок, сцепила зубы. Перевела дыхание и пошла дальше. Неприятно, но… терпимо. Лиха беда начало.

Пропетляв между частными домами и гаражами, я вышла к тому месту, где останавливалась маршрутка. Там уже стояли две женщины с мальчиком и пожилой мужчина. Я внутренне напряглась, готовая снова кричать про себя: «Ну и пусть, наплевать!» Первая реакция людей, увидевших мое лицо, была в общем-то одинаковой: они либо вздрагивали, либо просто замирали, как это бывает, когда увидишь что-то неожиданное, неприятное. Потом одни отводили взгляд – вежливо или с плохо скрываемым отвращением, другие, наоборот, начинали разглядывать меня со злорадным любопытством. Встречались и такие, которые вздыхали с жалостью, но от этого было едва ли не тяжелее.

Снова подул ветерок, и я, только что зло твердившая про себя «плевать», словно услышала чей-то голос, теплый, зеленовато-золотистый, пахнущий нагретым на солнце виноградом: «Потерпи». И – странно! – мне сразу стало легче. Я как будто мгновенно оказалась за высокой стеной, где чужие любопытные взгляды уже не могли меня достать.

Маршрутка ехала по городу, я жадно смотрела в окно. Гостиница «Москва», фонтан, кинотеатр «Спутник», парк «Ривьера». Нет, ничего. Вот начали подниматься в гору мимо утопающих в зелени санаториев и коттеджей за высокими заборами.

– Горбольница, пожалуйста. – Водитель притормозил на остановке у дома, похожего на небольшой замок. – Пирогова – через дорогу и вниз.

Я перешла на другую сторону, удивившись, что машины послушно остановились перед пешеходами, пересекла небольшой рынок и оказалась на улице Пирогова.

– Шестой дом – там, – замахали руками в разные стороны бабульки, торгующие у магазина воблой и семечками.

Шестых домов оказалось целых три – немного облезлые двенадцатиэтажные «свечки», разукрашенные цветными прямоугольниками, вполне авангардно. Нужный, с которого начиналась нумерация квартир, оказался почему-то в середине. Я поднялась на крыльцо и оказалась в узком проходном коридоре с обшарпанными стенами. В конце коридора обнаружилось что-то вроде огороженной площадки, с которой небольшая лесенка спускалась к запасному выходу. Здесь же была и квартира номер один с грязноватой металлической дверью.

Звонок не работал. Пришлось стучать. Какое-то время за дверью было тихо, потом глазок вспыхнул светлой точкой.

– Кто? – спросил бодрый тенорок.

– Я к Варе… к Валерию Петровичу. – Я моментально вспотела и запуталась языком.

Дверь приоткрылась, из-за нее выглянул высокий светловолосый мужчина лет тридцати пяти, одетый в синий спортивный костюм. На резинку штанов нависало аккуратное «пивное» брюшко, хотя сам по себе мужчина был довольно худощав. В волосах, кудрявых и пушистых, как одуванчик, со лба и до самой макушки прогрызли ходы коварные залысины.

Это мой муж?!

– Слушаю вас, – с долей сомнения сказал Валерий, вежливо и старательно глядя куда-то в район моего живота.

Я совершенно растерялась, внезапно прочувствовав до конца абсурд ситуации, и пробубнила невнятно:

– Я, наверно, Марина.

– Марина? – Валерий вскинул брови к самым залысинам. – Какая Марина? И почему «наверно»? Вы что, не знаете, кто вы? Что за бред?

– Валерик, кто там? – донесся из квартиры тоненький женский голосок.

– Это ко мне.

Валерий вышел на площадку, прикрыл за собой дверь и прислонился к ограждению.

– Так что? – спросил он, вынимая из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку.

Я набрала побольше воздуху и начала рассказывать. Ничего во мне при виде этого человека не отозвалось, только снова и снова шевелилось странное тягостное чувство: это мой муж?! Пусть даже бывший. Это был первый человек, которого я должна была знать, но не знала. Потому что не помнила. Или все-таки не муж? Но тогда я, конечно, не Марина Слободина.

– С ума сойти! – выслушав меня, Валерий погасил сигарету и аккуратно пристроил окурок в стоящую в уголке баночку из-под горошка – наверно, здесь была его обычная курилка. – Да, я помню, мне звонили из милиции, интересовались, где ты можешь быть. А я откуда знаю? Я тебя не видел с самого развода. Если, конечно, ты – это ты. Я ведь так понял, стопроцентной уверенности в этом нет?

– Нет, – вздохнула я виновато. – Так что Мариной называю себя, можно сказать, условно. И билет, который нашли у меня в кармане, вполне мог быть и не моим. Хотя в Сочи я бывала, это точно, кое-что я все-таки вспомнила.

– Значит, у тебя нет ни документов, ничего?

– Нет.

– Как же ты тогда?..

– Да вот так. Приютила одна бабулька. Теперь пытаюсь вспомнить хоть что-то. Врач сказал, что это вполне возможно. Мне дали телефон адвоката, который мог бы помочь, если я действительно что-то стоящее вспомню. Ну, что могло бы доказать, что я – это я. Скажите, а у Марины были какие-нибудь особые приметы? – Я обращалась к нему на «вы», хотя он сразу перешел на «ты». – Вы ведь должны это знать. Ну, там, родинки, шрамы?

– Да нет, – с сомнением выпятил губу Валерий. – Ничего такого особенного. Ни родинок приметных, ни шрамов. Вообще, что-то общее у вас есть, если хорошо присмотреться. Глаза… Рост, фигура. Хотя Марина потолще была.

– Я долго в больнице лежала, могла и похудеть. А волосы?

Я сдернула с головы косынку, и Валерий вздрогнул, совсем как та женщина на лестнице, но мне было все равно. Ну, почти все равно.

– Честно говоря, не помню. Ты… или она так часто красила волосы, что я уже и не помню, какой у нее натуральный цвет был. Когда мы разводились, ты… она была блондинкой. Конечно, черные любят блондинок.

– То есть? – не поняла я. – Какие черные?

– Да, я забыл, что ты ничего не помнишь. Или не знаешь, – горько усмехнулся Валерий. – Может, и не стоит говорить? Да нет, скажу. Марина… Я буду так говорить, хорошо? Так вот, Марина предпочитала, скажем так, лиц кавказской национальности. Наверно, потому что у них обычно нет денежных проблем, как, например, у простых преподавателей истории в вузе. Или уж по какой-то другой причине, не знаю. Так вот, моя дорогая женушка наставляла мне рога с каждым встречным хачиком. А я, как последний идиот, делал вид, что ничего не знаю. Потому что, как идиот, да не как, а просто идиот, в общем, любил ее очень.

Я смотрела на него во все глаза, приоткрыв рот, и выглядела, наверно, крайне глупо, а Валерий расхаживал по площадке взад-вперед, на лице его выступили некрасивые красные пятна.

– А потом я поехал в Краснодар по делам, – продолжал он. – Приезжаю, а квартира пустая, словно корова языком вылизала. Ни вещей, ни мебели – ничего. Голые стены. Думал, обчистили квартиру, хотел в милицию звонить. Потом смотрю – на лоджии коробка с моей одеждой и записка: «Дорогой Валерик, я ухожу к любимому мужчине, на развод подам сама. Будь счастлив».

– Господи! – прошептала я, закрыв глаза.

– Готов спорить, тебе сейчас очень хочется, чтобы ты оказалась не Мариной Слободиной, а кем-нибудь другим.

Я убито молчала. Что тут скажешь? А мне-то казалось, что все самое страшное со мной уже случилось. Оказалось, нет.

– Даже не знаю…

– А что тут говорить? Не слишком приятно узнавать о себе такое. А делать? Ладно, проехали. Все равно ничего не вернешь. Хотелось бы сказать, что Бог тебя наказал, но… Ты ведь все равно ничего не помнишь. А может, это и не ты была, кто знает.

– Вот я и хочу узнать, – прошептала я, опускаясь на корточки и пачкая полы плаща о грязный пол. – А как?

Валерий пожал плечами и достал еще одну сигарету.

– Знаешь, если честно, мне тебя жаль. Кто бы ты ни была. Если не Марина, то просто жаль. А если Марина, то… Наверно, еще жальче. Обидно, когда любовь превращается в такую вот жалость.

– Брезгливую?

– Где-то, наверно, да, – удивленно посмотрел на меня Валерий. – Странно, что ты это понимаешь. Зла нет, только вот снисхождение такое: что с нее взять. Впрочем, я никогда злопамятным не был. Столько ты мне горя принесла, особенно когда нашего… – тут он осекся и махнул рукой. – Неважно.

– Прости меня. – Я опустила голову, стараясь не зареветь.

– Простил. Знаешь, когда тебя сейчас увидел, когда ты только все рассказала, всколыхнулось такое вот… злорадное. Ага, мол, получила. А потом даже неловко стало. Ладно. Ты уж извини, помочь особо ничем не могу. Но если действительно все вспомнишь и документы восстановишь, квартиру разменяем. Мы же на нее две наших поменяли. Сейчас в этом районе квартиры очень дорогие. Думаю, тысяч на семьдесят потянет. Хватит на две однокомнатные.

– Спасибо, – все-таки всхлипнула я. – Скажи, а где я жила… где Марина жила до того, как в Питер уехала?

– Откуда я знаю? – раздраженно фыркнул Валерий. – Ты… она мне не докладывалась, где любовники живут. Кажется, где-то на Ареде, за вокзалом. Кстати, я и не знал, что она в Питер уехала. Наверно, хачик ее выгнал.

– А где работала?

– В собесе, в бухгалтерии. Во всяком случае, раньше.

– А подруги какие-нибудь были у… нее?

– Подруг у нас не водилось. Ни одна подруга долго не выживала. Хотя вот завалялась на антресолях старая книжка записная. Могу дать, мне все равно не нужна.

– Пожалуйста! – взмолилась я.

Валерий скрылся в квартире и вскоре вынес потрепанную записную книжку в черной клеенчатой обложке. Я взяла ее в руки, словно гадюку или гранату с выдернутой чекой.

– Валерик! – снова донеслось из-за двери. – Ну ты где?

– Ладно. – Валерий открыл дверь в квартиру. – Всего хорошего.

– Спасибо, – машинально ответила я и пошла к выходу.

* * *

Денис смотрел на Инну во все глаза и молчал. Потом открыл рот и… снова закрыл.

– Ты не рад? – тускло спросила Инна.

– Р-рад, – выдавил из себя Денис.

Он все-таки обошел Инну, закрылся в ванной, включил воду и начал намыливать руки – долго и методично, как хирург перед операцией.

– И что теперь делать? – спросил он свое отражение в зеркале над раковиной. – Пожалуй, утро вечера мудренее.

Инна все так же стояла в прихожей у стены, скрестив руки на груди.

– Ин, у меня очень голова болит, – сказал Денис, не глядя на нее. – Давай завтра поговорим.

– Хорошо. Ужинать будешь?

– Нет. Спать лягу.

Он зашел на кухню, нашел в шкафчике с лекарствами снотворное, принял сразу две таблетки и запил водой из чайника. Подействовало быстро – едва успел раздеться и лечь. Словно в омут затянуло, тяжело и страшно. Зато не снилось ничего, и на том спасибо.

Утром голова была как утюг. Не хуже, чем с похмелья. Вчера вечером не болела, это он Инне соврал, зато сегодня… При малейшем движении внутри словно что-то лопалось, и голова начинала отчаянно пульсировать, при этом глаза буквально лезли на лоб.

Денис осторожно скосил их на будильник. Семь утра. Пора вставать.

Инна лежала рядом и смотрела в потолок.

– Ты что не спишь? – спросил Денис.

– Не знаю. Денис, ты от меня уйдешь?

– С чего ты?..

Прозвучало фальшиво. Стало противно. Совсем противно. Инна отвернулась и с головой нырнула под одеяло.

Сейчас будет плакать, с тоской подумал Денис. Слез женских он не выносил, потому что начинал вдруг считать себя последней сволочью, даже если и вовсе не был виноват. Другие начинали рядом с плачущей дамой тихо или громко звереть, а ему хотелось убежать на край света. А если такой возможности нет, то немедленно удовлетворить все дамины запросы, лишь бы прекратила скулить.

– Инна. – Он легонько потряс выпуклость под одеялом, предположительно плечо. – Ин!

Инна не отвечала. Денис стащил с нее одеяло.

Ну так и есть! Слезы в три ручья. И мужественно пытается не всхлипывать.

– Хочешь рожать?

– А ты хочешь, чтобы аборт сделала? – шмыгнула носом Инна.

– Нет. Так что, если хочешь, рожай.

– А ты? Ты-то чего хочешь?

– Хочешь, хочешь… Не знаю! – Денис сжал руками разрывающуюся от боли голову. – Единственное, чего я хочу на данную минуту, – умереть. Немедленно.

– Денис, я тебя не держу. – Инна вытерла слезы и натянула одеяло до подбородка. – Если ты меня совсем больше не любишь, то…

– Что?

– То я тебя не держу. Не хочу, чтобы ты оставался со мной только из-за ребенка. Он все равно спасибо не скажет, когда вырастет. Если придется жить с родителями, которые друг друга не любят и только притворяются дружной семьей. Я хорошо это знаю.

– Интересно! Ты всегда говорила, что твои родители очень друг друга любили.

Инна ничего не ответила. Отвернулась к стене и молчала.

– Пожалуйста, не надо ничего решать за меня, – отчеканил Денис, потихоньку вытаскивая себя из постели. – И не надо говорить, что я должен, а чего не должен.

Он быстро помылся, кое-как побрился, оделся и уехал на работу, даже не позавтракав. На полчаса раньше.

Голова болела весь день, заставляя срывать зло на окружающих. От греха подальше Денис закрылся в кабинете, кое-как просмотрел накопившиеся бумаги. Работа на ум не шла.

Откладывать решение на потом в надежде, что все как-нибудь само рассосется, смысла не имело. Или он живет с Инной, или уходит от нее к Вере. Третьего не дано. Притворяться добропорядочным мужем и отцом, бегая потихоньку к любовнице? Нет, это не для него. Одно дело, когда ты холостой, свободный, а семья – это совсем другое. Для него – так и только так. А как для других – ну, это их дело. Да и Вера на это не пойдет, она ни с кем любимого человека делить не будет.

Вера, Вера…

Да и нужен ли он ей на самом деле, вот вопрос. Теперь-то он сильно в этом сомневался. Все в свете последних событий выглядело по-другому. Позвонить ей или написать, попробовать все выяснить начистоту?

Денис включил компьютер, открыл почтовую программу и в окошке сообщения набрал: «Здравствуй, Вера!» – и надолго задумался. Он вспомнил, что совсем недавно точно так же сидел перед монитором и не мог сдвинуться с места дальше обращения.

А что писать?

Вера, на самом ли деле ты меня любишь или все это сплошной обман? Кстати, не ты ли обчистила наш банк на двадцать тонн баксов?

Даже если он сделает такую глупость, Вера или обидится и вообще не ответит, или ответит «нет». В любом случае.

У них с Инной будет ребенок. Толстый лысый мальчик. Или девочка, неважно. Может быть, не случайно все так совпало?