Текст книги "Полет бабочки. Восстановить стертое"
Автор книги: Татьяна Рябинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
– Кого? – не понял Кречетов.
– Ну… Женщину эту, – смутился Андрей.
– Зачем?
Андрей пожал плечами. Он и сам не знал, зачем. Более того, он не представлял даже, как у него это вырвалось. И не собирался он ее навещать. И не думал даже об этом. Ну, жалко, да. А навещать-то зачем?
– Она в коме, в реанимации лежит.
– Ее… не изнасиловали?
– Нет. Никаких следов.
– Как, вы сказали, ее зовут?
– Слободина Марина Сергеевна. И все-таки зачем вам?
– Не знаю! – огрызнулся Андрей, злясь и на него, и на себя самого. – Просто так. Свечку поставить. За здравие.
– А-а, – протянул Кречетов. – Понятно. Только не факт, что ее действительно так зовут, я же вам говорил.
На самом деле Андрей никогда никаких свечек не ставил. Он и в церкви-то за всю свою жизнь был раза два, на экскурсии. Причем один из этих двух раз – в Исаакиевском соборе. Когда там еще показывали маятник Фуко, демонстрирующий вращение Земли. Опять само собой вырвалось. Словно кто-то посторонний его языком ворочал.
* * *
Я открыла глаза, ожидая увидеть привычную черноту, чуть светлее слева. Наверно, там было окно, оттуда тянуло холодом. Но сквозь противный, как тошнота, туман вдруг проступили мутные очертания шкафа у стены и каких-то трубок прямо перед носом.
– Я… ви-жу, – с трудом прошлепала я огромным железобетонным языком и услышала свой тихий хриплый шепот. Пошевелила руками, ногами – тело отозвалось болью, но пальцы двигались.
«Значит, позвоночник цел», – с каким-то тупым спокойствием подумала я и как-то совершенно неожиданно для себя заплакала. И снова лицо вспыхнуло огнем.
– Кто это тут плачет? – спросил знакомый мягкий голос, и я увидела спешащую к кровати высокую полную женщину в белом халате. – Очнулась, моя золотая? Только не плачь, а то швы болеть будут.
Швы? У меня швы на лице? Вот почему оно так болит от малейшего движения. И слезы – они же соленые, от них так щиплет.
На кого же я похожа?!
Я? А кто я-то?
Мне стало так страшно, что даже замутило.
Я не представляла, кто я такая, где нахожусь и что со мной приключилось. Этот приятный добрый голос звал меня Мариной. И это было единственное, что я знала о себе – впрочем, с чужих слов. Ну, и еще то, что случилось со мной что-то очень и очень неприятное. И теперь я больна. Видимо, лежу в больнице.
– Кто?.. Что?..
Мне хотелось спросить, что случилось, где я, но слова путались, язык не слушался. Губы шевелились, а лицо просто разрывалось от боли.
– Тихо, моя хорошая, не говори ничего. Ты в больнице. Ты очень пострадала, но теперь все будет хорошо, ты поправишься.
– Я… ничего не помню.
Каждое слово давалось с трудом и с болью. Боль – это было единственное, что я знала и помнила. Чудовищная, рвущая на части, обжигающая – и леденящая. Да, кроме боли я помнила еще холод. Снег. И темноту. Эта темнота словно скрыла все, что было когда-то. Было – это я знала точно. Но словно осталось за дверью темной комнаты, из которой никак не найти выхода.
– Она говорит, что ничего не помнит.
Женщина в белом халате озабоченно разговаривала с высоким смуглым мужчиной в какой-то странной голубой одежде, похожей на пижаму. Я то видела их отчетливо, то они вдруг совсем пропадали за пеленой тумана, струящегося перед сильно ноющими глазами.
– Совсем ничего? – уточнил врач. Кто же еще, конечно, врач.
– Совсем, – прошептала я.
– А как вас зовут?
– Наверно, Марина.
– А фамилия?
– Не помню.
– А сколько вам лет? У вас есть родные?
– Не помню.
– А как вы здесь оказались?
Я молчала. Сколько можно повторять одно и то же. Не помню!!! Не знаю!!!
– Типичная ретроградка. Не волнуйтесь, у вас ретроградная амнезия. Это часто бывает после черепно-мозговой травмы. Со временем вы все вспомните. Как в сериале. А пока отдыхайте.
Отойдя от кровати, врач жестом поманил медсестру в коридор.
– Вот что, Галина Степановна, – сказал он, прикрыв дверь в палату, но нисколько не заботясь о том, чтобы хоть немного понизить свой трубный глас. – Помните, милиция нам телефон оставляла? Позвоните им и скажите, что больная пришла в себя, но, кроме имени, ничего не помнит, так что приезжать и допрашивать нет смысла. Да, и скажите, что ее действительно зовут Марина, так что тот билет в кармане все-таки ее.
– Знаете, Игорь Палыч, – голос Галины Степановны звучал сконфуженно, – я пару раз назвала ее Мариной, так что она могла просто это с моих слов запомнить.
– Вот как? – хмыкнул врач. – Ну, тогда не говорите. Скажите, что вообще ничего не помнит.
– Да, но зато сегодня звонил какой-то мужчина и спрашивал, как ее самочувствие. И назвал имя и фамилию, которые на билете.
Врач помолчал немного. Мне показалось, что он непременно должен в этот момент нахмуриться и качнуться пару раз с носка на пятку.
– Вот об этом обязательно расскажите. Он что-нибудь еще говорил? Может, кто он такой – ну там, родственник, сослуживец?
– Нет, просто спросил, в каком состоянии Марина Слободина. Я ответила, что без сознания, он поблагодарил и трубку повесил. А что я могла сделать? Попросить представиться? Так все равно не успела.
– Могли бы меня позвать хотя бы.
– Вы были на обходе.
– В конце концов! – взорвался врач по имени Игорь Палыч. – Больная без сознания, в тяжелейшем состоянии, ее толком никто не опознал, никто не ищет. Звонит человек и интересуется ее состоянием, а вы… У меня просто слов нет, одни буквы… нехорошие. Могли бы попросить его приехать, что ли. Если еще раз позвонит… И всем скажите!
– Я поняла, – виновато вздохнула медсестра. – Я просто как-то не подумала. Конечно, если еще раз позвонит…
Не дослушав ее причитаний, врач куда-то пошел по коридору, а подавленная своим ляпом Галина Степановна вернулась ко мне в палату. Почему-то я решила не показывать виду, что слышала ее разговор с врачом, поэтому закрыла глаза и притворилась спящей. И незаметно уснула на самом деле.
* * *
После возвращения из Парижа Денис нет-нет да и ловил себя на мысли о Вере. Впрочем, это и мыслями-то назвать было трудно. То вдруг вздрагивал, увидев идущую по улице темноволосую худощавую женщину. То улыбался, наблюдая за деловито семенящей таксой. А потом наткнулся на Верину электронную почту в адресной книге «Outlook Express». Посидел, подумал, кликнул мышкой на кнопку «Создать» – появилось окошко сообщения.
Он набрал «Привет!» и мучительно замер. Прошло пять минут, по экрану монитора поплыли яркие рыбки. Сердито толкнув мышку, Денис вернул окно почты и… выключил программу.
О чем писать-то?
И вообще, раньше надо было думать.
Эта мысль его даже испугала. Вот как, значит, дело обстоит…
Вера и Инна…
Конечно, не мешало бы об этом хорошенько поразмыслить, но не хотелось. Действительно поздновато. Как в анекдоте: умерла так умерла.
Или все-таки не поздновато?
Бред какой-то!
Денис включил программу «Фотоальбом», полистал снимки и нашел тот единственный, на котором была Вера. Она вообще не любила фотографироваться или сниматься на камеру. Тогда они ездили с друзьями на пикник в Кавголово. Веру с превеликим трудом удалось втащить в кадр. Вот и получилась она такая – то ли сердитая, то ли смущенная. Немного смешная. Волосы растрепаны, в руках бутылка, из которой она поливала угли на мангале. Вопреки утверждению, что шашлык женских рук не любит, в их компании лучше Веры его никто не жарил. Она вообще умела многое из того, что обычно свойственно лишь мужчинам, да и характер у нее был скорее мужской. И при всем этом она оставалась очень женственной и привлекательной.
Увеличив снимок, Денис рассматривал Верино лицо и вдруг понял, что, хоть внешне Инна ничуть на Веру не похожа, но все-таки, все-таки… Определенно что-то общее есть. Может, поэтому его так сразу к Инне и потянуло?
Странно это все, очень странно. Никаких таких особо пылких чувств он к Вере не испытывал, скорее дружеские. Ну да, любовью, к обоюдному удовольствию, занимались, и вообще им было хорошо вместе. Но, к примеру, жениться на Вере Денису и в голову не приходило. А зря, наверно. Она-то к нему относилась гораздо серьезнее, чем он к ней, хотя старалась это не слишком демонстрировать. Может, и на работу во Франции согласилась с такой готовностью, потому что понимала бесперспективность их отношений? С глаз долой…
Он тогда особо и не переживал. Да что там, вообще не переживал. Согласилась – и молодец. Хорошие деньги, хорошие возможности. И письма, если хорошо подумать, писала ему Вера, а он только отвечал. Так уж его с детства приучили: «Ведь принято обычно на письма отвечать», как в глупой песенке про практикантку Таню, получившую письмо от двоечника Егоркина. А потом он – Денис, а не Егоркин – как-то не ответил, так уж вышло, и все… И даже эта прошлогодняя встреча в Париже – Денис долго сомневался, стоит ли вообще звонить. Он даже дома у Веры не был, просто гуляли, сидели в кафе. Обещал позвонить, написать, но…
Вот дурак-то!
Он подумал, что у Веры и Инны есть что-то общее? Да нет, скорее уж было. Потому что Инка после свадьбы изменилась так, что ни в сказке сказать…
Кстати, о сказках. В детстве он никак не мог понять, почему сказки обычно кончаются свадьбой. А дальше-то что? Ну. как что, пожимала плечами бабушка, стали они жить-поживать, добра наживать. А как поживать-то, настаивал Денис. Да кто же их знает, наверно, хорошо.
А может, и не хорошо, а совсем даже наоборот. Зачем сказку-то портить. С этим люди и в действительности столкнутся. Была сказка, а стала неприглядная, непричесанная действительность. Была невеста-принцесса, а стала… Ну, замнем для ясности, кто.
С Инны будто лак сползал потихоньку. Она стала какой-то грубой, бесцеремонной. Вульгарной? Нет, пожалуй, нет, до этого еще не дошло. Но от некоторых ее словечек и поступков Дениса буквально коробило. Он снова и снова задавал себе вопрос: что произошло? Видел ли он Инну теперь во всей красе, без розовых очков – или она просто перестала притворяться?
То же самое сказала и Яна. Неделю назад они с Инной были на дне рождения отца. И все вроде было чинно и благопристойно. Инна сидела, скромненько помалкивая, опустив глаза в тарелку, но Денис чувствовал какую-то неловкость и тихо злился. А когда вышел на кухню покурить, за ним в дверь скользнула сестра. Поморщилась, открыла форточку, села за стол и спросила в лоб:
– Ну?
– Что «ну»? – попытался отвертеться или хотя бы потянуть время Денис.
– Как протекает жизнь счастливого молодожена?
Голос Яны звучал вроде с ехидством, и Денис, наверно, огрызнулся бы, если б не было, кроме ехидства, еще и сочувствия. Неожиданно для себя он, совсем недавно разругавшийся с сестрой из-за Инны чуть ли не до драки, вдруг начал плакаться ей в жилет. Хотя и понимал, что поступает не слишком порядочно, не по-мужски как-то, жалуясь сестре на жену, с которой прожил всего два месяца.
Яна слушала молча. Она, конечно, могла сказать что-то вроде: «Ага, я же говорила», – но не стала.
– Знаешь, – вздохнула она, – когда я ее в первый раз увидела, она мне не слишком понравилась. Но я решила, что сама виновата – тогда мне все на нервы действовало, держалась на одном «Господи, помилуй». А сейчас… Я удивляюсь, как раньше-то не заметила. Денька, я бы не стала тебе говорить, если б ты сам не рассказал, но… В общем, она, мне кажется, насквозь фальшивая. Сидит такая скромница, не замути воды, а в глазах… Извини, нехорошо все это, что мы тут с тобой говорим, но… Может, ей деньги твои нужны были?
– Я об этом думал. – Денис раздраженно воткнул окурок в пепельницу. – Но она много не просит и не тратит. Не знаю, может, это только пока?
Тут на кухню вышла мать, разговор пришлось свернуть. Осадок остался неприятный. А с Инной в тот вечер они поссорились. Она по какому-то поводу обидно съязвила, он не счел нужным сдерживаться и ответил. Да так, что Инна дулась два дня. А потом натянула новую ночную рубашку, надушилась новыми духами и пришла мириться.
Кстати, она и в постели стала совсем другой. Где-то, может, более раскованной и страстной, но… совсем не такой нежной и внимательной, как раньше. Казалось, ее интересует только свое удовольствие. А еще… Она смотрела словно сквозь него, и порой Денису думалось, не представляет ли Инна на его месте кого-то другого.
Что он вообще знает о ней?
Да, в общем, ничего. Так, факты биографии. Двадцать пять лет, родилась в Питере, из приличной, что называется, семьи. Какое-то время жила с родителями за границей, школу закончила в Будапеште. Потом финэк с отличием, в налоговой работала. Родители в автокатастрофе погибли, других родных нет, кроме этой злополучной сочинской кузины Марины. Никаких друзей, подруг. Только вот правда ли это – что никаких? Или Инна просто не считает нужным посвящать его в свою личную жизнь? Это их соглашение не касаться прошлого… С одной стороны, оно Дениса эгоистично устраивало – совсем ему не улыбалось рассказывать о своих многочисленных подружках. Да и знать что-то о мужчинах в жизни Инны ему совсем не хотелось. Но дело было совсем в другом. Конечно, он не воображал, что встретил невинную девственницу. Может, такие еще и встречаются, но ему ни разу не попадались. Наверно, не там искал. А точнее, и не искал вовсе, предпочитая несколько иных девиц. Поэтому то обстоятельство, что он не первый мужчина Инны, само по себе его нисколько не смущало. И если бы она сказала что-то вроде: «Ах, дорогой, все, что у меня с кем-то было, – это было давно и с тобой сравниться никак не может, потому что ты лучше всех», – если бы она так сказала, Денис с готовностью поверил бы, пусть даже допуская некоторое преувеличение.
Но эта ее категоричная фраза: «Давай сразу договоримся – никаких разговоров о прежних связях» – предполагала, что было в жизни его жены что-то такое, что она так же категорически хочет от него скрыть. Иначе к чему это было сказано?
– Денис, поехали в «Ленту»!
Эта ее манера входить тихонечко, словно подкрадываясь, подбираться к самому уху и вопить, как в лесу! Сколько раз просил ее так не делать – бесполезно. Хорошо хоть фотографию Веры с экрана убрал.
– Съезди сама, – поморщился он. – У меня нет настроения. Там довезешь в тележке до машины, а приедешь – позвонишь, я выйду и помогу. В конце концов, ты же знаешь, что я не люблю шляться по универсамам. С детства не люблю. С тех пор как меня сажали на детское место в тележке.
Тут Денис соврал. Стопроцентно наоборот – универсамы и всякие там супермаркеты он как раз очень даже любил. Но только не с Инной. Она тащила его с собой – ну как же, я ведь не для себя одной покупаю. И тем не менее коробки, банки и прочее кидала в тележку исключительно по своему выбору. Стоило Денису взяться за что-то, Инна строила страдальческую гримаску, словно недоумевая, зачем ему это понадобилось. И он в свою очередь недоумевал: зачем ей понадобилось тащить его с собой? Чтобы важно загрузить пакеты в «Лексус»?
Между прочим, сама Инна за два месяца ни разу за руль не села. Ее голубой «опель» на стоянке совершенно зарос грязью. Если Инне надо было куда-то ехать, она просила отвезти ее. А если Денис не мог, то отправлялась на автобусе или вообще оставалась дома. На его недоумение отвечала, что не хочет, потому что вообще не любит водить. Но ведь ездила же раньше, удивлялся он. Ну ездила, так ведь по крайней нужде. А сейчас он ее может подвезти, да еще на такой роскошной машине.
Вот так, он еще в придачу и шофер на «Лексусе»! Нет уж, хватит. Завтра же найдет ей водителя. Пусть катает ее, если сама такой барыней заделалась. С ума сойти, кто бы сказал ему, что так все обернется. Или это нормально? Нормально для жены состоятельного человека – стать наглой ленивой клушей? Странно, что она еще до сих пор не потребовала прислугу. Хотя убирает кое-как, готовит – ужас, все какую-то малосъедобную дрянь. Либо запихивает в микроволновку дорогущие полуфабрикаты.
– Ну пожалуйста, Дениска, – ныла Инна, строя всевозможные умильные рожицы. – Мне нравится с тобой.
– Не хочу! В конце концов, я зарабатываю деньги, а по магазинам ходить – твоя обязанность. Если так уж в лом, давай домработницу возьмем.
– Ну тогда и я не поеду. – Инна надулась и вышла, хлопнув дверью.
– Напугала ежа голым… задом, – проворчал Денис и выключил компьютер.
Подумав, он включил ноутбук снова и поставил на вход пароль. Несколько раз по одному ему известным признакам он понимал, что его компьютер включал кто-то еще. На работу ноутбук Денис не брал. А дома – кому еще, кроме Инны. У которой, между прочим, свой компьютер имеется. Ничего такого страшно секретного у него в компьютере не было, и если б Инна попросила, он без колебаний разрешил бы ей в нем порыться. В игры поиграть, картинки всякие посмотреть, музыку послушать. Но вот так – тайком? Это было противно, и, наверно, Денис устроил бы скандал, если бы… Если бы это не было еще противней. Кроме того, он злорадно представил, как Инна в очередной раз потихоньку пытается включить ноутбук, натыкается на требование ввести пароль и пытается догадаться. Только фиг! Тут уж его Вера научила. Хитрый пароль, говорила она, сам можешь забыть, а простой, вроде имени или даты рождения, легко отгадать. Самое милое дело – введи свое имя с орфографической ошибкой. Он и ввел: «ДИНИС». Пусть думает!
Выйдя на кухню, Денис заглянул в холодильник.
М-да, осады с таким запасом продовольствия явно не выдержать. Конечно, можно и в ресторан пойти или в гости к кому-нибудь, но… Он все-таки предпочитал есть дома. Не любил, когда незнакомые люди пялятся на него – жующего. Даже если они вовсе и не пялятся, а смотрят в свои тарелки, все равно. Выйти в магазин самому? Совсем не обязательно ехать в «Ленту», рядом полно продуктовых магазинов, магазинчиков и ларьков. Но это означало начать с женой затяжную позиционную войну. Принцип на принцип.
– Ладно, поехали, – сдался он. – Собирайся.
Инна вышла из своей комнаты абсолютно готовая, хотя десять минут назад была еще в спортивных брюках и майке. То ли собиралась все-таки сама поехать, то ли знала, что так и будет.
В машине Инна еще дулась, но в «Ленте» уже забыла, что должна изображать оскорбленную добродетель. Ее захватил обычный азарт, еще один повод для его недоумения. Он понял бы этот странный блеск в глазах, если бы Инна была из крайне бедной семьи и жила впроголодь, на черном хлебе и овсянке. Понятное дело, дорвался человек до изобилия, не может с собой справиться сразу, глаза больше, чем желудок. Но она-то всегда жила в достатке, хорошо зарабатывала, на еде не экономила. Или у нее всегда была эта продуктовая жадность? До свадьбы Денис с Инной в продовольственные магазины ни разу не заходил.
Она в очередной раз заставила его испытать неприятный момент, когда Денис потянулся за куриной колбасой с шампиньонами. Такую физиономию скорчила, что оказавшаяся рядом молодая женщина с ребенком не удержалась от снисходительно-жалеющей улыбки. Денис вспыхнул и едва сдержался, чтобы не высказаться.
Когда они вышли из магазина, нагруженные пакетами, внутри у него по-прежнему кипело, и он ругмя ругал себя за то, что пошел на попятный. Это было в последний раз, пообещал он себе. Ведь сказать кому – засмеют. Во кретин, скажут, за женой авоськи таскает.
Складывая пакеты в багажник «Лексуса», Денис вдруг услышал неуверенный мужской голос:
– Инна?
Подняв голову, он увидел, как напряглась жена, которая как раз открывала дверцу машины, чтобы сесть на переднее сиденье. Она медленно повернулась и посмотрела на того, кто звал ее.
В двух шагах от машины стоял среднего роста мужчина лет сорока в короткой кожаной куртке на меху, с фирменным пакетом «Ленты» в руке. Он был без шапки, редкие снежинки падали на его негустые русые с проседью волосы. Какой-то он, как показалось Денису, был… никакой. Идеальный кандидат в агенты спецслужб. Не за что глазу зацепиться, совершенно среднестатистический.
Денис стоял за машиной, выглядывая из-за крышки багажника. Если его и было видно, то вряд ли кто-то обращал на него внимание. Зато он прекрасно все видел. Мужчина смотрел на Инну – и столько всего было на его ничем не примечательном лице. И сомнение – не обознался ли, и радость, и испуг какой-то непонятный. А Инна… Ох, что по ее лицу пробежало, Денис и понять толком не успел. Недоумение, раздражение и – тоже? – испуг.
Она словно с досадой тряхнула головой, слегка поморщилась, но по-прежнему молчала, неотрывно глядя мужчине в лицо.
– Инна… Это ты? – с еще большей неуверенностью спросил тот. – Ты меня не узнаешь?
Инна снова тряхнула головой и отрезала:
– Нет! Вы ошиблись.
– Но…
– Я вас не знаю. Вы обознались.
Она резко повернулась и села в машину. Мужчина застыл на месте, совершенно потерянный. Денису вдруг стало жаль его. И в очередной раз неловко за Инну. Он захлопнул багажник и сел за руль. Незнакомец, ссутулившись, медленно побрел к стоявшему поодаль красному «форду».
– Кто это был? – чуть резче, чем хотелось, поинтересовался Денис, выруливая со стоянки.
– Не знаю, – равнодушно пожала плечами Инна. Слишком уж равнодушно. – Не веришь?
– Я безоговорочно поверил бы, если б он назвал тебя Машей.
– По-твоему, Инна – такое редкое имя?
– Не Перепедигна, конечно, но и не Маша.
– Далась тебе эта Маша. Ты что, ревнуешь?
– Нет. Просто…
– Просто да! Неужели ты думаешь, у меня могло что-то быть с таким старым грибом?
– Во-первых, он не такой уж и старый гриб. А во-вторых, почему сразу «что-то могло быть»? Кроме любовников бывают и просто знакомые мужского пола.
Инна вспыхнула и замолчала.
Вот ты и попалась, подумал Денис. Без всякой досады подумал, скорее даже с удовлетворением. И сам этому удивился.
* * *
Андрей автоматом, на деревянных ногах добрался до своего «форда», положил пакет с продуктами на переднее сиденье и сел за руль. Ключ никак не желал вставляться в замок зажигания.
Руки дрожат, что ли, с досадой подумал он. И дернуло же его в «Ленту» заехать. Мать просила купить чего-нибудь вкусненького к ужину. Как будто других магазинов по пути не было. Уж не говоря о том, что ехать по Выборгскому шоссе через Осиновую рощу намного дольше, да еще мимо поста ДПС.
Она изменилась. Сильно изменилась. Семь лет прошло. Он даже засомневался, она ли. Только… Только так жестко, с металлом в голосе и ледяным блеском в глазах не отвечают случайно обознавшемуся человеку. Сколько раз его самого принимали за кого-то другого. Это еще не повод смотреть, как на врага. Нет, она его узнала. Именно поэтому и отвернулась так резко.
Нельзя сказать, что Андрей так уж часто об Инне вспоминал. Сначала это вообще было слишком больно. Особенно потому, что прекрасно понимал: сам виноват. А если и приходило в голову, что все еще можно исправить, малодушно отвечал себе: нет, она его не простит, нечего и пытаться. А потом и вовсе понял, что обратной дороги нет. Слишком поздно. Говорил себе: ну и что, таких Инн у меня будет еще грузовик с прицепом. А оказалось, что ни одна женщина и сравниться с ней не может. Даже Тамара. Удивлялся: а ведь выходит, парень, что ты ее действительно любил. Одну-единственную – по-настоящему. И тут же вздыхал: ничего себе «по-настоящему», если бросил беременную. Ну да, возражал внутренний голос, это не ты ее бросил, а она тебя. А что ей еще оставалось делать, если ты ни мычал, ни телился.
Вот такие беседы он вел сам с собой, и со всех сторон выходило: сам дурак!
В конце концов мы с ней обязательно встретимся, думал Андрей. Так всегда бывает. Проходит время, люди опять встречаются. Только вот чаще всего бывает, что лучше бы им и не встречаться снова.
Навязчивыми такие мысли у него не были, приходили время от времени и опять уходили. И каждый раз Андрей представлял себе эту встречу по-разному – от самых радужных красок до самых черных.
Идет он, к примеру, по улице, а Инна навстречу. Все такая же красивая, милая. А за руку ребенка ведет. Мальчика. Или девочку – неважно. Увидела его, обрадовалась. И ребенку говорит: а это твой папа. Берутся они все трое за ручки и идут… в светлое будущее. Короче, литр соплей. Новый русский сериал.
Или все так же, с ребенком, только Инна совсем ему не рада. И говорит: деточка, это твой папа, только он такая сволочь, что лучше бы его и вовсе не было. И идут они, только уже не за ручки, а вовсе даже в разные стороны. Тоже новый русский сериал, а слез и соплей литра на два.
Только вот того, что в действительности произошло, Андрей почему-то не предусмотрел. Что она сделает вид, будто вообще с ним незнакома.
Подходя к квартире, он проделал давно освоенную процедуру, призванную создать вполне довольный жизнью вид, по крайней мере, на первые секунды. Процедура эта была внешне довольно страшненькая и не слишком приятная, но эффективная.
Крепко сжав кулаки, Андрей крепко зажмурился и сартикулировал на крайнем напряжении безмолвный звук «и». Внутри головы все занемело, в ушах противно зазвенело. Когда через несколько мгновений он «отпустил себя на свободу», лицо приняло вполне довольный вид. Если перестараться, то могли получиться даже счастливые слезы, но на этот раз до них дело не дошло.
Впрочем, маму провести все равно не удалось. Ей стоило мельком взглянуть на него, принимая тяжелый пакет с продуктами, – и все.
– Ну, что на этот раз? – словно между прочим поинтересовалась она, выгружая свертки на кухонный стол.
– А что? – попытался отвертеться Андрей. – Все в порядке.
Но обмануть маму… Он, в общем, обычно и не пытался. Безнадежное дело.
Удивительно, но, будучи «мямликом», Андрей маменькиным сынком все же не являлся. Хотя бы уже по той причине, что сама мама не хотела, чтобы он им был. «Своим детям надо быть немножко мачехой, – любила говорить Ольга Павловна. – Потому что именно у чокнутых наседок получаются самые отъявленные подонки. Либо ведерко манной каши вместо человека».
До выхода на пенсию она служила прапорщиком в той же военной части, где и отец-полковник. Солдаты ее боялись и обожали. Ольга Павловна была «всехней» мамой, и не раз Андрей видел, как она утешала какого-нибудь зеленого салабона, которому вдруг перестала писать девушка или слишком уж досаждали «деды». А 8 Марта Ольга Павловна бывала завалена цветами и подарками, как ни одна другая офицерская жена. Отца Андрей видел эпизодически – тот постоянно был занят. Мать тоже крутилась как белка в колесе, но для него время у нее всегда находилось. Она не тряслась над ним и всегда предоставляла свободу выбора. И не ее вина в том, что Андрей иной раз боялся этой свободой воспользоваться. Кроме того, мать буквально видела его насквозь. Даже тогда, когда он пытался скрыть что-то из желания лишний раз ее не расстраивать.
Пару раз горько вздохнув, Андрей как был, прямо в куртке, уселся за кухонный стол, заваленный покупками, и начал рассказывать. И так ему вдруг обидно стало, чуть ли не до слез.
– Ты уверен, что не ошибся? – осторожно спросила Ольга Павловна.
– Уверен. Хотя… Да нет, она, точно. Изменилась, конечно.
– Столько лет прошло. Да и вообще, жизнь тяжелая.
– У нее тяжелая? – усмехнулся Андрей. – «Лексус», шуба из… не знаю даже из кого. Мужик весь такой прикинутый.
– При чем здесь шуба и мужик? По мне, так с «Лексусом» жизнь тяжелее, чем с «Запорожцем». Послушай, может, она так на тебя фыркнула, что муж рядом? Или кто он там?
– Да нет, не думаю. Он совсем не выглядел таким уж злобным монстром. Нормальный мужик. Да и потом, даже если она так боится, что ее приревнуют к первому встречному столбу, так эта ее злость гораздо подозрительнее выглядела, чем если бы она просто сказала спокойно: «Извините, вы обознались». Уж глупой она никогда не была.
Андрей помолчал, передвинул с места на место несколько пакетов, отщипнул хвостик французского багета.
– Знаешь, мам, – сказал он тихо, разглядывая упавшие на стол крошки, – она не просто изменилась. Ну да, повзрослела, прическа другая. Только раньше она такая была… Не знаю. Мягкая. Светлая. Изнутри светилась. А теперь… Совсем другая. Жесткая, грубая.
– Ты же не знаешь, Андрюша, как она жила эти семь лет. Жизнь многих ломает так, что не приведи господь. С тобой все глупо получилось. Тогда-то она не так уж сильно на тебя и обижалась…
Ольга Павловна поняла, что случайно проговорилась, и замолчала, закусив губу.
– То есть? – приподнял брови Андрей. – Ты что, с ней разговаривала тогда? Ну, когда она от меня ушла?
– Да, – виновато кивнула мать. – Инна просила тебе не говорить. Я ей позвонила, думала, может, она еще передумает. Я же видела, как ты переживаешь. Мы встретились. Она сказала, что не хочет, чтобы ты женился на ней, как говорится, по производственной необходимости. Мол, ничего хорошего из этого все равно не выйдет. Что если бы ты хотел, то сразу предложил бы ей расписаться, как только узнал, что она беременна. А еще, что, если ты захочешь помочь ей и ребенку, она против не будет.
– О боже! – простонал Андрей. – Мама, что же ты наделала? Если б я знал! Если бы ты мне рассказала!
– А что, собственно, я наделала? – сухо поинтересовалась Ольга Павловна. – Это ты, голубчик, наделал, а не я. Она ведь не к другому мужчине ушла. Так что у тебя при желании была возможность все исправить. Пришел бы с букетом и конфетом. Раз прогнала, два прогнала, а на третий и простила бы. Честным пирком да за свадебку.
– Если бы она меня прогнала, я больше не пришел бы.
– Ах, какие мы гордые, скажите пожалуйста! Вон меня отец три года обхаживал. Пять раз предложение делал, пока не согласилась. Откажу – он фыркнет, мол, больше ты меня не увидишь. Недели две пройдет, смотрю – стоит на углу, ждет. А ты… Теперь-то что ныть? Ах, Инночка стала злая и грубая, ах, не бросилась мне на шею. С какой радости-то? Ждала-ждала, пока ты образумишься. И замуж вышла. И не вздумай теперь ее искать! Нечего мыльную оперу разводить. У ребенка твоего другой отец есть. Сам говоришь, на злобного монстра не похож. И слава богу. Учти, сунешься к ней, узнаю – голову оторву.
Она права, уныло подумал Андрей. Как всегда, права. А я, как всегда, идиот. Круглый идиот.
* * *
С того самого дня, как меня перевели из реанимации в обычную палату, я только и думала о том, как бы увидеть свое лицо. Хотела и боялась. На ощупь выходило какое-то страшилище. В туалете зеркала не было. Соседки по палате странно ежились и врали, что у них тоже нет. В глубине грязного оконного стекла отражалось что-то смутное и неясное.
Я прекрасно понимала, что ничего хорошего это зрелище не сулит. Себя все равно не вспомню, а доподлинно знать, что превратилась в безобразное чудовище, – приятного мало. Синяки и кровоподтеки на ногах и животе побледнели и приобрели желтый оттенок, под бинтами на бритой голове пробилась щеточка колючих волос. Мне уже разрешили вставать и ходить. И только лицо… И все-таки я решилась. Что толку прятать голову в песок. Рано или поздно все равно себя увижу. Так лучше сразу.
