Текст книги "Полет бабочки. Восстановить стертое"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Они познакомились пять лет назад в Крыму. Полгода перезванивались, переписывались по электронной почте, потом Тамара приехала к нему в Питер встречать вместе Новый год. Приехала, побыла неделю и… увезла с собой в Москву. Убедила, что ему, одинокому, перебраться на новое место гораздо легче, чем ей, имеющей пятилетнего сына от первого брака, больную маму и собаку со скверным характером.

Как любой нормальный коренной петербуржец без властных амбиций, Андрей в Москву не слишком рвался. И, мягко говоря, не слишком ее любил. Зато ему нравилась Тамара, которая могла уболтать кого угодно. К тому же это была первая женщина, согласившаяся выйти за него замуж. Хотя Андрею уже стукнуло на тот момент тридцать два, с личной жизнью что-то не ладилось. Внешности он был самой заурядной, среднестатистической, точнее, никакой. Не за что глазу зацепиться. Среднего роста, средней комплекции, слегка сутуловатый. Русые волосы, неопределенного цвета глаза. Что называется, без особых примет. И характер тоже никакой. «Ты, Андрюшка, у нас мямлик какой-то», – вздыхала мама. Ему говорили: надо сделать вот так и вот так. Он делал. Даже если и не хотелось. Просто спорить не умел и не любил, поэтому невероятно сам себе удивлялся, когда в областной больнице наорал на медсестру и врача, которые не хотели принимать раненую женщину. Поэтому и с Тамарой согласился, хотя совершенно не улыбалось ему покидать свою уютную однокомнатную квартирку на Юго-Западе, уютную необременительную должность редактора небольшой, но популярной газеты, родителей, приятелей.

«Ну, это ненадолго, – сказала мама, познакомившись с будущей невесткой. – Съезди, проветрись, узнай, каково это – быть примаком. Только квартиру не продавай».

На маму Андрей обиделся. Это что же, выходит, он совсем уж ни на что не пригоден? Ну да, не получалось у него до сих пор ничего. Ни один из его романов дольше трех месяцев не просуществовал. Разве что с Инной почти год встречались. Она была совсем молоденькая, первокурсница, он – на двенадцать лет старше. И как глупо они расстались, до сих пор вспоминать тяжело. Инна забеременела, а он все тянул, не мог ни на что решиться. Дотянул до того, что она его бросила. Написала ему письмо, что между ними все кончено, чтобы он больше не приходил и не звонил. Он и не звонил. Так и не знает даже, родила Инна или аборт сделала.

А квартиру, дурак, все-таки продал, Тамарка уговорила. Свою она тоже продала, купили большую четырехкомнатную. Мама страшно ругалась, но жили они тем не менее душа в душу, разводиться, вопреки страшным прогнозам, не собирались. Тамара, маленькая пухленькая блондинка, настоящий живой шарик ртути, ко всему относилась с легкостью, граничащей с легкомыслием, так что они и не ссорились вовсе. Ссоры – вот что для флегматичного Андрея было самым ужасным. А если их нет, то все остальное можно пережить. Он наладил вполне приличные отношения и со вздорным, избалованным Ромкой, и с вечно стонущей, всем недовольной Каролиной Стефановной, и даже с мерзким красноглазым бультерьером Альбертом, которого про себя звал не иначе как «муфлоном». Смущало его только одно обстоятельство. С работой было туго, но в конце концов он пристроился редактором в один дамский журнал. Зарплата – просто крошечная, перспектив никаких. Тамара зарабатывала – страшно сказать! – ровно в двадцать раз больше. И смеялась над его переживаниями: брось ты, что еще за «Москва слезам не верит». Денег хватает, работа привычная, знакомая, не всем же миллионы огребать.

Так они прожили без малого пять лет. В Москве Андрей толком не прижился, своих друзей не завел, разве что с парой сотрудников поддерживал не слишком близкие приятельские отношения. Тамара знакомила его со своими многочисленными друзьями и подругами, таскала на всевозможные вечеринки, на которых он откровенно скучал. Они посещали театральные премьеры, презентации и вернисажи, дважды в год ездили на какой-нибудь модный курорт. Общих детей они так и не завели – Тамара была категорически против, а Андрей, как всегда, не настаивал.

В общем и целом семейная жизнь протекала довольно гладко, поэтому, когда Тамара однажды вечером, после сытного ужина в приятной домашней обстановке заявила, что подает на развод, Андрей едва не выронил глаза на коленки. Прости, сказала Тамара, но я полюбила другого.

Впрочем, расстались они довольно мирно. То ли дело было в его характере – «мямлик», – то ли в Тамарином – сердиться на нее было просто невозможно, так или иначе, когда первый шок отошел, Андрей вроде бы даже вздохнул с облегчением. И даже где-то растрогался, когда бывшая супруга вручила ему пластиковую карту своего банка с кругленькой суммой, вырученной за квартиру недавно умершей Каролины Стефановны. Он вернулся в Питер, денег с лихвой хватило на покупку «однушки» на Гражданке и подержанного «фордика». Пока дом достраивался, Андрей жил у родителей в военном городке рядом с поселком Агалатово, в получасе езды от Питера. А на работу устроился в одну из самых влиятельных городских газет, корреспондентом. Конечно, начинать карьеру в тридцать семь лет – дело довольно кислое, тем более при подобном рыбьем темпераменте, но в своем бедном московском журнальчике ему частенько приходилось самому писать статьи, чтобы сэкономить издательству хоть какие-то деньги, так что процесс, как говорится, вполне пошел.

Получив новое задание, он позвонил Тамаре и был немедленно приглашен «на чашечку кофе». Встреча бывших супругов прошла достаточно тепло, если не сказать, жарко. Возможно, дошло бы и до горизонтального уровня, если б не угроза скорого возвращения нового мужа, который повез Ромку за город – кататься на лыжах. Тамара сделала несколько телефонных звонков, Андрей встретился с несколькими нужными людьми и получил изрядное количество конфиденциальной информации. Можно было возвращаться в Питер.

Странно, но ему так и не позвонили насчет женщины, которую он привез в больницу. Насколько он знал, в таких случаях непременно заводят уголовное дело. И его, как обнаружившего потерпевшую, непременно должны допросить. Не то чтобы он так жаждал иметь дело с милицией и вообще служить правосудию, просто… Просто женщину ему было невероятно жаль. Так жаль, что аж внутри все переворачивалось. Такую жуткую, изуродованную. Такую маленькую, легкую, беззащитную. Он готов был глотку перегрызть тому негодяю, который сбил ее и оставил на дороге умирать. Непохоже на него? Ну и пусть.

Он думал, что ему, наверно, просто отправили домой повестку, но родители сказали, что никакой корреспонденции не приходило. И не звонил никто. Сначала Андрей рукой махнул и сделал вид, что забыл. Не нужны его показания – ну и слава богу. Но каждый раз, когда ехал в город или возвращался в Агалатово, особенно когда проезжал через злополучное место рядом с болотом, ему становилось не по себе. Вот, где-то здесь – он точно не мог сказать, где именно, – она чуть не попала ему под колеса. Неужели никому нет до нее дела? Может, она пришла в себя, все рассказала, и того гада уже нашли? Или вдруг… умерла? Но тогда его тем более должны были вызвать, разве нет?

Прошла неделя. Андрей возвращался домой, проехал по проспекту Культуры мимо областной больницы и вдруг увидел стоящий у светофора милицейский УАЗик. Он вспомнил, что где-то совсем рядом находится отделение милиции. Подумал, подумал… и начал выискивать взглядом место для парковки.

Объяснить дежурному, что ему надо, оказалось непросто. Андрей, как всегда, мямлил что-то себе под нос, капитан брезгливо морщился, листал какой-то толстый журнал, куда-то звонил с недовольным видом и в конце концов отправил его на второй этаж, к старшему лейтенанту Кречетову.

С трудом отыскав нужный кабинет, Андрей поскребся в дверь. Из кабинета донеслось невнятное бурчание, которое он принял за приглашение войти.

Тощий рыжий парень лет двадцати пяти, одетый в черные джинсы и темно-серый ирландский свитер, с аппетитом жевал гигантский бутерброд с вареной колбасой, крошки сыпались на служебные бумаги, но старлею Кречетову не было до этого никакого дела. Сдвинув брови, он посмотрел на Андрея и, продолжая работать челюстями, махнул рукой в сторону стула.

Андрей послушно сел и вытащил на всякий случай свое журналистское удостоверение. Не говоря ни слова, рыжий старлей протянул руку, взял удостоверение, внимательно изучил и вернул Андрею.

– Ну? – поинтересовался он, дожевав бутерброд и стряхнув с подбородка крошки.

Стараясь изъясняться как можно более внятно, Андрей изложил суть дела. Кречетов удивленно хмыкнул.

– Ни х… фига себе! – протянул он и полез в сейф за какой-то папкой. – В кои-то веки сознательный гражданин объявился. Или вы решили статейку нацарапать, признавайтесь?

– Я не по этой части, – слегка обиделся Андрей. – Не по криминальной хронике. Я сознательный гражданин. Можете сдать меня в музей.

Старлей снова хмыкнул, пожевал губу, стряхнул со стола крошки.

– Значит, вы ее обнаружили, так? И привезли в больницу?

– Ну да, да! – начал терять терпение Андрей. – Вам что, не передали ничего?

– А что должны были передать?

– Копии моего паспорта, техпаспорта на машину и билета в Москву. Я ехал в аэропорт, улетал в командировку. И еще – что моя машина в аэропорту на стоянке, что ее можно осмотреть. – Он почувствовал острое сожаление, что не набил тогда эскулапу морду. Или, может, к приезду милиционеров дежурный врач уже сменился?

– А зачем? – поинтересовался Кречетов.

– Что зачем?

– Зачем машину осматривать?

– Ну как же, – растерялся Андрей. – Чтобы… Чтобы убедиться, что это не я ее сбил.

– А ее никто и не сбивал, – пожал плечами Кречетов и вытащил из ящика стола бледно-серый бланк. – Нам сказали только, что женщину привез какой-то мужчина. Привез и уехал. Больше ничего. Я тут все запишу, а вы подпишете, раз уж пришли, идет?

– Хорошо, – кивнул Андрей. – Только… Как это никто не сбивал?

– Да так. Врачи дали заключение, что травмы явно не с ДТП. Даму долго и упорно били тупым предметом, в основном по голове. Поступила она в приемный покой… – Кречетов полистал папку, – в седьмом часу утра, а давность травм была на тот момент – семь-восемь часов. Кроме одной раны, рваной, совсем свежей.

– Да, я помню, на лице у нее кровь запеклась, а на шее текла еще.

– Вы говорите, нашли ее на шоссе за городом? Тогда, скорее всего, она на сук напоролась. В ране были частицы древесины. А может, ей просто палкой кто-то добавил. Знаете что, давайте мы с вами завтра утречком съездим на место. Конечно, следов там никаких давно нет, но мало ли что.

– Скажите, а она… жива? – Голос Андрея неожиданно дрогнул.

– Жива, – равнодушно ответил Кречетов. – Только до сих пор без сознания. Три операции сделали. Впрочем, не сочтите за цинизм, ей, наверно, было бы лучше умереть.

– Почему? – изумился Андрей.

– Вы лицо ее видели? Конечно, видели. А пальтецо? Если она и выживет, то останется таким уродом, что Джиперс-Криперс отдыхает. А судя по пальтишку, ей денег не хватает, даже чтобы пломбу в зуб поставить, не то что на пластику.

– Понятно. – Андрей вздохнул, посмотрел себе под ноги. – А… личность ее установили?

– Да как сказать? – замялся Кречетов. – Собственно, вам-то что?

– Ну… – промычал Андрей, – так.

– Документов у нее, конечно, никаких не было, – сжалился старлей. – Но в кармане пальто нашли железнодорожный билет. От Сочи до Питера. На имя некой Марины Сергеевны Слободиной.

– Разве на билетах пишут имя и отчество? – удивился Андрей, которому с железнодорожными билетами приходилось иметь дело в среднем раз в два месяца.

– Нет, только инициалы. Но на обороте карандашом были написаны фамилия, имя и отчество. Наверно, она заказывала билет через какое-то агентство, там нередко билеты надписывают. Впрочем, в компьютере ведь все равно остаются паспортные данные пассажира. Мы связались с Сочи, там действительно зарегистрирована некая Марина Сергеевна Слободина, семьдесят восьмого года рождения. Которая в настоящее время неизвестно где находится. Бывший муж о ней никаких известий не имеет, на бывшей работе тоже ничего не знают. Но дело в том… – тут Кречетов прервался и попросил у Андрея паспорт, чтобы занести данные в протокол. – Дело в том, что неизвестно, ее ли это билет. Как говорится, не факт. Мы через пресс-службу ГУВД давали на телевидение информацию, но никто не отозвался. Даже пальцы у нее откатали, только по базе данных она нигде не значится. Значит, не наш клиент.

– А если попробовать проводника найти? Может, вспомнит, как эта женщина выглядела, во что одета была, хотя бы примерно? – робко предложил Андрей.

– Пробовали, – махнул рукой Кречетов. – Нашли. Не помнит.

* * *

Денис хотел было зайти в бар гостиницы, но издали заметил невероятно занудную и приставучую мадам Мерзличенко, с которой познакомились в первый же день. Она подошла к ним в ресторане, услышав русскую речь, и с тех пор никак не желала оставить в покое – едва завидев, кидалась навстречу с распростертыми объятиями и неуемной жаждой общения. От Зои Васильевны удалось благополучно ускользнуть. Денис вышел на улицу и отправился куда глаза глядят.

Ему надо было успокоиться. Выходка Инны здорово вывела его из себя. Даже сильнее, чем того стоила. И это его беспокоило.

Неужели Янка была права? Неужели стерлась новизна, и Инна стала его элементарно раздражать? Но ведь они женаты всего неделю! И вообще знакомы чуть больше трех месяцев.

Или… Или он ошибся в ней? И теперь просто начинает видеть то, чего раньше не замечал?

Он влез в глубокую лужу, промочил ноги, настроение окончательно испортилось. И с погодой им явно не повезло. Когда они в толпе зевак ждали наступления Нового года и праздничного фейерверка, слегка подморозило, а потом резко потеплело, все раскисло, без конца моросил дождь. Он-то уже бывал в Париже, видел его не серым и скучным, а ярким, нарядным. Но Инне тут явно не нравилось.

Денис вспомнил, как год назад гулял по этим самым улицам с Верочкой Шумской. Тогда он приехал, позвонил ей. В Питере они встречались, еще когда Вера работала у них в банке. Приятная, хотя и не очень красивая девчонка, не по-женски сумасшедшая программистка. Из тех, для кого «первым делом самолеты». Пожалуй, она была единственной женщиной, с которой отношения были не только… эротическими, но и дружескими. А скорее, даже наоборот: сначала дружеские, а потом уже и все остальное. Может быть, отношения эти и во что-то большее смогли бы перерасти, но Вера уехала в Париж. Они изредка переписывались по «мылу», потихоньку все сошло на нет, и та единственная встреча уже ничего не меняла.

– Дениска! – окликнул его мягкий женский голос.

Денис вздрогнул, оглянулся и увидел Веру. Она нисколько не изменилась. Высокая, немного угловатая, длинные темные волосы в беспорядке падают на плечи. В одной руке огромный черный зонтик, в другой – собачий поводок. К ногам жмется рыжая такса.

– С ума сойти! – Денис порывисто обнял Веру, такса заворчала. – Не поверишь, только что о тебе думал.

– О волке речь, а волк навстречь, – засмеялась Вера. – То есть волчица. Ты что, не помнишь, я же здесь живу. Вон в том доме. Вот, вывела Марго на прогулку. А ты что здесь делаешь?

– Я… – замялся Денис. – Свадебное путешествие.

– Шутишь? – засмеялась Вера, но посмотрела на Дениса повнимательнее и как-то вдруг померкла. – Похоже, что нет. Поздравляю. Честно говоря, не думала, что ты… Ну да ладно. И кто она? Я ее знаю?

– Нет. Ее зовут Инна. Она налоговый инспектор.

Вера искоса посмотрела на него.

– Не слышу радости в голосе, молодожен, – сказала она, помолчав немного. – Уже проблемы?

Денису показалось, что в нем лопнул какой-то пузырь. Внутри стало тихо, тоскливо и безразлично. Хорохориться не хотелось.

– Ты всегда меня понимала лучше других, – невесело усмехнулся он.

– Пойдем, посидим где-нибудь? – предложила Вера. – Если супруга не хватится.

– А собака?

– А что собака? Кому она мешает? Тем более если я закажу ей что-нибудь.

Они зашли в крохотное и совершенно пустое кафе на три столика. Похоже, здесь Веру знали. Стоящий за стойкой толстяк в бархатном пиджаке приветливо закивал, быстро-быстро залопотал что-то и исчез, чтобы через пару минут вернуться с тарелкой мелко нарезанного жареного мяса. Блаженно жмурясь, Марго принялась наворачивать угощение.

– Мы с Марго здесь самые верные клиенты, – объяснила Вера, когда они уселись за угловой столик. – Если помнишь, я готовить не люблю и не умею. Не помирать же с голоду. Что ты будешь есть и пить?

Есть Денис уже не хотел, совсем аппетит пропал, заказал только кофе с коньяком. Вере толстяк принес огромную отбивную котлету с жареной картошкой.

– Ты все такая же обжора? – улыбнулся Денис, глядя, как увлеченно она расправляется с мясом.

– Я, Дениска, самая счастливая женщина на свете, – пробурчала Вера с набитым ртом. – У меня любимая и высокооплачиваемая работа, я могу жрать, не толстея, что захочется и сколько захочется, и на мне хорошо сидит любая одежда, которую я покупаю в Париже.

– А как насчет личной жизни?

Денис тут же пожалел, что задал этот вопрос, но Вера беззаботно махнула рукой:

– Не всем же выходить замуж за банкиров. В данный момент мы с Марго одиноки.

– Слушай, год назад у тебя собаки не было. – Денис был рад перевести разговор на более безопасную тему. – Ты что, взяла взрослую?

– Да. Ей три года. Выпросила у одной бабы. Она уезжала жить в Америку, хотела Маргошку в приют сдать. Марго сначала меня никак не признавала. А потом заболела, я ее выходила. Представляешь, с рук кормила, поила из соски. Теперь мы с ней как две сестрички.

– А что с ней было?

– Опухоль матки. Огромная. Операцию делали. Теперь она стерилизованная, ей легче живется, чем нам с тобой.

И хотя Денису было совсем не смешно, он все-таки засмеялся.

– Смех сквозь слезы, – констатировала Вера. – Колись, щелкунчик.

– Спасибо, что не щекотунчик.

Тут уж они расхохотались оба, на самом деле едва ли ни до слез, вспомнив русскую народную классификацию размеров мужского достоинства, которую Вера нашла как-то в Интернете.

– Кстати, бармен – вот кто забодаище, – вполголоса поведала Вера.

– Проверила на деле? – ревниво осведомился Денис.

– Упаси боже! Жена его жаловалась.

– Жаловалась или хвасталась?

– Дурака кусок!

Напряжение ушло, словно они только вчера расстались. На секунду Денису стало невероятно жаль, что все сложилось именно так, а не иначе, что Вера уехала работать во Францию и ничего у них не получилось. Стало жаль себя, да так, что захотелось заскулить и уткнуться в угловатое Верино плечо.

Нет, надо срочно взять себя в руки. Мужик он или кто?

– Да нет, Веруня, никаких особых проблем. Обычные притирки. Все через это проходят. Жил себе жил, не тужил, кум королю и сват министру, сам себе господин. А тут появляются рядышком чужие бзики и заморочки, не говоря уже о просто дурных привычках и дурном настроении. И все это надо принимать как должное.

– Дурные привычки, дурное настроение… – Вера отодвинула пустую тарелку и вытерла салфеткой губы. – Знаешь, как Коко Шанель говорила?

– Как?

– Брак – это обмен дурным настроением днем и дурными запахами ночью. То ли еще будет лет через десять. Будете, нисколько не стесняясь, рыгать, пукать, ходить в драных трусах только потому, что лень дырку зашить. А если кто и поворчит по этому поводу, то только для порядка, без всякого возмущения.

– Счастливые люди. Ну, кто доживает в браке до этого священного момента. Многие разводятся гораздо раньше. Я не имею в виду полное друг на друга наплевательство. Просто хорошая привычка, немножко здорового равнодушия и готовность принять чужие недостатки, как свои. Свой-то пук не раздражает.

Он говорил все это то ли Вере, то ли себе самому. Сейчас ссора с Инной уже не казалась чем-то ужасным. Да и ссора ли это? Вряд ли. Так, досадная мелочь, которых еще столько впереди.

Или не мелочь?

«Прекрати немедленно!» – мысленно прикрикнул на себя Денис и залпом допил остатки коньяка.

Вера едва заметно усмехнулась. Но он заметил.

– Короче, дело выеденного яйца не стоит. Даже рассказывать не хочется. Просто лезут в голову мысли всякие. А вдруг ошибся. А вдруг поторопился. А вдруг, а вдруг… Как Янка моя говорит, искушение.

– И правда, – кивнула Вера… – Знаешь, ты лучше ей не говори, что встретил знакомую. Мало ли как она к этому отнесется.

Денис вспомнил совершенно неожиданные Инкины слова о девицах, зарабатывающих на жизнь одним местом, и подумал, что Вера права. О драконах – ни слова.

* * *

Когда Андрей, предварительно отпросившись с работы, утром приехал в отделение милиции, его ждал малоприятный сюрприз. Он-то рассчитывал сразу поехать с Кречетовым на злополучное место, где обнаружил женщину, показать все – и забыть как страшный сон. Во всяком случае, попытаться забыть. В конце концов, он-то здесь при чем? Ну, нашел он ее, ну, привез в больницу. Молодец, возьми с полки пирожок. Между прочим, его в милицию за штаны никто не тянул.

Но, как водится, ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

В кабинете Кречетова на стульях у стены сидели высокий седой мужчина с выправкой гвардейского офицера и молоденькая, неприметного вида девица, некрасиво жующая жвачку.

– Ну вот и Андрей Витальевич пожаловал, – удовлетворенно кивнул Кречетов. – А это следователь прокуратуры, Георгий Петрович Сабельников. И Алевтина Ивановна Николаенко, эксперт-криминалист. Сейчас Георгий Петрович с вами побеседует, а Алевтина Ивановна пока вашу машину посмотрит. Вы же на машине?

Андрей ошарашенно кивнул. Такого поворота он не ожидал. Только вчера Кречетов удивлялся, зачем осматривать машину, если женщину никто не сбивал. Или это следователь затеял?

– Ну и что я там, интересно, должна осматривать? – недовольно скривилась Алевтина, и Андрей понял, что не такая уж она и молоденькая, похоже, ей хорошо за тридцать, просто бесцветное маленькое личико и мышиного оттенка длинные волосы, собранные в хвост, ее изрядно молодят.

– Тебя что, Алевтина, учить надо? – удивился следователь. – Травмы головы – значит, капот, стекло лобовое. Соскобы возьми, если есть повреждения.

– Неужели он, по-вашему, такой дурак, что приехал на битой машине? – фыркнула Алевтина, мотнув в сторону Андрея головой.

Ее бесцеремонность почему-то сильно его задела, и он открыл было рот, чтобы ответить, но Кречетов его опередил:

– Он не дурак, Алечка, но… Мало ли что.

Это уже не в первый раз услышанное от Кречетова «мало ли что» задело Андрея еще больше, но возмутиться вслух он снова не успел. Вытащив изо рта розовый комок жвачки, Алевтина осмотрела его внимательно со всех сторон и сказала ехидно:

– Другие люди, дорогой товарищ старший лейтенант, не делают даже того, что должны. «На фиг», – говорят. А вот зануды пытаются сделать даже то, что сто лет не нужно. И говорят: «Мало ли что».

– Да, я зануда, – кивнул Кречетов. – А тебе, Алечка, за это самое «мало ли что» деньги платят.

– Деньги? – Алевтина взвилась со стула, как разъяренный Змей Горыныч. – Да за такую зарплату, как у меня, не работать, а вредить надо.

– Вот и иди, голубка, повреди немного, – усмехнулся следователь. – Только особо не увлекайся, а то у нас тридцать седьмой год снова наступит.

Бросив на него яростный взгляд, Алевтина повернулась к Андрею, сухо поинтересовалась, что именно и где она должна осматривать, взяла ключи и удалилась какой-то неприятной, дергающейся походкой.

– Не волнуйтесь. – Сабельников пересел к столу и достал из портфеля какие-то бланки. – Больше, чем нужно, не навредит. Да и подтасовать факты не получится. Я вам задам несколько вопросов, а потом мы к месту проедем.

Андрею стало совсем муторно. Его словно подозревали в чем-то. Даже если это было и не так, он все равно чувствовал себя распоследним идиотом.

Допрос длился не меньше часа. Следователь дотошно, въедливо интересовался мельчайшими подробностями. В котором часу Андрей ехал по дороге и с какой скоростью, какая была видимость, как именно он затормозил и как занесло машину, в какой позе он обнаружил женщину и почему сам повез ее в город, а не вызвал на место происшествия «скорую» и милицию? И почему сразу же уехал из больницы. Андрей отвечал, едва сдерживая раздражение, не давая ему выплеснуться наружу. В конце концов ему показалось, что его непременно арестуют – должны же кого-то задержать, так почему бы и не его? Он уже тысячу раз пожалел, что вообще, как последний осел, заявился в милицию. Сидел бы себе смирно, так нет, понесла нелегкая. Беспокойство, видите ли, заело. Пожалел бабу. Ну, так вот тебе геморрой в подарок, законопослушный гражданин!

Вернулась Алевтина в наброшенной на плечи плохенькой кроличьей шубейке.

– Спереди все чисто, – буркнула она, нервно прикуривая от дешевенькой розовой зажигалки. – А на левой дверце борозды. Я отправила на анализ.

– Это об перила моста. Когда тормозил. И вообще! – Андрей не выдержал и повернулся к скромно помалкивающему Кречетову: – Вы же сами вчера сказали, что ее не сбивал никто!

– Ну да, – кивнул следователь. – Но ведь надо же подтвердить. Мало ли что.

«Опять «мало ли что»! – мысленно простонал Андрей. – Господи, ну почему ты не послал мне тех, которые говорят «на фиг»?»

Наконец он нацарапал внизу страницы «С моих слов записано верно» и подписал протокол. Кречетов закрыл кабинет, и все четверо спустились вниз.

Андрей ехал на своем «форде» впереди, остальные, погрузившись в обшарпанную синюю «девятку», катили следом.

Добравшись до мостика, Андрей притормозил и вышел из машины.

– Вот, пожалуйста. – Он показал подошедшим глубокую царапину на грязно-белой краске, покрывающей низенькое ограждение, и добавил ядовито: – Можете взять соскоб на анализ.

– Непременно, – буркнула Алевтина и даже не пошевелилась.

– Так, значит, то самое место?.. – оглянулся Сабельников.

Андрей пересек пустынное шоссе, посмотрел по сторонам.

– С точностью до метра не скажу, но примерно здесь.

Обочина тут была совсем узкая, можно сказать, ее совсем не было. Асфальт обрывался в неглубокий кювет, сразу за которым начинался довольно крутой косогор, поросший соснами и негустым подлеском.

– Вы уверены, что с этой стороны? – засомневался Кречетов.

– Абсолютно. Если бы она была на той обочине, я вообще не стал бы сворачивать. А если бы шла или ползла с той стороны мне наперерез, то свернул бы вправо, а не влево. У нее все пальто в снегу было, она могла просто скатиться сверху и на дорогу выбраться.

– Ну, пальто – это не показатель. Такой снег шел, что можно было вообще в снеговика превратиться. С тем же успехом она могла лежать или сидеть на обочине. Вряд ли здесь ночью оживленное движение. Но если предположить, что тело хотели спрятать… Ладно. Поглядим, что ли? – Кречетов отважно шагнул в кювет, наполненный раскисшим, ноздреватым, как серый хлеб, снегом.

– Ты что, совсем сдурел? – ужаснулась Алевтина, забавно приподнимая то одну, то другую ногу в коротеньких сапожках на высокой шпильке. – Что ты там думаешь найти, интересно?

– Я так полагаю, ее откуда-то привезли или принесли и в лесу бросили. – Кречетов стоял, хмуро покусывая ноготь и глядя на склон. – Вряд ли там били. Не могла она столько времени пролежать на снегу. Замерзла бы, сто пудов.

– Ну и дурь! Вон бочажина в двух шагах. Если хотели от тела избавиться, почему туда не бросили?

– Бочажина замерзла и снегом занесена. И вообще, если найдем этих самых «их», непременно спросим, почему, – пообещал Кречетов и отважно полез наверх. Следователь и Андрей – за ним.

– Я туда не пойду. – Алевтина повернулась и направилась к «девятке». – Охота была мокнуть. Если что – кричите.

Склон оказался в общем-то невысоким, за ним лес шел довольно ровненько. Обнаружилась и широкая тропа, по которой вполне могла проехать машина. Настоящей тропой она, надо понимать, была летом, сейчас же это было просто широкое пространство между деревьями, покрытое осевшим жухлым снегом. Разумеется, никаких следов, кроме их собственных – рыхлых и глубоких. Стояла неприятная разбухшая тишина, какая бывает в лесу во время оттепели, только изредка поскрипывали от ветерка сосны, прошумела внизу одинокая машина.

– Алевтина права. – Сабельников нагнулся и поднял почерневшую сосновую шишку. – Даже если ее действительно сюда привезли и бросили, следов никаких. И ты, Володя, прав, били ее не здесь. Семь-восемь часов ранам. Она действительно замерзла бы. И далеко вряд ли ушла бы. Время, время… – Он зашвырнул шишку в сугроб и отряхнул руки. – Если бы еще стояли сильные морозы. А так – одна оттепель, и вся кровь ушла в землю. Да и крови-то много не могло быть, даже если она где-то здесь и лежала.

– Да, – подтвердил Андрей. – Когда я ее нашел, у нее кровь уже запеклась. Только из шеи еще текла.

– Пойдемте. – Кречетов повернулся и пошел обратно к склону, но вдруг остановился, да так резко, что шедший следом Андрей налетел на него и едва не сшиб с ног. – Смотрите!

Он показал на сломанный сук дерева примерно на уровне своей груди. Острые, торчащие, как иглы, щепы были неприятно бурыми.

– Ей как раз по шею, – прикинул Кречетов. – Вот вам и свежая рваная рана. Я так и думал. Почему только снегом кровь не смыло?

– Древесина не земля, – пожал плечами следователь. – Впиталась. Стоит Алевтину звать, чтобы сфотографировать? Да нет, наверно, не стоит. Непринципиально. Отковырнем кусочек, пошлем на экспертизу.

– Мало ли что? – хмуро и с ехидством спросил Андрей.

Его эта бессмысленная экспедиция просто бесила. Ну, привезли бабу сюда или принесли – и что? И так ясно, что она не с неба на дорогу упала. Только что это дает? Да ничего. Если бы хоть какие-то следы…

– Оп-па! А это что здесь такое? – Следователь разглядывал какой-то мусор, зацепившийся за ветку кустарника.

– Шерсть какая-то, – наклонился Кречетов. Да нет, это волосы. Ни хрена себе, целая прядь! Длинные. Может, ее?

– Нет, у нее светлее, – возразил Андрей. – Я точно помню. Эти хоть и мокрые, но все равно. А почему именно ее? Мало ли кто здесь ходит?

– Ага, вот прямо стадами и ходят. Так и шастают. Никакого пакетика нет? – Кречетов вытащил записную книжку, вырвал листок и завернул в него прядь волос. – А можно определить, сколько они здесь пролежали?

– Это ты Экспертизу Ивановну спрашивай, – отозвался следователь. – Но в принципе можно. Примерно. Как знать, может, это и следочек.

Андрей только головой покачал.

«Следочек»! С ума сойти можно. Как в кровавом романе. Прядь волос убийцы, зажатая в кулаке жертвы. Делать им больше нечего, честное слово.

Когда они спустились вниз и вышли на дорогу, стряхивая снег с насквозь промокших ботинок, Андрей вдруг совершенно неожиданно для себя спросил:

– А навестить ее можно?