Текст книги "Генерал Ермолов"

Автор книги: Татьяна Беспалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

   – Христианин, – тихо произнёс Мажит. – Педар-ага, этот человек пришёл из-за гор. В наших краях ни у кого не может быть таких белых волос. Даже у вас, казаков, нельзя встретить таких вот...

   – Погоди, грамотей. Что ж, по-твоему, там, за горами, живут такие беловолосые и белокожие люди? Смотри, Мажит, он весь покрыт веснушками, его лицо совсем не загорело!

   – Это потому, Педар-ага, что он приплыл из-за северных морей, на большом корабле. Там, за горами, он нанялся в воинство Мустафы Ширванского. И вот смерть настигла его здесь но воле Всевышнего. Его убили урусы.

   – Почему так считаешь? – удивился Фёдор.

   – Другие сняли бы одежду. А тут, сам суди, Педар-ага, ни сапог, ни бурки не взяли. Даже лицо прикрыли от ненастья. Только что не похоронили...

   – Видно, недосуг было хоронить, – задумчиво проговорил Фёдор. – Ты гаси лампаду-то, парень, не то неровен час, заметят нас...

Они решили не оставлять тело на поживу ночным хищникам. Наскоро из толстых хворостин соорудили носилки, водрузили его на нижние, толстые сучья падуба, одиноко возвышавшегося среди понурых орешин. Тело привязали верёвками, сверху прикрыли буркой.

Фёдор собрался уж выкурить трубочку на помин христианкой души, когда грянул первый выстрел. Звуки ружейных выстрелов наполнили влажный воздух у них над головами.

   – На вершине горы воюют, – сказал Мажит. Он стоял, смиренно сложив ладони на груди, задрав кверху голову в лохматой бараньей шапке, словно надеялся, несмотря на сумрак и перепутанные ветви, разглядеть место боя.

   – Это товарищи нашего мертвеца вступили в бой с гарнизоном Дарьяла, – проговорил Фёдор. – Палят из кремнёвых ружей и пистолетов. Пушек пока не слыхать. Надо поторапливаться, Мажит.

В этот момент грянул орудийный залп. Фёдор взлетел в седло. Соколик, всхрапывая, понёс своего всадника к месту боя.

* * *

Наступившая темнота помогла им подобраться к самым стенам Дарьяла. Они схоронились за скальным выступом, в колючих кустах черёмухи. Прямо перед ними хорошо уезженная дорога прибегала к высоким, окованным позеленевшей бронзой воротам старинной крепости. Поле битвы было хорошо освещено. По обеим сторонам дороги пылали ярким пламенем дерновые крыши аула, прилепившегося к стенам цитадели. И на бастионах крепости, и на башне горели высокие костры.

Фёдор приказал Соколику лежать.

   – Вели ишаку ветками не трещать, – ворчал казак. – Неровен час, обнаружат нас. Тогда беды не миновать.

   – Не волнуйся, Педар-ага. Им сейчас не до нас, – последовал ответ.

Бой под стенами крепости Дарьял стихал. Темнота накрыла и нападавших, и обороняющихся ватным покрывалом, но умиротворения не принесла. Высокие огни костров, разожжённых на крепостной стене, словно нарочно старались привлечь внимание осаждающих. На их фоне были ясно видны снующие по стене люди. Слышалась ружейная пальба и вполне внятная брань.

Казак быстро понял, что нападавшие вовсе не собирались брать Дарьял штурмом. Целью их нападения являлся обоз, уже достигший ворот цитадели, но так и не сумевший сохранить свою целостность. Отчаянная попытка разграбить обоз закончилась для нападавших полным провалом, когда защитники крепости выкатили на боевые позиции пушки. Тот самый залп, что слышали Фёдор и Мажит на тропе, разогнал банду по окрестным рощам и скальным расщелинам. Там они отсиживались, собираясь с силами.

В это время защитники крепости отводили под защиту крепостных стен последние, полуразграбленные подводы. Если кто-то из осаждавших, осмелев, решался покинуть укрытие, его загоняли обратно в нору пушечным залпом. Враги отсиживались по ложкам, за валунами, за полуразрушенными строениями злосчастного аула. Постреливали вяло, экономя снаряды, больше надеясь на безумные вылазки, на рукопашные схватки, на острую сталь клинков. Фёдор встревожился, приметив среди нападавших высокую фигуру с огромным луком, в бурке из волчьего меха и в островерхой шапке.

«Неужто, Али здесь? Нет! Не может быть Гасан-ага предателем», – мелькнула мысль и пропала. Нападающие оживились, собрали разбежавшихся было коней, приготовились к новой атаке.

   – Гляди, Мажит, часть из них побежала зачем-то в рощу. Не может же статься такого, чтобы всем им разом потребовалось по нужде отлучиться?

   – Чего не бывает со страху, – лукаво заметил Мажит.

   – Нет, нет, грамотей. Тут не шуточное дело. Смотри-тка, тащат чего-то!

   – Смотри-ка, Педар-ага! – вторил другу Мажит. – Для чего они бревно-то к воротам тащат?

   – Пробивать будут... Вот это да!

Две дюжины джигитов, кто в бараньей шапке и кольчуге поверх бешмета, кто в шлеме и латном доспехе, выбежали из ближайшей к воротам рощи, волоча на цепях толстое бревно. Им удалось без потерь миновать полосу пушечного огня и подобраться к самым воротам.

Почти до самого рассвета Фёдор из своего укрытия с изумлением наблюдал тщетные попытки захватчиков проломить ворота крепости. Уснуть не давал неумолчный грохот окованного железом бревна о воротины. Бригады штурмовиков сменяли одна другую, демонстрируя образцовую боевую выучку. Защитники крепости поначалу смеялись, сыпали на головы осаждавших площадную брань и ружейный свинец. Но осаждавшие не унимались. Листы бронзы с похоронным звоном, осыпались на дорогу. Древние доски крепостных ворот крошились под ударами тарана.

   – Что это, Мажит? – смеялся Фёдор. – Уж не слабоумные ли они?

   – Это лезгинцы, Педар-ага. Кровавое племя. Кровавое, жадное и глупое.

   – Какие ж сокровища скрывает Дарьял, чтоб они так уж расстарались, а? Неужто и вправду таким манером можно сломать ворота, а?

   – Поживём – увидим. – Мажит зевнул. – Спать охота, Педар-ага. Что б мы ни сделали – крепость нам уже не спасти.

И аккинский грамотей заснул беспечным сном честного человека.

Совесть защитников крепости тоже, по-видимому, была чиста, потому что большая часть из них тоже отправилась почивать. В свете костров на бастионах и крепостных стенах были ясно видны силуэты часовых, слышен треск сучьев в кострах, редкие выстрелы. Защитники крепости палили наугад, не прицеливаясь. Штурмующие время от времени бросали своё орудие, падали на землю рядом с ним, пережидая ружейный огонь. Потом, по одному, снова поднимались на ноги и принимались за свою нехитрую работу.

   – Уж не полоумный ли командир Дарьяльского гарнизона? – бормотал Фёдор себе под нос. – Почему просто не перестреляет их всех? Неужто ружейных зарядов ему жаль? Не перепились ли они там, в крепости?

Перед рассветом осаждавшие устали, утащили бревно обратно в заросли ольхи. В свете костров Фёдор, как ни старался, не смог разглядеть повреждения крепостных ворот. Наконец сон сморил и казака.

* * *

Сражение за сокровища Дарьяла возобновилось с рассветом. Фёдора и Мажита оглушил адский вой и грохот. Оглушительные звуки ударов разбудили эхо в окрестных горах, разогнав утреннее спокойствие. Дюжина джигитов раскачивала на цепях окованное железом бревно, ударяя им в створки крепостных ворот. Крепкие доски всё не поддавались. На крепостных стенах было так тихо и пусто, словно гарнизон вымер или вправду перепился.

Наконец створки ворот распахнулись. Нападающие дружно взвыли. Бревно с глухим грохотом упало на землю и откатилось в сторону. Из распахнутых ворот грянул новый орудийный залп, затем другой. Заныла шрапнель. Большая часть нападавших осталось неподвижно лежать на утоптанной траве перед воротами. Остальные брызнули в стороны. Фёдор слышал истошные вопли – то звали на помощь и молили о пощаде раненые.

Не прошло и пяти минут, как конная полусотня казаков с громким гиком вылетела из ворот крепости. Впереди, блистая серебром аксельбантов, галопировал офицер в белоснежной фуражке.

   – Видать, не протрезвели ещё, – предположил Фёдор.

Казаки кружили по поляне перед воротами, размахивая шашками, пытаясь настичь беглецов. Вот один джигит упал с разрубленной головой, вот другой с воплями волочится по земле, пойманный петлёй аркана.

Внезапно откуда-то из-за спин Фёдора и Мажита, из недальней рощи, выскочил блистающий латами всадник. Рыжая шкура его огромного коня сверкала всеми оттенками пламени. С пикой наперевес он нёсся к воротам Дарьяла. За ним следовало воинство в сверкающих шлемах и лохматых шапках, полы бурок вились по ветру, лучи пробудившегося светила сверкали на воздетых кверху клинках.

   – Чудо! Смотри, Педар-ага, вот это чудо! – ёрзал сонный Мажит. – Я насчитал семьдесят человек и сбился со счета! Они всю ночь прятались в лесу рядом с нами!

   – Это не чудо, грамотей. Это всего лишь Йовта – басурманское семя и его банда, А ты говорил – лезгинцы! Вставай, Соколик. Вставай, братишка. Настал наш черёд.

* * *

Хмель боевого азарта прогнал досадный страх поймать нечаянную пулю. Соколик вынес его в саму гущу бестолковой заварухи. Свист пуль и площадная брань кружились над их головами, как знамёна. В мелькании искажённых злобой и страхом лиц, среди звона и лязга стали, Фёдор пытался различить блеск аксельбантов. Вот мелькнула белая фуражка, вот она уже валяется под копытами мечущихся коней. Волчок, рассекая пахнущий утренней свежестью воздух, насвистывал смертную песнь. Дитя мастера Горды славил своего создателя, орошая алым изрытый копытами луг перед воротами крепости Дарьял. Соколик, скаля зубы, бил противника передними, острыми копытами, вертелся юлой, вынося своего всадника из-под ударов пик и сабель.

   – Аллах акбар-р-р-р! – вопил Йовта, жаля врагов наконечником пики, выбивая всадников из седел ударами тяжёлого щита.

Вот мелькнули серебряные аксельбанты офицера, искажённое яростью, обожжённое пороховым дымом лицо. Удар щита – и пистолет выпал из руки, выпустив пулю в беспечные небеса. Следующий, сокрушающий кости удар нацелен в грудь. Офицер падает в траву, под копыта коней. Йовта перехватывает пику для нового удара, целит расчётливо – в горло.

Рука Фёдора двигалась помимо его воли, повинуясь инстинкту опытного бойца. Лезвие вонзилось в древко пики, вошло сбоку. На мгновение почудилось – Волчок пропал. Плотное тело древка не даст себя рассечь, захватит, зажуёт, исковеркает. Но детище мастера Горды из аула Гордали не хотело умирать. Клинок Волчка рассёк древко пики с той же лёгкостью, с какой простой нож рассекает туго натянутую ткань. Часть древка с наконечником отлетела в сторону. В тот же миг послышался выстрел – это офицер разрядил последний пистолет. Пуля чиркнула по чеканному налобью шлема. Тело Йовты ухнуло оземь, огненный жеребец умчался прочь, будто разгневанный горный дух погнал его в лес, на поживу волчьей стаи.

Фёдор выскочил из седла. Вот оно, окровавленное чело врага. Волчок взвизгнул, рассекая воздух, готовый вцепиться противнику в лицо. Фёдор не почувствовал боли, словно коварный шутник походя толкнул его под локоть. Рукоятка клинка вырвалась из ослабевших пальцев, рука бессильно повисла, голова наполнилась мутным туманом забытья, ноги подкосились. Мелькнула перед глазами оскаленная морда Соколика, грудью вставшего на защиту своего всадника. Падая, Фёдор увидел суровое, узкое лицо, от крыльев носа до углов рта рассечённое глубокими складками, тёмные провалы глаз под островерхой волчьей шапкой, мохнатый конь с пёстрыми боками. Али – дикий волк верхом на Маймуне привиделся казаку на пороге небытия.

Всё утихло: крики, лязг металла, выстрелы, топот копыт и конское ржание, как будто болотная жижа сомкнулась над головой казака, сохраняя тело от ран, а душу от новых забот.

Йовта подхватили товарищи, вынесли с поля брани. Напрасно гнались за ними, улюлюкая казаки. Быстрыми и выносливыми оказались кони беглецов. Казаки вернулись ни с чем.

По возвращении к крепостной стене сочли потери. Своих полегло пятнадцать. Нападавшие не побоялись казачьей нагайки и аркана, подбирали раненых и убитых. Десятерых, живых ещё, казаки добили штыками, трое оказались мертвы.

* * *

Фёдор всё слышал: и как Мажит с двумя солдатами тащили его в крепость, и горестные сетования Мажита на упрямство Соколика, который следовал за ними в десяти шагах. Ближе подойти дружок никак не соглашался, за уздечку себя ухватить не давал, упрямец. Из разговоров Фёдор понял: бравый офицер в белой фуражке, спасённый им под стенами Дарьяла, – есть командир гарнизона, подполковник Георгий Михайлович Разумов. Слышал он, как герой ночной баталии справлялся о его, Фёдора, здоровье. Чуял внимательные взгляды и заботливые прикосновения, но оставался недвижим и не открывал глаз. Отвечать на расспросы? Услышать плохие новости? Узнать, как, откуда и почему предатель Йовта оказался под стенами Дарьяла? Или ещё того хуже – доподлинно удостовериться в том, что Али – дикий волк действительно участвовал в схватке. Нет, пусть Мажит пока сам отдувается. В покойном полузабытьи Фёдор пытался представить себе, что не рябой солдат идёт рядом с его носилками, не Мажит прикладывает к его лбу смоченный ледяной водой рушник. Ему грезились синие глаза Аймани, её горячие ладони, можжевеловый аромат её тела.

   – Крепко получил твой барин по шее. – Фёдор услышал новый голос. – Будет благодарить, как очнётся... А ты-то ловок, парень. На вид хлипенький рохля, а на деле – сражаться тоже мастак.

   – Я нечаянно, – отвечал хитрый Мажит. – Аллах сподобил отвести страшный удар.

   – Аллах, говоришь, сподобил? Не думаю, что дело тут в твоём Аллахе. Чтоб так ловко простой дубиной орудовать, премного упражняться надобно. Терпению и трудолюбию Аллах тебя сподобил, не в пример твоим соплеменникам...

Фёдор осторожно приоткрыл правый глаз. Прямо над собой, рядом с узким ликом верного Мажита, он увидел голубоглазую, изукрашенную шрамами от сабельных ударов, курносую физиономию. Грязная фуражка, бывшая некогда кипенно-белой, покрывала буйную, седеющею шевелюру подполковника Разумова.

   – Нет, нет! – горланил Разумов. – Не носите спасителя в дом! Ставьте носилки здесь, под навесом. Пусть страдалец за государя и отечество дышит свежим воздухом этих треклятых гор. Э, да он очи отворил! Ура!

Разумов склонился к самому лицу Фёдора. Казак ощутил острый запах перегара.

   – Что, брат, морщишься? Иль ты трезвенник? Аллах употреблять не дозволяет? Ха-ха!.. – и он снова хрипло рассмеялся.

* * *

Более суток провалялся Фёдор под навесом, возле подполковничьего дома. Пышущий жаром бок тандыра согревал его ночью. Днём тело и душу врачевали запахи свежего теста и раскалённых угольев вкупе с заботами Мажита. К вечеру второго дня он совсем уже очухался и запросился в баню.

Там, в парной, устроенной полковыми умельцами по русскому обычаю, тот самый рябой солдатик, Прошка – ординарец подполковника Разумова, как следует отхлестал его дубовыми вениками, заботливо оберегая раненую руку.

   – Эх, паря, сколь много шрамов на тебе. Сколь много свежих-то. Эть, с десяток лет из боёв не выходил? Что молчишь? Лениво разговаривать? Ну, молчи, молчи...

Впрочем, долго отмалчиваться у казака не получилось. Разумов явился на следующий день, после полудня. Фуражка его снова была так же бела, как вершина Эльбруса, а серебро аксельбантов блистало, подобно струям горных потоков в лучах рассветного солнца.

   – С ночи, как горные козлы, со скалы на скалу скакали. Напали на след Йовты с сотоварищами. Да всё без толку. След потеряли в Волчьем ущелье... Впрочем, надеюсь, теперь они долго из логовища не выйдут. Завтра обоз к Грозной отправим. Еле спасли обоз-то. Порох и свинец – хорошая добыча для детей окрестных гор. Из Тифлиса в Грозную шёл себе обоз, шёл, шёл, пока до Коби не дошёл...

Фёдор дрогнул и насторожился, а Разумов продолжил:

   – Подошли к Коби, глядь: а на башне чёрный флаг воздет. Чума! Что делать? Пришлось оставить Коби в стороне и отправиться прямо к нам, в Дарьял. Долго тащились – волы и лошади устали, люди устали. Всё это я сам не видел. Мне рассказал о том старший обозного конвоя Васька Лукин. Он из ваших. Тоже казак. Знаешь такого? Что, не знаешь? Ну и ладно...

Подполковник уселся рядом с Фёдором на скамью, снял фуражку, пригладил седеющие кудри белой рукой.

   – Полторы версты не дошёл обоз до Дарьяла – попал под обстрел. Уже голова обоза у самых наших ворот оказалась, когда напали они. Палят из кустов, злые как черти. И вот что, парень, я тебе скажу: воевал я француза на Бородинском поле, в Вене с государем императором Александром Павловичем бывал, и в Праге тоже. С Турками воевал. Но злее народа, чем в этих горах, не приходилось мне видеть. Недаром их чума косит. Ой, недаром. Пытался я их словом человеческим усовестить – не вышло. Не понимают они слов ни одного из человеческих языков. Пришлось пушки к воротам выкатить. И что? Басурмане, как пушечные дула увидали, – сразу за камни попрятались. Но палить из ружей не переставали. Эх, ещё десять человек положили, нехристи!

Подполковник закурил. Помолчал. Бесшумно подошёл Мажит. Тихо уселся в изголовье Фёдоровой лежанки.

   – Я смотрю, парень, хозяин твой сильно пострадал, – обратился Разумов к нему. – Не говорит со мной...

   – Пулей плечо задело, – смиренно ответил Мажит. – Черкеска больше пострадала, нежели тело. Ну и голова, конечно. Лежит второй день.

   – Отменно русской речью владеешь, малец. – Разумов нащурил глаза. – А хозяин-то твой всё молчит. Почему?

   – Неведомо мне это. – Мажит потупил взор.

   – Может быть, он испугался? Нет, не похоже. Рожа у него зверская. Может, язык пушечным ядром оторвало? Тоже – нет. Вместе с языком всю рожу разворотило б. А может быть, он, твой хозяин, просто-напросто шпион, а?

Мажит молчал.

   – Значит, верно я догадался – шпион!

   – Да какой же он шпион! – не выдержал Мажит. – Он же тебе жизнь спас!

Фёдор, тяжко вздохнув, приподнялся, уселся, крепко ухватившись за края лежанки руками. Голова больше не кружилась. Из тени навеса ему хорошо был виден злосчастный обоз – груженные мешками и ящиками телеги, крытые войлоком повозки, зелёненькая травка пробивается меж камней вымощенного крепостного двора. На дворе полно народу. Солдатики в чувяках поверх мохнатых, вязанных гамаш, в невероятных зипунах и портупеях. От формы на некоторых только и остались, что плоские как блин беловерхие бескозырки. Тут же странные личности в черкесках и надвинутых на глаза папахах. Многие украшены русскими орденами Святых Георгия, Владимира и Анны. Только по ним, по орденским лентам, да по босым лицам и можно порой отличить офицера русской армии от нахчийского или кабардинского князя. Вооружены кто во что горазд. Тут и ружья разноплеменного изготовления, и кинжалы, и шашки нахчийских мастеров, и булатная сталь из Персии или Аравии. А пистолеты? Рукояти-то у них и костяные, и заморского дерева, именуемого почему-то красным. А украшены-то и самоцветными каменьями, и чуть ли не позолотой. А кони? Всё арабские да карабахские скакуны. Редко увидишь метиса или меленькую калмыцкую лошадку.

Другое дело – казаки. Казака-то – его издали видно, что он казак. Он, конечно, тоже в лохматой бараньей шапке. Только носит он её по-другому – всему миру ясные очи показывает, под лохмотьями шерсти не прячет. Штаны казак носит широкие, с лампасами и в сапоги их заправляет. Голенища у сапог не высокие, но и не низкие, а такие, как в притеречных станицах изготавливают. И обязательно на боку у казака шашка Анна или шашка Ксения, или верная подруга с иным красивым именем в ножнах, украшенных кистями и серебряной чеканкой. В стороне, у коновязи, – кряжистые крестьянские коняги и добрые казацкие лошади, выносливые и смирные. Там же волы с устрашающего вида рогами. Там же Соколик. Стоит дружочек, опустив долу красивую голову. Скучает. Рядом видны белёсые уши Тумана.

«Эх, тикать надо отсель», – подумал Фёдор.

Волчка и Митрофанию он нашёл рядом, на лежанке. Как брат с сестрой пристроились они под боком захворавшего батьки. Фёдор мельком, с нежностью, глянул на Мажита. Аккинский грамотей осунулся. На смуглых щеках проступила усталая бледность. Сутки без перерыва валяясь в полузабытьи, Фёдор постоянно чувствовал его заботливое присутствие. Эх, видно, не научился акинец доверять казакам. Привык бояться и ненавидеть – вот и прибрал заботливо оружие, положил Фёдору под бок подальше от греха.

   – Ого! – захохотал Разумов, рассматривая фигуру Фёдора. – Это мода у вас, чеченов, такая пошла, кучерявые чубы отращивать? Наверное, для того, чтобы станичным девкам быть по нраву. Мало огненного взора да резвого коня! Бритая башка не нравится станичным магдалинам. Им подавай чуб кучерявый!

Фёдор в сердцах сплюнул, выхватил Волчка из ножен.

   – Понял, понял. – Разумов вскочил, отступил на два шага в сторону, выставив перед собой руки. – Ты для того меня от татарской пики спас, чтобы лично татарской шашкой зарубить!

Фёдор выдохнул. Лезвие Волчка со звоном вошло в сухую землю рядом с тандыром.

   – Не скрывайся. – Разумов шептал, стараясь удержать смех.

Простое лицо его излучало радость и довольство.

   – Я тебя запомнил, казак. Видел в Грозной. Ты у Алексея Петровича при штабе служишь? Тайное задание?

Фёдор нехотя кивнул.

   – Эх! И в этих забытым богом местах не обходится без романтики и весёлых приключений! А борода тебе идёт, солидней делает. Но на нахчи ты всё равно не похож. Знаешь почему?

   – Почему? – буркнул Фёдор без любопытства. Уж больно надоел казаку и говорливый подполковник, и его ватага головорезов, именующая себя регулярной частью русской армии. Да и мысли об Али – диком волке не давали покоя. Или то был не он, не Али?

   – А потому что глаз у тебя тёплый. И борода, и черкеска, и кольчуга под ней, и конь твой злющий – всё как у татарина. Бывают и у басурман глаза вот такого же орехового оттенка, как у тебя и пса твоего...

   – Ну спасибо, ваше благородие!

   – Да ладно, не благодари... Но у басурман даже ореховый глаз холоден и жесток. Это если не считать баб, конечно. У баб во взгляде всегда томная поволока, эдакие омуты. Не замечал?

   – Нет. Я, ваше благородие, хотел только...

   – Ну ещё, конечно, шашку можно упомянуть, – продолжал перечислять огрехи Фёдора Разумов. – Не ту, что ты в руке держишь, не Волчка, а другую, что пока лежит себе тихо в чёрных ножнах. Казацкой работы эта шашка. Я сам имел такую. Имел, да утратил, а жаль.

* * *

Павших хоронили раздельно. Своих – внутри крепости, на небольшом кладбище при часовенке. Врагов – за стеной. Там выкопали ров, сложили на краю его тела. Фёдор, преодолевая дурноту, долго ходил вдоль рва, всматривался в черты мёртвых врагов. Петрович неотлучно следовал за ним.

   – Чего тебе, дядя? Зачем ходишь следом? – приговаривал Фёдор.

   – Чегой... чегой... Мож, помогу чегой... Не ровен час к мертвякам в ров сверзисси, спаситель... Мож, скажешь, кого ищешь? Мож, кто из них знакомец мой. Скажи, а?

Фёдор упрямо искал высокую волчью шапку, высматривал очертания огромного лука в груде переломанного оружия на краю рва. Нет, не находил он Али – дикого волка среди убитых, а значит, скоро доведётся встретиться с ним – живым и здоровым.

Фёдор присел на краю рва. Ночью прошёл дождь. Воздух дышал сырой свежестью и покоем. Разведчик всматривался в изумрудные луга все в клочьях белого тумана, в серые скальные выступы над ними. Тут и там на серых камнях виднелись жёлто-розовые пятна цветов. Кудрявые островки перелесков взбирались по склонам, теряясь в туманах вершин. Что таили они во влажном сумраке густого подлеска?

   – Мне надо туда... – проговорил Фёдор.

   – Куды? Сызнова воевать? Успеется... Нашёл ли своего упокойника среди убитых?

   – Нет. А ты не видел ли, дядя, высокого джигита в волчьей шапке с огромным луком?

   – Нет, сынок. На что он тебе? Кто он? Кровник твой?

   – Надо сбираться в путь, дядя.

   – Опасно. – Петрович покачал головой. – Сударь мой, Георгий Михайлович, так и не поймал Ёкку эвтого.

   – Йовта мне не страшен, дядя. Ночью уходим.

* * *

Из Дарьяла ушли тайно. Глубокой ночью старая татарка – прислужница Разумова – вывела их через схороненную в зарослях полыни калитку. Лаз в стене был так низок, что Соколик едва прошёл в него, задевая седлом за каменную арку свода.

Разумов ждал их по ту сторону стены, рядом с калиткой. Он курил короткую трубку. Тлеющий табак бросал красноватые блики на его пожелтевшие от табачного дыма усы.

   – Обоз уйдёт утром. Вместе к Грозной уходит часть моих людей с тремя пушками. Эх, медленно же они потащатся. А тут ещё погода!

   – Что погода? – задумчиво спросил Фёдор.

   – Чует моё сердце – в горах идут сильные дожди. За ночь вода в Мамисондоне прибыла – стала по пояс. Как переправляться станут, с пушками-то? Одно утешение – треть банды перебили. Остальные, надеюсь, надолго залегли по берлогам.

   – Среди них есть христиане, ваше благородие, – и Фёдор поведал Разумову о найденном ими мертвеце.

   – Да что там, Федя! Каких только тварей в этих благодатных местах не водится!

Разумов замолчал. Влажный туман собирался на козырьке его фуражки в крупные капли. Они срывались вниз, норовя погасить угольки в подполковничьей трубочке.

   – Зачем ты идёшь в Коби, какая нужда гонит тебя – не ведомо мне, казак. Но как бы там ни было, пожелаю попросту: не сгинуть безвестно. Сейчас не сыскать на всём белом свете места хуже, чем это самое Коби. Алексею Петровичу я написал донесение, рассказал, что видел тебя, что проводил в дорогу к Коби. Верно?

   – Вашему благородию виднее, как донесения составлять. – Фёдор уже сидел в седле, а Мажит не дожидаясь конца прощания, верхом на Тумане скрылся во влажной темноте.

   – К Коби дороги нет. Идите в обход, через Цейское ущелье, перевалите через горы и подойдёте к Коби со стороны Грузии. Другого пути сейчас нет. Ну а если нам не удастся Мустафу с шайкой за горы прогнать до зимы, то вам в Грозную придётся вдоль моря возвращаться. И ещё: опасайся камнепадов, Федя! В горах идут сильные дожди...

Разумов прошёл дюжину шагов, держась рукой за стремя.

   – Про Аркашку не забудь, ежели чего... – сказал на прощание.

   – Не забуду, ваше благородие – не оборачиваясь, пробормотал Фёдор. Он уж высматривал в темноте худую спину Мажита и белёсую кисточку на хвостике Тумана.

* * *

До самого бледного рассвета блуждали они по мокрому лесу. В ветвях шелестели капли редкого дождичка. Фёдор, превозмогая дрёму, вертел головой, пытаясь высмотреть обещанные Аймани метки и не находил их. Они медленно двигались вдоль склона горы под сенью соснового бора, без дороги, без тропы. Выбор пути отдали на волю смиренного Тумана. Ишак расчётливо ставил широкие копытца между выпирающих из-под бурой хвойной подстилки корней. Под утро Фёдору начало казаться, что они заблудились, что не найдут верную дорогу.

«Уж не вернуться ли в Дарьял? – думал казак. – Открыться Разумову, сыскать проводника...»

Проводник нашёлся сам. Словно услышав тревожные мысли Фёдора, из-за корявого ствола старой сосны прямо на них прихрамывая вышел Ушан. Сонливое оцепенение как ветром сдуло. Фёдор соскочил с коня, подбежал к собаке, осмотрел со всех сторон.

   – Явился, бродяга. Эх, знать бы, где тебя носило все эти дни, где твоя хозяйка жила-почивала. – Фёдор почесал пса между ушами. – Что, захромал, бродяга? Даже ты утомился по лесам таскаться...

Ушан щурясь смотрел на него переполненными собачьей печалью ореховыми глазами. Понурый Туман не замедлил шага, словно его седок уснул крепким сном.

   – Пойдём, приятель, – сказал Фёдор псу. – Не то твой хозяин убежит от нас.

* * *

Казак продолжил путь пешком, ведя коня в поводу, словно опасаясь второпях, с налёту, проскочить место долгожданной встречи. Теперь он точно знал, где Аймани, так, словно она сама сказала ему об этом. Он знал, под которой из одинаковых сосен бескрайнего бора она ждёт. Впереди, между стволами, мелькали седые, словно покрытые изморозью, уши ишака. Фёдор заторопился, стараясь догнать Мажита. Вот она, седая кисточка на хвосте Тумана, ослиная понурая шея, пустое седло. Аймани и Мажит стояли радом, плечо к плечу, прижимаясь спинами к стволу сосны. Тёмные одежды, войлочные башлыки, одинаковые тонкие лица. Только у брата глаза темнее летней ночи, а у сестры синее воды высокогорного озера.

«Разве так бывает?» – подумал Фёдор.

Капли редкого дождичка скатывались по их башлыкам, терялись в мокрой траве.

   – Ну что? – тихо спросил Фёдор.

   – Я добежала до Коби, – в тон ему ответила Аймани. – Видела на башне чёрный флаг. В крепости тихо. Ворота заперты. Вокруг крепости следы боев. В лесу много людей. Они пришли с оружием из-за гор. Прячутся.

   – Ты видела Али?

Она молчала.

   – Али – дикий волк был с Йовтой под Дарьялом.

   – Гасан-ага не предатель, – ответила она. – Не думай так.

Фёдор вздохнул.

   – Нам надо идти в Коби. Если княжна там, нам надо найти её мёртвой или живой. Мажит, садись на ишака, пойдём.

Фёдор взобрался в седло.

   – Погоди, – сказала Аймани. – Я пойду вперёд. Буду оставлять метки. Ступай по ним. На дорогу не выходи.

   – Гасан-ага...

   – Не думай об этом. Позже всё поймёшь...

   – Чего понимать-то? Перемётной сумой оказался карабахский вояка! Дауда-песенника в Грозную отправил с ясной целью шпионить, а сам...

   – Всё не так...

   – Поймаю обоих, не сомневайся. Споймаю и убью!

Грудь Фёдора жгло так, словно его пытали раскалёнными щипцами, ноги онемели. Кровь остановилась в жилах его, превратившись в густой студень, туманный полдень оборотился тёмной ночью в глазах его.

   – Али бился под стенами Дарьяла с русскими войсками. Я искал его среди мёртвых и не нашёл – значит, он жив. Таскается по свету, предательское семя, следом за своим хозяином! – Фёдор умолк. Гнев и ревность сдавили его горло с такой силой, что невозможно стало продохнуть.

   – Насмотрелся ты на мертвецов, Педар-ага, – примирительно молвил Мажит. – Кому по силам видеть такое и не потерять рассудок? Не кричи. Слышишь грохот? То гневаются горные духи, сыплют камни на головы неверных, отдавшихся во власть подлых мыслей и грязных дел. Воля Всевышнего совершается неумолимо, при нашем участии или без него.

   – Хитроумные слова говоришь, – выдохнул Фёдор. – И вот тебе мой ответ: отныне не отпущу от себя твою сестру!

Он схватил Аймани за руку, притянул к себе. Она дерзко глянула ему в лицо, усмехнулась, откинула башлык, подставив дождю рыжие косы. Сказала коротко:

   – Будь по-твоему. Попробуй удержать!

* * *

Туманное утро превратилось в сырой день. Эхо носило по лесу грохот дальних обвалов. Они продолжали движение по сосновому бору, повинуясь молчаливым указаниям Аймани.

Соколик сразу и безоговорочно принял её на своё седло, подчинился безропотно, принял ласку девичьих ладоней. Фёдор видел, как туманила её очи невиданная им нежность, как водила она руками по рыжей шкуре на шее коня, как перебирала тонкими пальцами тёмную гриву. Соколик косил на всадницу карим оком, скалил зубы в забавной лошадиной ухмылке. Наконец, ревность Фёдора обернулась угрюмой отстранённостью. Он выпустил из рук поводья, шагал в стороне, глядя с тоскою, как славно спелись друг с дружкой эти двое – оба рыжие, оба злые и непокорные, оба – так горячо любимые. Казак теперь разговаривал только с Мажитом да и то будто бы нехотя, с ехидством, через плечо.