Текст книги "Генерал Ермолов"

Автор книги: Татьяна Беспалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Она снова улыбнулась. Печальная улыбка сделала её прекрасное лицо сказочно красивым.

   – Слышал ли ты звуки рога? То мужественный Оча созывает нас на битву. Но сражение будет проиграно, если нам не удастся сохранить наш род.

   – Госпожа, я готов сражаться, я солдат, но...

   – Пали мои сыновья и их наставник, опора нашей семьи, мужественный Магомай. Горе поселилось под кровом моего дома. Мой муж, Абубакар, болен. Отчаяние и страх терзает его душу.

   – Этэри-ханум?

   – Этэри явилась к тебе, христианин. Этэри, в нарушение наших обычаев, пришла к тебе в комнату с мольбой...

Она поднялась на ноги. Фёдор вскочил. Он был бос, одет лишь в исподнее. Срамота. Этэри-ханум, угадав его чувства, отвернулась, сдёрнула с высокой спинки кресла белую чадру. Она медленно укутывала тяжёлым шёлком голову и плечи, дожидаясь, пока казак не наденет сапоги и черкеску. Золотые браслеты мелодично позвякивали на её запястьях. Этэри-ханум вновь обернулась, едва лишь он схватил лаковые ножны Митрофании.

   – Я слышала, казаки нарекают оружие красивыми женскими именами, – в обрамлении белого шёлка чадры черты её лица наполнились скорбью. – Каким именем ты нарёк своё оружие? Анна? Ксения? Дарья?

   – Митрофания...

   – Красивое имя!

Этэри-ханум подошла к нему вплотную, ухватилась холодными пальцами за его руку, заговорила горячо:

   – Я дам тебе лучшего из своих коней, я отдам тебе все свои украшения. Спаси мою дочь. Она – всё, что осталось от нашего рода...

Фёдор смутился. Так привлекательны и странны были черты её прекрасного лица. Блестящие, ореховые глаза были совсем близко, и страстная мольба читалась в них, и ласковая просьба о защите.

   – Коли ваша дочка хоть немного походит на вас, то неудивительно... – брякнул Фёдор.

   – Что? – встрепенулась она.

   – Я не смею...

   – Что? – она смотрела на него с трогательной надеждой.

   – Я знаю, как сильно Алексей Петрович любит вашу дочь. И теперь, видя вас, я не удивляюся тому... Он затем и послал меня, чтобы я... ну... сделал то, о чём вы просите. И не ради награды... – Фёдор окончательно смутился.

   – Алексей Петрович прожил у нас от осени до весны. Рождённая в Имеретинском царстве[28]28
  Имеретинское царство – часть территории нынешней Грузии.


[Закрыть], я девушкой попала в эти суровые места. Бывает так, что с октября до марта отсюда нет пути. Все дороги завалены снегом, по которому рыщут стаи голодных волков. Так было и в ту зиму. Он пожаловал к нам в ноябре, Ярмул – волк, видевший дождь. Первый снег уже пал, и зима шла за ним по пятам. Через несколько дней дороги стали непроходимыми. Мы ждали весны три месяца, и моя дочь, Сюйду, полюбила его. Да и как его можно не любить? Ты помнишь ли каким огнём глаза его горят?

Фёдор отрицательно помотал головой. Казак устал смущаться. Он без стеснения, открыто, по-солдатски любовался Этэри-ханум.

   – А как проницателен и ясен бывает его взгляд в минуты раздумий, – продолжала супруга владетеля Коби. – Как говорит он, какой любезностью и живостью блистает его речь... Так он сумел внушить любовь и доверие моей Сюйду, и супруг мой дал согласие на брак...

Её горячую речь прервали пронзительные звуки рога и появление Мажита. Аккинский грамотей ворвался в комнату, подобно урагану.

   – Педар-ага, скорее! Там под стенами...

   – Что случилось, сынок? – Этэри-ханум обернулась к нему, прикрывая нижнюю часть лица тканью чадры. – Поганый Йовта уже влез на стену? Готова отдать лучшего охотничьего сокола за то, чтобы хоть раз увидеть эту тварь без доспехов.

   – Он там, в доспехах, госпожа, – прокричал Мажит и, оборачиваясь к Фёдору, добавил: – И Аймани с ним, и Гасан-ага!

* * *

Когда они взбежали на стену, от вчерашнего ненастья не осталось и следа. Солнце блистало в сини небес, равнодушное и лучезарное.

В тот час на крепостной стене собралось всё население Коби. Люди расступались, давая дорогу Этэри-ханум. Так они оказались на той части крепостной стены, что располагалась над воротами Йовта-поганец действительно был там. Под защитой доспехов, верхом на огненногривом Ёртене он, подобно древнему истукану, возвышался посреди поляны перед воротами Коби. Аймани, держась рукой за стремя, неподвижно стояла рядом с ним. Голову и нижнюю часть лица отважной воительницы закрывала ткань белого платка.

Гасан-ага, обнажённый по пояс, лежал на спине, распятый между четырьмя столбами. Над его телом с топором на изготовку стоял тот самый нахчи в форме русской строевой части, без кителя, но в фуражке форменных зелёных штанах с красными лампасами.

Воинство Йовты оказалось многочисленным. Не менее двух сотен человек собралось вокруг места казни. Кого тут только не было: и бравые джигиты на горячих скакунах, и рыцари в островерхих шлемах с пиками и щитами, и пеший сброд в лохмотьях, вооружённый лишь кольями.

Разглядывая галдящую толпу, Фёдор надеялся обнаружить златогривого Соколика. И он увидел! Его дружок стоял стреноженный под огромной раскидистой сосной, привязанный к повозке в числе прочих лошадей.

Казалось, поганец Йовта только и ждал, когда защитники Коби соберутся на стене. Фёдору чудилось, будто его липкий взгляд шарит но его телу, проникая под черкеску и рубаху.

   – Он смотрит на нас! – прошептала Этэри-ханум, закрывая лицо белоснежной чадрой.

   – Вас невозможно не заметить, госпожа. – Оча низко склонился перед ней, придерживая рукой саблю.

Наиглавнейший воевода Коби облачился в алый, подбитый мехом барса плащ поверх кольчуги и золочённый шлем с широким назатыльником.

Абубакар тоже взошёл на стену. Угрюм и молчалив, владетель Коби безучастно взирал на приготовления к казни. Он опирался на приклад старинного длинноствольного ружья. Лёгкий ветерок играл его седыми локонами.

   – Это младший брат владетеля Кураха, Гасан-ага. Он приговорён к смерти за грабёж и покушение на жизнь рыцаря Йовты из Кюри. Да свершится над ним воля Аллаха!

Аймани, отпустив стремя Ёртена, сделала два робких шага вперёд и замерла, остановленная окриком Йовты.

Ком стал у Фёдора в горле, мешая дышать. Казак едва не потерял сознание. Может быть, забыв обо всём, бежать туда? Попытаться убить предательницу и поганца, чтобы затем разделить участь Гасана-аги?

   – Начинай! – зычно скомандовал поганец.

Палач трижды ударил топором, прежде чем ослабела верёвка, соединявшая правую руку Гасана-аги со столбом. Аймани дёрнулась. Младший брат владетеля Кураха не издал ни звука. Кровь сочилась из обрубка его правой руки.

   – ...да свершится воля Твоя, да приидет Царствие Твоё... – шептал казак, стараясь смотреть лишь в лицо товарища. Он словно сошёл со стены Коби, покинул безопасное убежище и стоял теперь рядом с Гасаном, на залитой кровью траве.

   – ...да будет воля Твоя и на земле, как на небе...

   – Теперь можешь дать ему напиться, – приказал Йовта. Древком пики он толкнул Аймани в спину.

   – ...хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого...

Воительница подбежала к Гасану. Из складок одежды она достала фляжку, вытащила пробку, поднесла к его губам. Прошептала:

   – Глотай! Глотай, родной, не сомневайся!

И Гасан-ага сделал три больших глотка. Глаза его закрылись.

   – ...и избавь нас от лукаваго... – шептал Фёдор.

Аймани знакомым жестом приложила ладонь сначала ко лбу Гасана-аги, затем к его губам и к груди. Отбросив в сторону пустую флягу, она скинула с головы белый платок, улеглась на окровавленную траву под правый бок Гасана-аги, затихла.

   – Он умер! – истошный вопль Йовты поднял в синие небеса стаю дроздов. Они кружили, хлопая крыльями и крича. Их голоса звучали в ушах Фёдора похоронным набатом.

   – Что ты дала ему, тварь! – Ёртен совался с места в галоп. Соратники Йовты в ужасе бросились в рассыпную. Подняв пику Йовта кружил вокруг лежащих неподвижно Аймани и Гасана-аги, примериваясь ударить.

   – Дай мне лук, сынок, – тихо попросила Этэри-ханум. – И перчатку дай. Кожа моих рук боится жёсткой тетивы.

Фёдор обернулся. Он видел прекрасную Этэри с луком в руках. Он слышал, как взвизгнула выпущенная ею стрела. Он слышал металлический грохот низвергнутых наземь лат и оглушительный вздох толпы, на поляне под стенами крепости.

Когда же Фёдор снова посмотрел на место казни, то увидел Йовту лежащим навзничь. Стрела, пущенная Этэри-ханум, ранила поганца в шею. Йовта пытался выдернуть её, но кольчужные рукавицы делали его руки неловкими.

Аймани всё ещё неподвижно лежала рядом Гасаном-агой на окровавленной траве.

   – К оружию! – вскричал Оча, сбегая со стены.

С проворством, удивительным для столь тучного человека, он взобрался на коня. Слуга подал ему пику и щит. Защитники Коби садились в сёдла. Их жёны разобрали луки и колчаны. Облачённые в кольчуги девы, отодвинули тяжёлые засовы. Ворота Коби распахнулись, выпуская всадников.

   – Останься со мной, – Этэри-ханум ухватила Фёдора за рукав черкески. – Теперь – самое время. Сюйду готова.

Фёдор едва поспевал за Этэри-ханум. Полы её покрывала мелькали перед ним, подобно крыльям огромной белой птицы. Звук их шагов будил под каменными сводами залов и коридоров многоголосое эхо.

   – Да сбудутся все твои мечты, казак, – говорила Этэри на ходу. – Пусть ваш строгий бог будет милостив тебе.

   – Я лишь об одном мечтаю теперь, госпожа – увидеть снова Терек, мать, семью. Устал я от вас, от ваших гор и крепостей. Слишком много крови...

Она остановилась перед низенькой дверью, положила тонкую кисть на кованое кольцо, обернулась:

   – Ты увидишь Терек, матушку и семью, а пока...

Она распахнула дверь. В небольшой, увешанной коврами горнице, на тахте среди шёлковых подушек сидела юная женщина. Луч солнечного света падал на неё сбоку, из высокого оконца, причудливо преломляясь в гранях каменьев на её темноволосой головке.

Женщина действительно была готова к походу. В мужской одежде: шерстяных штанах, сапогах и кафтанчике, перехваченном широким поясом.

   – Корону надо снять, – заявил Фёдор.

Сюйду вопросительно посмотрела на мать.

   – Это подарок Ярмула, – с сомнением произнесла Этэри-ханум.

   – Корону надо снять, а волосы спрятать под платок. А ещё лучше – под папаху. Молодуха достаточно тоща – сойдёт за пацана.

Сюйду фыркнула. Пробурчала что-то на черкесском языке.

   – Мне послышалось или княжна назвала меня деревенщиной? – усмехнулся Фёдор.

   – Придётся повиноваться, дочка, – примирительно сказала Этэри-ханум.

   – Пусть называет как хочет, – не унимался Фёдор. – Лишь бы слушалась приказаний.

   – Будет повиноваться, – заверила казака хозяйка Коби.

* * *

   – Конюшни не стало, – бормотал старый нахчи, конюх Абубакара. – А хороша была конюшня – брёвнышко к брёвнышку. Всё пошло на дрова.

Он уже оседлал и снарядил трёх животин: породистого арабского скакуна белого, как облачко, мохнатую кобылку смешанных кровей, пегую и лохматую, и карего мерина, по виду злого и норовистого.

   – Где Мажит? – заволовался Фёдор. – Где сын Мухаммада и потомок этого... как его... Воспетого в ваших сказаниях. Где грамотей?

Казак беспокойно осматривал лошадиную упряжь, размышляя о лишь о том, как бы половчее вернуть Соколика.

К ним вышел Абубакар в простой чаркеске, папахе и высоких козловых сапогах. По виду – простой нахчи, каких полным полно в любом ауле. Впрочем, лишь в тех из них, население которых не повымерло от чумы.

   – Я провожу вас до Лорса, – сказал он. – Пойдём по военной дороге, по той, что строил Ярмул.

   – Как же так? – изумился Фёдор. – Комендант Дарьяла сообщил мне, что по этой дороге не пройти. Её перегородили вражеские войска...

   – Войска, говоришь? Враги? Уж не Йовта ли, поганец, тот, которого нынче подстрелила моя жена, преградит нам путь?

Абубакар захохотал, запрокидывая голову.

   – Мы пойдём по военной дороге, – повторил владетель Коби. – Не тащить же мою наследницу через ЗемоРока и Мамисон... Я покину крепость по подземному ходу, а вы с Сюйду выйдете через главные ворота. Посмотри на неё, казак! Её не узнать...

Не дожидаясь ответных слов, Абубакар ступил под своды тайного тоннеля. Владетель Коби вёл в поводу замечательной красоты арабского скакуна.

И вправду Сюйду разительно изменилась. Посмуглела, сделалась чернобровой. В мужской одежде она поразительно походила на Мажита – аккинского грамотея.

   – Там кольчуга. – Сюйду похлопала ладошкой по груди.

   – Тебе бы лучше молчать, молодуха, – сказал Фёдор. – Пока молчишь – на пацана похожа, а так...

Лицо возлюбленной Ярмула вспыхнуло.

   – Деревенщина, – процедила она сквозь зубы.

   – Дочь ваша красива, госпожа, но совсем на вас не похожа, – усмехнулся казак. – Ой, боязно мне и невдомёк, как справлюся с недотёпой Мажитом, тщеславным старцем и строптивой молодухой. Я стану называть вашу дочь Исой, госпожа. Это так – для сохранения тайны. Вы уж прикажите ей слушаться меня до той поры, пока не сдам на руки супруга.

   – Твой строгий бог и молитвы безутешной матери помогут тебе, – заверила казака Этэри-ханум.

   – Сначала я должен вернуть коня, – буркнул Фёдор. – Без Соколика я отсюда не уйду.

   – Конь ждёт тебя у ворот. Поганец и потомство достославного Салтана-мурзы вместе с ним, – сказала Этэри-ханум.

   – Йовта жив? – изумился Фёдор.

   – Если б он не был живуч, разве люди стали б называть его поганцем? – хозяйка Коби чарующе улыбалась ему. – Он хочет торговать своею жизнью. Послушаем, что он нам скажет.

* * *

Всю дорогу, до самых крепостных ворот, Этэри-ханум шла рядом с Фёдором, держа его ладонь в своей.

«Ну и дела! – думал казак, стараясь скрыть усмешку. – Когда ж это я так, рука об руку с бабой гулял? Ну если только когда женихался с Машенькой, да сразу после сватовства, а так... И как же Абубакар такое жене дозволяет? Ну и дела!»

   – Известно мне, казак, что говорил ты о нашем Оче ругательные слова, – речь Этэри-ханум журчала сладко, словно водица в первом вешнем ручейке. – Называл его будто бы евнухом. Напрасно. Оча не только отважный воин, но и умный царедворец. Он, мудрейший из мудрых, сумел исправить мою ошибку...

   – Разве госпожа может ошибиться? – Фёдор вовсю старался стать таким же, как Оча, умным царедворцем.

   – Я не смогла убить Йовту. – Этэри-ханум сверкнула ореховыми очами. – Но Оча...

   – Неужто толстяк Йовту заколол?! – воскликнул Фёдор простодушно.

   – О нет! Но он разогнал шайку по окрестным ущельям и вынудил поганца вступить в переговоры! Жаль, что ты – друг и соратник Ярмула – не видел, как наш славный Оча держится в седле! Как разит он врага отравленным остриём своей пики!..

   – Ах, госпожа! Если б остриё твоей стелы было сдобрено ядом, нам не пришлось бы сейчас...

Но Фёдор не успел договорить. Они вышли за ворота. Противоборствующие стороны расположились одна против другой на небольшой поляне. Раскидистые кроны лиственниц осеняли пространство под крепостной стеной. Там, под сенью изумрудной хвои, их дожидался и достославный Оча в окружении соратников, и Мажит, принявший живейшее участие в утренней схватке. Тут же был и Йовта в окровавленной повязке, верхом на Ёртене. Аймани снова стояла у его стремени. За их спинами толпилось некогда свирепое воинство. Нет, всадники из отряда Йовты не выглядели ни усталыми, ни удручёнными. В их рядах Фёдор не заметил раненых, но воинство Йовты заметно поредело. Там, при переправе через Эдису, Фёдор насчитал не менее дюжины нагруженных тюками верблюдов и не менее пятидесяти всадников. Он слышал и разговоры Абубакара с Очей: по их подсчётам под стенами Коби неотлучно находилось ещё не менее полутора сотен человек. Теперь же Фёдор насчитал два десятка всадников и примерно столько же пеших воинов. Все – в кольчугах, вооружены до зубов, на лицах, покрытых запёкшейся кровью, выражение злобы и решимости. Среди них были пятеро лезгинцев. Фёдор опознал их по знакам боевых подвигов: головам вражеских воинов, притороченным к сёдлам. Один из них, гигантского роста человек, вооружённый огромной плетью, не сводил глаз с хрупкой фигуры Аймани. Его конь крупный, вороной масти и смешанных кровей, косил в сторону Ёртена кровавым взглядом, скалил зубы, готовый взбелениться в любую минуту.

   – Почтение тебе, Этэри-ханум, – пророкотал Йовта.

Он поклонился, кольца кольчуги скрипнули.

   – Годы и тяжкие испытания не властны над твоей красотой! Глаза твои блистают подобно звёздам, стан прям, походка легка...

   – ...твой данник Абдаллах убил обоих моих сыновей..

   – На всё воля Аллаха! Их убила война. – Йовта ухмыльнулся. – Твои сыновья приняли прекрасную смерть. В этом участь любого отважного бойца. И я...

   – ...тебя ждёт скорая и страшная смерть! – Этэри-ханум уронила руки вдоль тела. Шёлковая ткань чадры, соскользнув, обнажила нижнюю часть её лица.

   – Годы не властны над твоей красотой, хозяйка Коби! – повторил Йовта. – Твоя вотчина родит мужественных воинов. Даже Йовте оказалось не по силам покорить прекрасную страну, которой правит такой славный род. Йовта складывает оружие!

Окованный железом щит и пика упали на землю.

   – А твои джигиты? – спросил Оча. – Они тоже готовы сложить оружие?

   – Мои воины – не рабы. Они вольные люди. Я не властен над ними в таком важном деле. К тому же до нас дошли тревожные слухи. Известно ли тебе, хозяйка Коби, что твой родственник, Ярмул, волк, видевший дождь, приказал своим офицерам не брать пленных?

   – Нам известны распоряжения правителя Кавказа, – торжественно ответил Оча. Старый вояка едва держался на ногах, подпираемый воинственного вида оруженосцами. Его бритый череп покрывала, подобно чалме, окровавленная повязка, левая рука висела плетью.

   – Мы – подданные русского императора и строго следуем всем указаниям его наместника! – заявил воевода Коби.

   – Аллах да покарает грешников, – заметил Йовта.

   – Да будет так! – откликнулась Этэри-ханум.

   – Итак: повинуясь воле Ярмула, я отпускаю моих джигитов, слагаю с себя обязанности командующего армией, снимаю осаду и прощаю князьям Коби нанесённые мне личные обиды...

Этэри-ханум стояла, низко опустив голову.

   – Мерзкий поганец, выкормыш шайтана, грязный пёс, слабоумная обезьяна... – шептала она.

   – Речи твои странны... – попытался возразить Оча.

   – Да, я подверг одного из соратников Ярмула жестокой казни, и ты, хозяйка Коби, и твои люди видели это. Но разве мог я поступить иначе, не поправ свою честь? Младший сын убитого мною владетеля Кураха – мой кровник. А дал священную клятву посчитаться с ним, и я посчитался! И теперь, когда позор рода Йовты смыт кровью, я желаю мира.

   – Речь твоя туманна. – Этэри-ханум подняла голову. – Говори яснее!

   – Я дарю жизнь посланцу Ярмула! – крикнул Йовта. Ёртен встрепенулся под ним, вскинул голову, словно намереваясь встать на дыбы.

Аймани вскрикнула, повалилась на землю. Что с ней? Устала? Обессилела от горя? Фёдор обнажил Митрофанию.

   – Ах вот оно что! – захохотал Йовта. – Подойди ближе, казак! Смотри: Йовта безоружен!

Фёдор усмехнулся:

   – Грязный предатель отдаёт приказания казаку? Эх, чудные же у вас обычаи! Христианину не понять...

* * *

Он медленно шёл через поляну, стараясь не терять Аймани из вида. Увязавшийся следом Мажит растерянно лепетал о родовой чести и братской любви. Но смысл его речей ускользал от Фёдора.

   – Эй, аккинец! – рявкнул Йовта. – Я не звал тебя! Ступай назад, укройся полой чадры почтенной Этэри-ханум.

Но Мажит не отставал до тех пор, пока выпущенная кем-то из соратников Йовты стрела не вонзилась в землю прямо перед ним. Аймани между тем поднялась на ноги. Растерянно озираясь, она сделала пару шагов навстречу Фёдору, но остановленная окриком Йовты вернулась, чтобы снова ухватиться за стремя.

   – Что ты хочешь, балахвост муторный? – просто спросил Фёдор, подойдя вплотную к морде Ёртена. Аймани смотрела в сторону, словно и не было тут Фёдора. Сейчас, когда она стояла совсем близко от него, он заметил, как она бледна, как исцарапаны её щёки и кисти рук. Лишённая оружия, полуодетая, с растрёпанными, перепачканными кровью косами, она прижималась плечом к крутому боку Ёртена.

   – Стоит ли тявкать, подобно цепному псу? Не я ли помог тебе добраться до Коби? Не я ли помог пробраться в крепость? И я намерен вновь помочь тебе.

Йовта умолк. Над полем битвы воцарилась тишина, нарушаема лишь щебетом дроздов да звоном недалёкого ручья.

   – Ты предала...ты предала меня...ты предала всех... – губы Фёдора двигались помимо его воли.

   – Я знаю кто ты и зачем пришёл сюда, – загадочно заявил Йовта наконец. – Я дорожу дружбой Ярмула, верен данному ему слову и потому помогу тебе добраться до Коби. Где княжна?

Йовта тронул Ёртена. Рука Аймани безвольно соскользнула со стремени. В руке её, быстро укрывшейся в складках окровавленных лохмотьев, словно блеснуло что-то. Или это солнечный зайчик шмыгнул по белоснежной коже? Отважная воительница осталась стоять лицом к лицу с казаком. Фёдор сжимал рукоять Митрофании. Эх, ударить бы сейчас отточенным лезвием, ударить легко, наотмашь, знакомым с юных лет, верным ударом. Ударить так, чтобы вновь почувствовать, как замирает на миг рука, как прекращается лишь на миг её движение, когда клинок вонзается в живую плоть, рассекая жилы и кости.

Аймани опустилась на колени, склонила голову. Рыжие растрёпанные косы растеклись по влажной траве. Обнажились тонкая шея и иссечённая кровоточащими ранами спина. Фёдор слышал её шёпот, поток слов чужого, непонятного языка. То была молитва или заклинание, кто знает?

Йовта приблизился к Этэри-ханум. Защитники Коби сомкнули щиты, острия пик упёрлись в широкую грудь Ёртена.

   – Эге-гей! – хохотал Йовта с высоты седла. – Верные слуги всё ещё готовы защищать тебя и твой славный род, великомудрая Этэри. И я, верный слуга Аллаха и Ярмула, готов примкнуть к их рядам. Я сопровожу твою дочь до дома законного супруга.

В это время на противоположном конце поляны Аймани подняла голову. Прозрачная синь небес плескалась в её взоре. Она стала прежней воительницей отважной, ловкой, неутомимой. Продолжая бормотать невнятные заклинания, лишь мельком глянув в лицо Фёдора, она, не меняя интонации неожиданно произнесла на русском языке:

   – Соколик привязан к кусту жимолости там, на краю поляны за большим камнем. Беги... – и она снова опустила лицо. Огненные пряди лишь на минуту скрыли его от солнечных лучей и недобрых взглядов.

Она взметнулась, вскинулась подобно бурливой речке, жаждущей освободиться из плена каменного русла. Тонкое лезвие блеснуло в обнажившейся руке. Неуловимое движение плеч, взмах – и вороной жеребец, истошно вопя, взвился на дыбы. Его всадник, вооружённый огромной плетью и ятаганом, сверзился наземь, а его обезумевший конь закружился по поляне в последнем бешеном танце, сбивая с ног воинов Йовты, кусая, раня копытами, орошая горячей кровью всех и каждого. Блестящая рукоятка обоюдоострого кинжала торчала из груди.

Йовта развернул Ёртена, кинулся в гущу заварухи. Свесившись с седла на скаку, он так ловко подхватил с земли пику, словно вовсе не был ранен, словно тело его не было обременено кольчугой. Йовта взял пику наизготовку. Ёртен не разбирая дороги мчался наперерез раненому сородичу. Мгновение – и отравленный наконечник пики вонзился вороному под морду, в основание шеи. Хрипя, вороной припал на колени, древко пики уткнулось в землю. Конь завалился на бок, огненный взор его подёрнулся смертной пеленой.

Но разведчик Гребенского казачьего полка Фёдор Туроверов не видел этого. Он бежал, не чуя под собой ног туда, где за скальным выступом в зарослях жимолости ждал его лучший друг. Казак крался, прячась в тени крепостной стены, беспокойно озираясь на истошные вопли мечущихся по полю людей и коней. Так добрался он до обрывистого края горы. Поросший густым кустарником склон круто уходил вниз. Фёдор кромсал клинком ветки жимолости до тех пор, пока среди зелёно-фиолетовых листочков не блеснула белая звёздочка на лбу Соколика.

   – Здорово, братишка! – казак прижался лицом к шее коня. – Смотри-ка – и ружьцо моё здесь, и пистолеты.

   – Йовта хоть и поганец, но к оружию относится с уважением, – засмеялся Мажит.

Аккинский грамотей тоже был там. Он уже устроился в седле бойкой Чиагаран.

   – Но я заметил: Йовта, хоть и отменный злодей, но прицелиться, чтобы пальнуть из пистолета, совершенно не способен. Ему только пикой да топором махать.

Фёдор вскочил в седло.

   – Следуй за мной, Педар-ага. Нас уже заждались.

Горячая и упрямая Чиагаран норовила пуститься вскачь, словно обладала крыльями и надеялась слететь с крутого склона, подобно огромной птице. Осторожному Мажиту приходилось сдерживать её. Они перешли на рысь в лесу. Оказавшись под спасительной сенью высоких сосен, аккинец перестал оглядываться, прислушиваться к шорохам и скрипам пустынных зарослей. Он уверенно правил Чиагаран, лавируя между прямых стволов. Топот конских копыт тонул в подстилке из порыжелой хвои. Только один раз Мажит остановился в растерянности, задумчиво уставился в небеса, перечёркнутые опушёнными хвоей ветвями.

   – Заблудился, грамотей? – усмехнулся казак.

Но Мажит не отвечал ему, сосредоточенно бормоча что-то на непонятном Фёдору языке. Наконец они снова тронулись в путь. Казаку чудилось, что не воля Мажита задаёт им направление. Это Чиагаран затеяла бешеную скачку в диких дебрях, между стволов, рискуя напороться на сук. Соколик следовал за ней, повторяя каждое движение кобылы так точно, словно от этого зависела его жизнь. Через ^короткое время к глухому топоту копыт и свисту ветра в ушах добавился новый звук: сердитый рёв реки.

   – Это Эдиса! – крикнул Мажит, оборачиваясь. – Они ждут у реки!

Чиагаран выскочила из леса, подобно заводиле бандитской шайки. Соколик – следом за ней, скаля зубы и весело ударяя в землю острыми копытами передних ног.

Абубакара и Сюйду скрывала сень ивы, низко склонившей блёклые космы к шумной Эдисе. Трое коней стояли в стороне, склонив головы к мешку с кормом. – А вот и мы! – радостно закричал Мажит.

   – Не вопи, аккинец! – буркнул Абубакар. – Над нами в горах долго шли дожди. А от твоих криков того и гляди камни посыплются нам на головы.

   – Мы сбежали от Йовты! – Мажит соскочил с седла, подбежал к Сюйду, опустился на колени. – Мы сбежали!

   – Чему ты радуешься, аккинец? Зачем спешился? – ворчал Абубакар. – Садись в седло. Скоро, скоро грязный шакал снова встанет на наш след. Поднимайся, дочь. Мы пойдём длинной дорогой, дабы обмануть и запутать поганца.

Мажит помог Сюйду подняться, придержал стремя.

   – Поторопись, аккинец. Садись в седло. Да не оборачивайся – страшная смерть стоит у тебя за плечами!

   – Горько слышать такие слова, – покачал головой Мажит, трогая Чиагаран. – Аллах не велит нам падать духом и отдаваться во власть уныния...

   – Грязный шакал рыщет под стенами моего дома, чуя лёгкую поживу. А я? Я превратился в беглеца. Одно лишь оправдание ниспослал мне Аллах – я спасаю жизнь единственной дочери.

   – Ты силён и ты не стар, Абубакар-ага. Ты сможешь родить новых сыновей.

Владетель Коби улыбнулся.

   – Я могу, но не Этэри-ханум. Много лет назад, когда тебя, аккинец, ещё не было на свете, я дал обещание нежной Этэри. Она просила меня и я поклялся не брать в жёны других женщин до тех пор, пока её красота цветёт под этими небесами.

   – Этэри-ханум! – вскричал Мажит.

И горное эхо на все лады повторило имя правительницы Коби.

   – Да тише ты! – не выдержал Фёдор.

   – Этэри-ханум, – повторил Мажит тише. – Не подведёт тебя, о, великий Абубакар. Она и славный Оча защитят твой кров от посягательств поганца...

Раскатистый грохот прокатился по склонам гор. Лошади насторожили уши.

   – Ну вот! – рассмеялась Сюйду. – Ты докричался, Мажит, разбудил духа горы.

   – Нет, дочка, это не обвал! – Абубакар остановил коня, прислушался.

   – Это орудийный залп, – подтвердил Фёдор. – Палят со стороны Коби. И не из одной пушки. Лупят по меньшей мере из пяти. Надо торопиться, ваше превосходительство.

Путь продолжили в молчании. Мрачное выражение на челе Абубакара заставило примолкнуть нахального Мажита. Грамотей из Акки только посматривал на Сюйду да беззвучно шлёпал губами. Ну ещё глаза таращил, стараясь таким образом выразить восхищение и преклонение перед женой Ярмула и дочерью доблестного владетеля Коби.

Абубакар встал на положенное ему место во главе отряда. Они перешли вброд неспокойную и шумную в этом месте Эдису и углубились в сосновый бор. Фёдор заметил, как в течение первого дня пути правитель Коби несколько раз менял направление движения, избегая подниматься высоко в горы и выходить на открытые ветрам и недобрым взглядам альпийские луга. Ночевали в лесу, попеременно становясь на пост. В первые сутки пути их не потревожили ни дикие звери, ни чужие люди.

На второй день благодаря стараниям Абубакара они оказались в таких глухих дебрях, что Фёдор всерьёз перестал опасаться погони людей. Зато на их след встала стая волков. Казак предусмотрительно зарядил ружьё и оба пистолета.

   – Не беспокойся, казак, – сказал правитель Коби. – В это время года дикие хищники сыты и не станут соваться под пули.

Фёдор всё же время от времени усаживался в седле задом наперёд, обшаривал пытливым взглядом разведчика райский пейзаж. Но мир позади них был пуст. Тишину нарушали лишь шелест листвы, щебет птиц да дальний лай волков.

Дважды они видели вдали крыши и изгороди аулов. Абубакар неизменно обходил их дальней стороной. Сюйду молила отца хоть единожды остановиться на ночлег под надёжной крышей.

   – Там чума, – коротко отвечал дочери Абубакар.

Правитель Коби и тесть Ярмула, волка, видевшего дождь, был невысок ростом, но крепок и широк в плечах. В его прямой осанке, жестах и манере сидеть в седле угадывался опытный, закалённый во многих походах боец. Лицо его с тонкими и правильными чертами имело одну лишь отличительную особенность: глубокий шрам рассекал его от виска до угла рта. Говорил Абубакар быстро, проворны и точны были его движения, зорок взгляд. Он мало ел и мог подолгу обходиться без сна. Любил, подобно своей дочери, красивую одежду и богато украшенное оружие. Рукоять его кинжала покрывала изящная отделка из зеленоватой бирюзы. Пальцы его украшали кольца с блестящими камнями, седло его было вышито шёлком, конская сбруя выложена чеканным серебром. Всё это великолепие не нравилось Фёдору, уж больно заметен и небывалой красоты арабский скакун, и его великолепный седок.

   – Люди говорят, – нашёптывал многознающий Мажит, – будто правитель Коби в незапамятные времена, защищая честь своей жены, вступил в схватку с самим шайтаном.

Фёдор рассмеялся:

   – Шайтан упал, рассечённый гордой правителя Коби? Выходит так, что эти прекрасные леса не только с виду на райские кущи походят?