Текст книги "Генерал Ермолов"

Автор книги: Татьяна Беспалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Йовта склонился с седла, протянул Аймани забранную в кольчужную рукавицу руку.

   – Не упрямься, – сказал он глухо. – Я уважаю твой род, наши деды были побратимами – я помню об этом. Тебе и твоему брату-грамотею ничто не угрожает.

Аймани отрешённо смотрела в сторону.

Йовта распрямился. Кольчужные рукавицы со звоном упали на камни. Скрипя доспехами, Йовта с немалым трудом стянул с головы шлем. Длинный и худой, Йовта лицом больше походил на жителя заскорузлой мордовской деревни, чем на высокороднодного нахчи.

   – Мордва, – буркнул Фёдор по-русски.

Йовта чуть заметно дрогнул, метнул через плечо на казака неприязненный взгляд:

   – Твоя шашка у меня. У вас, казаков, принято дорожить оружием. Нарекать красивыми женскими именами. Я люблю русских женщин. – Йовта облизнулся. – Будешь послушным – отдам тебе шашку. Ослушаешься – снесу голову твоим же клинком.

Без лишних предисловий Йовта схватил Аймани сзади за пояс, легко оторвал от земли, посадил перед собой на седло.

   – В дорогу! – скомандовал он. – Если Аллаху будет угодно, заночуем под стенами Коби! Там ждут нас наши братья и богатая добыча!

Проворный слуга подал ему шлем и перчатки.

Когда Йовта пустил Ёртена рысью, Аймани обеими руками ухватилась за рыжую гриву. Она беспомощно шевелила губами, словно твердя слова последней молитвы. Но в чертах её лица Фёдор не увидел испуга, скорее сосредоточенная решимость читалась в них. Только сейчас Фёдор заметил, что при Аймани нет мешочка, в котором она носила округлые кусочки гранита для пращи. Не было при ней и колчана со стрелами. Ногу девушки, обутую, как обычно в мягкий кожаный сапожок, охватывала петля толстой пеньковой верёвки. Другой конец верёвки Йовта намотал на запястье, поверх кольчужной рукавицы. Таинственная и непостижимая Аймани тоже была пленницей.

* * *

Двигались быстро. Фёдор с трудом поспевал за неутомимыми воинами Йовты. Время от времени приходилось переходить на бег. И Фёдор бежал, превозмогая усталость, хватаясь за стремена молчаливых всадников. Ему не мешали оковы, на него не накинули аркана, Фёдор не помышлял о побеге, и Йовта знал об этом. Отряд шёл по лесистому склону Лазг-Цити – так называли нахчийские воины невысокую гору – шёл в урочище Кетриси, под неприступные стены Коби.

Их было не более двадцати, соратников Йовты. Пятеро всадников, остальные – пешие. Конники – все закованы в латы, с пиками и оббитыми железом деревянными щитами. У самого Йовты к седлу приторочена сабля в богатых чеканных ножнах. Там же Фёдор с тоской приметил и Митрофанию. Черно-бурая кисточка на её рукояти щекотала рыжий бок Ёртена.

Пешие воины Йовты несли за спинами ружья в матерчатых чехлах на ремённых портупеях, о голенища высоких сапог бились на бегу ножны сабель и кинжалов. Полы бешметов из неокрашенного шерстяного полотна подоткнуты под наборные пояса из металлических пластин. Бритые головы покрыты бараньими шапками. Движению славного воинства сопутствовал неумолчный звон и скрип кольчужных колец. Лишь один из бойцов, одетый в пробитый пулями и покрытый бурыми пятнами белый мундир Новгородского кирасирского полка[25]25
  В описываемый период каждая часть русской регулярной армии имела свою форму.


[Закрыть], отличался от прочих. Черноокий и бритоголовый, человек этот был вооружён старинным русским кремнёвым ружьём. Лицо его показалось Фёдору таким знакомым, словно не один день скитались они бок о бок, словно не раз делили скудный ужин у чахлого костерка в дождливой, промозглой ночи. Когда и почему память Фёдора навечно запечатлела его образ? Почему бравый джигит с опаской косится на него – бесправного пленника, стоящего на краю погибели?

Мажит терпеливо сносил пытку долгого бега. Лицо его, поначалу порозовевшее от быстрой ходьбы, к концу похода снова стало бледным. Под глазами залегли голубоватые тени. Отчаянно спотыкаясь о корни дерев, аккинский грамотей попеременно взывал то к пленителям, то к Аллаху с жалобными просьбами о помиловании. Но суровый Йовта оставался глух к мольбам внука побратима своего деда. Первым не выдержал Фёдор.

   – Замолчи, – задыхаясь прошептал он. – Будь ты хоть трижды тощ и четырежды учен, а всё ж мужик, сын воина. Не пристало мужику так громко жаловаться!

   – Не оскорбляй меня, Педар-ага! Я готовил себя к участи служителя Всевышнего, но не к жизни самца горной серны. Не в силах я скакать, подобно рогатому животному в период гона между стволов, спотыкаясь о корни, забыв о голоде и жажде!

И Йовта смилостивился. Повелительный взмах руки в кольчужной рукавице, и один из всадников направил коня к грамотею. Фёдор разглядел в прорези забрала строгий взгляд, такой же небесно-голубой, как у Аймани. С неожиданным для усталого человека проворством, Мажит взобрался на круп коня, устроился позади всадника, обхватил руками его закованное в броню тело.

   – Позволишь себе вольности – сброшу! – услышал Фёдор заглушённый металлом забрала, высокий голос.

   – О, прекрасная пери, – засмеялся хитрец в ответ. – Несчастному пленнику трудно будет оценить жар и прелесть твоего тела через металл доспехов!

Всадница попыталась пустить коня в галоп, но усталое животное обременённое двойной ношей, ослушалось, поднялось на дыбы. Лишь чудо помогло аккинскому грамотею не оказаться на земле.

* * *

Отряд шёл весь день, не останавливаясь даже для утоления простых человеческих потребностей. Они спешили так, словно сам Шайтан со всей своей свитой наступал им на пятки. Вот уже сумерки накрыли лес. В ветвях над их головами заухала сова, из чащобы послышались крики ночных хищников. Отряд прибавил шагу. С последними лучами солнца, совершенно обессиленные и голодные, они вышли из леса на каменистое плато перед крутым обрывом. Пешие ратники рухнули на землю. Фёдор тоже присел на валун, на краю невысокого обрыва. Затуманенными смертельной усталостью глазами он рассматривал цель их опасного похода.

   – Привал! – рявкнул Йовта.

На противоположной стороне узкой долины Эдисы, на плоской вершине безымянной горы возносились в небеса башни Коби. Вершины окрестных гор лишь угадывались в пелене туманов. Гранитные исполины, словно подсматривали за суетливыми людишками, украдкой раздвигая клочья облаков, ненадолго являя лишь самым внимательным свои суровые лики. Ледники, белыми языками, сбегали по их каменным животам в долину, сочась звонкими ручьями.

   – В хорошую погоду с этого склона виден Казбеги, – тихо проговорил Мажит. Он уселся на камень рядом с Фёдором, протянул ему половину зачерствевшей лепёшки.

   – Эх, когда же я поем досыта? Посомтри на меня, Педар-ага, посмотри: кожа да кости! Настанет день, когда поутру ты вместо друга найдёшь у потухшего костра груду завшивевшего тряпья, которое...

   – Как пробраться в Коби, а? Тебе ж доводилось бывать в этих местах, грамотей. Подскажи! – невпопад ответил казак. – Ты – хитрый, ты – умный, ты – учёный. Подскажи!

   – Хвали, хвали меня. Может быть, тогда Аллах и надоумит...

Казак бросил быстрый взгляд на остроносый профиль аккинца. Мажит загадочно улыбался, разрезая обоюдоострым кинжалом спелое яблоко. Истекающие сладким соком дольки его аккинец раскладывал на гранитной поверхности камня.

   – Где добыл яблоко, хитрец?

   – Гузель дала его мне... Девушка, даже если она отважный воин, жаждет ласки и горячих мужских объятий. Через доспехи она почувствовала жар моего тела и...

   – ...и оделила тебя яблочком. Теперь вы жених и невеста. А когда вы поженитесь, каждый вечер перед сном она станет дубасить тебя по бритому черепу, дабы ты вернее исполнял супружеский долг!

   – Не оскорбляй меня, Педар-ага! В награду за необычную вежливость, я покажу тебе тайный ход за стены Коби. Тем более, что и Йовта знает его и намерен им воспользоваться.

   – Много же ты знаешь. – Фёдор горько усмехнулся. – Устал я. Хочу к своим, хочу снова слышать русскую речь...

В тот же миг ухнул пушёный залп. Над южным склоном безымянной горы взвился легчайший дымок. Склоны суровых утёсов отозвались рокочущим эхом. Мажит вздрогнул.

   – Скоро, скоро исполнится твоё желание, Педар-ага! – прошептал грамотей.

Над крепостью клубились грозовые тучи. Вспышки зарниц освещали их тёмные подбрюшья. Ниже по склону горы в редколесье горели частые костры бивуаков. Бойницы и бастионы крепости были так темны, словно всё живое покинуло их – ни единого огонька, ни тени, ни движения.

   – Ночью будет буря, – задумчиво молвил Йовта, укрощая беспокойство Ёртена.

   – Ночью будет битва, – в тон ему тихо произнесла Аймани.

   – Эй, Джура! – Йовта властно окликнул одного из всадников. Он один из всего отряда не спешился, не опустил тело на разогретые солнечными лучами камни.

   – Что видишь ты по ту сторону долины?

Джура, единственный из всадников не носивший лат, из-под нависших шерстин папахи уставился на озаряемую вспышками зарниц Коби.

   – Вижу русские части. Вижу пушки, вижу поганое знамя с ликом их злого бога. Они поднимаются к Коби по южному склону.

   – На коней, джигиты! – взревел Йовта. – Прольём кровь неверных во славу Аллаха!

Огненногривый Ёртен плясал и горячился под ним, словно и не было изнурительного перехода, словно не было долгих недель впроголодь в ледяной пустыне. Боевой конь чуял сражение так же ясно, как звонкоголосый петух чует приближение утра.

   – ...Будет битва... – устало повторила Аймани.

ЧАСТЬ 6

«....Господи, Боже мой, удостой

Не чтобы меня понимали,

но чтобы я понимал,

Не чтобы меня любили,

но чтобы я любил...»

Слова молитвы

Они вступили в бой с ходу. Под струями проливного дождя четверо латников с Йовтой во главе ринулись в гущу заварухи. Защитники крепости – полурота русских солдат при поддержке нескольких конных воинов в черкесках и папахах, отражая наскоки противника, пятились к воротам крепости. Из-за деревьев шипя прилетали пушечные ядра. Падая, они поднимали в воздух комья намокшего от дождя дёрна. Со стен крепости палили из ружей, но выстрелы были редкими и всё мимо цели. В сполохах молний Фёдору была видна лишь беспорядочная беготня и высверки клинков.

Вскоре звон стали и выстрелы утихли. Всадники Йовты развернули коней и умчались вниз по склону туда, откуда палили по ним пушки русской строевой части.

Фёдор видел, как защитники крепости покидали поле боя, унося под защиту крепостных стен убитых и раненых. Он беспокоился об Аймани, которая снова исчезла. Соскочив с крупа Ёртена, она словно на минуту прислонилась к древесному стволу и тут же бесследно растворилась, исчезла из вида. Фёдор высматривал Гасана-агу. Какая участь постигла курахского рыцаря?

Впрочем, Фёдору не довелось принять участие в схватке. Джура ловко надел на его руки и ноги колодки, но этого Джуре показалось мало – жёсткая петля аркана сдавила горло казака. Другой конец верёвки приспешник Йовты привязал к стволу высокого клёна. Волчка, словно, в насмешку подвесил на этом же дереве, на высоком суку, для чего не поленился взобраться на нижнюю, толстую ветку.

   – Что ж ты творишь, нехристь? – ворчал Фёдор. – Ослабь верёвку – больно давит, трёт! Зачем саблю на дерево закинул? Перед хозяином выслуживаешься, басурманин? Почему ж тогда и вовсе не отнять?

   – Хозяин не велел, – бросил Джура, убегая.

Участь Мажита оказалась немного легче. Так же как и Фёдор, скованный колодками, он избежал жёсткой петли аркана. Аккинский грамотей уселся на землю, у ног Фёдора.

   – Счастливчик... – кривился Фёдор. – Эх, зачем я не стал муллой? Тогда б этот барсучий сын не посмел бы меня арканом душить...

   – Всё оттого, что я слабый, Педар-ага. А ты – мужественный боец и опасный враг. Йовта боится тебя, потому и велел своему слуге надеть тебе на шею аркан...

   – То-то я не разберу пока кто и кому тут друг или враг.

   – Мне хочется пить, – рассеянно заявил Мажит.

Кривоногий, толстенький и остроносый, похожий больше на барсука, чем на бравого джигита, Джура оказался хорошим бойцом. На глазах Фёдора он снёс головы двум противникам, рискнувшим участвовать в смелой вылазке за стены Коби, сам получил рану, но не вышел из боя до самого конца.

Фёдор сообразил: небольшой гарнизон, человек в пятьдесят, не более, Йовта неотлучно держал под стенами крепости. Прочие отряды его войска, разбившись на шайки, грабили окрестные селения. Завидев со стен строевую русскую часть на марше, защитники крепости решились на отчаянную вылазку.

Ливень утих, унесённый порывами холодного ветра с гор. Ветви клёна роняли на головы и плечи пленников частые капли холодной влаги. Фёдор и Мажит сидели на земле спина к спине. Близилось утро. Было холодно и туманно. Из белёсой пелены выступали стволы ближних деревьев. Издали слышалась редкая ружейная пальба и крики людей. Иногда в туманном мареве проносился невидимый взору всадник или вспархивала с ветки ночная птица, низвергая на головы пленников водопады дождевой влаги.

Бой утих лишь под утро. Фёдор не сомкнул глаз, ёрзал, вертел головой пытаясь ослабить хватку аркана. Но мокрая пенька не хотела поддаваться. Наконец он смирился, привалился к костлявому боку Мажита, задремал.

На рассвете из тумана беззвучно возникла Аймани, совершенно вымокшая и счастливая.

   – Мне удалось убить Джуру и забрать ключ, – шепнула она в ухо Мажита.

   – Как ты это сделала? – встрепенулся Фёдор. – Разве Йовта не отобрал у тебя оружие?

   – Подобрала с земли камень, – просто ответила она. – Потом подобрала и кинжал, но Джура в это время уже был мёртв. Там сейчас много мертвецов... Гюзель пала, Мажит. Не надейся снова увидеть её живой. Но это не важно. Пусть они убивают друг друга, а нам надо довершить свои дела.

Она точным движением рассекла петлю аркана. Цепи колодок, глухо звякнув, упали в мокрую траву. Фёдор растирал распухшие запястья, прикасался к ранам на шее, оставленным злой верёвкой. Мажит уже лез на дерево за Волчком.

Аймани протянула ему чёрные лаковые ножны. Вот она, знакомая лента и кисть черно-бурой расцветки, вот она, отметина на рукояти клинка – дедовское клеймо. Даже ремень портупеи уцелел.

   – Митрофания, родная, – прошептал Фёдор, – вернулась к мне...

Он перекинул через плечо ремень портупеи.

   – Я забрала её у Йовты, – просто сказала Аймани. – А теперь – ступайте. Вокруг война и чума. Надо торопиться...

Фёдор схватил её, что есть мочи сжал в объятиях, принялся целовать мокрые волосы и щёки. Мажит тихо посмеивался, глядя на них с ветвей клёна.

   – Скажи мне, кто ты... друг или недруг? Зачем мучаешь? – шептал он.

   – Пока мучаешься и радуешься – ты жив, – отвечала она, мягко отстраняясь. – Я хочу, чтобы ты жил. В этом мой долг.

   – Если собралась предать – так и скажи. А может, уже предала? Тогда я... тогда...

   – Что?

Фёдор выпустил её из объятий, снова опустился на траву.

   – Тогда я прощу тебя, – проговорил он глухо.

Она опустилась на колени. Заглядывая в его лицо, говорила быстро, путая слова нахчийской и русской речи:

   – Воинство Йовты грабит селения в округе. Грабит мертвецов в чумных аулах, грабит проезжих странников. Йовта ослушался своего господина – хана Кюри, не встал на перевале, который вы называете Крестовым, не преградил дорогу русским к Грозной крепости. К Грозной из Кахетинского царства[26]26
  Кахетинское царство с 1801 года часть Грузинской губернии.


[Закрыть] идёт русское войско. К Грозной из Кюри[27]27
  Ханство Кюринское – часть территории современного Дагестана.


[Закрыть] идёт войско хана. Там будет сражение. Об этом известно Йовте. Йовта боится Ярмула, которого предал. Йовта боится хана Кюри, которого предал. Йовта должен мне жизнь, но он предаст и меня, убьёт. Идите в крепость, забирайте княжескую дочь, бегите к Грозной. Там нет чумы, там есть защита.

   – А ты?

   – Я останусь под стенами. Должна дождаться Гасана, он пленник. Его ведут к Коби с обозом награбленного добра. Товарищи Йовты поймали за хвост саму чуму и тащат её сюда, в Коби. Я должна Гасану жизнь. Надо вернуть долг.

   – А русская часть? Та, что палила из пушек.

   – Они мертвы.

   – Йовта убил всех?!

   – Часть убил Йовта, часть унесла чума. Выжили немногие, но лучше б и им умереть...

Аймани устало провела по лицу ладонью.

   – Чума... чума… – твердила она – Чума стоит под стенами Коби. Ты должен торопиться...

Внезапно она дотронулась пальцами до его щеки. Фёдор поднял голову, посмотрел ей в лицо. Что это, струи дождя текут по её щекам, или то слёзы льются из синих очей отважной воительницы? Фёдор улыбнулся.

   – Таскаясь вослед тебе по этим Богом забытым горам, мечтал я непрестанно хоть единый раз узреть, как ты волнуешься иль плачешь... И вот на тебе, узрел! Стало быть, нынче и помереть не грех.

   – Ты должен жить, – упрямо ответила она.

Аймани вскочила, утирая рукавом предательские слёзы.

– Эй, Мажит! – голос её всё ещё дрожал. – Поторопись, брат. Надо добраться до стены, пока не рассеялся туман.

* * *

Они шли гуськом, петляя между стволами деревьев. Один раз туману удалось обмануть Аймани, сбить с пути. Она присела на корточки, надвинула на лоб мокрый башлык, задумалась.

   – Под стеной есть лаз, – зашептал Мажит. – Сестра отведёт нас к нему. Я тоже знаю, где он, но мне дороги не найти в таком тумане.

   – А не прибьют ли нас там, за стеной? Не сочтут ли лазутчиками Йовты?

   – Оча, старый воевода и ближайший друг Абубакара, дружил с моим дедом...

   – Эх, каких только друзей не было у твоего деда! Почитай со всем Кавказом породнилися!

   – Не оскорбляй мой род, Педар-ага!..

   – Да что ж я такого сказал, грамотей? Коли этот Оча тебя признает, значит, уцелеют наши головушки, можно надеяться...

   – Пойдём, – скомандовала Аймани. – Я увидела дорогу.

Они вновь пустились в плаванье сквозь белый сумрак. Не сделали и пары дюжин шагов, как из тумана проступили, покрытые изумрудными пятнами мха, камни крепостной стены. Двинулись вдоль неё. Ещё полсотни шагов – и земля ушла из-под ног. Фёдор от неожиданности потерял равновесие и свалился на дно неглубокого овражка. Аймани скрылась из вида, лишь Мажит рядом с ним кряхтя потирал ушибленный бок.

   – Идите сюда! – услышали он её тихий зов.

Пошли на голос. Ещё десяток шагов – и белёсый сумрак вокруг них сменился непроглядным мраком.

   – Береги голову, Педар-ага, – проговорил Мажит. – Тут низкий потолок.

И впереди и позади себя казак слышал тихие шаги. Они снова шли вереницей, но теперь их путь пролегал по узкому и низкому тоннелю. Время от времени Фёдор касался рукой влажной кладки. Где-то неподалёку журчала вода. Вдруг он почувствовал, что Аймани, шедшая впереди него, остановилась. Ещё мгновение – и в непроглядном мраке затрепетал огонёк. Свеча! Аймани зажгла свечу.

   – Обойди меня... – велела она. – Вот так. Теперь расстанемся. Вы пойдёте внутрь крепости, я останусь снаружи.

Она замолчала, дожидаясь, когда Мажит проберётся мимо них по узкому проходу. Наконец, когда шаги грамотея проглотила темнота, заговорила снова:

   – Запомни: тебе надо торопиться. Если чума ещё не проникла за стены Коби, значит, скоро она будет там.

Свеча в руке Аймани горела на удивление ровно. Одинаковые жёлтые огоньки блистали в её потемневших глазах.

   – Забирай княжну и беги... Беги к Грозной... беги из этих мест...

   – Я о Соколике хочу просить, – Фёдор с мольбой смотрел на неё. – Жалко коня... уж так я к нему привык... с юных годов он со мной... Ты позаботься уж, коли выдастся случай, а? А если уж он сгинул, тогда...

Она смотрела на него в упор. Взгляд её снова сделался сосредоточенным.

   – Если хочешь жить – не думай об утратах, – она положила ладони ему на грудь, холодно поцеловала в губы.

   – Оплакивать участь близких будешь потом, когда вернёшься к Ярмулу. А сейчас береги силы для другого.

С этими словами она вложила зажжённую свечу ему в руку.

   – Береги себя, – попросил он.

Пламя свечи, отражённое влажными стенами тоннеля и водой в ручейке, бегущем под ногами, позволило Фёдору видеть, как она уходит. И он смотрел на её рыжую косу, струящуюся по мокрому войлоку плаща до тех пор, пока капля горячего воска не обожгла ему руку.

* * *

Он нагнал Мажита на выходе из подземелья. Огонёк свечки померк в сиянии множества факелов. Казалось, всё население Коби собралось у тайного хода, чтобы встретить нежданных гостей.

Их приняли так задушевно, словно давно дожидались. Едва ступив на брусчатку крепостной площади, Фёдор почувствовал под подбородком холодную сталь клинка.

   – Кто такой? – хриплый голос вопрошал на языке нахчи.

Фёдор молчал. Его правая рука легла на рукоять Волчка.

   – Мы мирные путники. Едва спаслись из плена Йовты-поганца. Решились прибегнуть к спасительной мощи этих стен, – заунывно стенал Мажит.

   – Нас послал губернатор Кавказа, его превосходительство генерал-полковник Алексей Петрович Ермолов. И вы, как верноподданные государя-императора, не имеете права чинить нам обид. – Фёдор говорил на русском языке, стараясь не думать об остром лезвии, гревшемся о его плоть. И он был понят.

   – Ярмул послал его... – тревожный шёпот пробежал по рядам защитников крепости.

Кто-то крикнул:

   – Позовите Очу!

   – Да-да, – лепетал Мажит. – Позовите вашего командира. Скажите ему: пришёл Мажит сын Мухаммада из Акки. Пришёл навестить старого друга и лучшего ученика своего деда, с которым...

В наступившей тишине Фёдор услышал знакомый скрип кольчужных колец и бряцанье металла о металл. Тяжёлой, шаркающей поступью к ним приближался немолодой и чрезвычайно грузный человек.

   – Ты пришёл из Грозной крепости, казак? Я – Оча, воевода Абубакара. Отвечай мне. – Оча говорил на правильном русском языке без запинки.

   – Не стану говорить с клинком у горла. Я – посланник губернатора, – твёрдо ответил Фёдор.

   – Оставь его, Исмаил. Спрячь клинок в ножны, – скомандовал Оча на языке нахчи.

Наконец Фёдор смог опустить подбородок и осмотреться. Они стояли под крепостной стеной. Где-то рядом фыркали и звенели сбруей кони. Прямо перед ними находились окованные железными пластинами ворота княжеской башни. Оча стоял перед ними, в окружении вооружённых до зубов воинов. Лица защитников Коби несли печать голода и усталости, в колеблющемся свете факелов блистали обнажённые клинки и ружейные стволы.

   – Покажи пропуск, – велел Оча.

Фёдор, с трудом сдерживая усмешку, извлёк из заветного тайника квадратик некогда плотной, вощёной бумаги с собственноручной подписью главнокомандующего. Оча приблизился. В высоту воевода Абубакара едва достигал Фёдорова плеча. Зато в ширину превосходил и Фёдора, и Мажита вместе взятых. Босое лицо его и голый череп, несмотря на прохладную погоду, покрывали бисеринки пота:

Оча вертел и мял пухлыми пальцами растрёпанную бумагу.

   – Поосторожней лапай, – буркнул Фёдор. – Не можешь прочесть – не кобенься...

   – Это рука самого Ярмула, – вставил Мажит.

   – Я признал тебя, аккинец, – изрёк Оча, возвращая пропуск казаку. – Твой род уважают в этих местах. Если ты готов поручиться за мирные намерения своего спутника...

   – Готов...

   – Владетель Коби приглашает посланцев Ярмула к своему столу! – провозгласил Оча.

* * *

Дверь отворилась. В лицо Фёдору дохнуло уютным теплом. Они вступили в каменный зал. На серых стенах, украшенных медвежьими и волчьими шкурами, чадно горели факелы, освещая большой дубовый стол, огромное кресло красного дерева, оббитое воловьей кожей. Высокий старец с узким, суровым лицом, владетель Коби – Абубакар восседал на нём. В углу зала в огромном очаге под котлом на прокопчённой треноге трещал бойкий огонь. Слуга в стёганом халате, перепоясанном широким кожаным поясом, большой ложкой на длинной ручке помешивал варево. Абубакар смотрел прямо перед собой на чистую столешницу. Крупная, красивая кисть его руки теребила длинные седые локоны, скреплённые на затылке шёлковой лентой. Плечи и спину Абубакара закрывала белоснежная бурка. Фёдор признал и суровый лик, и золотую ладанку в вырезе синей шёлковой рубахи.

   – Посмотри, Абубукар, кто пожаловал к нам! – возглас Очи многоголосым эхом отразился от тёмных сводов зала.

   – Кто это? – хмуро спросил старец.

   – Посмотри, Абубакар, после стольких дней лишений радость пожаловала в наш дом! – радостно повторил Оча. – Это же Мажит, сын Мухаммада, достойный потомок великого Салтана-мурзы, который...

   – Я услышал тебя, Оча, – прервал его Абубакар. – Кто с ним? Русский человек?

   – Да, – ответил Фёдор. – Я – служилый казак Терского казачьего войска.

   – Бежал из плена?

   – Дозволь подойти, почтеннейший.

   – Подойди.

Фёдор прошёл в глубину зала. Возле очага ему стало и вовсе жарко, но Абубакар, судя по всему, замерзал, кутаясь в белый мех бурки. Фёдор достал из-за пазухи бережно пронесённый через все невзгоды пропуск, протянул владетелю Коби. Абубакар бережно принял измятый и испачканный кровью клочок бумаги. Прочёл:

   – «Не тронь его. Ермолов». Друг шлёт нам весть... откуда?

   – Из Грозной крепости, – сказал Фёдор.

   – Из Грозной крепости... – хмуро повторил Абубакар. – Твоё имя?

   – Фёдор сын Романов Туроверов.

   – Садись, Фёдор Романович, со мной за стол, – сказал Абубакар по-русски. – Я ждал твоего прихода. Долго ждал.

   – И ты садись, Мажит сын Мухаммада, потомок славного Салтана-мурзы, – продолжил он на языке нахчи. – А ты, Оча, почему стал в стороне? Иль не желаешь отведать мяса любимой газели Этэри-ханум? Эй, Олхазур, готово ли мясо?

   – Да, хозяин. Мясо готово, – отозвался Олхазур.

   – Подай на серебре. У нас гости, они голодны, вымокли, замёрзли.

Послушный Олхазур черпал варево из котла. Жидкая чечевичная похлёбка с тонкими ломтями жилистого мяса была подана гостям в большой, украшенной изящной чеканкой серебряной пиале.

   – Отнеси котёл на стену, Олхазур. Воины должны есть как следует, иначе не углядят крадущегося в ночи врага.

Пожилая прислужница в чёрной чадре принесла стопку кукурузных лепёшек.

   – А что, женщина, нет ли настоящего хлеба? – капризно спросил хозяин. – Не видишь, у нас гости!

   – Пшеница закончилась неделю назад. Остались лишь кукуруза и чечевица. Вам ли не знать об этом, хозяин? – ответила прислужница.

Другая женщина, в платке, скрывавшем нижнюю половину лица, принесла воду в большом глиняном кувшине и чашу. Фёдор и Мажит умылись. Им помогли снять вымокшую одежду, подали бешметы и рубахи, чистые и сухие.

На дубовый стол перед гостями поставили серебряные приборы. Сам хозяин и Оча черпали варево кукурузными лепёшками, а когда хлеб закончился принялись есть руками. Зверский голод помешал Фёдору задуматься о приличиях. Он схватил серебряную ложку и одним духом уничтожил содержимое своей тарелки.

   – Ты видишь, мой народ воюет, – утолив голод, владетель Коби снова заговорил на русском языке. – Нас убивают вражеские пули и чума. Настали чёрные дни. Теперь голод угрожает нам. Стены моей крепости осаждены бандами врагов. Мои владения опустошены чумой. Ярмул, мой друг и родственник, послал мне на помощь войска. Но они погибли, едва достигнув стен Коби. Ты слышал, вчера здесь шёл бой... В нём погибли те русские солдаты, что не умерли в дороге от чумы. А ты выжил, ты дошёл. И теперь...

Абубакар умолк. Сотрапезников придавила чугунная плита молчания. Из полумрака залы появилась бесшумная фигура служанки. Женщина поставила на стол высокий кувшин и кубки.

   – Хвала Аллаху! – Оча решился нарушить тяжёлое молчание. – Запасы вина ещё не иссякли в твоих подвалах, Абубакар!

   – Нам осталось лишь перепиться с горя. – Владетель Коби горько усмехнулся. – Но нет! Не бывать тому! Достославный предок Мажита, великолепный Салтан-мурза, воспетый в наших преданиях, не падал духом. И в дни тяжёлых испытаний не предавался унынию и пьянству. Выстоим и мы! Наполни кубки, Оча! Выпьем за победу – надёжную спутницу отважных! А завтра я должен решиться... Решиться отпустить единственную дочь с этим иноверцем в чужие края, во власть неизвестной судьбы.

* * *

   – Как чудесно, Педар-ага! – причитал Мажит. – Я вспоминаю Лорс и его доброго хозяина, уютный дом, хорошую еду. Сколько дней минуло с той поры? А сколько нам довелось пережить за это время! Наслаждайся, Педар-ага! Получай удовольствие в предвкушении больших радостей – завтра нас представят Этэри-ханум и Сюйду.

   – Эк тебя разобрало-то! – усмехнулся Фёдор. – А ведь я заметил – ты-то вовсе вина не пил в отличие от хозяина и его воеводы. Эк, трезвость-то прославляли громогласно, а сами... Три кувшина опустошили! А воевода-то, воевода!

   – Аллах не велит нам вкушать...

   – Да ладно! Оставь! – Фёдор вскочил с кровати.

Владетель Коби разместил их с отменным удобством, в покоях достойных княжеских персон. Тут была и огромная кровать под балдахином из старинной парчи, и персидские ковры, и груды вышитых шёлком подушек. Весёлый огонь в очаге хорошо прогрел сравнительно небольшую опочивальню.

   – Не пристало приличному человеку хулить хозяев, ночуя под их кровом, – назидательно молвил Мажит.

Но казак не унимался.

   – А воевода-то – ни дать ни взять главный евнух в серале Кюринского хана! Ишь кольчуга-то – звяк, а сабля-то – бряк! Диву даюся, как одышливому толстяку сил достаёт этакую тяжесть на себе таскать! Жирный боров! Бурдюк с топлёным салом!

   – Зачем ругаться, Педар-ага? Посмотри: добрые хозяева тебя, христианина, на мягкой перине спать уложили... – сонно лепетал Мажит.

   – Да что мне эти перины! Я солдат. С малолетства приучен ночевать в степи среди ковыля иль под камнем придорожным. И не надо мне постели уютней, чем копна прошлогодней соломы! Эй, аккинец!..

Но Мажит уже спал. Грамотей свернулся калачиком на тёплой перине, укрывшись шёлкотканым хозяйским одеялом с головой.

Фёдору не спалось. Казак метался между огненным чревом очага и забранным слюдой, узким оконцем. Странная тоска давила его, предчувствие скорой беды терзало душу. Он то хватал в руки кувшин из начищенной меди, стараясь рассмотреть в его полированной поверхности своё отражение. Нет ли признаков чумной лихорадки? Не болезненный ли бред терзает его? Фёдор укладывался на ковёр перед очагом. Надеялся, что жар пылающих поленьев изгонит из тела зябкую усталость, поможет заснуть. Но благодать сна снизошла на него только под утро.

Фёдор заснул на ковре, перед потухшим очагом. Спал крепко без сновидений и не проснулся б до вечера, если бы не пронзительные звуки боевого рога – то Оча созывал на стены воинство княжества Коби.

* * *

   – Я не решалась будить тебя, – сказала женщина по-русски. Она сидела в кресле, бросив красивые руки на резные подлокотники кресла. Её змеящиеся по груди косы, миндалевидные глаза, тёмно-синий с золотом бархат наряда, блестящие каменья колец и серёг в обрамлении красновато-жёлтого металла, витой серебряный обруч на лбу, украшенный причудливыми подвесками, – всё это великолепие казак смог бы рассматривать вечно, но женщина вновь заговорила.

   – Что смотришь? – Она улыбнулась. – Думаешь, я – сонное наваждение?

   – В жизни своей не видал женщины красивее вас, госпожа, – пробормотал Фёдор.