Текст книги "У Червленого яра (СИ)"

Автор книги: Татьяна Луковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Не прогоню, куда ж тебя, птаха, гнать, – как сестрицу потрепал хозяин гостью по голове. – Я дров наколю, а ты их вон по той тропочке к баньке снеси, – это хоть сможешь?

– Смогу, – кисло улыбнулась девица.

– А стирать умеешь? Свое хоть сможешь постирать? После бани лучше новое надеть.

– У меня смены одежи нет, только то, что на мне, – со вздохом напомнила Услада.

– Рубаху я тебе свою дам, как раз тебе до пят будет, опояской подвяжешься. А поневу к ночи простираешь и на ветер вывесишь, к полудню просохнет.

«Вот так вот. Все продумал», – сам себя похвалил разумный хозяин.

Баня потихоньку прогревалась, Миронег показал Усладе как следить за огнем и убежал: доить коз, варить похлебку, доколоть оставшиеся дрова, да мало ли дел. А еще прошелся по округе, так, на всякий случай, потому что осмотрительность не помешает. Хорошо бы завести пса, да не одного, чтобы вовремя предупреждали о чужаках, но после гибели старика Лютого, Миронег все никак не мог решиться на нового четвероногого друга… Как не хотел он новой жены, не желал вступать в новую дружину, не хотел новой семьи, ведь сгинувший десяток дядьки Якима и была его семья. Жизнь показала, что Мирошка однолюб и, теряя, не спешил замещать новым, долго взвешивая и выбирая. И чаще этот выбор был в пользу одиночества, так спокойней, тише. Миронег не был затворником, чурающимся людей, но слишком тесно общаться, подчиняться чужим правилам, не желал. Воля – лучшее, что у него сейчас было.

– Должно готово, уж парко, – напомнила о себе Услада.

– Ну, так вот тебе рубаха обещанная, ступай первой, – протянул холщевую тряпицу Миронег.

– Мужи первыми мыться идут.

– Ты ж гостья, – расщедрился хозяин. – А завтра опять в ноги к Радяте кинусь, чтоб лодку дал, свезу тебя в Большую вервь, это ниже по течению. Там деда Корчуна, отца моего названного, сестрица живет. Бабка древняя, но еще крепкая. У нее тебя пристрою. Она добрая, всему тебя научит, уж такую невесту славную из тебя сделаем. А как лед станет, повезу на санях тебя к Вороножу ко двору Ингваря, как твоему дядьке обещался.

– Все ж прогоняешь, – обиженно поджала губы Услада, отворачиваясь. – То потому, что я ничего делать не умею?

– Не прогоняю, а пристраиваю, в надежные руки при том, – засеменил за ней Миронег. – А мне мед качать, потом возить по селениям, отлучаться буду часто, кто тебя здесь будет охранять?

– Так с собой бери, я помогать стану, ты только покажи – как, я ж научусь, – развернулась к нему Услада, и снова на Миронега посмотрели бездонные девичьи очи.

– Да пойми, негоже девке незамужней при бобыле жить, – как неразумному дитяти начал растолковывать хозяин, – слух пойдет, как тебя потом замуж пристраивать?

– Я боюсь одна, – честно призналась Услада, – крепко боюсь. Найдут они меня. И защитить будет некому, – девчонка чуть всхлипнула.

– Ладно, париться беги. Потом решим, – смутился Миронег, бабьих слез он не любил.

Услада вбежала в парную, затворяя за собой дверь. Хозяин побрел латать сети, чтобы закинуть их на ночь, уж больно ушицы хотелось. Солнце перевалило за полдень. «Попарюсь, можно и вздремнуть. Как-то убегался», – потянулся Миронег, зевнув.

Он подставил лицо свежему ветерку, расслабленно опустил плечи и тут же собрался, вскакивая и кидаясь к топору. Со стороны реки послышался легкий шорох, кто-то брел по старой, заброшенной тропке. Кто? Свои там не ходили. И Услада, как назло, в бане. Миронег спрятался за угол загона, чтобы первым увидеть незнакомцев. Отодвинулась ветка… и Миронег выдохнул – через поляну, покачивая бедрами, шла Нежка.

Хозяин отряхнул от тины и рыбьей чешуи порты и пошел навстречу полюбовнице.

– Чего это ты сама явилась? – нахмурил он брови. – Сказано же, по старой тропе не хаживать.

– Не рад? – усмехнулась Нежка, скашивая глаза за плечо Миронега.

– А ежели муженек прознает, ведь уж вернулся, так?

В другой раз лесной затворник порадовался бы, уж больно маняще от бабы пахло сдобой и еще чем-то запретным, взбудораживающим кровь, но не сейчас. Хоть девчонка ему и никто, а все ж сводить двух женщин лицом к лицу да объясняться лесному отшельнику не хотелось.

– Так, что муж? – напомнил Миронег. – Побьет тебя.

– Извернусь, не привыкать, – игриво поправила повой Нежка. – Так и будешь у входа держать и во двор не впустишь? – она снова стрельнула очами поверх частого кустарника, отделявшего поляну от усадьбы.

– Проходи, – отступил в сторону Миронег, пропуская гостью.

Нежка прошла уверенной поступью хозяйки, заглянула в отставленный в сторонку котелок, присела на неубранный колун. Миронег выжидательно замер, уже догадавшись, что явилась гостья не только за ласками.

– А к нам дружинники Изяслава Пронского сегодня явились, – громко, словно сообщала не только Миронегу, но и еще кому-то, проговорила Нежка.

Миронег почувствовал, как по спине побежал неприятный холодок.

– И чего хотели? Тоже доли? – усмехнулся бортник, показывая железное спокойствие. – Уж третьи за лето.

– Девку они искали. Хорошо заплатить обещались, – снова в воздух кинула Нежка.

– Вас не тронули? – напрягся Миронег.

– Хотели поначалу, да наши с кистенями да топориками вышли, так присмирели. Чего ж не спросишь, что за девку ищут? Как и не удивился? – Нежка прищурила голубые очи.

– И что за девка? – нехотя спросил Миронег.

– Того они не сказали, – хохотнула Нежка, – сказывали только, что укрывает ее кто-то из наших. Большой такой, да кудри светлые… да силы большой.

– Таких здесь много, – Миронег, скрестив руки, присел на бревно напротив полюбовницы.

– А я вот про одного сразу вспомнила, – в упор посмотрела на него Нежка.

– И что далее? – выдержал ее взгляд Миронег.

– Радята их главного по дворам провел, мол, ищите. А еще сказывал, что муж тот, ну что здоровый да крепкий, больно на Щукаря похож, из Большой верви который. Так они туда поплыли.

– Поплыли? Они что ж, рекой приплыли? – подался вперед Миронег.

– Наши лодки купили, а один дощаник у них уж был, – Нежка поднялась, – на твой сильно похож.

– Так мой и есть! – с нарочитым огорчением воскликнул Миронег. – Пошел ягоды собирать, вернулся, а его уж нет. Ничего без присмотра оставить нельзя.

– Зачем она тебе, отдай им ее, – подошла к нему Нежка, укладывая мягкие ладони на крепкие плечи, – хлебнешь с ней бед.

– Нет у меня никого, – скинул ее руки Миронег, – не я то был.

– А чего ж всполошился? – надула губки Нежка.

– С чего ты взяла? Да я могу как Радята сделать, – он медленно поднялся с бревна и подошел к двери избы. – Иди, ищи.

Нежка остановилась в раздумье, а потом все ж рванула в избу. Бабья ревность – крепкая вещь, никуда не денешься. «Только бы сейчас мой воробей не зачирикал», – опасливо глянул Миронег в сторону тропинки к бане. Теперь уж точно никому не стоит знать, что у бортника живет беглянка. Нежка вылетела из избы, заглянула в козлятник, затем не поленилась проверить погреб, пробежалась по кустам – а ну, там девка притаилась да насмехается сейчас над соперницей.

– Нашла-а-а? – ехидно пропел Миронег. – Теперь к мужу ступай.

– Ну, все ведь на тебя указывало, и дощаник твой, – простонала Нежка, вешаясь ему на шею.

– Домой ступай! – рявкнул Миронег.

– Обиделся? – потянулась к его губам Нежка.

– Я те не муж, чтоб полюбовниц у меня выискивать, захочу и женюсь. Моя воля.

– Знаю, Радята тебе невесту присмотрел, от того ты нос от меня воротить стал, – всхлипнула Нежка, отстраняясь.

– Никого он не нашел, а и нашел, так я согласия не давал, – примирительно сам обнял ее Миронег. – Чего разбушевалась?

– Забыл про меня совсем, – пухлые ручки снова скользнули на его плечи.

– Зима придет, делать нечего станет, так вспомню, – усмехнулся полюбовник.

– Так, может…

– Плыви к дому, недосуг мне сейчас, – Миронег указал на сеть.

– Обиделся?

– Да.

– Так я повинюсь, крепко повинюсь, – Нежка скользнула пальчиками по могучей груди.

– Ступай, сам к тебе потом прибегу, – со вздохом все же выпроводил ее Миронег.

Нежка ушла разобиженной. Хоть и не обещал ей ничего Миронег и не любил, а все ж привык уж, больно делать не желал, и так ей от жизни крепко досталось – замужем за стариком, детишек Бог не дал. Может, догнать, завалить у реки в густые камыши…

– То твоя невеста была? – услышал он за спиной звенящий девичий голосок.

Миронег торопливо повернулся: в его рубахе с распущенными по плечам мокрыми волосами стояла Услада. И была она сейчас совсем не воробьишкой, а распаренной, теплой, пахнущей пряными травами женщиной.

– Не твоя забота, – огрызнулся Миронег. – В баню я пошел, – широкими шагами полетел он вдоль оврага.

«Одному-то можно побыть али нет!»

Глава XIV. Вместе

Теперь и самому Миронегу изба показалась маловатой, как-то нужно разгородиться. Стол был сдвинут ближе к одной из лавок, из короба извлечена рогожа и подвешена на веревку, разделяя внутреннее пространство надвое. «Так-то», – довольно отряхнул руки Миронег, потом вздохнул и пошел городить себе ночлег на сеновале. Все ж лучше вовсе отдельно, ночи пока теплые.

– Эй-эй, ты чего здесь?! – заметил он возившуюся в ледяной воде ручья Усладу.

– Стираюсь, – спрятала она за спину окоченевшие от холода руки.

– К реке ступай, там вода паркая, только вон по той стежечке, видишь? – направил неразумную девицу Миронег.

– Я лучше здесь, – с опаской посмотрела в сумрак зарослей Услада. – Не так уж и студено.

– Да не бойся, уплыли они, – догадался Миронег, – вниз по течению на лодках ушли. Иди, застудишься, что потом с тобой делать.

Услада собрала в корзину мокрую одежу и побрела к реке. Первым порывом рачительного хозяина было побежать следом, проконтр… в смысле, помочь. Но он переборол себя и присел у костерка, наслаждаясь наступающим вечером.

Девчонка вернулась быстро, ровненько развешала на веревке поневу, порты Миронега и обе рубахи, отошла полюбоваться своей работой, довольно улыбнулась. Чудная.

– Козу покажешь, как доить? – с готовностью и дальше приносить пользу, повернулась она к Миронегу.

– Не надобно, завтра. Ступай спать, я тебе на десной лавке постелил, – смилостивился хозяин.

Уговаривать не пришлось, Услада пошла к избе, но у двери остановилась.

– А твоя невеста вдовица, на ней повой был?

– Просто баба из верви за медом приходила, – зачем-то соврал Миронег, – да я еще не сбирал, сам потом отвезу.

– Шустрые здесь бабы, – кинула в воздух Услада, затворяя за собой дверь.

Вот те и скромница, долу очи опускающая.

– Зато девки рукастые, – крикнул в воздух Миронег, но не громко, что б в избе все ж не расслышали.

Он подошел к веревке, в отблесках заката напряг очи, покачал головой, покидал белье обратно в корзину, прихватил под мышку рубель и пошел к реке перестирывать.

Вершины деревьев еще красили лучи упавшего за горизонт солнца, а в прибрежных зарослях уже стоял плотный мрак. Река вбирала вечернюю прохладу, отдавая приятное тепло, под утро жди тумана. Миронег разложил на смятые камыши вещи и усердно принялся за работу. Ухо уловило всплеск весла, зоркий глаз приметил борющуюся с течением лодку. К пасеке плыл Радята. Ну, можно было догадаться, что старейшина до утра не дотерпит.

Миронег торопливо сгреб рубаху и поневу Услады в корзину и прикрыл своими портами.

– О-о, а я думал у него тут красотка какая обживается, а он сам себе порты стирает, – задорно поприветствовал дружка Радята. – Так нет, стало быть, девки?

Миронег разогнулся и помог причалить лодке.

– Нежка уж искать прибегала, – хмыкнул он, – никого не нашла. Дощаник украли, аспиды, и туеса твои в нем были. Уж прости, не доглядел, через пару дней мед начну сбирать, отдарюсь за потерю.

– Как ты умудряешься все время куда-то влипать? – присел на край лодки Радята, скрещивая руки на груди. – Девка-то где?

Миронег замешкался, сознаваться али нет. Да все равно правда наружу вылезет.

– В избе спит, – выдохнул он.

– Красивая? – подмигнул Радята.

– Не разглядел пока, – густо покраснел Миронег. – Чего эти сказывали?

– Ничего, только, что от Изяслава Пронского.

– А она сказывала, что Глеба Переяславского люди за ней бежали.

– Да какая разница, братья все равно. Чего сотворила-то?

– Безделицу одну у княжны умыкнула.

– Все тебе непутевые достаются, – вздохнул Радята.

– Дядька при ней был, помер от ран. Успел попросить к Вороножу ее свести. К Ингварю самому.

Оба дружка замолчали, задумавшись каждый о своем.

– Не вези ты ее никуда, – наконец выдал Радята, – не нужно в их раздоры лезть, голова целее будет.

– То я и сам уж думал, – пожал плечами Миронег.

– До весны схорони у себя, а потом всем объявим, что с Хопра тебе жену привез. Да и живи, детишек себе строгай, – хохотнул Радята.

– Вот ты никак не успокоишься, – буркнул Миронег, – замуж я ее сам на Хопер выдам, приданое найду, ну ежели к Ингварю проситься не станет. Посадская она, к работе тяжкой не приучена. А то, может, осмелеет, так и сама куда сбежит, верткая девка, что вода в ручье, темнит.

– «Замуж выдам», – передразнил Радята, – а чего тогда краснеешь, словно сам девка на выданье?

– Поссоримся, – рыкнул Миронег.

– Ладно, разбирайся сам, – поднялся дружок. – Только нашим не признавайся, от греха. Больно много за нее предлагали, зачем в соблазн народ вводить.

Утро выдалось сонным, туманным. Миронег вышел на поляну, снял с плеча корзину, тихонько тряхнул плетеные бока, залюбовался уловом. Солнечные искорки весело заиграли в каждой чешуйке, заставляя щуриться после полумрака лесной чащи. Ну чистое серебро! Рослые карасики и упитанная плотвичка обещали удачливому рыбаку сытую трапезу и приятный послеобеденный сон. Миронег довольно улыбнулся. Седмицу назад был пяток тощей мелюзги, а в этот раз почти два десятка, да жирные какие. В животе согласно заурчало.

– Эй, хозяйка добрая, пробудилась уже, так принимай улов, – окликнул Миронег сидевшую на бревне Усладу.

Девица вздрогнула хрупкими плечами и быстро поднялась.

– Смотри каковы, – не без хвастовства выставил добытчик корзину рядом с очагом.

Услада робко сделала пару шагов и, вытянув шею, посмотрела на рыбу.

– Ладненькая, – согласно кивнула она, протягивая пальчик, чтобы коснуться ярких чешуек.

– Еще бы, – приосанился Миронег.

– Ой! – вскрикнула Услада, отдергивая руку.

Это плотвица из последних сил извернулась тельцем, едва не выпрыгнув из корзинки. Миронег громко расхохотался. Услада обиженно надула губки.

– Ну, коли ладная, так потроши, есть уж охота, – протянул Миронег девице свой охотничий нож.

– Как потрошить? – уставились на него испуганные карие очи.

– Как – как, чешую соскоблить, – Миронег показал в воздухе размеренное движение, – брюхо вспороть и кишочки вычистить. В кадке водички возьмешь, промыть. Чего ж тут сложного? Проще простого, и семилетнее дите справится. Бери, – попытался рыболов вложить в ладонь Усладе рукоять ножа. – Ушицы наварим.

– Она ж еще живая, – прошептала Услада.

– Ну, так и хорошо, свежая, – не понял Миронег.

– А давай подождем, как она подохнет… немножко.

– Как это – подождем, когда протухнет, что ли? Вон жара какая стоит. Потроши, – снова протянул нож Миронег.

Услада покрутила рукоять, тяжело вздохнула и, прикусив нижнюю губу, подошла к корзине. Долго водила рукой, выбирая с которой начать, наконец взяла за хвост самую мелкую рыбешку и принялась ковырять кончиком ножа, пытаясь отодрать мелкую чешуйку.

– И этого не можешь, – выдернул рыбу Миронег. – Как тебя родня замуж собиралась отдавать? – проворчал он.

Девица не ответила, лишь, горделиво вздернув подбородок, отвернулась.

«Обиделись мы, гляди ж ты», – про себя проворчал Миронег, чувствуя укол совести.

– Ладно, коли ты златошвея, так хоть рубаху залатай, – мягче проговорил он, – видишь, прореха какая. Только вчера чистую надел и, на тебе, крутнулся да разодрал.

Миронег стянул рубаху и протянул Усладе. Девчонка нахмурила бровки, торопливо подхватила рубаху и снова отвернулась. Воздух расчертила темно-русая коса.

– Что опять-то не так? – возмутился Миронег.

– Прикрылся бы, муж благонравный, чай, я не жена, – фыркнула Услада, – и не баба, что сама является, – шепотом добавила она.

Миронег опустил глаза на свою загорелую грудь.

– Сейчас иглу принесу, – буркнул он, широким шагом устремляясь к землянке. – Жил себе жил в покое, нагишом ходил, когда вздумается, и трапезничал, между прочим, вовремя.

Пошарив в коробе, Миронег надел последнюю рубаху, что берег на выход в вервь. Не хотелось марать, да что ж поделать, коли тут всякие воробьишки больно стыдливые завелись. Ну, ладно, не завелись, поселились, заводятся – то блохи али вши, но все равно, суета с ней не меньше.

Уже в новой рубахе и опоясанный, Миронег вынес рукодельнице костяную иглу и моток ниток, а сам принялся разводить огонь в очаге, чтоб успел накопиться жар. При этом на край новой рубахи упала сажа. Да как тут убережешься. Миронег тяжко вздохнул, обмакнул руки в бадье, пододвинул рыбацкую корзину к колоде и, удобно усевшись, принялся потрошить улов.

Рыбешки, одна за одной, полетели в котел, вода забурлила, теперь очередь крупы, немного чеснока, да трав с купального сбора. Вдоль поляны пошел дурманящий аромат, живот снова нетерпеливо заурчал, требуя еды.

За время работы Миронег бросал украдкой взгляды на Усладу, но видел только согнутую спину. Рукодельница работала молча и не оборачиваясь, лишь раз девушка ойкнула, чуть подпрыгнув, видно укололась иглой, Миронег злорадно ухмыльнулся.

– Ну, чего там, рубаха-то моя готова? – ворчливо позвал он, снимая котел с очага.

Услада поднялась и, встряхнув мятую холстину, понесла ее хозяину. Так же молча протянула. Миронег что-то хотел пошутить, но замер на полуслове. Столетний дед Корчун, должно, лучше бы концы стачал, чем эта «златошвея» – огромные пляшущие в разные стороны швы морщили ткань и оставляли мелкие прорехи.

Миронег внимательно всмотрелся в лицо девчонке.

– Обед состряпать ты не можешь, – загнул он большой палец, – огонь развести тоже, – загнул указательный, – козу подоить не обучена, рыбу живьем в глаза не видывала, шить, ткать, прясть, видно, тоже, – пальцы на руке закончились. – Так чем же ты целыми днями занималась до того, как ко мне в лес попала, а?

Услада упорно молчала, лишь на щеках выступил румянец.

– Молчишь, ну так я сам скажу, – скрестил руки Миронег. – Ладошки у тебя чистенькие, мягенькие, отродясь никакой работы не знавали. Стало быть, имя-то по хозяйке, боярина какого, а, может, и самого князя Пронского услаждала, верно?

– Да как ты смеешь! – вдруг с неожиданной жесткостью в голосе отозвалась Услада, или Миронегу показалось, или она готова была его ударить, уж больно напряглась ее поднятая в воздух рука. – Да кто ты такой, что б так-то про меня говорить! – карие очи загорелись злостью, ноздри возмущенно раздувались, а подбородок едва заметно дрожал.

– А что я должен думать? – остался невозмутимым Миронег. – Замуж уж точно тебя не собирали. С таким-то приданым, – потряс он рубахой с кривым швом, – нешто в своем уме кто возьмет.

– А я и не собиралась замуж, – фыркнула Услада, – больно надо. Да, может, я в монастырь хотела.

– Не больно-то на молитвенницу похожа. На трутню какую, бездельную, то да.

Девчонка опасно шмыгнула носом, очи блеснули влагой. Услада, прикрывая лицо ладонью, отбежала за угол землянки, явно собираясь реветь. «Довел до слез, – почесал затылок Миронег. – И чего накинулся? Мое ли дело – умеет она там чего али нет? Ну, любили дочку батюшка с матушкой, баловали, ничего делать не дозволяли, ну бывает же и такое. А потом померли, а родне и дела до девки не было. Ежели и совратил кто из бояр, так и в том ее вины нет, не сама ж она в боярскую ложницу вошла, родные небось продали. Чего ж теперь потешаться, пожалеть надобно».

– Трапезничать пошли, уха стынет, – как можно мягче позвал он, подходя к землянке.

– Сыта я, – огрызнулись из-за угла.

– Чего обижаться-то, коли б сразу правду про себя сказала, так и придумывать ничего не пришлось бы.

За углом надрывно всхлипнули.

– Ну, будет – будет, есть пошли, – Миронег подошел к Усладе и потянул за рукав.

Она вытерла мокрые щеки и послушно побрела за Миронегом к поваленному бревну. Вдвоем они сели рядком, пристроив у ног котел, и по очереди стали в него нырять ложками, осторожно выпячивая губы, чтобы остудить варево.

– Чего ж не похвалишь? – прищурился Миронег.

– Добрая уха, лучше, чем у княжьей стряпухи, – охотно согласилась Услада, смущенно улыбаясь.

Чудна девка, то бойкая, чуть в драку не лезет, а то вдруг краснеет на пустом месте. Спросить бы еще раз, кто ж она такая, да нешто правды от нее добьешься, упрямая, что кобылица дурная.

– Боялась я, что прогонишь, коли узнаешь, что совсем ничего делать не умею, вот и сказалась златошвеей, – словно прочла его мысли девчонка, – думала, все равно не распознаешь.

Миронег хмыкнул.

– А тетка Неонила братцу все время на меня жаловалась, мол, ничего путного ни соткать, ни вышить не может, старания нету, руки не так приделаны, – Услада грустно посмотрела на свои раскрытые ладони. – бранились, бранились, братец им сказал – отстаньте, они и отстали.

– А-а, так братец избаловал, – выхватил нужное Микула.

Услада ничего не ответила, лишь едва заметно вздохнула.

– И чего ж ты целыми днями делала, ну, когда от тебя отстали? – осторожно спросил Миронег.

– Княжичам и княжнам меньшим, деткам князя Пронского, песни пела, сказы да байки сказывала, – улыбнулась своим воспоминаниям Услада.

– Да, байки сказывать ты мастерица, – не удержался и поддел Миронег.

– Бывало сядем так у печки, они, божьи птахи, мне головки на коленки положат, а я говорю, говорю да по головкам их глажу, – по щеке Услады снова потекла слеза.

И такой она в этот момент казалась поникшей, беззащитной, без всякой надежды на лучшее, что у самого Миронега горестно сжалось сердце.

– Ну, чего ты опять реветь? – придвинулся он к девушке. – Уж не знаю, чего ты там на самом деле натворила, но коли захочешь в Пронск вернуться, так я князю Изяславу виру за тебя уплачу, – неожиданно расщедрился он.

Услада подняла заплаканное лицо, но ничего не ответила.

– Ты не смотри, что я в землянке живу, – Миронег чуть подался вперед, – коли надо, я серебро сыщу. Так везти виру Изяславу?

Девчонка замерла, по ее лицу было видно, что она что-то для себя решает. Миронег тоже замер, чтобы не спугнуть.

– Ты добрый, – выдохнули розовые губки, отчего по спине Миронега рассыпались шустрые мурашки, – научи меня козу доить, – улыбнулась Услада, – я справлюсь.

Вот и добейся чего от этой сказительницы.

– Сам подою, – поднялся Миронег, подхватывая котел. – Пойду подремлю. А Изяслав, говорят, отходчивый, простил бы, – кинул он, как бы невзначай.

Глава XV. Медосбор

Миронег отточенными движениями делал надрезы в подвешенных на крюки сотах и вниз плотными золотистыми струями устремлялся мед, кружа голову дурманящим ароматом. Услада, сосредоточенно сведя брови, следила, чтобы кадки не переполнялись, и разливала янтарную жидкость по небольшим горшочкам, закупоривая их берестяными крышечками и перематывая тряпицами. К удивлению бортника, его ученица оказалась на редкость старательной, с первого раза быстро улавливала как надобно, сама не стеснялась переспросить, ежели что-то смущало. Раньше Миронег провозился бы целую седмицу, не меньше, а с помощницей они слаженно управились за пару дней.

В камышах у реки наготове стоял срубленный на скорую руку плот. И здесь Услада помогала, как могла, – тонкими изнеженными ручками подтаскивала бревна, подавала веревки. Миронег ворчал: «Сам я, чего схватила, не бабья работа», – а все ж было приятно.

А вчера городская певунья подоила свою первую козу, а потом в детском восторге бегала с подойником, ворковала с умиротворенными козами и гладила кудри игривых козлят. С очагом и стряпней правда дела пока шли туго: кресало в слабых пальчиках не хотело выбивать искры, вода из котла убегала, заплескивая огонь, каша пригорала. Здесь Миронегу приходилось не зевать и вовремя исправлять чужие ошибки. Услада краснела, прикусывала губку, вставала на цыпочки за плечом, чтобы лучше разглядеть, что и как делает опытный бортник.

А уж тесто так просто измывалось над девчонкой, хватая за руки, прилипая к столешнице и пытаясь сбежать наземь. Пек Миронег себе редко, заранее настаивая хмельную закваску и перемалывая тяжелыми каменными жерновами зерно на муку. Хлопотная это работенка, а все ж без хлебушка-то как, не плавать же в вервь, попрошайничать у баб, всякий раз, как захочется отведать румяной корочки. Вот и приходилось выпекать караваи самому. А научил дед Корчун, он, казалось, умел все, не чураясь ни мужской, ни женской работы. Выжить в лесу – вот главная его наука. Теперь Миронег старался обучить ей Усладу, но пока с переменным успехом. Ну, не все сразу, вот мед уже ладно запечатывает, и то уж хорошо.

– А что ты тут зимой делаешь? – бросила через плечо Услада, обернув очередной горшок.

– Лычаницы плету, – подмигнул ей Миронег, – горшки леплю.

– Вот эти? – изумилась Услада.

– Их.

– И это можешь? – и такое восхищение было в больших карих очах, что умелый хозяин невольно засмущался.

– Да чего там уметь, – небрежно отмахнулся он, – глину по осени заготовил, словно тесто глину замесил, водички чуть подливая, а там раскатывай лентами, как у девок в косах, и сворачивай из них горшок али крынку, потом скребком швы затираешь да в печь, там главное жар нужный держать, чтоб не лопнули. Не так ладно, как у градских горшечников, они на круге лепят, стеночки тоненькие…

– А ты женат был? – внезапным вопросом перебила его Услада.

Миронег отвернулся, как бы по делу, пряча лицо.

– Был, – сухо отозвался он.

– Померла, да? – тихо спросила Услада, опуская очи.

– Надеюсь, жива-здорова, – с легкой горечью усмехнулся Миронег.

– Как так, в монастырь подалась? – Услада подвинулась ближе, уже не скрывая отчаянного любопытства.

– Нет, – буркнул Миронег. – Все, управились. Иди отдохни, я пойду огонь разведу, обедать пора.

– Прелюбодейка, да ты ее прогнал, да? – не собиралась отставать Услада, не замечая, что бортнику про то совсем уж говорить и не хочется.

– Хорошей женой она была, – перестал прятать взгляд, а в упор уставился на любопытную девку Миронег, Услада покраснела, но взгляд тоже не отвела.

– Чего ж тогда? Ты к той бабе, что давеча прибегала, наведываться стал, так ее отец с братьями отобрали. Я слыхала, такое бывает.

– В байках твоих? Там и не такое бывает, – скривил губы в усмешке Миронег.

– А чего ж не хочешь мне сказаться? Я никому не скажу, – Услада осенила себя распятьем.

– А чего ты не желаешь говорить, почему тебя ищут? Я тоже про то помалкивать стану, побожиться могу, – показал крепкие зубы Миронег.

– Я дров принесу, – махнула косой Услада, разворачиваясь к поленнице.

– Отпустил я ее, – кинул ей в спину Миронег.

Услада замерла, потом медленно повернулась.

– Ты ж любил ее, по всему видно, зачем же отпустил? – сверкнули карие очи.

– Зачахла бы она рядом со мной, – вздохнул Миронег и сел на бревно.

– С чего бы ей чахнуть? – рядом присела Услада, глядя на него с сочувствием. – Ты хороший.

– Сейчас, может, и хороший, а молодой дурной был. Я ее в сечи добыл. С половцами сцепились, стан их разграбили… Ну, я ее полоном себе и забрал. Тоненькая, чернявенькая, на тебя похожа. Ты чернявенькая в кого?

– Не ведаю, я своих не помню. Так она у тебя поганая была?

– Окрестил, Еленой нарекли. В дом хозяйкой привел.

– Венчались?

– Нет, да то все равно.

– Да как же – все равно. Разве можно? – Услада придвинулась чуть ближе.

– Слушай, чего ты пристала? – возмутился Миронег. – Собирался как пообвыкнется, только не пообвыклась, как на волка на меня смотрела. Не любо ей здесь было, туда душа просилась, – он посмотрел куда-то на юг. – Мне бы потерпеливей быть, поласковей, а я злился.

– Тоже ничего не умела, да?

– Все она умела, рукастая была. Но… дитя скинула, а потом и вовсе слегла. Я за знахаркой, а та говорит, ежели не отпустишь ее, помрет с тоски. С погаными мирно было, с купчинами их весточку послал, приехал за ней то ли брат, то ли… Он за нее выкуп привез, я не взял. Она с ним уехала, даже не повернулась на прощание. Тяжко было, – Миронег замолчал, потом принялся разводить костер, старательно раздувая давно остывшие головешки.

– Глупая она была, зря убиваешься, – с видимым равнодушием бросила Услада и побежала за дровами.

– Много ты, птаха, понимаешь, – кинул ей Миронег.

– Да уж не так-то сложно то понять, – с видом умудренной опытом бабы проговорила Услада. – Небось сидит в своем шатре, да по тебе слезы горькие роняет.

– Ну, теперь я к тебе буду приставать с расспросами, – злорадно потер руки Миронег.

Услада напрягла плечи, готовясь держать словесную оборону.

– Жениха-то за бусы целовала? – прищурил Миронег глаза. – Али не целованная?

– Вот я на такие срамные вопросы отвечать не стану, – разобиделась Услада.

– Видишь, как неловко, когда кто-то в твое потаенное ломится, – Миронег поставил котел на огонь. – Не бойся, я пошутил, больше пытать не стану.

Дальше они молча суетились у костра, каждый переживая свои, только им ведомые воспоминания. Каша поспела, наполняя стоячий безветренный воздух сводящими живот запахами.

– А вот разве бортники в степь за полоном ходят? – вдруг вскинула голову Услада.

– Бывает, – уклончиво отозвался Миронег.

– И бился ты как ратный, – задумчиво проговорила догада.

– Вот тут только один ответ – ты сказываешь всю правду про себя, а я про себя, так и быть, – и по тону бортника было ясно, что здесь уж он будет неприступен.

– Я уж все рассказала, – буркнула Услада, но приставать с расспросами больше не стала.

Миронег побрел последний раз проверить плот, завтра предстояла дальняя дорога, нельзя чтобы поклажа перевернулась и драгоценный мед пошел на дно. Услада побежала хвостиком следом, она вообще не любила оставаться одна, все время тревожно озираясь на заросли и пугаясь каждого шороха, и только рядом с Миронегом делалась спокойной и даже иногда веселой.

Вдвоем они уселись на край плота, погружая ноги в теплую воду и глядя, как стрижи чертят воздух острыми крыльями. Миронег вынул откуда-то крынку с квасом, хлебнул сам, передал Усладе, она отхлебнула, вернула обратно. И так привольно и благостно было в этот миг.

– А я бы здесь осталась, – вздохнула Услада.

– Где это, здесь? – поперхнулся квасом Миронег.

– У заводи, – полными восхищения очами посмотрела девчонка на закат, – в избушке этой, рядом с козами, бортями, при баньке.

– К этим бортям и баньке еще я прилагаюсь, – усмехнулся хозяин усадьбы, – про женку все выведывала, нешто в жены напрашиваешься?

– Просто хорошо здесь, – не подхватила его шутливого тона Услада, продолжая следить за уплывающим за окоем солнцем, – а в жены я не напрашиваюсь, за то не тревожься.