Текст книги "У Червленого яра (СИ)"
Автор книги: Татьяна Луковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Annotation
Юная певунья-сказительница становится свидетельницей страшного преступления, а, как известно, от свидетелей избавляются. И теперь ее гонят как дикую лань по бескрайним лесам. Охотники вот-вот настигнут добычу, расстояние сокращается, но судьба благосклонна к беглянке, девушка попадает в усадьбу пасечника-отшельника, доброго, терпеливого и надежного парня. После стольких дней тревоги и страха – тихая пристань. А, может, не стоит бороться за правду и выводить злодеев на чистую воду, просто остаться здесь, среди мерного жужжания пчел, на правах жены и хозяйки?
У Червленого яра
Глава I. Незваные гости
Глава II. Разумник
Глава III. Потеха
Глава IV. Неслуха
Глава V. Ссора
Глава VI. Сватовство
Глава VII. Проводы
Глава VIII. Гроза
Глава IX. Каин
Глава X. Склон
Глава XI. Воровка
Глава XII. Воробышек
Глава XIII. Баня
Глава XIV. Вместе
Глава XV. Медосбор
Глава XVI. Вести
Глава XVII. Бусы
Глава XVIII. Лисичка
Глава XIX. Жена
Глава XX. Отход
Глава XXI. У костра
Глава XXII. Отмель
Глава XXIII. Выбор
Глава XXIV. В путь
Глава XXV. Весточка
Глава XXVI. Имя
Глава XXVII. Добро
Глава XXVIII. Правда
Глава XXIX. Лапотник
Глава XXХ. Чужая гробница
Глава XXXI. Архангел Михаил
Глава XXXII. Своя правда
Глава XXXIII. Вече
Глава XXXIV. Бытие
Глава XXXV. Якимка
Глава XXXVI. Дорога
Глава XXXVII. Домой
Глава XXXVIII. Тень
Глава XXXIX. Возвращение
Глава XL. Борть
ЭПИЛОГ
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
У Червленого яра
Глава I. Незваные гости
Июль 1217 года (лето 6725)
Миронег кончиками пальцев ноги прощупал перед собой землю – не скрипнет ли ветка, не зашуршит ли трава, создавая ненужный шум, и, лишь ощутив мягкий мох, осторожно перенес вперед вес всего тела, едва слышно выдохнул, снова принялся шарить. Шаг за шагом с подветренной стороны, со всеми предосторожностями он медленно продвигался к заветной цели.
И вот любопытного доброхота от нужной поляны отделял только густой куст лещины, а за ним… Миронег упал наземь, поднырнул под орешник, прополз на животе и раздвинул перед носом крапиву. «Он», – улыбнулся своей удаче.
На поляне щипал траву могучий зубр-одиночка. Лобастая морда склонялась к земле, высокую холку ласкали солнечные блики, бурая шерсть, смахивавшая на болотную тину, свисала вниз тонкими прядями, бока мерно вздымались от ровного дыхания. «Хорош», – залюбовался Миронег. Он знал все места, где паслось и подходило к водопою стадо – степенные самки, резвые двухлетки и совсем крошечные новорожденные зубрята, тонконогие баловни. Но матерого самца пока видеть не приходилось. До этого попадались лишь следы его присутствия – сломанные ветки, кучки навоза, царапины на коре, оставленные крепкими рогами. И только раз на рассвете мелькнуло в отдалении нечто похожее на ходячую гору и растаяло в утреннем тумане, словно и не было. Но Миронег упрям, отступать не привычен. Решил найти, так найдет, никуда князь зубриный от него не денется.
Нет, Миронег не пришел со злом, ему и в голову не могло прийти поднять руку на этого красавца, священный трепет охватывал душу, при виде дикой мощи и одновременно уверенной стати лесного великана, истинного хозяина Червленого яра. Ни стая волков, ни медведь не были страшны опытному зубру, и только алчные людишки, с их острыми копьями да пронырливыми стрелами, могли причинить вред. А зачем? Для забавы, чтобы показать дурную удаль да хвастать на пирах, как с одного маха завалили матерого вожака. Мясо-то негодное, с привкусом мускуса и приторным запахом. Уж лучше домашнего бычка пустить на убой.
Миронег попусту зверье не изводил, ведь это он у них в гостях, притулился к лесу со своими бортями, но посмотреть вот так, вблизи, на соседа уж больно хотелось. Три дня Миронег плутал в хитросплетениях оставленных зубром следов, залезал на деревья, чтобы дальше видеть, выбирал направление ветра. Охота того стоила. Зрелище завораживало.
Но вот могучий зубр тряхнул толстой шеей, развернул большую голову, принюхиваясь. Даром, что лесной хозяин, не только сила, но и чутье при нем, без этого никак. Миронег замер, даже перестал дышать. Что ежели попрет? Лететь прочь, сверкая босыми пятками, или белкой взлетать на ветку? Зубр фыркнул, ниже опустил рога и быстрым галопом пошел к кустам орешника. Дожидаться атаки Миронег не стал, а благоразумно метнулся прочь. Зубр презренного нахала догонять не стал.
«Ничего, заготовлю к зиме сена побольше, так еще и подружимся».
Меж двух стволов Миронег нашел оставленные поршни, обулся и легкой походкой пошел к дому.
Неладное он почувствовал еще издали, по тревожным крикам птиц: «Чужой» – на все лады передавали они. Неужто медведь пожаловал? Давненько не было. Миронег поправил за поясом топор, но это ежели совсем тяжко придется, а так-то припасен резкий свист, что – что, а свистеть Миронег умел, сам дядька Яким научил, а тот знатным свистуном был, за десять верст услыхать можно было, не меньше. А еще меж жердей тына козлятника всегда лежали колотушки, шуму много, кого хочешь спугнешь.
Поспешать надобно. Коли влезть успел, так борти жаль, да это полбеды, не задрал ли бурый козочек? Три дойные козы, бодучий козел Рогач да россыпь козляток – богатство Миронега, его сытая жизнь даже при неудачной охоте. Стадо он держал на островке средь речной водицы – чтоб не искать рогатых неслухов по всему яру, да и хищникам не так просто добраться. Вот только медведи иногда настырны и плавать горазды. Миронег прислушался – блеянья не слышно. Снова ускорил шаг, почти переходя на бег.
Нет, не медведь. Ухо уловило собачий лай. Собаки, стало быть, рядом и человек или люди. Что забыли на его лесном дворе? Разбойничать пришли али случайно забрели? Хорониться Миронег не собирался, за свое добро он готов сцепиться с любым. Убьют, ну значит так уж на роду было написано. Так он жил уже много лет, радуясь каждому божьему дню, а сколько их осталось, то не ему ведать.
Миронег с бега перешел на уверенный шаг, ладонь грела обух топора. Теперь доносился не только собачий лай, но и конское ржание. Лошади здесь, в чаще? Как смогли верховыми продраться? Меж стволов замелькали шитые свиты и блеск брони. Воины. Хорошего не жди. Миронег мысленно попросил у Бога и Пресвятой Богородицы за все прощение, осенил себя распятьем и пошел к усадьбе.
Собаки почуяли его, принялись брехать, одна выскочила навстречу, зарычала, ощетиниваясь.
– Прочь пошла, – попер на нее Миронег.
– Кто таков? – вышел из-за ствола коренастый воин в годах с густой бородищей, в броне и при сулице[1].
– Бортник я, вы-то кто таковы? – с видимым спокойствием отозвался Миронег.
– Бортник пожаловал, – крикнул дозорный назад.
– Так веди того бортника, – отозвались с поляны.
Дозорный протянул было руку к рукаву рубахи Миронега.
– Сам ходить умею, – огрызнулся тот, выходя к усадьбе.
На поляне было многолюдно: с десяток добротно облаченных всадников, привязав коней к козлиному тыну, сидели на поваленных бревнах вкруг кольцевой каменки-очага и ждали, когда дожарится на вертеле мясо, воины, облаченные попроще, суетились вокруг. Внутренним чутьем Миронег понял, что шкворчит жиром его козленок. А и не понял бы, так белая окровавленная шкурка, валявшаяся здесь же, подсказала бы не хуже. Понятно, как кони сюда смогли попасть, на двух плоскодонных ладьях приплыли вместе с знатными ловчими. А по дороге те горе-охотнички и на островок его заглянули, не побрезговали.
Кто ж такие? Вон те, двое, что уселись на постеленную для них рогожу, по виду – отец и сын, ой, не из простых, высоко летают. Гриди[2] их ладно разодеты – узорочье по свитам, сапоги – мягкий сафьян, гривны серебряные на загорелых шеях, а уж эти так и вовсе глаз роскошью слепят, одни пестрыми цветами шитые корзени[3], небрежно накинутые на плечи, чего стоят. Отец с копной непослушных слегка вьющихся волос, прореженных первой проседью. Светлые брови как на валах покоились на мощных выступах надбровниц, крупный нос выделялся на почти квадратном лице, в изгибе тонких губ играла усмешка, крупные руки упирались в колени, такими меч таскать, что пушинку. Сын, хоть и смахивал на отца – и выступами бровей, и курчавой макушкой, и широким носом, а все ж был более мягок чертами лица, видно матушкина кровь сильно разбавила отцовское начало, а, может, молод еще, лет двадцати, не старше.
Миронег при виде богатой одежи не стушевался, видал он и не таких, а вот козлика было жаль, и одного ли, может, всех под нож пустили.
– Бортник это, – ответил на вопросительный взгляд главаря бородатый дозорный. – Кланяйся, лычаница болотная, – хотел он отвесить подзатыльник Миронегу, но тот зыркнул на него злым диким взглядом, что сразу охладило желание подучить невежу.
– Я-то бортник, и козел мой был, коли вы не приметили, – надменно проговорил Миронег.
– А мы – мытари[4], – усмехнулся главарь, – давно ли княжью долю платил, бортник? Чай, не на своей земле живешь.
– Нынче князей больно много, всем не наносишься, – в тон ему отозвался Миронег.
– Княже, дай я поучу этого смерда чумазого, – поднялся с бревна крепкий воин с пересекающим грубо вылепленное чело шрамом, и не дожидаясь одобрения, вынул из-за пояса плеть; болтавшегося на поясе меча, видно, Миронег был недостоин.
– Да не надобно, – встрепенулся юный княжич, – мы заплатим за ущерб, – начал он рыться в калите.
– Гюргя[5], не встревай, – осадил его отец, уже с азартом наблюдая за движениями своего гридя.
– Не добро это, – пролепетал юнец, но все ж смиренно сел.
«Гюргя, стало быть княжича Юрием кличут, а этот-то кто?» В чьей из разросшейся семьи рязанских князей вотчине ныне земли Червленого Яра Миронег толком не знал, да и сами князья вряд ли то ведали, постоянно враждуя. Однако по прошлой осени от Глеба приплывали, не он ли?
Меж тем воин со шрамом медленно стал разматывать плеть. Возраста он, должно, был одного с Миронегом, лет тридцати, и в плечах одного обхвата, вот только ростом бортник был на полголовы выше, но гридя то не смущало – подумаешь – смерд, нешто ратному ровня. Плети Миронегу случалось отхватывать, дядька Яким на расправу был скор, но он же и подсказывал: чтоб битым не быть – вертись проворней. Миронег не стал ждать, пока его ужалит тонкий ремешок, выхватив топор, первым наскочил, грозя обухом. Гридь умело отскочил, недовольно нахмурился, щелкнул плетью, но широко размахнуться не получилось, Миронег поймал ее налету, рванув из крепкой руки. Раздался хохот дружинников.
– Сам напросился, – рявкнул гридь, чуть отступая и вынимая из ножен меч.
– Не добро, – снова подал голос княжич.
– Не убей, – предупредил и князь.
– Постараюсь, – сверкнул щербатой улыбкой гридь и попер на Миронега.
Меч против плотницкого топора – чести немного, но Миронег еще побарахтается, уж не поросенок в западне. Давненько он не бился, в той, другой жизни.
Гридь сделал быстрый взмах, Миронег уклонился, пиная пяткой врага в колено. Гридь выругался, снова взмахнул. Ой, как близко пролетело лезвие, Миронег ответил ударом снизу, но промахнулся. Оба замерли, тяжело дыша и пытаясь угадать чужой замысел. Гридь решил переть напролом, ведь у него было преимущество в оружии, да и броня не давала Миронегу пробиться. По-хорошему сейчас надо бы дать деру, иначе получишь удар, пусть и плашмя, а, может, и лезвием, с этого детины станется. Да как бы не так! Миронег в мгновение наклонился и, зачерпнув горсть сухой земли, швырнул в искалеченное шрамом лицо. Воину дружинному то не по чести, а бортнику и так можно. Противник, выругавшись, невольно схватился за лицо. Этого оказалось достаточно – Миронег очумевшим котом кинулся на гридя, вышибая меч. Металл с тупым звуком ударился о каменную кладку очага. Новый удар обухом промеж лопаток повалил ядреного гридя на колени.
– Довольно, – рыкнул князь.
Воин, тяжело выдохнув, поднялся и, шатаясь, отошел прочь, к нему подскочили свои, помочь стащить броню, снять свитку и облить холодной водой, чтоб быстрей очухался.
Миронег, разгоряченный битвой, глубоко дышал, с вызовом оглядывая людей князя, мол, кто еще. Желающих пока не находилось.
– Ты кто таков, бортник? – сузил князь глаза.
– Мирон я, сын бортника Корчуна, – не отвел очей Миронег.
– Откуда драться-то так научился?
– С медведями в обхват, – растянул беспечную улыбку Миронег.
Дружина снова грохнула хохотом.
– Вечереет, на постой у тебя станем, – лениво поднялся с бревна князь. – Эй, шатры ставьте.
Отделаться от незваных гостей не получалось.
[1] Сулица – коротко копье. [2] Гриди (гридни) – охрана, личные телохранители князя. [3] Корзень (корзно) – расшитый плащ, элемент княжеского облачения. [4] Мытарь – сборник податей. [5] Гюргя (Юрий) – вариант имени Георгий.
Глава II. Разумник
Ночь накинула черную мятлю[1] на вершины деревьев, где-то в кронах ухал филин. Миронег, скользя по темной воде, обогнул на своем шустром дощанике пузатую ладью, причалил к пологому берегу, отточенными движениями без лишней суеты вытащил лодку, укрыл ее в густом кустарнике и, подхватив крынку с парным молоком, отправился к усадьбе. Наконец-то все дела переделаны, можно и отдохнуть. Коз заботливый хозяин подоил и оставил на острове, чтоб не создавать новый соблазн для чужаков, и так недосчитался двух самых упитанных козлят.
Княжий стан почти погрузился во мрак, почивать в шатер ушли князь с княжичем, кмети[2], и только где-то в лесу трещали сухими ветками дозорные, да у одного из костров еще сидели двое – вернувшийся с дневного караула старик-бородач и задира-гридь со шрамом, они вели неспешную беседу и по очереди отхлебывали из братины.
– Эй, бортник, иди к нам, – дружелюбно махнул гридь, словно и не было никакой драки.
Миронег убрал крынку с молоком в ледник и подсел к костру. Надо же узнать, сколько еще эти незваные гости будут испытывать своим присутствием его терпение.
– Силен, лешак лохматый, силен, – похлопал гридь Миронега по плечу, – и приложил крепко так, в голове и сейчас шумит.
– То у тебя, Петрила, от бражки шум, – крякнул старик-бородач.
– Бражку не трожь, бражку сама теща почтенная настаивала, она толк знает, – гридь назидательно поднял палец кверху. – Отпей, что слеза, – протянул он Миронегу братинный ковш.
– Постник я нынче, – без особой радости взглянул на ковш Миронег.
– Ночью с неба не видно, – отмахнулся Петрила.
Миронег чуть отхлебнул.
– На ловы светлейший ваш выехал? – поинтересовался небрежно.
Уж не за зубром ли могучим эта малая ватага прибыла в самое сердце Червленого яра?
– Да, я бы на ловы сходил, – мечтательно улыбнулся Петрила, – на медведя-шатуна по снегу, самое то.
Из его скользкого ответа Миронег так и не понял – то да или нет.
– Верно, зверь нынче еще тощий, жирок не нагулял, вот по осени ловы славные, – поддержал он разговор. – Так что ж, не на ловы?
– Эк, ты горазд выспрашивать, бортник, – прищурился Петрила.
– А нешто то тайна какая? – усмехнулся Миронег. – Не хочешь, так и не сказывай, мне-то какое дело.
– У тебя-то да, какие там дела, знай себе ходи да поглядывай, когда пчелы мед натаскают.
– Так оставайся, медку поедим, на ловы по осени сходим, – Миронег расслабленно откинулся назад, вытягивая ноги к тлеющему костру.
– Рад бы в рай да грехи не пускают, – Петрила снова приложился к братине. – А сейчас медком свежим не угостишь?
– Не наносили еще, по осени. Отплываете-то когда? – спросил Миронег в лоб.
– Надоели уж?
– Больно прожорливые.
– А ты уж больно нос дерешь для бортника простого. Одичал здесь, почтения к нарочитой чади[3] не имеешь, – Петрила сверкнул хмельными очами.
– Ну, чего пристал, – вмешался бородач, до этого сидевший тихо, – он к нам в гости не заваливался.
– В гости, может, и не заваливался, а на княжьей земле сидит, а княжью долю не платит.
– Я в вервь[4] свою лепту вношу, – огрызнулся Миронег, – а куда уж они потом несут, так то не мое дело.
– А носить надобно князю нашему Ингварю, ибо его отчина: и по Дону, и по Вороножу, и по Хопру, и по Вороне, и тут, по Савале, – Петрила по очереди загнул все пальцы на широкой руке.
– Ингварь? – удивленно приподнял брови Миронег. – Мнится мне, Глеб Владимирович дары от нас собирал.
– Да этот Глеб много себе позволяет, зарвался совсем! – чуть ли не выкрикнул Петрила. – На чужой кусок рот разинул. Нет его тут земли! Ну, ничего, уж сумеем его укоротить, чай, и сами – ножны тертые.
– Ну, то ваше дело, нам-то какая разница, кому платить, – пожал плечами Миронег.
– Я те покажу, какая разница, – разъярился Петрила, – нашего Ингваря это земля, остальных князьков взашей следует гнать.
– Ну, чего разбушевался, – одернул дружка бородач, – кому ты сейчас чего доказываешь?
Петрила посмотрел на Миронега мутным взором, махнул, мол, и верно, чего с этим лешим из болот спорить.
– Нашего князя здесь удел, – снова повторил гридь, зевая в кулак, – а там, гладишь, и еще чего получим. Уступать не станем. Ох, теща забористо травок намешала, очи слипаются.
– Так иди приляг, я там уж постелил, – махнул на крайний шатер бородач.
– Пойду, раз бортнику медку для меня жалко, – и Петрила шатающейся походкой побрел к ночлегу.
Старик и Миронег остались у костра. Миронег пошевелил угли, добавляя света.
– Да уж, разросся рязанский княжий род, – вздохнул бородач. – Тесно им, не протолкнуться.
– Будут так друг у дружки уделы рвать, найдется кому проредить, – смело посмотрел Миронег на старика.
– А ведь я тебя, Мироша, признал, – тихо, озираясь, проронил бородач.
Миронег замер, но не ответил.
– Как Петрилу приложил по загривку, так и признал. Не ожидал в такой-то глуши Якимкиного стригунка найти.
Миронег досадливо поджал губы. Ну, сам виноват, надобно было не так умело бить.
– По дядьке небось горюешь? – ласково по-отечески спросил старик.
– Бывает, – скупо признался Миронег.
– А меня признал?
– Теперь признал, дядька Милята, экую мочалу отпустил, нешто сразу разглядишь.
– Так, может, к нам. Князю ты приглянулся, возьмет не глядя.
– Кабы мне нужно было, нешто я бы сюда забрался, – горько усмехнулся Миронег.
– А здесь сгинешь, смердом стал, а гордыню усмирять не научился, – старик тяжело вздохнул. – Я вот к Ингварю прибился, пока силушки хватит, при нем буду ходить. Из них всех, он самый разумник, – совсем уж тихо прошептал бородач.
– Ежели он разумник, каковы ж тогда другие? – посмотрел в темные очи старика Миронег.
– Нет власти не от Бога.
Спорить Миронег не стал.
– Молочка парного выпьешь? – предложил он милостиво.
– Нет, после бражки побоюсь, – повеселев, рассмеялся старик. – Ладно, бывай, Мироша.
Миронег тоже отправился в землянку почивать, но долго ворочался, не в силах заснуть. Прошлое ломилось в сознание из глубин памяти, а Миронегу того совсем не хотелось. Чтобы остановить воспоминания, он начал размышлять о князе Ингваре: «Стало быть, эти ватажники пожаловали не на ловы, зверье им не надобно, но тогда зачем? В малой дружине, да плывут не с полуночи к степям, а обратно – к полуночи, значит и не на половцев собрались. Глеба Переяславского обругали, мол, не его удел, а наш… А еще не крадутся, плывут открыто, неспешно, словно никуда и не торопятся. Что им тут делать? И гридь темнит, не договаривает». Микула поднялся и сел на лежанке, нащупал ковш и хлебнул холодной родниковой водицы. «Чудно это все, ой, чудно».
«Мытари мы», – начали настырно кружить княжьи слова. И тут вдруг Миронега яркой вспышкой осенила догадка: «За княжьей долей они приплыли так рано, кормление забрать, за чем же еще! От Глеба мытари прибудут как положено, по осени, а эти самозванно сейчас с вервей свою дань сдерут, да доказывай потом, что уж уплачено. Получится, дважды отдаривайся – и тем, и этим, куда ж против князей переть. Хитро придумано. Действительно, князь – разумник».
Миронег в отсвете тусклой луны посмотрел на свои натруженные руки. Злость начала захлестывать. Хлебушек, он тяжко достается, а эти трутни лишь бы короба чужим добром набить. Миронегу-то что, заплатит, сколько ему там одному надобно, а вот в деревнях детишек кормить надобно, да от половцев откупиться, как нагрянут, степь рядом, старейшины ряд каждое лето с погаными обновляют. Тем дай, этим заплати, про тех не забудь.
Миронег тяжело вздохнул, душу рвало от бессилия, а еще вспомнился дядька Яким, еще крепкий, жилистый, такому жить да жить, покрываясь глубокими морщинами, словно толстой корой могучему дубу, медленно клонясь к земле, чтобы уйти в нее в свой срок. В свой, а не до срока, потому что чьи-то руки охочи до чужого добра…
И снова захотелось выть одиноким волком на круглую луну, что заглядывала в узкое оконце под потолком.
«А этот наглый находник пусть не радуется, что так легко верви червленые обобрал. Еще поглядим, кто кого. Сразу надобно отвадить, чтоб в другой раз даже не тянуло. Ингварю, говоришь, платить надобно, – мрачно усмехнулся Миронег, – так я заплачу, за всех заплачу, только успевай носить». Придумав забаву, хозяин лесной усадьбы сладко потянулся и погрузился в долгожданный сон.
[1] Мятля – плащ. [2] Кмети – здесь старшие дружинники. [3] Нарочитая чадь – знатные люди. [4] Вервь – община.
Глава III. Потеха
Гости отплыли после полудня. Дядька Милята украдкой с кормы махнул Миронегу рукой, Миронег скупо кивнул в ответ. Ни к чему другим знать, что они знакомы. Уходят и хорошо. В ладони сверкнула векша – плата за козлят, отданная княжичем. Миронег подозревал, что совестливый отрок отдарился по своей охоте, тайком от отца. Князь через протрезвевшего Петрилу позвал задиру бортника в дружину, но после твердого отказа Миронега в сторону гордеца даже и не взглянул, много чести – какого-то там смерда упрашивать.
Против течения княжьи ладьи плыли тяжело, медленно, иногда даже казалось, что Савала их переборет и потащит снова к Миронегову затону. Весла мерно вздымались и вновь опрокидывались в темную воду. Этак долго им придется плыть, течение здесь сильное, пойди перебори. Ну, да то Миронегу лишь на руку.
Дождавшись, когда корабли скроются за поворотом, бортник прыгнул в дощаник и, выведя его на середину реки, отдался стремительным потокам. Ему-то с Савалой по пути.
Изгородь веси[1] выплыла из-за поворота. Миронег заработал веслами к берегу. Развешивавшие на берегу бредень мужики приветственно замахали шапками, Миронег тоже раскланялся.
– Радята дома ли? – крикнул бортник.
– У себя.
Деревенька была совсем малая – с десяток дворов, выделившихся от большой веси в паре верст ниже по течению. Псы бортника признали, дружелюбно замахали хвостами, кинулись ластиться. Миронег потрепал их по рыжим холкам и побрел промеж низких кольев заборов.
– Давненько, Миронег Корчич, к нам не захаживал, – промурлыкала из-за тына справная бабенка, оправляя повой.
– Недосуг было, – подмигнул бортник зазнобе.
– Так, может, сейчас на пироги забредешь, – оперлась она о тын, одаривая Миронега лукавым взглядом и хлопая длинными ресницами.
– Ой, балуешь меня, Нежка, – тоже оперся о заборчик Миронег, растягивая улыбку, – как бы муж твой с братаничами[2] мне не накостыляли, грешному.
– К Вороножу подались, нескоро возвернутся, – легла пухленькая ручка на крепкую ладонь бортника.
– Уж не разгневайся, только и мне отъехать ненадолго надобно, – осторожно убрал руку Нежки Миронег.
– Так уж и надобно? – обиженно надулась зазноба.
– Крепко надобно, – Миронег порывисто притянул пышную красотку к себе, целуя в теплые губы, и побежал дальше.
– Хоть пирожков на дорожку забеги взять, – понеслось ему вслед.
– В другой раз.
Изба старейшины Радяты была просторной, а двор самым широким и ухоженным. Хозяин вместе с мальчонкой-челядином чистили стойла.
– Бог в помощь, – окликнул Миронег.
– Благодарствую, – разогнул спину Радята.
Длинный и сухой муж, лет сорока, ополоснул руки в бадье, отер о висевший на жерди рушник и направился к гостю.
– Случилось чего, Миронег Корчич? – озабоченно заглянул он бортнику в глаза.
– Князь Ингварь здесь в верви был?
– Нет, плыли какие-то лодьи, да мимо прошли.
– А в Большой?
– Того не ведаю. Чего всполошенный такой?
– Дай Сивку, отъехать мне надобно, – наклонившись к уху Радяты, проговорил Миронег, – и за козочками моими пошли приглядеть.
– Случилось чего? – снова повторил свой вопрос старейшина.
– Да пока ничего худого, да проучить, чтоб неповадно было, кое-кого следует.
– Корчич, ты уж там поосторожней.
– Извернусь.
– А как чего случится, козы да борти за мной, верно? – сузил глаза Радята.
– Уж и схоронил, – хмыкнул Миронег.
– Это, чтоб ты там от жадности не влез никуда да живехонький воротился.
Мальчонка вывел Миронегу Сивку, молодой скакун радостно заржал, предчувствуя дорогу.
– Ежели загубишь, уж не обессудь, три шкуры сдеру, – с явным сожалением посмотрел на доброго коня хозяин.
– Когда я тебя в накладе оставлял, – Миронег потрепал Сивку по мягкой гриве.
– Это да, – охотно признал Радята. – Я тебе невесту сыскал, – проронил он небрежно, – по осени к Хопру сватать поплывем. Семья крепкая, не голодранцы…
– Опять ты за свое, – отмахнулся Миронег, выводя коня со двора, но настырный дружок побежал следом.
– Негоже, Мироша, негоже одному. Ты ж не чернец, не скитник, к чему ж то? Только греха набираешься.
– Твои девки подрастут, выберу какую, отдашь? – подмигнул Миронег.
– Мои пока подрастут, ты уж щербатым хрычом будешь, станет женка от тебя, как Нежка от Боряты, к кому покрепче бегать. Думаешь, никто про вас не ведает? Оженись, там девка ладная, хозяйка добрая выйдет.
– Ну, чего пристал, других что ли дел у тебя нету? – Миронег запрыгнул в седло.
– О тебе ж, дурне, пекусь, – вздохнул Радята. – Силком свяжу и потащу на невесту глядеть, – погрозил он вслед пальцем.
Миронег уже не слушал привычные угрозы, на берегу спешился, выгрузил из лодки торбу с пожитками и овсом для Сивки, приторочил к седлу мешок сена, махнул Радяте, снова запрыгнул на коня и поехал прочь к полуденной стороне, туда, куда уплыли княжьи ладьи.
Можно ли догнать крепкие кораблики с двумя десятками гребцов каждый, коли они уж полдня как скрылись за окоемом? А Миронег надеялся, потому как вдоль пологого берега, по оврагу старицы и лесным проплешинам рассчитывал нагнать ускользающего князя. Сивке, конечно, отдых нужен, сам перетерпишь, а коняге дай передохнуть, но так и княжья дружина плывет неспешно, ночью пристают на ночлег, утром не торопятся, кашу варят, шатры сворачивают. «Догоню за пару деньков, а нет, так на переволоке к Цне уж точно не уйдут», – размышлял Миронег, углубляясь все дальше и дальше на север.
В шею изнуряюще светило солнце, от некошеных трав веяло жаром, и лишь к ночи с легким туманом от воды поднималась приятная прохлада. И на второй, и на третий день пути догнать Ингваря не удалось. Князь уходил, словно издеваясь над незадачливым бортником. «Все равно догоню», – скрипел зубами Миронег, охваченный азартом погони. И только к вечеру четвертого дня в сумерках среди ветвей на другом берегу замелькали костры. Стан.
Миронег спешился, отпустил Сивку пастись. Стараясь лишний раз не шуметь, нарубил жердей, скрутив их пеньковой веревкой. Получился малый плотец, выгрузив на него мешок с сеном и крынку дегтя, Миронег поволок поклажу сквозь кусты к берегу. Теперь от Ингваря и его дружины ловчего отделяли только темные воды Савалы. Кмети негромко переговаривались, шатры ставить не стали, просто натаскивали охапки веток и травы, чтобы соорудить ночлег. Вот и разгадка – поспешать начали. А вон и сам Ингварь – сидит на корме, отмахиваясь от комаров. Неужто собрался на ладье спать? Убивать князя Миронег не хотел, только проучить за жадность. И чего ему на берегу не спится? За спиной у Миронега встала досада.
Бортник тяжело вздохнул, но упрямо стал разоблачаться. «Разберусь», – проворчал он себе под нос. Темнота быстро сгущалась, вот уже и ладьи смотрелись черными пятнами и костры обратились в тлеющие кучки. Миронег забрел в камыши и, нагнувшись, стал натирать волосы и щеки глинистым илом, надо же полностью слиться с ночью, да и псы не должны учуять чужака. Вон они рыщут вдоль кромки воды, словно чуя неладное. Ничего, пусть успокоятся, заснут. Утренний сон самый крепкий, но ежели промедлить, может забрезжить рассвет, и тогда водная гладь прояснится. Сейчас же не все кмети улеглись, дозорные еще свежи, глядят в оба. Выждать следует, но проскочить нужно до того, как небо начнет выцветать.
Миронег присел на мешок ждать. Ежели поймают, стыда не обобраться. А еще князь улегся на ладье… Ну, должен же почуять гарь, быть того не может, чтоб не почуял. Сейчас Миронег дождется тишины, осторожно, толкая перед собой плот, подплывет к ладьям, просочится между ними и забросит мешок на борт одной из них, а потом ударит кресалом, высечет искры, подожжет деготь, да и закинет крынку туда же, куда улетел мешок. «А ежели не займется?» – екнуло сердце. «Займется, куда денется», – успокаивал разум. Лишь бы собаки не учуяли, а дозорные не услышали. Да нет, не должны, дозорных по краям стана расставили, да в лесу, до корабликов им и дела нет. «Дядька Яким такого бы не дозволил, у него чутье было», – Миронег вздохнул и потер ладонями грязные щеки.
С того берега не долетало ни звука. «Пора», – резво поднялся ловчий. Где-то в отдалении ухнул сыч, тоже охотится. Только он-то хищником и останется, а вот Миронег в любой момент может из охотника превратиться в добычу.
Плотец с легким всплеском скользнул в реку, Миронег побрел за ним, погружаясь в теплую приятную для тела воду. По венам быстрей забегала кровь…
Что это?! Яркая вспышка озарила тот берег, заставляя жмурить привыкшие к темноте глаза. У Миронега невольно отвисла челюсть – крайняя ладья пылала, горела и без его стараний. Столб огня с треском жрал правый борт. Миронег перестал грести, глядя на пламя. Ненужный плот поплыл к югу. Вот тебе и потеха, кто-то, видать, и без бортника во всю потешается.
Меж тем огонь уже облизывал щеглу[3]. И что странно, в стане никто не пробуждался, спали богатырским сном. Дозорные-то где? А отчего не лают собаки? А князь? Князь! Князь на ладье.
Миронег часто заработал руками в сторону пылающего корабля. Схватившись за уключину, ему удалось рывком забраться наверх, глаза заслезились от едкого дыма, а в легкие полезла гарь. Прикрываясь рукой, Миронег завертел головой, пытаясь хоть что-то рассмотреть. Князя он нашел на тлеющем с одного края меховом одеяле. Откинув голову, Ингварь спал или был без сознания. И больше никого. Никого?! Или Миронег их просто не нашел в застилавшем все дыму. Жар шел откуда-то снизу из-под гребных лавок: «Светец они там, что ли, уронили?»
Бортник босой ногой затоптал тлеющий край одеяла, закашлялся, со спины раздался оглушающий грохот и дохнуло жаром, это рухнула прогоревшая щегла. «В рубашке родился», – выдохнул Миронег.
– Княже, – дернул он князя за рукав.
