Текст книги "У Червленого яра (СИ)"

Автор книги: Татьяна Луковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

И далее оба, и отец, и приемный сын, молчали каждый о своем. Миронега душила тоска, Яким возможно тоже тосковал по матери, какая б ни была, а все ж своя. Миронегу то трудно было понять, родной матушки он не ведал. Хотелось думать, что она все ж вытолкнула его из горящей избы или кинула через частокол, спасая от ворогов, а не просто оставила в сырую пору на большой дороге, в надежде (или без нее), что кто-то подберет ее чадо.

Пробираясь по извилистой дороге Миронег решил отвлечь притихшего сына разговорами:

– Доберемся до Дона, сядем на кораблик и поплывем вниз к полудню, – разъяснял он Якимке. – А там сойдем в Онузе, град такой торговый есть. Слыхал?

Яким отрицательно покачал головой, оно и не мудрено, мальчонка кроме Суздаля да стольного Владимира ни про какие грады и не слыхивал, даже про Рязань и про Великий Новгород.

– Не такой ладный, как в этих краях грады рубят, а все ж неплох. Торг есть с диковинами заморскими. Даже велбула можно повидать, – при этом Миронегу вспомнились горящие восторгом очи жены и сердце надсадно защемило.

– А велбула, это кто такая? – отвлек Якимка.

– Это такое большое чудище, лохматое и доброе. Одна птаха говорила, что на меня похож, – грустно улыбнулся Миронег.

– Я бы тоже посмотрел, – вздохнул Яким.

– А в Онузе у меня котел остался, хороший такой, чистая медь. Коли Настасья не прибрала, так заберем, кашу станем варить. И топор плотницкий у нее же лежит. Без топорика в лесу трудно. Не забоишься со мной в лесу жить?

– Нет, – показывая храбрость, сразу отозвался сынок, – но все ж, проявляя разумную осмотрительность, добавил: – Тять, а волки нас не съедят или зверье то, что Лютого разорвало?

– За то не тревожься. Людей надобно бояться, а со зверьем завсегда сговориться можно. Так вот. Меч в Онузе продам...

– Меч? Да как же ты, тятя, без меча? – всплеснул тонкими ручонками Якимка. – С мечом-то ты сильнее.

– То пусть ратные им машут да красуются, – отмахнулся Миронег. – Мне, ежели чего, и топора хватит. А мы купим козу дойную с козлятами, я там видел тонкорунную, в Червленом яру такие и не водятся. Опять же лодку возьмем. Без лодки в нашем краю худо. Припасов закупим, сядем на лодочку да поплывем по Дону домой.

– А Каравай? Он в лодку влезет? – забеспокоился Яким.

– А Каравая мы в хорошие руки пристроим. Подарим деду Миляте, ему прибыток, князь небось не больно-то щедро расплатился. Пусть порадуется дед, его конь уж совсем дряхлый, а наш хоть и смирный, да еще ничего.

– Жалко Каравайчика, – вздохнул Яким, нежно погладив гриву.

– Ему в граде привычней будет, а мы его навещать станем. Ну, а потом доберемся до Яра. Я тебя в вервь сведу, там дружков себе приглядишь. А у моего дружка Радяты дочки смышленые, девки бойкие. Подрастешь, оженим тебя.

– Вот еще, я того не хочу, – фыркнул Якимка.

– Нет, брат, семья у человека должна быть. То ты зря так.

Якимка затих, видно вспоминая что-то недоброе. Миронег его не расспрашивал, ни к чему, то все осталось позади. Новь же рисовалась светлой, гладкой… для Якима, не для Миронега, для него свет дня навсегда потускнел, очи закоптило утратой и уже не продрать.

Так они и шли, в неспешных разговорах. Миронег старался править коня либо сквозь людные места, где встречные путники были не редкостью, либо выбирал совсем уж дикие и неприметные тропки. А все от того, что опасался попасть на засаду лесных татей. В людном месте побоятся напасть, а в укромном засаду какой смысл делать, коли там людей не бывает. Вот и хитрил Миронег, петляя и удлиняя путь. И ночевку выбирал или совсем уж в глухой чаще или наоборот в селении, среди таких же перехожих гостей. Хоть и затянулись полученные в бою раны, а одному против ватаги лихих людей не выстоять. Хорошо, коли просто ограбят, а ну, ежели сынка отберут, чтоб в холопы продать. Нет, такой судьбы для малого Миронег не хотел, сам волю любил и сыну то прочил.

Одна из ночевок выдалась в Пронске. Миронег оставил Якима на постоялом дворе при приветливой хозяйке и направился к детинцу. Когда-то молодой князь Юрий был добр к нему и Марфе, должен же он рассказать Миронегу, что произошло, почему умерла полная сил княжна. Но и здесь бортника ждало разочарование – Юрий спешно увел пронское войско к Рязани. Говорят, Глеб собрал большие половецкие орды и снова идет бороться за рязанский стол. То была уж не война Миронега, догонять Юрия он не собирался.

Опечаленный он вернулся к постоялому двору. Радовало лишь то, что выбранный путь домой по Дону оказался верным, а то как раз бы натолкнулись на войско поганых на половецкой тропе, что издавна пролегала по кромке Червленого яра.

Летняя дорога утомляла. Поэтому, когда в отдалении показалась костровая башня Донского Дубка, Миронег лишь утвердился в решении, что будет искать струг, плывущий вниз. Корабелы за серебро легко согласились приютить и отца с сыном, и их смирного коня. Миронег отдал последнюю гривну. Больше расплачиваться было нечем.

– Сходни кинули, – взволнованно дернул отца за рукав Яким.

– Так пошли, вишь, нам с тобой машут, – повел к стругу Каравая Миронег.

Струг, важно перекатываясь, отчалил от пристани. Якимка, возбужденно сверкая очами, припал к борту, разглядывая убегающие назад деревья и мощные валы темной воды, расходящиеся от корабля. Миронег привычно сел на весла, но греб с оглядкой, чтобы не растревожить раненый бок. Дон уносил судно все дальше и дальше к югу.

Глава XXXVII. Домой

– Вот и добрались, – указал Миронег на костровую башню и выплывший за ней заборол Онузской крепостицы.

Якимка поднялся на цыпочки, чтобы лучше разглядеть постепенно открывавшийся взору град.

– Высоко забрался, – оценил он крутые берега.

– К степи ближе, опасаются крепче, – изрек Миронег.

– У нас-то не так было, помельче.

Струг завернул ближе к десному краю, намереваясь причалить. Пробравшись средь мерно колыхавшихся на мелких волнах корабликов дубокское судно втерлось вплотную к причалу, корабелы скинули сходни. Миронег вывел за руку робевшего на шаткой доске Якимку и вернулся за конем. Каравай, почувствовав конец мучениям, охотно дал себя свести к твердой земле.

Миронег и подражавший ему сын степенно раскланялись с корабелами, помахали на прощанье руками и повели коня по крутой дороге к градским воротам.

Отвык Миронег по холмам скакать, запыхался, однако. Надобно будет наверстывать, а то разнежился, на корабельной лавке порты просиживая. По течению чего ж не плыть, и грести не надобно, Дон сам несет, только успевай править.

Воротники спокойно пропустили путников, один, кажется, даже чуть кивнул Миронегу как знакомому. Ну, может, и виделись, кто ж теперь упомнит.

– Тятя, а велбула пойдем смотреть? – легонько дернул Яким Миронега за край рукава.

– Так вечер уже, торг по утру, – указал Миронег на сворачивающих лабазы коробейников. – Пойдем сейчас к Настасье Ниловне на постой попросимся. Ежели уж пустила в избу постоялую кого, так, может, хоть на сеновале приютит али в сенях постелет. Нам с тобой многого не надобно, верно?

Якимка согласно кивнул.

– Эй, глядите, не бортник ли? – зашумели у Миронега за спиной. – Бортник, живой? Да ну, не может того быть.

Миронег повернулся. Чуть пьяненькие у частокола одного из дворов стояли вороножские десятники.

– Глядишь ты, он, медведина лесной!

– Как видишь, – кивнул Миронег.

– Миронег Корчич, да мы ж тя схоронили в Рязани еще, а ты живее живехоньких, – подлетели ратные к бывшему товарищу, сгребая в богатырские объятья.

– Полегче, полегче, – сморщился Миронег, хватаясь за бок.

– Пораненный, во как, – протянули с уважением. – Так, где ж ты пропадал, лешак ты эдакий?

– За сыном к Суздалю ходил, – указал Миронег на Якима.

– За сыном, то добро. На тя похож, – закивали десятники. – Пойдем, отметим твое воскресение.

– Нет, други, мальчонка мой с дороги притомился. К постою нам надобно пробираться.

– Ну, так завтра приходи.

– Милята-то где? Живой?

– Живой, чего с ним станется. Тут, в Онузе, при дочери живет.

– Ну и славно, – довольно кивнул Миронег. – А сами то, что ж не с князем? Сказывали, все к Рязани подались, Глеба вновь ожидают.

– Так и мы ждем, не ведомо – сразу к стольной подастся али сначала у нас тут побалует. Ежели не тут пойдет, так за нами пришлют, а ежели тут, то мы за подмогой пошлем. А ты-то что ж, не при Ингваре?

– Отвоевался, – указал Миронег на бок.

– Вот уж жаль, славный ратный был. Эй, малой, как звать-то тебя? – подмигнул один из десятников Якиму.

Якимка спрятался за Миронега, утыкаясь носом в его рубаху.

– Пугливый какой, – загоготали десятники. – Так как звать?

– Якимом, – за сына ответил Миронег.

– Отец вот твой не из пугливых, хоробрый вой был.

Видно было, что праздным гулякам охота была поговорить еще, но Миронег не желал бередить воспоминания, хотелось побыстрей убраться. С трудом он вырвался из круга дружеского внимания и, усадив Якима на коня, поспешил к дому Настасьи.

– Тять, – тихо позвал Яким.

«Про дружину будет спрашивать, – решил Миронег. – Что ж, мальцам завсегда интересно, как оно, мечом махать».

– Тять, – свесился с коня Яким.

– Ну, спрашивай уж? – подбодрил Миронег.

– А как ты узнал, что я тя жду? Ну, что за мной надобно идти?

Вот так вопрос. Это у других простые сыны, а у него не из простых, мудреный.

– Ангел, видать, нашептал.

– А-а, – успокоился Яким, снова столбиком усаживаясь в седле.

Крепкие дубовые ворота приветливо скрипнули, запуская гостей во двор. Миронег невольно остановился, глядя на отдельно стоящую избушку его былого семейного благополучия. Ее дверь была плотно прикрыта. Может, и не занял никто, хотя рядом на веревке болтались обмотки, стираная рубаха да пара рушников.

– Эй, хозяйка?! – громко позвал Миронег.

Из овчарни вынырнула седая голова. Милята? Старик разогнулся и замер, не веря своим очам.

– Дядька, а ты как здесь? – улыбнулся Миронег.

– Мироша, Мироша!!! – очнулся Милята, кидаясь к Миронегу. – А мы, греха набрались, за упокой об тебе молились. А ты вот, – Милята смахнул навернувшуюся слезу.

– Дольше проживу, – чувствуя, что тоже растрогался, с трудом проговорил Миронег.

– Мироша, так Верша, куцый хвост, сказывал, что самолично тя на сани грузил, мол, отошел, точно вам говорю. Вот ведь, враль! А мы ж поверили! А ты тут, живой.

– Ты-то чего у Настасьи на дворе забыл? – решил прекратить переживания дружка Миронег.

– Так я это… – Милята замялся, – Настасья Ниловна изволила за меня пойти. Ну, так я еще, вроде как, не совсем уж дряхлый. Силушка-то еще имеется, – он вконец засмущался. – А при зятьях в приживалах не добро мне, не привык так-то.

– То дело ладное, – одобрил Миронег с серьезным лицом.

– А твою мы не обижаем, за дочку у нас. Настасья-то своих схоронила, нам дочка в радость.

Миронег ничего не понял, о чем там бормочет дружок.

– Изба наша не занята, а то я с Якимом Миронежичем, сынком моим? – вывел из-за спины Миронег Якимку.

– Вот уж славный малый. И имя доброе, уж наш Яким там, на небушке, доволен, – Милята бесцеремонно поднял Якимку на руки. – Добрый сынок, на дороге нашел? – лучше, чем десятские, знавший Миронега, сразу уловил дядька.

– Из Суздаля привез, там приглядел.

– Вон куда тебя занесло. А мы-то тут уж как убивались. А бабы наши все ткут да ткут. Целыми днями голова к голове сидят. Уж так твоя ткать-то желает научиться. Учи, и все тут. А я на них ворчу – брюхо уж большое, чего там над нитками сидеть да очи рвать.

У Миронега перехватило дыхание. Он побелел, а руки заметно задрожали.

– Моя… то кто? Ты про кого? – осторожно, словно рыбак, опасающийся спугнуть верткую рыбу, спросил Миронег.

– Ты, должно от ран еще не оправился. По голове тя под Рязанью не ударяли? – сердобольно посмотрел на дружка Милята.

– Моя, то кто? – снова повторил Миронег.

– Так это водимая твоя, Марфа Володимерьна. Ее ж вроде как отпустили… ну, велели про то, что она… короче, дочка она моя, вдовица твоя, Миронегова. Так всем и сказываем. А тут радость-то какая…

Миронег не дослушал, сбивая дыхание, бросился к двери избы Настасьи. Пробежал сквозь сени, распахнул двери в горницу.

При свете лучин его Марфуша прилежной ученицей сидела подле Настасьи и работала малым челноком, продевая нити. Его Услада! Живая, чуть округлившаяся в щеках, с выступающим сквозь поневу животом вот так просто сидит на лавочке, а не лежит в сырой земле.

– Ма… Марфа, – окликнул Миронег сухими губами.

Она вздрогнула плечами, повернула голову. Очи встретились. Марфа заморгала ресницами, словно пытаясь проверить – снится али нет. Медленно поднялась.

– Мироша, – прошептала.

Задыхаясь, сделала пару шагов.

Миронег не выдержал и сам подошел, взял за теплую руку, утонул в карих очах.

– Ай! – схватилась за живот Марфа. – Ай! – испуганно перевела взгляд с Миронега на Настасью.

– Ну, чего ай-то? – усмехнулась Настасья.

Марфа отмахнулась и прижалась к Миронегу, зарываясь лицом в его рубаху.

– И сердце бьется, – прошептала она и отчаянно зарыдала.

– Не плач, – обнял жену Миронег, – все теперь хорошо будет.

– Хорошо, – закивала Марфа, – хорошо. Где ж ты был? – провела она кончиками пальцев по его щеке.

– В Суздале, на твоей могилке, – хрипло отозвался Миронег.

– То я туда Усладу велела перевезти, раз ей нельзя в соборной церкви лежать. Хотела, чтоб она у реки, к Вячко ближе, лежала, он же в реке утоп. Ай! – Марфа снова схватилась за живот.

– Побудете еще вместе. Ступай, ступай, – стала выталкивать Миронега Настасья.

Он вопросительно уставился на Марфу. Она кисло улыбнулась.

– Ну, чего встал? – прикрикнула на Миронега Настасья. – Рожает баба твоя. Поди, после позовем.

– Рановато, – встревожено посмотрел на жену Миронег.

– Тебе-то откуда знать, – фыркнула Настасья. – Иди-иди, все ладно будет.

Марфа улыбнулась бодрее.

– Ты только не пропадай больше, – прошептала она.

– Не пропаду, – расцеловал ее в обе щеки Миронег и неохотно вышел.

– Ну, там дело долгое, а вам с дороги поесть требуется, – в малой избе Милята выложил из корзины на стол румяные пирожки. – Тут и квас, – поставил он крынку, – испейте. Хлебай, Якимка, хлебай.

Яким жадно накинулся на еду. Миронегу кусок в горло не лез, он прислушивался, но ничего не было слышно.

– Тять, а кто там? – с любопытством спросил Яким.

– Матушка твоя, братца тебе али сестрицу рожает, – за Миронега ответил Милята.

Яким бросил есть и притих.

– Ты чего? – приметил перемену Миронег.

Яким, замкнувшись, промолчал.

– Ты не бойся, – потрепал Миронег сына по голове, – новая матушка твоя добрая, почти в сестрицы тебе годится. Она таких малых нянчить приучена. У нее племяшки были, она им басни сказывала. И тебе будет.

– А что ж ты не сказывал про нее? – обиженно поджал губы Якимка.

– Думал, что в живых ее нет, – задумчиво проговорил Миронег.

А ведь он чуял, что его Марфа не померла, не хотел верить, да ведь так и вышло. Только бы сейчас разродилась. Должна разродиться.

Все заиграло иными красками. Мир снова стал большим и бескрайним, а в очах появился блеск радости бытия.

Якимка уже клевал носом, надобно перенести его на лежанку. Миронег нагнулся.

– Иди, отец, с дочкой знакомиться, – заглянула в горницу Настасья.

– А Марфа как? – вскочил Миронег.

– Еще тебе нарожает. Иди – иди, волнуется.

Миронег взял за руку встрепенувшегося Якима и поспешил к хозяйской избе.

Марфа, осунувшаяся, но по случаю уже прибранная и даже со знакомыми бусами на шее, лежала на широкой лежанке, рядом висела колыбель, там что-то копошилось. Миронег подсел на край лежанки, взял жену за руку.

– Маленькая родилась, – чуть виновато произнесла Марфа, – но Настасья Ниловна сказала – крепенькая. Ты глянь, глянь на нее.

Миронег заглянул в люльку и увидел смуглое личико и крошечный сопящий носик.

– Вылитая матушка, – улыбнулся муж жене. – А я тут нам еще сынка нашел, – он слегка подтолкнул Якима к лежанке.

Марфа и Яким с любопытством уставились друг на друга.

– На могиле твоей сидел… Не дал мне… – Миронег не смог пред женой произнести дальше, но Марфа все поняла.

– А как звать тебя? – протянула она руку мальчику.

– Яким, – робко вложил он малую ручонку в узкую женскую ладонь.

– Наш Якимушка, – приняла сына Марфа. – Теперь можно и к Яру плыть. Домой. Я хотела, да Милята сказал – без мужа там пропасть, а теперь можно и домой.

– Нет, пока домой нам нельзя, – мягко проговорил Миронег, – вам окрепнуть надобно, дочь окрестить. Избу до холодов можем не успеть срубить, а малую застудить нельзя. Здесь перезимуем, а по весне уж и поплывем.

– Так-то долго, – вздохнула Марфа.

– Да не так уж и долго, в трудах и повернуться не успеем, как отплывать надобно будет. А то прирастем тут, и не захочешь в леса возвращаться, – подмигнул Миронег жене.

– Захочу, крепко захочу. Домой нам надобно, – разволновалась Марфа.

– Домой, так домой, – согласно кивнул Миронег.

Глава XXXVIII. Тень

Большая лодка плыла мягко, без рывков. Миронег управлялся с ней как с игрушечкой, не зря столько за нее отдал. Серебра, конечно, было жаль, ведь то приданое жены, горбом не заработанное, а Миронег не привык на содержании у бабы сидеть. Но меч в счет платы плотник ни в какую брать не хотел, гривны ему отсыпь, и все тут. Да и Марфа уперлась: «Пусть при тебе останется, спокойней. А все мое – твое, бери да не раздумывай». Пришлось отсчитать от суммы, тайком выданной князем Юрием тетушке.

Пред очами чертили воздух бойкие стрекозы, с берега доносилось истошное кваканье лягушачьих свадеб, солнышко заваливалось к окоему, медленно окрашиваясь в нарядный малиновый цвет. Дон сам нес лодку, но Миронег не расслаблялся, внимательно вглядывался вдаль, выбирал путь, то забирая к крутому берегу, то проскальзывая по мелководью у пологого края.

На носу бок о бок сидели Марфа с Якимкой, Марфа качала придерживаемую ногами плетеную колыбель. Весь вечер проказница Еленка досаждала матушке с братом, просилась из рук, желая ступить за борт на гладкую воду или рвалась к жалобно мекающим за спиной Миронега козлятам. Своевольная, вынь да положь. Ох, тяжко с ней дорогой. И вот наконец, намаявшись, Еленка сникла на коленях матушки и была со всеми предосторожностями уложена в колыбель и на всякий случай привязана лентой к лавке. Можно и выдохнуть.

Отчалив от Онузы, путники сперва чувствовали себя спокойно, плыли днем, не таясь, ночевали на отмелях, разводя в сырой майской ночи костер побольше. Но чем дальше уводила лента реки от обжитых мест, тем более осторожным становился Миронег, не желая глупо рисковать. Днем хоронились в укромном месте и выплывали лишь к вечеру, предварительно обшарив окрестность глазами. Дальше дощаник плыл в ночи, крадучись, при свете звезд и луны, а то и вовсе в полной темноте. И здесь Миронегу приходилось попотеть, чтобы не врезаться в какую корягу или не посадить большую лодку на мель. Марфа помогала, усаживаясь на край и тоже стараясь разобрать, что таит очередной поворот, а еще отвлекала мужа неспешной беседой, чтоб ненароком не уснул за веслами.

Если же утро выдавалось туманным, то двигались и поутру, под покровом нависающего над рекой плотного пара. Но лишь туман рассеивался, лодка врубалась в камыши, Марфа доила намаявшуюся козу, Миронег прибивал кол и оставлял животину на привязи пастись с двумя козлятами. После уж, наскоро перекусив, взрослая часть семейства заваливалась спать, а выспавшуюся за ночь Еленку стерег и нянчил Якимка, но не долго, Марфа лишь чуть прикрывала очи и спешила перенять у него суетную обязанность, все ж еще мал. И так каждый новый день. За все время пути мимо проплыли лишь два струга, берега казались безлюдными, но береженого Бог бережет.

Сегодняшняя ночь обещала быть беззвездной, откуда-то набежали пухлые облака, они не собирались проливаться дождем, но усиливали сумрак. Солнце уже полностью опустилось за крутой десный берег, на прощание оставив полосу розового отблеска.

– Якимушка, ложись и ты, а то не выспишься, – обняла за плечи сына Марфа. – Рядом с козочками я уж кожушок кинула.

– А про боярина Малка и красу Веренею? – напомнил Яким недосказанную байку.

– Так очи уж слипаются.

– Нет, ты сказывай.

Марфа откинулась чуть назад и повела сказ, сплетая слова в мудреную историю волшебства, подвигов, борьбы со злом и большой любви. Яким слушал, затаившись и слегка приоткрыв рот, в котором уж не хватало двух молочных зубов.

С Якимкой у Марфы долго не ладилось. Мальчонка дичился и бегал хвостом за Миронегом. Вытянуть из него хоть словечко было сложно. Всегда серьезный, тихий и послушный, словно маленький старичок, лишний кусок без спросу не возьмет, да и не попросит, пока сама не пододвинешь. Растопить лед отчуждения никак не удавалось. С названным отцом Яким охотно говорил, проявлял заботу, подносил водицы или подавал нужную вещицу, а вот с Марфой замыкался, смотрел исподлобья, а уж колыбель с малой сестрицей и вовсе обходил вдоль стенки. Миронег понимал, что Марфа благодарна Якиму, ведь, ежели б не забота о найденыше, опечаленный бортник вряд ли завернул бы к Онузе, скорее уж снова затерялся в непроходимых лесах и своем горе, но поведение мальчика названную мать расстраивало, под крышей малой избы чувствовалось напряжение. «Обвыкнется», – подбадривал Миронег жену.

Помогли байки, слышанные когда-то Марфой от сказительницы Услады. Подсев однажды к Якиму, Марфа принялась рассказывать об одном мудром муже Моисее, что беседы вел с самим Господом Богом, и как по воле Всевышнего позвал этот муж свой народ из рабства поганых. «И вышли они к морю-океану, а вода глубока, не перейти. И помолился Моисей тот Богу, и ударил посохом, и разверзлось море – проходи, раз нужно, и ног не замочить…» Нет, конечно, Марфа не умела так, как Услада сказывать, лучше милой Усладушки нешто кто мог бы рассказать, но все ж старалась, вспоминала, как та держала голову, как снижала голос до шепота на самом тревожном моменте, а потом выдыхала и все слушатели выдыхали, радуясь, что все хорошо обошлось. А в сказах Услады всегда все ладно заканчивалось.

Яким выслушал, не отрывая от сказительницы больших детских очей, а на следующий день уж сам осмелел и попросил еще чего-нибудь рассказать. А Марфа и рада радешенька расстараться: и про богатырей великих и их благонравных невест, и про чудеса, святыми сотворенные, и много еще чего. И все преобразилось, Яким повеселел, чаще стал улыбаться, подражая Марфе тайком, смущаясь, щебетал сказы уже малой Еленке, та ничего не понимала, но радостно сучила ручками и показывала первые острые зубки.

– Так-то и было, – закончила Марфа, – но Яким уж не слышал, задремав у не на плече.

Миронег переложил его на кожух.

– Умаялся, быстро сморило.

– Темно как становится. Сможем ли плыть? – забеспокоилась Марфа.

– Потихоньку. Веслом малым буду лишь править.

– Никак не могу привыкнуть, что ты рядом, – вздохнула Марфа, – уж столько времени прошло, а все хочется тебя пощупать, убедиться, что не морок.

– Так пощупай, нешто я против, – Миронег притянул жену к себе, усаживая на колени и прижимая ее спиной к своей груди, наклонился, коснувшись губами тонкой шеи.

– Наскочим куда-нибудь, темень какая, – игриво возмутилась Марфа, чуть отбиваясь.

– Не наскочим, тут широко, – продолжил целовать жену Миронег.

Шепот стал приглушенным, а лобзания жарче.

– Что это?! – испуганно указала Марфа куда-то вперед.

Миронег резко вскинул голову, напрягая очи. Высокие покатые холмы почти не выделялись на фоне темного неба, но по самому краю на окоеме четко была видна цепочка огней: один, второй, третий…

– Трава горит? – предположила Марфа.

– Пожар единой чертой идет, это костры.

– Люди? – тревожно замерла Марфа.

– Ну, чего испугалась, они ж на берегу, дальним краем проскочим.

– Может в камыши завернуть да переждать?

– Нет, как расцветет, сложней удрать будет. Малая заплакать может или коза заблеет, выдаст. Сейчас проскочим. Не бойся, здесь широко, им до нас не добраться.

Чем ближе подплывал дощаник, тем больше костров выплывало из-за речного поворота. Огромный стан расположился на вершине мелового хребта. Уже было слышно конское ржание и отзвуки речи. Кочевье? Войско. Миронегу ли не распознать. Большая рать в Донской степи. Куда она идет?

Дощаник скользил, неотвратимо приближаясь. Марфа накинула на плечи пуховый платок, чтобы не выдать себя белизной рубахи. Только бы Еленка не расплакалась.

– Здесь глубоко и течение быстрое, коням вплавь опасно. Да и зачем мы им, – успокаивал Миронег жену, чувствуя ее почти животный страх.

Лодка поравнялась со станом, в свете костров хорошо были видны снующие у котлов фигуры и столбики дозорных по краю.

– Поганые, – разглядел Миронег.

Муж с женой замолчали. Миронег перестал грести, чтобы не создавать лишний шум, хотя, наверное, это было лишней предосторожностью, слишком большое расстояние, да и в стане, не таясь, вели беседы, не прислушиваясь.

И вот что чудно: только что казалось – Дон, стремительный в своем беге, всей мощью воды толкал дощаник к югу, а теперь он словно решил отдохнуть, ослаб и разленился, а ведь так нужно проскочить как можно быстрей.

«Знать бы, куда они идут? Ежели тоже к полудню?» – размышлял Миронег.

– Глеб! – вскрикнула Марфа, подпрыгивая на лавке.

Ее голос эхом разорвал тишину. Миронег видел, что дозорные поворотили головы, прислушиваясь. «Здесь глубоко, им не достать, – как заклинание твердил он, и все ж добавлял: – Господи, пронеси».

– Там Глеб, – схватила Марфа Миронега за плечо, ее бил озноб, она вздрагивала всем телом.

– Темно, почудилось, – шепнул Миронег, успокаивая жену.

– То он. Он за мной явился. Никак не отстанет. Он нас видит!

Миронег еще раз внимательно посмотрел наверх. Чуть в стороне от остальных на меловом откосе стояла одинокая фигура. Мужчина, не богатырского роста и стати, обыкновенный, каких много. Черная тень, чего там можно разглядеть?

– Показалось тебе.

– Он, – уверенно кивнула Марфа.

Миронег не стал спорить. А почему бы и не Глеб, в самом деле, весь год бывшего князя ждали под Рязанью, а он так и не пришел. Изматывал ложными слухами, а когда уж все успокоились, дождался, когда половецкие кони окрепнут на сочной майской травке, и двинул, снова отбирать заветный стол.

– К стольной подались, – шепнул Миронег.

– Они Онузу разграбят, – с ужасом проговорила Марфа.

– Не до Онузы им сейчас, силы тратить не станут, сразу к Рязани пойдут. Вынырнут, откуда и не ждут. Хитро придумано.

– Ингварь выстоит?

– Да, – с твердой уверенностью произнес Миронег, – селенья окрестные жаль, а Рязань отобьется.

– Зачем же тогда? Зачем?! – с отчаяньем выдохнула Марфа.

– Упрямый волк, пока есть зубы, кусать станет.

Дощаник проскочил мимо лагеря, костры остались за спиной, а Марфа все оглядывалась и оглядывалась. Мрачная фигура на холме не давала ей покоя.

Глава XXXIX. Возвращение

Миронег постоял на могилке Лещихи. Зима была долгой, суровой, старуха расхворалась, но крепилась, не жаловалась. Весну дождалась, встретила, на солнышке обогрелась, думали – полегчает, но стало лишь хуже, пролежала седмицу и преставилась.

– Уж такая была чуткая, – вздохнула Купава, встав у плеча Миронега. – И тут, вишь, терпела, чтоб Третьяку в мерзлой земле не долбиться, дождалась как оттает, сердешная. Тебя поминала перед смертью, тревожилась. Хоть бы весточку прислал, – с упреком покачала тетка головой, – чай, не чужие.

– Закрутился, уж не гневайтесь, – повинился Миронег.

– Жену и детей у нас оставь, пока не обустроишься, – предложила названная тетка, – там все пусто, больно некоторые до чужого добра охочие. Куда ж в лес с малой, пусть тут, под крышей побудут.

– Я бы рад, да Марфа не захочет, домой рвется, – улыбнулся Миронег.

– Ты муж али кто, брови в кучу собрал да приказал, – усмехнулась тетка, хитро прищуривая очи.

– Ежели чего, и у Радяты на дворе перетерпим. Там, не слыхала, все ли ладно?

– А кто ж их знает, – отвела Купава взгляд, – они к нам редко нос кажут. Ну, пойдем. Пирогов напекла, побалую вас, отощали с дороги.

Они зашагали по узкой тропе от погоста к частоколу верви.

– Говори уж, чего знаешь, чего ж темнить. Все равно прознаю, – решил Миронег сразу развеять туман недомолвок.

– Дурно они с тобой поступили, зла я на них, виданное ли дело от чужой беды наживаться.

– Усадьбу растащили? – снисходительно ухмыльнулся Миронег. – Так чего ж добру пропадать, я ж мог и не вернуться.

– Вот как не вернулся бы, так и тащили бы. А тут и след ваш не простыл, послала Третьяка коз перегнать, да что поценнее припрятать, а там уж и брать нечего. Все вынесли, и борти, аспиды, прихватили, и из избы все выгребли. Разве то хорошо, чай, ты за столько лет не чужой им был?

– Так, может, то не наши были, – пожал плечами Миронег.

– Да как же, не наши, коли у них все добро. И Радята твой брал, и прочие. Так-то за добро отплатили.

– Пустое все, – многое пережив, равнодушно отозвался Миронег, – увидят, что возвернулся, так, может, что и назад вернут.

– Вернут они, как же, – фыркнула Купава. – Оставайтесь тут, у нас. Чего тебе туда возвращаться, в пустые стены.

– Изба-то цела? – всколыхнулась надежда.

– Была цела, но уж давненько туда не хаживали. Сплавай, погляди и возвращайся, Мироша. Места у меня много, всем хватит. А в верви Малой разлад идет, так давеча на торгу сказывали. Борята старый помер, а на его двор Кряжко с семейством въехал и вдову его себе взял. И серебро у того Кряжко невесть откуда взялось, теперь кичится, на Радяту прет, в старейшины метит. Вервь бушует. Хорошего не жди. Попомни мои слова, добром то не кончится.

– Серебро-то откуда, как раз мне ведомо, – задумчиво произнес Миронег.

– Твое нашел? – по-своему поняла тетка. – Вот уж руки загребущие.

«Выходит, или Борята с Нежкой или Кряж меня выдали. От того и на след наш Глебовы псы вышли бойко, да подобраться при дружине вороножской не сумели».

– Поглядим что да как, – вслух произнес Миронег. – Зимовать, коли чего, примешь?

– Чего спрашивать, зову же.

Лодка приближалась к ставшим родными местам. Сердце невольно замирало, а потом кидалось отсчитывать бодрые удары. Солнце высоко стояло над головой, но не жарило, скорее ласкало, гладило по уставшим головушкам.

– Зря у тетки Купавы не остались, – окинул свое притихшее семейство Миронег. – Ведь в лесную чащу плывем, необустроенную.

– Мы с тобой, – отозвалась Марфа и Якимка тоже согласно закивал.

Даже Еленушка выдала зубастую улыбку.

– Ну, чего ж с вами делать-то, – подмигнул Миронег.

В душе ему было приятно, что Марфа желала плыть до конца.

На окоеме показалась изгородь Малой верви. «Поглядим, как примут».

Сторожа лодку приметили издалека, когда дощаник поравнялся с вервью, на берегу уже стояла почти вся община. Но вот прием был далеко не радушным.

– Здравы будьте, люди добрые, – поприветствовал собравшихся Миронег.