Текст книги "У Червленого яра (СИ)"
Автор книги: Татьяна Луковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
– Смекаю, – промямлила Марфа.
– То-то же. А Епифания сказывала, что братец у нее пригожий, девки шеи ломают во след, а муромского я видал – тощий да смурной, слова из него не вытянешь, не для нашей голубушки.
– Но Изяслав… – все же робко начала Марфа.
– А Изяслав уже передумал, я ему, как чуть успокоились да из братины хлебнули, все объяснил, да он и не против. Ершится, конечно, для виду, да не беда, отойдет. Так что сбирайся, душа моя, и поезжай-ка домой, и чем скорее, тем лучше. Неровен час встретитесь здесь с женишком этим, нескладным.
Глеб поднялся с лавки.
– Хорошо, я поутру Изяславу скажусь и выеду вон, – согласно кивнула Марфа, тоже поднимаясь.
– Какое «поутру скажусь», Марфуша? – нахмурился Глеб. – С первым лучом солнышка следует уж ехать, а лучше еще затемно. Чуть подремлешь, кони отдохнут, да выезжайте из Исад. По прямой дороге да при воях крепких – бояться нечего, а к полудню уж до Рязани доберетесь, там передохнешь и дальше к Пронску. Сбирайся.
– Мне все ж надобно Изяславу сказаться, – замотала головой Марфа, – не добро так-то, не сказавшись.
– Да кому ты там чего говорить собралась, коли я уходил, а он хмельным уж под лавкой валялся, да вои его поднимали? Я сам ему по утру скажу, как проспится. Поезжай.
– Он обидится, я лучше сама, – чуть отступила Марфа.
– Ох, как же с вами всеми тяжко-то! – задрав голову, куда-то в воздух проговорил Глеб. – Ну, давай к Изяславу сейчас пошлем, скажем, что ты передумала да домой собираешься. Пусть его растолкают да весть передадут, а мы подождем. Ежели ты сама решишь, так он уж отпираться не станет. Да Изяслав в душе еще и обрадуется. Говорю же, я ему то весь вечер растолковывал, не мог же он своей выгоды не понять!
– Так, может, вместе к нему поедем, да и спросим? – с мольбой посмотрела на брата Марфа.
– Куда, в хмельной вертеп? – подался вперед Глеб. – Там уж Роман из Рязани пожаловал, а, может, и еще кто на ночь глядя доехал, тебя видеть не должны. Со мной сейчас кого из своих пошли, пусть твой гридь у Изяслава и спросит. Эй, кто там? – звонко крикнул Глеб, хлопая в ладоши.
В дверь торопливо вошел Вячко.
– Надобно послать к твоему князю весть, что сестра наша желает домой ехать. Пусть Изяслав свое слово скажет.
Вячко почтенно поклонился и снова скрылся за дверью.
– Ну вот, сейчас к Изяславу твоему съездят и все тебе передадут. А ты пока сбирайся, сбирайся.
– Да я ничего и не разбирала, – пожала плечами Марфа. – Услада, пойди – собери там чего, – вспомнила княжна про челядинку.
Услада выскользнула за ту же дверь, что и Вячко. Милого она нашла на дворе, он отсылал проворного Прошку к стану, что-то ему нашептывая. Услада подбежала и тоже в полголоса стала пересказывать разговор хозяйки с вертким князем Переяславским.
– Вот так он ей все растолковывал, – закончила Услада, оглядываясь на воев Глеба, скучающих на завалинке.
– Слышал? – кивнул Вячко Прошке. – Так и нашему светлому князю перескажешь.
Гонец кивнул и, запрыгнув на коня, ускакал в темноту.
– А что ты об том, Вячеслав Гореславич, думаешь? – робко произнесла Услада. – Кто лучше-то – муромские али смоленские?
– Что муромские вернее будут, все ж наши, ближние. Да пусть сами решают. Лишь бы князю Изяславу от того убытку не было, все ж смоляне – это Глебовы сваты, а наш вроде как в стороне. Да ты не тревожься, разберутся, вон как всполошилась.
Вячко подбадривающе улыбнулся, в полумраке сверкнули белые зубы, Услада засмущалась. Ах, если бы не эти чужие ратные, что за спиной, влюбленные сейчас стояли бы в волнующем одиночестве под крупными звездами да миловались. Многого Вячко не позволил бы, не таков он, но уж за руки бы подержались.
– Я пойду. Светлая княжна велела сбираться, – неохотно вымолвила Услада.
– Лети, пташка моя, – впервые нежно назвал ее Вячко, и сердечко так сладко отозвалось ему в ответ.
А Глеб Переяславский уж стоял на пороге с княжной Марфой:
– Ну, сестрица, даст Бог, свидимся. Не держи зла за сегодняшнее, погорячился, – развел Глеб руками.
– И ты, Глебушка, меня прости, да ежели бы назад все поворотить, то дома бы осталась. Да я ведь зла никому не хотела, да я ж не знала… – голос Марфы дрогнул.
– Ну, будет – будет, – перебил ее Глеб, – поеду я, негоже гостей одних оставлять. А ты поторапливайся, поторапливайся.
Старший брат чмокнул сестрицу в щеку, пошатываясь добрел до коня, его гриди помогли ему неловко сесть, все ж и он крепко набрался. Малый отрядец двинулся к стану.
Марфа, вздохнув, села на ступени крыльца ждать, Услада примостилась рядом. Сейчас затянуть бы песню, да такую, чтоб голосом тонкое кружево до неба доплести, но вот как-то не пелось. До песен ли, когда не знаешь, что дальше будет, а по спине бегает ветерок тревоги.
Прошка обернулся быстро. Чуткие девичьи уши уловили конский топот, и Марфа с Усладой выскочили гонцу навстречу. Но первым его перехватил Вячко:
– Что князь сказал?
– Князь сказал – пусть выезжает, – выдохнул Прошка, спрыгивая с коня.
– Все ли ладно у светлейшего? – внимательно посмотрел на него Вячко.
– С Романом Рязанским песни распевали, да весел был, – громко произнес Прошка, а потом тихо добавил: – Велел тебе княжну светлую до Рязани проводить, чтоб там его ждала… ну, чтобы Глеб старшой не зудел, а сам князь Изяслав туда после пира жениха привезет.
– А про разговор светлой княжны с Глебом пересказал ли?
– Пересказал.
– А он?
– А он сказывал – Глеб бражки перепил: Михалке, меньшому Смоленскому, уж невесту сосватали.
Марфа с Усладой переглянулись. «И кому верить? И надо ли?»
– Вот те раз! – вырвалось у Вячко.
– Да пусть они там сами друг над дружкой потешаются, – обиженно топнула ногой княжна, – а мне вообще никакого жених не надобно, ни муромского, ни смоленского, – она в сердцах сорвала с головы нарядный убрус и швырнула наземь. – Нашли забаву – сестрице женихов искать! Я тоже князя Рязанского дочь, да был бы жив отец... – дальше голос дрогнул, и, не желая рыдать пред ратными, Марфа, торопливо отвернувшись, устремилась к избе.
Услада подобрала дорогую тряпицу.
– Утро вечера мудренее, – ласково проворковала челядинка, семеня за хозяйкой, – почивать давно пора, уж завтра решишь, что делать. Утром всегда яснее думается.
– А я уже решила. Домой еду! Никого мне не надобно, в монастырь уйду. А они пусть своих дочерей растят да ими и торгуются, что кобылами на торгу.
Марфа влетела в сени. Услада поспешила за ней, продолжая успокаивать. В голове у самой Услады все мешалось: кто ж из двух братьев врет и зачем? Неужто и вправду, чтоб друг дружке насолить, готовы и сестрицу родную до монастыря довести? А с нее станется, кровь степная от матери-половчанки – это тебе не водица. Терпит – терпит, а потом как вспыхнет, что сухая лучина. Как не заталкивает горячий нрав Марфа в скорлупу приличий да благодетели, а все ж тот наружу просится, не только братья могут бушевать и глупости творить. Да и упрямства Володимиричам скорее у сестры следует одалживать, если в головушку вобьет, выбить уж сложно.
– Да, может, Глеб Володимирич про сватовство смоленского княжича и не знал, а, может, наш князь чего перепутал? – предположила Услада.
– Все он знал, нарочно здесь доброго братца разыгрывал, чтобы я, дура, поверила да выехала. Чтоб по его вышло, да тем Изяславу нос утереть. А я уеду, пусть радуется. Его взяла! Дома благословения у отца Киприана попрошу да в Суздаль к монастырю поеду.
– Да неразумно так, за что же Изяслава-то наказывать? Он ведь тебе, светлейшая, только добра желает.
– А где он, Изяслав? Приехал сам, узнать, как здесь сестра разместилась, не обидел ли ее кто? Или от Глеба защитил? Нет, бражничает, ему и дела до меня нет. Был бы жив батюшка, он бы их всех на место поставил.
Батюшку Марфа не помнила, слишком мала была, когда он почил, но детское воображение всегда рисовало образ седобородого старца-заступника в ореоле яркого свечения. Услада своих родителей тоже не помнила, поэтому с хозяйкой соглашалась, тоже рисуя батюшку с матушкой белокрылыми ангелами, присматривающими за неразумной дочерью с мягких облаков.
Марфа легла спать, но еще долго ворочалась, ворча в полголоса.
Только услышав мерное дыхание хозяйки, Услада прикрыла потяжелевшие веки. Вся усталость дня навалилась на грудь. Казалось, на миг единый задремала сенная девка, а уж кто-то настойчиво стучал в дверь.
– Солнце уж поднялось, – призывал подниматься вслед за алым кругом светила неутомимый Вячко.
Услада, завернувшись в поневу, пригладила растрепавшиеся волосы и выглянула в сени.
– Хотели на муромского жениха поглядеть, так вставайте, подплывают уж.
– Как подплывают?! – ахнула за спиной Марфа.
Глава VIII. Гроза
Марфа заметалась по горнице. Что делать? Как быть? Женское любопытство толкало ее посмотреть на муромского княжича, ведь для этого же и ехала за сотни верст, глотая пыль, противостояла братьям и нарушала приличия. Но с другой, слишком много тумана с этим сватовством. А вдруг Глеб все же прав, или княжич вовсе ей не понравится, а Марфа к нему выйдет, отрезав себе пути к отступлению.
Ударившись коленом об угол собранного в дорогу короба, Марфа со вздохом плюхнулась на лежанку. Ну, как же не ошибиться, не сделать еще хуже? Теперь не сама Марфа, а ее карие очи беспомощно забегали из стороны в сторону, словно пытаясь отыскать между бревнами гостиной избы нужный ответ. Взгляд натолкнулся на притихшую в сторонке Усладу, на ее простоватую рубаху и скромную поневу в мелкий рубчик по подолу. Вот оно!
– Усладушка, а у тебе с собой еще одежки какой нет? – пришло озарение.
– Есть, – растерянно проговорила Услада, не понимая, что задумала хозяйка, – рубаха есть и запона[1], та, что светлая княгиня Анна мне подарила.
– Запона, нет, больно богатая. Запону сама надевай, а мне поневу свою давай. Да живей! Живей!
Услада послушно принялась разоблачаться. Марфа нетерпеливо подгоняла. «Не успеем!» – гнал и саму княжну внутренний голос.
И вот новоявленная челядинка, прикрывая плечи серым холщевым убрусом, поспешила к пристани. Услада едва успевала за хозяйкой, волоча корзину со спешно набросанными рушниками. Вячко попытался увязаться следом, но княжна резко его осадила – нечего, на пятки наступая, следом волочиться. Только испортит все, привлекая ненужное внимание.
А что, просто девки к мосткам белье стирать идут. Одна из них в нарядной запоне, так, может, покрасоваться перед заезжими молодцами вышла. Ну, остановились красны-девицы поглазеть на муромский насад[2], да нешто нельзя?
Теперь Марфа могла спокойно рассмотреть всех приплывших гостей.
На пристани почти никого не было. Рыбаки вытряхивали из дощаников утренний улов, да пару кметей из дружины Глеба поджидали муромских гостей, чтобы проводить к стану.
Зря спешили красавицы, насад плыл медленно, преодолевая окское течение. Ритмично работали весла, оставляя за собой широкие круги. Марфа с Усладой остановились в десятке шагов от причала и стали деловито раскладывать белье на травке. Марфа без конца теребила серебряные обручи на запястье, раздумывая не снять ли и их.
– Да кто там приглядываться будет, – успокоила ее Услада.
Из притёршегося к струганому настилу пристани кораблика выпрыгнули проворные гребцы и принялись приматывать канаты к причальным столбам. Вскоре появились и сходни, по ним сбежали пяток ратных, в небеленых рубахах и без брони, только притороченные к поясам топорики говорили, что это воины. А где же князь? Да не обознался ли Вячко?
Но вот вниз зашагали трое парней, по виду из нарочитой чади, в расшитых свитах и дорогих сапогах. У этих и мечи имелись, и серебряные гривны шею оттягивали. На одном из знатных путников красовался аксамитовый корзень. Два других парня держались чуть позади, выражая почтительность. Стало быть, этот в корзно и есть княжич Ростислав.
Муромский жених что-то весело рассказывал, размахивая руками, бояре поддакивали, кивая головами. Ни насупленным, ни смурным он совсем не выглядел. Крикнул почтенно склонившимся рыбачкам: «Как улов?». Сам подошел, деловито рассматривая упитанную щуку. «Не дурна», – кинул дружкам через плечо. Да и Ростислав был совсем недурен: среднего роста, худощавый, но без сутулости Константина, со светлыми, пшеничного отлива кудрями. Не портил юнца ни курносый нос, ни легкий золотистый пушок вместо бороды на разрумянившихся от ветра щеках. Голубые очи смотрели игриво, а четко очерченные губы дарили улыбку довольного собой и жизнью человека. Выходит, Глеб врал?
Ратные вывели трех утомленных дорогой коней. Ростислав потрепал своего по загривку, бормоча успокаивающие слова, и вдруг, вскинув голову, в упор посмотрел на Марфу. Все так неожиданно произошло, что подложная челядинка совершенно растерялась.
– Поклониться следует, – зашептала Услада, подсказывая хозяйке, но Марфа стояла гордой березкой, забывая о своей простоватой одежке.
– А девки здесь медовые, – пошутил один из бояр, подмигивая княжичу.
– Так сейчас проверим, – передавая повод коня дружку, пошел в сторону девок Ростислав.
Марфа попятилась, испуганно хлопая ресницами. Вот зачем она опять совершила непростительную глупость? Видно родилась, чтобы в глупости влипать.
– Эй, медовая, тебя как звать-то? – растянул улыбку Ростислав и тут же, быстро нагнувшись, обхватил Марфу за ноги и поднял над землей.
– Да что ты себе позволяешь, дурень?! – взвизгнула Марфа, со всей мочи щелкая княжича рушником по голове.
– Вот те раз, – быстро поставил девку Ростислав, удивленно разглядывая строптивицу.
Марфа возмущенно раздувала ноздри, прожигая наглеца угольками очей.
– Медовая пчела, гляди ужалит, – гоготнул один из дружков.
– Потерплю, – Ростислав рывком притянул девку к себе и принялся целовать. Вроде как напоказ, чтоб проучить, а сам-то разволновался, оробел, едва касаясь мягких губ, а мужское сердце лихорадочно билось, отдавая удары девчонке. Бояре одобрительно загудели – вот какой наш князь, орел.
– Не надобно так, – обиженно проговорила Марфа, краснея и пытаясь разомкнуть объятья.
– Я в стане нынче пирую, ночью сюда, на пристань, приду. Выйдешь? –прошептал Ростислав ей на ушко.
– Вот еще, – фыркнула Марфа.
– Не выйдешь, по дворам пойду искать. Как зовут тебя?
– Пусти, ты невесту сговаривать приехал, а сам девок щупаешь. Негоже то, – Марфа наконец смогла оттолкнуть опешившего Ростислава.
– Ты откуда знаешь? Али про то уж вся Рязань толкует? – красивые губы скривились в усмешке. – Так я еще ничего не решил, мне брат волю дал.
И этот ничего еще не решил, невестами перебирает да девок лапает. Хорош жених! Так, Глебушка, может, и прав.
– И мне братья волю дали, – выдала Марфа, позабыв про свой наряд и зло сверкая очами. – Да можешь и не сговариваться, отказ тебе будет.
И она, развернувшись, белой лебедью поплыла прочь.
– Не понял, – захлопал ресницами муромский жених.
– Девка больно на Изяслава Пронского похожа, – кашлянул его боярин.
– Предслава? – побежал за княжной Ростислав. – Или крестильным надобно звать? Марфа?! – догнал он беглянку, хватая за рукав. – Да подожди.
– Чего тебе? – надменно проговорила Марфа, но густой румянец выдал ее с головой.
– Я просить тебя крепко у твоих братцев буду, – выдохнул юнец, и глазищи голубые, что омуты, начали затягивать девичью волю.
Как же ладен был этот женишок. Дурной, то да, а все ж такой-то смазливенький, молоденький. «На теленочка похож», – отчего-то пришла мысль, от которой на губах у пронской княжны проступила невольная улыбка.
– Ты и вправду медовая, – прошептал Ростислав.
– Недосуг мне с тобой говорить, – отмахнулась Марфа, ускоряя шаг.
– Еще повидаемся, – крикнул ей вослед жених.
Марфа вошла в избу, Услада прошмыгнула за ней.
– Зря рядилась, – пробормотала княжна, присаживаясь на лавку. – Ну, отчего со мной всегда так глупо все выходит?
– Отчего же глупо, – подбодрила Услада, – хороший жених, а что к девкам целоваться полез, так это ж так, перед боярами своими покрасоваться, мол, глядите, каков я, взрослый уже да удалой.
– Дурень, – вздохнула Марфа.
– Ничего не дурень, молод просто, – кинулась защищать муромского княжича Услада.
– Так и я дура, – грустно улыбнулась Марфа, – два сапога – вот те и пара.
И они с Усладой звонко рассмеялись, сбрасывая напряжение.
– Ехать в Рязань надобно, – напомнила челядинка.
– Да, надобно ехать, – поднялась Марфа.
Губы все еще жег первый в ее жизни поцелуй. «Ночью сюда, на пристань приду», – вспомнились слова Ростислава. То совсем уж неприлично, переступать эту черту Марфа не собиралась, но издали посмотреть, как княжич будет ее у пристани ждать, вздыхать и поглядывать на окна спящих изб, уж очень хотелось. Соблазн был так велик, какая уж там Рязань.
«Нет, негоже подставлять Изяславушку. Он ясно сказал – поезжай к Рязани, чтобы Глеба не злить. Поеду», – Марфа со вздохом поднялась с лавки. Все теперь казалось каким-то ярким, светлым, мысли путались, а молодость кружила голову.
– Ехать, надобно ехать, – пробормотала княжна.
– Поесть сперва надобно, ты ж, светлая княжна, ни крошечки с утра не съела, – засуетилась Услада, – сейчас крикну, чтоб на стол сбирали. Быстренько перекусим и в путь.
– Да можно и дорогой поесть, – промямлила Марфа, – хотя, чего там, успеем. Недобро, на ходу, да без должной молитвы. Вели накрывать.
Солнце перевалило за полудень, дальше откладывать было нельзя, и короба уже лежали на возах.
– Выезжаем! – хлопнула в ладоши Марфа.
Но в сенях княжну встретил встревоженный Вячко.
– Гроза сбирается, над Окой уж сверкает. Недобро сейчас ехать, переждать надобно, – покачал он головой.
Марфа выскочила на крыльцо. Первое, что ее встретило, – оглушительная тишина. Было так зловеще тихо, что скрип притворившейся за спиной двери болезненно отозвался в ушах. Солнышко заволокла тонкая серая дымка, сквозь которую оно просвечивало жалким бледным пятном. Марфа вышла на середину двора, завертела головой, пытаясь высмотреть – откуда движется ненастье. Над крышей прокатился рык неведомого чудища. Гором! А туча?
Мрачная туча надвигалась с севера, наваливалась на лес, стелилась над заливным лугом, завораживая своей неотвратимостью. Новый раскат грома, и огненная игла молнии насквозь прошила черное одеяло, ударяясь в окоем.
Марфа торопливо осенила себя распятьем и заспешила обратно в избу.
– Ну, я правда хотела выехать, да куда, в такую-то грозу. Нешто братцы сами того не видят? – радостно засияли карие очи.
[1] Запона – женская верхняя одежда, надевалась поверх рубахи и опоясывалась, чаще девичий наряд. [2] Насад (или насада) – плоскодонный корабль на веслах, большой вместительности.
Глава IX. Каин
Дождь пролился плотной завесой, отгородившей Исады от всего внешнего мира. Марфа от скуки стояла на крыльце, подставляя ладонь под холодные капли.
– Простынешь, светлейшая, студено, – за плечом появился Вячко.
– Тучу к полудню сносит, скоро дождик закончится, – Марфа мокрой ладонью провела по щеке. – Стало быть, ехать можно будет.
Вот для чего она это спросила, ведь и сама знает ответ, но надо же переложить ответственность на сурового кметя. И он ответил так, как и ожидалось:
– Куда ж теперь ехать, вечереет, и дорогу развезло. Возки не протолкнуть.
Марфа расслабленно выдохнула.
– А как там в шатрах, а ну, промокли если? – повернула она голову в сторону частокола, за которым начиналась дорога к стану.
– Не должны, войлоком да кожей шатры крыты, – успокоил Вячко.
Тучу поволокло за лес, дождь истончился, перешел в морось, небо просветлело, но из-за Оки уже наступала ночь. Можно было бы и отправляться на ночлег, но Марфа все тянула, чего-то ждала. С Усладой они вышли на задний двор и расстелили рогожу на мокрую лавку.
– Посидим немножко, свежестью надышимся. В избе больно парко, – объяснила и самой себе нежелание спать княжна.
– Да, здесь хорошо, – охотно поддержала челядинка, все прекрасно понимая.
Марфа набрала в грудь воздуха, чтобы затянуть протяжную песню, но так и осталась на вдохе, обращаясь в слух.
– Слышишь? – дернула она Усладу за рукав.
– Нет.
– Послышалось мне? – Марфа встала и прошла пару шагов в сторону пристани. – Да нет же, вот еще. Кричит кто-то.
Услада подошла к хозяйке, пытаясь среди шороха прибрежного ивняка расслышать неведомые звуки. Откуда-то ниже по течению шел неясный гул, но расслышать точнее не получалось.
– Кричат, там кричат, – заметалась Марфа. – Чего они кричат?
– Да напились, так и кричат. Чего от хмельных еще ждать? – попыталась успокоить ее Услада.
Марфа, чуть пошатнувшись, взялась за сердце.
– Хозяюшка, ты чего это? – подхватила ее под локоть челядинка. – Дурно?
– Да так, – отмахнулась Марфа, – почудилось. В избу пойдем, зябко мне.
И тут над крышами дремавших Исад полетел истошный вопль:
– Стан горит! Стан горит! Шатры горят!
– Как? – только и смогла выдохнуть Марфа.
С Усладой они, огибая избу, помчались через двор к воротам.
Вячко выпроваживал ратных, они уже вскакивали на коней.
– Вяченько, миленький, что там такое? – подлетела Марфа к кметю.
– Не ведаю, сейчас разузнают.
– Ты и сам поезжай. Там же Изяслав, да вдруг он хмельной в шатре, – быстро заговорила княжна, – чего же ты стоишь? Тебе туда же надо, с ними. Там же князь твой!
– Я ему слово дал, тебя, княжна, защищать, – спокойно отозвался Вячко, но по раздуваемым ноздрям и глубокому дыханию можно было догадаться, что и он в волнении. – Я не могу тебя бросить.
– Да что же со мной станется? Там же горит! Поезжай, слышишь?! – Марфа перешла на крик.
– Не могу, – почти простонал Вячко.
– Так я сама поеду, – Марфа метнулась назад.
– Не велено, – твердо перегородил ей дорогу кметь.
– Там же братики мои, – всхлипнула она.
– Все разузнаем. Здесь недалече, – Вячко умел проявить твердость.
Прихватив Усладу, втроем они выбежали за ограду поселения. Здесь уже толпился исадский народ, размахивая руками в сторону отсвета большого пожарища. Из-за макушек деревьев выпрыгивали языки пламени, черный дым смешивался с ночью.
– Как же так? – прошептала Марфа и начала неистово креститься.
Из сумрака послышался ритмичный стук копыт. Всадник?
– Поганые! В стане поганые! – влетел в толпу гонец. – Спасайтесь!
Народ загудел, кинулся врассыпную. Кто-то схватил Марфу за руку и потащил. Это Вячко одной рукой увлекал за собой невесту, другой – княжну. Марфа оглянулась, от стана двигались черные тени.
– На коней надобно? – крикнула она Вячко.
– По дороге догонять станут, а в лесу с конями делать нечего. Через Оку нам надобно.
– Еды, я поесть побегу захватить! – засуетилась Услада, пытаясь вырвать руку из крепкой лапищи Вячко.
– Какая еда! – прорычал кметь. – К пристани, пока дощаники не расхватали.
– Изяслав же там! Глеб, Костюшка! – без конца оглядывалась Марфа, упираясь. – Изяслав!
Но Вячко упорно тянул ее к причалу. Дорогу им перегородили коровы, лошади, козы, которых хозяева гнали к лесу. Как скотину, кормилицу, бросить? Уж лучше самому сгинуть. Так и сгинут, до леса далеко, а черные тени надвигались со стремительностью летящей стрелы.
Те, кому своя жизнь все ж была важнее, бежали к пристани. Переполненные народом лодочки отчаливали одна за другой. Бабы успокаивали рыдающих детишек. Кто-то, не найдя места, кидался вплавь, другие продирались в гущу камышей. Пробегая мимо гостиной избы, Вячко свистнул, и к нему присоединились оставшиеся трое ратных, что оберегали добро княжны. Один из воев кинул Вячкого его щит.
Когда пронские беглецы спустились к пристани, там стоял лишь муромский насад, охраняемый серебробородым старцем-воином и парой крепких отроков-корабелов. Они отогнали от корабля местных и теперь возвышались в гордом одиночестве.
– Эй, – крикнул Вячко, – отчаливать надобно. Сейчас половцы сюда ворвутся.
– Мы без княжича не поплывем, – вынул из ножен меч серебробородый.
– Поляжем все и князьям не поможем, – попытался вразумить его Вячко.
– Сказано, не поплывем, – уперся старик.
– На тот берег княжну пронскую, невесту вашего княжича, перевези и вернешься, здесь недалече.
– Нет, – рявкнул муромец.
– Я должен спасти княжну, – тоже оголил меч Вячко, дальше уговаривать уж было некогда.
Послышался дикий визг и крики, это должно черные тени догнали исадовцев, гнавших скот. Марфа прижалась к Усладе, было отчаянно страшно, и вместе с тем не отпускало ощущение, что все это – просто дурной сон, надо только пробудиться, и снова будет светить ласковое солнышко, и братья, живые– здоровые, станут браниться, что не уехала. Как она теперь хотела услышать их ворчливые упреки, да все бы за то отдала.
– Плыть надобно, – меж тем пошел Вячко на серебробородого. – Нет времени споры вести. Пойми, девок спасать надобно, – он вложил меч опять в ножны и с мольбой посмотрел на старого воина. Тот сильней сдвинул седые брови, в отблеске пламени столбовых светцов особенно заметной стала глубокая морщина, разрезающая его лоб и переносицу.
– Перелазьте в насад, отчаливаем, – решился муромский кметь.
Крепкие руки Вячко перебросили Марфу через борт, за ней приземлилась Услада. Муромские отроки принялись отвязывать веревки. Пронские ратные разобрали весла.
– Марфа, ты куда это?! – из темноты раздался знакомый голос.
– Глеб? – встрепенулась Марфа. – Глебушка, я здесь!
На доски причала вышел Переяславский князь.
– Живой, живой! – Марфа перескочила через борт и снова оказалась на пристани. – А Изяслав? Изяслав где? – побежала она в сторону Глеба и… резко остановилась, взмахивая руками, словно что-то неведомое схватило ее за подол, не давая двигаться.
Глеб стоял в окружении своих кметей и степняков! Его броня и подол свиты были заляпаны кровью, оголенный меч зловеще ловил отсветы причальных светцов. Лицо брата было лихорадочно-возбужденным, карие очи сузились и сверкали недобрым блеском хищного зверя. Он с погаными? Он встал к ним спиной, ничего не опасаясь.
– Изяслав где? – повторила Марфа, пугаясь своего низкого севшего голоса.
– Где наш князь? – вышел вперед Вячко, закрывая княжну широкой спиной.
– Того сказать не могу, это уж Господь-Бог пусть решает туда ему, – Глеб указал на небо, – или туда, – палец показал вниз на настил пристани.
– Как это, там? – ахнула Марфа, поднимая глаза к ночному небу.
Там, это на небесах?
А дальше началась сеча, три пронских воя, встав плечом к плечу, приняли вражеские удары. Над пристанью полетел глухой стук щитов и лязг мечей.
– Уходим, – это серебробородый потянул Марфу обратно в насад.
Она, не сопротивляясь, прыгнула на корабль, но продолжала следить за схваткой. Вячко недаром слыл богатырем, к нему просто нельзя было подступиться. Он размахивал мечом, делал выпады, уклонялся и снова рубил, вкладывая в удар всю мощь, на которую был способен. У его ног уже лежали два скрюченных тела. Муромские отроки, оттолкнув корабль, выпрыгнули на пичал, чтобы умереть рядом с пронскими. Серебробородый кинулся распускать парус, чтобы поймать ветер. Окская вода неохотно двигала неповоротливый насад.
Услада с Марфой стояли у борта, наблюдая бой. Стук, лязг, крики. Вот уже, скользя в луже крови на дощатом помосте остались двое защитников – Вячко и один из муромцев. Муромский был ранен и волочил руку, долго ему не протянуть. Услада неистово молилась и всхлипывала. Марфа ничего делать не могла, она словно превратилась в ледяную деву. Что происходит? Почему Глеб с погаными? А Изяслав? Его нет?
Муромский пал, а Вячко никак не давал к себе подступиться, на него лезли уже пятеро, он стоял у самой кромки воды, а все ж сдвинуть богатыря у злодеев не получалось. Безжалостный меч пронского кметя поднимался и опускался, создавая невидимую стену. Внезапно легкий свист прошил воздух, тонкая стрела попала Вячко в шею, он схватился за горло и этого оказалось достаточно. Сразу два меча опустились на крепкое тело. Вячко рухнул в воду. Услада истошно закричала. Марфа очнулась, оттаскивая обезумевшую подругу от борта. Услада повалилась на доски насада и дико завыла.
Кораблик не так далеко отнесло от берега, но запрыгнуть на него уже было невозможно.
– Вплавь! – заорал Глеб, и его кмети послушно кинулись разоблачаться.
У плеча старшего брата появился Константин, надо же, а Марфа про него даже и не вспомнила. Константин поднял лук, натягивая тетиву, новая стрела смотрела прямо на Марфу.
– Нет, – вырвал лук из рук брата Глеб.
Марфа невольно выдохнула, напрасно:
– Я сам, – рявкнул Глеб, направляя острее стрелы.
Очи старейшего брата и сестры встретились. Как же так? Ведь это тот братец, что катал ее на шее, изображая резвую коняшку, это же его подарок, дорогой убрус, сейчас валялся где-то под лавками гостиной избы. Они же все вместе сидели за праздничным пасхальным столом. Они же рыдали над гробом Олега, а теперь… Он что же, ее сейчас убьет, вот так, просто? А ведь Глеба уже нет, он умер, так же, как и Олег, так же как… Изяслав, а этого нового человека Марфа не знает.
– Я же велел тебе уезжать, неслуха, – обреченно проговорил Глеб… и в очи Марфе посмотрела сама смерть.
Глава X. Склон
Мелкий теплый дождь опадал на русые кудри, стекал тонкими струйками на нос, делал рубаху липкой, неприятно льнущей к телу. Оно, конечно, радостно, что после двух седмиц изнуряющей жары снова пролилась влага, а все ж угораздило беспокойного сборщика на ночь глядя так-то далеко забрести от усадьбы. А все природная хозяйственность, а, может, упертая жадность, они всегда в паре идут, пойди отличи. Бабы из верви всю малину в округе обобрали, а выбирать за ними остатки не хотелось, вот и решил Миронег отойти подальше, куда народец из верви редко захаживал. Два объемных туеса уже ждали в дощанике, а третий бортник тащил на себе, с каждой каплей ускоряя шаг.
А если уж честно, то, к чему Миронегу столько ягод одному? Пузо надорвать? «Нежку побалую, Радяте снесу, пусть Елица детишкам пирогов напечет».
Миронег отряхнулся как большой пес, поправил заплечные ремни и припустил быстрее. Ночевать придется под дощаником, а поутру уж к дому править. Хорошо бы еще развести костер и просушить мокрую одежу, да сухариков погрызть, а то от кисло-сладких ягод уж кишки сводит.
Выйдя из густой чащи, Миронег стал осторожно, хватаясь руками за стебли упругих трав, подниматься из балки к гребню холма. Там, на вершине, следует отдышаться, потом бочком спуститься к редколесью, пробежаться по равнине, а там и до реки рукой подать. Рывок, еще рывок, ну же.
– Выбрал самую крутизну, – проворчал на себя Миронег, скользя ногами по мокрой траве.
Внезапно белым пятном что-то мелькнуло по десную руку. Миронег вздрогнул от неожиданности и напряг глаза: поодаль от него параллельным берегом узкого, но глубокого овражка, на холм карабкалась девица – небольшого росточка, тоненькая, с пышной, измокшей от дождя темно-русой косой. Откуда? Тоже по ягоды ходила? Не похоже, с собой ни туеса, ни корзины. Слабенькие ручки неуклюже хватались за траву, ноги проскальзывали, заставляя щуплое тельце падать на колени, но девица резво поднималась и лезла дальше. Она заметно опередила Миронег, он уже видел ее тощую спину. Не удержавшись и упав в очередной раз, девица оглянулась, на лице отразился отчаянный страх. Да за ней гонятся!
