Текст книги "Рихард Феникс. Море. Книга 3"

Автор книги: Татьяна Клявина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

В кабинете царил стол. Большой и массивный, почти от стены до стены, с аркой фонарей над ним и колоннами бумаг в деревянных и стальных скобах, прикрученных к столешнице. Чернильницы и перья, как солдаты, выстроились в ряд по переднему краю, занимая небольшие углубления в полированном до блеска дереве. Кончики перьев направлены на дверь, как копья стражей. Стены багряно-чёрные, будто из бархата, поглощали свет, выделяя лакированный стол. А за ним, в обрамлении фонарей и бликов от них, сидел мужчина.

Тавир уже видел его тогда, в Макавари, на пирсе. Узнал по шапке, лежащей с краю стола. Точнее, по металлическому подобию короны, что будто половина клетки для певчей птицы опутывала чёрный мех. Именно этот человек отчитывал двух гвардейцев. Он и тогда выглядел довольно внушительным, а уж теперь…

Мужчина поднял руки и снял расшитый золотом капюшон. Будто кровь широкими струями полилась с его головы. Сердце Тавира застучало быстрее, он знал, что бывают люди с такими волосами, но не верил. Чистый багрянец истекал гладкими прядями.

– Поклонись, – прошипел в ухо палач.

Тавир переломился в поясе, с трудом заставив себя отвести взгляд.

Не было ни страха, ни уважения к мэру Лагенфорда и главе Триединства Энба – прошлым целям Феникса. Но этот человек вызывал бурю чувств: восторг и ужас, желание смотреть на него и бежать прочь, нарушить приказ леди Филиппы и исполнить его с особым тщанием. Только в древних легендах и редких слухах, будто выдумках, было сказано о людях с красными волосами.

Были муж-Солнце и мать-земля, которая зовётся Гэньшти-Кхаса. Были у Солнца дети: Кэньчцкху и Эньчцках. От них пошли другие дети, давшие начало племенам, которые живут на планете уже полторы тысячи лет: Фениксы, Тени, Чародеи, Энба, Ангуис, Боа-Пересмешники и сгинувшая до создания своего рода Сойка. И у Гэньшти-Кхаса были свои дети: истинные люди, кои заселили землю повсеместно, великаны, что остались лишь в сказках, и кровь земли – аловолосое племя.

И они, как говорили древние легенды, появились из жерла вулкана Штрехнан, вышли, облачённые в лавовые наряды, и пламя, исторгнутое сердцем земли, застыло на их волосах. И прошло много лет, как взрыв того же вулкана прогнал это племя с насиженных предгорий далеко на юг. И там они основали королевство Радонас, закрытое для чужаков, но, по слухам, прекрасное и величественное.

Говорили, что багряный цвет волос остался лишь у королевской династии, и лишь люди, имеющие его, могут претендовать на престол Радонаса. И ещё говорили, что полторы сотни лет назад без малого сбежал из родного дома принц Цевер и оставил на чужбине потомков, которые намерены захватить всю власть горного королевства. Оттого и ищут их повсюду и не могут найти.

Тавир знал эту историю, ведь собирал по крупицам слухи и легенды с раннего детства, когда страстно мечтал быть просто человеком, а не Фениксом. Он трепетно лелеял в себе надежду однажды оказаться в тех краях и увидеть хотя бы мельком человека с алыми волосами. И теперь такой сидел прямо перед ним.

Мужчина поднялся, оказавшись ростом, наверное, с главу Фениксов Гурджега, высок и широк в плечах, крепко сложен, но не без изящества. Он давлел над вошедшими статью и неукротимой силой. И Тавир ощутил, как колени подогнулись, руки мелко задрожали, в горле застрял ком. Палач рядом не выдержал взгляда тёмных глаз и опустил голову. В наступившей тишине раздался голос:

– Я – принц Багриан Великолепный, второй сын Ран-Кармса, короля Радонасского! Назовись, чужак.

Речь его была чистой, а голос глубокий с хрипотцой. Так рычит зверь, предвкушая добычу. Принц Багриан опустился на место. Палач пихнул мальчика. Тот сделал полшага вперёд и начал отвечать, сбился, начал снова:

– Я… Меня зовут Тавир. Из племени Фениксов.

– Докажи, – велел мужчина за столом.

Мальчик растерялся, но поспешил закатать левый рукав, путаясь в завязках на манжете рубашки. Длинные шрамы, образовывая перья с хвостами-засечками, расчерчивали руку от плеча до запястья. Багриан сузил глаза, покачал головой.

– Этого недостаточно. Если ты Феникс, покажи своё пламя.

Этого Тавиру делать не хотелось. Тошнота поднялась к горлу. Он попятился, наткнулся на кулак палача, вернулся на место, пролепетал:

– Прошу вас…

– Господин, – милостиво подсказал принц.

– Прошу вас, господин! Молю! – Тавир сложил ладони перед грудью, – Меня высекли вчера, вот – он, – кивнул на палача, – и у меня, как у Феникса, раны уже затянулись. Было больно! Пятнадцать плетей! До крови. Фениксом клянусь! А сейчас ни следа. Дозвольте показать вам спину, а не пламя!

– И спину тоже, но сначала огонь.

Спорить не имело смысла – Тавир понимал это. Но собственное пламя казалось ему мерзким. И всё же он сосредоточился, вытянул левую руку вперёд и призвал огонь. Ядовито-зелёные язычки заплясали на кончиках пальцев, ластились, будто соскучившиеся котята, вспархивали, вихрились на ладони, разбрызгивая искры-звёздочки, что исчезали почти сразу, не достигнув и пола.

– Вах! – негромко произнёс принц. Положив подбородок на сплетённые пальцы, он смотрел на огонь с любопытством ребёнка, а после кивнул. – Довольно.

И Тавир сжал кулак, оставив тёмно-красную комнату без зеленоватых бликов. Принц велел палачу выйти. И тот, напоследок двинув локтем мальчику в бок, покинул кабинет. Багриан потребовал показать спину. Даже вчера, когда множество народу толпилось вокруг, Феникс не чувствовал себя столь унизительно. Но раз сам предложил, самому же и отдуваться.

– Действительно, ничего нет. Любопытно, – отметил принц, когда Тавир, одёрнув рубашку и куртку, повернулся спиной к двери, упорно глядя себе под ноги и чувствуя, как горят лицо и уши. – Скажи, что здесь?

И Феникс, будто зная, что увидит, поднял взгляд. Проклятая фляжка с кровью Энба-оленей и их гербом. И ещё одна вещица, о которой Тавир совсем запамятовал, держа её в одном кармане рукава с фляжкой. Это была узкая стеклянная колба, неизвестно, как до сих пор уцелевшая, заткнутая пробкой с ироничным изображением на ней черепа и костей, заполненная на две трети зеленоватой пузырящейся жидкостью.

Она попала к нему неспроста. Все связаны, всё связано.

Когда стражи Тени привели дядю Маджера на утро после нападения домой, он позвал Тавира через одного из них, велев оставить разговор в секрете ото всех, даже от дяди Симона. Хрипя и булькая кровью, Маджер отпил из этой колбы и вложил её мальчику в ладонь со словами: «Если захочешь о чём-то забыть, подумай об этом и выпей».

Тавир хотел это сделать после того, как исполнит последний приказ леди Филиппы – опоить принца Радонаса или капитана их корабля кровью Энба-оленей и велеть слушаться того, кто покажет рогатый герб. Не зная, для чего это было нужно леди, перед которой он оказался так виноват, Тавир хотел забыть всю свою жизнь и начать с чистого листа. Человеком. Или не начать… Не продолжить. Так было бы вернее.

Принц Багриан не утруждался повторением вопроса, но мальчик чувствовал требовательный взгляд.

– Господин, я не знаю, что там, – промямлил он, по лицу прошла судорога, как в детстве, когда неумело врал и потом каждый раз получал за это взбучку.

– А здесь?

Зелёный отблеск от жидкости в колбе отразился в полированном дереве. Тавир почесал нос, переступил с ноги на ногу. Как же не хотелось врать. Но сказать правду себе дороже.

– Принимаю лишь честные ответы, – негромко произнёс принц, перекатывая колбу в пальцах.

Тавир молчал, хватая ртом воздух. Руки уже не просто дрожали – тряслись. Кровь отхлынула от лица к ногам, они отяжелели, призывая то ли бежать, то ли упасть. Багриан заговорил, ненамного повышая голос с каждым словом:

– Пятнадцать плетей это больно. А сорок с нашим мастером почти смертельно. Мне нет нужды тратить время, когда можно позвать мастера своего дела. Позвать? – Последнее было произнесено так громко, что мальчик отпрянул от двери, ожидая, что вот-вот ворвётся палач и будет стягать его своим кнутом, пока не с кого будет узнать правды о подозрительных жидкостях.

– Не надо! Пожалуйста, господин!

Он почти упал на колени, но устоял. Его шатало от частого дыхания. Отрывая от себя каждое слово лжи, выкрикнул:

– Не скажу: не ведаю, что там!

– Почему они были у тебя?

– Не помню. Мне подложили!

– Кто? Когда? Зачем?

Тавир резко мотнул головой. С волос ещё стекала вода, пряди противно липли к лицу, цеплялись к одежде. Мальчик увидел серповидные брызги на краю стола, которых до этого там не было. Принц Багриан, приподняв одну бровь, тоже глядел на нарушившую порядок влагу.

Феникс бросился вперёд, бездумно, отчаянно – будь что будет! Выставил правую руку, стирая локтем со стола влагу. Левой же быстро, как ему казалось, схватил стеклянный сосуд. Тело пронзило болью, Тавир закричал. Звякнула и покатилась, бросая зелёные искры, колба. Перевернулась закрытая чернильница, выскочили из своих лож писчие перья. Кинжал с деревянным полукольцом рукояти пригвоздил ладонь к столешнице.

Тавир потерял дар речи и чувства, и опору под ногами, и самого себя. Он даже не доставал до пола коленями, так и лежал поперёк широкого, высокого стола. Кровь растекалась по дереву, над ней поднимались зеленоватые всполохи пламени, в свете которого лицо Багриана искажалось в злорадной усмешке. На пальце он крутил второй такой же кинжал. Спокойный голос принца прозвучал далеко, хотя мужчина был близко:

– Значит, не хочешь признаваться. Хорошо. Тогда выпей содержимое их сам.

И боль вернулась. И голос. Тавир вопил. Снаружи раздались крики и шум. Багриан отослал рвущихся в кабинет и надавил на рукоять кинжала, острый конец второго уперев пойманному мальчишке под подбородок, заставив тем самым умолкнуть. Пламя, танцующее на крови, исчезло – силы покидали Феникса с чудовищной скоростью.

– Есть три пути, – отчётливо заговорил принц, нависая над столом. – Путь первый: ты умрёшь на месте как шпион, как угроза Радонасу. Путь второй: ты выпиваешь эти жидкости прямо сейчас. Путь третий: я оставляю оба сосуда у себя, ведь не зря же в вечер отплытия ты лобзал сапоги капитана, умоляя передать их самому главному здесь, а значит, мне. Этот раз будет единственным, когда я дам тебе право выбора. В случае третьего варианта ты станешь моим личным слугой, будешь выполнять всё, что я тебе прикажу, и больше не вернёшься к отбросам в трюм. Каково твоё решение?

Тавир откинул голову, сквозь слёзы глянул в чёрный потолок, в холодное лицо и, пискнув «Первый!», опустил шею на подставленный кинжал.

Как ему показалось.

Жёсткие пальцы впились в горло, сдавили, заставляя смотреть в эти чёрные жуткие глаза. Слова обожгли уши:

– О, нет, теперь можешь даже не надеяться на милосердную смерть! Я заставлю тебя жить, оставлю подле себя, раз уж ты так того не желаешь. И однажды ты всё мне расскажешь про содержимое этих сосудов.

Без раскачки Багриан выдернул лезвие из руки Тавира, откинул его от стола, и Феникс упал на пол, сжался в комок, скуля. В голове мутилось, под закрытыми веками плясали огни. Он думал, что искры на его крови способны спалить тут всё, если заставить плясать их снова, но, нет. Глянул – всё по-прежнему чёрно-багряно. Боль, до отупения выкручивающая руку, отчего-то пропала. И тело стало будто деревянная колода – не разогнуть скукоженные члены, не распрямить скрученной спины. А дарованная богом сила съёжилась в тлеющий уголёк, спряталась в самой глубине рвано-бьющегося сердца.

И снова сапоги перед глазами. Резкий окрик. Хлопнувшая дверь.

– Тахиб, теперь он – твоя работа. Следи за ним, лечи, воспитывай, обучи грамоте, нашему языку. Не бить! Корми усердно, даже через силу. Оружия не давать. Он – Феникс. Если будет призывать пламя, отливай водой. Всё.

– Повинуюсь, мой господин!

Вторая пара сапог, застывшая на пороге, приблизилась. Тавира завернули в багряный плащ, подняли сильными руками и куда-то понесли. Ускользающим сознанием мальчик уловил слова принца:

– Ошейник не надевай. Просто будь рядом.

– Слушаюсь! – И уже тише, обращаясь к своей ноше, гвардеец проворчал: – Повезло тебе, парень. Хоть ты и дурной.

«Да уж… повезло… Лучше б я умер», – пронеслось в мыслях Тавира, перед тем, как он потерял сознание.

* * *

Оставшись один, принц Радонасский, Багриан Великолепный, достал из ящика стола платок, обтёр кинжалы, заткнул их в поясные ножны на спине и дёрнул шнур, через крюк в потолке уходящий вниз. В каюте под кабинетом едва слышно звякнул колокольчик.

Мужчина спрятал фляжку и колбу в потайной ящик, закрыл на ключ, надел тёплый плащ и меховую шапку. Под ней на столе оказалась тонкая книжица в переплёте из человеческой кожи, бледной, в редких родинках, по которой складывались в перьевидный узор изящные шрамы.

– Цевер, далёкий мой родич, наконец я пойму твои мотивы. Ведь теперь и я обзавёлся ручным Фениксом. А записи твои мне в том помогут.

– Звали? – обратился по-радонасски вошедший гвардеец в красном плаще.

– Прибери здесь и подлатай стол.

– Будет сделано!

Багриан вышел на палубу, бережно поглаживая обложку книжицы из кожи Айлаха. Все записи принц знал наизусть, но теперь надеялся открыть в них новое для себя и изменить своё королевство, как хотел того Цевер.

Глава 71

Переплетения

Рихард

Ветер трепал плащ цвета морской волны. Тот скользил по древку весла, что застряло между щитом и бортом, бился, наматывался, вспархивал – того и гляди унесёт. Рихард смотрел во все глаза, не смея предположить худшее.

– Лу! – крикнул он, рванулся вперёд, когда тряпичная птица, поддавшись воздушным потокам, порхнула прочь, закружилась и полетела над головой. Мальчик прыгнул, но не достал.

Нельзя было не достать! Ведь Лукреция только сшила для себя этот плащ, ткань для которого принёс Охор с одного из затонувших судов. Плащ стал подтверждением решения, обещания, общей историей на троих, доказательством существования острова-форта и великана на нём. Это всё было с ним, с Рихардом, по-настоящему, не в сказке, не во сне, не в легенде! Было! С ним и с Лу, с Лукрецией, которая куда-то пропала. Но она не покинула лодку – мальчик твёрдо верил в это.

Без раздумий Рихард вскочил на узкий борт, судно повело, качнуло, Феникса вместе с ней, но времени не было: плащ поднимался всё выше.

Жар прошёл по рукам, высушивая кожу, в локтях туго скрутилась сила, закололо, бока опалило огнём. Стремительный внутренний импульс. Толчок. Прыжок. Вверх! Всё выше и выше на огненных крыльях.

Ветер пихнул мальчика в спину. Потянувшись руками вперёд, Феникс доверился своей силе. И перья на крыльях окрепли. Огонь затвердел. Круговое движение плечами, и крылья поймали воздушный поток. Взмах. Радость полёта. Вернулись восторг, ликованье. Рихард не оборачивался. Он поднимался ввысь. Рывок – и пальцы сомкнулись на крае плаща.

– Ри-ихард! – услышал он вдруг, мотнул головой, перевернулся кверху тормашками, суча ногами. Ещё дрожали пламенные росчерки от крыльев там, где теперь оказался его голова. Мальчик вскрикнул от радости: далеко внизу, в наползавшем багрянце заката, в сине-зелёном море, на лодке, в тёмной двери надстройки светлым пятном светилась Лукреция. Она махала ему и звала.

– Ты была там? – выкрикнул он, и сразу на смену остаткам тревоги и азарту полёта пришло облегчение, как камень с души. И крылья, будто поняв, что исполнили долг, с хлопком растворились.

Недолгий вопль. Всплеск!

И лодка опять в стороне, но вверху, сквозь толщу воды в череде пузырьков. Рихард заколотил руками-ногами, путая себя плащом. Ледяное течение всасывало его, сносило в сторону, будто сговорившись с ветром. Мир темнел.

Толчок.

Снизу подхватили. Рихард распластался на жёстких полукруглых пластинах, вцепился в колючее, длинное, почувствовал удар спиной о поверхность, вода забурлила и разошлась. Воздух вперемешку с солёными брызгами попал наконец-то в горло. Мальчик открыл глаза…

– Да что ж ты будешь делать… – выкашлял он, глядя на лодку внизу. Та приближалась. Ближе, ещё. Феникс с трудом разжал пальцы, отпуская игольчатый гребень, скользнул на мокрую палубу, отфыркиваясь, сплёвывая воду, перевернулся на спину. С таким трудом добытый плащ шлёпнулся рядом. Мальчик крепко зажмурился, вновь ощутил смрадное дыхание в лицо и искренне улыбнулся: – Ну хватит уже, дружок. Спасибо за помощь.

Не открывая глаз, выпустил плащ, запретив себе бояться, выставил руки и коснулся прохладной гладкой чешуи. Звук, родившийся глубоко за ней, отдавался в ладонях вибрацией и раскатывался басовитым мурлыканьем. Кто бы мог подумать, что морской змей может так?

– Я назову тебя Блиц, – довольно произнёс Рихард и сел.

Голова немного кружилась. Но руки продолжали благодарно поглаживать монстра. Когда тот вдыхал, чешуйки чуть приподнимались, и под ними, холодными, с щербатыми краями, оказывались ромбики горячей, чуть пупырчатой кожи, мягкой и немного склизкой. Стоило их коснуться, как змей взмуркивал ещё громче, отчего судно сильно шаталось. Мальчик прислушался и различил тихий скрежет за спиной, словно зверь придерживал лодку хвостом. Рихард знал, что не ошибается, и продолжал ласково бормотать:

– Хороший, Блиц, хороший.

Мальчик медленно открыл глаза, когда в голове перестало шуметь, и тут вспомнил о Лукреции, развернулся на коленях в сторону надстройки. Девушка сидела внутри, забившись в темноту между ящиков с провиантом, лишь белые одежды выдавали её, да сорванная маска плавала у ног. Блиц и в самом деле придерживал лодку, но чуточку криво – носом выше кормы. Феникс последний раз погладил зверя, приподнялся. Чародейка подалась вперёд. Они смотрели друг на друга недолго и как по команде с радостным «Ты!» кинулись обниматься, прижались, покатились по палубе, хохоча и путаясь в мокрой одежде.

– Я думал, ты за бортом! Я думала, ты утонул! – одновременно заговорили они, стискивая один другого в объятиях.

Тяжело дыша, раскрасневшись, вдруг замерли. Лукреция нависла над Рихардом, уперевшись руками по обе стороны от его головы. Медленно наклонилась, губы её были полуоткрыты, глаза сияли.

– Не пугай меня так больше, – снова вместе сказали спутники.

Девушка рывком встала, поискала глазами маску, потянулась за ней.

– Не прячься, – попросил Рихард, и Лукреция подчинилась.

Радость встречи сошла с лица Чародейки, когда она оглянулась на нос лодки. Будто до этого не соглашалась видеть морского змея, будто надеялась, что огромная туша в чёрно-синих и рыжеватых чешуйках вдруг исчезнет, растворится, как её и не было. Но Блиц был тут.

Он высунул голову из воды рядом с лодкой, медленно шевеля плавниками и хвостом придерживая корму. Змей с любопытством смотрел на людей, полуприкрыв жёлто-карие глаза, между которыми, будто морщинка, протянулся белый, похожий на молнию шрам.

Молчание было недолгим. Лукреция подняла свой отброшенный к надстройке плащ и демонстративно выжала. То ли щёки и уши её действительно пылали, то ли закатные лучи падали лишь на лицо, но когда девушка заговорила, не оборачиваясь, голос её звучал неуверенно и высоко:

– Вся наша пища промокла, в лодке полно воды, да и на одежде ни одного сухого клочка. Если мы не умрём тут от голода, то точно от простуды. Может ты уже используешь своего друга как тягловую лошадь?

– Думаю, да, – кивнул Рихард, поднимаясь. Он собрал оба весла, ничего не объяснив, занёс их в надстройку и привязал к ящикам. – Держись за меня! – велел Лукреции, прижал её к дверному проёму и мысленно велел Блицу наклонить лодку так, чтобы вытекла вся вода.

И ничего не произошло.

– Что ты?.. – недовольно начала девушка, но всё же доверчиво обхватила Феникса за плечи, пытаясь поймать его взгляд.

Рихард ойкнул, ощутил себя крайне глупо, отвернулся, торопливо похлопал на груди под жилеткой, вытянул за спутавшиеся шнурки косточку со свистком и, набрав полные лёгкие воздуха, выдул звонкую трель. Голова морского змея поднялась выше борта, глаза не мигая уставились на хозяина свистка Короля Зверей. Рихард, глядя на молнию шрама, мысленно повторил свой приказ. Змей лязгнул зубами, и мальчик только сейчас заметил, что острый частокол рос в два ряда. «Ух, Феникс меня сожги! А без свистка мои кишки наверняка бы уже намотались на эти зубки», – проскользнула мысль и исчезла. Точнее, мальчик прогнал её от себя, вместо этого детально представив приказ.

И змей подчинился.

– Держись! – только и успел крикнуть Рихард, обхватив Лукрецию за талию и упёршись спиной и ногами в дверной проём. Девушка пискнула и спрятала лицо у спутника на груди, скрестив руки за его головой.

Скрежет чешуи по щитам раздался сначала медленно, потом быстрее, жёстче, когда кольца червеобразного тела в два витка обхватили лодку, переворачивая её чуть вбок и вперёд. Из надстройки с водой устремились и маска с плащом, но запутались в ногах путешественников, стреножив. Плеск воды, и вот лодка мерно закачалась на волнах, когда змей отпустил. «Блиц, – мысленно обратился Рихард, и будто что-то большое, надёжное, откликнулось в его голове, – ухвати верёвку, которая рядом с тобой и вези нас к городу с тремя пирсами между двух маяков». Он воссоздал в памяти картинку «вид из воды на Макавари». Змей фыркнул, нырнул, пуская пузыри, но почти сразу появился, цапнул верёвку и потащил совсем не в ту сторону, куда предполагал Феникс, а гораздо левее. Мальчик вновь обратился с мыслеобразом к Блицу, но в ответ лишь получил протяжный полувой и чужую, змееву, уверенность в собственных действиях. Оставалось только предоставить дело ему. Такая здоровенная махина слушалась маленького свистка и мысленных приказов – это было действительно чудом.

– Фух, – выдохнул мальчик, расцепляя затёкшие руки, – кажется, с лошадкой разобрались. А теперь… – и больше ни слова не говоря, он направил мягкое тепло на спутницу и себя, высушивая промокшую до нитки одежду.

* * *

Блиц тащил лодку всю ночь до рассвета. И с первыми лучами солнца, нежно стелющимися по рябому серебру воды, начал уставать. Стоило ему приостановиться, как лодка налетала сзади со всей дури, с треском сминая игольчатый гребень с кожистыми перепонками. Змей словно просыпался, дёргался, мчался вперёд, но вскоре замедлялся и всё повторялось. В одну из таких остановок Рихард успел заметить тонкую плёнку бокового века, которая прикрывала выпуклую желтизну глаза. Феникс, успевший пару раз за ночь урвать хоть немного сна, пожалел морское чудовище и тихо позвал:

– Эй, Блиц-дружок, давай отдохни, поспи, поешь, а потом возвращайся ко мне.

Пасть змея приоткрылась, выпуская верёвку, и голова, взметнув два широких водяных крыла, скрылась в прохладных глубинах. Лодку отбросило чуть назад, закружило, но мальчик был уверен, что Блиц их не бросил, что чары свистка не спадут сами собой.

– Ты уверен? – позвала Лукреция из надстройки.

Девушка проспала всю ночь, уютно устроившись на ящиках с провиантом, который промок меньше ожидаемого. Почти растратив все силы, Феникс высушил и его.

– Да, он вернётся, – кивнул Рихард, не оборачиваясь, – или позовём другую рыбу. Теперь, когда я понял, на что способен свисток, проблем быть не должно.

– И что, мы теперь его будем ждать?

– Подождём, ничего с нами не случится, – уверенно ответил мальчик, развешивая тяжёлую от воды верёвку по бортам лодки и широко зевая. – С ним явно доберёмся быстрее, чем без него.

– Но нас же, пока он будет там где-то плавать, течением унесёт, – не успокаивалась Лукреция и вышла на палубу.

Рихард за эти совместные дни успел узнать девушку и запомнить, что просыпалась она раздражённой и голодной. Поэтому лучше с ней в такие моменты не препираться, не пытаться что-то объяснить, а только кормить и кивать. Вот только от припасов она вчера воротила нос и в шутку предложила поймать рыбу, а мальчик с радостью согласился, совершенно забыв, что такое Чародеи не едят. Случайную затею отложили на утро, потому Феникс, надеясь, что спутница передумает и всё же обратит внимание за содержимое ящиков, предложил:

– Хочешь жареной рыбы на завтрак?

– А если хочу? – пробурчала девушка, подходя, закутанная в одеяло, и щурясь на ещё низкое солнце.

– Так давай наловим и я пожарю её своим пламенем. Заодно и потренируюсь призывать огонь так близко к воде.

– Вот дунь в свой свисток и будет тебе много рыбы! Зачем тратить время на ловлю?

Рихард отодвинулся от девушки, демонстративно спрятал столь полезную вещицу под жилетку и покачал головой.

– Они же верят мне, Лу. Доверяют. Понимаешь? Как бы сказать… Они пускают меня в свой разум, и я будто вижу их глазами, чувствую то же, что и они. Нельзя обманывать доверившихся!

Девушка промолчала, лишь прикрыла лицо краем одеяла. Рихард подошёл, прислонился плечом и щекой к руке девушки и добавил:

– У нас в деревне у старого банщика одно время жили кролики. Совсем маленькие, хорошенькие… Я часто бегал на них посмотреть. И однажды банщик сказал: «Протяни руку и выбери любого». Знаешь, как я обрадовался? – Он почувствовал, как натянулось одеяло под щекой, будто Лукреция обернулась к нему, внимательно слушая, но не поднял головы. – И я выбрал. Протянул руку, присел. И один крольчонок, маленький, чёрненький, с белым пятном на ушке доверчиво ко мне подошёл…

Рихард почувствовал, что засыпает, обхватил себя за плечи. Свежий бриз толкал лодку назад, но не в силах был прогнать сонливость.

– И что потом? – Лукреция погладила спутника по щеке, ущипнула за нос.

Рихард вздрогнул, внезапно ощутив жжение на костяшке безымянного пальца – то перо, которое отдавало железом и кровью. Если к нему кто-то привязан, то – кто? От этих размышлений мальчик даже пробудился и закончил историю, лихорадочно вспоминая лица знакомых, ища среди них того единственного, кто связан был с этим пером.

– А потом банщик убил кролика и мигом зажарил. Мне потом дедушка объяснил, что банщик чувствовал приближение своего конца, поэтому старался раздать кроликов, а не отпускать в лес, но никто не хотел брать. Всё же у нас нет ни клеток для живности, ни особых условий. Это только он на спуске в старую деревню сделал маленький загон. А вскоре… Вскоре после того урока доверия и сам отправился к Солнцу на огненных крыльях. А дом его смыло весенним паводком… Вот так. Поэтому и я, пойми, Лу, не хочу предавать доверившихся мне.

А перо жгло и чесалось, на каждое слово о предательстве и доверии реагируя всё сильнее. «Кто ты⁈» – кричал мысленно Феникс и не получал ответ.

– Ты говоришь, как старик, – проворчала девушка, накидывая на Рихарда край одеяла. – У нас ещё есть припасы, ляг поспи, а я пока тут посижу, покараулю. Если что позову.

– А как же рыба на завтрак?

– Я бы не отказалась от свежих фруктов, сыра и овощей. Но это уже на берегу, – вздохнула Чародейка и подтолкнула мальчика к надстройке. Тот едва добрался до ящиков, как провалился в глубокий сон.

В нём он увидел отца, лежащего на узкой кровати в незнакомой серой комнате без окон. Там была только дверь, внутренняя щеколда сдвинута, но выше, в пазах, виднелась наружная, не позволявшая покинуть это место просто так. Мальчик вгляделся в родные черты, но заметил, что отец будто бы стал старше на несколько лет: разве были так сильно видны морщинки на лбу, около рта и глаз? Да и седых прядей над висками прибавилось.

– Пап, – тихо позвал он. Отец встрепенулся и сел, озираясь. – Пап, я здесь.

– Рихард? – не находя его, Нолан крутил головой, а затем прищурился, улыбнулся – увидел. – Это действительно ты, Ри? Что ты здесь делаешь?

– Здесь – где? Я на лодке, плыву в Макавари. А ты где?

– А я в Лагенфорде… Долго рассказывать. На какой лодке? Ты разве не с принцем? – Нолан попытался встать, но посмотрел на сына, оттянув уголок глаза, и остался сидеть.

– Я ушёл от него. Взял лодку, а потом мы с Лукрецией попали на остров великана… – и Рихард, захлёбываясь словами, перебивая сам себя, рассказал отцу про остров, про Охора, свисток и Блица, про дурных чаек и странный студень, про бескрайнее море и небесное ночное сияние. Нолан лишь качал головой да улыбался.

– Вот как⁈ Рад за тебя, Ри! А я уж было заволновался. – Отец выдохнул и потёр заросший щетиной подбородок. – Даже во сне увидеть тебя счастье…

Комната, до того казавшаяся серо-дымной, почернела, скукожилась и пропала. Рихард открыл глаза с гулко колотящимся сердцем. «Ну и приснится же такое!» – с удивлением и радостью подумал он, поглядел немного в спину Лукреции, стоящей на носу лодки, перевернулся на другой бок и уснул уже без сновидений.

А где-то за много дней отсюда, в деревне Фениксов, травница Олли затушила ритуальную свечу на алтаре в подвальной комнате Дома Матерей. Остальные женщины, что стояли вокруг, взявшись за руки, разом выдохнув, без сил опустились на каменный пол.

– Воззвание прошло успешно? – спросила смотрительница Дома, которая всё время ритуала читала молитвы Фениксу.

– Думаю, да. Я ясно увидела и мужа, и сына, как они говорили, но о чём – не слышала. Рихард был очень довольным, улыбался, смеялся, болтал о чём-то без умолку.

– Ну и ну, девочка моя, – покачала головой Магда. – И заставила же ты меня выискивать этот древний ритуал соединения родственных душ. Сколько сотен лет к нему не прибегали и вот те раз! Сам Феникс удивился этому и просил больше его по таким пустякам не тревожить.

– Спасибо Фениксу, – разом произнесли и Олли, и Магда, и остальные матери.

– Спасибо, – чуть слышно добавила Олли. – Берегите себя, дорогой, Ри!

– Неужели тебе удалось, Олли? – пробормотал Нолан, запертый в комнате для подозреваемых в Лагенфорде. Он ещё не проснулся, но только что виденный сон снял тяжесть с сердца, сменил тревогу за сына верой в лучшее. – Спасибо, любовь моя! Береги себя, сын!

* * *

Алек

Разговор со старейшиной, на который она пригласила мальчика два дня тому назад, был долгим и неспешным. И Алек, выйдя из домика на окраине Скрытой деревни, вновь и вновь вспоминал вопросы и ответы. Не верил, но кусал себя за костяшки пальцев, до боли наматывал косу на кулак, старался не плакать, держался из врождённого упрямства. Сморщённое тёмное личико с запавшими золотыми глазами так и стояло в памяти, в ушах древней легендой журчали слова:

– Знаешь ли ты предания о Детях богов? Нет? Тогда слушай…

– Знаешь ли ты о детях Гэньшти-Кхаса, земли нашей? И отчего волосы твои красные, как кровь? Нет? Тогда я поведаю тебе о том…

И он слушал, молчаливо внимал, сидя истуканчиком напротив маленькой древней старушки.

Она рассказала и про себя: что у матери своей, Джайи – последней из племени Фениксов Искр Песков, – была поздней и единственной дочерью; что Джайя и три её сестры из разных фениксовых племён были собраны для того, чтобы встретить богиню Эньчцках после пробуждения и провести особый ритуал. И для него нужны будут бессмертный, истинный Чародей, прорицательница из рода Боа-Пересмешников, один из Ангуис, четыре хранителя от Фениксов и кровь земли – истинный радонасец с алыми волосами. Что особенности этого ритуала ей не удалось разузнать – они скрыты в песках пустыни Нархейм, – но одно было известно точно…