Текст книги "Рихард Феникс. Море. Книга 3"
Автор книги: Татьяна Клявина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Тавир молчал, переваривая услышанное. Тахиб равнодушно собирал разбросанную по кабинету бумагу. Багриан провёл рукой по волосам, зажмурился и досказал:
– Бех-Абар – столица восточных Теней. Именно принцессы их рода становятся нашими матерями и нарекаются кормилицами, чтобы не сближаться. Я не хочу сражений, хочу мира. Но мне потребуется вся мощь севера, чтобы искоренить проблемы юга. Цевер не успел привести Гристен к порядку, потому там сейчас так. Если не успею и я, то, боюсь, фермы могут пополниться другими Детьми богов… – Не открывая глаз, он достал из-под камзола тонкую книжицу, положил перед собой на стол, поглаживая пальцами. Опустился ещё ниже в кресле, наконец произнёс: – Ладно, идите. Нам всем надо отдохнуть. Завтра отплываем.
Тахиб поставил на стол стопку бумаг, одним движением вложил писчие перья в специальные канавки на столешнице и открыл перед Тавиром дверь. Мальчик оглянулся на принца. Тот полулежал в своём кресле, будто уснул. Обе руки покоились по бокам книжицы. И у Феникса перехватило дыхание. По обложке, цветом напоминавшей человеческую кожу, вился изящный узор из перьев. Тех самых перьев, что Фениксы Красных гор вырезают на своих левых руках в дни инициации.
Горячий южный ветер дотолкал Тавира до предназначенной ему каюты. Тахиб скрылся в своей – напротив. Мальчик без сил упал на кровать посмотрел на ладонь. При первой встрече или при второй, первую он не помнил, принц проткнул Фениксу руку кинжалом, а развитая сила лечения всё исправила, не осталось и шрама. И теперь Тавир сожалел, что не имеет метки на теле, которая бы напоминала, как жизнь может круто измениться в один момент и, возможно, в лучшую сторону. Но время покажет. Да ещё и тетрадь не шла из головы. Из кого же она сделана? Почему она у Багриана? Мальчик перевернулся, задел локтем пояс с ножнами, где были те самые кинжалы – теперь принадлежавшие ему, – уткнулся носом в стену, поджал колени к груди и задумался о мире, о Детях богов, о переплетении судеб.
* * *
Лагенфорд
В просторной университетской гостиной шумели студенты, но в боковом коридоре за тяжёлой колоннадой было пусто. Чёрную стену в нём украшали парадные портреты ректоров, толстый серый ворс ковра глушил голоса собравшихся, равнодушных к тому, что прямо сейчас за массивными дверями в конце коридора в небольшой чайной комнате обсуждали три леди.
Звякнул скрытый стенной подъёмник, маленькая дверца щёлкнула и открылась, и комнату в бежево-белых тонах наполнил аромат свежезаваренного травяного чая. Тихо затарахтел механизм, выдвигая две рейки к столу, стоящему рядом. По рейкам медленно, будто чопорная барышня, сдвигался поднос. Когда ножки на его дне крепко встали на стол, рейки щёлкнули и втянулись, дверца мягко затворилась. На подносе помимо керамического графина с чаем стояли три чашки на блюдцах и двухъярусная ваза со сластями под стеклянным колпаком.
С ближайшего кресла опустились в туфли девичьи ноги, серебристый край платья скользнул к полу. Лёгкие шаги, и вот поднос уже переставлен на низкий чайный столик прямо на планы и карты, на гербовые бумаги, на договоры и пакты.
– Мне было бы неловко сетовать, но безе вновь подали клубничное, а я такое не люблю, – проговорили из другого кресла, когда первое вновь оказалось занятым.
– Леди Хайна, ну что вы как дитя, в самом деле, тут и обычное есть! И пастила, и медовые крендельки, и ревень в сахаре, – перечислили из третьего кресла. Оно чуть скрипнуло, выпуская изящное тело. Зажурчал наливаемый чай, поднялся колпак, ярче запахло сластями. Кресло со вздохом вновь приняло седока.
– Я могла бы назвать сей набор весьма славным, но нет, леди Ксения.
– Да что ты опять ноешь⁈ – фыркнули из первого кресла. – Лучше скажи, что мы теперь будем делать? На взрослых надежды нет!
– Леди Ирнис, вы думаете нам, благородным девицам, совет дозволит что-либо решать в обход их? – в который раз за последние пару дней урезонили из третьего кресла.
– Пф-ф-ф, – шумно выдохнули из первого, – без меня восточники и пальцем не пошевелят…
– Простите мою бестактность, леди Ирнис, но вы действительно желаете связать себя браком с их князем, что старше вас в три раза?
– Конечно же нет! Но я должна объединить наши племена. Ты, Хайна, давай-ка лучше признавайся, сама-то замуж хочешь за того принца заморского? Что-то я слышала о нём не очень лестное.
– Вы весьма информированы, леди Ирнис. Не знаю, разочарует вас мой ответ или нет, но я готова связать свою судьбу и свои земли с королевством Прэстан.
– Ну и нудятина! Ты сама себе хоть веришь?
– Наши с моим избранником цели совпадают.
– Хайна, ты… Да ну тебя! У тебя хоть друзья есть, кроме нас с Ксенией?
– Простите, леди Ирнис, но я в этом не нуждаюсь.
– Что ж вы такое говорите, леди Хайна? И даже в нас не нуждаетесь?
– Спешу заверить, что вы – мои политические партнёры. Остальные наименования наших отношений излишни. Вы, леди Ксения, способны создать узы между Фениксами и моим народом, Тенями. А вы, леди Ирнис, с нами и Энба-волками. Когда три народа севера объединятся, Энба-олени останутся в меньшинстве и будут вынуждены принять наши условия.
– Ты же сама помогала Филиппе! А теперь хочешь её так просто утопить?
– Леди Ирнис, если вы размениваете крупную монету, как надолго хватает мелких? Увы, леди Филиппа разменяла себя на мелочи. Она недостойна править Ярмехелем. Уж лучше там будет вторая столица Бех-Абара, коль они так любезно подтвердили свой союз с Искателем. В таком случае мы получим выход к Радонасу и южному океану, к его возможностям и богатствам.
– Леди Хайна, вы меня пугаете! Зачем вам вся эта многоходовка?
– Леди Ксения, вы ещё не поняли? Прискорбно. Я желаю быть равной богам и править сим миром.
– Совсем свихнулась от своих интрижек?
– Некому меня судить, леди Ирнис.
Глава 96
Золотые слезы
Через пролесок Корвус с Мару на руках шёл к Бэну. Жеребец за спиной брезгливо фыркал, когда под копыта попадало чьё-нибудь тело, но вскоре радостно заржал, минул хозяина и устремился туда, где, примяв кусты и завернувшись вокруг лежащего на земле человека, устроился, зализывая лапы, даххри. Бурун обнюхал уши и морду Хойхо, тот рыкнул и цапнул за нос, однако следов не осталось. Жеребец вскинулся, фыркнул, он выглядел довольным: почти приплясывал, крутил хвостом, будто звал поиграть.
– Тихо вы, твари бешеные, раздавите же их! – прошипел Корвус.
Он опустил Мару рядом с Бэном, головой на переднюю лапу Хойхо, углядел вихры Ерши из ворота куртки, выдохнул. Зверь не шевельнулся, лишь втянул ноздрями воздух, высунул язык и прищурился. Бурун вздохнул и лёг, поджав под себя ноги, пристроив хитрую морду на другой лапе.
– Вот так и замрите! А я пойду гляну, что с дорогой. Если что, подайте голос. Поняли? – наказал парень.
Животные в унисон вздохнули, мол, уйди, мешаешь. И Корвус ушёл, оставив на груди Мару жёлтый шарф.
Продрался сквозь кусты на дорогу, присвистнул. Тут определённо пахло большими деньгами. Полотно со множеством гвоздей было скомкано и в крови. Но плевать на это! Материал! Он был соткан из той самой нити, на которую они напоролись. Дорогой и редкой нити, которую делали на том берегу реки Разлучинки.
– Откуда у Чернозубых задниц деньги на такое? Вот бы это всё забрать и продать! Выручить можно на целый дом в центре Укуджики!
С трудом, припадая на раненную ногу, Корвус скатал неподъёмное полотно. Сил волочь его не было, голова раскалывалась, бровь распухла, мешая видеть, нос, казалось, был сломан, да ещё и тошнило, будто от сотрясения, а дом… Ну что дом? Ему и в своём неплохо: просторном, с маленьким садом и прудом под развесистой ивой.
Пыхтя и оскальзываясь, подкатил толстенный рулон к обочине с другой стороны дороги, пропихнул между кустов, в которые сунулся днём, не подумав, и чуть не увяз в грязной жиже. С долгим хлюпаньем та и сейчас приняла подношение, скрыла надёжно от чужих глаз. Корвус запомнил место. А теперь надо вернуться… Он переждал головокружение, упёршись ладонями в колени, и потащился обратно, в овраг.
Все трое обернулись. Мелкий хлопал глазами, жадно разглядывал Корвуса. Бэн нелепо улыбался, ощупывая свою голову. Мару, закутав шею и волосы шарфом, делал вид, что ничего не произошло. Художник из Укуджики всё никак не мог заставить думать себя о Мару как о леди, ведь той она и была. И потому склонялся к прошлому обращению, ведь иначе безумие выйдет из берегов и неизвестно, чем всё это обернётся.
– Ты нас спас, да? Спасибо тебе огромное! А как ты догадался, что мы в беде? – ловя ёрзающего Ерши, спросил Бэн.
Его полное веснушчатое, перепачканное кровью лицо под всклокоченные волосами было сейчас таким дурацким, что Корвус не выдержал и рассмеялся.
– Да Бурун привёл. Почуял.
– О, хорошая коняжка! – Бэн потянулся к зверю погладить, но Корвус пнул в их сторону камешек.
– Это жеребец! А не всякие там… – И махнул рукой. Слова пропали, усталость давила на виски. Да ещё и повреждённая нога не желала держать. Он приблизился, шатаясь, как пьяный, и проворчал: – Двиньте задницы! Дайте лечь!
Мару вскочил, прихватив малыша, Бэн поднялся, постелил для Корвуса свою разорванную куртку. Тот хмыкнул и лёг. Бок даххри был горячим, а короткая шерсть напоминала кроличью, только пахла приятней. Парень уткнулся в неё носом и захрапел. А когда очнулся уже спиной к Хойхо, понял, что на его плече кто-то лежит. Приоткрыл один глаз. Надежды не оправдались. Спасённый Ерши, засунув ноги в рукав куртки, сопел рядом. Корвус попробовал осторожно освободиться, но малыш прошептал: «Папа, не уходи», – и он остался.
Лежал, наблюдая, как двое блуждали по пролеску, собирая оружие, топя в болоте непригодное, а целое раскладывали на сухом месте. Когда чёрные глаза встретились с золотыми, Корвус чуть мотнул головой. Мару подошёл, сел, скрестив ноги, погладил Ерши по волосам.
«И как я ничего не замечал? Мы ж дружили с самого детства!» – пронеслось в голове художника, пока он, будто в первый раз, разглядывал Мару. Хотел озвучить мысли, но горец обернулся и позвал:
– Бэн, разговор есть. Подойди.
– Только у меня к тебе! – негромко, чтобы не разбудить ребёнка, процедил Корвус.
– Он всё знает. Я рассказал, – был ему упрямый ответ.
И Бэн подтвердил слова Мару. Это задело Корвуса, но на душе полегчало. Он посмотрел на этих двоих другими глазами и понял, что прошлое пора отпустить, а тайны пусть останутся тайнами. Раз они есть, то кому-то нужны.
– Помнишь, что я сказал тебе в озере? – спросил он у Бэна.
Тот кивнул.
– Забудь про других. Помни лишь про меня, – он пошарил в кармане, достал выбитый Бэном зуб и отдал ему, повторил. – Помни лишь про меня! Обещай!
– Клянусь всем, что у меня есть, – со спокойной уверенностью ответил толстяк. Он вытянул маленький мешочек на свет. Опустил в него зуб и достал серебристый смятый бубенчик. – Это принадлежало Ерши. Когда это случилось, – указал глазами на пустой рукав мальчика, – я поклялся стать лекарем. И уже начал обучение. А сейчас больше всего жалею о том, что не взял свои снадобья, а здесь ничего толком нет. А та мазь, что изготовил, пока ты спал, не сильно и помогла.
Корвус поморщился: а паренёк-то не промах, такому можно доверять. Шевельнулся и понял, что нога и голова больше не болели, да и лицо ощущалось не таким распухшим, как до сна. Потрогал. Каскад ссадин на левом виске пропал. Ранее заплывший глаз видел прекрасно, да и нос, уже трижды сломанный, наощупь был непривычно ровным. Парень с удивлением и благодарностью взглянул на толстяка, ошарашенно присвистнул. Тот со смущённой улыбкой пожал плечами. Ерши под боком завозился, пробормотал: «Птичка поёт», – и снова сладко уснул.
Все молчали, глядя на мелкого. Спал Бурун, подставив круп под морду Хойхо, сам положив голову ему на седло. Стихли птицы, насекомые не зудели. Солнце катилось к горизонту, ещё час и оно скроется в тёмных тучах, ползущих в эту сторону. Прогалина погружалась в блаженную дрёму.
Корвус протянул руку над Ерши, взял ладонь Мару, чуть сжал, провёл большим пальцем по маленьким костяшкам, по обкусанным ногтям, усмехнулся и отпустил. Горец молчал. Молчал и Бэн. Лишь ветер что-то шептал в кронах деревьев.
– Ты сохра…
– Я думал…
Мару и Корвус заговорили вместе, оборвали себя, улыбнулись, не глядя друг другу в глаза. И художник взял слово:
– Дома, в Скрытой деревне, ведь никто об этом не говорил. Все скрывали, кто они, прятались. Может, так оно и к лучшему, но когда оказываешься в большом мире, чувствуешь себя дураком. Будто самых очевидных вещей не знаешь. Только слова, а что они значат – неведомо. Я знал, что по папе у меня Энба-медведи и Тени, по маме, да успокой Солнце её душу, Фениксы и люди. А мне вот ничегошеньки не досталось. Может, чуть сильнее обычных людей… А, точно, ещё трезвею быстро, но это, не думаю, что особое качество Детей богов… Я ж вообще ничего о них не знал. Так, легенды всякие, сказки… – Он прокусил губу, чтобы в нахлынувшей безмятежности ощутить контраст и, сглотнув кровь, продолжил: – Я думал, ты тоже метис. Только недавно об этом размышлял. Мне заказали портрет на сватовство одной Энба-волчицы, так у неё глаза цветом почти как у тебя, только чуть холоднее. Думал, ты тоже их рода…
Мару не перебивал, невесомо поглаживая волосы Ерши. Корвус поднял глаза и наткнулся на непонимающий взгляд Бэна. Внутри шевельнулось злорадство: «Ага, про то, что он… Она Феникс, тебе не сказала!». Еле как подавил ехидную ухмылку, но ученик лекаря его огорошил:
– Ты помнишь, как зовут ту Энба-волчицу? И когда это было?
– Да вот, недавно совсем, месяц назад, – с привкусом разочарования ответил Корвус, – а имя… Ирнис как-то там.
– Ирнис уэнбэ ЛиЭнба Азару, княжна западных Энба-волков, – досказал Бэн с горестью в голосе.
Корвусу захотелось сейчас встать, взять палку потолще и отдубасить этого увальня! Как он мог спрашивать о какой-то, острой на язык мелкой псине, когда рядом с ним Мару⁈ Но даже не сдвинулся с места: Ерши так уютно сопел в плечо, накрывшись рукой парня, что грех было его тревожить.
– Кто она тебе?
– Друг. Хороший друг. Именно она убедила меня покинуть Лагенфорд и посмотреть мир.
– Понятно. Значит, на свадьбу тебя не пригласили? – поддел Корвус, прижав ребёнка к себе, когда дунул ветер.
– А когда она будет? – удивился, нахмурился Бэн.
– Двадцать второго мая. Считай, через шестнадцать дней. В полнолуние.
– Спасибо, что рассказал, – кивнул толстяк и ногтем начертил на своей ладони закорючку. – Чтобы не забыть, – краснея, добавил он.
Корвусу стало скучно. Он хотел говорить о Мару, но его сбил этот своими вопросами, и как теперь…
– Но ты перестал думать, что я из Энба-волков. Верно? Когда и как? – друг детства сам направил разговор в нужное русло, глядя испытующе, чуть ли не с вызовом.
– Не совсем. Тем летом, когда я был на юге, купил на малом торговом перекрёстке – это у них такой здоровенный рынок, а ещё и большой перекрёсток есть, представь! – книжицу одну с картинками – сказки детские. Но там только про Фениксов было. Мол, жили-были в пустынном дворце вдали от людей четыре сестры, которых забрали из разных фениксовых родов. И звали их Наира, Мария, Белла и Джайя, – Корвус осёкся, заморгал, – Я как-то слышал в Скрытой деревне последнее имя. Только сейчас дошло!
– Это мама бабули.
– Врёшь!
– Нет.
– Да как бы она там оказалась? Плевать! В общем, там были картинки. И про каждую сестру всякое написано. Что Наира была с фиолетовыми глазами и белыми кожей и волосами. Мария с волосами цвета урожайной земли, коричневыми то есть, и с синими глазами, – Он заметил, что Бэн снова выпучился, хотел спросить, что не так, но тот замотал головой. – Ладно, как хочешь! О чём я? А!.. Белла, значит, светло-рыжая с глазами… как там было? Точно! Глаза цвета робкой зелени, опоздавшей к лету, но пришедшей к осени. Даже не спрашивайте, что это за цвет! И по картинкам не разобрать. И последняя – Джайя, – Корвус посмотрел на друга детства и напевно произнёс: – И кожею темна, и волосами, лишь золото глаз и украшений на ней блестели ярче дня. Будто с тебя писали, Мару. И я тогда работал как проклятый, некогда было думать о сказках, так и забыл. А как княжна эта явилась, так сразу и вспомнил. Хватился, а книжки-то нет. Может, украл кто, или потерял, не знаю.
– А что ещё там было написано? – спросил друг.
– Сюжет не помню. Только этих сестёр: всё они ко мне во снах приходили, зацепили чем-то. Так вот, когда я её читал, там было, что лишь женщины Искр Песков владеют пламенем с рождения. А ты… Ты мне был… Никак не могу привыкнуть. Ты ж была мне как брат! И огонь не показывала! Мне – лучшему другу! И когда я встретил то описание, отметил, что схожи внешне, но не связал. Где юг, а где север? А потом всё вылетело из головы напрочь! А тут эта княжна. Вспомнил тебя, подумал, что ты тоже волчара. Да и как-то… Решил не думать об этом… О тебе. Развеяться захотел. А тут вновь бои эти макаварские, будь они неладны! Я ж не первый год на них езжу. Вот ведь приключилась же задница!
– Но ведь всё обошлось. – Улыбка тронула губы Мару. Корвус старался не думать, как много возможностей упустил коснуться этих самых губ.
Наступившее молчание холодили потоки воздуха, налетавшие с дороги, заставляя троих ёжиться. Одному Ерши, защищённому со всех сторон, было хорошо и тепло. Бэн рассеянно глядел перед собой, обхватив плечи руками. Жёлтый шарф на шее и голове Мару колыхал ветер, позволяя увидеть тонкую шею, ещё раз убедиться и помочь выбрать верный путь. Корвус насупился. Он получил ответы. Рассказал, что знал, спросил напрямик:
– Мару, почему ты выдаёшь себя за парня?
– Потому что я – последняя из своего племени Фениксов, из Искр Песков. Бабуля говорила, что только чудо помогло мне явиться на свет. А в нашем племени способности передавались только по женской линии. Но это ты и так уже знаешь.
– Редкая птичка, – хмыкнул Корвус, почёсывая подбородок.
В уме всплыла та книжица сказок, потрёпанная, сменившая много рук. Вспомнилось, что одна страница была согнута, отчего всегда открывалась первой. «Что же там было?» – подумал парень, казалось, что важное, поразившее тогда.
– То есть, если тебя поймают плохие люди?.. – потрясённо начал Бэн и сжал в руках мешочек с зубом и бубенчиком.
– То мне, как говорит Корвус, придёт полная задница. И потому я прошу вас обоих продолжать думать и говорить обо мне как о мужчине. И никаких поблажек в обращении. Пожалуйста! – Тёмные ладошки сложились перед грудью, голова опустилась, скрыв огненное золото глаз.
– Конечно! – уверенно ответил Бэн.
– Только с одним условием, – не удержался Корвус и потребовал: – Хочу взамен твой поцелуй!
– Обмен, да? – Мару медленно поднял голову, едва дыша, шарф соскользнул с волос на плечи.
– Эй, может, не надо? – Бэн выставил руку между ребятами, но оба одновременно нажали на неё, опустили.
– Я этого хочу! – проворчал Корвус, раздражённо глядя на Бэна.
– Да, как пожелаешь, – раздался непривычно покорный голос Мару. Голова вновь поникла, косички заслонили лицо, плечи задрожали.
Корвус не понимал, что происходит, что он такого сказал или сделал. Ведь ничего же! Так почему Мару сейчас плакала?
– Прости, забудь! – парень зажмурился, хлопнул себя по лбу и подумал: «Она ведь, наверное, даже не целовалась ни разу за восемнадцать-то лет, а без любви не может! Вот я дурак! Идиота кусок! Склонять невинную девушку ко всякому! Это я испорчен дальше некуда, а она-то!».
– Но я могу, – раздался жалобный голос.
– Нет! Мне этого не нужно! Лучше дай взамен побрякушку с твоих волос! Вот это хочу!
Краткий кивок, голова поднялась, руки завели косички за спину, и у Корвуса перехватило дыхание. Из глаз Мару медленно скользили в подставленную ладошку золотые слёзы, собираясь густой непрозрачной массой.
– Я дам тебе лучше. Повернись правым ухом. Ты где-то посеял серёжку.
Он и вправду не заметил, когда потерял последнюю серьгу своей матери. Подался к Мару. Золотая лужица потекла сквозь отверстие в ухо, нежной теплотой обвила мочку и повисла каплей. Но в ладошке осталось немного. Две руки соединились: большая и маленькая, светлая и тёмная, – и уже через мгновение на мизинце мужской блестело узкое кольцо, будто вросшее в кожу. Оно изменялось по форме пальца, не давило, и снять его было никак.
– Твои украшения… Ты так их делаешь? – выдохнул Бэн. Утвердительно качнулись косички. – Что произошло в твоё отсутствие? Почему их стало больше? – шёпотом кричал толстяк, он выглядел потрясённым
– Просто усталость. – Веки скрыли золото глаз.
Корвус тронул серёжку – теперь часть Мару всегда будет с ним. Хотел спросить, о чём они говорили, и не стал. Он сделал свой выбор, чтобы не лезть в это глубже, чтобы потом не страдать. Надеялся, что отболит очень быстро, но знал – как бы не так.
В памяти зашелестели страницы. Вот смазливый парень, которого все звали генералом, едва старше самого Корвуса, распахнул длинное одеяние, обнажив татуировку на груди. Капля и два скрещённых клинка. Затем разговоры о цене и о цели. Рукопожатие. Вино. Слишком крепкое. Колючая боль на копчике поутру. Тьма их побери! Клеймо! Два дня Корвус не мог встать, всё лежал на животе в шатре и читал книгу сказок.
«И были земли под их ногами из чистого золота. Не принимало Солнце таких даров. И тела становились тем, ради чего лилась кровь, и тела расходились дорогими поделками. И опустела земля. Не видать на ней больше Искр Песков и золота их обескровленных тел».
Вот оно! То, что шокировало на странице с заломом. Он хотел поразмыслить над этим, расспросить местных. Но посыльный привёз особые стрелы для работы и пришлось вставать и идти. Несколько дней в пути, голова цели в мешке. Остаток к авансу плюс сверху за быстроту и молчание. Они обещали, что найдут его, если понадобится. Не желая того, вернулся в Укуджику. Сбежал бы и дальше, да куда от них денешься? Называется, пожелал лёгких денег, на беспечную жизнь позарился. А теперь – клеймо – он с ними, даже если не захочет того. У них были верные средства убеждения. Корвус взглянул на Мару – средств стало на одно больше. Проклятье!
Затряс головой, прогоняя видения, сжал кулак, ощущая как плющится, не отходя от пальца, новое кольцо. Его иллюзорная хрупкость завораживала. Нет, не только его.
– Мару, как вы умираете?
– Не так, как остальные.
Девичьи руки скрылись среди косичек и появились вновь. Две крупные круглые серьги лежали в ладонях. Сколько раз Корвус их видел, они с детства были с Мару.
– Мы обращаемся в золотой песок. Это – мама. Всё, что я успел собрать, пока не разнёс ветер.
– Мару, почему ты мне ничего не сказал? Я бы тебя защитил! – прошептал Корвус.
Друг пожал плечами и отвернулся, закутавшись в шарф. Смысла что-то просить и доказывать не было больше.
Разговор захлебнулся и стих. Темнело, холодало. Оружие напавших спрятали. Припасы быстро растаяли. Даже Ерши проснулся ради такого. Хойко и Буруна раздвинули и улеглись между ними.
Корвус задремал с мелким под боком, но что-то его разбудило. Стылая ночь полнила низину туманом, вдали рокотал гром и слышался ливень. Парень скосил глаза. Мару сидел, зажатый между Хойхо и Бэном, держа его руку в своей. Тот вовсю храпел, не ведая своего счастья. А надо ли ему такое счастье? Корвус прислушался к себе. Оглушительная пустота. Даже боли не было.
«Надо жениться на дочери красильщика, завести дюжину детей и забыть о прошлом. Спасибо, отстрадался», – глядя в низкое небо, решил он.
Мару вскоре лёг. Остаток ночи все пребывали в забытьи. А на утро простились без слов и отправились своими дорогами.
Глава 97
Ночь шторма
Макавари
Входную дверь почти сорвал с петель шквалистый ветер, но знакомая крепкая рука придержала, а после и весь человек, мокрый до нитки, хмурый под стать погоде, протиснулся в маленькую приёмную. Арчибальд Ястреб поднял на гостя взгляд, сложил газету, стараясь не вслушиваться в здание, не ждать, что вот-вот проломит крышу и внутрь хлынет вода.
– Добрый, ты чего это в такую погоду блукаешь? – устало спросил хозяин ночлежки.
– Тревожно мне. Душа не на месте. Будто случится что.
Гость стянул с головы шапку с вислыми лисьими хвостами, вывернул, выдавил. На пол полилось – не страшно. Страшно то, что Добромир был так внезапно встревожен. Ох, не к добру это. Не к добру.
– Не удивительно. Когда крайний раз так штормило?
– Когда Макавари строили и жинка писца того родами померла с малышом. Как сейчас перед глазами стоит. Я ж почуял! Близко был. Хотя, сделать ничего и не мог. Опоздал, – развёл он руками. – Тогда и решил лекарством заняться всерьёз. Арчи, страшно мне! Беда идёт.
– По ученику страдаешь? Так он далеко, наверно. Мож, и малыша Ерши уже забрали. Так до них штормина и не доберётся, глядишь.
– С моря беда, Арчи! – Добромир стиснул мокрый кафтан на груди, то ли выжал, то ли сердце болело.
Арчибальд вздохнул. После отбытия Соломеи все Дракатри будто не в себе были. Сол жалился, что сила чародейская рано его покинула, а не раз могла бы ещё сгодится. Добромир снадобья заготавливал, будто у него полгорода влёжку, а в перерывах гафкался со всеми, вон даже нарушителя того убил. Даже сам Ястреб, который старался к невзгодам не относиться серьёзно, перестал доверять людям, чурался выходить в ночь на улицу, а новых постояльцев отваживал, хотя пустых комнат было полно.
И сейчас глядя на старого друга, Арчибальд Ястреб нутром ощущал его боль.
– Я помочь тебе чем могу? – не удержавшись, спросил хозяин ночлежки.
– Огляди округу. Кабы кто из наших рыбачить не вышел.
Арчибальд понял, что сказал Добромир не то, что думал, но направление, которое больше его тревожило, было ясно.
– Наши не дураки. Дураки долго не живут, – проворчал Ястреб и снял очки.
Незримые вторые веки стянулись, будто того и ждали. Два раскалённых волчка закружились под ними. И город опустился перед Арчибальдом, давая себя разглядеть. И город, и поля за ним, и море, безумное стылое море с высокими гребнями волн.
– А-а-а-а-а! – завопил хозяин ночлежки.
– Что, Арчи⁈ – кинулся Добрый к нему.
– Феникс! Лодка! – Слова тонули в частом дыхании, из груди вырывались хрипы. – Бежим! К Солу и сыновьям его. Близко. Помогут.
А Добромир, забыв про ветер и шквал, уже вылетел прочь, грохоча сапогами по размытой дороге. Арчибальд нацепил очки, едва глаза не выколов дужками, и бросился за другом, хватаясь за стены.
* * *
– Ты куда? Там же мокро и холодно. Бр-р! – Мауна, закутавшись в шаль у камина, подняла взгляд на ученика.
Вааи отложил последнюю чистую тарелку и тоже глянул. После того, как паренька накормили и вымыли, он снова сходил в ту комнату. Не остался – вернулся через мгновение. Вёл себя смирно, отвечал вовремя и по делу. Но было в нём нечто тревожащее. Вот и сейчас, вздрагивая от каждого порыва ветра, от каждой молнии, Чиён взялся за ручку двери.
– Пройтись тянет. Вернусь, обсохну, ничего со мной не случится, – заверил он, держа другую руку в кармане.
– Брат, сходи с ним, – капризно попросила Мауна, передёрнув плечами.
Вааи кивнул, но у двери уже было пусто, лишь скрипнула половица с той стороны. Ветер затряс ставни. Женщина возмутилась:
– Вот же поганец! Взял и свалил!
– Что-то будет, – не желая верить себе, пророчил Вааи.
Он обтёр влагу с рук полотенцем, на всякий случай прихватил верёвку и вышел. Мауна кинулась следом: она тоже чуяла это.
* * *
Тракт Лагенфорд – Заккервир
– Госпожа, вам надо поесть! – в который раз повторил младший кучер, заглядывая через окошечко в карету.
– Уйди! – Шермида вновь кинула многострадальную подушку, та отскочила, женщина подняла её, ещё мокрую от слёз, и вновь зарыдала.
Воспоминания, задавленные зельем памяти, вырвались наружу из-за способности Нолана. И все страхи, все деяния и слова женщины всплыли в памяти так обличительно ясно, как утопленник в городском пруду. Наверняка главный ингредиент также послужил тому причиной – её, Шермиды, кровь. Остальные, кто пили зелье, ничего не вспомнят, как ты их не пытай, но она-то совсем другое дело!
– Госпожа, тут трактир, тут экипажи и люди. И готовят, между прочим, пальчики оближешь! – обратился старший кучер, который сейчас правил каретой. – Давайте заночуем, лошадям тоже нужно отдохнуть, умаялись бедолаги – вон, еле тащатся. И так почти двое суток в дороге без продыху. Сдохнут – встрянем же!
Женщина всхлипнула в последний раз, взяла себя в руки и ощутила, что карета притормаживает, издалека донеслись голоса и музыка. Мир жил, отказывался страдать, не хотел ни заговоров, ни хитроумных многоходовок. И там, за стенами, люди обретали своё маленькое счастье, кто в чарке вина, кто в игре, кто в неожиданной встрече. А что обретёт там она, порочная, грязная, натворившая столько бед, но отчего-то так страстно любившая жизнь? Неведомо. Шермида глубоко вздохнула, чтобы голос не дрогнул, промокнула лицо подушкой и ответила, мирясь с логикой кучера:
– Ладно, будь по вашему. Надеюсь, там есть комнаты⁈ Я не собираюсь спать в карете! Мне нужны горячая вода, ароматное мыло и мягкая постель. И завтрак не раньше полудня. А после можно и снова в путь.
– Всё найдём, госпожа, не переживайте! – заверил старший, не раз возивший Шермиду и с улыбкой встречая все проявления её скандальной натуры.
– Как вам удалось её уговорить? – свистящим шёпотом спросил младший, но щёлкнул хлыст и юноша вскрикнул, получив вдобавок и напутствие:
– Учись! Ко всем свой нужен подход!
Кликнули местного конюха, и тот выделил место меж большим междугородним экипажем и телегой, доверху заполненной клетками с гусями. Шермида приоткрыла дверь, брезгливо глянула вниз, ожидая увидеть жидкую грязь, острые камни, на худой конец размытый песок. Но под ногами оказалась мощёная дорожка, узкая, проходящая ровнёхонько между экипажами и убегавшая к центральному входу в таверну. Над ним нависала арка, увитая ползучим растением с красноватыми листьями, которые подсвечивал изнутри голубоватый блеск светлячковых фонарей.
Пара расторопных конюхов занялась лошадьми, Шермида, придерживаясь за локоть старшего кучера, направилась к таверне, в другой руке тот нёс туго набитый чемодан, украшенный гербом Энба-оленей. Младший остался до поры на конюшне и, судя по тону голоса и выкрикам, уже нашёл общий язык с местным людом, сунул пальцы в какую-то клетку, за что был безжалостно ущиплен гусём. Шермида усмехнулась и склонилась к плечу провожатого. Пожилой мужчина глянул на спутницу и вновь заверил, что желаемые ею удобства безоговорочно будут найдены.
Здание таверны, скрытое по низу террасой и беседками, а поверху раскидистыми кронами дубов, вблизи оказалось трёхэтажным, выкрашенным в белый, с замысловатыми узорами на двери и ставнях. Некоторые из них на первом этаже были приоткрыты, растанцовывая тихую безлунную ночь лихой мелодией и выпуская ломтики яркого света, который обещал, что внутри нет ни опасностей, ни безумных пьяных компаний, ни странных людей с кинжалами в рукавах.
